Машина

3

Сорок четвертый цех разместился на антресолях механосборочного. Да какой там цех — одно название. Две комнатушки, в одной Фросин с Василием Фомичом, в другой еще шесть человек — начальники участков, начальник цеховой измерительной лаборатории да два мастера.

Василий Фомич пока командовал один. Фросин был в Москве, и Фомич явственно представил себе, как он там дает жару разработчикам. Еще здесь, на месте, детально ознакомившись — и когда только успел! — с чертежами, он принародно заявил главному инженеру:

— Пускай они это сами изготавливают!

«Они» — относилось к разработчикам, а «это» — к тем ворохам бумаги, на которых было изображено все, отно­сящееся к машине.

После бурного разговора, в котором досталось и конструкторам («смотреть должны, что вам из Москвы передают»), после ряда совещаний у главного инженера, на которые Фросин ходил один, без Василия Фомича, в Москву вылетела целая бригада, в качестве «бригадира» которой выступал главный инженер. Фросин не мог не поехать — и сам рвался, и главный, которому от Фросина уже тошно стало, не преминул взять его с собой. Он надеялся, что там-то с Фросина собьют спесь. Хотелось ему насладиться зрелищем притихшего Фросина — что поделать, слаб человек...

А здесь заканчивалась первая очередь корпуса, в котором должен был разместиться их цех. Фомич хотя бы раз в день появлялся на строительной площадке. Его гнали, на него жаловались — он упрямо полагал, что только под его хозяйским надзором все будет сделано как следует.

Стройплощадка притулилась к заводской территории сзади, с противоположной от проходной стороны. С завода туда было не попасть, и Фомич, чтобы выйти к своему цеху, долго шел парком с бесстыдно голыми деревьями. Двух пролетов еще не было, лишь крыша угрюмо висела на восьмиметровых бетонных столбах. Ветер перегонял грязную снежную пыль. Все было изъезжено, и Василий Фомич в который раз удивился тому, что колеса машин пробили в мерзлом грунте такие глубокие колеи.

Третий, самый маленький пролет, отделенный от двух других капитальной стеной, уже остеклили. К нему подвели отопление и протянули толстый, измазанный в глине кабель—времянку. Внутри было тепло, грязно и шумно. Вспыхивал в углу шипящий синий огонь электросварки, громко бухало железо. В этой сутолоке и неразберихе Василий Фомич уже различал будущую чистоту и будущий порядок. Привычным глазом хозяйственника он видел, что мусор и неполадки уже не заслоняют собой цеха и что через неделю, самое большее — полторы, можно будет переезжать на новое место.

Василий Фомич стоял посреди пролета в распахнутом — руки в карманы — пальто и думал о том, что часть рабочих — монтажницы, слесари, регулировщики — уже набраны, хотя и работают пока на своих старых местах. Он думал о том, что приказ о переводе их в сорок четвертый цех уже подписан, и порадовался, что срок перевода совпадает с теми сроками, которые он определил про себя. Он думал о том, что напрасно Фросин, принимавший личное участие в отборе этой первой партии рабочих, выбирал в основном молодежь...

Он не успел додумать до конца. Впереди, там, где монтировали перегородки для служб и для кабинета начальника, возникла заминка. Он стремительно зашагал туда, издали выкрикивая:

— Ну и что вы тут, понимаешь, делаете? Я вас буду учить заборки ставить? Здесь должна лаборатория быть, а не хижина дяди Тома!..