Маскарад

18

На дворе стояла невыносимая жара. Даже в тени было нечем дышать. Адриенна прогуливалась вдоль ограды, внешне сохраняя полное спокойствие. Она притворялась, что любуется алыми розами, но в действительности напряженно прислушивалась к приглушенным звукам, доносившимся с улицы.

Где Доминик? В доме уже зажгли свечи. Если он еще немного припозднится, ей не удастся с ним поговорить до ужина. И как тогда быть? Опять отложить объяснение? Нет, это не годится. Она не выдержит столь долгого ожидания, у нее нервы и так натянуты до предела.

Адриенна совсем уж было собралась возобновить прогулку, как деревянные ворота распахнулись, и во внутренний дворик ворвался громкий уличный шум. Девушка замерла, но, услышав стук колес, разочарованно вздохнула. Это не Доминик. Брат уехал верхом, а не в карете. Да, но если это не он, то кто же?

Чернокожий грум подбежал к карете и открыл дверцу. Адриенна узнала невысокого, полноватого Виктора Дюмона, ровесника и близкого друга Доминика. Вид у него был какой-то растерзанный: волосы всклокочены, галстук съехал набок, рубашка перепачкана. Заметив Адриенну, Виктор остановился как вкопанный.

– Здравствуй, Виктор! – Правила хорошего тона обязывали Адриенну пригласить гостя в дом. Она вышла из внутреннего дворика и приблизилась к карете. – Как мило с твоей стороны, что ты решил нас навестить! К сожалению, Доминика нет, он уехал утром и до сих пор еще не вернулся.

– Я знаю. – Виктор сделал шаг по направлению к Адриенне и снова застыл.

Адриенне бросилась в глаза его поразительная бледность – в лице не было ни кровинки. А когда Виктор взял ее за руку, у Адриенны уже не осталось сомнений в том, что друг Доминика болен: ладони у него были липкими от пота.

– Я… – начал было Виктор, но осекся и беспомощно посмотрел на второго мужчину, вылезавшего из кареты.

– Доктор Чаррон? – удивилась Адриенна, узнав пожилого врача с седенькой бородкой клинышком.

В отличие от Виктора, доктор выглядел очень опрятно. Высокий цилиндр сидел как влитой на его лысеющей голове, на орлином носу блестели очки. В руках была тросточка, а чемоданчик с инструментами лежал на сиденье. Лицо доктора было угрюмо.

Чаррон не стал тратить время на приветствия, а сразу перешел к делу.

– Где ваш дедушка? – сурово спросил он.

– Дома.

Адриенна недоуменно подняла брови, но доктор, не обращая на нее внимания, торопливо заковылял к лестнице. Она повернулась к другу Доминика. В ее душе впервые шевельнулось подозрение.

– Что случилось, Виктор? В чем дело?

Виктор крепко сжал ее руки.

– Доминик дрался на дуэли.

– Доминик? – ахнула Адриенна, вглядываясь в лицо юноши, по которому разливалась мертвенная бледность, и тут же вспомнила, что ее брат уже не раз просил Виктора быть его секундантом, а доктор Чаррон всегда присутствовал на месте дуэли и оказывал пострадавшему первую помощь.

В глазах Виктора стояли слезы.

– Мужайся, Адриенна.

Из груди Адриенны вырвался сдавленный стон. А в следующий миг кучер и грум вынесли из кареты тело брата. Лицо Доминика было белее снега, особенно по контрасту с иссиня-черными волосами. Девушке вдруг показалось, что все это происходит не наяву, а в кошмарном сне…

– Надо отнести его в дом. Почему доктор не взял чемоданчик? Он же ему понадобится… – пролепетала Адриенна, отчаянно пытаясь прогнать страшные предчувствия.

– Нет. – Виктор держал девушку за руки, не давая ей вырваться. – Доминику уже ничто не поможет. Он… убит, Адриенна.

– Неправда! – гневно воскликнула девушка. – Неправда! Зачем ты это говоришь?

