Машина

7

Фросина тянуло прийти пораньше, осмотреться. Но в этом не было смысла, и он пришел в цех почти к восьми. Показав вахтеру у входа пропуск, он медленно прошагал внутрь, с любопытством огляделся — просторный пустой пролет, раздевалка в углу, длинные столы посередине. У стены — отгороженные двухметровыми перегородками службы цеха. Он прошел вдоль них, читая таблички на дверях: «Лаборатория», «Архив», «БИХ», «Нач. цеха».

В крохотном «предбаннике» приютился столик табельщицы. Дверь кабинета была не заперта. Он снял пальто, мельком окинул кабинет взглядом: два стола, у стены ряд стульев, шкаф, железный ящик, именуемый сейфом.

Вышел в цех, остановился, наблюдая. На него не обращали внимания — не знали. А он цепким взглядом схватил сразу все: и торопливо входящих, скидывающих на ходу пальто рабочих, и необжитую пока пустоту помещения, и то, что рабочие мало между собой разговаривают — не перезнакомились еще.

Появился Василий Фомич. Вошел уверенной походкой, отдуваясь от ходьбы. Перед ним расступались, здоровались. Он направился прямо к Фросину, крепко сдавил пухлой рукой его руку. Вслух подивился:

— Ну и рука у тебя, Виктор, как сучок. Жму ее, а она, понимаешь, как деревяшка — твердая и не поддается!

Видно было, что он рад Фросину и ждет одобрения. И Фросин не преминул сказать:

— Просто не верится, Фомич,— ведь цех уже! Когда успел?

Василий Фомич довольно ухмыльнулся:

— По твоему же заданию все заранее готовил!— И деловито спросил, показывая, что не обратил внимания на похвалу, считает ее ни к чему, и без того все сделано, как положено.— Цех сейчас пойдем смотреть или попозже?

— А чего тут смотреть?— удивился Фросин.— Я и так вижу, что все в порядке. Давай начинать работать.

На первое в истории цеха диспетчерское совещание собрались все ИТР. Почти половину Фросин знал. С этого он и начал:

— Кое-кого из вас я знаю. С остальными познакомлюсь в работе. Вы меня теперь тоже знаете. Зовут меня Виктором Афанасьевичем, прошу любить и жаловать.

Фросин смолк. Наступила тишина. Слова были самые банальные, никакой реакции не требовали, и все выжидали. Он продолжил:

— У нас была неделя на раскачку. Сейчас цех практически полностью укомплектован. Люди еще будут приходить, но мало. Давайте начнем работать. Вы — механик?— он обратился к сидящему у двери низенькому, бесцветному, словно полинявшему, мужчине лет тридцати. Тот встал.— Сидите, сидите! У меня к вам пока два вопроса. Первое, в каком состоянии кран-балка? Второе, как обстоит дело с подводкой напряжения на столы монтажниц?

Фомич тихонько хмыкнул — и когда углядел, что напряжение не подано? Механик тихим, каким-то испуганным голосом ответил Фросину, глядя в пол. Это Фросину не понравилось. Не любил он таких людей. Но говорил он толково. Видно было, что во всем уже разобрался, и Фросин переборол в себе антипатию. Все же голос его прозвучал сухо:

— Сколько времени вам потребуется на монтаж крана и подводку питания?

— Дня четыре...— прикинул механик и повторил уверенно: — четыре дня.

— Хорошо. Добавим еще четыре дня на всякие случайности. Итого — восемь. Через восемь дней, к следующему вторнику, чтобы все было готово. И еще одно — сегодня же сделайте в дверях архива окошечко для выдачи документации.

— Да ведь дверь-то железная...— растерянно сказал механик.

— В самом деле?— язвительно осведомился Фросин. По лицам сидящих проскользнула улыбка. Механик растерянно замолчал. Нет, он Фросину определенно не нравился. А Фросин уже обратился к начальнику лаборатории:

— К тебе я зайду сразу после планерки. У всех, у всех побываю,— обратился он ко всем сразу. И опять начальнику лаборатории: — А к двум часам подготовь перечень контрольно-измерительной аппаратуры.

