Масло

15

На номерном билете[84] Рики перемешались счастливые и несчастливые числа.

Ранним утром она привела для верности к зданию суда трех стажеров и Китамуру, но в итоге именно ее билет оказался выигрышным. Никогда прежде ей так не везло. Хотя был будний день, попытать счастья пришли больше трехсот человек — и она оказалась одной из шестидесяти пяти случайных лиц, допущенных на слушания! Иначе как судьбой это не назовешь.

Всеобщее внимание привлекала группа женщин средних лет — поклонниц Кадзии, которых в СМИ окрестили «девочки Кадзиманы». Все — в платьях нежно-голубых или розовых цветов и в кардиганах поверх, все — с красиво уложенными волосами.

Пахло влажной листвой и солнцем. Еще только май, но солнце уже щедро дарит тепло, вот-вот наступит полноценное лето. Рика поблагодарила Китамуру и стажеров, попрощалась с ними у метро и, сжимая в руке билетик, отправилась к входу в здание. Лифт оказался забит такими же, как и она, счастливчиками. На нужном этаже толпа вынесла Рику в коридор, где на досмотр уже выстроилась очередь. В который раз Рика отметила, что досмотр в Верховном суде похож на проверку багажа в аэропорту. После досмотра она встала в новую очередь — на этот раз, чтобы войти в зал.

Наконец деревянная дверь распахнулась, и толпа начала просачиваться внутрь. Тем, кто не хотел засветиться в СМИ, предложили еще немного подождать, пока не закончится съемка зала для новостных выпусков. Рика светится не хотела. Стоя у окна, она задумчиво наблюдала за очередью, которая все еще тянулась внизу.

С первого слушания прошел целый год, и интерес СМИ к делу Манако за это время успел остыть, но серия публикаций в «Сюмэй» словно подбросила дров в огонь. Кстати, в «Сюмэй» уже начали поговаривать об издании книги.

Последняя, шестая по счету, часть была посвящена «Салону Миюко» — тому, как Кадзии Манако держала себя там, а также ее аресту, времени, проведенному в заключении, и текущим размышлениям.

Рика исключила все, что сама узнала про «Салон Миюко», и изложила взгляды Манако. На встрече в тюрьме, когда Манако начала выставлять учениц салона зазнайками, Рика наконец сообщила ей, что под вымышленным именем посещала курсы и познакомилась там с Тидзу. После этого Манако стала отвечать на вопросы Рики куда сдержаннее. Она признала, что до того прискорбного случая с индейкой чувствовала себя на курсах комфортно. И при всей своей нелюбви к женщинам об ученицах Миюко она отзывалась, пожалуй, даже с теплом.

— Я о многом расспрашивала их. И старалась относиться с пониманием, пусть и наперекор собственным взглядам, — заявила она. От критики тоже не воздержалась: — Я единственная практиковала полученные навыки. Никто из них не относился к учебе серьезно. Мне кажется, не так уж они и любят своих мужей или кого там. Очень холодные женщины.

Рика притворилась, что согласна с ней, и Манако разговорилась еще больше. В итоге, соединив рассказы Манако, комментарии Тидзу и то, что видела своими глазами, Рика смогла всесторонне описать ситуацию. Ей хотелось хотя бы немного реабилитировать «Салон Миюко» и его учениц в глазах общества, и, кажется, у нее получилось.

Заняв место в зале, Рика огляделась по сторонам. И прокурор, и адвокат сидели с непроницаемыми лицами. Ямамуры не было видно. В последнее время Рика подзабросила поиски жилья и чувствовала себя виноватой перед женщиной, которая старалась подобрать ей хороший вариант. И тут и там Рика видела знакомые лица журналистов. «Наверное, ждут жареных фактов», — подумала она, и по языку разлилась горечь.

Судья объявил о начале заседания — его голос звучно разнесся по залу. Ввели Кадзии в наручниках. Внутри все сжалось. Рика знала, что Манако изъявила желание присутствовать, но до конца не была уверена, что та появится: присутствие обвиняемого на апелляционном суде не считается обязательным.

Судья попросил Манако представиться, и та тихо ответила: «Кадзии Манако». Затем так же тихо подтвердила свою дату рождения и села рядом с адвокатом.

После тесной комнатки для свиданий Манако странно смотрелась внутри до нелепого огромного зала с высоченным потолком. Рика подумала, что она напоминает десерт из баварского крема. Очень мягкий, но одновременно упругий и хорошо сохраняющий форму. Парадоксальное сочетание силы и слабости. Впрочем, нет. Слабости сегодня в Манако больше. На матовой коже розовеют полные губы красивой формы; темные глаза, глядящие в пустоту, кажутся заплаканными, молящими о помощи. Даже не верится, что во время первого суда и на встречах с Рикой она держалась так самоуверенно и высокомерно.

Манако грустно вздыхала так, что ее плечи вздрагивали. Одета она была в простую, подходящую скорее для дома одежду: мешковатое угольно-серое платье из плотной ткани, скрывающее фигуру, легинсы вместо колготок. Однако даже с большого расстояния Рика поняла, что на ней хороший жесткий бюстгальтер, придающий форму полной груди. Вполне возможно, что слухи правдивы, и Кадзии надела на слушание комплект белья, подаренный поклонником, — в ее «группе поддержки» оказалось немало мужчин.

Рика перевела взгляд на адвоката — подтянутого скуластого мужчину с зачесанными назад длинными волосами. Круглые очки, проступающая щетина… Невзрачный на первый взгляд, на самом деле он был хорошо известен в профессиональных кругах. Рике пару раз приходилось брать у него интервью о крупных делах, которые он вел.