– Я клянусь тебе…

– Не верю! Не может быть…

Она вырвалась и подбежала к брату, которого по-прежнему держали на руках черный кучер в ливрее и пожилой грум. На льняной сорочке не было ни единого кровавого пятнышка. Правда, когда она прикоснулась к щеке Доминика, ее пальцы ощутили неестественный ледяной холод, но все равно, раны-то никакой не было видно!

– Это ошибка! – вскричала Адриенна и попыталась приподнять брата.

И тут рука ее наткнулась на влажное липкое пятно…

Кто-то схватил ее за плечи, оттаскивая от Доминика. Адриенна не сопротивлялась. Она завороженно смотрела на свои пальцы, словно перепачканные красной краской. Да, это была кровь, но не теплая и яркая, как у живых людей, а…

Сзади раздался стон, напоминавший звериный рык. Дедушка стоял на лестнице, судорожно вцепившись в перила, чтобы не упасть. Он состарился прямо на глазах: спина беспомощно сгорбилась, лицо посерело.

Медленно, с трудом переставляя ноги, Эмиль Жардин спустился по ступенькам и подошел к убитому внуку.

– Кто это сделал? – глухо спросил он доктора.

– Янки.

У Адриенны кровь застыла в жилах.

– А точнее? – сверкнул глазами дед.

– Броуди Донован.

– Нет… – прошептала Адриенна. – Нет…

Дедушка вскинул голову.

– Он жив?

Доктор кивнул.

– Да. Он ранен в плечо, но рана несерьезная.

Адриенна не испытала ни радости, ни огорчения. Она словно окаменела и не чувствовала ровным счетом ничего. Ничего… В памяти лишь звучали слова Доминика, сказанные накануне ночью: «А ты не оставила выбора мне». Господи, как она сразу не догадалась, что он имеет в виду? Разве она не знала, что Доминик превыше всего ставит собственную честь и честь близких? О Господи! Она ломала голову, придумывая, как побороть сопротивление деда, и совершенно упустила из виду брата.

– Доминик! – простонал Эмиль Жардин. Склонившись над внуком, он поцеловал его бледную восковую щеку и потерянно пробормотал: – Плоть от плоти моей! Жизнь моя…

Старик затрясся в беззвучных рыданиях. Из груди Адриенны вырвался горестный всхлип. Боже! Всемогущий Боже! Что она наделала?

– Не понимаю! – Реми вскочила с кровати и взволнованно заходила по комнате из угла в угол. – Не понимаю… Броуди же хотел его только ранить! Что произошло? Неужели он вдруг передумал?

– Нет. Просто случилось непредвиденное, – ответила Нэтти. – Пуля попала Доминику в плечо, но отскочила от кости и угодила прямо в сердце. Бедняга умер на месте.

– Значит, это был несчастный случай?

– Да, конечно.

– Но Адриенна-то узнала об этом?

– Узнала. Броуди ей рассказал.

– Выходит, они еще встретились?

Почему-то Реми не сомневалась, что их роман трагически оборвался.

– Да, совсем ненадолго. Броуди пришел на кладбище святого Луки в день похорон Доминика Жардина…

На безоблачном голубом небе ярко сияло солнце. Проникая сквозь кроны старых дубов и магнолий, его лучи освещали белые известняковые склепы, где обрели последнее пристанище целые поколения знатных креолов. Броуди вспомнил дома, теснившиеся на узких улочках Вье-Карре, и подумал: как при жизни, так и после смерти обитатели этих домов предпочитают свой замкнутый круг.

Он рассеянно поправил черную перевязь на левом плече, не отрывая взгляда от Адриенны. Полупрозрачная черная вуаль не скрывала ее лица, казавшегося сейчас высеченным из белого мрамора. Глаза были холодными и безжизненными, во время похорон из них не выкатилось ни слезинки.

