Машина

27

Мир тесен. Фросин в этом еще раз убедился, когда Гена, один из лучших его регулировщиков, женился на Наташке, девчонке из одной с Алией группы. Свадьбу сделали молодежную. Фросину было на ней скучновато. У студентов были свои, студенческие интересы, примкнуть к кружку родителей новобрачных и немногих пожилых он не решился, так и маялся — плясал, пел, вел псевдоинтеллектуальные разговоры о судьбах человечества.

Студенточки косили глазом на Фросина, распускали перед ним перышки — свои ребята им примелькались, в них не было мужского романтического начала. Дома Алия, ластясь к Фросину, сообщила, что он «очень-очень» понравился всем девчонкам. Теперь Алия — через Наташку — оказалась в курсе всех цеховых дел.

А дела в цехе были круто замешаны на тревожном, нервном «быстрей, быстрей». Машина пошла в серию, и все доработки теперь доставались большой кровью. Когда-то Фросину казалось — только бы она пошла, только бы заработала. Но вот, наконец, заработала, и появились новые проблемы. Необходимо стало что-то улучшать, повышать надежность, экономичность, удобство обслуживания. Все чаще Фросин, сцепив зубы, принужден был откладывать эти улучшения до лучших времен, ибо прежде всего необходимо было выпускать машины, пусть и не вполне совершенные, но выпускать.

Было решено все изменения, как предложенные на заводе, так и продиктованные полевыми испытаниями, свести воедино в модернизированном варианте машины. Его все называли М-вариантом. Готовить М-вариант в параллель с выпуском обычных машин было не просто, и Фросин весь издергался.

Цех вырос. Основа у него была здоровая, все получили крещение первыми машинами. Но, как всегда в большой людской массе, появилась и накипь. Фросин безжалостно ее отдирал.

В аппарат ОТК при цехе приняли нового контролера, Сафарова, бывшего преподавателя математики из университета. Он польстился на легкий хлеб и, действительно, устроил себе вольготную жизнь.

Технический контроль — дело деликатное, требующее глубочайшей принципиальности. Сафаров быстро понял, что регулировщикам можно доверять, что после ОТК машину проверяют еще и заказчики, и свел свою работу к простановке подписей на документах. Он был мужик обаятельный и умный, и к тому моменту, когда за него взялся Фросин, у него уже появились значительный авторитет и несколько подражателей. Как только Фросин попытался поприжать бездельников, поднялся страшный крик. К несчастью, кое-кто из регулировщиков, кого вполне устраивали покладистые контролеры, тоже начали роптать. Фросин, в запальчивости, пообещал Сафарову выкинуть его вон с завода. Сафаров только ухмыльнулся — ОТК цеху не подчиняется. Фросина заело. Он дошел до директора. Он положил на стол Макарову заявление с просьбой дать ему расчет по собственному желанию. Конечно, раз уж всерьез пошел разговор: «Или он, или я»,— Сафарова уволили. Но трещинка осталась и в душе Фросина, и в отношениях с людьми.

Алия с неподдельной заинтересованностью разбиралась во всех событиях. Фросин вдруг обнаружил, что в Алии, как в зеркале, отражается через Наташу и Гену мнение рядовых работников цеха обо всем, в нем происходящем. Временами это начинало раздражать Фросина. Тем не менее, он не жалел времени, рассказывая Алие о сути и подоплеке конфликтов. Наградой ему служило глубокомысленное: «Да, Виктор, ты был прав». Это очень его умиляло.

Впрочем, однажды они чуть не поссорились. Это случилось, когда Фросин сравнил производство с хорошо отлаженным механизмом, в котором порча одной шестеренки сразу сказывается на общей работе. Он подробно аргументировал свой пример. На это-то и обиделась Алия:

— По-твоему, людей можно сравнивать с шестеренками? С винтиками и болтиками? Тебя послушать, так все мы не люди, а роботы, и не живем, а функционируем! Нет уж, Фросин, ты эти свои замашки брось!

Ну что она понимает? И Фросин с трудом перевел разговор на другое, и еще долго между ними заметен был некоторый холодок.

Гроза разразилась неожиданно. Молодежь, избалованная самостоятельностью, заявилась к Фросину с очередной сногсшибательной идеей. Фросин, вначале слушавший вполуха и думавший о том, что надо бы отправить Фомича или самому съездить на автозавод, чтобы поторопить автомобилестроителей с поставкой «тележек», вдруг заинтересовался и попросил Гену рассказать все снова и не спеша. Гена, подбадриваемый товарищем, начал сначала. Фросин закурил и слушал, уже не отвлекаясь. Когда Гена замолчал, Фросин еще некоторое время курил, не говоря ни слова.

