Масло

11

Рика набрала восемь кило. Восемь. Может, поэтому ее мироощущение так изменилось?

Вот уже три месяца прошло с тех пор, как она начала навещать Манако. И сейчас, глядя на эту пышнотелую женщину, Рика совершенно не могла понять, почему многие так яростно критиковали ее внешность. Манако совершенно заурядная. Не красавица, но и не уродина. Сегодня на ней светло-голубой свитер красивой вязки, и этот свитер прекрасно сочетается с плотной белой юбкой. Да, она сочится самодовольством, и это раздражает, но не слишком. Обычная женщина тридцати с небольшим лет.

Должно быть, сама Рика сейчас выглядит куда более одиозной. После полудня, когда она ела гюдон за рабочим столом — первый прием пищи за день, начальство неожиданно вызвало ее к себе. Нужно было срочно закрыть образовавшуюся пустоту в еженедельнике: сняли какой-то материал, и кому-то пришло в голову напечатать интервью с женщиной-журналисткой. Рике пришлось рассказать немного о своей работе, но это ладно. У фотографа, который делал снимки для публикации, вид был озадаченный. Похоже, героиня публикации не произвела на него должного впечатления. Оно и понятно: после командировки в Ниигату на Рику навалилось столько дел, что совершенно не находилось времени уделить внимание внешности.

Зато она изжила в себе страх перед Кадзии Манако. Может, набор веса помог сблизиться с ней?

Рика пытается добиться от Манако того единственного, что ей сейчас хочется знать. В мимике ее собеседницы просвечивает усталость. Какое-то время Манако молчала, затем нехотя выплюнула:

— Откуда мне знать, где сейчас ваша подруга? Я же не экстрасенс.

Она раздраженно тряхнула головой. Ее мягкие волосы блеснули медовым в свете ламп.

Неубедительно. Манако точно что-то знает о Рэйко.

— Меня устроит даже самая незначительная деталь. Может, вы помните, какие слова произвели на Рэйко самое сильное впечатление?

Взгляд Манако скользнул по пустоте, словно провожая полет невидимой бабочки. Она явно тянула время, смакуя нервозность Рики.

— Хм-м… Дайте подумать… — протянула она, потирая пухлым пальцем подбородок и очаровательно хмуря брови, чтобы еще больше вывести Рику из себя. — Кое-что приходит на ум. Но я скажу только при одном условии, — наконец нарочито громко провозгласила она, и глаза ее хитро сверкнули.

«Снова она за свое», — подумала Рика, и на мгновение ее охватила робость — впрочем, она тут же устыдилась мимолетного остаточного страха.

— Расскажите, как вы убили своего отца.

Рика не помнила, чтобы у них был разговор о смерти отца, но почему-то вопрос ее не удивил.

— Если расскажете все как есть, я вспомню наш с Рэйко разговор.

Рика знала, что рано или поздно эта тема всплывет в их беседах. Она глубоко вздохнула, выравнивая дыхание. Она не боится этой женщины. Она не позволит страху снова проснуться.

— Ваша подруга сказала: наверняка вы привязались ко мне потому, что чувствуете ответственность за смерть отца. Кажется, та история была как-то связана с кулинарией?

— Я… Не исполнила обещание, которое дала отцу, — с трудом выдавила из себя Рика. Ей подумалось: может, сердце Манако все же дрогнет? Может, она решит не наседать слишком сильно из сочувствия к ее потере? Однако лицо Манако выражало живое любопытство. Она наклонилась ближе — почти уткнулась в акриловую перегородку — и нетерпеливо переспросила:

— Вот как. И что же это было за обещание?

Будь что будет. Все равно рано или поздно Манако узнает. Вытянет из нее признание.

— Я не приготовила отцу на пятничный ужин гратен, который нас учили делать на уроке домоводства в школе.

— О, вы умеете готовить такие сложные блюда? Я думала, для вас и лук порезать — непосильная задача.

Глаза Манако озорно заблестели — и это в такой-то момент. Длинные красивые ресницы затрепетали, отбрасывая тень на щеки. Каждая ресничка казалась приглаженной и ухоженной, как из салона.

— На самом деле в средней школе я любила готовить. Мама пропадала на работе, и домашние дела легли на мои плечи. Благодаря этому я блистала на уроках домоводства. Учительница всегда хвалила меня — я была ее любимицей.

Рика старалась выжечь из памяти эти воспоминания, но картинка снова всплыла. Вооружившись прихватками, она достает противень с гратеном из духовки, и все ее одноклассницы дружно аплодируют. Аппетитная панировка из сухарей, золотистый сыр, белый соус, сквозь который проглядывают макароны, креветки и брокколи… Гратен выглядел безупречно.

— Поделитесь рецептом? Звучит замечательно! Ах, у меня даже слюнки потекли… Сейчас самое время для гратена.

— Лук обвалять в муке и потушить с маслом, понемногу вливая молоко. Выложить в глубокий противень сваренные в соленой воде макароны, брокколи и тушенные в белом вине креветки. Потом приправить луково-масличным соусом, посыпать панировочными сухарями, сыром и петрушкой и запекать в духовке примерно двадцать минут.

Рецепт сам сорвался с губ: Рика поразилась тому, как хорошо его помнит. Тут же вспомнилась и обложка учебника по домоводству, пошаговые иллюстрации оттуда. Рика помнила все, связанное с тем гратеном. И стоило начать готовить, даже просто зайти на кухню, как проклятый гратен снова напоминал о себе. Воскресали школьная тетрадка, заполненная беглым почерком, касающиеся школьных окон ветви магнолии, шутливая песенка о гратене, которую они с подругами весело напевали, пока шли в класс.

— О, прекрасно. Если честно, не ожидала услышать от вас что-то подобное.

— Я рассказала отцу про тот урок по телефону, и он тут же оживился: сказал, что хочет попробовать гратен. Мол, приготовишь для меня? Я обычно ночевала у него раз в месяц и пообещала сделать гратен, когда приеду в следующий раз.