Зато тетка Адриенны плакала не переставая. А когда настала пора уходить с кладбища, забилась в истерике. Адриенна и дед подхватили несчастную под руки, иначе она бы упала. Эмиль Жардин тоже не был сейчас похож на сурового патриарха, который чуть больше месяца тому назад указал на дверь Броуди Доновану. В глазах его застыла тоска, он еле волочил ноги.

Броуди молча смотрел на безутешных родственников Доминика. Наконец Эмиль Жардин жестом показал Адриенне, что ее помощь больше не требуется. Девушка отступила назад, и Эмиль повел свою дочь по дорожке. Адриенна хотела было пойти за ними, но не смогла оторвать глаз от надписи «Жардины», высеченной над бронзовыми дверями склепа и обрамленной изображением лавровых листьев. Бог знает, сколько времени она простояла так, но потом все же повернулась и медленно пошла за дедом и теткой, которым многочисленные друзья и знакомые выражали соболезнования.

Этого момента Броуди дожидался давно. Он, собственно говоря, и на похороны пришел в надежде поговорить с Адриенной, хотя понимал, что никакие слова не в силах облегчить ее горе. Но ему необходимо было объясниться с ней, сказать, как глубоко он раскаивается в содеянном. Вся его жизнь пошла прахом после злополучной дуэли.

Когда старик Жардин, обливаясь слезами, прошел мимо склепа, за которым прятался убийца его внука, Броуди вышел на дорожку и повернулся лицом к Адриенне. Она остановилась как вкопанная.

– Я не хотел его убивать, – с трудом произнес Броуди. – Клянусь!

И тут же перед его мысленным взором встали древние, замшелые дубы рощи Алларда. Он старательно прицелился в руку Доминика, нажал на курок и облегченно вздохнул, убедившись, что не промахнулся. В следующую секунду в его плечо тоже вонзилась пуля, и он зашатался, а потому не заметил, как все кинулись к бездыханному телу Доминика, распростертому на ярко-зеленой траве. Потом кто-то крикнул: «Убит!», но он долго не мог в это поверить и все доказывал, что Доминик ранен в руку. А ему объясняли – пуля срикошетила от кости и попала в сердце.

– Мне очень жаль, – напряженно сказал Броуди, отогнав воспоминание.

– Нам обоим есть о чем сожалеть, – промолвила Адриенна, и в глазах ее впервые блеснули слезы. – Все погибло. Все. Ничего не осталось.

И она пошла дальше.

Броуди помертвел, поняв, что они расстаются навсегда. И, подобно Адриенне, почувствовал себя живым трупом.

– А ведь Адриенна тогда еще не знала, в какой она попала переплет, – продолжила Нэтти, примостившаяся на пухлом подлокотнике кресла. – Это ей стало ясно немного позже.

– В какой переплет? Ты о чем?

– Она забеременела. Но поняла это лишь через пару недель после похорон.

Реми медленно опустилась на кушетку. Постепенно все становилось на свои места.

– Но дедушка все равно не разрешил ей выйти за Броуди, да? Так вот почему Коул сказал, что я должна была бы носить фамилию Донован.

– Так, да не совсем. Ни дед, ни тем более Адриенна даже помыслить не могли о свадьбе.

– Но почему? Я думала…

– Как почему? Адриенна чувствовала себя виновной в гибели брата, – напомнила Нэтти. – Она считала, что Броуди в этой печальной истории была уготована роль слепого орудия судьбы, а настоящей виновницей является, конечно, она. Кроме того, с гибелью Доминика роду Жардинов суждено было пресечься, и Адриенна очень тяжело это переживала. А потому, когда поняла, что ждет ребенка, она не только не впала в отчаяние, но даже воспряла духом. Перед ней впервые забрезжил луч надежды. Ничуть не сомневаясь, что рождение внебрачного ребенка неминуемо навлечет на нее позор и всеобщее презрение, Адриенна пошла на это и не согласилась, чтобы дед подыскал ей подходящего жениха.

Реми недоуменно посмотрела на экономку.

