Марка из Анголы

СЕРЕЖКИНА МАТЬ

Сережка ходил в детский сад и оставался там целых пять дней. В пятницу за детьми приходили мамы и бабушки, а за ним всегда отец. Они выходили на площадь, садились в троллейбус и ехали домой.

— Мы пойдем с тобой в парикмахерскую? — спросил как-то Сережка.

— Пойдем...

— В военную?

— Конечно, в военную...

Сережка называл эту парикмахерскую военной, потому что однажды, когда они пришли туда с отцом и ожидали своей очереди, рядом с ними сидели дяди в военной форме.

Потом они с отцом еще ходили в магазин. Там он примерил настоящий матросский костюм с блестящими якорями на рукавах. Тужурка была совсем впору, но вот брюки... Как Сережка ни старался подняться на цыпочки, брюки все же волочились по полу.

— Ладно,— сказал отец,— не огорчайся. Купим в другой раз.

Как не хотелось Сережке расставаться с костюмом! Он взглянул на отца и часто заморгал ресницами. А продавщица в синем халате еще раз посмотрела на брюки и сказала:

— Берите, берите, они ведь бывают не каждый день. А что длинны — беда не велика. Мама дома подошьет.

— Нет, купим в следующий раз,— строго сказал отец.

Он не хотел, чтобы Сережка слышал этот разговор, но было уже поздно. Горькая обида на маму подступила к горлу мальчика, и из глаз его покатились слезы.

— Не плачь, Сережа. Ты ведь у меня большой,— уговаривал его отец.

Но даже «настоящая» пожарная машина, которую они купили в этот день, не могла его успокоить.

— Папа, когда же приедет наша мама? — как-то по-взрослому спросил Сережа.

«Что говорить?»

Отец давно ожидал этого вопроса, но придумать ответ на него так и не смог.

— Она не приедет,— негромко протянул он, но, испугавшись определенности, быстро добавил: — То есть она приедет, но не скоро...

Сережка не знал, что, когда он был еще совсем маленьким, мама поцеловала его спящего и ушла из дому. Ушла насовсем. С тех пор они жили вдвоем: отец и сын.

Отец работал в милиции и учился в вечернем институте.

Был он молчаливым, неразговорчивым и никогда никому ничего не рассказывал.

Иногда он не приходил на занятия в институт, но о причинах его отсутствия в деканате было известно, и окружающие не докучали ему излишними расспросами.

Вот почему когда он не пришел в понедельник, никто не обратил на это особого внимания. Но он не пришел и в среду, не появился и в пятницу.

— Что-то случилось,— всполошились в группе.

Выстрел грянул неожиданно. Милиционер пошатнулся и медленно опустился на холодные ступени лестничной клетки.

— Убили! Убили! — раздались крики по гулкому подъезду.— Милиционера убили!

Через несколько минут из дому выводили убийцу, а «Скорая помощь», оглашая улицы воем сирены, мчала старшину в больницу.

— Как же быть с Сережкой? — спрашивали ребята, обступив Катю, старосту курса.— Ведь сегодня пятница. Надо кому-то пойти за ним в детский сад.

— Я пойду,— спокойно сказала староста.— Только я не знаю, где это находится...

— Я провожу тебя,— сказал Женя.

Они приехали в детский сад вместе с Женей.

Сережка встретил их приветливо. Дядю Женю он знал, а вот тетю Катю видел впервые, но она ему сразу понравилась.

В субботу и воскресенье он гостил у Кати. Они ходили в кино, долго гуляли во дворе, и Сережка даже два раза прокатился с большой горки — тетя Катя разрешила.

...Здоровье раненого не улучшалось, и состояние оставалось таким критическим, что врачи даже опасались за жизнь. Вторая операция тоже не помогла.

— Спасибо тебе за Сережку,— сказал он как-то Кате, когда она, долго просидев у него, поднялась с краешка кровати. — Спасибо... И вот тебе письмо. Вскрой его, если я вдруг...

Она ничего не сказала и молча положила в карман небольшой пакетик, запечатанный серой разлинованной бумагой.

— У вас из кармана что-то может упасть, — услышала она в раздевалке, когда надевала пальто.

Женщина в красивой переливающейся шубе показала ей на карман.

«Письмо! — поспешно дотронулась Катя до кармана.— Как же это я так?..»

...Через неделю раненный при исполнении служебных обязанностей милиционер умер.

В пятницу Катя снова пришла в детский сад.

— Я за Сережей,— сказала она заведующей.

Наступило неловкое молчание. Кате казалось, что оно никогда не кончится. Вспомнились слова матери: «Ты молода, дочка, сама еще ребенок. Всего двадцать годков живешь на белом свете. Отговаривать тебя с отцом не станем, но все же ты еще раз подумай...»

Она подумала и решилась.

— Я за Сережей,— твердо повторила Катя, глядя в глаза заведующей, и добавила: — Насовсем.

Но заведующая продолжала молчать.

В кабинет вошла женщина в переливающейся шубе.

— Он капризничает и не идет,— начала она еще с порога.— Лариса Сергеевна, помогите...

— А чем я вам могу помочь? — спокойно спросила заведующая.

— Я не знаю, но скажите ему что-нибудь... Объясните же, что я его мама! Ведь вы воспитатели... А он ждет отца и какую-то тетю Катю.

Сережка перестал плакать только на улице. Катя крепко держала его за руку, и он чувствовал тепло ее ладони.

— Завтра мы пойдем в парикмахерскую? — спросил ее Сережка на углу улицы.

— Конечно, пойдем.

— В военную?

— В военную...

Она не понимала, почему парикмахерская «военная», и не представляла себе, есть ли вообще такая. Но она знала, что завтра эту парикмахерскую они найдут. Обязательно найдут.