Во время встреч с отцом Рика ужасно боялась тишины, зная, что за ней кроется отчуждение, и поэтому болтала без умолку. Играла роль веселой и беззаботной девочки-подростка, которую нисколько не волнует развод родителей. На самом деле развод ее волновал, и она думала, что стоит замолчать, стоит показать свои истинные чувства, привычный мир, окончательно рухнув, похоронит ее под своими обломками. Была и еще одна причина. Постоянно подкидывая отцу все новые и новые темы для бесед, она не давала ему возможности спросить о матери. Конечно, он взрослый человек и мог бы не вестись на ее уловки, но он как будто подыгрывал ей. С отцом Рика вела себя совершенно иначе, чем в школе. В школе она была «прекрасным принцем», предметом восхищения, а «прекрасному принцу» полагается быть недосягаемым. Стоило ей оказаться с отцом, эта маска слетала. Папина Рика была беспечной, озорной и разговорчивой девочкой, любящей модные вещички. Когда отец, посмеиваясь, смотрел на нее: мол, «ну и ну», она с облегчением узнавала в нем прежнего папу, каким он был, когда в семье все было хорошо. Увы, спустя два года после развода от прежнего папы почти ничего не осталось: отец заметно располнел из-за пристрастия к алкоголю и беспорядочного питания, ходил в растянутых трениках и выглядел почти что стариком.

«Отлично, тогда в пятницу, в семь. Я буду ждать. Можешь и раньше прийти».

Рика занималась волейболом (после смерти отца она поставила на своих занятиях крест); в тот день тренировка затянулась. Когда она вышла из школы, солнце уже садилось. Пряча озябшие пальцы в рукавах форменного пальто, она вдруг осознала, что ей ужасно лень тащиться на станцию, трястись в электричке, делать покупки в супермаркете, а потом еще и готовить у него. Какое там готовить… Рика не рассказывала об этом матери, но отец, похоже, вообще не убирался в квартире, там все заросло плесенью. Приезжая ночевать, Рика обычно уговаривала отца поужинать где-нибудь в кафе и старалась не принимать лишний раз душ в «убитой» ванной. Просиживая над своими бумагами, отец курил прямо в комнате, из-за чего обои приобрели грязноватый оттенок. И еще этот запах… Уж если готовить там — придется убрать хотя бы кухню. При мысли о том, сколько всего нужно будет сделать, Рику охватила волна невыносимой апатии, и едва ли не впервые в сердце зашевелилась зависть к беззаботно смеющимся одноклассницам. В ее благополучной школе Рика оказалась единственной в классе ученицей, чьи родители развелись.

Немного поколебавшись, она позвонила отцу из телефона-автомата и впервые в жизни солгала. Сказала, что им неожиданно сообщили о контрольной в понедельник, поэтому она не сможет прийти. Когда отец поднял трубку, его голос звучал бодро, но, выслушав Рику, он тяжело вздохнул и замолчал. Уже только это молчание заставило сердце Рики сжаться. А потом отец сказал ей ледяным тоном:

— Не считай меня за идиота. Ты такая же, как твоя мать. Жестокая девчонка.

Она хотела возразить, превратить все в шутку: мол, что ты такое говоришь, все совсем не так, — но безапелляционный тон отца звучал точно так же, как когда он отчитывал мать в прежние времена. Теперь уже она сама замолчала. Ей захотелось кричать, сжав голову руками. Она наизнанку выворачивалась, чтобы ладить с отцом, но всего лишь одно послабление — и все ее усилия пошли прахом.

Так ничего и не ответив, Рика молча положила трубку.

Впервые отец так строго отчитал ее, и вместе с изумлением в душе вспыхнул стыд. А еще — злость: и на себя, и на родителей, которые устроили всю эту историю с разводом. Впервые она по-настоящему рассердилась на них. Ей захотелось высказать им, сколько эмоций она задушила в себе, чтобы пережить все это.

Но маме, вернувшись домой, она ничего не сказала.

— Отец был очень гордым и никого никогда не просил о помощи, кроме меня. У него были приятели, с которыми он выпивал, но поделиться переживаниями ему было не с кем. Каждый раз, когда я уходила, он провожал меня таким отчаянным взглядом, что становилось невыносимо. В ту пятницу я солгала матери, что заходила к отцу, но решила не оставаться у него с ночевкой, потому что мне надо подготовиться к контрольной. Мама мне поверила. В понедельник я позвонила отцу, но никто не взял трубку. Сначала я ничего не заподозрила. Но прошла пара дней, а трубку он так и не брал. Меня охватило дурное предчувствие — я отпросилась из школы пораньше и помчалась к нему домой.

Рика помнила, какие взволнованные взгляды бросали на нее одноклассницы, когда она с побелевшим лицом вылетела из класса. С одной стороны, они переживали за нее, но с другой — их будоражило непривычное зрелище: «прекрасный принц» столкнулся с драматической ситуацией, в которую они-то уж точно никогда не попадут.

— Отец пытался покончить с собой, было довольно много крови, но, как оказалось, умер он от инсульта, что вдвойне страшней. Со дня смерти прошло уже три дня… Я видела тело только мельком, но, конечно, заметила, что оно уже начало разлагаться… Если бы я тогда пришла к отцу, приготовила бы ему чертов гратен, осталась бы ночевать, как обычно, ничего бы этого не было…

Какое-то время в комнате висело молчание, наконец Манако подала голос:

— Вы ни в чем не виноваты, ведь тогда вы были еще ребенком. Если ваш отец вел такой образ жизни, конец был предсказуем. — Тут ее глаза широко распахнулись. — Вы этих слов от меня ждете?

Ноздри Манако затрепетали. Она улыбнулась довольной, сытой улыбкой, словно только что отведала чего-то вкусного, и ткнула в Рику указательным пальцем.

— Кажется, я поняла, почему вы так мною заинтересовались. Вы такая же убийца, как и я. И вы надеетесь получить снисхождение. Ведь если, пересмотрев дело, меня признают невиновной, то и вы очиститесь от греха. Два зайца одним выстрелом.

Как странно. Почему-то Рике стало легче — куда легче, чем на станции, когда Рэйко сказала ей: «Тут нет твоей вины».

Еще она поняла, что Кадзии Манако, такая ненавистница женщин, приняла ее. Сделала для нее исключение.