– Не понимаю, почему Эмиль Жардин не настоял на своем? Он же так пекся о чести семьи! Как бы он ни мечтал о продолжении рода, вряд ли его обрадовала перспектива появления внебрачного ребенка. Особенно от Броуди Донована. Ведь Эмиль догадался, кто отец ребенка?

– Естественно. Это было несложно.

– Ты зачала этого ублюдка от янки? – В глазах деда сквозили ненависть, презрение и боль. – От того самого, который убил Доминика? Вот почему Доминик вызвал его на дуэль, верно?

– Нет, – спокойно возразила Адриенна.

Ледяное спокойствие служило ей защитной броней, которую дед не мог пробить, даже впадая в неистовство. Она стояла перед ним в темной комнате брата, где все было точно так же, как и в день его гибели: на кровати лежала аккуратно сложенная одежда, в которой он должен был выйти к ужину; слуга до сих пор не убрал с бюро бритвенный прибор Доминика и исправно менял воду в тазике. О трауре напоминали только свечи, горевшие перед распятием. Дед каждый день приходил сюда молиться. Он теперь проводил все время либо на кладбище, либо в комнате внука и ни с кем не желал разделить свое горе. Окружающие почти не слышали его голоса. За столом Эмиль Жардин сидел молча, уставившись в тарелку, и почти не прикасался к еде.

– Доминик знал только, что я тайно встречаюсь с… ним. – Адриенна предпочла не называть Броуди по имени и торопливо добавила, желая положить конец тягостному объяснению: – Право, не важно, кто отец моего ребенка. Но он будет урожденный Жардин и получит соответствующее воспитание. Это дитя продолжит наш род, дедушка.

– Дожили! Род Жардинов будет продолжать бастард, – с убийственным презрением произнес старик.

– Нет, дедушка, – кротко улыбнулась Адриенна. – Этого ребенка нам посылает Господь. Он отнял у нас Доминика, но зато даровал жизнь младенцу. – Адриенна протянула к дедушке руки, но тот резко отстранился. – Никто не сможет заменить нам Доминика. Однако я верю, что мудрый Господь не случайно позволил мне зачать это дитя.

– Да, он хотел наказать тебя за грехи, – с горечью сказал Эмиль.

– О нет, это не Божья кара, а Божий дар, – убежденно возразила Адриенна. – Происхождение моего сына останется тайной. Ваши друзья знают, что у нас есть во Франции родня. В мае мы уедем к ним в гости и пробудем там до ноября. А когда младенец родится, привезем его сюда и скажем всем, что малютка – наш дальний родственник, осиротевший при рождении.

Такова была кара, которую определила себе Адриенна: прожить всю жизнь, не признавшись никому, даже собственному ребенку, в том, что она его мать. Впрочем, иначе и быть не могло, ибо бедняжка до конца своих дней была обречена терзаться мыслями о брате, погибшем по ее вине. Она виновна, хотя курок был спущен не ее рукой!

В комнату постучали.

– Войдите! – раздраженно рявкнул дед.

– Господин, вас хочет видеть мсье Варнье, – испуганно пролепетал негр Грос-Пьер. – Я ему говорил, что вы никого не принимаете, но он просит передать: на плантациях начались беспорядки.

– Пожалуйста, примите его, дедушка, – тихо попросила Адриенна.

Симон Варнье был секретарем и помощником Эмиля Жардина. После гибели Доминика дед полностью отошел от дел, и они не расстроились только благодаря Симону.

– Теперь вам есть ради кого стараться, – продолжала Адриенна. – Поразмыслите над моими словами, и вы убедитесь, что я права.

Она посмотрела деду в глаза и вышла из комнаты.

– Что мне сказать мсье Варнье, хозяин? – спросил чернокожий слуга и робко добавил: – Он чем-то расстроен.

Эмиль Жардин не шелохнулся, словно не слышал. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Однако через несколько мгновений он встал и, отрешенно кивнув, сказал:

– Да, позови его. Мне нужно с ним поговорить.

