Масло

7

Такие тонкие, что кажется, можно переломить их руками, как сладкое безе… Лодыжки незнакомой девушки напомнили Рике о конфетных гусях из «Ночи на галактической железной дороге»[60].

Окна первого этажа синкансэна располагались на уровне платформы, и Рика невольно загляделась. Плотные колготки и хлипкие, не по сезону, туфельки… Владелица точеных ножек — лица ее Рика не могла разглядеть — растерянно топталась на месте, видимо, пыталась понять, куда идти. Интересно, какая она внешне, эта девушка? Рике захотелось обхватить тонкие лодыжки пальцами. Сама она такой хрупкости была лишена.

Наконец неизвестная девушка определилась с направлением и удалилась. Рика с сожалением проводила ножки взглядом, посмотрела на собственные ноги в толстых колготках и грустно усмехнулась. Она вняла предупреждениям Кадзии, внимательно промониторила прогноз погоды в Ниигате и выбрала для поездки массивные, высокие ботинки до колен, которые делали ее и без того располневшие ноги похожими на мужские.

Рика не стала раскрывать коллегам из «Сюмэй» причины своей четырехдневной рабочей поездки. В курсе был только шеф редакторского отдела. Едва услышав, что ей удалось добиться согласия Кадзии Манако на эксклюзивное интервью, он тут же загорелся и предложил всяческое содействие, включая оплату расходов.

— Какая ты молодчина! Наверняка статья привлечет внимание читательниц! Ты правда сумела так хорошо поладить с Манако, что она болтает с тобой обо всем, кроме убийств? О, так выходит, ты и поправилась в последнее время потому, что собирала материал? Потрясающее рвение. Я впечатлен.

Такая форма похвалы нагоняла тоску, но если Рика возьмет интервью у Манако, скорее всего, именно шеф будет доводить до ума ее материал перед публикацией. Похоже, убедить его сделать упор на личные воззрения Манако, а не на детали преступления, будет непростой задачей.

Рика открыла баночку виски с содовой и сделала глоток, наслаждаясь полузабытым ощущением свободы. К семье Кадзии Манако она отправится завтра утром, а сегодняшний день ничем не занят. Сердце плясало от одной только мысли, что можно провести в поезде целых два часа наедине с собой.

Синкансэн пришел в движение. Задумчиво глядя в окно на пробегающие мимо здания, Рика убедилась, что сзади никто не сидит, и откинула спинку кресла. Но тут над ухом неожиданно послышался знакомый голос:

— А вот и я!

Первое, что увидела Рика, обернувшись, — знакомые колготки. Кто бы мог подумать, что обладательницей тонких ножек окажется Рэйко.

Со времен работы в пиар-компании ее подруга привыкла к коротким командировкам, однако в этот раз у нее было на удивление много вещей. Чемодан на колесиках, да еще и объемная дорожная сумка. Ненакрашенное лицо Рэйко, утонувшее в шарфе, казалось совсем юным, почти детским.

— Ничего, что я навязалась?

— Все в порядке, я рада повидаться. Давненько мы не выбирались никуда.

Рэйко размотала шарф и сняла пальто. До Рики донесся нежный аромат — от других людей она такого ни разу не слышала.

— В Ниигате холодно и снег идет. Ты не легковато оделась? — осторожно спросила Рика, старясь, чтобы вопрос не прозвучал как упрек.

— Все в порядке. Я ведь в Канадзаве выросла, так что к холоду привычнее тебя буду. Удобную обувь тоже захватила, и одежды у меня с собой много.

Рэйко ловко убрала чемодан и сумку на багажную полку и села рядом. Вагон был полупустым: лишь группка из четырех пожилых женщин наискосок от них да нескольких мужчин-одиночек — видимо, командированных.

Рика украдкой бросила взгляд на свои ноги. В сравнении с ножками Рэйко они и правда выглядели почти как у слонихи. Угловатость Рэйко была заметна даже сквозь свитер, а кожа казалась белой до прозрачности и такой тонкой, что это вызывало беспокойство. Пожалуй, ее можно было принять за подростка. Или все дело в том, что сама Рика поправилась, и от этого ее восприятие изменилось?

Когда Рика написала Рэйко, что собирается съездить на родину Манако, чтобы встретиться с ее семьей, подруга тут же прислала ответ:

«Я хочу с тобой. Во сколько у тебя поезд? Напиши заодно номер места и название отеля, где собираешься остановиться. Я закажу бронь».

Рика тут же выложила все детали поездки. Уже потом у нее появились мысли, что Рэйко станет помехой… Но подруга больше не писала, и Рика решила, что та просто так спросила, не собираясь ехать. И вот Рэйко сидит рядом с ней, а Рике хочется ее коснуться — вдруг она растает, как дым.

— А Рёске не возражал?

— Нисколько. Пожелал нам хорошей поездки. Кстати, я на всякий случай вчера сделала себе визитки.

Рика округлила глаза, когда увидела карточки в руках Рэйко.

— Фотограф?

— Ага! Притворюсь фотографом, когда пойду с тобой к семье Кадзии.

— Ну и шуточки у тебя, — улыбнулась Рика, надеясь замять тему, однако Рэйко была невозмутима.

— У меня со времен работы в пиар-отделе осталась хорошая камера. Если кто-то из членов семьи Манако откажется говорить при посторонних, я найду, чем заняться. Но, Рика, можно сопровождать тебя хотя бы там, где мое присутствие не вызовет вопросов?

— Это не очень удобно… Я ведь ни начальство, ни сестру Манако не предупреждала, что со мной кто-то будет…

— Послушай, Рика, скажу прямо: если ты будешь продолжать в том же духе, толкового материала у тебя не выйдет. Боюсь, твое интервью только укрепит образ Кадзиманы, который уже создали СМИ. Оно, конечно, привлечет внимание поначалу, но не больше.

