Марка из Анголы

ЗДРАВСТВУЙ, ТОВАРИЩ!

Павел впервые увидел город, который, казалось, никогда не спал. Его неумолкающий шум заполнял улицы даже ночью. Стихнувшие под утро сирены машин сменяли скрип открывающихся ставен, жалюзи, крики шоферов, развозящих ранний товар, громкий лай усердных собак и визгливые возгласы быстроногих мальчишек — разносчиков газет.

Павел вышел из гостиницы, едва забрезжил рассвет. Не спалось. К тому же он решил обязательно отыскать до завтрака тот мост, о котором рассказывала Элен и который, как она говорила, находился где-то совсем рядом. Хотелось взглянуть на чугунную оправу его камней, которая уже несколько веков держит это уникальное сооружение.

...Они приехали в этот город вчера во второй половине дня и разместились в шикарной гостинице, сплошь застеленной мягкими коврами. Ковры были везде: в холлах, на лестнице, в широких проходах этажей. В сочетании с белым мрамором стен и искусственным дневным светом, падающим откуда-то сверху, они придавали гостинице особенно богатый и парадный вид.

Войдя в отведенный ему номер и оглядев апартаменты, Павел перво-наперво направился к сверкающему своей металлической белизной умывальнику. Он уже хотел было открыть кран и пустить воду, как в дверь постучали.

— Кто там? — подошел он к еле заметному в стене квадрату, сбоку которого был ввинчен массивный набалдашник.

— Это я, Элен,— услышал он голос переводчицы.— Быстрее, быстрее в ресторан обедать. В темпе...

«Ну вот,— с досадой подумал Павел,— умыться даже не дадут... Опять «быстрее» и опять «в темпе»... Но что поделаешь? Ordnung ist Ordnung[1], — вспомнил он одну из немногих известных ему фраз из немецкого языка, который, хотя и учил пять лет в школе и два года в институте, знал все же плохо.— Что это я по-немецки? — смотря на тонкую, как вязальная спица, струйку воды, поймал себя Павел на мысли.— Здесь на этом языке никто не говорит...» — И, почувствовав (уже в который раз!), что ему так хотелось бы знать хоть какой-нибудь иностранный язык, вышел из ванной комнаты.

Спускаясь вниз, Павел обратил внимание на обилие ярких плакатов, расположенных так, будто кто-то взял в руки игральные карты, закрыв углы каждой из них, и образовал разноцветный веер. На плакатах была помещена реклама.

Она знакомила посетителей гостиницы и с модами летнего сезона, и с лучшими национальными блюдами, и с автомобилями, которые выпускает та или иная страна, и с музыкальными инструментами разных народов, и еще со многим другим, чего Павел даже не мог понять.

«Америка, Япония, Австрия...» — складывал он латинские буквы, четко выведенные на плакатах, и удивлялся тому, какая представлена здесь широкая информация о мире.

Ресторан гостиницы встретил туристов мягким светом и как бы сразу поглотил их. Сев за один стол с Любой и двумя юношами из своей группы, имен которых он так и не знал, Павел огляделся.

Сбоку над оркестровой сценой висела большая луна. Она медленно вращалась в окружении золотистых звезд, в изобилии рассыпанных по темному фону. Луна улыбалась и удивительно была похожа на нашу игрушечную матрешку, которую обычно каждый уезжающий за границу обязательно берет с собой. Такая матрешка была и у Павла, даже не одна.

«Как бы не забыть раздарить»,— вспомнил он о их существовании, глядя на эту луну.

Подошедший официант заговорил по-русски.

Это удивило Павла не меньше, чем всех, кто сидел с ним за одним столом.

— Откуда вы знаете русский язык? — не удержалась от вопроса Люба.

— Знаю,— коротко ответил официант и, сделав строгий вид, открыл свой блокнот, давая тем самым понять, что разговаривать об этом он не имеет времени, так как должен приступить к исполнению своих служебных обязанностей.

— Вашей группе на первое мы можем предложить свекольник, куриный бульон,— начал перечислять он,— суп из черепахи...

— Суп из черепахи? — перебил его Павел.

— Да,— повторил официант,— суп из черепахи.

— А что, ребята, давайте возьмем? Где еще доведется такое попробовать?..

Предложение было принято. Одна только Люба отказалась есть суп из черепахи.

— Наверно, какая-нибудь гадость,— откровенно произнесла она и поморщилась.