– Когда Эмиль Жардин узнал о беременности Адриенны, у него вновь появилась цель в жизни. Но вовсе не та, на которую рассчитывала Адриенна.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Реми, хотя уже и сама угадывала ответ.

– А то, что старик вознамерился уничтожить человека, который отнял у него внука и опозорил внучку.

– Эмиль Жардин решил отобрать у Броуди «Кресент Лайн»? – У Реми душа ушла в пятки. Так вот как Жардины заполучили эту компанию!..

– Совершенно верно, – кивнула Нэтти. – Естественно, подобные вещи за один день не делаются. Да и потом, чтобы разорить такого богача, как Донован, требовались деньги. Много денег. Поэтому дед Адриенны продал свои сахарные и хлопковые плантации. А тем временем Симон Варнье разузнал, с кем Броуди ведет торговлю, откуда привозит грузы, кто на него работает, сколько и у кого он берет взаймы. И через пару месяцев после отъезда Адриенны и тети Зизи во Францию Эмиль начал приводить свой замысел в исполнение.

– И Броуди не смог ему помешать… – не в форме вопроса, а скорее рассуждая вслух, подхватила Реми. – Ну да, ведь Жардин был одним из самых влиятельных людей в городе.

– Поначалу Броуди даже не понял, что происходит. Не забывай, он же любил Адриенну и, потеряв ее, очень горевал. На какое-то время Броуди вообще впал в меланхолию и утратил интерес ко всему на свете, даже к «Кресент Лайн». И когда дела у него разладились – капитаны начали один за другим увольняться, переходя на другие корабли, матросы сходили на берег и больше не возвращались; грузы портились, суда горели, а страховые компании отказывались выплачивать деньги, – Броуди сперва решил, что ему просто не везет. Но через год уже никто не хотел с ним торговать, и он наконец заподозрил подвох. И действительно, было отчего насторожиться…

Над Вье-Карре сгустились тучи. Броуди брел по узкой темной улочке. Вдалеке сверкнула молния, но отзвуки грома потонули в городском шуме. Броуди, поглядев на небо, решил, что гроза начнется часа через три-четыре, не раньше. Духота стояла невыносимая. Дождь пришелся бы сейчас очень кстати.

Подойдя к перекрестку, Броуди невольно замедлил шаг. Он теперь редко бывал во Французском квартале. Ему до сих пор было больно думать об Адриенне, проходить мимо тех мест, где они когда-то встречались, и вспоминать ее улыбку, ее сияющие глаза. Хотя после гибели Доминика прошел год, боль не утихала. Казалось, все случилось вчера.

Слепой скрипач, как обычно, стоял на углу. Броуди замер, не сразу решившись подойти к старику, который столько раз передавал ему записки от любимой. Донован боялся, что не удержится и начнет расспрашивать о ней. Но потом напомнил себе: «Кресент Лайн» грозит беда, и он должен думать прежде всего о ее спасении.

Приблизившись к скрипачу, Бруди бросил в его шляпу серебряный доллар.

– Как поживаешь, Кадо?

Старик узнал его голос и прекратил играть. Раньше он себе такого не позволял. А потом… потом Кадо нагнулся, выудил из шляпы доллар и протянул его Броуди.

– Ваши деньги мне больше не нужны, мишье Донован.

– Ты рехнулся, Кадо? Что ты несешь?

– Возьмите деньги и уходите. Оставьте старого Кадо в покое, – громко заявил старик.

Броуди чуть было не врезал кулаком по надменному лицу негра.

– И ты теперь против меня, Кадо? – с горечью произнес он, выхватил из руки скрипача монетку и бросил ее в канаву.

Но в самый последний момент, уже поворачиваясь к Кадо спиной, вдруг услышал заговорщический шепот:

– Приходите в четыре к сапожнику на Дюмейн.

На улице Дюмейн была только одна сапожная мастерская, да и та больше напоминала крысиную нору. Ровно в четыре Броуди уже стоял на пороге мастерской.

