8

Анна смахнула с надгробия пласт снега. Скользнув по гладкой каменной плите, он упал и рассыпался. Влажный гранит заблестел под лучами полуденного солнца, высветившими гравировку на камне: «Семейная могила Кадзии».

Маленькое кладбище располагалось в пятнадцати минутах пешком от фермы Акиямы, и отсюда отчетливо виднелась «Сантопия». Высоких домов тут не было, да и вообще домов было мало — одни бесконечные поля, и в ясные дни, а особенно зимой, когда землю покрывает сияющий на солнце снег, все видно как на ладони.

Бо́льшая часть могил скрывалась под снежными шапками: только некоторые были расчищены — наверное, семьи приходили сегодня на кладбище.

— Конечно, сакэ быстро замерзнет… Но это любимый напиток отца, и сестра просила меня принести его.

Анна достала из тканевой сумки пузатую бутылку сакэ «Кэнсин» и воткнула в снег, затем поставила в вазу хризантемы. Палочки благовоний никак не хотели разгораться, и ей пришлось раз за разом все с большим раздражением чиркать колесико зажигалки. Наконец тонкая змейка дыма заструилась в холодном воздухе, наполняя его тяжелым ароматом.

— Это было в две тысячи двенадцатом году, в феврале. Несчастный случай. Отец был на охоте на горе Хосю: охота — его давнее хобби… Поскользнулся на снежной тропе и ударился головой. Сестра с тех пор, как уехала в столицу, только один раз сюда приезжала — на его похороны. Но в Токио мы с ней периодически виделись. Довольно часто, чаще, чем во многих семьях сестры общаются. И с отцом она тоже в Токио встречалась, пока он был жив.

Вслед за Анной Рика и Рэйко сложили перед собой руки в молитвенном жесте и прикрыли глаза. Сияние чистого снега пробивалось сквозь сомкнутые веки. Зимний воздух выхолаживал кожу — даже ресницы, кажется, замерзли.

Рика осторожно спросила Анну, все еще погруженную в себя:

— Ваши родители познакомились и поженились в Токио, верно?

— Да, так. Они работали в маленькой компании в районе Синагава. Мама часто с гордостью рассказывала нам о начале их отношений. Отец — приятный в общении, эрудированный, настоящий джентльмен — был очень популярен среди женщин, и когда мама начала встречаться с ним, сразу стала объектом всеобщей зависти. Это уже потом между ними все разладилось… А когда они только познакомились, мама очень любила отца, и она до сих пор дорожит воспоминаниями о тех временах.

Анна накинула сумку на плечо и пошла к выходу. Стало теплее по сравнению с утренними часами, и дорога влажно заблестела. Снег под ногами теперь был не твердым, как фруктовый лед, а скорее рыхлым, словно щербет. Обувь начала промокать.

— А почему ваши родители вернулись сюда?

— Отец попал в неприятную ситуацию на работе, офисная служба ему осточертела. Да и здоровье дедушки ухудшилось, ему надо было помогать. Родители переехали сюда, когда моей старшей сестре было три года. А в Токио они жили в районе Футю.

Рика до двенадцати лет жила в Митаке и Футю хорошо знала, это было недалеко, но не стала об этом говорить.

Они разминулись с группкой школьниц в высоких сапогах и с ранцами за спиной.

— Судя по всему, ваш отец был прекрасным человеком. И ваша сестра всегда с таким удовольствием рассказывает о нем.

Губы Анны дрогнули в улыбке. Если присмотреться, они были той же формы, что у Манако.

— Наш отец был очень представительным. Настоящий джентльмен. Любил книги, хорошее кино, и уже на заре девяностых отлично разбирался в компьютерах. Параллельно со своим агентством недвижимости он занимался созданием сайтов. Например, сайты городского управления Агано и молочной фермы, где мы были, он делал. У него даже из-за границы были заказы. В округе его все очень уважали. Я обожала отца, но для меня он был слишком умным, и я часто не понимала его рассуждений… А вот сестра с ним часто и помногу беседовала. Они выглядели даже не как отец с дочерью, а скорее… — Анна не договорила. — Наверное, я могу понять, что мама слегка ревновала. Я слышала, как отец говорил сестре: «Ты не такая, как другие дети». Но я никогда не завидовала Манако. Все же у нас была большая разница в возрасте. Мне в детстве нравилось смотреть, как они с папой болтают обо всем на свете.

Анна с теплом говорила о сестре, и Рика находила это странным. Манако доставила столько проблем семье, но, похоже, молодая женщина совсем не держала на нее зла.

— О! А вот тут, где парковка, тут был дом дедушки. Все эти земли принадлежали ему, — воскликнула Анна, указывая на асфальтовую площадку где-то в шестьдесят цубо[68], выделяющуюся среди полей. На парковке под шапками снега стояло несколько машин, а сбоку торчал выцветший рекламный щит. Кажется, там была реклама «Сантопии», но сейчас едва можно было прочесть «Впереди…»

— Дедушка умер, когда я была в четвертом классе начальной школы, а через год и бабушка скончалась… Сестра была очень привязана к ней, и для нее это стало большой потерей. Думаю, поэтому она и перестала приезжать сюда из Токио.

Они подошли к дому. Стоило Анне открыть дверь, как в нос ударил запах керосиновой печки и залежавшей ся пыли. Повеяло теплом. Кажется, Рике это место начинало нравиться.

— Прошу прощения, могу я воспользоваться туалетной комнатой?

Обычно Рика старалась не вторгаться в личное пространство чужих людей, но тут не было выбора.

— Конечно, проходите вон туда.

Анна указала на дверь за гостиной.

В туалете сильно пахло ароматизатором. Рика спустила брюки и колготки, чтобы проверить, нет ли следов крови на трусах. По ляжкам пробежал холодок. Трусы были чистыми, и она облегченно выдохнула. Потом рассеянно огляделась по сторонам. На двери висел большой пучок сухих цветов. Коврик на полу и салфетка на держателе для бумаги были с одинаковым цветочным узором. Когда-то, наверное, ткань была бледно-розовой, но сейчас казалась скорее пепельной. Рика нажала на смыв, и по белому фаянсу полилась мутноватая голубая вода.

Она случайно задела плечом букет и, обернувшись, обнаружила на бачке унитаза большой коричневый лепесток. Подцепила его пальцами и на мгновение задумалась, а затем завернула в салфетку и сунула в карман — можно будет потом выбросить.

Когда она вернулась в гостиную, Анна и Рэйко сидели на диване и рассматривали альбом с фотографиями. Они выглядели, как близкие подруги. Из кухни едва заметно тянуло теплом.