Все верно: она убила отца. Впервые у Рики хватило сил признать это. Матида Рика — убийца, и тут не спишешь на роковую случайность без капли злого умысла. Она сознательно оттолкнула отца и позволила ему умереть. А взамен — освободила себя и мать от его присутствия в их жизни. Ей было немного жаль юную себя — она ни на миг не забывала того, что совершила, и конечно же не прощала себя, но, убив отца, она смогла сделать шаг вперед.

Отца она тоже жалела. Дед избаловал его, но в юности отец бунтовал против чрезмерной опеки родителей. Став преподавателем, он с головой ушел в молодежные протестные движения и благодаря этому обрел большую популярность среди студентов. В университете у него все хорошо складывалось, но он разрушил свою карьеру, решив податься в писатели. Судя по всему, отец комплексовал перед матерью Рики, которая родилась и выросла в столице. И во всех своих неудачах, словно в отместку, он обвинял жену. Казалось, душа отца витала где-то в облаках — про таких говорит «не от мира сего». Приземленные разговоры о земном — о деньгах, например, — сбивали его с толку, что стало причиной частых конфликтов в семье. Конфликтов с женой, но не с Рикой. Книжки с картинками, которые покупал ей отец, мультики, на которые он ее водил, его увлекательные истории — все это до сих пор оставалось для Рики бесценными сокровищами. Бывало, во время разговора отец вдруг замолкал. Рика поднимала голову и видела, как он смотрит на нее с нежной улыбкой. Ей и сейчас иногда снится эта улыбка. В памяти Рики одна за другой всплывали сцены счастливых моментов детства, которые она пронесла через всю жизнь. В младшей школе отец сам купал ее… В глазах защипало.

А Матида продолжала:

— Меня считают убийцей… Но если я и убила кого-то, то тем же способом, что и вы. Опосредованно. Просто-напросто переставала уделять внимание тем, кто нуждался во мне. Неожиданно, без всяких предпосылок лишала лакомых кусочков, что прежде они получали от меня в изобилии. Но, убив отца, наверняка в глубине души вы почувствовали облегчение, да? Выдохнули, узнав, что он точно мертв.

Именно. Работники скорой, приехав на вызов, прошли вглубь коридора; один из них осторожно коснулся тела отца. Затем он вернулся к ней — она так и стояла у входа с консьержем, и, опустив взгляд, произнес: «Соболезную». В ответ у Рики вырвалось неожиданно спокойное и бездушное: «Он умер, да?» Как и у матери потом.

Манако угадала. Рика на самом деле хотела этого. Потому что понимала: если сейчас выяснится, что отец жив, он будет прикован к больничной койке, и тогда они с матерью навсегда будут привязаны к нему.

— Со мной было так же, — глядя на нее, сказала Манако. — Когда умирали те мужчины один за другим, и даже когда мой отец умер, я чувствовала облегчение, потому что людей, которых нужно тащить на себе, становилось меньше.

Да, Рика сожалела о том, что произошло. Вернись она в те времена — непременно приготовила бы отцу гратен. Но все равно ей не удавалось избавиться от мыслей о том, как бы сложилась ее жизнь, будь отец жив до сих пор. Ведь одно его существование делало жизнь Рики и ее матери тяжелее.

— Вы на самом деле не убивали никого своими руками, да?

Манако молча кивнула. Рика ей верила. Это было правдой. Именно ради этого мгновения она и ходила сюда уже три месяца.

— Но вы хотели их убить? Догадываюсь, что именно об этом будут спорить в суде.

— Тут можно ответить и да, и нет. Но ведь так и бывает. Каждого хоть раз в жизни кто-то раздражал так сильно, что появлялась мысль: вот бы его не было.

Рика вспомнила, как разозлила ее Рэйко своим самовольным поведением в Ниигате. Не слишком ли близко к сердцу приняла ее раздражение чуткая и внимательная подруга?

— Все так же, как было с вами. В какой-то момент все они стали мне противны. Их лица, повадки… Мужчины, которые привыкли получать и при этом нисколько не сомневаются в бескорыстности дающего. Они садятся за стол и просто ждут, пока их покормят; как нечто само собой разумеющееся они принимают заботу и внимание… В какой-то момент все они мне осточертели. У меня пропало желание стараться ради них: покупать продукты получше, готовить, красиво сервировать стол, а потом убирать и мыть посуду. Я уж молчу о том, что все это надо было делать с улыбкой и вести приятные беседы. Когда я перестала приходить к ним домой, чтобы помогать с уборкой и готовкой, когда вообще перестала выходить на связь, они запаниковали. Кто-то принялся маниакально выслеживать меня, а кто-то, снова погрузившись в одинокую жизнь, оказался не в состоянии заботиться о себе и в итоге подорвал здоровье. Смешно и убого! Ни дать ни взять младенцы, которых бросила мать. Я словно протрезвела, а ведь раньше мне казалось милым, что они без меня и шагу ступить не могут.

Чувство, мелькнувшее в глазах Манако, не укрылось от Рики. Грусть… Наверное, впервые с момента их знакомства. Однако, поймав на себе взгляд Рики, толстуха с легкостью выдержала его — она не нуждалась в чужом участии.

— Не поймите неправильно. Мне нравится радовать мужчин, нравится заботиться о них. Но, видимо, я слишком непостоянная — мне надоедает слишком долго проводить время с кем-то одним.

— И даже понимая это, вы все равно… Вы все равно рассчитываете на брак? — спросила Рика.

— Да, рассчитываю. Я просто еще не встретила своего человека, и только.

— Вы думаете, дело лишь в этом?

— Готовить приятно, но стоит готовке превратиться в обязанность, как удовольствие пропадает. Вы ведь меня понимаете? То же и с сексом, и с нарядами, и с салонами красоты. Когда от тебя что-то категорически требуют, приятное занятие становится работой и перестает доставлять радость.

Рика не нашла, что ответить. Сердце сжало болью — настолько, что даже слушать Манако стало сложно, пусть она и осознавала важность разговора.

— Идеальный тип женщины для мужчин с брачного рынка — это женщина, в которой не чувствуется жизненной силы. Чем ее меньше, тем лучше. Думаю, покойница или призрак им подошли бы идеально.