Город за окном убегал все дальше и дальше. Свет ламп в вагоне неожиданно начал казаться слишком резким.

— Ты слишком восхищаешься Манако и даже не пытаешься увидеть больше, чем она хочет показать, — продолжала Рэйко. — Нужно абстрагироваться от ее точки зрения и взглянуть объективно, чтобы добиться правды, которую она не хочет признавать.

Хотя Рика слушала Рэйко с бесстрастным выражением лица, в душе она злилась. Не на Рэйко, которая разложила все по полочкам, а на саму себя — ведь подруга была права.

— Кстати, а ты уже решила, где мы будем ужинать? Приедем-то уже в девять вечера. Давай зайдем в ресторанчик, который я присмотрела? Он недалеко от вокзала, и там можно попробовать местную кухню. Ночью очень холодно, так что лучше выбрать что-то заранее, чтобы далеко не ходить. Давай я забронирую нам столик к приезду?

Рэйко выбирает, Рика следует за ней. Так повелось еще со времен студенчества. Однако Рика знала: подчиняясь Рэйко, порой можно открыть совершенно новые горизонты, которые она никогда бы не обнаружила самостоятельно.

— Надо проверить, есть ли этот ресторан в списке Кадзии…

— Список? Покажешь?

Рика достала блокнот со списком ресторанов и блюд местной кухни, которые Манако советовала попробовать. Рэйко быстро пролистала его.

Воспоминания Манако о малой родине в основном относились к ее школьным годам, еще до отъезда в Токио, и некоторые рестораны, указанные в списке, уже закрылись. Но Рика все равно хотела по максимуму обойти те, что остались, и попробовать побольше упомянутых блюд. Торт пралине, который в Ниигате подают во время важных событий вроде свадьбы или совершеннолетия, рулет с изюмом и масляным кремом, екан с грушей, местное сливочное масло компании «Садо», чистое рисовое сакэ «Кэнсин», вафли со сливочным маслом, которые можно поесть только в фирменном кафе при йогуртовом заводе, донбури с большой отбивной из ресторанчика в исторической части города, о-дзэн в глиняных горшочках… Рика с Рэйко стали горячо обсуждать, куда сходить, «снежная страна» начинала казаться все ближе и роднее.

За окном синкансэна проносились белеющие во тьме поля и горы вдали. Безжизненные пейзажи навевали тревогу, казалось, что сердце медленно погружается в холодную бездонную пучину.

Когда они вышли на безлюдном вокзале, их окутал едва уловимый запах влажного песка и сырости. В носу засвербило, мысли потяжелели и спутались. Возможно, все дело во влажности, но холод Ниигаты отличался от токийского. Он нагонял дрему и был по-своему даже приятным. Казалось, если вот прямо сейчас кожа потрескается и хлынет кровь, — ничего не заметишь. Веки, затылок, кончики пальцев — каждая часть тела, которой касался холодный воздух, теряла чувствительность.

— Хорошо, что дорога без пересадок. И хорошо, что ты забронировала столик в ресторане, — пробормотала Рика. Губы двигались с трудом.

Они с Рэйко поспешили к выходу в город. Магазинчики с сувенирами на вокзале уже не работали; на постаменте одиноко высились статуи трех обнаженных девушек — как указывалось в путеводителе, композиция называлась «Три грации»; постеры рекламировали местный алкоголь и сасаданго[61]. Ничего особенного, на первый взгляд.

Ресторанчик располагался напротив эскалатора на выходе. Официантка в самуэ[62], по виду студентка, проводила их к огороженному ширмами столику. В зале царила полутьма, только композиция из метелок мискантуса и полки с бутылками подсвечивались белесым светом. Рика заказала сакэ «Симэхарицуру» и рис, Рэйко — омусуби[63] с икрой. Также они попросили официантку принести им что-нибудь из местных блюд, и та предложила им сашими из слегка обжаренного морского окуня — сытное блюдо с насыщенным сладковатым вкусом. Перед началом трапезы чокнулись: чашечка сакэ и чашечка горячего чая ходзи столкнулись с легким звоном.

Алкоголь приятно согрел горло и онемевшие губы, солнечное сплетение налилось теплом. Рика потянулась к горке сверкающего белого риса в пиале, а Рэйко впилась в завернутый в нори омусуби. Обе блаженно прикрыли глаза. Каждая рисинка отчетливо ощущалась на языке, челюсти превратились в ненасытную машину для перемалывания пищи. Вкус риса дополняли соленья из тыквы «осинко», маринованные сливы и бледно-розовая икра тарако.

Рэйко довольно пробормотала:

— Все же без еды человеку никуда…

— Ага. Некоторые говорят, что если пьешь сакэ — другие углеводы уже не нужны, и я даже завидую тем, кто в состоянии придерживаться такого принципа… Но мне этого не понять. Извините, можно еще риса? — обратилась она к официантке, протиравшей соседний столик.

— В последнее время ты ешь с таким аппетитом, просто загляденье, — с улыбкой заметила Рэйко.

— Да уж… Знаешь, сколько сейчас вешу? Пятьдесят шесть килограммов! В холод двигаться совсем не хочется, а аппетит еще больше усиливается.

Вместе с рисом им принесли украшенную икрой похлебку ноппэ из корнеплодов и камабоко в бульоне — еще одно местное блюдо. Из груди Рики вырвался довольный вздох.

— Помнишь, ты как-то говорила о золотой середине?

— О золотой середине?.. А, про кулинарию, да?