— Есть!— бойко отрапортовал тот. Он уже успел поработать с Фросиным, успел почувствовать, что дело тот знает. Успел также усвоить, что Фросин терпеть не может разгильдяйства. Свое дело начальник лаборатории тоже знал; в том, что у него в лаборатории все в порядке, был уверен, а потому и вообще чувствовал себя уверенно.

Планерка шла хорошо. Бойко шла. В темпе. Впервые Фомич присутствовал на совещании, сидя не на стульчике у стены, а за столом. Дела, которые обсуждались сейчас, были простые и нужные. Фросин говорил то, что нужно, что сказал бы и сам Фомич. Впервые за последние две недели он почувствовал облегчение. Как-то вдруг оказалось, что не нужно все помнить и обо всем беспокоиться, и он поймал себя на том, что опять, понимаешь, попал в зависимость от Фросина. И он опять внутренне заершился, сам зная, что это смешно.

Диспетчерское закончилось. Все разошлись. Фросин делал в календаре какие-то пометки.

— Останься,— сказал он Фомичу, видя, что тот тоже собирается идти.— Ну, Василий Фомич, ты молодец! За неделю, собственно говоря, основную работу сделал!

Фомич возмущенно фыркнул, хотя от похвалы было приятно. Фросин отложил карандаш:

— Тебе у меня персональное задание: проследи за получением блоков и деталей машины. Все блоки, что прошли проверку ОТК, забирай из цехов-изготовителей, тащи сюда и организуй склад. И еще — на завтра я думаю пригласить товарищей из парткома, пусть проведут собрание. Пора нам выбирать секретаря парторганизации. Так что ты обдумай этот вопрос хорошенько, кого мы будем рекомендовать. Как ты насчет Логашова? В общем, подумай, а вечерком переговорим.

Василий Фомич ушел. Фросин встал из-за стола, прошелся пружинисто по кабинету. Потом вызвал табельщицу, дал ей задание — подобрать кое-какие данные — и заторопился в лабораторию. Проходя мимо архива, он заметил, что двери там уже нет. «Оперативно работает механик»,— подумал он с одобрением, входя в лабораторию.

Прошла неделя. В цехе избрали партбюро, комсомольское бюро и цеховой комитет. В четверг после работы Фросин решил провести заседание «четырехугольника» цеха.

Фомича он тоже попросил остаться.

Все были в сборе. Не хватало только парторга, начальника цехового бюро труда и заработной платы Логашова

— Ну что, может, проведем заседание треугольника раз четвертый «угол» не явился? — в шутку спросил Фросин, приглядываясь к присутствующим. Те тоже присматривались к нему и друг к другу.

Секретарь комсомольской организации слесарь Саша Белов явно не успел освоиться со своей новой ролью. Он смущался Фросина и Фомича, то прятал ноги под стул, то закладывал их одна на другую. Его лицо, с тонкой незагоревшей кожей, порозовело. От смущения он хмурил густые пшеничные брови, иногда вскидывал на Фросина ясные зеленоватые глаза. Он не знал, куда девать свои большие красные руки, далеко вылезающие из рукавов: халат был ему маловат.

Фросин черкнул в настольном календаре: «АХЧ — халаты». «Не забыть завтра накрутить хвоста — лень халаты большого размера получить!» — подумал он.

Послышались голоса. В кабинет вошли Логашов и с ним Макаров.

— Сидите, сидите! — махнул рукой Макаров, хотя ни кто и не подумал вставать.— Не возражаете, если я поприсутствую? — Он обошел всех, пожимая руки, и уселся в уголок.

«Мог бы и предупредить»,— подумал Фросин, открывая совещание.

— Ну что, познакомиться мы с вами познакомились, пора начинать работать,— несколько замедленно начал он.— Я напомню вам наши задачи, изложу свои соображения по поводу первоочередных мероприятий и подумаем вместе, что можно еще сделать. Согласны?