Манако сидела потупившись, только иногда вдруг поднимала широко распахнутые глаза и грустно вздыхала так, что ее плечи вздрагивали.

Ее адвокат начал зачитывать основания для апелляции. Время от времени Манако поворачивалась к нему, слегка склоняя голову набок, словно хотела себя приободрить.

Наблюдая за ней, Рика чувствовала себя так, будто вдруг пробудилась от долгого сна. Почему она так увлеклась Кадзии Манако за последние полгода? Как умудрилась подпасть под ее влияние? Ерунда какая-то. Сейчас, в этом зале, осунувшаяся Манако казалась беспомощной слабовольной женщиной, от которой ничегошеньки не зависит. Может, у нее и не было никаких особых желаний, и попала она сюда лишь потому, что плыла по течению? Позаимствовала самую распространенную в обществе систему ценностей и попыталась подстроиться под нее. Ведь если подумать, все то, к чему стремилась Манако, имело вполне конкретную денежную стоимость.

Кадзии вдруг вскинула голову — кажется, пыталась отыскать кого-то глазами в зале. Рика попыталась поймать ее взгляд, но он был неуловим, словно юркий светлячок.

Повод, послуживший причиной апелляции, оказался не слишком значительным. Обнаружилось, что за четыре дня до смерти покойный Ямамура Токио оставил в книге отзывов пристанционного кафе, куда частенько захаживал, запись, в которой можно было углядеть суицидальные мысли. Кафе должно было закрыться в скором времени, и владелец сел перечитывать записи; написанное показалось ему странным, и он обратился в полицию. Экспертиза подтвердила, что почерк принадлежит покойному Ямамуре.

Заседание длилось недолго — какие-то полчаса. У Манако не было возможности и слова вставить. Судья признал записку Ямамуры подлинной, но дату второго заседания апелляционного суда пока что не объявил.

Рика провожала взглядом широкую спину Манако, пока ее уводили из зала. За все время они так ни разу и не встретились глазами.

Можно было пригласить мать, с которой Рика не виделась с Нового года, но ей хотелось поехать одной. В Йокогаме, где похоронили прах отца, она не была восемь лет. В этом городе отец провел свою юность. Рика отправилась туда сразу после слушаний.

С холма виднелось безмятежное море. До слуха донесся корабельный гудок. Убедившись, что вокруг никого нет, Рика обратилась к темному камню, на котором было выбито имя отца.

— Я хожу на кулинарные курсы, папа. Даже голландский соус научилась готовить. Он сытный и легкий. Немного похож на майонез.

Она вспомнила запах отца. Едкий сигаретный дым, пот, сакэ… Как ни странно, ни тогда, ни в воспоминаниях он не вызывал неприязни. Хороший или плохой — это был папа.

— Я бы очень хотела приготовить тебе что-нибудь. Только не в твоем доме. Там было слишком грязно. Привести твой дом в порядок мне бы не хватило сил. Я бы пригласила тебя к себе.

Вполне возможно, Рика до сих пор неправильно понимала чувства отца. Скорее всего, его грыз стыд, а не одиночество. Потому-то он и не просил помощи. И он так вспылил, когда Рика сообщила, что не сможет прийти, вовсе не из-за того, что разозлился. Скорее, ему было стыдно за себя — за то, что в этой жизни он может положиться лишь на дочь, но и та от него отворачивается.

На прошлой неделе Рэйко вернулась под утро и рассказала о своей встрече с Рёске. «Мы поужинали вместе и погуляли по улочкам Нака-Мэгуро. Похоже, ему стало спокойнее, когда он своими глазами убедился, что я в порядке. Представляешь, он расплакался. Хотя вокруг было столько людей… Я тоже — только не смейся — немного поплакала. Давно мы не выбирались вместе с Рё поесть куда-нибудь. На обратном пути он позвал меня в отель, и я согласилась. Странное чувство. Мы с ним редко проводили ночи в отелях — последний раз еще до свадьбы, несколько лет назад. Когда мы оказались в постели, супружество, наш дом, желание иметь детей — вдруг все это отошло на второй план. Рядом со мной был мужчина по имени Рёске. Глупо, наверное, да? Всего-то другое пространство», — с какой-то досадой поведала Рэйко. Наконец-то она вновь начала походить на саму себя. «Но все равно подход к жизни моих родителей мне не по нраву, — сказала она. — Эта идея о том, что заниматься сексом с женой или супругом скучно… Аж в дрожь бросает. Но, возможно… Возможно, мои родители и правда искренне считали, что для них это лучший способ сохранить счастливый брак».

«Все же в чем-то они с Рэйко похожи», — подумала Рика. Рэйко хотела сбежать не от Рёске — она хотела вырваться из тесных рамок представлений об идеальной семье, которые сама же и установила для себя. А Рика в юности страшилась не самого отца, а квартиры, в которой тот жил. Грязь и пожелтевшие обои казались ей отражением его беспросветной тоски. На самом деле все куда проще: отец был слишком неорганизован, чтобы самостоятельно убирать свое жилье, вот и все. Но в своем воображении Рика раздула проблему до небывалых масштабов. Сама нарисовала себе апокалиптическую картину. И упивалась болью от самобичевания. Ведь пока она винит себя — она не забудет отца. А значит — не будет плохой, бесчувственной дочерью.

Переверни она тогда тело отца — может статься, что выражение лица у него оказалось бы вполне мирным. Действительно ли отец ненавидел Рику и ее мать, действительно ли держал на них обиду? Впрочем, даже если так — сейчас Рика готова была это принять.

— Даже если мне придется провести последние годы в одиночестве, я не буду ни на кого злиться. И не буду никого ждать. Лучше куплю продукты и приготовлю то, что мне хочется. А потом мирно умру в своей чистой уютной квартирке.