— И про нее тоже. Чтобы добиться золотой середины, надо пробовать разное и узнавать различные вкусы. Но, похоже, чем больше пробуешь, тем сложнее держать себя в узде. Мне свою золотую середину пока найти не удается. — Рика выпила еще сакэ. — Ох, ну и холодно сегодня. Надо будет хорошенько выспаться, чтобы завтра были силы.

Рэйко окинула ее рассеянным взглядом. «Наверное, уже махнула рукой на попытки вразумить меня», — усмехнулась про себя Рика, но подруга неожиданно произнесла:

— Знаешь, я тебе завидую. Ты так в себе уверена. Сейчас на тебя радостно смотреть. Похоже, ты уже нашла свою золотую середину. И еще… Вообще-то при твоем росте нормальный вес — шестьдесят килограммов.

Капля сакэ попала не в то горло, и Рика закашлялась.

— Серьезно? Есть такие приятные стандарты, при которых я еще и больше, чем сейчас, могу весить?

— Загляни на сайт Японской медицинской ассоциации, — со смешком ответила Рэйко. — Глупо все это. Такое ощущение, что японцы тянутся за худобой даже не потому, что хотят стать красивыми, а… — Она запнулась. Из омусуби в ее руках выглядывали алые икринки, и в каждой из них отражалась маленькая Рэйко. — Знаешь, мне стыдно об этом говорить, но когда смотришь на человека, который не ограничивает себя и не загоняет в угол в угоду правилам, ощущаешь странное раздражение… Прости, что я как-то укорила тебя за лишний вес. Нет никакого лишнего веса. Просто при виде новой тебя — такой умиротворенной, такой расслабленной — мне стало беспокойно. Неловко признаваться, но мне просто не хотелось терять тот твой образ, который сложился с юности.

Рэйко опустила голову.

— Все в порядке, не переживай, — сказала Рика, хотя и удивилась ее словам. — А меня вот всегда поражало, как ты остаешься худенькой при том, что любишь поесть вкусно. Это врожденное?

— Вовсе нет. В переходный возраст я ужасно поправилась. Пришлось разбираться в диетологии и учиться есть, подсчитывая количество калорий.

Об этом Рика не знала. Ей было сложно представить полную Рэйко.

— Надо же… Ты молодец, как всегда. Но все же… В последнее время я за тебя переживаю. Ты все худеешь и худеешь — стала как девочка.

Рика запереживала, правильно ли подобрала слова, однако Рэйко тепло улыбнулась.

— Питаюсь я как обычно. Может, просто с возрастом стало сложнее набирать вес? Да и, планируя беременность, я сейчас ем исключительно здоровую пищу, то есть не то, что раньше, и от алкоголя совсем отказалась — это тоже сказывается… Чувствую я себя хорошо, и со здоровьем у меня все в порядке.

Соленый кальмар великолепно дополнял рис, и вторую порцию Рика прикончила в два счета. Она отложила палочки.

— Я подумала над тем, что ты сказала мне в синкансэне. На самом деле ты попала в яблочко. Я и сама заметила, что, когда вступаю в диалог с Манако, полностью подчиняюсь ей. Как будто я — ее тень. И, как ни стараюсь, вижу только то, что она сама хочет показать. — На душе стало легче, стоило произнести это вслух.

Третью чашку риса Рика брать не стала, но, пожалуй, съесть бы смогла.

— Таким женщинам, как Манако, хочется чувствовать свое превосходство, — улыбнулась Рэйко, подцепляя палочками тамагояки. Улыбка вышла невеселой. Глядя куда-то в пустоту, она продолжила: — Но знаешь… У нее та же проблема. Видеть лишь то, что ты сама хочешь видеть, означает закрывать глаза на то, чего ты видеть не хочешь. Тебе не приходило в голову, что на самом деле Манако — куда более слабый и неуверенный в себе человек, чем кажется? Мне кажется, во многом ты сильнее ее.

Рика смотрела на Рэйко не отрываясь. С того момента, как подруга внезапно материализовалась в поезде, ее не отпускало странное чувство нереальности. Словно Рэйко — не живой человек, а дух-хранитель, принявший человеческий облик.

— Возможно, ты понимаешь Манако лучше меня, — прошептала она.

Рэйко уже набрала воздуха, чтобы ответить, но промолчала, уткнувшись взглядом в алкогольную карту ресторана.

Рика посмотрела на экран пикнувшего телефона и обнаружила сообщение от Макото: «Не простудись там. Позвони, как будет время».

На десерт они полакомились сочными ниигатскими грушами редкого сорта Le Lectier, а затем отправились в отель. Площадь перед вокзалом была засыпана снегом, темное ночное небо над головой казалось очень высоким. Разогретая съеденным и выпитым кожа снова начала неметь от холода.

Зарегистрировавшись в отеле, они поднялись на лифте на пятый этаж. Едва зайдя в номер, Рэйко тут же направилась в ванную, сполоснула ее и начала набирать горячую воду. Номер был скромным: две кровати, разделенные тумбочкой, маленький холодильник, трельяж и шкаф. На полу — слегка потертое зеленое ковровое покрытие.

Пока Рэйко принимала ванну, Рика подключилась к вайфаю. С Макото она так и не связалась.

Наконец пришла ее очередь залезть в ванну. Горячая вода мягко пощипывала кожу. Путь от вокзала до отеля занял считаные минуты, и все равно тело успело задубеть, права была Манако: Ниигата — это не Токио.

За занавеской Рэйко чистила зубы.

— Водичка такая приятная, да? А ужин был ужасно вкусным, — сказала Рика.

— Ты, кстати, потом не сразу спускай воду, — отозвалась Рэйко. — И дверь ванной оставь открытой — комната быстрее прогреется.

Когда Рика, вытирая мокрые волосы, вышла из ванной, Рэйко в пижаме лежала на кровати и читала.

— Я попросила принести увлажнитель воздуха, — сообщила она.