Все промолчали, только Саша Белов шевельнулся было на стуле, открыл беззвучно рот: «Согласны!», но застеснялся и тоже промолчал.

— Ну так вот, машина уже в пути. К концу недели будет здесь. Блоки и узлы на первые два комплекта полностью настроены, проверены и получены. Сложены на стеллажах в дальнем углу,— пояснил Фросин Макарову. Тот молча кивнул головой.— Из Москвы вылетает бригада разработчиков. Первую машину будут собирать они. С помощью наших монтажниц и слесарей. И заберут себе для испытаний и исследований. Вторую мы будем делать уже сами.

Его телеграфный стиль завораживающе действовал на слушателей. Фомич поймал себя на том, что кивает головой каждой его фразе, и рассердился на себя — чего кивать-то понимаешь! Можно подумать, что не он, Фомич, принимал эти блоки и складывал их на стеллажи, и распорядился закрыть стеллажи пленкой от пыли и от соблазна — мальчишки ведь одни в цех набраны! — покрутить и потрогать их.

— Это, так сказать, общая постановка задач,— Фросин достал из стола папиросы, закурил, подвинул папиросы приглашающе на край стола.— Теперь, что мы имеем в наличии. Наши три участка — слесарно-сборочный, монтажный и регулировка — человек по тридцать каждый. И из этих человек только регулировщики имеют о машине представление. Самое смутное, успели «по диагонали» прочитать описание и просмотреть схемы.

— Учиться всем придется на ходу,— продолжал он.— Наша с вами задача — настроить людей на важность работы. Они должны знать, что для успешной работы надо отдать все. И не только знать, но и быть готовыми трудиться, не считаясь со временем. Для этого нужно провести следующие мероприятия.— Он придвинул ближе исписанный лист бумаги и мельком глянул в него.— Во-первых, проведем общее собрание или митинг, как вам больше нравится. Чтобы это не прошло впустую, чтобы людей задело, собрание проведем, когда прибудет «тележка». Я думаю, готовить выступающих заранее, как это обычно практикуется, не следует,— он поморщился.— Народ к этому с недоверием относится. Надо выступить для начала самим, да так, чтобы расшевелить остальных.

Как это, не готовить собрание? Фомич запыхтел неодобрительно, глянул на всех — сидят, переваривают. Глянул на Макарова — вид у того непроницаемый. Фомич тоже промолчал. Не нравилось ему это. Разве можно собрание на самотек пускать?

А Фросин продолжал:

— Во-вторых,— оформление цеха.— Он покосился на Макарова.— Вы здесь у нас официально или нет? Ах, неофициально! Тогда я признаюсь — я взял художника. На ставку слесаря. Завтра он выйдет на работу, и мы ему сразу поручим всю наглядную агитацию. Василий Фомич, щиты еще не готовы?

— Готовы, сегодня с двадцать четвертым цехом говорил. Завтра с утра можно забирать.

Ну так вот, у нас десять щитов. Два из них тебе, Саша. Оформляй на них «Комсомольскую жизнь». Пойди посмотри в других цехах, посоветуйся и подойди с материалами ко мне. Дальше... Четыре щита — профсоюзу.— Фросин улыбнулся предцехкому.— Передовиков у нас пока нет, но ты помести туда соцобязательства, график чистоты...

Логашов негромко пробасил:

— Хорошо бы и ту, торцовую стену занять агитацией. Лозунг большой написать, что ли...

Фросин удовлетворенно кивнул, сразу же записал в свою бумажку:

— Лады. Я художнику так задачу и поставлю. Пусть подумает. Да не просто лозунг, а панно... Если только,— он опять покосился на Макарова,— мне нарушение финансовой дисциплины не припаяют.

Все засмеялись. Макаров тоже засмеялся:

— Да бери своего художника! Я же говорю — я здесь неофициально!

Ободренный смехом и хорошей деловой обстановкой, в разговор вступил Саша Белов:

— Вот бы кружки для молодежи. И красный уголок...