Рика села рядом с Рэйко, и в воздух тут же взвилось облако пыли, засверкав в солнечных лучах, пробивающихся сквозь занавески. Только сейчас она заметила камин. Совершенно неприметный, он выглядел картонной декорацией. Внутри стопками громоздились журналы.

— Вот наш отец. — Анна показала выцветшее фото в альбоме. На нем мужчина лет сорока стоял перед мангалом во дворе дома. Он оказался ниже ростом, чем представляла Рика. Узкие глаза с тяжелыми веками придавали ему немного сонный вид. Густые волосы тщательно уложены: если не присматриваться, может показаться, что на голове черная шапка. Одет в свитер — судя по всему, хорошего качества; глубокий зеленый цвет подчеркивает темные глаза. Вот он сидит перед камином, а вот на кухне со сковородой в руках. На некоторых фото рядом с отцом были запечатлены Анна и Манако в нарядной одежде, но фотографий их матери Мадзако в альбоме не попадалось.

Рика присмотрелась к фотографии Манако, стоящей плечом к плечу с отцом. Попыталась считать что-нибудь для себя, но темные глаза Манако выглядели непроницаемыми, губы были плотно сжаты. Облаченное в школьную форму тело выглядело крепким и сильным, никаких тебе изгибов — сама устойчивость.

— Вот тут я в четвертом классе младшей школы, — сказала Анна. — В школе тогда попросили провожать детей на занятия и забирать с них. Мама была слишком занята, так что в основном этим занималась сестра.

На фотографии Анна со школьным ранцем за плечами держалась за руку семнадцатилетней сестры. Массивная, в шерстяном пальто, Манако выглядела взрослой — ни дать ни взять юная мать-одиночка с дочерью. Рика невольно улыбнулась.

— А почему вас провожали? Четвероклассники обычно добираются в школу сами, — неожиданно подала голос Рэйко.

Глаза Анны застилала дымка — она погрузилась в воспоминания.

— Мама в то время преподавала флористику в культурном центре в Ниигате. Она получила сертификат, еще когда жила в Токио. А тут даже на права сдала, чтобы самостоятельно ездить на работу. Она очень общительный человек, но с местными домохозяйками общий язык не нашла, и работа была ее отдушиной.

Должно быть, домашние растения остались с тех времен… Кстати, а ведь композиции из засушенных цветов — веночки и букеты — были развешаны в доме повсюду, не только в уборной. Наверное, все это смастерила Мадзако. Скорее всего, и расставленные повсюду игрушки сшиты вручную.

— Поэтому именно сестра встречала меня из школы… О, мама, ты уже проснулась? Лучше отдыхай, не стоит себя утруждать.

Слегка удивленный голос Анны зазвучал неожиданно по-детски. Рэйко с Рикой обернулись в сторону кухни, где на фоне залитого солнцем окна появился женский силуэт.

— Сегодня спина не так уж и болит, не переживай. Скоро будет готов сэкихан[69]. Я еще вчера поставила замачивать бобы.

Женщина лет шестидесяти у кухонной стойки смотрела в их сторону.

— Здравствуйте. Меня зовут Мадзако, я мать Манако и Анны. Спасибо, что проделали такой длинный путь. — Голос был низким, четким, хорошо поставленным — сразу заметно бывшего преподавателя.

Пока гостьи представлялись, она хлопотала в кухне: доставала тарелки, палочки, что-то перебирала…

По словам Анны, из-за больной спины ее мать почти не выходила из дома. Поясница у Мадзако действительно была согнута, однако движения были точными, не затрудненными. На ней был черный джемпер с пайетками и лосины: похоже, она приоделась, прежде чем выйти к ним. Маленькое лицо со впалыми щеками и большими карими глазами обрамляли подкрашенные в каштановый коротко стриженные волосы. Рика была всего на пару лет младше Манако, но почему-то всегда представляла ее мать совсем пожилой женщиной. Оказывается, она ошибалась.

— Я ведь сэкихан не люблю особо. Не стоило так напрягаться.

В тоне Анны слышалось недовольство. Она даже не попыталась встать с места, чтобы помочь матери. Рисоварка на кухонном столе призывно запищала.

— Ну, ничего, иногда можно и похлопотать. Давненько у нас не было гостей, — примиряюще произнесла Мадзако и перевела взгляд на Рику с Рэйко.

— Ой, что вы… Право, не стоило… — начала было Рэйко, но Мадзако решительно прервала ее:

— Не скромничайте, покушайте. Наверняка вы успели проголодаться.

На столе в гостиной уже появились дымящиеся тарелки. Сэкихан дополняло сливочное рагу. Неряшливая, пыльная комната мало располагала к еде, но Рика и Рэйко послушно уселись за стол, рассыпаясь в благодарностях и похвалах.

Тарелки и пиалы разнились по цвету и размеру — видимо, гостевого сервиза в доме не было. Ни подставок для палочек, ни сервировочных салфеток… При одной мысли о том, что когда-то из этих тарелок, а возможно, и этими палочками ела Манако, в горле что-то сжималось. Однако Рика пересилила себя и взяла в руки палочки со сколами и царапинами на концах. Она сказала себе: эта трапеза — еще один шаг навстречу все больше интересовавшей ее Кадзии Манако.

Среди красноватых блестящих рисинок в тарелке проглядывали крупные бобы сасагэ. Текстура у сэкихана оказалась приятной — плотный, слегка клейкий и упругий; вкус был насыщенным — сладко-соленый, с едва заметной горчинкой. Мягкие, нежные бобы в тонкой кожице таяли во рту.

Но сливочное рагу скорее всего готовилось из концентрата, который продается в любом супермаркете. К тому же картошка и морковь недотушились и оказались твердоватыми.

— В сэкихан добавлено немного соевого соуса, да? Получилось очень вкусно. И текстура бобов замечательная! Можно мне добавки? — сияя, похвалила Рэйко. Это добавило Рике уверенности, и она начала есть с бо́льшим аппетитом.

— У вас тонкий вкус! Все верно, соевый соус. Я впервые попробовала сэкихан в родном доме мужа, когда приехала в Ниигату. Он мне так понравился, что я попросила свекровь научить меня готовить его. Так что это блюдо я у нее переняла.

Бледные щеки Мадзако раскраснелись.