Рика зашагала к выходу с кладбища. Перед отъездом она решила зайти в кафе у моря, где состоялось первое свидание родителей. Говоря про отца, мать часто мрачнела, но когда рассказывала о том свидании, всегда выглядела счастливой. До ушей вновь донесся далекий корабельный гудок.

Рика уже успела привыкнуть к тому, что ее частенько вызывают в застекленный уголок шефа. Хотя редко это происходило прямо с утра.

Рика больше не задерживалась на работе до поздней ночи. В последнее время она приходила на работу к восьми, а вечером уходила домой. Количество ее официальных рабочих часов не поменялось, и на всех совещаниях она появлялась, поэтому никто не делал ей замечаний, хотя в издательстве было принято дневать и ночевать. Сейчас она работала над статьей о проблемах, с которыми сталкиваются молодые матери после рождения ребенка, — было важно сохранить интерес к еженедельнику со стороны женщин, которые стали покупать «Сюмэй» благодаря материалу о Кадзии Манако.

— Мне в руки попала статья, которая скоро выйдет в издании конкурентов, — сказал шеф. — Через пару дней они ее опубликуют на развороте. Прочти сейчас, чтобы быть готовой. — Он протянул Рике факс.

Стоило ей увидеть заголовок, как перед глазами все поплыло

«Эксклюзивное интервью с Кадзии Манако! Правда о ее отношениях с несчастным в браке отцом! Откровения перед вторым этапом апелляционных слушаний. Интервью в „Сюмэй“ — пустая ложь? Что за странную любовь питает журналистка из „Сюмэй“ к Манако?»

Тело стало ватным, руки и ноги обмякли, слегка потяни — и отвалятся. Не в силах выдавить из себя ни слова, Рика притянула стул и села, не ощутив толком ни веса тела, ни опоры. Пытаясь осмыслить ситуацию, сглотнула, чтобы увлажнить пересохшее горло, и вчиталась в текст помельче, следующий за заголовком. А ведь где-то в глубине души она предчувствовала, что случится нечто подобное.

Интервьюер — мужчина пятидесяти с лишним лет — заявил, что он был любовником Манако, а теперь они поженятся.

— Я слышал его имя, но лично с ним не знаком, — сказал шеф. — Он предлагал статью разным издательствам, кроме нашего, разумеется, и продал тем, кто дал самую высокую цену. По слухам — большой чудак. Бывший сотрудник крупной газеты. Доставил на работе немало проблем — ему до сих пор закрыт вход во многие места.

Рика машинально кивнула. Иероглифы перед глазами дрожали и разбегались, словно стая мошек.

«Эта женщина из „Сюмэй“, кажется, питает ко мне какую-то странную любовь. Она подражала мне во всем, начиная от стиля жизни и заканчивая едой. Она с энтузиазмом расследовала все обстоятельства моей биографии, начиная с детских лет. И при этом явно переступала всякие границы журналистской этики. Только представьте: она даже рассказывала мне о своей сексуальной жизни! Наверное, хотела продемонстрировать, насколько доверяет мне, но ведь если подумать — это уже на сексуальное домогательство тянет».

— То, что здесь написано, — правда?

Рика уткнулась взглядом в свои ботинки. Она давно за ними не ухаживала, и на кожаной поверхности появилась сеть мелких трещинок.

— Правда, — едва слышно ответила она и, даже не поднимая глаз, уловила, как тяжело вздохнул шеф.

Читать дальше не хотелось, но иероглифы бежали перед глазами.

«Назойливое любопытство этой женщины, конечно, доставляло мне неудобства, но я ее не виню, пусть она и написала субъективную, лживую статью, куда от моего лица впихнула собственные взгляды и убеждения. Мой адвокат сказал даже, что я могу подать на нее в суд за клевету, но я этого делать не стану — лучше уж расскажу правду в этом интервью. Я ведь понимаю: одинокая закомплексованная журналистка просто питала ко мне неразделенные чувства. Вот и описала Кадзии Манако, которую хотела увидеть, чтобы самоутвердиться и получить признание. Таких недалеких эгоистичных женщин в мире пруд пруди. Ну и пускай. Все равно никто, кроме моего мужа, не сможет понять и описать меня правдиво. Со мной такое уже много раз бывало. Мною восхищались, меня идеализировали, пытались со мной сблизиться, а когда я не отвечала на чувства взаимностью, вдруг начинали обвинять во всех смертных грехах и чудить так, что диву даешься. Я надеюсь, все уже прекрасно понимают, что я не отнимала ни у кого жизнь. Не знаю, что терзало моих покойных поклонников, но все они скончались по естественным причинам, не имеющим ко мне никакого отношения».

Нападки на Рику были лишь началом. Дальше Манако сделала совершенно сенсационное заявление. Она намекнула на то, что смерть ее отца могла быть самоубийством.

«Я раньше никому об этом не рассказывала. На самом деле утром в день его смерти я приехала в Ниигату. Домой не заходила, но встретилась с отцом в отеле. Там я рассказала ему, что лгала о своей жизни в Токио, что на самом деле я содержанка и отказываться от такого образа жизни не собираюсь. Мы поссорились: оба распалились и перестали следить за словами. Я тогда наговорила лишнего и очень жалею об этом. Сказалось и то, что отец жил в постоянном стрессе из-за несчастливого брака. Он ужасно рассердился и дал мне пощечину. Дело тут не в разочаровании, а в банальной ревности ко мне как к женщине. Любовь отца ко мне отличалась от обычной любви к детям. Мы были духовно близки, почти как возлюбленные. Мать, кстати, всегда ужасно ревновала меня к отцу. А отец наверняка почувствовал себя отвергнутым и преданным, когда узнал, что я состою в отношениях с другими мужчинами. Думаю, он вполне мог решить расстаться с жизнью из-за этого».

