Марш Акпарса

Тоя же осени, декабря 6 дня при­слали к Великому князю бити челом горняя черемиса, Туга с товарищи дву черемисинов, чтобы государь пожаловал, послал рать на Казань, а они с воеводами царю служить хотят.

«Царственная книг,а», с. 126

Аркадии Крупняков

Сказанue о том, как Русь татарское иго сбросила

|{|іигл третья

ЙОШКАР-ОЛА МАРИИСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 19 7 8

Роман «Марш Акпарса»— третья книга трилогии «Гус­ляры». В «ей рассказывается о завершающем этапе/борь­бы Московского государства за свою независимость и о присоединении Марийского края к Руси.

>

Как известно, роман «Марш Акоареа» издавался ранее в Марийском книжном издательстве (дважды) и в Москве (издательство «Советская Россия»). В данном издании автор расширил и изменил многие моменты в историко­художественном повествовании, устранив недостатки, на которые указывала критика. Так, гораздо полнее освеще­на связь марийцев с соседями — татарами и чувашами, которые не менее их терпели насилие крымских и казан­ских феодалов. глубже раскрыто социальное расслоение. Казанского ханства и Марийского края. Значительно слож­нее раскрыты образы главных героев — Аказа Тугаева, Эрви и других. . .. - г . - Г

Оформление художника Б. А АРЖЕКАЕВА

© Марийское книжное издательство, ’1978

Свадьба в Нужєналє

ТУГА

Л

еса пели. Ветер качал высокие стройные сосны, и те звенели, словно струны. Ветер ударялся о могучие груди раскидистых елей, отчего по лесу шел гул, глухой, будто рокот барабана. слетали на ветру листья осины, дуба и клена.

Леса, прогретые летним солнцем до самых глухих чащоб, дали приют множеству птиц. Лились трели соловья, многочисленные пичужки наполняли своим щебетанием рощи и поляны, над берега­ми пек, озер и болот ухали филины и луни, куковали кукушки.

Все они славили жизнь радостную, буйную и неукротимую.

В один из дней к лесному хору прибавилась еще одна песня.

Ее пел человек.

Он сел на поваленное бурей дерево и положил на колени гусли. Пил го смотрел на деревья отрешенными глазами, мысли, видно, омчн где-то далеко, потом заиграл. Сперва гусли звенели тихо и III | по По вдруг в спокойную мелодию ворвался рокот струн, вла- . тми п лопущий. Под упругие звуки, мерные, как шаги, хотелось мл|и чилеко-далеко. Они, эти звуки, будоражили кровь.

Человек запел.

Ио была не просто песня. Над лесом разносилась песня-марш. •!■ I < I по к игл о тм, что он молод и зовут его Аказ. Семнадцать лет

ни н ............. ч(и щи, в прошел совсем мало. Еще далеко надо идти, а

лн|н>1 и Iрулив Может, даст ему силы любовь? Завтра,— поет че-

ловке г|11 гиидвбп (иигра в кудо Аказа придет новый прекрас-

М11в 41 ловец и тонут его »рви. И они вдвоем зашагают под эту НЦМ111, нии вместе ноиеду| народ на светлую поляну жизни.

НигНМ кончились,

Чилощ и и. 1.1 I и у ним теши» посмотрел на гусли.

#([1]>н 1и ролмлвн.

Дн, ........................... ... I с вило ннюмпить надолго, на всю жизнь.

ИуиЬ ОНИ ЦОМ01Л* I И пу III, пул II. у нес будут другие нужные в свое

■рим ил. ну. и. е» титл . лунпп-г и поет народ и знает, что

м4*у Аил I ллриI н у неешо.

безмен похож. Горе висит на длинном конце безмена, оно большое и тяжелое, как камень. Радость маленькая и короткая, как конец, на котором крючок. Пока груза на крючке нет, она ничего не весит. Горе Топейки: Эрви выходит замуж за Аказа. Втайне надеялся Топейка, что Эрви заметит его любовь, а Боранчей в награду за хорошую работу отдаст дочь ему в жены. Но напрасно надеялся. Теперь одно утешение: поставил его Аказ на свадьбе савушем, теперь он будет свадьбу вести.

Топейка торопится — без савуша какая свадьба.

Вот и илем Туги. Хороший хозяин Туга. Давно ли перебрался на новое место, а двор жердями огородил, ворота поставил. Весной вокруг двора белым цветом яблони бушевали, а теперь деревьев не видать. Заслонила их высокая только что срубленная клеть.

За изгородью слышатся шумные разговоры, песни. Голоса Ака­за что-то не слыхать, вот беда будет, если не дождался, если один за невестой уехал.

Хорош савуш, если проспал самый важный момент.

Пакман тоже на свадьбу торопится. Злость душит Пакмана. От обиды и горя плакать хочется. Отец, правда, намекал на что-то, но Пакман не верит ему.

Не успел Пакман подойти к изгороди, как увидел Шемкуву. Старуха будто из-под земли выскочила. Заметила его, заспешила прочь.

— Подожди, старуха! — грозно сказал Пакман.

— Здравствуй, красавец. — Шемкува моргает глазами, но к Пакману не подходит. Парень видит робость старухи и еще серди­тее говорит:

— Ты зачем сюда пришла?

— Узнала, что свадьба, вот и пришла. Может, думаю, шорвой^[2] угостят.

— Я тебя угощу плеткой! — сквозь зубы произносит Пакман, взмахивает черенком, ловит ремешки в горсть.

— Зачем такой сердитый, патыр?— укоризненно говорит Шем­кува.

— Ты десять беличьих шкурок моих взяла?

— Взяла, патыр, взяла, — Шемкува покорно мотала головой.

— Про муравьев, ползущих по дереву, говорила?

— Говорила, Пакман, говорила.

— Тогда почему на Эрви женится Аказ вместо меня? Плохо колдовала, нечистая сила! Белок отдашь обратно!— Пакман схва­тил руку Шемкувы, сжал. Старуха, стоявшая до той поры сгорбив­шись, опираясь на клюку, вдруг выпрямилась, глаза ее сверкнули, она вырвала руку и угрожающе прошипела:

Отойди, неразумный! Ночью меньше спать надо. Любимую девушку воровать надо. Убери руки! Наколдую — отсохнут!

Пккман в страхе не заметил, как перемахнул через изгородь ||к|н'Н1. ничего не боялся — колдовства боялся.

Им дворе уже было много народу. Девушки знакомые и незна­комые, парни, женщины, старики, мужчины в веселом возбуждении ч* іиди по двору. Это татары гостей на свадьбу зовут. Черемисы— нет. Приходи, кто хочет, каждый — гость.

И потому ожили лесные тропинки, люди всех ближних родов прибывают и прибывают. Шумно во дворе.

Аказ думал, что Мырзанай на свадьбу не приедет. Их деды и шт.! и неприязни жили, а теперь и у сынов ладу нет. Сначала икрились из-за земли, потом — из-за власти. Так получилось: по ,** левую сторону Юнги самый большой и богатый лужан у Туги, по правую — у Мырзаная. Каждый своих сторонников имеет. У Туги старейшины Сарвай и Эшпай, у Мырзаная — Атлаш. Вот и сейчас Мырынзай с Атлашем приехал. Подарки привезли богатые. Сошли с коней, степенно вышли на середину двора, разложили посуду, шкурки, ткани. Мырзанай распахнул суконный кафтан, чтобы видели, люди, какая у него рубаха — из белого шелка, расшитая красной нитью в Казани купленная. Поклонился Туте, сказал важно:

Почтенному Туте — поклон земной. Салам и вам, старейши­ны I ебе, Сарвай... Тебе, Эшпай... Тебе, карт Аптулат! А где жених? Я не вижу Аказа...

Готовится ехать за невестой.

Я рад, что ты на свадьбе, Мырзанай,— говорит Туга и указал место па скамье.

Нее сидится.

Прости, сосед, узнал о свадьбе поздно. Хорошие подарки собрать было некогда. Совсем недавно говорил с Аказом. Не думал |1Н и** пип.* м Да и Эрви была обещана другому.

Аказа надо бы давно женить, — говорит Атлаш сурово,—горяч больно,— продолжает Мырзанай.— Но я скажу, чго Шумнм (ы наш глава, мы чтим тебя, но сыну ты большую волю дал. - сказал Миш.

- Он молод,- говорит Эшпай.— Вот женится и станет поумнее.

- Поумнет ли?

- В молодости все мы горячи,—покачивая головой, отвечает Грримй. А наступит время...

Я как раз об этом хочу говорить,—Туга, кряхтя, присаживаясь на край скамьи.—Вы видите, старейшины, я дряхлею, почти весь мой срок на исходе, мне уже тяжела ноша лужавуя всей луговой строны,

— Ты до моих лет доживи,— перебивает его Аптулат.— Мне девяносто скоро. А в твои года я себя молодым считал.

— Нет, нет! Решил твердо. Вручаю свою тамгу Аказу. Пусть моим лужаем он правит.

— А Горной стороной? — тревожно спрашивает Атлаш. Ведь только ради этого они с Мырзанаем затеяли разговор об Аказе.

— Сами решайте. На то вы и старейшины. А я после свадьбы уйду в лесное кудо, буду лечиться травами, буду молиться богу.

— О чем вы говорите, старики? — с упреком сказал карт.— Вы на свадьбе, а не на совете старейшин. Пойдем, пива выпьем...

Аказа Топейка нашел в кудо. Жених уже к свадьбе готов: одет в беличью легкую шапку, на плечах кафтан белого сукна с глухо застегнутым воротом. Узкие штаны из толстого конопляного холста тоже белые- Пояс на кафтане с медными бляхами. Под ним подо­ткнуты два узких вышитых полотенца. Это солыки — знаки ново­брачных. Сапоги новые, со скрипом.

Топейку жених встретил радостно, выпили втихомолку по ков­шу меда-браги. Савуш не сердится на Аказа. Не его вина, если Эрви не любит Топейку.