Действительно, на тумбочке между кроватями стоял маленький аппарат, дышащий белым паром, благодаря чему воздух в комнате не казался сухим. Волосы Рэйко пахли тем же шампунем, что и у нее, и от этого на душе стало тепло.

— Я поработаю немного, — сказала Рика. — Тебе не будет мешать настольная лампа?

— Слушай… Наверное, зря я с тобой увязалась, да? — Тихий голос Рэйко был едва различим в полутьме. — Знаешь, у нас с Рёске… уже давно нет близости.

Рика сидела спиной к кровати и не видела лица подруги, и это оказалось кстати. Избегая смотреть в зеркало, чтобы не увидеть отражения Рэйко, она осторожно спросила:

— Из-за споров о лечении?..

— Нет. Все куда раньше началось.

Почему это не вызывает удивления? У Рики было такое чувство, будто она знала это. Как давно? Может быть, с тех пор, как побывала у Рэйко с Рёске в гостях… Нет, даже раньше…

Рэйко продолжала говорить — слова срывались с ее губ, словно вода из переполненного сосуда.

— Это началось, когда я в позапрошлом году бросила работу. Мы оба были уверены, что это правильное решение, но, наверное, мое стремление забеременеть слишком сильно давило на него. Из-за этого ничего и не выходит, несмотря на все мои походы к врачам. Я надеялась, что если буду стараться, то и Рёске воодушевится, но… Чем больше я прикладывала усилий, тем больше он отдалялся от меня. Представляешь, он делал вид, что даже если секса у нас нет, все равно что-то может выйти. Наверное, он думает, что ложь, как в сказке, может стать правдой, главное, притвориться получше… Не мне смеяться над патологической лживостью Манако, если рядом со мной живет не менее лживый человек. В итоге все стало казаться таким фарсом, что я перестала ходить в клинику…

Рика замерла. Это явно не тот разговор, где можно поддакнуть — мол, «понимаю» или «нелегко тебе». Сочувствие, разгорающееся у нее в груди, наверняка ранит Рэйко.

— Понимаю, Рёске тяжело. Я слишком давила на него своим желанием завести ребенка с тех пор, как бросила работу… Мы много разговаривали и сейчас разговариваем. Обычно говорят, что все проблемы от нехватки общения в семье, но в нашем случае это не так. Но здоровы ли наши отношения? Стал ли Рёске плохим мужем? Или это я схожу с ума? Ведь у нас все должно получиться, если вернуть близость… Правда, я уверена…

Рэйко горько усмехнулась, дыхание стало прерывистым, как будто она сейчас заплачет, голос звучал все тише — казалось, вот-вот растворится в воздухе.

— Я не люблю обсуждать такое, ты и сама знаешь. Я не умею проявлять инициативу… Мне все это сложно. Твоя Манако просто поражает — свести с ума такое количество мужчин… А я вот как ни стараюсь, даже одного-единственного мужа не могу соблазнить.

Рика не могла поверить. Рэйко всегда так отчаянно противилась сложившимся в обществе порядкам, и в итоге стала их пленницей. Стены комнаты начали сжиматься, давить на плечи.

— Ты была права. Не надо было мне так легко отказываться от любимой работы. Но я никого не слушала… Вот и наделала глупостей…

Сидя спиной к подруге, Рика чувствовала, что та плачет. Это были тихие, без всхлипов слезы. Слезы сожаления и отчаяния.

— А ведь времени остается так мало… Мне уже за тридцать. Годы идут, идут, идут, и ничего не происходит. Кадзии Манако не отказалась от планов выйти замуж и родить детей… А ведь ей пожизненное грозит. Как ей удается сохранять такой оптимизм? Я так устала ждать Рё с работы, сидеть в пустом доме, вот и увязалась с тобой… Я правда не хотела тебе мешать. Прости. Завтра я подожду тебя тут, не пойду с тобой.

— Рэйко, я…

И почему в последнее время Рике было так страшно прикасаться к Рэйко? Ведь потерять ее куда страшнее. Рика присела рядом и, крепко обняв подругу, зарылась лицом в ее волосы. Они пахли так сладко, сама Рэйко была такой теплой, что ее монолог казался придуманным.

— Спасибо, что попросила увлажнитель воздуха. И за то, что приготовила мне ванну. Если б не ты, я бы точно простудилась. Ты так заботишься о других… находиться рядом с тобой — это счастье, и для Рёске тоже.

Тело Рэйко казалось таким хрупким, почти бесплотным — сложно было поверить, что оно способно зачать новую жизнь.

Какое-то время они лежали в обнимку, пока Рэйко не пробурчала: «Фу, ты такая тяжелая», на что Рика фыркнула: «Да ну тебя», и обе рассмеялись.

Когда Рика проснулась, Рэйко уже не было в номере — на тумбочке лежала написанная торопливым почерком записка: «Я пошла завтракать». Рика умылась, почистила зубы, привела в порядок волосы и накрасилась. По давней привычке пробежалась глазами по ленте новостей в ноутбуке и проверила почту. С удивлением обнаружила письмо от Китамуры — тот хотел о чем-то с ней посоветоваться (надо же!), — но пока решила не отвечать.

В ресторане на первом этаже Рэйко невозмутимо пила кофе. Все остальные посетители были мужчинами — скорее всего, в Ниигату приехали по делам. Рика с гордостью отметила, что на ее подругу то и дело с интересом поглядывают. Завтрак за тысячу двести иен по типу шведского стола был самым обычным — разве что разнообразие приправ и соусов к рису шло в плюс. Рис в рисоварке сверкал в лучах утреннего солнца.