— Об этом я и хотел говорить сейчас, о молодежи.— Фросин придвинул к себе стопку листков с какими-то не то таблицами, не то списками.— Я дал задание табельщице, и она подготовила мне такие сведения по всему личному составу цеха: возраст, семейное положение, образование, стаж работы на заводе. Ну и еще ряд данных — где живет, с родителями или один, далеко ли ездит на работу... Полностью я обработать не успел, но предварительно можно уже обсудить. Средний возраст — двадцать два года. Средний стаж работы на заводе — два с половиной года. Образование: с десятью классами — сорок три процента, с неполным средним образованием — семнадцать процентов, со средним техническим и незаконченным высшим — двенадцать процентов и двадцать восемь процентов — с высшим образованием. Для справки: самый старый человек в цехе — Василий Фомич.

Фомич, тоже вдруг проникшийся этой несерьезной атмосферой, выкрикнул:

— Ну да! А Евграфовна?

Все сразу вспомнили уборщицу Евграфовну, сухонькую бойкую старушонку, и расхохотались.

— Ну так что,— спросил, отсмеявшись, Фросин,— ясна картина? Придется нам и кружки организовывать — это по твоей части, Логашов,— и стенгазеты выпускать, и в школу рабочей молодежи загонять, и за морально-политическим состоянием следить...

Он вздохнул, и всё с готовностью улыбнулись — и вздоху его, и казенным словам «морально-политическое состояние».

— Нет, я говорю совершенно серьезно — придется. Я намеренно умолчал о производственных вопросах. Это наша с Василием Фомичом забота. Вас я сюда не впутываю, мы с ним сами знаем, что делать надо. Так что давайте без улыбок, и оформление, раз уж с него начали, должно быть сделано быстро и качественно. И договоримся,— в голосе Фросина проскользнули жесткие нотки, и Макаров подумал про себя: «Ого!»,— это не моя блажь, а первоочередная задача!

Фомич не поднимал головы, разглядывал свои руки с толстыми ногтями — руки не начальника, а слесаря, монтажника — руки мастерового. Обстановка становилась напряженной. Фросин, словно не замечая этого, гнул свое:

— И еще одно. Коллектива у нас пока нет, работа тоже... скажем, специфическая... Так что, если кто сачковать вздумает, а это пока легко,— это уже ЧП. Ясно?

Он замолчал. Все тоже молчали — показалось, что крутовато Фросин забирает. Еще и работать не начали, а он уже: «сачковать», «ЧП». Макаров подал голос из угла, чуть разрядил напряжение:

— Могу дать совет: не бегите к начальнику бегом. Сначала сами разберитесь, при всех скажите о непорядках. Если обо всем будет говориться прямо и при всех, люди поймут правильно, сами будут стремиться поддерживать дисциплину!

Фросин пожал плечами:

— Я, в общем-то, это же имел в виду... Это само собой разумеется... Вроде бы у меня все. Кто еще хочет добавить? Вопросы есть?

Вопросов и добавлений не было. Все разошлись. Фросин шел между Макаровым и Василием Фомичом. Макаров придержал его:

— Не беги так. Чай, Фомич у тебя самый старый в цехе. Да и я не моложе...

— Набрали, понимаешь, мальчишек... Черта лысого с ними наработаешь...— проворчал Василий Фомич.

— В самом деле, Виктор Афанасьевич, удивил ты меня сегодня своей статистикой,— голос у Макарова был недовольный.

— Во-первых, после драки кулаками не машут,— отозвался после паузы Фросин.— А во-вторых, цех создается не ради двух-трех машин!

— Ну-ну, ты поясни! — все таким же недобрым голосом сказал Макаров.

— А тут и пояснять нечего. Производство будет расти. Вот и надо молодежь брать. Это же резерв! Они же, как освоят машину, играючи все планы выполнять будут!

— Ты смотри, резерв,— передразнил его Макаров.— Шею себе не сломай, пока машину с детским садом своим осваивать будешь.