Рика была бы рада посмеяться над ее заявлением: мол, ну и фантазерка эта Манако… Но она слишком хорошо помнила странную атмосферу в доме семьи Кадзии. Пыльную комнату с засушенными букетами и плюшевыми игрушками, и то, как еще три дня после поездки кожа зудела, словно по ней ползают невидимые насекомые.

Голову наполнили мрачные мысли.

«Вполне возможно, что мне осталось недолго жить. Но ощущение близости смерти делает мою любовь к мужу лишь сильнее. Он очень добрый и надежный человек. Для него это первый брак, но он воспитывает осиротевшего родственника как собственного сына. Я так рада обрести семью. Муж — один из немногих избранных, кто способен увидеть и понять настоящую меня, без всяких предубеждений и иллюзий».

Из горла вырвался сухой кашель. Рика наконец собралась с мыслями, но стоило только представить, что ее ждет впереди, как дыхание перехватило. Она ощущала себя так, словно по ней прокатилась лавина.

Было самодовольно считать, что она разобралась в прошлом Манако, поговорив с ее матерью и сестрой. Рика ведь и правда не уделила должного внимания отношениям Манако с отцом. Причем не потому, что посчитала это не стоящим внимания. Она подсознательно избегала этой темы из-за того, что та была связана с тьмой в ее собственной душе. В итоге она лишь скользнула по поверхности, так и не погрузившись глубже. Неясно, как много правды в громком заявлении Манако. Зато предельно ясно, что ответственность за невнимательность к этой части истории лежит на Рике целиком и полностью.

— То, что тут написано, сильно расходится с реальностью. Я просто пыталась ее разговорить, вот и все, — с трудом смогла выдавить из себя Рика. Она дошла до конца статьи, где говорилось, что Кадзии собирается при помощи мужа писать мемуары.

— Я прекрасно знаю, как добросовестно ты выполняешь свою работу, и понимаю, что за человек Манако. К тому же я сам настоял на том, чтобы ты продолжила работать над статьей. Но неважно, что думаю я. В ближайшее время ты окажешься в центре внимания. И какое-то время точно не сможешь разъезжать по городу и собирать материалы, как прежде. Придется взять перерыв. И подготовиться к тому, что методы работы тебе придется сменить. А пока что можешь ступать домой.

Голос шефа звучал как никогда мягко. Рика молча склонила голову в благодарственном поклоне, а затем поспешно покинула издательство, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Ей срочно нужно было увидеться с Манако. В груди еще теплилась слабая надежда, что все это какое-то недоразумение.

Электричка, такси. Стараясь отключиться от любых мыслей, Рика направилась к зданию тюрьмы. Все вокруг казалось нереальным, словно по ту сторону экрана телефона.

В приемной Рика просидела два часа, но ее так и не вызвали в комнату свиданий.

Когда она вышла, яркие солнечные лучи уже вовсю разогревали черный асфальт. Только ступив на проезжую часть, Рика заметила, что цвет светофора сменился на красный. Прямо на нее неслась машина. Сердце перестало стучать, а тело застыло, отказываясь подчиняться.

Вслед за визгом тормозов мир вдруг перевернулся. Солнечное сплетение прожгла боль. Перед глазами пронеслось огромное синее небо, и щека коснулась горячего асфальта. В глаза полетела пыль, а потом на периферийном зрении замаячил алый — Рика не сразу поняла, что это ее кровь. Правую руку и ногу охватила жгучая боль, она такую никогда не испытывала прежде. Сквозь рубашку и порванные колготки просвечивала кожа. По вибрации асфальта Рика поняла, что сбившая ее машина, постояв на месте, уезжает прочь. Оцарапав скулу об асфальт, она кое-как доползла до тротуара, кашляя от песка, который никогда не замечала тут прежде. Взгляд зацепился за втоптанную в асфальт серую жвачку.

Только когда под руками появилась трава, Рика подняла голову и увидела, что у дорожного ограждения стоят цветы в стеклянной банке. Вполне возможно, что погибший тут человек был убит Манако… Или кем-то вроде нее.

Свернувшись на земле, Рика осознала: вот так и умерли все жертвы Манако. Умерли после того, как она растоптала все, что было им дорого. Настало время признать это. Кадзии Манако — убийца. Не так важно, убивала она своими руками или опосредованно. Несомненно одно: в душе этой женщины таилась ненависть ко всем вокруг. Но Рика не осознавала этого, пока сама не попала под удар. Да, она виновата в своей невнимательности, но если бы не Манако, Рика бы не ушла в себя настолько, чтобы переходить дорогу на красный. Наверняка любовники Манако перед смертью испытали то же самое потрясение. И скорее всего, новоиспеченный муж Манако рано или поздно тоже испытает его.

Робея, Рика осторожно ощупала тело. Обнаружила, что колени и локти разодраны, вздрогнула и поспешно отвела взгляд от розовой плоти. К испачканным в крови кончикам пальцев пристал мелкий сор. А ведь в детстве она всегда равнодушно смотрела на болячки, без тени страха, словно это вовсе не ее тело… Ее вдруг охватило чувство, что время вокруг замедлило свой ход. Теплый асфальт показался уютным, словно пол родного дома: так хорошо и спокойно было на нем лежать. Синее небо, опускаясь, мягко обволакивало тело. Хотелось свернуться и уснуть прямо тут.

В поле зрения вдруг появились тонкие лодыжки в синих джинсах и белые кроссовки.