— Вообще-то я никогда не была мастерицей в кулинарии. А после переезда сюда и вовсе невзлюбила готовку: ресторанов, где можно было бы что-то заказать, в округе очень мало, а муж у меня придирчивый, что ни попробует, все ему не так. В итоге я остановилась на полуфабрикатных соусах. Вот это рагу, например, мне очень нравится. Да и готовое мясо с овощами во фритюре из мясной лавки хороши — все такое сытное! — Посмеиваясь, Мадзако взмахнула руками. — Мой муж иногда готовил по выходным в качестве хобби. Но в основном это были чисто мужские блюда — бекон с луком на мангале, или он мог потушить кастрюлю карри… Он искренне любил это дело, для него это было отдушиной после трудовых будней, но, если честно, мне его самодеятельность доставляла одни хлопоты. Еще и девочки после его готовки начинали просить меня приготовить что-нибудь такое же вкусное. — Мадзако раздраженно поджала губы, и все встало на свои места.

— А вещи мужа вы уже убрали? — спросила Рика.

— Да. Я сменила обстановку сразу после его смерти. Выбросила картины, трофеи охотничьи, которые тут повсюду были расставлены непонятно зачем, и все остальное тоже.

Кстати, а ведь алтаря[70] в комнате тоже не видно.

— Мне было слишком грустно смотреть на его вещи — все напоминало о муже… — скорбно добавила Мадзако, но Рика ей не поверила.

— Сестра очень рассердилась, когда узнала. Она впервые за десять лет приехала сюда на похороны отца, но большинства его вещей в доме уже не было, обстановка изменилась. Манако чуть ли не с порога заявила, что теперь дом не кажется ей родным. — Анна нахмурилась, а Мадзако неловко улыбнулась и произнесла что-то примиряющее.

Рика вспомнила зиму, когда умер ее отец, — она тогда училась в третьем классе средней школы. Сразу после того, как она обнаружила тело, зайдя с консьержем, она спустилась вниз и позвонила матери из телефона-автомата. Мобильные тогда еще мало у кого были. «Умер? Точно умер? Или пока непонятно?» Мать наверняка понимала, в каком состоянии Рика, но все равно не сдержала нотки возбужденного любопытства в голосе. Вопрос звучал так, словно она не надеялась на лучший исход, а напротив, хотела убедиться, что ни малейшего шанса на лучшее нет.

«Я сейчас приеду. Жди меня, ничего не предпринимай».

С того дня Рика больше не заходила в квартиру отца.

После того как эксперты написали заключение о смерти, мать взяла все в свои руки. Родители отца отказались что-то предпринимать, и похороны организовывала именно она. Даже когда на ночном бдении родственники отца истерично обвиняли ее в смерти — мол, это ты его убила, — мать не изменилась в лице. Когда все закончилось, она вызвала в опустевшую квартиру уборщиков, и те вычистили все до блеска, так, что не осталось ни следа крови. От всех вещей отца мать избавилась — оставила только несколько фотоальбомов. А опустевшую квартиру выставила на продажу. Вырученные деньги и то немногое, что лежало на банковском счету отца, досталось Рике — пошло на оплату ее обучения. Каждое действие матери было выверенным и спокойным — ни следа колебаний. Наверняка она много раз прокручивала в голове порядок действий в скорбной ситуации. Ничего странного в ее поведении не было. К тому же сама Рика по малолетству не смогла бы этим заниматься, и больше всего Рика была благодарна матери за то, что ей не пришлось заходить в отцовскую квартиру.

Но все равно она не могла избавиться от мыслей о том, что мать с нетерпением ждала смерти отца. Даже после расставания мать тяготили отношения, что их связывали.

После развода родителей раз в месяц Рика ездила к отцу с ночевкой, и каждый раз лгала матери, что у него все хорошо, что он наслаждается жизнью в одиночестве. Но ее попытки скрыть правду всегда оборачивались провалом. Всевидящие кумушки-соседки стабильно докладывали матери о том, какую жалкую, пустую жизнь влачит отец. Причем никто из них раньше не дружил с их семьей, а после переезда мать с ними и не собиралась общаться. Их новый домашний номер соседки разузнали окольными путями под предлогом беспокойства. «Как-то он совсем осунулся», «Такой видный всегда — а теперь совсем перестал за собой следить», «Похоже, питается кое-как, готовую еду покупает», «Ему ведь всего пятьдесят, а постарел вмиг», «Может, уже хватит упрямиться, не пора ли вернуться?»… Звучало это так, словно отец — маленький ребенок, а мать — его опекун. Рика не раз видела, как после телефонных разговоров мать сидит за столом, обхватив голову руками.

— А вот когда у Манако начались критические дни, я ей сэкихан не приготовила, — неожиданно произнесла Мадзако. — Она ведь еще в младшей школе училась! Я так удивилась, забеспокоилась, все ли с ней в порядке, поэтому даже не поздравила девочку как следует. Может, поэтому она такой и выросла? Да нет, едва ли…

Мадзако поджала тонкие бесформенные губы. На полные губы Манако они совершенно не походили.

— Мне мама тоже не готовила сэкихан по этому поводу, — заметила Рика.

— Да-да, и мне, — закивала Рэйко. — Мои родители вообще дома почти не бывали. Здорово уже то, что вы все собирались за одним столом. Сразу чувствуется — настоящая семья.

— Вот как… Да, пожалуй… Тут вы правы.

Выражение лица Мадзако смягчилось. Она явно соскучилась по похвале. Словно очень давно ждала и надеялась услышать что-то приятное, но каждый раз ее ожидания не оправдывались.

— Сестра тогда сказала: «Хоть у меня и начались месячные раньше всех в классе, никто из одноклассниц об этом не знает, а учительница меня даже не похвалила. А ведь тех, кто первый в учебе или спорте, всегда хвалят», — заулыбалась Анна. — Мол, это ужасно несправедливо. Впору самой хвастаться.

Рика изумленно выпучила глаза и отложила палочки. Рис в тарелке неожиданно показался кисловатым. Мадзако, однако, выглядела совершенно спокойной, словно в беседе не было ничего странного.

— Да уж, Манако всегда была такой. Только и ждала чужого внимания и похвалы, а сама палец о палец не хотела ударить. — Она протянула Рэйко добавку сэкихана и довольно улыбнулась. — Как здорово вот так сидеть! Как будто к моей дочке подружки пришли.

Похоже, Мадзако очень понравилась Рэйко: женщина не спускала с нее любящего взгляда. Рэйко вообще всегда пользовалась популярностью у женщин постарше.

— Но Манако никогда не приводила домой подруг. Да и Анна редко приглашала кого-нибудь. Так что тут вечно было тихо и скучно.