Услышав ее замечание, официант поспешно обернулся к ней, и его брови удивленно поползли вверх. Однако он ничего не сказал, а только молча кивнул головой, когда она попросила принести ей куриный бульон.

Как бы дополняя спокойное настроение, создаваемое в зале освещением, в ресторане медленно плыли звуки блюза. Оркестр играл неторопливо и даже лениво, так, что, казалось, каждая взятая трубой или саксофоном нота надолго повисала в воздухе. Общий ритм нарушали только официанты. Они удивительно напоминали конькобежцев, скользя, как на льду, в разные стороны по гладкому полу. Особенно они были быстрыми, когда торопились с пустыми подносами к ярко освещенному входу без двери, за которым была, очевидно, кухня.

Павел только сейчас обратил внимание на то, что они все были очень молодыми, почти подростками. «Ну сколько может быть нашему официанту? — размышлял он.— Лет пятнадцать, не больше... А этому, белобрысому, тоже почему-то строгому и серьезному?.. Он почти такой же, как Костька. И даже похож на его товарища. Этого... Как же его зовут? Кажется, Марик...»

Павел вспомнил о брате, о том, как, провожая его на вокзале, Костька долго не решался что-то сказать, а потом, когда уже поезд тронулся, крикнул:

— Привези из Чехословакии увеличительное стекло, которое прожигает!

— Привезу!

Чехословакия была единственная социалистическая страна, которую туристы посетили во время своей поездки.

«Какие замечательные там люди,— вспоминал Павел,— добрые, внимательные...»

Однако он скоро должен был отвлечься от воспоминаний, потому что официант уже все поставил на стол.

Первым делом Павел начал недоверчиво рассматривать черепаший суп. Ребята, сидевшие с ним за столом, делали то же самое. Они даже включили стоящую здесь же настольную лампу, чтобы было лучше видно.

К их удивлению, суп подавали не в тарелках, а в маленьких кофейных чашечках. По цвету он тоже был похож на кофе.

Чувствуя некоторую ответственность за свое предложение заказать черепаший суп, Павел первым поднес чашечку к губам, отхлебнул и ощутил во рту густую наваристую жидкость. Другие последовали его примеру.

— Ну как? — усмехнулась Люба, которая с нетерпением ждала оценки столь экзотического блюда и даже не трогала свой куриный бульон.

— Ничего,— произнес Павел,— только маловато. Уже половины нет, а какой у него вкус — так и не понял.

Все засмеялись.

После обеда туристов повезли в музей современной живописи. Потом была экскурсия по городу, во время которой Элен и упомянула о том знаменитом мосте, который был построен еще в семнадцатом веке из чугуна и камня. Однако мост она не показала, сославшись на то, что он находится недалеко от гостиницы и туристы, если захотят, смогут его увидеть в свободное время сами.

— А сейчас быстрее, быстрее ужинать,— произнесла она уже хорошо знакомый всем призыв.— В темпе...

Заснуть ночью Павел не мог — мешал неумолкающий город. Забылся только, как ему показалось, на несколько минут, а когда туманный рассвет едва коснулся своим дыханием улиц, окружив прозрачной голубизной бесчисленные фонари и огни реклам, спустился вниз.

«Ну где же этот мост?» — спрашивал он себя, неторопливо шагая вдоль серой линии домов по той стороне, где была гостиница. Он прошел уже почти целый квартал, но моста не было. Повернув в обратную сторону, снова миновал широкие двери гостиницы, за которыми все так же стоял навытяжку грузный швейцар с золотым погоном на правом плече.

На этот раз Павлу показалось, что швейцар внимательно посмотрел на него, когда он проходил мимо.

«Ну где же этот мост? Где?» —продолжал спрашивать он себя, озираясь по сторонам. И тут вдруг Павел увидел двух подростков, переходящих неширокую улицу. Похоже было, что подростки направлялись прямо к нему — так внимательно смотрели на него две пары любопытных глаз. Павел узнал их сразу.

«Официанты! Ну, точно... Вон наш, а рядом с ним белобрысый».

На этот раз они показались Павлу не такими строгими и серьезными, как там, в ресторане, а, наоборот, увиделись веселыми и молодыми в своих сильно потертых джинсах и одинаковых белых рубашках, мятых и даже небрежных.

— Здравствуйте,— сделал навстречу к ним несколько шагов Павел.

— Здравствуй, товарищ!