Туги в кудо нет — ушел готовить лошадей и людей к поездке за невестой. Ждать его не стали, пошли к гостям. Только вышли во двор — услышали музыку. Пожилой музыкант с усердием надувал шювыр^[3], низкорослый молодой его товарищ, приплясывая, бил реб­рами ладоней в тюмыр^[4].

После музыкального зачина пошла девичья песня, чистая весе­лая. Девушки поют в движении:

В лапотках девятилычных В хоровод плясать идем,

И в кафтанах шестиполых У березок мы поем.

На руках блестят браслеты И монисты на груди.

Если петь-плясать не можешь.

Парень, к нам не подходи.

Огоньки в глазах играют,

Заразительно горят И ресницы все сто двадцать Дружно вздрагивают в лад.

Мне богатого не надо —

И чванливый он, и злой.

Подходи, Эчан, любимый,

Погуляем мы с тобой^[5].

Топейка слушает песню, про себя думает: врут девки. Редко какая отказывается от богатства. А только Эрви не такая. Был бы

Аказ, беден равно его полюбила бы. Он и красив, и силен, и Лучший охотник. Слава про Аказа далеко идет.

Кончились слова, но не кончилась музыка — генерь идеї вширь ** V |*¹ • ' 11 -11 у 111 к и поют трепетное «Оля-ля-ля-лель-ля» и долго еще иг и, Ждать их некогда — кони уже на дворе. Первым па коня садится савуш, за ним жених, а потом друж­им и її Нссго двенадцать человек. У савуша есть и запасной конь

МММ ІИ МГГ I Ы

'I' пит, мы скоро вернемся!— кричит савуш, и все верят, что у невесты долго не задержатся, вчера там уже отгуляли.

Дирога до дома Боранчея прошла в молчании. Топейка и Аказ думали каждый о своем. Да и торопятся, не до разговоров.

На дворе невесты жениха никто не встретил — такой обычай. Минин черемисы за невестами открыто не ездят. Приходит пора для семьи — парень подсматривает девушку и выкрадывали. Позднее же, когда о женитьбе стали договариваться отцы, И* •’ рнвцп I.311110 ли, открыто ли везут невесту, делают это похожим на кражу. Знает Аказ, что все в илеме ждут жениха, но никто из кудо не выйдет — так надо.

Савуш соскочил с коня первым. Он вбежал в кудо, схватил ври шейное угощение. Па дворе разостлал холст на траву, раз­ложил і і у и питье, махнул рукой. Все приехавшие с савушем ИНЧІІІІДІП її, привязали к изгороди коней, расселись на граве Двор по-прежнему пуст. Аказ чувствует, что из кудо, из клетей, из-за н н і » р и 111 на них смотрят десятки любопытных глаз, но на двор Ції "ШИ, нельзя. Покажется хоть один человек — невесту не увезут. Какая же это будет кража, если похитителей захватили. )lin ніірп подкрепившись, савуш приступил к самому главному — к Ишь ним невсте. Жених с запасной лошадью стоит у ворот. Савуш взял троих товарищей, вытолкал жениха за ворота и уве­

рении нннрннидсн в клеть.

Эрви была в клети. Она сидела с подругами, одетая и готовая в путь. На ней рубаха белого холста — тувыр Долго вышивала эту рубаху Эрви. Вышивка не только на груди, на плечах и на

и, и на подоле, и по швам. Шелковый алый поясок прихва-

тывали изящных солыка. Поверх рубахи наброшен шо- • иПирвпмн но бокам и сзади. На лице—легкий платок — і нічі м- Скоро его откроет жених — и Эрви распрощается с домом.

К|ЙМшли шит, подруги сбежались в подклеть, оставив невесту (ІДИу К ін і і Топейка появился в дверях, Эрви испуганно вскрикну-

ла по обычаю. На самом деле девушка была рада и давно

Вуїі'їн ........... Парни молча подошли к невесте, взяли ее крепко за

||рМН ........ локтей и повели к выходу Эрви упирается, не идет — таков обычай. Душой она давно рядом с любимым. Девушку под­вели к коню, сильными руками посадили в седло. Невеста переско­чила на другую сторону. Парни на лету ловят строптивую и броса­ют снова на коня. Эрви знает обычай — надо спрыгнуть еще раз и смириться только тогда, когда савуш применит к ней свою власть: стегнет плеткой по спине. Савуш безжалостно трижды бьет невесту плетью, и Эрви, подав жениху руку, сама прыгает в седло.

Аказ тронул коня.

Вскоре по этой дороге помчатся родные и гости невесты. По обычаю, вроде бы в погоню, на самом деле — гулять на свадьбе...

Уже два часа, как невесту привезли в Нуженал, но никто, кро­ме карта, не видел ее. Даже Аказу раньше времени не разрешили открыть вюргенчык. Всему своя пора. Пусть сначала невеста сва­рит лапшу, пусть покажет, какая она хозяйка. Пусть пройдет через обряд дарения, потом уже увидят ее жених и гости.

Пока карт испытывает невесту, пока идет обряд дарения, моло­дежь не теряет времени даром. Среди молодых властвует Топейка. Вот он выносит на середину двора барабан, девушек и парней собирает в большой круг.

— Сейчас судьбу спрашивать будем,— объявляет савуш и что- то шепчет около тюмыра. Потом, крутнув барабан, он с силой подбрасывает его вверх. Тюмыр, вращаясь, падает на землю, дела­ет неожиданные закруты и катится под чьи-то ноги. Если это ноги девушки — быть ей в этом году замужем, если парень — быть женатым.

Носится по кругу барабан. Взвизгивают девушки; как гуси, гогочут парни.

Шутки, смех, шум.

Вдруг савуша в кудо зовут. Видно, кончен обряд дарения Савуш снимает перекинутое через плечо полотенце и важно шест­вует в кудо. Здесь он связывает невесте руки полотенцем и концы его передает двум своим помощникам. Те ведут Эрви к костру, около которого стоит жених. Невеста притворно упирается, а савуш слегка стегает ее плеткой.

Будто тысяча комаров, звенит шювыр, раскатисто гремит тю­мыр, рокочут тревожно струны гуслей. Невесту ведут в последний девичий путь. Сейчас невесте откроют лицо. Эрви подвели к костру, и теперь только язычки пламени отделяют ее от Аказа. Савуш махнул плетью — смолкла музыка. В глубокой тиши он подошел к невесте, осторожно взялся за кончик вюргенчыка, дернул. В лучах солнца блеснули черные глаза. Люди ахнули от изумления. Невес­та — краше не бывает! Ахали даже те, кто раньше видел Эрви. В наряде невесты она еще прекраснее. Аказ подошел к ней, нетороп­ливо развязал руки, передал полотенце савушу, поставил невесту рядом. Снова звучит музыка — из кудо с большой деревянной чашей.

НМ и мы холит карт. Он приближается к жениху и невесте, ставит их мм ми/пит, просит тишины. Торжественно звучит голос карта:

Вы,муж и жена, примите мое благословение. Живите хорошо.

, Пол мних бойтесь, малых стыдитесь. Будьте долговечными,

Понпымп Слушайте голос рода, а также взаимно любя живите. Теперь, если свои подарки дарили от души, то и выпейте душевно.

Аказ принимает чашу с медом, пьет до половины, передает нечесте, она допивает остальное.

- Пусть, говорит карт,— будет у вас много детей, пусть охота ваша будет удачной, пусть у вас будет полно скота и хлеба-

И.о. V11 ..... солнце, поднимаясь, как луна, наполняясь, как звез-

*м - ні і к. t., пусть будет такая вся ваша жизнь. Да поможет вам

Пусть и. будім иочиеличено ваше стояние на коленях.

ІІ і і м мм II їм

На другой тарелке Топейка вынес из кудо стопку блинов,

мит и ммм і и 1|о.1ч кдщомых колышка. Карт привычно берет нож,

С

мой о........... -у на части. Две половинки верхнего блина

МI Д Ф ММ ММ I ММ ЮИЫШИН и подает жениху и невесте.

il t ........ III НПО I III молнии перед костром и подносят блины к

їм мм • и ном mot у • її. і ммммПным блины попробует Тул Кугу

см и а м мі м» ими жм горячими, как будет горяча

ІВЬ ІІИНОПрл ОІН «

..................................... кім свадебные

опальная чисть блинов роздана гостям

Н мил ми. і і Іуїм Он крепко прижал их к груди, взволно-

мино nul oui

11рими ii‘ и мое благословение, дети мои. Живите дружно, ІйПнійАн мною (I себе меньше думайте, о нашем народе больше ійПоіьіі'ь А\ы і Ьораичеем старики, умрем — люди к вам за со­мі мім при а у і 11 у а ь і е мудрыми, добрыми, справедливыми. А сей­ши и с ( г7| III «м Ь, 101 I II, ни п., есть садитесь.

Ilu шору прямо на траве разбросаны широкие холсты. На них _и бгріч і иных і уш ках хмельная шорва, дымится блестящая жиром (ИМИ юры рассыпчатых туара и, конечно, коман мелна¹. Мясо (іирммос, пареное какое хочешь! Пива, меду — пей сколько

НМИМ'ШЬи,

I на свадьбе — хозяин. Сам ест, сам пьет — угощать

и. і іамолкла музыка, разговоров не слышно. Не до них — рот

S in с. і аой занят. Кипит, пенится в чашках пиво, трещат на зубах Уїмніїс копи, гости пьют и едят. Летят за ограду обглоданные м.и мы іям из-за них дерутся собаки.

( п ну in и ноту весь — не успевает таскать из клети кадушки с

пивом. На го он и савуш — свадьба все время должна идти без задержек. Туга и Боранчей по-стариковски гуляют в кудо. Пока пиво из каждой кадушки пробовали — напробовались. Оба лежат на нарах—песни без слов поют.

Ковяж и Янгин запалили в стороне еще один костер — на вер­теле жаряі козла, убитого в лесу перед свадьбой. Много работы у братьев: накормить столько гостей — не шутка. Два часа насыща­лись гости. Видит савуш: напились, наелись все досыта. Многие уже запачканные в жире пальцы вытерли о волосы. Другие жмут­ся ближе к музыкантам. И Топейка кричиг:

— Люди! Кто хочет есть лапшу молодой жены? Узнайте, какая из нее будет хозяйка.