Анна отстраненно ела рагу, словно говорили не о ней. К сэкихану она не притронулась: видимо, и правда не любила. А Мадзако продолжала болтать:

— Я совершенно не приспособлена к тому, чтобы дома сидеть. И от захолустья этого быстро устала — тут же вообще ничего нет. Только когда нашла работу в культурном центре, наконец смогла вздохнуть свободно. Приятельниц себе завела, а после работы еще в теннис или волейбол успевала поиграть. Сейчас, конечно, не скажешь, но в юности я очень любила спорт. Но мужу все это не слишком нравилось. Он всегда старался казаться прогрессивным, однако на деле всю жизнь оставался избалованным барчуком из провинции, и в глубине души он хотел видеть жену безвылазно сидящей дома. Взгляды на семью у него были очень консервативные. Впрочем, как у большинства мужчин его поколения.

Рика кивнула.

— Прекрасно понимаю. Мой отец был таким же. Даже когда жил один после развода, не изменился. Хотя с мамой они познакомились на волне студенческих движений и поначалу выглядели очень прогрессивной парой.

Глаза Мадзако засияли.

— Значит, мать растила вас одна? Какая сильная женщина! Мне всегда хотелось, чтобы мои дочери выросли самостоятельными и независимыми. Чтобы могли сами себя прокормить и жить с уверенностью в завтрашнем дне. — В голосе женщины зазвучала горячность. Она подняла голову и смотрела прямо на Рику. Яркие солнечные лучи ясно высвечивали каждую морщинку на ее щеках и шее. — Моя дочь никогда не совершила бы убийство. Я не так воспитывала своих детей. Это ведь я выбрала для нее имя Манако, потому что хотела, чтобы моя девочка прожила честную и достойную жизнь[71]. Муж только и делал, что баловал дочерей, — он взял на себя приятную часть родительства, а мне приходилось быть строгой за двоих. Я по мере сил прививала девочкам дисциплинированность и умение не сгибаться. И меня не волнует, что за это они могли меня невзлюбить.

Глаза Мадзако покраснели, губы подрагивали. Однако Рике ее твердая вера в правильность воспитания и невиновность дочери почему-то казалась непоследовательной и навязчивой. Она решила: если спрашивать, то сейчас.

— А можно взглянуть на комнату Манако?

— Да, конечно, — тут же согласилась женщина и быстро поднялась с места, словно стараясь избежать взгляда Анны. Та встала с явной неохотой. Они проводили Рику и Рэйко на второй этаж по неожиданно крутой лестнице. Из-за холодного деревянного пола и сквозняка, тянувшегося из прихожей, Рике снова стало холодно.

Наверху было три двери. Мадзако потянулась к ручке одной из них, когда Рика спросила:

— Прошу прощения, а где была родительская спальня?

— Вот тут. Сейчас там спит мама, — быстро ответила Анна и указала на дверь напротив комнаты Манако.

Рика задумалась. В детстве и отрочестве она никогда не заставала родителей за чем-то интимным, но когда отец отчитывал мать, она порой смутно чувствовала в его голосе что-то плотское, и это пугало.

Мгновение, пока Мадзако открывала дверь, показалось вечностью. Те же чувства Рика испытывала, когда не смогла дозвониться до отца и помчалась после школы к нему на квартиру. Она уже догадывалась: с ним что-то случилось. Поднялась в сопровождении консьержа, вставила ключ в замочную скважину, повернула, толкнула дверь… Зрелище, которое открылось ей, она едва ли когда-нибудь забудет.

В нос ударил запах сырости и пластика. Пол комнаты (примерно девять «квадратов») затягивало серое ковровое покрытие. Кровать, стандартный письменный стол с ящиками, книжные полки до потолка и платяной шкаф. Занавески и покрывало — в сине-зеленую клетку. Видно, что словарями на полке над столом часто пользовались. Из стоящей там же папки торчали какие-то распечатки. Электроточилка для карандашей была похожа на ту, какой пользовалась в школьные годы сама Рика. Внутри еще оставались карандашные очистки. Никаких салфеточек, рюшек, кружев и мягких игрушек в комнате не было.

— Манако очень любила читать. Настоящий книжный червь. Муж часто советовал ей книги. Она даже получала грамоты в школе.

И действительно, на стене висели в рамочках грамоты за победу в конкурсах рецензий и эссе.

На полках плотными рядами стояли книги: старые французские романы, японский модерн… Мадзако оглядывала полки с довольной улыбкой на лице.

Рэйко вновь достала камеру.

— Можно сделать фото? Мы не будем публиковать — они нужны для вдохновения и, надеюсь, помогут в написании статьи.

Поколебавшись, Мадзако кивнула.

— Общественное мнение наверняка изменится, когда все узнают настоящую Манако, — приободрила ее Рэйко, и на глаза Мадзако навернулись слезы.

В окно ударил порыв ветра, и женщина неожиданно встрепенулась:

— Ну и погода! Может, переночуете здесь?

Если бы Рэйко не поспешила деликатно отказаться, Рика, может, и согласилась бы. Ночь в доме Кадзии Манако стала бы бесценным опытом.

* * *

Ноги начало покалывать в тепле. Рэйко закатала рукава свитера и показала Рике запястья.

— Только посмотри на это!

На молочно-белой коже виднелись мелкие припухшие красные пятна.

— Ого! — сочувственно покачала головой Рика.

Они сидели в одном из ресторанчиков из списка Манако — тут готовили блюда на огне. С их столика хорошо просматривалась открытая кухня, где крутилась рыба на вертеле. Повар подбрасывал в очаг солому. Ни дать ни взять картинка из старой сказки.

— Чешутся жутко. А ты как?

— Я в порядке… Аллергия?

— Клопы! Их было полно в ковре и игрушках. Я такие грязные места на дух не переношу.

Рэйко яростно заскребла ногтями красные пятна, чуть ли не до крови расчесала. Видеть всегда спокойную подругу такой нервной было странно.

— Подумать только, а ведь на дворе такой холод… Может, это тебя в хлеву покусали?

— Нет, там было очень чисто. И вентиляция хорошая.

— А как тебе вообще дом Манако?

Они избегали говорить на эту тему, пока ехали в такси. Рэйко подняла на нее взгляд и отчетливо произнесла:

— Сущий кошмар. Жуть.

Резкость ее тона ошеломила Рику. Никогда прежде подруга не выражалась при ней так категорично.