Павел даже оторопел: «Какой я ему товарищ? И почему он меня так называет? »

Однако он постарался скрыть свое недоумение и поспешно спросил:

— Не скажете ли, где здесь мост, построенный из чугуна и камня? Мост семнадцатого века?

Ожидая ответа, Павел взглянул на другого подростка: «Ну как он похож на Костькиного товарища! Просто как две капли воды».

А официант уже отвечал.

— О! Это совсем рядом! Надо только пройти вон ту площадь,— показал он рукой на зажатый высокими строениями асфальтовый четырехугольник,— и свернуть направо. Там и будет этот мост...

— Спасибо,— поблагодарил его Павел и снова повторил вопрос, который задавала официанту Люба еще в ресторане во время обеда: — Откуда вы знаете’ русский язык?

Паренек так же, как и тогда, коротко ответил «знаю», но Павел тем не менее почувствовал, что на этот раз подросток был готов сказать что-то еще, и потому заторопился поддержать разговор дальше, выбрав для этой цели, быть может, не самый удачный тон восторга.

— Вы очень, очень хорошо знаете русский язык! — сказал он.— Это говорю вам я, русский... Я просто восхищен вами!

Подросток улыбнулся:

— А я тоже русский...

— Как?

— Мой дед жил в России,— начал он рассказывать, польщенный похвалами Павла,— но уехал оттуда давно. Здесь родился мой отец, его братья... Мои дяди,— уточнил подросток и посмотрел на своего приятеля, который явно не понимал, о чем они говорят, и потому, наверное, так увлеченно рассматривал остановившуюся рядом с ними машину, выкрашенную в необычный цвет, напоминающий новую алюминиевую кастрюлю.

— Здесь родился и я,— продолжал подросток.— В семье у нас прилагают все усилия, чтобы знать русский язык. Дедушка, когда был жив, всегда стоял на том, чтобы мы дома говорили только на русском языке. И вот я теперь его немного имею...

Павел только сейчас заметил, что помимо акцента, который выдавал подростка, он еще как-то странно строит отдельные фразы и употребляет некоторые слова. Все вроде бы на русском и в то же время не по-русски. Но он не стал говорить ему.

— А в Москве есть каменные мосты? — услышал неожиданный вопрос Павел.

— Мосты? — не понял он.— Есть, конечно!.. Есть и каменные...

— А нам говорили, что в Москве все мосты разрушены еще во время войны.

— Что? Что?— опять не понял Павел.—Как разрушены?

И тут только до него дошла вся степень незнания подростком его страны, Советского Союза, любимой Москвы, в которой он, Павел, родился, учился, в которой живет сейчас и работает. Павел даже растерялся поначалу. Ну в самом деле, что им на это скажешь? Однако, собравшись, он тихо и спокойно произнес :

— Ну, во-первых, мосты в Москве все до единого уцелели после войны, а во-вторых, в Москве после победы восстановлено все. И восстановлено давно! Сейчас Москву не узнать. Она стала в сто, в тысячу раз лучше, чем была до войны... В Москве много строится...

Он еще что-то говорил, пытаясь вспомнить самое главное, что особенно, как ему казалось, могло бы убедить подростка, но тот уже ничего не слушал, а взяв за рукав своего товарища, тянул его к Павлу.

Белобрысый не сопротивлялся. Подойдя к Павлу ближе, он внимательно посмотрел на него и что-то произнес. Услышав перевод, Павел снова оторопел.

Белобрысый спрашивал, где Павлу выдали его костюм: на границе или уже в их стране?

— Да ты что? На какой границе?

— Но ведь у вас нет костюмов...— снова услышал он перевод реплики белобрысого.— У вас лапти, балалайки, самовары... Ваши люди всегда их нам дарят.

Павел уже совсем разгорячился, но, понимая, что сейчас эмоции — плохие его союзники в разговоре, заставил себя сдержаться. Ему на помощь пришел «их» официант.

— И я ему всегда говорю, что у вас все есть,— сказал он, посмотрев на белобрысого.— Мы же слушаем дома ваше радио. Я знаю... А он вот не верит...

И тут Павлу вдруг почему-то припомнились яркие плакаты в гостинице, на которых изображены элегантные пальто, красивые машины, аппетитные кушанья, рядом встали надписи: «Америка, Япония, Австрия...»

Павел еще долго разговаривал с подростками, а когда они уже уходили — приближалось время начала их работы, Павел захотел подарить им на память сувениры, но потом раздумал.

В его кармане лежали матрешки, на которые так была похожа луна в ресторане, где они работали.