Мужчины машут на жен руками, идите, мол, вы, мужское ли это дело — лапша.

Несколько женщин идут в кудо и скоро возвращаются, качая головами,—лапша молодой жены пеш сай!^[6]

— Теперь надо узнать — на гуслях невеста играть умеет ли?— кричит савуш и подносит Эрви гусли

Эрви кладет инструмент на колени и начинает медленно пере­бирать струны. Гусли звенят печально, и еще печальнее звучит песня Эрви:

На лужайках на зеленых Мы поем до сенокоса,

А у девушки веселье Лишь до свадьбы.

После — слезы.

Как вольготно зверю, птице До открытия охоты...

А у парня после свадьбы И тревоги, и заботы.

«Правду говорит песня»,—вздыхают семейные люди и охают, слушая ее. Вспоминают молодые годы. А две молодайки, подвы­пив, свою песню запели:

Мака красный огонек Опадает в ранний срок...

Век девический короток —

Увядает, как цветок.

Но Савуш огрел плетью пьяных баб, велел замолчать. Он ве­дет свадьбу по прямой тропинке — в сторону уходить не дает. Он опять кричит:

— Пусть Аказ подарит молодой жене песню. Пусть споет!

Гусли от невесты переходят к жениху. Аказ вспоминает мело­дию, что пел недавно в лесу, и дарит ее невесте со словами, кото­рые сразу же берет в своей душе:

Гусли, сердце раскройте мое,

Птица-песня, людей позови.

Моя радость и счастье мое —

Цвет зари, дорогая Эрви.

Прилетают к нам птицы весной...

И крылатой стрелой журавлей В мое сердце вошел облик твой.

Ясным светом стал жизни моей.

Расцвели и леса, и сады,

Мне черемухой кажешься ты,

И поешь ты звончей соловья,

11гнлглилная лада моя.

Шумим одобрении встретили гости конец песни. Они, однако, мм ■ пин.* ni гг | ) о и utile ни разу. Больно хорошая песня. С таким

мужем и пп. легко будет жить. А девушки думают, какая

ni Ни иг дремлет савуш. Дал знак, унесли холсты ■ ни |ни мпхнул плеткой — ударили музыканты в

imWMp

f ni i н I и р и и и i I и и у ni Пляску начинай!

^|«>УШИН lUIMIIiyi llllixlln, ПЛИНИИ flllpllll с озорством дрыгают

Н.М ВЫИ Пумм, М. ................ бычки Мужики е песней, с шутками да

|йИ||у1»мми. II ........................................................... Г жалобой па тяжелую

I mil и к н мши и мин v t. i ригу i пианами, на одном месте топ- Чуин II il i много ли напляшешь?..

Iny i и ni к mi i р. i i •' р ni ю i сердце Пакмана, словно пилой, удары

м ............... у ni п ю t Раньше была слабая надежда: в народе шли

£ду*н и" Г 11 и ми oiaaci тамгу Большого лужавуя Мырзанаю. IVIн и мир и i ииеиплен Рели бы отец стал главой всей Горной стороны mi помог бы Пакману отнять Эрви у Аказа. А сегодня иг* у ni ci и Линч f i пне i лужавуем. Он молод, силен... И не видать Пакману Эрин Бросился парень со двора, прибежал в священную нишу, упал им колени:

Ïii чго tu ка зппшь меня, великий юмо? Не я ли первый последний идти, не идти приносил тебе обильные жертвы, не я ли молил

|

и)и и иг и ночь? Теперь Эрви прошла сквозь свадебный костер... Великий юмо, расстрой эту свадьбу, расстрой! Молчишь? Не хочешь?

Пакман вскочил и бросился бежать. И вдруг — голос отца: Пакман, остановись! Куда ты бежишь, как заяц от собаки? Не могу... Поеду домой!

>*, ид. Чуть что — сразу слюни распускаешь...

И ты меня не хочешь понять. Грудь рвется на части. Я утоп- ниг 11 Пакман упал на траву возле стога сена и заплакал от обиды и горя. Отец присел около него, положил руку на вздрагивающие плечи сына:

— Ну, поднимись, сядь рядом. Другой давно бы девку уволок, так все поступают, со времен Чоткара... Еще не все потеряно. Мы не знаем, что будет через час. Ступай на свадьбу!

— Ты только обещаешь!—Пакман сел на траву, злоба на отца вспыхнула в нем.—«Вот подожди, я буду лужаевуем»! А сам Туги боишься!

— Он всей Горной стороны глава. Я к нему обязан относиться пока с почтением.

— Мы—сторонники мурзы, ближе к Казани...

— Помолчи пока. Сюда идут.

Шемкува появилась около стога неожиданно.

— Ну, наконец-то я тебя нашла, Мырзанай.

— Вернулась? Все сделала?

— Как ты велел. Мурза Кучак уже в пути...

— Иди. Пусть нас не видят вместе.

— Мурза будет на свадьбе?—спросил Пакман, когда старуха ушла. — Ты его позвал?

— Не проговорись, смотри. Я долго шел к цели извилистой до­рогой. Много лет подряд расшатывал я доверие Казани к Туге. Ты знаешь: Казань мне верила, но старые глупцы горой стояли за Тугу. Теперь в моих руках судьба Аказа. С согласия отца он убил сборщиков ясака, втянул в это дело татарина Мамлейку, а потом спрятался в мечети и осквернил убежище аллаха. Такое не прос­тят... Смотри: бежит Мамлейка! Видно случилось что-то. Пойдем.

...Мамлей соскочил с коня и сразу—во двор. Стрела, пущенная ему вдогонку, ранила плечо, вся левая рука была в крови. На дворе у него закружилась голова, он привалился к дереву и опу­стился на корневище. Крикнул:

— Эй, люди?!. Где Аказ?

— Что с ним?—К Мамлею подбежал Сарвай. — Он весь в крови.

— Позовите Аказа. Там... на дороге.

— Я здесь, Мамлей!—Аказ опустился на колени, начал рассте­гивать бешмет. — Ты ранен?

— Мурза Кучак, с джигитами. Улус разграблен... Народ раз­метан по лесу... С муллы Кучак сорвал чалму за то, что тот прию­тил нас в мечети. Сейчас придет сюда... Я еле вырвался... Преду­предить...

— Топейка, где ты!—Аказ встал, оглядел двор.

— Я тут...

— Седлай коней немедля! Ковяж, Янгин!

— Мы здесь!

— Скачите по илемам, поднимайте всех!

— Постойтеї—к Аказу подошел отец и старейшины. — Ты что, Аказ,— забыл перед кем стоишь Здесь старейшины, а ты кричишь.

- Сюда пускать мурзу — самоубийство!—воскликнул Аказ. — ‘Iлечь негде драться, тесно!

Слыхали?—Атлаш развел руки. — Ему подраться захоте- /и il l.I А может, лучше миром встретить гостя и посадить за стол?

По-твоему, мы должны подставить шею под сапог мурзы? Пусть давит!

Мальчишка ты. Не поглядев под ноги, можно ли прыгать с обрыва?

- Дивлюсь я, старики...

А ты смотри, к чему приведет драка,— сказал Мырзанай, кивнув па Мамлея. — Дивиться перестанешь.

- Сколько их?—спросил Аказ Мамлея.

С полсотни.

- Жалкая горстка, а вы боитесь! Мы прогоним!..

- «Прогоним». А завтра их будет во сто раз больше.

Мы все поднимемся!

И ты начнешь войну? Людей станешь губить?

А я бы отпустил Аказа,— спокойно заметил Эшпай. — Я

ми/мої в табуне коней волка. Табун шарахался из стороны в сторо­ну, волк рвал лошадям горло. Но стоило одной кобыле в ход пустить копыта...

То волк и лошади,— зло возразил Мырзанай. —А мы люди.

С мурзой договориться можно.

Смотрите, смотрите,— предупредил Сарвай. — Если мурза

і татарский улус, муллу, то с нами он договариваться не будет, может и верно - прервать свадьбу?

Все посмотрели на Аптулата. Он карт — обычаев хранитель. Что скажеттак тому и быть.

Не забывайте, что Аказ жених,— сказал Аптулат. — И если мы I ми п.Пу пополам разломим, надо невесту новую искать.

I . о м , > Ата і подскочил к карту.

Комік і уаі.іоі ршаї'ЛИі свадьбу на две части, это значит: Яиі, ни у і о/о н мамі і они,

• Мін їм молчишь, опар Аказ обратился к Tyre.

Сын мой ....................... мп ні Юмо, бог царей, нас защитит. Ни-

410 бы ни июиньи III' /И лаги И Иди, тебя ждет невеста.

Ию ни in і , ни л л силі ч Гюрапчгй. І Інчего никому не

MfiopHlP, IIу-1 II, ІІИІЛІ.Пц илгі твоим чередом. Если мы встретим мурзу полічим И увяженном.,,

М у р ні ушам, чи» MI.I были в мечети?—спросил Аказ Ма-

ИЛнМ

М > і о и пт і ка мі л ему ни слова.

111111 і т м и кудо- и перевяжу рану.

учи /п.бу иедеї смело, не глядя. Ой, берегись, савуш,

1оіри ni н| у, бежит к ней девчонка, машет руками, в

у ... *. Наукова бібліспрча | 17

Одеського У 1 ,п ету

І- І- Мечникова і

1§р ум

глазах страх. Вот подбежала она к воротам и, чуть передохнув, кричит:

— Берегитесь! Мурзаки!

Умолк тюмыр. Выпустил последнюю струйку звуков поникший шювыр, остановилась пляска. Девки взвизгнули, бросились к во­ротам, а у ворот на сивом коне мурза Кучак. За ним—сорок во­оруженных всадников.

Мурза спрыгнул С КОНЯ, бросил ПОВОДЬЯ подоспевшим К нему воинам, толкнул ногой ворота.