Усевшись напротив Рэйко, Рика с наслаждением принялась за завтрак: рис оказался ароматным и вкусным, а тамагояки — сладкими и хорошо подрумяненными. Поднимаясь за добавкой, она бросила Рэйко:

— Ты ведь поедешь со мной? Пожалуйста. Я уже спросила, могу ли взять с собой фотографа, и сестра Манако ответила, что не против.

— Забудь про вчерашний разговор, ладно? Я позволила себе лишнего…

— Не в этом дело. Мне кажется, ты действительно способна заметить то, что я сама могу упустить. Прошу как журналист. Репортаж — моя ответственность, так что и в редакции не будут возражать.

Рэйко коротко кивнула. Глаза у нее были немного красные. Она поспешно, словно сбегая, отправилась в номер за камерой. Рика съела еще риса и вызвала такси — до Ясуды так проще всего добраться.

Когда они вышли из отеля, водитель такси, мужчина лет пятидесяти, стоял у машины. Сквозь облака над головой проглядывало голубое небо.

— Мы не торопимся, можно ехать не спеша, — сказала Рика, садясь в салон. — И по объездной, пожалуйста.

Она назвала адрес, и водитель бросил на них любопытный взгляд.

— Туристы? В это время года у нас особо нечего смотреть…

На мокрый черный асфальт посыпался снег, снежинки тут же таяли.

— Как здорово, снег идет, а дороги чистые. — Рике хотелось перевести тему. — Это все благодаря реаген-там, да?

Постепенно она задремала — ночью нормально поспать не удалось. Разбудил ее тихий голос Рэйко:

— О, а это не школа Кадзии Манако?

Вид за окном успел смениться, теперь вместо домов тянулись белые поля. Все казалось необыкновенно ярким и чистым из-за снега, искрящегося в солнечных лучах. Здание школы, на которое указывала Рэйко, уже осталось позади. Впереди вдруг появились причудливо закрученные петли американских горок и колесо обозрения.

— Парк аттракционов? — поинтересовалась Рика, и водитель тут же ответил:

— Да, «Сантопия» называется. Но с ноября по март он не работает.

Когда они проезжали поселки, среди домов встречались старые курадзукури[64] — их темные стены с зарешеченными окнами вызывали тревогу.

— Здесь многие используют курадзукури под жилые помещения или магазины, — пояснил водитель. — Пейзаж, как в манге «Аяко» Тэдзуки Осаму, да?

Наконец они прибыли к месту назначения — небольшому скоплению домов, с трех сторон окруженных полями. Рика вышла из такси и тут же горестно воскликнула:

— Ого, как холодно! У меня сейчас уши и нос отвалятся.

— Да уж, токийские девочки те еще неженки, — засмеялась Рэйко.

Даже не сравнить с холодом, который продрал Рику до костей, когда она ходила есть рамен. Теперь она могла понять, почему Манако так легко заставила себя выбраться ночью из теплой, согретой мужчиной постели. Токийский холод для нее сущий пустяк.

Дом с табличкой Kajii занимал где-то тридцать пять цубо[65]. На площадке перед домом стояла старенькая «Тойота». Затаив дыхание, Рика осмотрелась, стараясь ничего не пропустить. Два этажа, окрашен в бледно-желтый цвет — такие дома есть и в пригородах Токио. На покатом козырьке над дверью скопился снег: кажется, вот-вот соскользнет вниз. Стоило Рике подумать об этом, как за спиной раздался глухой «бух» — пласт снега сорвался с электростолба. Из окна второго этажа на них смотрели мягкие игрушки. Огромный бежевый плюшевый медведь с блестящими глазами-пуговицами улыбался в пустоту.

Рэйко тихо заметила:

— Какой-то этот дом совсем обычный, да? Курадзукури, что мы по пути видели, и то интересней…

Они поднялись на крыльцо и нажали кнопку звонка. Дверь осторожно приоткрылась, и из дома выглянула тихая на вид женщина. Рика представилась первой. Затем настал черед Рэйко:

— Саяма Рэйко. Фотограф. Приятно познакомиться, — отчеканила она с коротким поклоном.

— Здравствуйте. Проходите… Дорога у вас выдалась длинная…

Седзи Анна, в девичестве Кадзии Анна, была совершенно не похожа на свою старшую сестру. Бесцветные губы, слегка припухшие веки, хрупкая фигурка… Черты лица невыразительные, но глаза смотрят живо. Рика знала, что ей двадцать восемь, но в свитере крупной вязки и длинной клетчатой юбке Анна вполне могла сойти за студентку. Только белизной и мягкостью кожи сестры походили друг на друга.

Рика и Рэйко разулись и оставили в прихожей верхнюю одежду. В манерах Анны и в том, как она разговаривала с ними, не чувствовалось настороженности, какая обычно бывает у людей, невольно ставших мишенью журналистов. Напротив — в том, как спокойно она вела себя, сквозило доверие.

Едва ступив в гостиную, Рика почувствовала, как ее охватывает ностальгия. Запах керосинового обогревателя напомнил о зимней часовне при школе для девочек. Просторная комната была хорошо прогрета. Пол застелен ковром с длинным ворсом, из мебели — пианино, стол со стульями, диван под кружевным покрывалом, стеклянный журнальный столик и плазменный телевизор на стене. Не то чтобы в гостиной царил беспорядок, но было пыльно, а стопки журналов тут и там, мягкие игрушки и множество комнатных растений разной высоты наводили на мысль о том, что ни мать, ни младшая сестра Манако не стремились создать уют. Впечатлительная Рэйко тихо кашлянула.

— Сестра так часто пишет о вас в письмах, что у меня чувство, будто мы давно знакомы. Я рада встрече. В последнее время журналисты оставили нас в покое, признаться, мы устали от них…

Анна усадила Рику и Рэйко за обеденный стол. Выцветшие подушки на стульях казались бесформенными и прохудившимися. Стол покрывала блестящая клеенка в мелкий цветочек. Из огромного поттера женщина налила кипяток в заварочный чайник.