— Да вы что, не понимаете, что со старыми рабочими нам ее не поднять? — всерьез разозлился Фросин.— На хрена мне их опыт, если изделие совершенно новое? В машине молодежь имеет такой же опыт, что и старики,— никакой! Так молодежь, по крайней мере, ориентируется быстрее! Нам бы только пару машин сделать! А там уже я и не беспокоюсь, дело пойдет!

— Вот именно: нам бы только сделать, а там пойдет...— ворчливо, но уже без прежнего недовольства съязвил Макаров. Видимо, вспышка Фросина убедила его в чем-то.— А вот как твои мальчишки и две-то машины сделают, это еще вопрос... Ну ладно, вон твой трамвай. Беги, а мы с Фомичом пройдемся по-стариковски, пешочком.

Фросин еще не остыл и потому ушел от них к трамвайной остановке.

Макаров проводил его взглядом и неожиданно захохотал.

— А ведь и меня провел — приказы-то по личному составу я сам подписывал! И ведь знал бы, кого он набирает, ни за что бы не допустил!

Фомич, за все время перепалки не проронивший ни слова, буркнул:

— Мальчишка...— И опять не понять было, осуждает он Фросина или нет.

— Точно, мальчишка! По всем повадкам — мальчишка! — Макаров Фросина явно одобрял.— Но ведь умеет работать! Нам бы с тобой так в его годы...

И хотя его годы от Фросинских отделяло всего около пятнадцати лет — не так уж и много, и сам Макаров был еще мужик хоть куда,— но он, а за ним и Фомич вздохнули каким-то своим мыслям.

Некоторое время шли молча. Фомич поднял — задувало с севера — воротник и буркнул, как будто не было паузы:

— Два щита — рационализация, два — передовики... Да чтобы места свободного не оставалось... А в цехе верстаков не хватает, паяльников нет. Да что говорить — тапочки до сих пор не получили!

Он ожесточенно крутанул головой. Макаров коротко хохотнул:

— Да брось ты к нему цепляться! Ты в корень смотри — вишь ведь, за оформление ухватился, да крепко! Стало быть, ему виднее. Может, с этого и нужно начинать? А как он об этом говорил — дело пятое. Может, он по-другому и разговаривать не умеет...

— Должен уметь, на то и начальник...— Раздражение не исчезало из голоса Василия Фомича, и Макаров заговорил уже холодно:

— Правильно, начальник! А сам-то ты догадался бы заняться этими планшетами? На месте Фросина? Вроде и не главное это дело на первый взгляд, а?

— Чего на месте Фросина? Я на своем месте сижу!

Мне эта агитация по штату не положена. У меня своей работы, понимаешь, хватает!

— Ну-ну, работай, работай...

Фомич надулся. Макаров тоже смолк, искоса поглядывая на его тучную фигуру и думая, что не так все просто, и не одной только этой «агитацией» недоволен Василий Фомич. Не на жесткий же тон Фросина в конце совещания он отреагировал — его, Фомича, и криком не возьмешь, всяких он видал крикунов и по столу колотунов. Нет, не в этом соль, а во всем стиле работы Фросина, который кажется порой, и не одному Фомичу, легковесным, без той освященной временем истовости, какую многие еще считают единственно допустимым подходом к делу.

«И если ты, Фомич, за время прежней работы с Фросиным этого не понял,— думал Макаров,— то поймешь теперь, на новом уровне ваших с ним отношений. Поймешь, Фросин тебя заставит! Вот так же несерьезно, походя, а заставит!».

И Макаров вновь повеселел и ткнул Фомича кулаком в бок, а тот рассерженно зашипел на него — не отошёл еще. Это вовсе рассмешило Макарова, и он расстался с приятелем совсем в хорошем настроении.

Фомич пошел дальше один, недоумевая, чего бы это Макарову веселиться, и чувствуя, как злость на Фросина и на все на свете проходит, уступая место неосознанному пока восприятию правоты Макаровских слов.

По этой ли причине, или почему еще, но на душе у него стало не так сумрачно. Он расправил плечи, выставил живот и дальше двигался уже обычной своей походкой, чуть косолапя и ставя ноги носками врозь, медленно и вальяжно.