Негромко гудел электрический камин. Оранжевые лампочки подсвечивали снизу нарисованные уголья. От камина несло электрическим теплом. В зеленоватой воде аквариума тыкались в стекло носами барбусы и меченосцы. Интерьером кабинета занималась секретарь Надя. Фросин ей не мешал, она неведомо как выколачивала из снабженцев и камин, и аквариум, и холодильник-бар, в котором всегда было на выбор несколько бутылок минералки и разных соков.

Слов нет, головы у ребят работали. Фросин не задавал им вопросов, поскольку идею уловил сразу. Ему даже показалось, что он тоже думал о чем-то подобном...

Для обработки данных сейсмозондирования в машине предусмотрен был специальный блок. Москвичи, недолго думая, приспособили для этой цели похожий блок от армейской техники. Разрабатывалась эта техника лет пятнадцать назад и содержала реле, контакторы, следящие системы и прочую белиберду. В блоке во время работы постоянно что-то жужжало, щелкало и вращалось. Ясно, что там, где крутится, там и заедает время от времени. Ребята предложили этот блок не дорабатывать, а вообще выкинуть. Вместо него они решили приспособить стандартную мини-ЭВМ, процессоры для которых недавно начали выпускать сразу несколько электронных заводов. Фросин уже уловил, что регулировщики оригинально и надежно решили проблему стыковки ЭВМ с машиной, обеспечив практически полную взаимозаменяемость блоков.

Но молчал Фросин не зря. Эта идея была как нельзя более некстати. Фросин пробивал в масштабе завода целый комплекс организационных мероприятий, связанных с перецеховкой блоков. С внедрением этих мероприятий каждый цех приобрел бы свой отличный от других профиль. Ведущая роль отводилась при этом самому сложному блоку — блоку обработки данных. Заменив его на ЭВМ, завод получал немалую, в десятки и сотни тысяч рублей, экономию, не говоря о надежности, качестве и прочем. Но производство оставалось бы на том же уровне, проблема специализации цехов теряла свою остроту. Фросин сейчас не думал, чем поступиться. Не стоял перед ним этот выбор. Он думал, как объяснить регулировщикам, что к их идее надо будет вернуться года через два-три.

Фросин нашел слова, прозвучавшие достаточно убедительно, но тут же понял, что парни остались при своем мнении. Как последний аргумент, он прибегнул к сакраментальному: «Я запрещаю»... Получилось совсем скверно — Гена оскорбленно-язвительно поинтересовался, следует ли понимать это, как запрещение вообще думать, и вместе с товарищем непримиримо покинул кабинет.

Дальше все завертелось неправдоподобно быстро. Гена написал рацпредложение. Предложения такого масштаба встречаются нечасто, поэтому рассматривал его техсовет. Фросин так и не узнал, сыграло ли свою роль то, что главный получил возможность отклонить предложения Фросина. Скорее всего, нет. Главный инженер и так бы не согласился перестраивать работу цехов. Цехи его устраивали и в том виде, что имели сейчас. Просто с внедрением микроЭВМ острота и необходимость перестройки сглаживалась, поэтому техсовет благополучно поставил крест на всех начинаниях Фросина.

Фросин вызвал Гену. Сейчас в этом долговязом флегматичном парне воплотилось для него все, что мешает ему работать. Фросин высказал Гене все, что думает о нем и его мышиной возне за спиной начальника. Гена, не потеряв хладнокровия, ответил, что не видит связи между новой конструкцией блока и перестройкой производства. Поэтому ставить одно в зависимость от другого — преступление с государственной точки зрения. Напротив, нужно всемерно пробивать и то, и другое. А что удалось сделать раньше, то пусть так и останется.

В общем, Гена ответил правильно. Хорошо ответил. Так его учил Фросин, к этому его готовила вся предыдущая жизнь. Но Фросин не захотел или не смог увидеть в его словах жизненной правды. Он уже свыкся с мыслью, что нужно многим поступиться, чтобы получить позиционное преимущество в игре, называемой «промышленное производство». Крепко зажав руками край стола, чтобы не хлопнуть по нему с маху кулаком, Фросин тихо и внятно предложил Гене написать заявление о переводе в другой цех, в конструкторы, к черту на рога... А он, Фросин, видеть его в своем цехе больше не желает. Гена взбеленился и выскочил из кабинета, на ходу вытаскивая из кармана авторучку. Через две минуты он положил перед Фросиным заявление: «Прошу дать мне расчет по собственному желанию».

Еще через минуту заявление украсилось резолюцией Фросина: «Отдел кадров. Согласен на увольнение без отработки. Нач. цеха Фросин».