— Как вы?

Рика подняла голову. На нее обеспокоенно смотрела молодая женщина с ребенком. Легкий полосатый джемпер, здоровый розовый румянец, золотисто-карие глаза — она излучала благополучие и стабильность. Несмотря на полуобморочное состояние, Рике вдруг захотелось расспросить ее о том, каково это — растить ребенка по соседству с тюрьмой.

За спиной женщины трепыхалось на ветру белье, вывешенное на балконе жилого дома. Такая обыденность…

— Давайте я вызову полицию… — Наклонившись, она внимательно оглядела Рику. — А лучше, наверное, скорую.

Рика с трудом села и постаралась прикрыть разбитые колени — ей не хотелось пугать мальчугана лет пяти, прячущегося за спиной матери.

— Все в порядке, простите. Я сама виновата, не посмотрела на светофор. Похоже, ничего не сломано, так что я лучше доеду до дома на такси и там уже сама обработаю ссадины.

— Хорошо. Но вам не стоит сейчас слишком активно двигаться. Я поймаю вам такси. Вы далеко живете?

— Нет, не очень. Я правда в порядке. Простите за беспокойство…

— Да что вы, не стоит извиняться. Мой сын вот постоянно в синяках ходит. Глаз да глаз за ним. Не успокоится, пока с кем-нибудь не подерется.

Женщина говорила нарочито беззаботно — наверное, старалась отвлечь Рику. Достала из сумочки влажные салфетки и протянула ей. Затем повернулась к дороге и стала голосовать.

— Корочки будут…

Прозрачные, словно родниковая вода, глаза мальчика были прикованы к ссадинам Рики. Ребенок совершенно не выглядел испуганным: в том, как он, затаив дыхание, смотрел на нее, проглядывала скорее… Зависть? Рика удивленно моргнула.

— Перестань! — строго сказала мать. — Простите. Он ужасно любит сковыривать корочки с болячек. Представляете, даже у друзей пытается сковырнуть.

Голые ноги мальчика и впрямь все были в розоватых шрамах — видимо потому, что он не давал болячкам заживать.

Мальчик прошептал Рике на ухо, словно секретом делился:

— Корочки очень вкусные.

Рика с изумлением уставилась на мягкое, нежное личико ребенка. У бордюра остановилось такси. От всего сердца поблагодарив женщину, Рика залезла на заднее сиденье.

В салоне сильно пахло ароматизатором. Пожилой водитель бросил на нее осторожный взгляд через зеркало. Чтобы не запачкать сиденье кровью, Рика вытащила носовой платок, намереваясь стирать капли. Мать с сыном приветливо замахали ей, а Рике едва хватило сил кивнуть им напоследок. Когда такси пересекло реку, Рике показалось, что громада «Небесного дерева», телевизионной башни, заваливается прямо на нее. Она зажмурилась и, кажется, ненадолго отключилась.

Примерно через полчаса такси доехало до большого супермаркета поблизости от дома Рики — в нем была и аптека. Стараясь не думать о том, как она выглядит, Рика купила антисептики, бинты и пластыри. При мысли о еде начинало тошнить, но нужно было запастись продуктами. Вряд ли у нее найдутся силы, чтобы пойти в магазин в ближайшее время, а обращаться за помощью к друзьям не хотелось — не хотелось, чтобы они утешали ее, говорили что-то подбадривающее. Стоило подумать о грядущих одиноких ночах, как в груди зашевелился страх. Рика поспешно огляделась по сторонам, надеясь отвлечься на что-нибудь, и ее внимание привлек свет откуда-то из глубины супермаркета.

Толкая перед собой тележку, а скорее, опираясь на нее, она добрела до стенда с молочными продуктами, и взгляд сразу остановился на знакомых коробочках с синим логотипом. Кто бы мог подумать, что элитное французское масло Échiré будет продаваться в обычном магазине. Да еще и по цене меньше тысячи иен за килограмм. Более того, на полках полно других брендов. Масло — какое хочешь: сладкосливочное, кислосливочное, соленое, несоленое… А ведь еще пару месяцев назад масло было сложно отыскать и продавали одну пачку в руки. Все меняется с поразительной скоростью.

Какое-то время Рика потрясенно стояла в круге белого света, льющегося с полок.

Впервые за десять лет жизни в своей крохотной квартирке Рика заметила, какой тут странный потолок: низкий и давящий. Все вокруг вдруг стало неустойчивым, словно карточный домик. Да еще казалось, что стены сближаются, сокращая пространство, вот-вот схлопнутся. Рика закрыла глаза. Спать не хотелось совершенно, но и поднять себя с кровати было непосильной задачей. Точнее, вставать не было желания.

Шеф дал ей неделю отпуска, на четвертый день должно было состояться занятие в «Салоне Миюко».

Рика долго колебалась, но в итоге решила пойти, причем одна. Рэйко написала ей: «Я за тебя беспокоюсь, давай пойдем вместе», но Рика настояла, что сопровождающие ей не нужны.

Когда она нажала кнопку домофона и робко назвала свое имя — ненастоящее, из динамика послышался мягкий голос мадам:

— Вас ведь зовут не так, да? Прошу, ступайте домой.

— Простите, могу я хотя бы тетрадь вам вернуть?.. — обливаясь холодным потом, пробормотала Рика.

— Оставьте ее себе. И пожалуйста, не приходите сюда больше. Оставьте нас всех в покое. Вашей подруге тоже передайте: мы не желаем вас видеть, — ледяные фразы, а фоном — звенящая тишина, в которой легко читалось презрение женщин, которые сейчас стояли рядом с мадам.

Какая изощренная месть… Интересно, с какого момента Манако начала планировать все это?