Девки отпрянули от ворот, парни сразу сгрудились в кучу. Мужчины и бабы жались к изгороди...

Мурза оглядел двор, людей. Добродушно крикнул:

— Чермыш народ гуляет свадьбу? Салям алейкум!

— Здоров будь, благородный мурза!— Боранчей низко покло­нился, пятясь от широко шагавшего по двору мурзы. — Будь на­шим гостем, могучий. Я отдаю дочь за сына Туги.

— Хороша ли невеста?

— Где там,—Боранчей скривил губы, махнул рукой. — На один глаз не видит, кособока и хромает. Даже показывать тебе стыдно,

— Не врешь ли?

— Это верно, мурза,— Туга выступил вперед, снял шапку. — Обманул меня сосед — дал плохую сноху. От меня скрыл ее недо­статки и тебе тоже не все сказал. Узнали мы...

Мурза брезгливо сморщился:

— Зачем в дом берешь?

— Калым большой дает мне сосед. Сын богато жить хочет. Может, все же посмотришь на невесту?

— Пусть сидит в клети и не портит мне наслаждение едой,— мурза расстегнул пояс и направился к холсту, который только что разостлали на траве.

— Эй, Туга, позаботься о моих джигитах и лошадях!

Мурза сел, сложив ноги калачом, принялся за еду. Оторвав большую кость, махнул ею в сторону слуги, крикнул:

— Ставь шатер у реки. Здесь ночевать буду. Ну, что вы замолкли? Пляшите.

Неуверенно зазвучал барабан, робко затенькали гусли, надул­ся пузырь шювыра. Люди стояли, глядели на мурзу, но плясать не шли.

Тогда на середину круга выбежал Боранчей, крикнул: «Эй,

пляши!» и принялся мелко, по-стариковски топтаться на одном месте. Зашевелился круг, сомкнулся еще плотнее, парни положи­ли руки друг другу на плечи, круг качнулся вправо — и пляска началась.

Боранчей из круга не выходит. Он топчется на месте, прихло­пывает в ладоши.

Пляшет, думает: нажрется мурза — еще добрее будет, напьется еще глупее будет. Уйдет спать в свой шатер, может, беды никакой не принесет. Может, и право трех ночей забудет? А если ни забудет — не беда. Невестку так обхаяли, только плюнет мурза, если вспомнит.

«Кто думал, что принесет его нечистый дух! И зачем прискакал юг жестокий крымчак? Ясак собирать еще рано, весенние подар­им уже отданы давно. Зачем его керемет принес — кто знает? Од­нако Туге тоже бы поплясать перед мурзой надо, — думает Боран- чей, а то разгневается мурза, всяких бед может натворить». Пля­шет Боранчей и гадает — чем кончится свадьба?

Пакман выпил полный бурак пива, пошел к Нуже, а зачем — и самм не знает.

Вон берегу кто-то стоит. От пива двоится в глазах. Подошел ближе, плюнул.

Опять эта старая карга Шемкува.

Уйди, вувер-кува¹,— мрачно говорит Пакман. Икнув, добав- ЛН1Ч Теперь я колдовства не боюсь, утоплю тебя в реке... Уйди!

Эх, пятыр, патыр, силы у тебя много, ума мало. Колдовству Мш’му не веришь. Ходишь, как мокрая ворона, и не знаешь, что через три дня Эрни твоей будет.

От слов Шемкувы сразу прояснилось в голове. Еще сильнее н і | млея 11п км ни.

Ты смеешься надо мной!

Садись, неразумный, слушай. Пока ты жрал мясо да пил мы говорили с кереметом о твоей судьбе. Я упрекала его за

иОмчн І'гргмгі через листья березы передал мне такие слова:

-II зі ні Пакману, скажи ему—пусть не горюет. Пошли его к мурзе и. скажет, что обманули мурзу лужавуи. Красавицу не- м..перед ним охаяли, закон трех ночей обойти хотят. Мурза ИІІ мщ pm пн in нес і y~ в свой шатер на три ночи возьмет. Потом Пакману в знак благодарности, отдаст мурза красавицу». Так

► илінз мив |у» Или.

Ніни* і. .и пишімо шныра в сторону двора, сама сги­

нут Пунш и II* Пыли

Нам ІІниммії, и тащи и и ч і н. Никого не замечает, ничего не ІНЯіИ І пльип і ні и м Ярим мерен і п и кім м стоит. Такая, какую уви­нем МИТНІЇ, HIM ИІІ і /іпрнулм июргенчык.

Пері і і ри літ мив і nil мелел керемет... уедем далеко-да- ДМоІ,

II ху ...................... in подумал, когда Пакман понес мурзе пиво.

Н>* її м и mm Пюи. му гое і к) уважение сделать. Мурза пьет пиво,

ІІннммн ............. . і ему мн ухо торопливые слова. Бровь мурзы удивленно поднимается. Лицо темнеет, потом светлеет. Еще шепчет Пакман, мурза качает головой в знак согласия и ставит пиво на землю. Потом кричит:

— Эй, Туга! Боранчей! Приведите сюда жениха и невесту. Хочу смотреть.

— Жених сейчас придет, а невесту долго искать. Может, шо- выр, что ночью обмочила, пошла сушить,—шутливо ответил Туга.

Мурза пропустил шутку мимо ушей, хлопнул в ладоши. Подбе­жали четверо джигитов, готовые ко всему.

— Приведите жениха и невесту!

Растолкав сгрудившихся людей, татары ворвались в клеть, и вот уже ведут Аказа и Эрви. Невеста успела набросить вюргенчык, лицо закрыто. Теперь уже не по обычаю, а от страха Эрви упира­ется, не идет, пытаясь вырваться из рук татар.

Мурза сидит, ноги калачом, поглаживает пальцем сальные усы. Кусочки мяса, застрявшие меж зубов, со свистом всасывает, спле­вывает в сторону.

Невесту и жениха, резко подтолкнув, поставили перед мурзой. Эрви бьет дрожь, она низко кланяется. Аказ стоит прямо, искоса посматривая в сторону.

— А ты не хочешь отдать мне поклон? — спрашивает мурза, растягивая слова.

— Я отдаю тебе ясак и этого хватит!

— Смел! — Мурза подходит к Аказу и долго глядит ему в глаза. Сказал голосом ровным, не поймешь: похвала это или угроза. По­том подходит к Эрви и забрасывает вюргенчык за голову. Та в страхе прижимается к мужу.

— Вай, вай, вай! — Мурза восторженно ходит вокруг невесты, разглядывая ее со стороны. — Такой звезды я не видел даже в га­реме хана. А вы что говорили, седые глупцы? — Мурза резко пово­рачивается к старикам и, размахивая нагайкой перед их лицами, кричит, брызгая слюной: — Меня обмануть вздумали? Вы думали, мурза дурак? Забыли, презренные, кто вы и кто я! Весь правый берег Волги я держу вот в этом кулаке. Мигну глазом — и от ваших худых кудо не останется и пепла. Я верил тебе, Боранчей, всегда был добр к тебе, а ты... Вы что, забыли закон трех ночей? Каждая невеста, если господин пожелает, должна быть у него три ночи. А кто вам господин? Ну, кто?!

— Ты, могучий и великодушный... — пролепетал Боранчей.

— Верно. Жених должен гордиться, что я взял его невесту. Это почетно. Увести девушку в мой шатер!

Два мурзака подошли к Эрви, но притронуться к ней не успели. Аказ двумя быстрыми ударами свалил их с ног и, схватив Эрви за руку, бросился к воротам. Стремянный Хайрулла, а за ним десяток джигитов кинулись догонять беглеца.

Гости, особенно молодые парни, стоявшие в напряженном ожи­дании развязки, словно посигналу, очутились у ворот и с кри­нами: «Держи их! Держи!» — захлопнули створки. Около выхода образовалась невообразимая свалка. По крику мурзы в проход устремились джигиты, бывшие за пределами двора. Не зная о побеге, они ломились в ворота, тогда как аскеры, находившиеся во дворе, старались вырваться оттуда, чтобы пуститься в погоню. Хозяева свадьбы с притворными криками: «Держи! Лови!» —

умышленно мешали насильникам, создавая у ворот толчею. На­конец, ворота не выдержали напора и рухнули.

И тут пролилась кровь. Верхняя перекладина ворот упала и ударила сзади по плечу одного аскера. Тот взвыл от боли, обер­нулся и увидел совсем молодого парня, который смеялся от ра­дости. Аскер выхватил саблю, взмахнул ею — и юноша, окровавленный, упал на траву. На мгновение шум стих. Никто не успел дометить, как у отца убитого очутился в руках дубовый крюк от очага. С звериным рычанием он бросился на убийцу, и в тот же миг убийца свалился с разбитым черепом. Мужчины вырывали колья из забора и, разгоряченные хмелем и видом крови, броса­лись на насильников. Мурзаки рубили саблями, кололи копьями, резали ножами. Хоть и были пришельцы вооружены лучше хозяев, нее же перевес был на стороне черемисов. Их было гораздо боль­ше Мурза понял это. Из десятка телохранителей, очутившихся "Коло него, он подозвал к себе двух, крикнул им что-то.

Вдруг во двор вбежал Хайрулла и крикнул:

— Там... наших четверо... убиты!

А ты... сбежал?—зло выкрикнул мурза, обороняясь саблей 01 наседавших на него мужчин.

— Я должен хранить тебя,— Хайрулла встал рядом с мурзой.

Где Аказ?

Он там... на берегу...

— Здесь оставайся...—Мурза выскочил за ворота, прыгнул с откоса вниз и, ломая кусты, скатился к реке. Поднялся, увидел: четверо его парней дерутся с троими — с Аказом, Ковяжем и 11 шейкой. За рекой он увидел Янгина и Эрви, карабкающихся по

откосу. Они убегали в лес.

Мурза в несколько прыжков очутился около Аказа, крикнул:

Молись своим богам, болотное отродье!