— Манако часто неправильно понимали. В нашем сообществе она сильно выделялась. Только я с ней и ладила. — В серьезном голосе Анны слышалась толика гордости. — Но она вовсе не такая, как ее рисуют СМИ. Манако всегда была заботливой, она не могла отказать тем, кто на нее полагается, — привыкла вести себя как старшая. Все те мужчины… они любили мою сестру, и мне кажется, что ей не хватало духу отвергнуть их чувства, вот в итоге все и затянулось. А может, какая-то женщина приревновала Манако и подставила ее? — Крылья носа Анны мелко подрагивали.

Отогревшись, Рика подумала, что в гостиной даже жарковато. Несмотря на важность разговора, она никак не могла сбросить с себя сонливость.

— Скажите, а ваша мама…

— Она спит на втором этаже. Я предупредила ее, что вы придете, но она больше не хочет встречаться с журналистами. В последние несколько лет у нее начались проблемы со спиной, и она редко выходит из дома. Хорошо еще, что я здесь…

Рика удивилась. Мать Кадзии Манако — примерно ровесница ее матери — раньше не отказывалась от интервью. Она с удовольствием и даже какой-то гордостью вещала о своих методах воспитания. С чего бы это она вдруг замолчала?

Чайный сервиз явно был парадный. На белых стенках чашечек виднелись блеклые коричневатые следы. К чаю Анна предложила рисовые крекеры в целлофановой пачке: такие продаются в супермаркетах по всей Японии.

Рика снова оглядела комнату. На пианино давным-давно никто не играл. На крышке беспорядочно громоздились фарфоровые фигурки: видимо, сувениры из поездок, кокэси[66] и прочая мелочь. Ковер на полу выглядел пыльным, ворс протерся и вылез. Тем не менее чувствовалось, что у каждой вещи в этой комнате есть свое место, и малейшая попытка переставить что-то тут же вызовет возмущение.

Комнатные растения были здоровыми: густая листва, яркая зелень… Должно быть, за ними хорошо ухаживали, раз они даже в холодную зимнюю пору выглядят прекрасно. В том, как были разложены журналы и расставлены игрушки, тоже проглядывалась какая-то логика….

Рика бросила короткий взгляд на раздвижную дверь из непрозрачного стекла в торце комнаты. Может быть, мать Манако за ней?

Затем внимательно рассмотрела большую старую фотографию в рамке на пианино. На ней две девочки в теплых лыжных костюмах — одна постарше, другая еще совсем маленькая — возились в снегу на фоне зимних гор. Взгляд старшей, крепко сбитой и высокой, был устремлен прямо в камеру.

— Это вы с сестрой?

— Да. Манако тут в третьем классе, а мне всего два года. Сестра всегда была главной во всех наших играх, — с ностальгией улыбнулась Анна.

— Выглядит она старше…

— Да, Манако очень быстро росла. Кажется, где-то в этом возрасте у нее началась менструация.

— В девять лет? Как рано…

Рика попыталась вспомнить, сколько ей было, когда пришли первые месячные, но не смогла. Одиннадцать? Двенадцать? В средней школе и бедра, и грудь у нее еще были плоскими, созревание задерживалось, но ее это не слишком беспокоило. Скорее наоборот, радовала возможность подольше оставаться тоненькой, когда девочки вокруг уже обзавелись женственными округлостями.

Рэйко получила разрешение переснять фото для архива. Пообещав, что оно не будет опубликовано, она достала из сумки большую камеру со вспышкой.

— Уже в то время сестра плохо ладила с матерью. Думаю, мама просто не знала, как себя вести с так быстро взрослеющей дочерью. Мама у нас очень активная, деятельная и по-мужски резкая. Нас с Манако она любила одевать как мальчиков. Неожиданно проснувшаяся женственность Манако приводила ее в замешательство. Сестра и сама со временем стала холодно общаться с матерью, но благодаря отцу это не сильно бросалось в глаза — он умел сглаживать углы. Манако с папой поразительно хорошо ладили — настолько естественно, что мне и в голову не приходило ревновать ее к нему.

Окинув комнату беглым взглядом, Рика нигде не обнаружила фотографий родителей Манако и Анны. Скорее всего, их убрали подальше после смерти отца семейства.

— А, точно, — Анна хлопнула себя по лбу рукой. — Манако просила меня, чтобы для начала я сводила вас в молочное хозяйство по соседству.

— Молочное хозяйство?

— Манако с детства дружила с нынешним владельцем хозяйства Акиямой. Они и в старшей школе в одном классе учились. С ранних лет мы были частыми гостями в их доме, как-то даже ходили смотреть на рождение теленка. Отец считал, что это важный опыт. Идемте, хозяйство всего в пяти минутах пешком. А после можно будет на могилу отца зайти. Сестра просила, чтобы я сводила вас и к нему тоже.

Видимо, Анна вела себя так уверенно благодаря полученным от Манако инструкциям. Рика подумала мельком, что и сама, наверное, так выглядит, когда выполняет указания Манако.

Судя по тому, как спокойно Анна вышла на улицу, холод ее не сильно беспокоил. Она быстро зашагала по заснеженной тропе — снег поскрипывал под ее ногами. Рика и Рэйко поспешили следом.

Мороз снова пробрался под одежду. В носу засвербило. Больше всего Рике хотелось вернуться в разогретую комнату — пусть даже пыльную и неуютную. Все мысли крутились вокруг желания оказаться в тепле. На фоне гор впереди высилось колесо обозрения «Сантопии». Как Рика ни старалась представить, чем жила Кадзии Манако, у нее ничего не получалось.