Прошлым вечером Рика с опаской вбила свое имя в поисковик браузера. Как и ожидалось, ее захлестнул поток грязи. Интервью, которое она недавно давала по работе, когда горел номер, загрузили на сайт издательства, и теперь ее фотография расползлась по Сети.

Рику поразило, что критиковали не то, что она рассказывала о своей работе, а ее фигуру и внешность. Она не считала себя «жирдяйкой» и «неряхой», и уж точно не ожидала прочитать что-то подобное. Истеричные комментарии трубили о том, что женщине, работающей в паблике, нельзя так запускать себя. И вообще женщина, пренебрегающая макияжем, одетая кое-как, к тому же такая толстая, наверняка страдает какими-то отклонениями. Толстая? А что же Манако? — Манако стала героиней: сколько в ней смелости, уверенности в себе, даже тюрьма не сломила эту роскошную женщину. На форумах также делали предположения, что Рика влюбилась в Манако и пыталась самоутвердится за ее счет, а гремучую смесь обожания и ненависти к Манако породили ее, Рики, комплексы.

Больше всего задевало то, что резкие высказывания критиков далеко не всегда были беспочвенными. Да, Рика не обращала особого внимания на свою внешность, да, она поправилась, да, на каком-то этапе она подпала под обаяние Манако, возможно, стала смотреть на мир ее глазами… Рика всегда считала себя толстокожей, равнодушной к тому, что о ней думают другие, но теперь вдруг выяснилось, что это не так — просто она никогда еще не сталкивалась с таким ядовитым негативом. С каждым новым прочитанным комментарием голова болела все сильнее — вот-вот расколется, внутри все горело, однако она не могла оторваться от экрана, сидела и читала все эти гадости.

Когда первая волна нападок осталась позади, на душе стало как будто легче. Чем больше ее обсуждали и критиковали, тем менее личными начинали казаться эти пересуды. Ее «я», ее чувства, воля, само ее существование словно исчезали и превращались в очередной эпизод «дела о подозрительных смертях в Центральном Токио». Рика постоянно сидела за компьютером, и из-за этого нервы обострились до предела. Настолько, что она не хотела никого видеть. Отправила сообщения самым близким, что по обстоятельствам, связанным с работой, не может пока выходить на связь. Рика чувствовала: рядом с близкими все ее внутренние блоки пойдут трещинами, и, потеряв контроль над эмоциями, она развалится на части. На рабочие письма, а их в ящике скопилось немало, она тоже не отвечала. С таким подходом и до увольнения недалеко, но это ее нисколько не тревожило.

Но о деле Манако она все равно думала. Скорее всего, Кадзии Манако не удастся избежать пожизненного срока. Новое обстоятельство — случайно обнаруженная запись Ямамуры — большого веса не имеет. Судьи особой симпатии к Манако не испытывают, и по здравом размышлении, новое интервью этой женщины только расставит точки над i: интриганка ни перед чем не остановится, чтобы добиться своей цели.

И все равно Рике было больно. Она не могла понять, почему жертвы Манако не обратились за помощью, когда были загнаны в угол. Что это за гордость такая, когда речь идет о твоей жизни? Сестра Ямамуры — разве она осталась бы в стороне? Сама Рика всегда была уверена, что непременно будет искать поддержки, если случится что-то экстраординарное. Случилось. И теперь она забаррикадировалась у себя в квартире, ковыряя болячки и в прямом, и в переносном смысле. Стоило подумать о том, что Рэйко или Синои, которые знали о всех ее шагах в деле Кадзии, увидят, в каком она состоянии, как внутри все сжималось, а кожу обдавало жаром. И Рэйко, и Синои приняли протянутую Рикой руку помощи, но, возможно, это они поддерживали ее все это время, а не наоборот. Рике было стыдно, хотя она понимала, что не должна испытывать стыда.

Прошел еще один день и еще. Даже в беззаботные школьные годы Рика не проводила столько времени вот так, ничего не делая. Если подумать, у нее и хобби-то толком нет. В животе было пусто, но есть не хотелось; лишь потому что «надо», она запихивала в себя какие-то йогурты, купленные в супермаркете.

Рика перевернулась на другой бок, подтянула колени к груди, и ее пальцы коснулись чего-то шершавого. Ага, болячка. Затянутая коричневой корочкой, которую так и хочется содрать. Рика уткнулась взглядом в коленку. Подумала, что болячка похожа на зажаристый бекон. Неслучайно тот ребенок заявил, что корочки вкусные. Так и есть, она и сама в детстве и корочки сдирала, а потом тянула в рот, и ногти грызла с упоением. А как-то во время похода засунула в рот камушек из любопытства. Мать заметила и в панике заставила выплюнуть.

Рика подцепила корочку ногтем, всю содрать не получилось — только кусочек. Она внимательно его рассмотрела. Темная, запекшаяся кровь. Отец пытался покончить с собой, но не получилось: он умер «естественным путем», хотя вряд ли так можно назвать инсульт. И все же кровь натекла на пол. Рика — папина дочка, у них даже кровь одной группы. И внешность, и склонность к полноте, и неумение заботиться о себе — во всем она похожа на отца.

Она осторожно куснула корочку. Вкус железа и почему-то пота. Коленке вдруг стало горячо. Опустив голову, Рика обнаружила, что по ноге стекает струйка крови. Зря она расковыряла болячку. Рика вдруг заметила, что в комнате темно. Не как ночью, но все равно темно. А сколько сейчас вообще времени?