Мурзаки, увидев подкрепление, начали теснить Топейку и Ко­йн ж а к воде.

Ну, волк, держись! — Аказ полоснул клинком по сабле мурзы и высек сноп искр. Звенело оружие, сражающиеся вертелись и що воды, выкрикивая оскорбительные слова.

Теперь тебе, сморчок, конец!— рычал мурза.— Был жених — Покойник будешь!

— Заставлю тебя ашать свиное ухо!—не уступал Аказ.

Топейка и Ковяж бросились в воду. Мурзаки не стали их прес­ледовать и пришли на помощь мурзе. Аказу тоже ничего не оста­валось другого, как перебраться на другой берег.

Воины ринулись было за ним, но мурза остановил их, махнул рукой в сторону двора.

Люди, казалось, озверели. Они хватали чугунные котлы и ра­зили ими насильников, срывали цепи с очагов, размахивая, врезались в гущу свалки. Даже женщины выхватывали из костров пылающие головешки и бросались на татар, погибая при этом под ударами сабель. Теперь очередь дошла и до мурзы. Вытеснив со двора его джигитов, черемисы бросились на телохранителей Кучака, но в это время над лесом взметнулся столб черного дыма, за ним второй, третий. Пронзительный крик «Горим!» сразу отрез­вил людей, опьяненных боем.

— Кудо в огне!

— Наши дети!

С этим возгласом люди бросились со двора...

Дальше все произошло, как предполагал мурза. Разбежавшись каждый к своему дому, мужчины разрознились и стали бессиль­ными.

Слуги Кучака переловили их всех по одному, связали и снова поволокли на двор лужавуя. Погоня, посланная за женихом и не­вестой, возвратилась ни с чем. Поймать людей, знающих леса, как собственное кудо, немыслимо. Даже следа не нашли.

Но Кучак не только хитер и жесток, но и упрям. Он позвал к себе Тугу и Боранчея, надменно проговорил:

— Как велик аллах на небе, так же велики его законы на земле. Вы задумали нарушить закон трех ночей, и аллах пока­рал вас. Твой двор, старый Туга, в крови, три ваших кудо сгорели, а вы все стоите передо мной связанные, как бараны. Ваши люди убили половину моих джигитов, у вас в десять раз больше лю­дей, чем у меня, и все же я не боюсь вас, потому что мне по­могает аллах. Вы думали: мы поколотим мурзу, убьем его слуг, и он, как трусливая собака, убежит домой. Как вы ошиблись, пре­зренные пожиратели волчьего мяса! Я буду здесь жить до тех пор, пока не исполню закон, предначертанный всевышним. Мои воины уже раскинули шатер у реки, и я пойду туда отдыхать. А ты, Туга, возьми с собой сорок стариков, у которых есть здесь сыновья, и иди в лес искать жениха и невесту. А ты, Боранчей, будешь здесь, и все молодые люди и женщины будут здесь. И если к вечеру в моем шатре не будет невесты, сорок сыновей тех стариков будут мертвы. Завтра утром жених пусть будет у моих ног. Если нет — сгорит твое кудо, Туга, и ты будешь мертв. Я все сказал.

Ты рано празднуешь победу, мурза,— ответил Туга.— Ночь велика.

— Не ты ли, трухлый пень, мне помешаешь? Эй, джигиты! Всех стариков, и этих тоже, привязать к дубам. Пока Аказ с женой не будет здесь, пока зачинщики из леса не вернутся...

— Мы встретили тебя, как гостя, а ты стал всех кусать, как бешеная собака.

— Как ты смеешь!— Мурза подскочил к Туге, схватил его за горло.

— Смею. Я здесь хозяин.

— Запомни, ты, овечий хвост: где ступило копыто моего ко­ми, там я хозяин!

— Мой сын в лесу, и тебе не миновать его стрелы. Уйди!

Туга оторвал руки мурзы от горла и ударил обоими кулаками

и бритый подбородок. Кучак выхватил нож и ткнул его в пах Туги...

Э Р В И

Крадучись, выполз на поляну густой туман.

Сначала вечерний летний воздух был чист, но вдруг из леса поползла белесая пелена, и сразу на землю легла тяжелая сырость.

Жизнь в Нуженале затихла, люди притаились. Также украдкой, і пк и туман, окутала души людей холодная грусть. Как было весело днем на свадьбе, и какая печальная настает ночь.

Мурзе не спится. Сначала велел поставить шатер у реки. Потом перенести его на откос. И сюда не пришел сон. Кучак встал, перепоясался саблей, вышел из шатра.

Со стороны илема туман приносит запахи дыма, нет-нет да и излетит и тревожно осветит мглу снопик искр. Где-то недалеко ухает филин.

— Шайтан проклятый! Не дает уснуть,— ворчит про себя мурза.— Болото дышит сыростью, туман ползет из леса, овраг шит опасность... В двух шагах не видно ничего... Уж не боюсь ли и я? Кого мне тут бояться?.. И эта птица... Как будто назло.— Кучак подошел к краю оврага, глянул вниз. Над туманом ощетинились вершины елей и пихт. Они враждебны и похожи на острые наконечники копий. Туман распахнулся, и около мурзы очутился Хайрулла.

— Как думаешь, старик, ночь пройдет спокойно?— спрашивает мурза.

Хайрулла долго молчит, потом отвечает тихо:

— Кто знает? Пока Аказ на воле — жди беды. Окрестный лес затаил злобу. Давай свернем шатер, уйдем. Послушай ста­рого слугу...

— Уж не трусишь ли ты?— мрачно спрашивает мурза.

— С тобой ходил я много лет,— Хайрулла чуть повысил го­лос,— и редко ошибался. Прости меня, могучий, но ты сегодня был с разумом не в дружбе. Во власти злобы ты был целый день...

— Иди, проверь посты.— Мурза не любил, когда старик уп­рекал его.— Узнай, не появился ли Аказ. Иди.

Мурза задумался. Как объяснить убийство лужавуя хану? Не заметил, как снова появился Хайрулла. За ним стоял Мырзанай, а чуть подальше маячила фигура Пакмана.

— Зачем вы здесь?

— Я давний друг твой...— Мырзанай сорвал с головы шапку,— но если друг в опасности...

— Ты думаешь, мне беда грозит?

— Народ, мурза, озлоблен. Он — как сухой хворост. Одна искра...

— Ты пугать меня вздумал? Дело говори. Аказа ищут?

— Зачем его искать! Узнает, что отец при смерти, прибежит сам сюда.

— Не прибежит,— подал голос Пакман, выглянув из-за спины отца,— он от Эрви никуда не отойдет.

— Найдем сами,— Мырзанай оттолкнул сына.

— Я знаю: он будет драться. К нему из двух илемов парни ушли, человек двести наберется.

— Я всех передушу!— Кучак схватился за саблю, вырвал на­половину, снова бросил в ножны.

— Меня, мурза, послушай,—Хайрулла встал рядом с Мырза- наем.— И так немало крови пролилось. Зачем тебе Аказ?

— Сказал я—он умрет!

— Всему своя пора. Тут Мырзанай предлагает другое.

— Ну, говори...

— Туга вот-вот скончается. Я стану лужавуем и сам придушу Аказа, а голову его пошлю тебе в Казань. Ты только повели меня поставить...

— Ты знаешь, Мырзанай, я не сажаю лужавуев. Их избирают старики. Об этом договор давно есть. А старики тебя не выберут, тебе они не верят. Слышал я: прозвище тебе смешное дали...

— Татарской кобылы хвост!—напомнил Пакман.

— Молчи, окмак^[7], когда тебя не просят. Ты прав, Мурза, меня они не чтут, но если к ним ты милостливым будешь... Сей­час старейшины привязаны к дубам. Ты отпустил бы их...

— Они подумают, что я их испугался!

— Ты гнев им покажи. А я приду просить за них. И ты их пощади.

— В твоих словах есть зерно разума. Эй, Хайрулла!

— Я здесь, могучий.

— Веди сюда старейшин. А вы пока уйдите. Не нужно, чтобы нас видели вместе.

Мырзанай поклонился и, пятясь, отошел в туман.

-- Так, пожалуй, будет лучше, — произнес мурза, когда остался один.—Этот косоглазый лизоблюд поможет мне расхле­бать кашу, которую я заварил сегодня. Когда он станет лужавуем, всех в бараний рог согнет. Его руками я придушу Аказа. Быть может, и смерть Туги он примет на себя. Посмотрим.

...Эрви оставила Аказа, когда он сражался с мурзой на берегу. Они долго бежали с Янгином, добрались до чащобы, остановились.

— Здесь нас никто не найдет,— сказал Янгин, задыхаясь.

— Я беспокоюсь за Аказа...

Не горюй. Аказ найдет нас. Ты видишь, трава влажная, и след на ней заметен...

Но вскоре пал туман. Янгин, бедовая голова, надумал распа­лить костер. Он видел, что Эрви вымокла до нитки, когда пере­правлялись через реку, и теперь дрожала. Может, от сырости и холода, а может, и от страха. Да и у самого Янгина зуб на зуб не попадал.

— Давай высушим одежду. Погони уже не будет. Татары в лес не сунутся.

Эрви осталась в одной исподнице, развесила свои свадебные наряды около костра. Туман все сгущался, дым костра стлался по н-мле, смешивался с сыростью, расползался по поляне. Вдруг затрешали сучки, Янгин схватился за нож, но из тумана вышел Ковяж.

Как ты нашел нас? —спросил Янгин, заложив нож за по­їм По следам?

По дыму,— ответил Ковяж.— Носом почуял. Где Аказ?

Ждем...

Искать надо. В илеме беда. Стариков привязали к дубам, «шли много заложников. Если Аказ и Эрви не придут — утром старикам смерть. Где ты оставил брата?

На реке. Он дрался с мурзой...

Возвращайся туда, найди Аказов след, иди по нему. Я на К >ш у пойду.

А Эрви?

Я здесь одна побуду,— сказала Эрви.— Ищите.

Когда братья пошли в разные стороны, Эрви крикнула:

— Оставь мне нож, Янгин!