— Они там все поехавшие. Но опыт вышел интересный. Теперь я понимаю, в каких домах вырастают серийные убийцы. Особенно мать: с таким апломбом вещать о прелестях своего воспитания после всего, что натворила ее дочь! В своем ли она уме? Да и сестра немногим лучше. Обе напрочь отказываются видеть то, что им не по нраву. Неудивительно, что и Манако такой выросла. Вот теперь я точно уверена в том, что она убийца. Может, она и отца своего прикончила? Тебе не показалось, что они солгали, будто Манако ни разу не приезжала домой до похорон?

— Но зачем ей это — убивать отца?

— Да мало ли. Например, отец узнал про ее многочисленных покровителей и впервые в жизни задал перца. Вот она и столкнула его с горы от обиды. Или все дело в деньгах. Не потребовал ли кто-то из ее ухажеров вернуть должок? А отец возьми да откажи в помощи. Манако это точно разозлило бы. Звучит правдоподобно.

— А ведь ты так хвалила сэкихан Мадзако… — В голосе Рики прозвучали обиженные нотки.

— Конечно, нам же надо было понравиться ее матери… Рика, ты же профессионал. Неужели ты сама так не делаешь? Сэкихан на самом деле оказался не так плох, но я успела глянуть одним глазком на кухню — там грязно, раковина забита, фу, смотреть противно. Да и вообще, кто же хвастается кулинарными талантами перед журналистами, когда дочь обвиняют в убийстве? А предлагать сливочное рагу из супермаркета, когда под боком на ферме такая вкусная молочка, — вообще кощунство.

Вспыльчивая речь Рэйко наверняка привела бы Мадзако в ярость.

Рика задумалась о Манако. Чем она занята в тюрьме? Вспоминает ли о ней? Наверняка да, ведь Рика согласилась поехать в Ниигату. Не полнится ли сердце Манако горечью при мыслях о родном доме, о нерадивой матери?

Им принесли рис, суп мисо, запеченного в соли лосося, тамагояки и соленые и маринованные закуски на маленьких тарелочках. Сладковатый ароматный рис вновь был выше всяких похвал. Рике вдруг захотелось накормить Манако всеми этими вкусностями.

— Ты перегибаешь, Рэйко… — Она вздохнула. — Мне тоже показалось, что эти женщины немного странные… Точнее, оторваны от реальности, но не настолько все плохо….

— Рика, да что с тобой творится? Как ты могла не заметить странностей? Не почувствовать? Мне никогда не приходилось бывать в таком жутком доме…

Кончики ушей Рэйко покраснели. Так кто тут реагирует странно? Может быть, все-таки Рэйко, увязавшаяся за ней в поездку?

— Слушай, а как содержат быков? — неожиданно спросила Рэйко, когда они уже ехали в такси к отелю.

Рика не сразу поняла, о чем она. Проведенное на ферме время казалось безумно далеким.

— Быков, которых используют для искусственного оплодотворения? Пока они производят семя, их точно не отправляют на убой. А вот потом… Наверное, убивают? Звучит грустно…

Должно быть, Рэйко думала о Рёске, задав свой вопрос.

Сама Рика почти не вспоминала о Макото с тех пор, как приехала в Ниигату, и не испытывала никаких мук совести по этому поводу.

За окном такси все валил и валил снег, словно состязаясь с неоновыми вывесками: кто кого затмит.

* * *

Едва проснувшись, Рика потянулась к телефону. Небо за окном выглядело еще темнее, чем вчера. Из ванной доносился шум фена. Едва взглянув на экран, Рика воскликнула:

— От Акиямы пришло сообщение! Он согласен встретиться. И я как раз успеваю. Посидим в кафе при йогуртовом заводе. Извини, но тебе придется погулять где-нибудь без меня — он попросил о встрече наедине.

Она напрасно опасалась возражений. Волосы выглянувшей из ванной Рэйко были безупречно уложены — словно из салона, на лице ни тени недовольства. И не скажешь, что вчера подруга выглядела такой взвинченной.

— Тогда я погуляю по городу. Прикуплю вкусностей из списка Кадзиманы. Где встретимся вечером?

Они не спеша позавтракали и расстались у входа в гостиницу.

Завод по производству йогуртов располагался на окраине Агано, и Рика отправилась туда на такси. Синоптики обещали метель.

Хотя производство было небольшим, Рика часто встречала йогурты из Ниигаты в токийских супермаркетах. Завод считался местной достопримечательностью, и водитель понимающе кивнул, стоило Рике назвать адрес.

До встречи еще оставалось немного времени, и Рика решила прогуляться. Ее внимание привлек молоковоз с фирменным логотипом завода. Интересно, откуда он привез молоко? В памяти воскрес вчерашний разговор с Рэйко. А правда, как содержат племенных быков? Вернее, как долго их содержат? Семя перестает отвечать требованиям, и быков пускают под нож?

Кафе располагалось неподалеку от входа на территорию завода — Рика сразу его нашла. Открытая терраса, украшенная гипсовыми скульптурами и вазонами, тихо спала под снегом. Летом тут, должно быть, красиво. Официанты в униформе, напоминающей матросскую, дружно поздоровались с ней при входе. Внутри было тепло и чисто.

Акияма уже сидел за дальним столиком у окна. Заметив ее, он тут же поднялся. В теплом жилете и джинсах фермер выглядел куда моложе, чем вчера, и казался незнакомым.

— Спасибо большое, что смогли выделить время. И за вчерашнюю экскурсию — тоже, — сказала Рика, усаживаясь. К ним тут же подошла официантка. Это кафе числилось в списке Манако, и Рике непременно хотелось попробовать здешние десерты. Она сделала заказ: кофе с молоком и вафли с йогуртом и маслом.

— Хорошо, что я смог найти помощника на день, а то не получилось бы выбраться. Родителей и жену не хочется загружать, — признался Акияма.

— Ого, в молочных хозяйствах работников и на день нанимают? Не знала… Тогда позвольте мне оплатить день его работы, когда получу командировочные. Это будет справедливо. Я вас сдернула…

— Если такое возможно, не откажусь. А на день — да, можно нанять. У нас ведь выходных совсем нет. Но иногда набегают всякие дела, да и просто отдохнуть нужно. В этом случае наемные работники на день-другой помогают. Старшее поколение о таком и мечтать не могло. Наемный труд — это нормально. Разве захочет кто-то наследовать семейное дело, если пахать без продыху?

Официантка принесла кофе и десерт. Взбитое масло растекалось по горячей рыжей вафле, рисуя на ней золотистые дорожки и источая солоноватый молочный аромат. Рика с наслаждением впилась в хрустящую трубочку. Акияма улыбнулся, глядя на нее, и она тут же одернула себя — не лакомиться сюда пришла.