В комнате было не жарко, но почему-то одежда пропиталась потом. К запястьям, торчащим из рукавов свитера, прилило влажное тепло. Впервые Рика заметила вокруг глаз Манако сеть морщинок. Кожа под ними казалась совсем бледной — даже чуть голубоватой, и именно поэтому белки глаз Манако выглядели такими чистыми и прозрачными. Она этого добилась косметикой или это особенность внешности?

— Современной женщине, чтобы снискать популярность и любовь, нужно обратиться в живого мертвеца. Ведь мужчины, которые ищут себе партнерш, в основном и сами давно уже мертвы. Их до ужаса пугают женщины, в которых жизнь бьет ключом. Когда готовишь для таких стоящих одной ногой в могиле мужчин, кажется, что ты и сама постепенно исчезаешь. Растворяешься, как туман. И не важно, кто именно рядом с тобой, бедный ли, богатый, молодой или старый, — все едино, без разницы. Думаю, те мужчины все равно вскорости умерли бы, даже не повстречай они меня. Просто потому, что они с самого начала не принадлежали миру живых.

«Так можно сказать не только про жертв Манако, — подумала Рика. — Может, и я давным-давно мертва? И Рэйко, и Макото, и мама, и Синои… все мы. Может, только Манако и можно назвать по-настоящему живой? Потому-то все и злятся на нее, и при этом — не могут оторвать глаз, зачарованные тем, как она прожигает жизнь в неистовых поисках наслаждений».

— Но чем же вы, полная жизни эпикурейка, привлекли всех этих мертвецов?

— И правда, чем? — задумалась Манако. — Ну, призраки — они ведь потому и блуждают по нашему миру, что их влечет к живым. Наверное, и они ко мне потянулись по этой причине.

— Странное дело… Ваши речи звучат бредово, но почему-то я понимаю, о чем вы, — невольно выпалила Рика. — Как бы сказать… Порой у меня появляется ощущение, будто я сама — не часть мира вокруг. Должно быть, и Рэйко так думает.

— До чего же с вами весело болтать! — Манако улыбнулась так беззаботно и нежно, что по комнате будто пронесся порыв теплого ветра, полного цветочных лепестков. — Оказывается, такие вот девчачьи разговоры и правда доставляют радость. Похоже, мы наконец по-настоящему открылись друг другу. И вы наконец начали меня понимать.

Рика одернула себя — нельзя и дальше позволять забалтывать себя. Охранник уже косится на часы. Пока их не прерывали — наверное, расписание свиданий сегодня не загруженное, но они разговаривают уже больше двадцати минут, наверняка скоро Манако уведут.

— Давайте вернемся к вашему обещанию, — сказала она. — У вас есть догадки, где может быть Рэйко?

На лицо Манако вернулось скучающее выражение. Она неохотно бросила:

— Я всего лишь сказала ей: «А вы помните, сколько было тигров, которые стали маслом»?

Речь, наверное, про книгу о маленьком Самбо. Рика не обсуждала ее с Манако, но вот Рэйко могла и обмолвиться — видимо, Манако на этом ее и подловила.

— Стоило сказать это, как она тут же изменилась в лице…

Манако слегка поморщилась — и стала похожа на готового расплакаться младенца. Кожа у нее раскраснелась.

— Вы сегодня только и твердите о своей подруге. А ведь у меня на редкость разговорчивое настроение — разве это не должно вас радовать? Я сегодня столько наговорила, что если адвокат узнает — наверняка отругает, а вы… — Она уже и не пыталась скрыть раздражение. — Я устала. Хватит на сегодня! — отрезала Манако с оскорбленным видом, — видимо, в ее планах было позволить Рике первой закончить встречу, но она передумала.

Впервые за три месяца Рика воспользовалась линией Дэнъэнтоси. Она так ничего и не поела после того, как покинула здание тюрьмы. Хотела зайти куда-нибудь перекусить, но в итоге очнулась уже у входа в метро, набирая Рёске.

— От Рэйко так и нет вестей. Я уже думаю обращаться в полицию. На работе все из рук валится, так что я отпросился пораньше сегодня, — сообщил он уставшим, безжизненным голосом.

— Можно заехать к вам? У меня есть пара вопросов.

Доехав до нужной станции, Рика первым делом направилась к супермаркету неподалеку. Именно здесь она искала сливочное масло в декабре — сейчас это казалось далеким прошлым.

Макароны, муку и панировочные сухари она покупать не стала — наверняка у Рэйко есть запасы. Бросила в корзину замороженные креветки и лук. Подумав, положила туда же пол-литровую пачку молока, сыр, а затем отправилась разыскивать масло.

Табличка «Уважаемые покупатели! В связи с дефицитом сливочного масла в магазине вводится ограничение — одна пачка в одни руки» так и висела над полкой, но выбор ощутимо больше, чем в декабре, — тогда полки были совершенно пусты. Рика выбрала масло японского производства и отправилась расплачиваться на кассу.

На фоне закатного неба новенькие дома плотно теснились на пологом холме. По широким тротуарам то тут, то там прогуливались пары — наверное, супруги, выбравшиеся за покупками к ужину. В прошлый раз Рику угнетала эта атмосфера, но сейчас она нашла ее привлекательной.

Цветы в горшках перед домом ее друзей выглядели ухоженными и нарядными. Неудивительно: после отъезда Рэйко еще и пяти дней не прошло.

Рика нажала на кнопку звонка.

— Здравствуй. Извини, что заявилась так неожиданно…

Внутри все казалось совсем не таким, как в ее прошлый приезд. Не потому, что царил беспорядок. Просто на фоне массивного Рёске комнаты выглядели как-то теснее. Он вроде бы не курил, но Рике почудился запах сигарет. Лицо Рёске, босого, в домашнем костюме, было бледным и уставшим — он явно почти не спал эти дни.

— Я похлопочу на кухне? Хочу приготовить гратен. Буду рада, если ты попробуешь.

— Что-что? Гратен? С чего бы это? Право, мне неловко… — растерялся Рёске, но Рика спокойно обошла его. Если честно, она хотела повозиться на кухне с духовкой не меньше, чем поддержать Рёске. Но да, ей хотелось похвастаться своими кулинарными навыками: мол, и я могу приготовить что-то вкусное.

— Готовлю я не так хорошо, как Рэйко… Но если ты подскажешь, где у вас ножи и прочая утварь, — справлюсь, что-нибудь да выйдет.