Когда они приблизились к молочной ферме, послышалось мычание, а ветер принес запах шерсти и чего-то вроде схватившегося сыра. Потом к этим запахам добавился сладковатый аромат сена. Анна, Рика и Рэйко надели бахилы и прошли в хлев. Запертые в стойлах молочные коровы настороженно замычали при виде гостей. То ли из-за дыхания коров, то ли из-за системы обогрева в хлеву было тепло.

— Эй, привет, это я, Анна! Привела гостей из Токио! Рику и Рэйко! — крикнула женщина вглубь помещения.

Тут же раздался низкий мужской голос.

— Здравствуйте! Акияма, рад знакомству. Я уже слышал про вас. Хотите, проведу экскурсию? В такую погоду на улице особо не погуляешь…

Раз Акияма учился в одном классе с Манако, ему было где-то тридцать пять. Крупный, высокий мужчина разительно отличался от коллег-ровесников Рики, хотя ей сложно было сформулировать, чем именно. Кожа у него выглядела на удивление белой, а нос и щеки — румяными. Из окруженного щетиной и мелкими морщинками крупного рта при каждом выдохе вырывались облачка пара.

— Фермы Агано называют колыбелью молочного хозяйства Ниигаты. Наши коровники открыты для экскурсий: мы хотим, чтобы люди больше знали о фермерском быте, — начал Акияма объяснение, вышагивая вдоль стойл. Рика и Рэйко шли следом. — В последнее время таких небольших хозяйств, как наше, все меньше и меньше — многие не хотят продолжать дело родителей. К тому же японцы стали покупать меньше молочных продуктов. С рисовыми полями та же проблема. В моду вошли диеты, и многие теперь избегают углеводов и молочки.

У Рэйко порозовела шея: она была в восторге от лекции, всегда любила учиться и узнавать новое. Рика вздрогнула, увидев, как одна из коров неестественно выпучила глаза. Заметив ее удивление, Акияма объяснил:

— У коров угол обзора шире, чем у людей, — они могут видеть то, что сзади. А еще они спят с открытыми глазами.

Коровы стояли неподвижно — только носы подрагивали, словно были самостоятельными живыми существами.

— Для того чтобы молоко было постоянно, телки должны рожать раз в год. Поэтому они почти всегда беременные — мы используем искусственное осеменение. Хотите погладить корову?

Действительно, животы многих коров были раздутыми. Рика украдкой бросила взгляд на Рэйко, однако та была поглощена созерцанием нового для нее мира.

— Ух ты, какая горячая!

Рэйко восторженно провела рукой по спине коровы: карамельной с пятнами. Рика последовала ее примеру. Сквозь короткую шерсть отчетливо прощупывался позвоночник — он выступал так сильно, что, казалось, косточки вот-вот пробьют шкуру. У Рики никогда не было домашних питомцев, поэтому ей все было в диковинку.

— А вы знаете, что у коровы четыре желудка?[67]

— Целых четыре?!

Ноги телок выглядели тонкими и изящными — даже не верилось, что они поддерживают такие массивные тела.

Акияма предложил им угостить коров и вручил по пучку сена. Робея, Рика сунула сено корове под нос, и та тут же вырвала его из рук. Рика отпрянула, испугавшись, что корова ее укусит. При мысли о том, что еда — единственная радость в жизни этих животных, ей стало грустно.

Рэйко кормила корову спокойно, протягивая сено небольшими пучками.

— Быков для искусственного осеменения мы ищем через каталог. Стараемся выбирать тех, у кого хорошая родословная.

Совсем как у людей… Мужчин тоже в основном оценивают по материальному состоянию и положению в обществе. Взгляды Манако на любовь, о которых она заявляла в зале суда, по-своему логичны, если иметь в виду потомство.

— А вот эту корову мы собираемся отправить на конкурс красоты.

— Ого, такие и для коров устраивают?

— И правда, настоящая красавица, — заметила Рэйко, оценивающе посмотрев на номинантку. Рика особой разницы между коровами не увидела.

— У нас восемьдесят молочных коров. В таких больших стадах всегда формируется иерархия. Мы специально отправляем животных на совместный выпас, чтобы они сами определили, кто главнее. Это помогает сплотить стадо. Иерархия в стаде вовсе не означает что-то плохое, наоборот, она помогает избежать столкновений.

Несколько коров подали голос, но уже не так обеспокоенно, как прежде. Наверное, встреча с незнакомцами их взволновала — Рике это чувство было знакомо.

В голову пришли тигры из книжки про Самбо, которые сражались за звание лучшего и в итоге сгинули. Вот оно — самцовое воплощение самолюбия. Женщины обычно стремятся избежать бессмысленных столкновений. Стремятся обозначить свою территорию и границы своего «я». Выстраивают невидимые границы и подчиняются невысказанным правилам. «Тут твоя территория — и из уважения к этому я не буду за нее заступать. Но в обмен и ты не посягай на мою», — безмолвно заявляют они друг другу и так оберегают свое местечко в мире. Но так, конечно, поступают только мудрые женщины.

— Главной в стаде не обязательно становится самая большая или самая красивая корова. Размеры тут не самое важное, — продолжал фермер.

— А что самое важное? — спросила Рика.

— По правде говоря, никто толком и не знает. Но ведь и у людей так: в отношениях женщин между собой черт ногу сломит.

Рика заметила, как корова, которую Акияма считал красавицей, отбирает сено у соседки по стойлу.

— Мы очень тщательно поддерживаем чистоту и внимательно относимся к качеству корма и воды. Все это влияет на вкус молока. Между прочим, молоко изначально сделано из крови.

— Никогда бы не подумала, — ахнула Рэйко.