— Как похоже… Манако тоже очень любила здешние вафли и могла съесть сразу несколько порций. Мать потом ее отчитывала.

— А что вы думаете о Манако? Что можете о ней рассказать?

— Что я могу рассказать? Наши семьи были дружны, поэтому в детстве мы часто играли вместе. Как-то она приходила к нам посмотреть на рождение теленка. А ее отец частенько угощал нас сладостями, которые привозил из Токио, — это был маленький праздник. Но маму Манако я в то время побаивался — она казалась нервной и строгой, не подступиться… Потом, когда мы подросли, мы с Манако даже здороваться в школе перестали. Всякая близость исчезла.

А ведь и правда, Манако ни разу не упомянула Акияму. Что же, она забыла своего друга детства?

— Манако неоднократно говорила и в суде, и в беседах со мной, что она рано повзрослела, что у себя на родине выделялась и привлекала много внимания. Да и сестра ее что-то такое говорила. Вы можете подтвердить? — спросила Рика.

— Пожалуй, да, немного выделялась, — покивал Акияма. — В основном потому, что казалась немного чудаковатой. К тому же она была молчаливой — и не поймешь, что у нее на уме.

За столик напротив уселась семейная пара с двумя детьми. Отец семейства махнул Акияме рукой, и тот с улыбкой ответил. Может, одноклассник? Они не обменялись ни словом, но в этом коротком приветствии сквозили тепло и сердечность.

Рика вдруг обнаружила, что тарелка с вафлями опустела. Она и не заметила, как все съела.

— За полноту ее никто не дразнил. Ребята у нас в классе учились хорошие, — с удовольствием предался воспоминаниям Акияма. — Помнится, на школьном фестивале мы организовывали ларек с мини-кастеллой[72]. Отец мой был в родительском комитете и позволил нам взять для выпечки наше молоко. Как же я тогда гордился семейным делом! Продажи были такими успешными, что про нас даже в местной газете пару строк написали. Веселое было время. Мне еще в школе пришла в голову мысль делать при ферме угощение для гостей: мороженое летом и горячее молоко зимой.

Рике неожиданно стало жаль Манако. Наверняка ей сложно было расти в провинции с ее-то непростым нравом.

Маленькая девочка за соседним столиком, уплетая вафлю, вся перемазалась маслом.

— Даже в вашем еженедельнике наверняка не мусолят одни и те же сплетни подолгу, верно? — продолжил Акияма. — Так повсюду, и тут тоже. По сравнению с Токио кажется, что у нас тут вообще ничего не происходит, но это не совсем так. Приходит что-то новое — старое отступает в тень. Конечно, когда освещали суд над Манако, разговоров было много, но потом они поутихли. Знаете, я не помню никого из школы, ни среди девчонок, ни среди парней, кому Манако была бы симпатична. А я с ней вообще рядом жил, но мы перестали общаться. Разве не странно?

В голосе Акиямы не слышалось неприязни — скорее недоумение.

Рика навострила уши. Вот оно — то, что сама Манако упорно игнорировала. Она ни у кого не вызывала симпатий. В маленьком сообществе, где все друг друга знают, это важный показатель.

— Ее мужчины — они ведь все были не слишком опытны в отношениях, к тому же познакомились с ней в Сети. Что-то тут есть… Знаете, я не сразу решился на беседу с вами….

Женщина напротив начала ворчать на дочь. Акияма по-доброму усмехнулся и сделал глоток кофе. Аромат масла и вафель кружил Рике голову.

— Еще раз скажу, мы всегда были дружны с семейством Кадзии, поэтому как-то совестно обсуждать их. Отец мой решительно прогонял журналистов, когда они сюда наведывались. Но мне почему-то непременно захотелось поговорить с вами. Может, все дело в вашем заманчивом предложении рассказать о нашей ферме… Что тут скажешь, падок я на такие вещи. Жена моя посмеялась — мол, тебе лишь бы выгоду найти. — Акияма отставил чашку и слегка наклонился к Рике. — А может, и не в этом дело… Задним числом чего только не нафантазируешь. В этом году снега много нападало, но и той зимой было что-то подобное. Нам тогда по семнадцать исполнилось… В классе поползли слухи об отношениях Манако с каким-то взрослым мужчиной. Впрочем, наши мысли больше занимали выпускные экзамены, поэтому интерес к теме быстро угас.

— Манако кто-то увидел в городе вместе с мужчиной из Токио, да? Из-за сплетен о том, не проституцией ли она занимается, ей стало тяжело находиться в городе…

— Да, так в прессе и писали. Ну, не то чтобы они были не правы, просто… Как бы сказать… Обстоятельства никто не учитывает. Времена ведь тогда другие были. Наша школа, она отсюда в паре километров, сейчас считается неплохой, но в мою юность хулиганов там хватало, и разные варианты школьной проституции не были редкостью. А Манако… Не такой уж и взрослой она казалась на фоне сверстниц.

Впору самой хвастаться… — вспомнила Рика.

— В общем, такого рода отношения не вызывали особого осуждения, тут больше любопытства было. Ну да, Манако кто-то там увидел со взрослым дядечкой, и что? В СМИ в те годы много таких случаев описывали, так что ничего такого, чтобы из ряда вон.

Сколько Рика ни вглядывалась, она не заметила на лице Акиямы никаких эмоций. В окружении Рики о Манако говорили с любопытством, раздражением, даже с толикой зависти… Однако голос Акиямы звучал спокойно и ровно. Непохоже, что ей удастся узнать какую-то страшную тайну. В Агано Манако знали лишь как молчаливую девочку, которая любит вкусно поесть.

Больше Акияме сказать было нечего. Рика поспрашивала его о работе молочной фермы — она действительно собиралась написать статью о ней, и Акияма обстоятельно ответил на все вопросы.

Когда Рика, попрощавшись с фермером, вышла на улицу, небо окончательно затянули темные тучи. Приехав сюда, она думала сходить на экскурсию по заводу, но, судя по погоде, стоило поскорее вернуться в город.

На экране телефона, который она достала, чтобы вызвать такси, обнаружился пропущенный вызов от Рэйко. Слушая гудки в трубке, Рика рассеянно уставилась на парк аттракционов вдалеке. Увидит ли она еще когда-нибудь это колесо обозрения?

Наконец Рэйко ответила.

— Алло, Рика? Нужно еще раз съездить в дом Кадзии. Я уже в пути, буду тебя там ждать. Приезжай поскорее.