Янгин кинул ей нож. Ковяж скрыл от Янгина, что ранен отец. Недаром младшего брата зовут Шокшо вуй — Горячая голова. Он может убежать в илем, кинуться на мурзаков...

Эрви долго не думала. Еще тогда, когда Ковяж сказал о заложниках, она решилась. Как только братья ушли, Эрви надела пояс и, оставив свадебные одежды висящими у костра, исчезла в тумане...

...Спустя полчаса около шатра появились Боранчей, Сарвай, Аптулат и Эшпай. Со связанными за спиной руками, они шли под охраной двух мурзаков. Хайрулла шел сзади.

— А где Туга?

— Как будто ты не знаешь, — ответил Аптулат. — Туга при смерти.

— Аллах свидетель — во всем вы виноваты сами,— Кучак обо­шел стариков кругом, помахивая плеткой. Пояс с саблей он снял, показывая, что он безоружен и никого не боится. — Я ехал к вам без зла. А вы, хранители законов старины, блюстители обычаев народа, нарушили закон гостеприимства. И трех ночей закон нарушили...

— Худой закон, — сипло проговорил Аптулат. — Ты нам его привез из Крыма. Он нам не нужен.

Мурза не обратил внимания на слова карта и продолжал:

— Вам этого показалось мало. Вы меня обманули и позволили дрянному мальчишке устроить драку. Да что там — сами в эту драку влезли... Туга полез на нож. Я много джигитов потерял. Кто мне за них ответит? Все их убийцы попрятались в лесу. А вы, мудрые из мудрых, вместо того чтобы выдать их мне, упорно скрываете. Могу ли я быть милостливым к вам?.. Аказа выловить послали? Зачинщиков нашли?

— Аказ в лесу, как дома. Найди его, попробуй,— сказал Сарвай.

— Я верен слову. Если их тут утром не будет, вы умрете в мучениях.

— Пусть будет так,— сказал Эшпай и отвернул лицо в сто­рону.

— А дочку нашел? — Кучак черенком нагайки ткнул в бороду Боранчея.— Трех ночей закон исполнил?

— Я не велел ей приходить сюда.

— И ты умреш!

— Я слишком стар и смерти не боюсь. А ты, вонючий пес, ты на чужой земле! Плюю я на тебя!— Боранчей рванулся к мур­зе, вытянул шею и плюнул ему в лицо. Охранники бросились на старика, свалили его на землю. Мурза вытер лицо и прохрипел:

— На кол его! Сейчас же!

Аскеры схватили Боранчея, поволокли. И никто не заметил Эрви. Она возникла из тумана неожиданной резко крикнула: «Эй!»

Аскеры замерли на месте, Хайрулла, выхватив саблю, мгно­венно повернулся на голос, но, узнав Эрви, опустил оружие. Эрви смело подошла к мурзе, сказала:

— Ты мучишь стариков за то, что скрыли от тебя невесту. Смотри, я здесь и для гнева нет причины.

— А где твой муж?— Кучак дал знак Хайрулле, чтобы тот подал ему саблю. Он был уверен, что Аказ рядом.

— А разве по закону трех ночей в шатер ведут и мужа?

Мурза ухмыльнулся, довольный ответом Эрви, повернулся к

старикам, сказал насмешливо:

— Вот у кого учитесь жить. Она умнее вас всех. За то, что ты пришла, проси, чего захочешь. Наряды, золото...

— Вели их отпустить. Не тронь отца. Я буду тебе покорна.

Мурза поднял руку и жестом приказал отпустить Боранчея.

Аскеры приволокли старика назад, бросили к ногам мурзы.

Воранчей поднялся, увидел Эрви, шагнул к ней, протянул руку и тихо спросил:

— Тебя поймали?

— Сама пришла, отец.

— Как ты осмелилась?! Стыд и позор!

— Гоните его в шею! — крикнул мурза, и Боранчея вытолка­ли. Старик сопротивлялся, кричал:

— Не дочь ты мне после этого! Не дочь! Как будешь смо­треть в глаза Аказу?!

Когда вопли Боранчея стихли, мурза сказал Эрви:

— Иди в шатер, не слушай старика.

Эрви кивнула в сторону старейшин:

— Их тоже отпусти. И слово дай, что никого не тронешь.

— Вы слышите, упрямцы.— Мурза подошел к Аптулату.— Вас смерть ждала... Но приходил сюда недавно мудрый человек, про­сил вас пощадить... Я говорю о Мырзанае. Теперь Эрви об этом просит, и я даю вам жизнь. Эй, Хайрулла! Развяжи их и накажи всем, чтобы не трогали. Пусть живут.— Пока Хайрулла развязы­вал стариков, Сарвай крикнул Эрви:

— Что скажешь ты сородичам, когда уйдешь из этого шатра?! Мурза убил Тугу, а ты в его постель...

— Туга... убит! — Эрви вздрогнула от этих слов, как от удара плеткой...

Несмотря на гневные упреки отца, на страшную весть о гибели Туги, Эрви не растерялась и твердо решила исполнить задуманное до конца. Она будет тянуть время. Янгин и Ковяж най­дут Аказа, и он придет. Но если опоздает... Эрви не отдаст себя даром!

Ну, что стоишь! Иди в шатер,— возглас мурзы заставил Эрви вздрогнуть, но она не подала вида, что испугалась.

— Нет. Там связаны другие заложники. Их тоже надо отпустить.

— Ых! Прекрасна, как цветок, упряма, как шайтан. Умеет сделать воском мужскую душу. — Появился Хайрулла. — Иди, за­ложников... развяжи. Уходят пусть. Довольна ты? Входи.

— Я подожду...

— Чего?

— Когда Хайрулла вернется.

— Со мной шутить нельзя! Иди скорей!— Мурза схватил Эрви за руку и повел в шатер. Он посадил ее на мягкие ветки хвои и вышел.

И здесь в шатре пришел к Эрви страх.

Слуги внесли и поставили на середину большой котел. Но зачем кипяток? Быть может, мурза думает, что я буду сопротив­ляться, и за это на меня будут лить горячую воду,— в страхе подумала Эрви и, когда в шатре появился мурза, крикнула:

— Пусть унесут котел, я во всем буду послушна!

— Я не хочу тебе зла,— мягко произнес мурза,— не бойся. Здесь ты будешь мыться. Поняла?

Эрви кивнула головой.

— Теперь раздевайся.

— Зачем, великий мурза?

— Будешь мыть тело. От тебя пахнет лесом.

Эрви не знала, как быть. Раздеться перед мужчиной? Этого лесные женщины не делали никогда. Кучак подошел к ней, и не успела Эрви опомниться, как он взялся за ворот ее рубахи и с силой развел руки в стороны. Послышался треск, и порванная рубашка спала со смуглых плеч. Эрви, вздрогнув, быстро сложила на груди руки крестом, сжалась в комочек.

— Снимай все остальное, садись в котел и мойся.

От стыда, смущения и горячей воды тело запылало, сделалось розовым и еще более упругим...

Мурза сидел на подушках, вытянув шею. На его скулах бле­стела тонкая струйка слюны.

— В Казань со мной поедешь?

— Дай мне подумать, мурза. Завтра скажу.

— Ты посмотри на себя. Ты, как слезинка, чистая, горячая. Твое место в моем дворце, а не в кудо Аказа. Ты видишь: я все­сильный мурза, буду тебе сейчас служить,— Кучак встал, развер­нул узел, лежащий в углу, и, достав мягкую белую ткань, накинул ее на Эрви. Затем подхватил ее под локти, сильным рывком поднял и перенес из котла на пихтовые ветки, разбросанные по земле. Потом достал невиданной яркости халат, набросил его на плечи Эрви. Прохладный шелк нежно ласкал разогретую кожу.

Мурза указал на узел:

— Иди посмотри. Там все твое.

Эрви медленно развязала узел и стала тихо перебирать доро­гие украшения, одежды, каких раньше не только не держала в руках, но и не видела. Тем временем Кучак разделся и лег под одеяло.

— Посмотришь потом,— сказал мурза,— сейчас иди ко мне, погрей мою постель.

Эрви откинула узел в сторону, встала и твердо сказала:

— Нет, мурза. Твоей я не буду никогда. Теперь, когда мои род­ные далеко и в безопасности, в этом нет нужды.

— Ах ты, змея! — зарычал мурза, поднимаясь.— Над кем сме­яться вздумала? — Втянув голову в плечи, растопырив руки, мурза пошел на Эрви. Девушка отпрыгнула в сторону, схватила свою одежду. В ее руках сверкнул нож.

— Только дотронься, я убью тебя и себя!

— Эй, джигиты! Взять ее!

Охранники, словно волки, ворвались в шатер, схватили Эрви, завернули руки назад. Страшная боль в плече заставила девушку вскрикнуть, ноги ее подкосились, и она повисла на руках слуг мурзы. Кучак поднял нож, выпавший из рук Эрви, попробовал лезвие на палец, усмехнулся.

— Дура ты, Эрви. Совсем глупая. Ради чего терпеть боль? Я знаю, ты думаешь о муже, а он, как заяц, бегает в лесу.

Эрви подняла голову, глянула на мурзу глазами, полными не­нависти, хотела крикнуть, что ее муж собирает сейчас силу, чтобы завтра оторвать мурзе голову, но сдержалась. Кучак поставил ее на ноги, убрал с лица прядь волос.

— Ты, как луна в зимнее время,— яркая, недоступная. Хочешь, и сделаю тебя своей женой? Смирись — и будешь ходить в золоте и в шелках. Мой дворец...