Рёске не отрывал от нее встревоженного взгляда.

Ступив в кухню, Рика ощутила, как ее отпускает груз воспоминаний о дне, когда она не пришла к отцу. Судя по всему, Рёске кухней вообще не пользовался: он понятия не имел, где что лежит. К счастью, тут царил идеальный порядок, «долгоиграющие» продукты были разложены по прозрачным контейнерам, да еще и подписаны вручную, так что Рика быстро разобралась, что к чему. Она ожидала, что в раковине успела скопиться грязная посуда, однако мойка оказалась пустой и вычищенной до блеска. Духовкой Рика уже научилась пользоваться, когда пекла кекс у Синои. Она отметила, что плита у Рэйко куда новее, дверца духовки открывалась плавно, и внутри была хорошая подсветка.

На полке рядом с микроволновкой примостился ряд кулинарных книг — многие с простыми, базовыми рецептами, самое то для новичков вроде Рики. Она выбрала старенькую, времен Сёва[78], книгу японской и европейской кухни с выцветшими иллюстрациями под названием «Блюда для всей семьи». Пробежалась по оглавлению и быстро нашла гратен. Судя по состоянию переплета, книгой часто пользовались, однако внутри никаких пятен от масла или соуса — Рэйко явно относилась к ней очень бережно. Как на нее похоже…

Взгляд сразу зацепился за непривычное написание иероглифа «сливочное масло», теперь пишут по-другому.

«Главное, когда готовишь соус бешамель, — не жалеть масла и вливать холодное молоко быстрой рукой», — гласила короткая карандашная заметка, сделанная Рэйко на полях книги. «Настоящая путеводная звезда для заблудившегося путника», — улыбнулась Рика. Значит, вот как называется сливочный соус: бешамель.

Рецепт отличался от того, по которому она готовила на уроке домоводства. По предложенным пропорциям нужно было скорее не масло добавить в муку, а наоборот — муку подсыпать в растопленное масло.

Для начала Рика включила разогреваться духовку.

Как и ожидалось, все, что она не купила, нашлось на полках, включая панировочные сухарики и сушеную петрушку. Холодная вода успела проморозить пальцы до костей, пока Рика мыла лук. Счистив кожуру, она разрезала луковицу пополам, затем каждую половинку мелко покрошила вдоль и поперек, как учили в школе на уроках домоводства. В глазах защипало, но неприятное ощущение быстро прошло. Макароны Рика сварила по инструкции на пачке (пять минут в кипящей подсоленной воде) и, слив воду, щедро добавила масла, пока горячие. Очищенные креветки потушила в белом вине на медленном огне.

Тепло, подаренное разговором с Манако, постепенно таяло.

Чтобы выбросить шкурки креветок и луковую шелуху, Рика поискала мусорный контейнер. Он был поделен на две части — в секции для непищевых отходов громоздились коробки из-под готовых обедов, и Рика поняла, почему кухня была такой чистой. Она бросила короткий взгляд на Рёске, который сидел за столом в гостиной и рассеянно перебирал какие-то рабочие бумаги.

Большой кусок масла таял на сковороде, приобретая красивый золотистый цвет. Рика стала понемногу добавлять муку — масло охотно впитывало ее, приобретая вязкую консистенцию. Когда Рика «быстрой рукой» влила холодное молоко и перемешала венчиком, получился густой кремовый соус; она подсолила его, на кончике ножа добавила муската и попробовала — получилось то, что надо.

На полках над плитой нашлись две глубокие тарелки под гратен — ярко-зеленые, кричащие о мирной и дружной семейной жизни. Рика положила в них макароны с креветками и луком, залила соусом, посыпала сыром, панировочными сухарями, сухой петрушкой и поставила в горячую духовку. Затем сняла фартук. Она была уверена, что блюдо получится вкусным.

— Можно посмотреть книги?

Рёске растерянно кивнул, и Рика направилась к шкафу у стены, чтобы взять с полки книгу в красной обложке. Похоже, в основном тут книги Рэйко, а Рёске не слишком много читает.

Да, вот она. Та самая книга с картинками, с которой все началось. Темная кожа мальчика ярко контрастировала с кирпично-красным фоном обложки. По подсказке Рэйко три месяца назад Рика ступила в джунгли, полные опасностей. И вот, не успела она оглянуться, как оказались с Манако вдвоем в этом жарком, влажном лесу, а Рэйко пропала из виду.

На последних страницах книги была картинка с золотистым маслом у ствола дерева. Неожиданно под ноги спланировал листок, заложенный между страниц. Газетная вырезка. Что-то подсказало Рике: Рёске не должен эту вырезку видеть, поэтому быстро подняла листок и сунула в карман.

— А взглянуть на компьютер Рэйко можно? Вдруг получится выяснить, где она.

Получив согласие Рёске, Рика вытащила ноутбук из ящика комода.

— Я пытался его включить, но не смог подобрать пароль… — покачал головой Рёске.

Рика попробовала вбить в строку дату рождения Рэйко, свой номер телефона и номер Рёске, дни рождения любимых актеров Рэйко, но ничего не получалось. До ноздрей доносился сладковатый запах разогретого масла и сыра, растаявших и перемешавшихся между собой.

— Не думаю, что с Рэйко что-то случилось. Скорее она сама, сознательно, уехала по каким-то причинам… Подождешь с заявлением в полицию до завтрашнего обеда?

— Есть какие-то догадки?..

Длинная тень Рёске накрыла ее со спины. Даже не видя его, Рика знала, какое у него измученное лицо.

— Наша однокурсница обещала рассказать что-то…

Стоит обернуться — и ее ложь будет раскрыта.

Тут, к счастью, раздался сигнал таймера. Рика поспешно оторвалась от ноутбука, обошла Рёске и направилась в кухню. Открыла духовку. Пляшущие бледно-голубые огоньки, горячий воздух, обдувающий лицо… все, как тогда, в классе, — до чего же яркие воспоминания!

Золотистая корочка радовала глаз. Как минимум на вид все в порядке. Рика с облегчением выдохнула, надела кухонные рукавички и достала гратен. Затем накрыла на стол, позвала Рёске, они пожелали друг другу приятного аппетита и принялись за еду.