Надо встать и сменить испачканную простыню. Она резко поднялась, и в глазах потемнело, пришлось постоять немного, опираясь о спинку кровати, потом подошла к окну и открыла его. В лицо ударил неожиданно теплый ветер. Подышав, Рика направилась в кухню. Нужно что-нибудь съесть. Пусть аппетита и нет, нужно восстанавливать силы. В холодильнике обнаружилась только пачка масла. Рика отрезала от бруска тоненькую пластинку и положила на язык. На мгновение языку стало холодно, но затем масло согрелось и растаяло, увлажнив пересохший рот. Рике было приятно, а масло, как всегда, поразило богатством вкуса — еще одно доказательство того, что она еще жива, раз ощущает вкус.

Да, она похожа на отца, но она — другая. Она нашла в себе силы встать с кровати, она способна найти себе еду. Способна ощущать вкус еды. И на помощь сможет позвать. Пусть это будет эгоистично, неправильно, пусть она забудет о гордости — не важно.

В контактах телефона Рика нашла имя, которое не вычеркнула только потому, что они были связаны по работе. Терять ей нечего, и даже получить отказ не страшно, решила она, и дрожащими пальцами набрала сообщение в Line.

«Извини, ты не мог бы привезти чего-нибудь поесть? Если не получится — можешь не отвечать».

Чтобы восстановиться, ей предстоит долгий и утомительный путь. Преодолеть его получится лишь маленькими шажочками, выставляя перед собой небольшие цели и достигая их. Первой цели она достигла — переступила через свою гордость и позвала на помощь.

Рика сама не знала, сколько пролежала на кровати, пока не раздался звонок в домофон. Она открыла глаза и взглянула на часы: одиннадцатый час, и теперь уже совсем темно. Стоило приподняться, как живот скрутило. Рика сморщилась от острой, колющей боли. Изо рта наверняка пахнет, однако времени приводить себя в порядок, а уж тем более убраться в комнате уже нет.

Она включила свет и как была, в домашних шортах, пошла открывать дверь.

Мужчина, стоящий на пороге, вдруг показался ей незнакомцем. Полотенце, накинутое на полноватую шею, тесная футболка с фотографией улыбающейся девушки-айдола.

— Сегодня был выпускной концерт Мегуми. Я прямо оттуда, не успел переодеться, — пояснил Макото.

Рика хотела переспросить: «Она же тебе не нравится больше?» — но промолчала.

Макото разулся и пошел в кухню. Из рюкзака торчал край бумажного веера с фотографией Мегуми и логотипом группы. Он принес молоко, яйца и готовую смесь для блинчиков. Взял с полки кастрюльку, перелил молоко, высыпал смесь и разбил яйца. Все очень по-деловому.

Ему можно ничего не объяснять. Рика пробормотала: «Спасибо» и рухнула обратно на кровать. Самое простое действие — открыть дверь — отняло последние силы. Сквозь полудрему она слышала, как венчик бьется о стенки кастрюли. Вскоре разнесся сладкий аромат. Есть по-прежнему не хотелось, и к тому же Рика не понимала, почему Макото выбрал именно блинчики. Но она была благодарна за то, что он готовит для нее.

— Я в таком состоянии, что никого, кроме тебя, не решилась позвать, — сказала она. — Понимаю, это эгоистично, учитывая наше расставание… Но мне нужно было твое чувство дистанции. Без него видеть сейчас кого-то просто невыносимо.

Хлопнула дверца холодильника. Может, он ее не услышал?

— О, замечательно. У тебя есть масло, — послышался голос Макото.

«Пшшш…» — звук плавящегося на сковородке масла. И сразу насыщенный аромат — ни у растительного масла, ни у маргарина нет такого.

— Ты ведь читал ее интервью, да? — снова заговорила Рика. — Я так перед тобой виновата. За то, что рассказала Манако про ночь в отеле…

Не оборачиваясь, Макото мягко перебил ее.

— Конечно, читал. Сначала я удивился и разозлился. Я ведь еще тогда заподозрил что-то такое. Ты сама назначила встречу, и я подумал: уж не собирается ли «Сюмэй» сделать специальный выпуск, посвященный сексу? Такой уж ты человек. У тебя вся жизнь завязана на работе. Но я и сам такой же, поэтому мы и сошлись.

— Да уж… Мы совсем ничего не обсуждали.

Рика облегченно выдохнула — Макото не держит на нее зла. От пыльного воздуха в носу засвербело.

— Будь мы любовниками до сих пор, я бы, наверное, тебя не простил, но ведь уже все иначе. Кстати, помнишь, я рассказывал, как в детстве позавидовал другу, у которого мать печенье пекла? Моя старшая сестра тогда пожалела меня. Купила смесь для блинчиков и приготовила мне. Сказала, это несложно, если все делать точно по инструкции на коробке. Ты мне как-то, на День святого Валентина, кекс испекла. Считай мои блинчики запоздалой ответной благодарностью.

— Как-то… Не так уж и давно это было, всего три месяца назад, — уязвленно заметила Рика.

— И правда. А такое ощущение, будто годы прошли. И твоя квартира, когда я зашел, показалась мне из далекого прошлого…

— В конце «Маленького черного Самбо» злые тигры превратились в масло, и мать Самбо испекла лепешки… Интересно, она подмешивала масло в тесто? Или просто смазывала сковородку? А может, она блинчики испекла?

Бормотание Рики растворилось в шелесте вентилятора и шипении масла — похоже, Макото ее теперь точно не услышал. Шлеп — перевернул он блинчик.

Наконец Макото подошел к ней с тарелками. Идеально круглые блинчики-панкейки красивого рыжеватого цвета. Прямо как на картинке. Сверху поблескивает кленовый сироп, и он, конечно же, полил блинчики сливочным маслом. Рика благодарно кивнула.

— Приятного аппетита.