— Я принадлежу Аказу и никогда не буду женой другого. Зачем мне золото? Зачем твой душный дворец? Ты сказал, я чужая. Это было бы верно, если бы я поменяла мои родные воль­ные леса на тряпки и золото. А я лучше умру, но женой твоей не буду! Ты мне противен, мурза!—Эрви говорила эти слова спокойно потому, что страх ушел из ее сердца, оставив одну ре­шимость: или сохранить свою честь, или умереть. Мурза, угрюмо взглянув на слуг, дал им знак уйти, и когда те вышли из шатра, начал говорить:

- У меня в гареме двадцать бикечей, в моих руках перебы­вало сотни наложниц — неужели ты думаешь, что каждую я уго­варивал, как уговариваю тебя? У меня достаточно силы, чтобы вкрутить тебя, свить из тебя плеть. Зачем тебе это? Лучше сми­рись, и я отпущу завтра тебя к мужу --- Нет!

— Ну, посмотрим, как ты запоешь сейчас!

И Кучак взял с шатровой стойки плетку.

— Я не боюсь тебя!— крикнула Эрви.— Бей! Ну, бей! Вчера ты зарезал старика, сегодня женщину убей, а завтра привяжи к дубам детей. Какой дурак назвал тебя могучим?

Эти слова отрезвили Кучака. «Правду сказала женщина, — по­думал он,— с кем я воюю? Мои джигиты в душе, наверное, сме­ются надо мной. И прав старый Хайрулла — это кончится плохо». Опустилась поднятая над головой нагайка. Черенком ее мурза отодвинул штору у входа, крикнул:

— Эй, Хайрулла! Скажи, чтобы седлали лошадей. Мы уходим.

Этого приказа словно ждали. Упали полотнища шагра, Хай­рулла мгновенно свернул их, унес в повозку. К мурзе подвели жеребца, и он вскочил в седло.

— А эту?— спросил Хайрулла, показывая на Эрви.

— Связать — и на повозку.

Подбежали аскеры, перехватили девушке веревками руки и ноги, подняли, понесли. Эрви закричала:

— Аказ! Меня увозят! Спаси меня, Аказ!— Ей заткнули рот тряпкой.

Только один Пакман услышал этот крик. Он подбежал к Мырзанаю, заскулил:

— Отец! Ее увозят. Ты говорил мне...

— Не ной Потешится—отпустит. Возьмем ее в наш дом. Через нее Казань нам будет еще ближе...

Рядом появился мурза, его конь, предчувствуя далекую дорогу, нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

— Я вижу—властелин собрался уезжать?—Мырзанай вышел навстречу Кучаку.

— Пора домой,— ответил мурза.

— Что мне прикажешь делать?

— Ты оставайся лужавуем Аказа привезешь в Казань. Людей держи в страхе и покорности.

— Все сделаю как надо. Слуги верней у тебя не будет

Всю ночь Аказ метался по лесу — искал Эрви. Встретил Мамлея, принялись искать вместе. Находили друзей, прятавшихся в чащобах, встречали женщин, детей, стариков, но Эрви так нигде и не нашли.

АК А З

Пострадавшие от пожара собрались около дома Туги. Раньше тоже бывали беды, и лужавуй перекладывал их на плечи всех, по­могал погорельцам. На это люди надеялись и сейчас. Многие только здесь узнали, что Туга ранен. Они толпились около ворот, ждали старейшин. Наконец, со двора вышли Аптулат, за ним Сарвай и Эшпай. Аптулат спросил Ятмана:

— Посыльные вернулись?

— Все как один.

— Аказа не нашли?

— И Янгина нет, и Ковяжа...

— Ковяж на дворе около отца.

Возле изгороди показались Мырзанай и Атлаш.

— Мир вам, старейшины,— поклонился Мырзанай.— Надежда есть?

Сарвай махнул рукой, ничего не сказал. К старейшинам по­дошли Ятман, Урандай, Япык-коробейник — все седые, всем почти по сотне лет.

Аптулат оглядел их, сказал:

— И жизнь, и смерть стоят у изголовья Туги рядом. Что бу­дем делать, старики?

— Просить у бога милости,— прошамкал Япык.— Еще раз жертвы надо принести.

— Три раза разводили жертвенный костер — ему не легче.

— И Аказа нет...

— Он погиб, наверно,— сказал Атлаш.

— Зачем так говоришь?—возразил Эшпай.— Не надо.

— Сами посудите... Он мог бы отпустить Эрви в шатер мурзы?

— Старейшины!— Мырзанай выступил вперед.— К чему стро­ить догадки? Не время. Нынче Горный край остался без лужавуя. Пока мы тут все вместе, надо думать...

— Туга еще не умер, Мырзанай,—напомнил Сарвай.

— Но умрет все равно!—крикнул Атлаш.

— Тебе, Атлаш, не стыдно?—Аптулат кивнул головой в сторо­ну двора.— Ты слышишь женский плач?

— Нам не с руки слушать, как воют бабы,— жестко произнес Мырзанай.— Оглядитесь: люди — без крова, дети — без еды. Надо кому-то поручить заботы...

— Мырзанай прав,— тряхнув бородой, сказал Урандай,—Люди ждут.

— С каких эго пор ты, Мырзанай, о нас и наших людях стал заботиться?—спросил Эшпай.— Твои илемы не пострадали.

— Зря, сосед, так говоришь. Расскажи ему, Атлаш, как мы от верной смерти вас спасли, как у шатра мурзы в грязи валялись,

вымаливая вам пощаду. Кучак и нас мог бы к дубу привязать.

— Не ври. Нас спасла Эрви!—вспыхнул Эшпай.

— Я тебе говорил, Мырзанай, не надо из-за них класть голову волку в пасть. Они, неблагодарные, не поймут.

— Погоди, Атлаш, не в этом дело...

— Нет, в этом. Вот сейчас придет Боранчей. Что скажете вы ему, когда он спросит про свою дочь?

— Боранчей сам был с нами в заложниках!—крикнул Эшпай.

— Был? Но разве он хотел, чтобы вы в обмен за свою жизнь отдали его дочь? Почему он избит, а вы целехоньки?

— Эрви сама пришла в шатер, Атлаш,— сказал Аптулат.— Нашей вины в том нет.

— Эрви сама не знает, что творит, а вы и рады. Лишь бы сохранить свою шкуру. Когда она пришла к шатру...

— Ты, Атлаш, очень много знаешь,—язвительно сказал Сар- вай.— Как будто ты всю ночь сидел в шатре мурзы.

— Я не сидел в шатре! Я мурзу увидел в дубовой роще, когда он вез Эрви, привязанную к седлу. Я упрашивал, но он не согла­сился ее отдать...

— Послушайте, старики. Да они все врут,— перебил Атлаша Эшпай.— Мырзанай только что хвастался, что вызволил нас из рук мурзы, а Атлаш говорит, что видели они Кучака, когда он вез Эрви. Мы же были отпущены раньше.

— Народ обманывать не надо,— согласился Урандай,— стари­кам говорить неправду стыдно.

— Воля ваша, старики. Вы можете нам не верить,— обиженно произнес Мырзанай,— но мы сказали правду. И скоро вы об этом узнаете.— Отойдя в сторону, прошипел на ухо Атлашу:— Испортил все! Теперь нам в это дело соваться нельзя. Теперь надо Ковяжа вместо Туги. Он старший в роде.

— Старший Аказ. Если придет — его выберут.

— Был бы жив — давно пришел бы...

Старый Туга умирал.

Сидит у изголовья Туги древний Сарвай, трет пальцем воспален­ные глаза. Он, говорят, намного старше Туги, а вот жив еще. Си­дит, свесив голову, Эшпай—лучший друг Туги. Тут же рядом с ним Алдуш и Атлаш. Япык-коробейник тоже тут. Хоть его и не звали, однако он пришел. Старый карт Аптулат раньше всех при­был к больному.

Ковяж и Янгин вышли из кудо: пусть старики поговорят, по­думают, кого оставить вместо Туги лужавуем. В кудо это поняли и начали совет. Туга лежал без сознания и до сих пор не сказал, кому быть после него лужавуем.

— Вдруг Туга умрет и не успеет сказать?— говорит Эшпай.— Кого лужавуем ставить будем?

— Как это — кого?—строго произнес Мырзанай.—Есть закон— старшему место. А в роде Туги старшим остался Ковяж. Он будет лужавуем.

— Верно, верно,— вторит ему Япык.

— Тебя не спрашивают,— говорит Сарвай и, не глядя на Мыр- заная, произносит:—Туга, когда был здоров, вместо себя оста­вить Аказа советовал.

— Аказ, пожалуй, будет лучше Ковяжа,— заметил Алдуш.

— Голова горячая,— коротко бросает Атлаш.—Ковяжа надо.

— Спросить надо Тугу,— советует Аптулат.— Как он скажет.

— Помяните мое слово: Ковяжу быть лужавуем,— говорит Мырзанай и выходит из кудо.

Старейшины знают, почему Мырзанай хочет Ковяжа. Дочку свою отдать за него собирался. Если станет Ковяж лужавуем, тогда вся власть у Мырзаная будет. А кто тогда бедных защитит?

Мырзанай зря спорить не хочет. И знает: вот-вот прибудет от хана посланец и скажет ханское слово.

И не ошибся. Не успел выйти за ворота, навстречу ему — Алим, сын Кучаков, с джигитами. Соскочил мурзак с коня, подошел к Мырзанаю, спросил:

— Туга жив еще?

— Лежит без памяти. Скоро умрет.

— Кого вместо себя оставил?

— Не сказал. Кого хан велел, того и поставим.

Благословенный Сафа-Гирей сказал: «Мырзанай знает, кого ему лужавуем надо — того и мне надо».

— Быть правителем Ковяжу.

— Старейшины согласятся ли?

— Против обычая не пойдут. Ковяж старший в роде Туги.

Ну, слава аллаху. Веди меня к ним.

Из открытых дверей кудо шум голосов рвется наружу. Алим,

склонившись, шагает в полумрак. На нарах больной лежит, а про него будто забыли — старейшины спорят, кому лужавуем быть. Заметив Алима, стихли, но головы не склонили.

Мурзак махнул рукой в знак приветствия, сел на пододвину­тую Мырзанаем скамью.