Вилка с хрустом вонзилась в панировку и сыр. Снизу, словно лава, засочился горячий соус, выглянули макароны и креветки. Преисполненная уверенности в себе, Рика положила в рот маленькую порцию. «И соли достаточно, и вкус неплох», — уже решила она, но тут вкусовые сосочки выдали совсем другое, не очень-то приятное ощущение. И это ощущение напрочь убило нежный аромат сыра и масла, упругую сочность макарон и креветок. Кажется, она плохо перемешала соус — в нем встречались комочки. Попытка проигнорировать их провалилась: комочки упорно давали о себе знать, мешая наслаждаться вкусом.

Рика поникла и отложила вилку.

— Бешамель я запорола. Невкусно получилось. Извини.

— Вовсе нет! Спасибо за еду.

Дело не в том, что ее кулинарные навыки притупились за восемнадцать лет… Что-то внутри ухнуло вниз — как в самолете при посадке. Скорее всего, и тогда, в школе, гратен вышел таким же. Просто одноклассницы и добрая учительница пожалели ее самолюбие: они, наверное, сочувствовали ситуации в семье Рики. В том маленьком мирке любое ее действие было обречено на похвалу.

Рёске с нечитаемым выражением лица бодро орудовал вилкой, а Рика наконец поняла: пусть даже она приготовила бы отцу этот невкусный гратен, ничего бы это не изменило. У отца не было воли к жизни, его смерть была неотвратимой. Не в ту пятницу, так в другую, не в пятницу, так в понедельник или в среду — отец был не из тех, кто способен сопротивляться.

Это бред — считать, что ты можешь спасти человека, раз-другой приготовив ему домашнюю еду. Сколько женщин страдают, скованные по рукам и ногам этим заблуждением? Спасти жизнь неумелой стряпней… Да хоть бы и умелой. Но такие мысли — перебор даже при завышенной самооценке. Рика наизнанку выворачивалась, чтобы спасти отца от одиночества, веселила его как могла, и все равно у нее ничего не вышло — и едва ли что-то вышло бы, наступи она себе на горло в тот день и разыграй примерную дочь.

«Да и вообще, была ли смерть отца настолько трагична?» — задумалась Рика, жуя невкусный гратен.

Отец вел тот образ жизни, который был для него в какой-то степени комфортным, и не хотел ничего менять, а она вбила себе в голову, что он ужасно несчастен, и изо всех сил старалась что-то с этим сделать. Но ведь отца устраивала такая жизнь. Он изначально не был создан для семейного быта. Рике нередко казалось, что они с матерью лишь обременяли его, хотя думать об этом, конечно, не хотелось. В памяти вспыхнула сутулая спина отца, его длинные худые ноги — он удалялся от нее, не оборачиваясь. Так и было в реальности: отец наотрез отказывался видеть то, чего не хотел видеть, и делать то, что не входило в его планы. От старался дистанцироваться от всего, что его не касалось. Подросшей Рике такой подход к жизни казался удручающим, но отцу было комфортно внутри своей маленькой личной крепости.

— Я тут понял кое-что, — монотонно произнес Рёске. — Мне всегда казалось, что Рэйко популярна… Но за последние дни я обзвонил людей, чьи контакты нашел в ее старой записной книжке, и заметил: большинство ее недолюбливают. И никто из них не знает Рэйко, какой ее знаю я.

— Рэйко всегда действует методом проб и ошибок. И отношения с другими выстраивает так же. И со мной так было, и с тобой, наверное, тоже. И с вашей семейной жизнью в целом. Она все проверяет на практике — старательно, вдумчиво.

Рика отложила вилку, а Рёске продолжал методично поглощать макароны. Наверное, он безропотно съест что угодно, если поставить перед ним тарелку.

— Я не думаю, что Рэйко вышла за тебя замуж, только чтобы родить ребенка. Будь она такой расчетливой — наверняка обдумала бы все лучше, как устроить жизнь себе по вкусу.

Попрощавшись с Рёске, Рика поспешила к станции. Надо возвращаться в офис. Тигров в книжке на самом деле было четверо.

Кадзии указала на мужчину, который едва не стал ее четвертой жертвой.

Времени выбирать заведение не было. Время уже перевалило за десять, когда Рика встретилась с Синои в небольшом пивном баре рядом с издательством. Она тут же поймала на себе пристальный взгляд Китамуры из дальнего угла — и проигнорировала его.

— Я думаю, этот мужчина мог быть помощником Манако. — Синои достал из папки с материалами старую газетную вырезку; эти материалы он получил от знакомого из Ниигатского филиала. — С девяносто пятого года он жил в одиночестве в своей квартирке в Агано. Его родители — достаточно влиятельные в тех краях люди. Они не могли допустить, чтобы их имя появилось в прессе. Сына они до сорока лет держали при себе, а затем подарили ему квартиру, можно сказать, принудительно отселили от себя. После этого они с ним почти не виделись, только деньги на жизнь давали. На него поступало много жалоб: вопил по ночам, гадил соседям, а бывало, заговаривал с детьми на улице ни с того ни с сего. Когда поднялась шумиха из-за его блужданий вокруг школы, ареста не последовало. Уверен: родители вмешались.

С выцветшей страницы газеты на Рику смотрел молодой мужчина — ему было где-то за двадцать. Красив, ничего не скажешь. Высокий лоб, выразительные брови и темные непроницаемые глаза — совсем как у Манако. Губы он поджимал так странно, что не понять — то ли улыбается, то ли вот-вот закричит во весь голос.

— Он умер год назад. Самоубийство. Повесился в своей квартире в Агано. Ему было пятьдесят шесть лет.

— Считая отца, это уже пятый погибший из ее окружения… Мог ли он поддерживать с ней связь в Токио? И мог ли он убить ее ухажеров, как предположила Анна…

— Вот уж не знаю. Однако он покончил с собой сразу после того, как Манако вынесли обвинительный приговор. Судя по вашим рассказам, Рэйко неглупа. Скорее всего, она пытается распутать дело Манако и ищет зацепки через Екоду Сиро. Ради вас.

Рика глотнула холодного пива и машинально бросила в рот несколько орешков.

— Как вы знаете, после ареста Манако в доме Екоды обнаружили приличное количество пестицидов — достаточное, чтобы отравить насмерть. Манако утверждала, что это для комнатных растений, но вполне возможно, она собиралась избавиться от Екоды, как только он станет помехой.