— Что ты несешь? Это ведь мое расследование!..

Рэйко уже отключилась. В душе Рики закипало раздражение. Но раз уж Рэйко едет… До дома Кадзии она решила дойти пешком — было не так уж и далеко. Может, Рёске перестал прикасаться к Рэйко не из-за несовместимости, а просто потому, что устал от ее упрямого и взбалмошного нрава? Ведь если она что-то вобьет себе в голову — уже не отступится, сколько ее ни уговаривай. К советам Рики не бросать работу Рэйко и не пыталась прислушаться — и что теперь?

Время было еще не позднее, но на улице совсем стемнело.

Когда Рика нажала кнопку звонка, из дома послышался голос Анны: «Открыто». Рэйко уже сидела в гостиной. Кивнув Рике, она обратилась к Анне:

— Кое-что все не дает мне покоя. Почему никто не выяснил личность мужчины, с которым в семнадцать у вашей сестры были отношения? Он правда существовал?

— Да… Действительно был взрослый мужчина, с которым Манако тесно общалась… — Анна явно нервничала, голос у нее был совсем тихим.

— Рэйко, хватит уже, — прошипела Рика, но та проигнорировала ее. Пришлось сесть на диван рядом.

— У одноклассников Манако уже взяли много интервью, поэтому я решила, что там ловить нечего, и лучше побеседовать с кем-нибудь из вашего окружения, Анна. Я нашла учительницу, которая преподавала в то время в младшей школе. Заодно познакомилась с одной из ваших одноклассниц — она теперь работает библиотекарем в школе.

Рика уставилась на Рэйко, не веря своим ушам. Та сохраняла невозмутимость и даже не смотрела в ее сторону.

— Они обе прекрасно помнят, из-за чего той зимой детей провожали и встречали старшие. Не из-за погодных условий, а потому что у школы околачивался подозрительный тип. Когда вы альбом показывали, я задумалась: с чего провожать таких взрослых детей? Снежные зимы тут обычное дело, наверняка погода ни при чем. И я оказалась права. Родителей беспокоил слоняющийся вокруг школы мужчина, а также то, что дети взялись дразнить его. Мальчики посмелее даже бросали в него камни или пытались ударить палкой. В итоге за детьми присматривали не только ради их безопасности, но и чтобы проследить, как бы они слишком не разошлись в своих играх в «защитников справедливости и порядка». И именно в то время ваша сестра сошлась с каким-то взрослым. Кстати, тот странный мужчина — он ведь проявлял к вам особое внимание, не так ли? Учительница до сих пор помнит, как удивилась, что ваши родители не проявили особого беспокойства, когда им об этом сообщили.

Анна замерла, уставившись в пустоту. Рэйко слегка наклонилась вперед, чтобы поймать ее взгляд. Затем легко коснулась плеча Рики.

— Мы с Рикой обе учились в школах для девочек. Рика была «принцем» класса. Этакая замена юноши. В любом классе любой женской школы есть такой «принц». Девочкам отчаянно хочется любви и романтики. Хочется хранить в сердце чей-то образ, испытать ощущение влюбленности. Пусть даже понарошку, не совсем взаправду. Пусть даже этот «принц» — девочка…

«Девочка, повзрослевшая раньше других», — с горечью подумала Рика. Тело зреет, становится женственным, начинает источать соблазнительный аромат, но никто не обращает на это внимания. Никто даже не пытается коснуться. И в душе просыпается страх: а вдруг я так и увяну раньше срока, никем не замеченная? Вдруг никто так и не разглядит чувственность, скрывающуюся внутри? Лихорадочная спешка — вот как это можно назвать. Рика, с наслаждением игравшая роль «принца», познала это чувство. Тратить годы, которые называют самыми прекрасными в жизни, на учебу в окружении сверстниц порой казалось обидным чуть ли не до слез.

— Сестра, о которой рассказываете вы, и Манако, о которой говорят другие жители Агано, — словно два совершенно разных человека. Вы не заметили этого несоответствия? Разве это не странно?

— Но… Манако…

— Вы упоминали, что Манако всегда выделялась… Но ведь на самом деле она оказалась в центре всеобщего внимания лишь однажды — той зимой, когда ее, семнадцатилетнюю, начали замечать в компании взрослого мужчины, не так ли? И как раз в то время у вашей школы ошивался какой-то подозрительный тип. Что на самом деле произошло?

Взгляд Рэйко — пронзительный и ясный, был направлен прямо на Анну. Та помолчала какое-то время, затем наконец тихо заговорила:

— Как вы думаете, во сколько началась менструация у меня? В пятнадцать. На шесть лет позже, чем у Манако.

Совсем как у Рики.

— Мама тогда приготовила мне сэкихан, потому что обрадовалась — хоть у меня все, как у людей. По сравнению с ровесницами я всегда выглядела совсем ребенком — худенькая, низкорослая. Не то чтобы меня дразнили… Но частенько держали за дурочку. А Манако всегда была ко мне добра. Она проводила со мной больше времени, чем мама или папа. Родители даже не забеспокоились, когда учительница рассказала им, что со мной пытался заговорить подозрительный человек. Родители меня любили, да, но воспринимали как какую-то милую зверушку. У них попросту в голове не укладывалось, что мной могут заинтересоваться в интимном плане…

Взгляд Анны остановился на фото юной Манако на стене.