Чернокожий сапожник, сидевший на табурете, поднял голову, опасливо покосился на улицу и кивком указал Броуди на занавеску, прикрывающую дверь в еще одну комнату.

Приблизившись к занавеске, Броуди услышал голос Кадо:

– Мишье Донован, справа от вас лежат ботинки. Притворитесь, будто вы их рассматриваете, и не подавайте виду, что вы меня слышите. За нами следят.

Броуди послушно взял в руки выставленную на прилавке обувь.

– Что происходит, Кадо?

– У вас есть враг, – последовал тихий ответ. – Я ждал, что вы рано или поздно придете к старому Кадо. Поэтому давно навострил уши. Знайте же, по городу разнесся слух: тот, кто будет иметь с вами дело, может поставить на себе крест.

– Кто распространяет такие слухи? – Ногти Броуди впились в мягкую кожу ботинка.

– А вы не догадываетесь?

– Догадываюсь.

– Если ваше подозрение пало на Эмиля Жардина, то вы совершенно правы, – сказал Кадо.

Броуди выругался.

– Нечистого лучше не поминать. И без него дело худо, – продолжал старик. – Поговаривают, будто Жардин скупает ваши долговые расписки и потом предъявит вам громадный счет.

Броуди поник головой. Коли так, его песенка спета.

– А все из-за этой проклятой пули!

– Скажу вам больше, мишье Донован. Старик ненавидит вас не только за убийство внука.

Да, он не может простить ему и тайных свиданий с Адриенной… Броуди похолодел от ужаса, но не подал виду.

Кадо снова заговорил:

– В феврале они привезли из Франции грудного младенца. Говорят, малыш – круглый сирота.

– Да, я слышал, – равнодушно кивнул Броуди.

– А слуги уверяют, что мисс Адриенна любит малютку как собственного сына, – заявил Кадо и, помолчав, прибавил: – Негры говорят, у него рыжие волосы. Темно-рыжие, как у вас, мишье Донован.

Тут уж Броуди не выдержал и, откинув занавеску, схватил слепца за грудки.

– Что ты несешь? Говори прямо: он мой сын?

– Этого никто точно не знает, кроме мисс Адриенны, ее тетки и старого Эмиля. Хотя злые языки утверждают, будто бы мисс Адриенне перед отъездом нездоровилось. Но доподлинно ничего не известно, потому что все рабы, которых они брали с собой во Францию, получили вольную и остались за границей. Говорят, Эмиль распорядился оставить их там во избежание сплетен. Ну и потом… откуда у малыша рыжие волосы? Среди Жардинов рыжих отродясь не было. Значит, это в отца. Так, во всяком случае, кажется старому Кадо.

Броуди выпустил из рук серую рубашку негра. Боже, как ему хотелось поверить, что все это правда!

– Как зовут малыша? – хрипло пробормотал он.

– Жан-Люк Этьен Жардин.

– Жан-Люк. Люк… – Имя ему понравилось.

Но действительно ли Жан-Люк – его сын? Этот вопрос не давал Броуди покоя. Когда он вышел из мастерской, ноги сами понесли его на Ройал-стрит и остановились перед домом Жардинов. В прохладном воздухе уже пахло близким дождем. Броуди приблизился к деревянным воротам, немного поколебался и… вошел в темную галерею, похожую на туннель. Торопливо взбежав по лестнице на второй этаж, он настороженно огляделся.

Из спальни доносились приглушенные звуки женских голосов. Броуди весь обратился в слух. Внезапно раздалось агуканье младенца. Донован встрепенулся и, подойдя к открытым дверям, заглянул внутрь.

В комнате царил полумрак. Через пару минут глаза Броуди привыкли к темноте, и он увидел туалетный столик из палисандрового дерева, на котором лежали серебряные гребни. Донован понял, что попал в женскую спальню… Что это? Радостный детский смех? Броуди обернулся на звук и заметил детскую колыбельку, накрытую тонкой противомоскитной сеткой. Малыш, сидевший в колыбели, громко гулил и пускал пузыри.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Донован приблизился к колыбели. Его сердце выпрыгивало из груди, в горле застрял комок.