— Но это так странно… Допустим, Манако действительно убила тех мужчин, но она ловко подстраивала смерти под несчастные случаи или естественные причины. С чего бы ей убивать четвертую жертву так открыто?

— Может, запаниковала из-за внимания полиции?

— Вот что я нашла в доме Рэйко. — Рика показала вырезку, выпавшую из книжки про черного Самбо. Это была статья из «желтой» газеты, где печатают одни сплетни.

— Помнится, в обществе очень сочувствовали Екоде: мол, он такой наивный, неопытный и искренний.

Интересно, что подумает о ней Синои, если она выскажет сейчас свои мысли? А думала она о том, что, может, и правда, все тигры… то есть все те мужчины… и живыми-то никогда не были. Поэтому Екода и не отреагировал, когда полицейские сказали ему, что его жизнь была в опасности. Да что говорить о жертвах… Может ли она сама с уверенностью назвать себя живой? Прошло столько лет, а она все думает о той злополучной пятнице, как будто жизнь замерла на этом. А Синои? Похоже, он никак не может избавиться от мыслей об опустевшем семейном гнезде…

— В СМИ любят такие наставления: техника покорения мужчин, секреты счастливой жизни и так далее. Если следовать им, то думать о конкретном человеке вообще не нужно, да и чувств никаких не нужно. Этакая душевная эвтаназия. Приготовь бифштекс, и будет тебе счастье. — Она хотела сказать «гратен», но воздержалась.

Синои бросил на Рику задумчивый взгляд.

— Может, главный грех Манако в том, что она никого вокруг не воспринимает как полноценных, живых людей?

Глаза у Синои большие, с красноватыми от недосыпа мешками под ними.

— Помните, я рассказывал, что мою дочь начали дразнить в школе из-за лишнего веса?

Рика кивнула.

— На самом деле она скорее не поправилась, а просто рано созрела. И выглядела женственнее сверстниц. Это пугало тех, кто с ней учился. И меня тоже. Я боялся столкнуться с животрепещущими проблемами повзрослевшей дочери.

Рика попыталась представить его дочь. Маленькая девочка с такими же чертами лица. И вот эта малышка выбирается из тесного кокона, расцветает и постепенно становится женщиной, чье тело переполняет бушующая жизненная сила.

— Тогда я смутно ощущал, что происходит, но не пытался осмыслить. Я и пальцем не пошевелил, чтобы разгрузить свой рабочий график. Сознательно не пошевелил. Мол, я и так изо всех сил стараюсь исполнить отцовский долг, зарабатываю деньги — что поделать, если что-то приходится упускать. На самом-то деле это была видимость. Я старался быть хорошим отцом по меркам общества — и упускал из виду то, чего действительно хотела от меня дочь… Больше я не хочу допускать таких ошибок. Я помогу вам, но…

Синои заговорил быстрее, проглатывая окончания слов. Он залпом допил свое пиво, поморщился и закончил, глядя прямо на Рику:

— Вам не кажется, что стоит отступиться от дела Манако? — Взгляд у него сделался непривычно строгим. — Как журналист я, конечно, считаю, что нужно довести его до конца, но как друг… Как друг я говорю вам, что лучше прекратить самодеятельность и предоставить остальное полиции. Это касается и вашей подруги.

— Насчет Рэйко… Я попросила ее мужа подождать с подачей заявления о пропаже до завтра. Мне не хочется, чтобы поднялся шум. Я бы хотела, чтобы Рэйко плавно вернулась к привычной жизни, как будто ничего и не было.

Рика обернулась на Китамуру, который пытался спрятать лицо за раскрытым журналом. Встала, подошла к нему и бесцеремонно выхватила журнал у него из рук.

— Слушай, ты же знаешь адрес Екоды Сиро, который проходил по делу Манако? Того, из Кавасаки, у которого она жила перед арестом? Ты ведь собирал материалы для статьи.

— Знаю… А что?

Весь лоск важности и самодовольства стерся со вспыхнувшего до кончиков ушей лица Китамуры. Даже в тусклом освещении было видно, в каком замешательстве пребывает Китамура.

— Я думаю, моя подруга может быть у него. Отвезешь меня туда?

Китамура бросил короткий взгляд за спину Рики. Тут телефон в ее сумке ярко вспыхнул — в полутемном баре загоревшийся экран почти ослеплял.

— Я сейчас, — бросила Рика и торопливо вышла на улицу, даже не накинув пальто.

— Почему ты не отвечаешь на звонки? Сколько можно игнорировать? Я что, сделал что-то не так?..

— Прости, я по уши в работе.

Вообще-то зайти к Макото, который наверняка еще в издательстве, было бы делом пары минут, но у нее и близко не было такой мысли.

Голос Макото, в котором еще сохранялись остатки самообладания, дрогнул:

— Ты что, хочешь расстаться?

Вопрос не вызвал у нее особых эмоций.

— Давай поговорим об этом позже.

— Что за дела? Я же ничего такого не сделал!

«Значит, он и так умеет разговаривать… Как мужественно», — отстраненно отметила Рика и прервала сорвавшийся на крик голос Макото одним нажатием кнопки.

А ведь его реакция вполне нормальна. Наверное, она поступает с ним жестоко. Но не потому ли, что голова ее забита беспокойством о Рэйко?

Раньше Рике казалось, что в отношениях нет смысла ударяться в эмоции. Отношения сложились — и этого достаточно. В итоге она ничего не вложила в них — ни капли себя. Они оба — и она, и Макото — вели себя как живые мертвецы.

Рядом нарисовался Китамура. Синои тоже вышел из бара.

— До свидания. Будем на связи, — попрощался он, вежливо кивнул Китамуре и пошел в сторону станции. Заморосил дождь — такой мелкий, что, даже подставив ладонь, не сразу заметишь.

Бросив взгляд на здание издательства, Рика нашла окна офиса Макото. Если подумать, она никогда не видела, чтобы там был выключен свет.

Китамура недовольно кривил лицо, уткнувшись в телефон, а Рика свой убрала в сумку. Найдет Рэйко — тогда поговорит с Макото, а пока ей не до того.