— Для нас, детей, все это казалось веселой забавой. Тот мужчина… Я уже ни его роста, ни внешности не помню. Он не делал ничего неприличного, только пару раз пытался заговорить со мной по пути в школу: мол, откуда ты, как зовут и все такое. И осматривал еще так пристально, с головы до ног. Ходил все время в медицинской маске — я и лица-то толком не разглядела. Из-за того, что он меня заприметил, я оказалась в центре всеобщего внимания в классе, и это скорее радовало, чем пугало. Все, как вам и рассказала учительница. Дразнить странного дядьку стало одним из детских развлечений. Тогда как раз были популярны фильмы и мультики про ребят — наших ровесников, которые своими силами ловили преступников, решали всякие сложные дела, да так, что взрослые только диву давались. Вот и я решила показать всем, какая я храбрая, — проследить за тем мужчиной, когда случайно заметила его по пути из школы. Он дошел до сарая для сена на молочной ферме и зашел внутрь. Я попыталась заглянуть в дверную щель, но тут дверь резко распахнулась, и я полетела на сено лицом вниз. Мужчина начал меня трогать — я оглянуться не успела, как его руки уже оказались у меня в трусиках. От страха я смогла кое-как вырваться и выскочить наружу. У двери сарая стояла мотыга… Я схватила ее и изо всех сил ударила его по голове. — Голос Анны стал звучать тихо и прерывисто. — На снег брызнула кровь. Так странно… Она была точно такая же, как показывают в кино. Мужчина съежился на земле, обхватив голову руками, и не шевелился. Я так испугалась: а вдруг я его убила? Что, если родители узнают? Прибежав домой, я со слезами призналась во всем сестре. Она сказала: «Предоставь все мне. Я разберусь. Не говори никому больше». И в одиночку отправилась искать того мужчину. Ее всю ночь не было. Мама ужасно разозлилась, отец волновался, а я до утра глаз сомкнуть не могла. Наутро Манако вернулась. Она так и не призналась, где была, даже когда мать дала ей пощечину. А потом тайком рассказала мне, что тот мужчина жив. Она нашла его у сарая и отвела в больницу. Манако объяснила: мол, он вовсе не плохой человек — просто очень несчастный. Мне тогда следовало разозлиться. Разрыдаться, сказать, что так нельзя. Рассказать все взрослым, но… Сестра говорила: он просто изголодался по женской доброте и душевному теплу. Если бы кто-то любил его, заботился о нем — он бы до подобного не опустился. Поэтому она решила с ним подружиться.

Педофил-насильник оказался единственным, кто обратил внимание на Манако. А она состряпала из этого красивую историю о взрослом мужчине и рано созревшей юной деве. Настоящее искусство кулинарии. Но та встреча, похоже, и правда перевернула ее представления о мире.

Рика вспомнила слова Манако: «Во всем виноваты женщины. Преступления на сексуальной почве происходят потому, что женщины любят покрасоваться и пококетничать, но отказываются предлагать что-то большее. Население Японии уменьшается потому, что женщины судят мужчин только по внешности и достатку и совсем не обращают внимания на добрых, хороших, но неловких в общении поклонников. До некоторого времени никто не обращал на меня внимания, потому что мужчины вслед за женщинами начали думать лишь о гулянках да развлечениях. Именно женщины — корень всех бед. А ведь все могло быть так хорошо. Мир так мрачен лишь по той причине, что женщины, рожденные богинями, ведут себя, словно они такие же, как мужчины. Но я другая. Не такая, как остальные. Я — самая настоящая богиня, окутанная ослепительным сиянием».

— Манако говорила, что мужчины — они от природы добрые, но слабые, к ним нужно проявлять снисходительность и прощать оплошности и ошибки. Что я сама хороша — расслабилась, дала повод. А ему просто было грустно и одиноко. Что это все вина женщин, которые относятся к мужчинам холодно и неприветливо. Таких, как наша мать. Сестра поучала меня: не становись такой, когда вырастешь.

Рика услышала, как Рэйко рядом то ли судорожно вздохнула, то ли едва слышно застонала.

— Кстати, когда отец погиб, Манако тоже сказала, что во всем виновата мать. Мол, несчастья не случилось бы, если бы она как следует о нем заботилась. Как можно было отпускать его в горы в такой скользкой обуви?

Похоже, для Манако все мужчины мира представлялись неразумными детьми, которые не способны о себе позаботиться. Даже любимый отец. Но так ли сильно Рика отличается от нее?..

У нее ведь тоже были мысли о том, что отец покончил с собой из-за них с матерью. Словно они убили его своим уходом. И не раз Рика задумывалась: может, если бы они с матерью относились к отцу внимательнее, как образцовые жена и дочь, если бы не злились на его перепады настроения, больше угождали и подстраивались, — семью удалось бы сохранить? И они жили бы все вместе долго и счастливо… Эти мысли всегда были рядом с ней.

Если бы я уняла свое эго и меньше думала о себе, не требовала столько свободы, задушила в себе ростки раздражения по отношению к отцу, не игнорировала бы его негласные мольбы о помощи…

Но больше всего Рика жалела о том, что…

Стоп. Так нельзя. Она осознала, что ее снова затягивают представления о мире, вложенные ей в голову Манако. Рэйко была права: нужно сохранять объективный и трезвый взгляд.

Тем временем Анна тихо продолжала:

— Чем дольше мы разговаривали с Манако, тем больше мне казалось, что я сама во всем виновата. Ничего такого ведь не случилось бы, не увяжись я за тем мужчиной. До сих пор я никому не рассказывала об этом. Ни родителям, ни учителям, ни одноклассникам.

На губах Анны мелькнула неловкая улыбка.

— Именно тогда сестра пристрастилась стоять у плиты. Она собирала обеды, пекла сладости для того мужчины. Говорила, что ей радостно видеть, как он понемногу оживает и встает на ноги благодаря ее стряпне. Манако не рассказывала мне о том, чем этот человек занимается и где живет, — только упоминала, что он одинок и истосковался по вкусной, приготовленной с любовью домашней еде.

«Странная дружба соучастников преступления родилась на этих холодных заснеженных просторах», — подумала Рика.

— Скорее всего, тому человеку не нравились взрослые женщины. А Манако в свои семнадцать выглядела совсем созревшей и женственной, так что вряд ли между ними что-то было. Манако очень прилежная и ответственная. Она взяла на себя мои грехи и искренне пыталась помочь тому мужчине. Может, он и в Токио с ней уехал. Точно! Наверняка это он убил всех ее поклонников из ревности. Сошел с ума после того, как я его ударила по голове. Это я, я во всем виновата…

Анна разрыдалась в голос.

— А ну, перестань плакать, — неожиданно раздался за спиной голос Мадзако. В какой-то момент она оказалась совсем рядом — прямо за ними.

А ведь если присмотреться, они с Манако очень похожи. Большие, непроницаемые темные глаза, объемная грудь и давящая аура… На мгновение Рике показалось, что стебли комнатных растений удлинились и тянутся к ней, подступая все ближе. Она поймала пустой взгляд блестящих глазок одной из мягких игрушек. Солнце, оказывается, уже скрылось за горизонтом, и комната погрузилась в полумрак.

— Только посмотри на себя. Как не стыдно раскисать перед гостями! И нечего вспоминать былое, что было — то прошло. Чего теперь об этом думать.

Неожиданно Рика забеспокоилась о погоде за окном. Смогут ли они вернуться в Ниигату по метели? Или на этот раз действительно придется ночевать здесь?

Запястье начало зудеть. Рика опустила взгляд и обнаружила на руке несколько красноватых припухлостей — в точности как у Рэйко.

Загрузка...