— Я привез вам, старейшины, привет несравненного Сафы-Ги- рея. Вместе с поклоном привез и совет: пора по-новому жить на­чинать вам. Было у горных черемис два больших лужая, теперь из них один надо сделать. И повелел великий хан называть этот

33

лужай бейликом, а правителя—беем, князем подданным своим. Вот эту саблю Сафа-Гирей бею послал, я ее передаю вам, ста­рейшины. Кого надумаете беем сделать, тому и отдадите.— И

' Марш Акпарса

Алим передал саблю Мырзанаю.— Кроме того, хан послал вот этот халат со своего плеча и этот мешок золота. Подарок новому бею.—Алим бросил на руку Мырзанаю дорогой, но уже ношенный халат и отдал кошелек с деньгами.— А меня простите, старейшины, я тороплюсь.— И вышел, не поклонившись.

— Если беем будет неугодный хану человек, ты ответишь,— строго сказал он вышедшему провожать Мырзанаю. Тот кивнул головой и подал Алиму стремя.

Под вечер Туга открыл глаза—к нему сразу чуть не все ста­рейшины: кого велит вместо себя оставить?

Слабо шевельнул губами Туга, произнес всего одно слово и снова закрыл глаза, а в шуме старейшины не расслышали того слова. Одним показалось, что Туга назвал Ковяжа, другим — Аказа. А карт Аптулат уверял, что Туга сказал «старшего». И пошел среди старейшин великий спор. Мырзанай, Атлаш и все посланники богатых горло дерут за Ковяжа, а Сарвай, Алдуш и все, кто победнее, кричат: «Аказа!» Аптулат — то за одного, то за другого. И даже Япык голос подает, однако он не старейшина — его не слушают. Кричат старики, того и гляди, в бороды друг другу вцепятся:

— Ты зачем бейскую саблю сцапал?!—кричит Сарвай на Мырынзаная.— Положи на нары!

— Деньги с халатом тоже положи,— рычиг Атлаш. Он хотя и заодно с Мырзанаем, однако жадность мучит — боится, как бы Мырзанай золото и одежду дорогую не присвоил.

Аптулат-карт слушал-слушал, видит, спору нет конца, настала пора к богу обратиться.

— Слушайте, старики! Кончайте крик, я к великому юмо ваш спор понесу. Как он скажет, так тому и быть.

Как только карт ушел, старейшины сцепились снова...

Никто не заметил, как в кудо вошел Мамлей.

— Достойные! Ответьте, ради бога, что здесь происходит?

На Мамлея никто не обратил внимания. Тогда он схватил Ат- лаша за локоть и крикнул:

— Да перестаньте вы!

— Ну, ты, суас!^[8]—Атлаш оттолкнул Мамлея.— Не суйся не в свое дело!

Возглас Атлаша отрезвил ссорящихся. Эшпай отпустил рукав Мырзаная, за который только что уцепился:

— Мамлейка! Ты? Откуда?

— Меня послал Аказ. Узнать, не появилась ли Эрви в илеме?

— Где он?

— На берегу Юнги. Всю ночь Эрви ищет.

— Так он еще не знает ничего. У нас беда — смертельно ра­нен Туга. Может быть, до полудня не протянет.

Надо скорое сказать АказуІ—воскликнул Мамлей. И повер­нулся к двери Мы скоро будем тут!

I п. 11 и ні При ОДИЛ карт, С богом говорить — дело не простое. Наконец он помнился в дверях, сказал:

И і ............................................. подай.... саблю Туге.—Он жив еще.

положи саблю на грудь ему, если правой рукой Туга саблю возьмет, быть, лужануем Аказу, если левой рукой сабли коснется, быть Ковяжу,

Туга без памяти,—возражает Атлаш.—Как можно выбор ему творить? Я не согласен!

Тyra у всевышнего порога,— карт поднял руку с вытянутым

.нем над головой.— Ему теперь бог советы дает.

Раз юмо повелел, надо делать,—сказал Сарвай и положил саблю на грудь Туги.

А я Аптулату не верю,— Мырзанай подошел к двери, как бы собираясь уходить, но Эшпай остановил его.

Не будем спорить. Не ровен час, Туга умрет, не указав, кому великий юмо повелевает передать тамгу и быть главою обоих лужеи. Гневить бога не надо.

— Карт хитрит,— упорствует Мырзанай.— Он знает, что че­ловек правой рукой за все хватается... Он Аказа в лужавуи про­чит. А народ Аказа не хочет. Народ сам скажет, кого над собой поставить. Я думаю...

Распахнулась дверь, и в кудо вбежал Аказ. Он склонился над отцом, увидел саблю, сбросил ее на пол. Медленно опустился на колени, уткнул лицо в сложенные ладони Туги. Женщины в углу кудо, молчавшие во время спора старейшин, заголосили. Может быть, слезы сына, упавшие ему на руки, может, крики женщин заставили Тугу очнуться. Он открыл глаза, сказал тихо:

— Думал, не дождусь... А где Ковяж... Янгин?

— Мы здесь, отец,— Ковяж и Янгин склонились к отцу по дру­гую сторону скамьи.

— Не вижу вас... Подойдите поближе... Дайте руки. В гла­зах туман...

Ковяж и Янгин поочередно пожали Туге руку.

— Пришел конец...

Эти слова будто подхлестнули Аказа. Он вскочил, крикнул:

— Топейка! Скачи в Чалым. Лекаря вези,— и, обратившись к карту, с упреком добавил:—Эх вы! Всю ночь и день делили власть, деньги, а за лекарем не послали... Ты что стоишь, Топейка? Скачи!

— Мне знахарь не поможет,— голос Туги немного окреп, ему вроде бы полегчало.— Аказ, подними меня.

Аказ приподнял голову отца, подложил подушку.

— Вот так. Старейшины, поближе подойдите... Пора прощать­ся... Жизнь во мне гаснет... Опять кровавый полог застлал глаза...

— Сознанье потерял,— шепнул Атлаш Мырзанаю.

— Где я?—Туга снова очнулся.— Где сыновья мои?

— Мы около тебя, отец.

— Что я хотел сказать?..

— Кому оставить свою тамгу,— напомнил Аптулат.

— Не это... главное. Решайте без меня... а то я не успею. О чем же я? Да... да... Вся наша жизнь идет не так, как надо. Земля в огне... повсюду льется кровь. Люди исстрадались... Так дальше нельзя... Другой ищите путь... Аказ, подойди...

— Слушаю тебя, отец.

— Хочу сказать... Я всю жизнь был с народом... делил тревоги, горести и радости... Клянись и ты.

— Клянусь, отец...

— Идти плечом к плечу... вместе с людьми... всеми... всеми...

Туга напряг последние силы, приподнялся, оглядел окружав­ших его людей, проговорил тихо, почти шепотом:

— Прощайте все... дети... Умираю... Благословляю вас. — И откинулся на подушку, выпрямился, затих.

...Мертвого Тугу снова вынесли во двор и начали готовить к похоронному обряду. Мырзанай и Атлаш вышли за ворота, спус­тились к реке.

— Подох, старый смутьян,— выругался Атлаш, присаживаясь на камень у родника.— Теперь сзывай народ, бери все в свои руки. Алим ведь сказал, чтобы ты вставал на место Туги. Вот и Пакман идет.

— Ну что там?—спросил Мырзанай, когда Пакман подошел.

— Я обошел илем. Людей спрашивал. По-разному говорят: кто виновным Тугу считает, кто Аказа, а есть такие, которые нас винят.

— Боранчея нашел?

— Видел.

— Почему не привел?

— Бедняга стал совсем седым. Боюсь, что рехнулся. То вдруг запоет, то заплачет, а то пустится в пляс. Меня не узнал...

Все знали, что Эрви увезли в Казань. Все, кроме Аказа. Никто не смел сказать ему об этом. Каждый думал: два тяжелых горя не вынести человеку. Даже Янгин избегал встречи с братом, ушел рыть могилу. И только Мамлей решил сказать всю правду:

— Я узнал — Эрви в илеме нет.

— Наверно, в лесу,— спокойно заметил Аказ. С того момента, когда он узнал о несчастье с отцом, тревога за Эрви как-то при­тупилась в нем.

Ее увез мурза Кучак.

Быть не может! Пойдем, узнаем у Янгина.

Ягин не знает. Ягин ее оставил в лесу.

Ягин оставил?

Ягин с Ковежем пошли искать тебя, когда узнали, что старики оставлены заложниками. Я думаю...

Не говори мне ничего. Это она спасла стариков. Давно уехал мурза?

На рассвете...

Полагаю, Мамлей, не ради нашей свадьбы выехал мурза из I' и мин?

Он ездил по бейлику, ясак собирал, долги. А о твоей же­нитьбе узнал от Мырзаиая. Все об этом говорят.

Стало быть, и обратно он поедет не спеша?

Думаешь, ДОГОНИМ?

II. иремн зли погони, Мамлей. Ты мне поможешь. Садись

Спешно бери в помощь трех парней, скачи вслед мурзе. Узнай, по какой

едет дороге, где привалы делает, где ночует. И мне об этом шли

вести.

111 ni и і і еби, друї I ay,

Мамлей много говорить не любил. Через полчаса трое всадников пустились скакать по дороге в строну леса.

I- Nil І МИ нір.і I II II II но двор, нее было готово к последней

............ і., і h. и и і ал на широкой скамье. Тело его обложено ря-

(I и и. і и і а м и и. щами, н изголовье и в ногах стоят туески с зерном,-

h і. і 11 и н у і їй і принте смечи Женщины голосили и причитали,.

мужчині. 1-ІЙ молча, СКЛОНИМ головы.

I^і ..та н і Іііюму низошел Аказ, карт встал у изголовья-

! у> и и і махнул рукой в сторону женщин:

I I о ем не. бабы Владыка мертвых, Киямат-тёра,

I и I .*■ ............... І'СІ.ОЙ I пленой сгинут эти слезы—они преградят'

MfiiHiiMi юрмі у м ииробный мир, они затруднят путь к бла-

у о l'ai і la (і. кіп ваял свечу, поставьте ее в из-

головує. М. і п м a

лучшим миром НрЙПНГ