Телефон на дне сумки снова ожил, укоряюще подсвечивая смятые чеки, заколки и колпачки от ручек.

Ветер нес с собой запах бензина. Почему-то он казался приятным и успокаивающим. В промзоне Кавасаки стоял запах горения самых разных веществ — кажется, прислушавшись, можно даже разделить его на составляющие. Чтобы добраться до трехэтажного домика Екоды в маленьком окраинном районе, они с Китамурой доехали до конечной станции на линии Кэйхин-Тохоку — дорога заняла около часа.

Утро выдалось промозглым — и не скажешь, что подступает весна.

— А вы уверены, что ваша Рэйко там? Неужто она действительно решила пожить с Екодой, чтобы добыть новые доказательства для дела Манако?

— Можешь поверить мне на слово — Рэйко способна проделать что угодно с совершенно невозмутимым видом, если считает, что так надо.

— Получается, вы дружите со студенческих времен? И это при таком-то загруженном графике? Даже зависть берет…

Рику начал выводить из себя монотонный тон Китамуры, и ответ вышел резким:

— Вот уж не думала, что ты способен на зависть.

— У меня нет настоящих друзей — так, приятели по работе и полезные знакомства. Поэтому мне и не верится, что ваши отношения с Синои и правда такие бескорыстные, как вы описываете.

Китамура вдруг остановился и махнул рукой, привлекая ее внимание.

Из дома вышел невысокий полноватый мужчина в пиджаке. Видимо, это и есть Екода. Лицо хмурое. На мгновение Рика представила близость Рэйко с этим человеком, и тут же поспешно отмахнулась от этих мыслей. Дождавшись, пока Екода исчезнет из виду, она бросилась к двери и нажала на кнопку звонка. Никто не ответил. Тогда она дернула ручку и…

Сможет ли она жить как раньше, если потеряет любимую подругу? Сможет ли продолжать работать журналистом? Ведь это из-за нее Рэйко здесь оказалась. Она представила худенькое тело, лежащее на полу.

Кажется, Китамура заметил, как дрожат ее руки.

И тут дверь открылась.

— Рэйко…

Ее подруга стояла перед ними. За ее спиной виднелась комната странной треугольной формы, сходящейся углом к двери.

— Рика… — неуверенно произнесла Рэйко. К ее ногам жалась собака, заливающаяся испуганным лаем. Смышленая морда колли напомнила Рике кого-то из знакомых.

Они прошли в дом. Видимо, Рэйко не пожалела сил и времени на уборку, но все равно нетрудно было представить, что тут творилось раньше. Поразительно, что Рэйко не побрезговала касаться вещей совершенно чужого и неприятного человека.

Дешевый цветастый передник совершенно не шел Рэйко. На ее тонко очерченном лице застыло выражение, какого Рика никогда не видела прежде. Рэйко ни разу не смотрела на нее так.

Сейчас она казалась натянутой, словно гитарная струна, — напряженной, бледной до синевы, с плотно поджатыми губами и мешками под глазами. Готовая ко всему и настроенная не допустить ни единого промаха.

Глядя на нее, Рика поняла: странный поступок Рэйко не был ни побегом, ни изменой, ни даже расследованием. Вернее, это был побег от самой себя. Все эти три дня Рэйко ни с кем не взаимодействовала и ничего не обрела. Она провела их в полнейшем одиночестве и страхе. Но Рёске об этом знать не нужно.

Ее толкнула сюда Манако. Толстуха была кукловодом, и этот дом в какой-то мере был ее кукольным домиком. Манако. Несколько лет в Токио она всего лишь самозабвенно играла в куклы. В счастливую семью, которую подглядела у других. Играла увлеченно, старательно. В полном одиночестве. Кажется, выгляни сейчас в маленькое кухонное окошко — и увидишь гигантский черный зрачок, наблюдающий за происходящим внутри. Всё здесь — и мебель, и Рика с Рэйко, и Китамура — всего лишь миниатюрные игрушки, расставленные Манако по местам.

Нужно что-то сказать. Возможно, сейчас все зависит лишь от ее слов — совсем как тогда с отцом. Но Рика сильная — она переживет, если что-то будет сказано не так.

Пересохшие губы разомкнулись.

— Ты готовишь сливочный соус… Точнее, соус бешамель?

Из кухни доносилось тихое бульканье, в воздухе висел приятный аромат. Наверняка Рэйко не пожалела масла, и бешамель у нее вышел превосходным. Обжигающе горячий, густой, бархатисто-нежный — вкус такого надолго останется на языке.

Рика любила все, что готовила Рэйко. Подруга была искусной кулинаркой, потому что и по жизни у нее тонкий и деликатный вкус. Лучшее, что есть в Рэйко, — это ее неумение до конца спрятать свою порывистость, пылкость и прямоту. Манако проигрывает рядом с ней. Рэйко за все берется всерьез, не считаясь с рисками, не страшась проигрыша. Она с головой погружается в неизведанное и не ищет окольных путей. И из-за этого сталкивается с болезненными ударами. Место Рики не рядом с Манако. Она должна быть с Рэйко. Именно Рэйко — непредсказуемая, искренняя, порывистая — нуждается в ней. Как Рика могла допустить, чтобы между ними пробежала тень? Они связаны прочной нитью. Чем тонуть вместе с Манако, лучше уж покорять вершины с Рэйко. Только вместе с ней можно освободиться от груза на душе и обрести свободу. В отличие от Манако Рэйко живет по-настоящему. Рэйко — настоящая. Почему Рика не замечала очевидного?

Во рту до сих пор ощущался вкус собственного неудавшегося гратена. Китамура неловко переминался с ноги на ногу и, кажется, пытался что-то сказать, но Рике было не до того.

— Сегодня холодно, так что я решила приготовить рагу с соусом бешамель. Это несложно: нужно растопить побольше масла, смешать с мукой и быстро влить холодное молоко, — объяснила Рэйко, глядя куда-то в пустоту.

Сладковатое, насыщенное овощное рагу Рэйко — потрясающее блюдо. Неожиданно и совсем не к месту живот Рики забурчал. Значит, она все еще жива — свидетельство едва заметное, но совершенно точное.

Остается лишь подождать, когда Рэйко вновь пригласит ее к столу, как прежде.