Она подцепила вилкой блинчик — он оказался очень легким, сразу видно, что тесто хорошо вымешано. Золотистое подтаявшее масло сбежало на тарелку. Рика откусила и старательно, через силу, задвигала челюстями. Живот забурчал. Вкус наполнил рот, а значит, самое худшее позади.

Но аппетита так и не появилось, после четвертого укуса, сдерживая тошноту, Рика отложила вилку.

— Знаешь… — тихо пробормотала она, — это как будто сумо в одиночку. Пока я бродила вокруг Манако и пыталась подступиться, сама не заметила, как растоптала все, что ценила. Еще и близких ранила. Неудивительно, что Манако всегда выходит победительницей. Наверное, со временем людей вроде нее будет становиться все больше, а таких, как я, — все меньше, пока мы не вымрем совсем. Естественный отбор.

Рика была уверена, что Макото тут же ответит — как всегда прямо, так что и не придраться, — но он молчал. И заговорил, только когда Рика впихнула в себя еще один кусочек блинчика.

— Мегуми… Ну, айдол, которая мне нравится…

Да, Мегуми. Имя этой девушки было написано на футболке Макото.

— Я думал, что к сегодняшнему концерту она приведет себя в норму, но она выглядела еще пышнее, чем раньше. И при этом казалась очень радостной, так замечательно улыбалась. Концерт получился прекрасный. Ты была права… Я говорил, что она мне разонравилась, потому что все вокруг ее критиковали. Мне было страшно признаться в симпатии к девушке, над которой все смеются, и самому таким образом стать объектом насмешек. Потому и я решил отступиться.

Сначала Рика опешила, но затем отпустило. Единственное, ей хотелось бы знать, обсуждал ли это Макото с другими поклонниками группы. Да нет, конечно же не обсуждал.

— А еще я чувствовал себя покинутым, — продолжил он. — Мегуми менялась, становилась совсем другим человеком, и как же надежды, которые на нее возлагались? Однако сегодня она выглядела такой… глаз не оторвать. Наверное, я глупости говорю, да?

— Все нормально, — с улыбкой ответила Рика и подумала о том, что у Макото, видимо, тоже были проблемы, забыть о которых ему помогало увлечение подростковой группой и этой юной девочкой. Почему же она не поняла этого раньше? Почему была такой невнимательной к нему?

— Я очень рад, что сходил на концерт. Он точно останется в истории группы. Но если бы не тот наш разговор, я бы не пошел туда. Так что спасибо.

Рика снова улыбнулась.

— Что-то я не поняла, ты подбодрить меня пришел или рассказать о любимой группе?

— Ладно, мне пора, — засобирался Макото. — Вот это тебе. — Он вытащил из рюкзака диск Scream. Послушай, песни у них действительно хорошие.

Макото бросил виноватый взгляд на немытую посуду, но Рика покачала головой.

— Все в порядке. Спокойной ночи. Прости, что сдернула тебя вот так. И спасибо тебе. Блинчики были очень вкусными. А музыку я обязательно послушаю.

— Я бы хотел забрать у тебя свою одежду, ту, что осталась… — замялся Макото. — Прямо от тебя я на вокзал поеду — собираюсь на полуостров Босо на пару дней. Понимаешь, туда едет Мегуми с группой.

Рика уточнила: «Ничего, что не стираная?» — и достала из шкафа шорты и футболку Макото. Надо было раньше вернуть.

Макото обулся в дверях и помахал ей перед уходом. Рика помахала в ответ. В комнате вновь воцарилась тишина. Пахло Макото. Но это уже не вызывало никаких чувств.

Вполне возможно, он пришел потому, что хотел поделиться с кем-нибудь впечатлениями после концерта. Выговориться. Но даже если так — Рика была ему признательна. То, что когда-то они проводили ночи вместе, осталось в другой жизни. Если Макото вдруг попросит о помощи — Рика тут же помчится на зов, что бы ни случилось. Ведь скорее всего и его впереди ждет одиночество.

Она вернулась в комнату и запустила диск на ноутбуке. На глаза попался недоеденный блинчик. Он уже остыл и выглядел не таким вкусным. Рика взяла его руками и откусила кусок. Рот наполнил резковатый вкус химического подсластителя, который не чувствовался, пока блинчики были горячими. И вдруг язык коснулся кусочка застывшего в тесте прохладного сливочного масла. Рика широко распахнула глаза, пораженная неожиданно нежным солоноватым вкусом и мягкой текстурой. Точно. Растаявшее масло быстро застывает и возвращает форму.

Мысленно Рика пересчитала вкусы и ароматы, которые не познала бы, если бы не встречалась с Кадзии Манако. Как ни крути, встречи эти были не бесполезны.

Опустив взгляд, Рика обнаружила, что на коленке наросла новая корочка. Ей вспомнилось, как молодая мамочка рассказывала про своего сына: он лезет со всеми в драки и пытается сковырнуть корочки с чужих ссадин.

Очень похоже на Кадзии Манако: та тоже готова вступить в драку и подмять под себя оппонента. И Манако тоже большая любительница сдирать чужие корочки. Ну ничего, корочки на коленках и локтях — признак того, что Рика постепенно восстанавливается. Сама она не будет их сдирать.

Растекшееся по блинчику масло, остыв, оставило на его поверхности белые полосы, похожие на хвост кометы. Масло не теряет своего вкуса, так что все в порядке.

Песня, льющаяся из динамика, оказалась необыкновенно энергичной. Рике казалось, что комната наполнилась влажным теплом джунглей. Она закинула в стиральную машину скопившиеся грязные вещи и запустила ночной режим. Тихое бормотание машинки переплелось с бойким девичьим голоском.