Когда Броуди откинул сетку, малыш изумленно посмотрел на него широко раскрытыми глазами, потом сморщился, словно раздосадованный появлением чужака, и замахал шелковым покрывальцем. Волосы у него были густые и отливали рыжиной.

Броуди погладил младенца пальцем по пухленькой щечке.

– А ты красавчик, Жан-Люк!

Донован хотел убрать руку, но малыш схватил его за палец и восторженно залопотал, пытаясь привстать.

Броуди улыбнулся.

– Ты пока еще маловат, чтобы вставать.

Но все-таки подхватил малыша под мышки и поставил ножками, обутыми в хорошенькие вязаные пинетки, на матрас. А в следующую секунду уже неловко прижимал мальчугана к груди. Длинная льняная рубашонка малыша задралась, и Броуди, поправляя ее, пробормотал:

– Почему никто не скажет твоей маме, что ты в этом наряде похож на девчонку?

Малыш опять весело загулил.

Донован усмехнулся.

– Хотя нет… ты настоящий мужчина, сразу видно!

Жан-Люк завороженно уставился на рот и подбородок Броуди и вдруг схватил его за нижнюю губу. Донован осторожно разжал пальчики сына и пощекотал его коротенькую шейку. Жан-Люк расплылся в улыбке. Броуди чуть не заплакал от счастья. Он прижался губами к виску младенца, от которого пахло свежестью и молоком.

Неожиданно у Донована возникло чувство, что за ним наблюдают. Он обернулся и посмотрел через плечо на дверь. На пороге стояла Адриенна, одетая точно так же, как в тот раз, когда он встретил ее на кладбище. Черный цвет оттенял белизну кожи и был ей очень к лицу.

Броуди долго не находил слов. Взгляд Адриенны, которая незаметно зашла в спальню и видела, как он играл с ребенком, был прикован к лицу Донована.

– Я пришел посмотреть на моего сына, – наконец хрипло произнес он.

Адриенна не промолвила ни слова. Черты ее были по-прежнему бесстрастны, но в глазах блеснули слезы счастья и гордости. Если у Броуди и оставались последние сомнения насчет того, чей это младенец, то теперь они рассеялись окончательно.

В темном небе блеснула молния, а вслед за этим раздался страшный раскат грома, от которого задрожали оконные стекла. Жан-Люк захныкал, испуганно кривя ротик. Когда же громыхнуло еще раз, он заревел в голос и потянулся к матери. Донован неохотно отдал Адриенне ребенка и с завистью глядел, как малыш цепляется за нее, а она ласково его успокаивает.

Хлынул ливень. Резкий ветер подхватывал брызги и заносил их в открытые двери и окна. Броуди понимал, что ему пора уходить, но не мог сдвинуться с места. Сердце его щемило от тоски, несбыточные мечты теснили грудь.

– Адриенна! – В коридоре раздался шелест шелковых юбок. – Почему Жан-Люк плачет? Что случилось?

Адриенна попятилась к дверям и крикнула, оглянувшись:

– Ничего особенного! Его просто гроза напугала, тетя Зизи!

И с мольбой посмотрела на Броуди: дескать, уходи!

Поколебавшись, он погладил Жан-Люка по шелковистым волосам, легонько провел пальцами по нежной, теплой руке Адриенны и… почувствовав, что еще немного – и он не выдержит, бросился к лестнице, которая вела в крытую галерею.

Выбежав на улицу, Броуди прислонился спиной к деревянным воротам и долго стоял под проливным дождем. Мысленно он все еще был в спальне Адриенны, держал на руках младенца и чувствовал, как крошечные пальчики хватают его за губу. Сын… У него есть сын!

Лицо Броуди озарялось улыбкой, а по щекам, сливаясь с каплями дождя, текли слезы.