Так-так-так, и молоко, и сливки, и масло — все эти вкусные вещи, белые или желтовато-белые, со сладким запахом, когда-то были кровью животных… Каждая фраза Акиямы цепляла и ошеломляла. Что-то в голове Рики начало складываться. Да уж, не зря Манако так настойчиво хотела показать ей это место.

— Не желаете попробовать подоить корову? — спросил Акияма и поставил ведро под вымя. Пока Рика усаживалась на маленький стульчик, он встал позади коровы, чтобы подстраховаться и придержать задние ноги. Вдруг да лягнет?

С опаской Рика протянула руку к вымени. Соски оказались шершавыми и скользкими. Сначала Рика не поняла, с какой силой нужно сжимать. Стиснула слегка, но ничего не вышло. Тогда она приложила усилие, и белая струя молока звонко ударилась о дно ведра.

Если считать Кадзии Манако женщиной, которая просто любит поесть, ее характер не понять. Возможно, все дело в сливочном масло, продукте из коровьего молока. Масло никогда не было для Манако лакомством — она считала его самым необходимым в рационе. Для нее масло было тем, без чего невозможно жить, как невозможно жить без крови.

Рика поморщилась — от животного пахнуло характерным запахом с примесью железа. Что это — кровь? Нет, молоко было белым, просто у нее разыгралось воображение. Но если развить эту тему? Молоко изначально сделано из крови, сказал фермер. Хорошо, пусть так, но тогда не является ли масло, в которое превратились тигры из сказки, просто метафорой? Джунгли были залиты кровью после спора о том, кто лучше и сильнее, и белое на самом деле было алым. В воображении вспыхнул образ: менструальная кровь, хлынувшая между ног девятилетней Манако, заливает Ясуду и Агано, течет к Ниигате, окрашивая все в алый цвет.

Может быть, мужчины Манако поубивали друг друга? Они ведь были соперниками. Да, их характеры не вяжутся с подобным, но ревность — страшная сила, и она одинаково овладевает сердцами как мужчин, так и женщин.

Мацумото, Ниими и Ямамура, скончавшиеся один за другим. Кадзии Манако встречалась с ними одновременно. Уж не узнали ли они каким-то образом о существовании друг друга? Рика представила, как эти трое вьются вокруг Манако, словно тигры вокруг дерева. Раскручиваются все быстрее и быстрее, пока не доходят до взаимоуничтожения…

Золотистый брусок масла на самом деле — сгусток крови… На мгновение Рике показалось, что молоко, льющееся в ведро, и правда начинает менять цвет.

Тут она поймала себя на том, что боится крови. С чего это, интересно? Но стоило только представить расползающуюся по земле алую лужу, как дыхание перехватило.

Бежевый ковер, испачканный кровью… И тело отца в центре. Именно Рика обнаружила его в квартире спустя три дня после смерти. Тогда она еще училась в средней школе.

Рика вдохнула запах навоза и молока. Почему бессвязные и неуместные воспоминания вечно тревожат ее в неподходящее время? С ней что-то не так. Смерть отца и дело Кадзии Манако никакого отношения друг к другу не имеют.

Между ног вдруг скользнуло что-то теплое и влажное, и по телу пробежала дрожь. Для менструации еще рано пока… Надо зайти в туалет и проверить, все ли в порядке с нижним бельем. Тут ведь наверняка есть уборная.

Неожиданно Рика вспомнила: первые критические дни начались у нее вскоре после смерти отца.

— Что с тобой, Рика? Какая-то ты бледная, — обеспокоенный голос Рэйко вернул ее в реальность. Коровы рядом пили воду, уткнувшись в свои поилки.

Вместе с Акиямой гостьи покинули хлев.

— Сейчас очень холодно, и чем больше коровы едят, тем гуще и слаще у них молоко. А летом оно, наоборот, получается освежающе легким. Советую вам попробовать горячее молоко — самое то для зимней поры. Моя жена угостит вас.

Дом Акиямы был сразу за коровниками. Они прошли не разуваясь в просторный коридор с земляным полом. В углу стояли велосипеды и шлифовальная машинка для риса. В целом помещение нельзя было назвать идеально прибранным, но оно казалось чище дома Кадзии. В кухне жена Акиямы подогрела для них молоко в ковшике на газовой плитке и разлила по бумажным стаканчикам.

— Сестра очень любила мороженое, которое делали на ферме, — обронила Анна. — Говорила, что оно напоминает ей густой десертный сыр. Но сейчас для мороженого, конечно, холодновато.

Взгляд ее был устремлен на закрытый ларек за окном, утонувший в снегу. Рика тоже посмотрела в ту сторону, и ей показалось, будто у ларька мелькнула тень маленькой девочки с уже наливающимся телом; девочка наблюдала за коровами, поедая мороженое.

— Ух ты, как вкусно! Оно будто с медом! — восхищенно воскликнула Рэйко, отпив из стаканчика. И действительно, горячее молоко оставляло теплое, солнечное послевкусие.

Пока Рэйко делала фотографии фермы, Рика решилась поговорить с Акиямой.

— Вы ведь с детства дружили с Манако, да?

Стоило упомянуть это имя, как дыхание Акиямы сбилось.

— У вас замечательная ферма…. Я журналист, работаю в еженедельном журнале. Чтобы о вашей ферме узнало больше людей, я бы могла написать о ней… А вы… Может быть, вы поделитесь со мной какими-нибудь воспоминаниями о Манако? Пусть это даже будет что-то мелкое и незначительное… Свяжитесь со мной по этому номеру, если появится желание поговорить. Я уезжаю послезавтра в половине шестого вечера, а до этого буду в Ниигате.

Акияма неловко принял визитку и быстро сунул ее в карман.

Солнечный вкус молока на языке исчез без следа.