Мата Хари. Подлинная история легендарной шпионки XX века

Глава 11

Обеспечив себя документами, Мата Хари на короткое время приехала в Амстердам. Она тут же нашла господина и госпожу К. В 1910 году умер ее отец Адам Зелле. Со своими братьями Мата Хари никогда не поддерживала контактов. Она не знала никого в городе, была без денег, потому с радостью проводила порой вечер в семье К. У госпожи К. сложилось впечатление, что Мата Хари была глубоко несчастна и чувствовала себя очень одинокой. На самом деле для Маты Хари разрушился целый мир. По меньшей мере, в данный момент до Парижа добраться она не могла. Богатые мужчины, которых она знала, тоже были очень далеко. На театральные ангажементы нельзя было рассчитывать.

Когда госпожа К. со временем узнала Мату Хари поближе, она один раз спросила прямо, почему она тогда в Берлине не попыталась соблазнить ее мужа. Ответ Маты Хари был удивительно откровенным и объяснял все сразу: «Потому что у меня была всего одна рубашка. Все остальное уехало и было потеряно. Честно скажу — я чувствовала себя не особо чистой…»

Хотя ее финансовое положение было хуже некуда, она в Амстердаме поселилась в отеле «Виктория». Как всегда, ее спас появившийся мужчина. Эту историю я тоже узнал от госпожи К. Когда Мата Хари однажды шла по городу, она заметила, что за ней кто-то идет по пятам. По крайней мере, так ей показалось. Она вошла в церковь, чтобы проверить, так ли это. Выйдя из церкви, она увидела, что мужчина все еще там. Он заговорил с ней на французском. Может ли он ей чем-то помочь? Мата Хари давно так не нужна была помощь, как в этот момент. Она тут же воспользовалась ситуацией. Если она заговорит по-голландски, волшебник мгновенно исчезнет. Потому она отвечала по-французски. Она сказала, что она русская и приехала в чужой город, который много лет назад посещал русский царь. Петр Великий.

— О да, — отвечал вежливый голландец, который, как выяснилось, был банкиром по фамилии ван дер Схальк. — Все голландцы знали Петра Великого. Незадолго до 1700 года он приехал в Голландию, чтобы учиться тут искусству судостроения. — Мата Хари кивнула. — Он тогда жил в Заандаме. Как раз возле голландской столицы. Маленький домик сохранился. Голландцы называют его «Дом царя Петра».

Мата Хари кивнула еще раз. Не хотела бы она посетить Заандам? Он с удовольствием свозит ее туда и покажет еще много всего интересного.

— В другой раз, — предложила Мата Хари.

Счастье продлилось целую неделю, пока один друг господина ван дер Схалька не увидел его в сопровождении новой любовницы. Конечно, он сразу рассказал банкиру о национальности его знакомой. Шок был огромен. Связь с русской означала для голландца целое событие. Такая же авантюра с соотечественницей теряла всякий блеск.

Как говорила госпожа К., ван дер Схальк все же был джентльменом. Он заплатил за отель, а также и по всем прочим счетам Маты Хари. Некоторое время она стояла на ногах.

Так как теперь она жила в одной стране со своей дочкой, на Мату Хари внезапно нахлынуло чувство материнской любви. С ее развода прошло восемь лет. Примерно столько же времени она не видела Нон, с тех нескольких минут на вокзале в Арнеме.

Нон, которой уже исполнилось шестнадцать, слышала о своей матери очень мало. И то, что знала, вовсе не было хорошим. Потому трудно понять, почему отец, когда Нон была еще маленькой, терпел постоянные упоминания имени матери в своем доме. Кроме сигарет «Мата-Хари» один фабрикант выпустил еще печенье под тем же названием. На всех боках коробки с печеньем красовались изображения Маты Хари. После того, как Нон закончила педагогическое училище в Гааге, она первый год проработала учительницей в Фельпе. В это время она жила с отцом в расположенном поблизости Де Стееге и каждый день ездила в школу на трамвае. Свой обед она носила в коробке с фотографиями матери. Ее мачеха Гритье МакЛеод сохранила эту коробочку до сего дня.

Мата Хари спросила совета у одного друга. Как лучше всего ей поступить, чтобы снова увидеть свою дочь? Друг посоветовал написать письмо бывшему мужу. Но так как ей был ненавистен любой контакт с ним, она написала письмо прямо дочке. Там она выразила предположение, что Нон слышала всевозможные сплетни о своей матери, но что она уже достаточно взрослая, чтобы услышать эту историю непосредственно от своей матери.

Нон показала письмо отцу. Тот тут же отослал его своему адвокату, тому же господину Хеймансу, который как-то приезжал в Париж, чтобы получить от Маты Хари разрешение на развод. МакЛеод добавил свое замечание: «Вот дерьмо!»

Джон МакЛеод ответил на письмо бывшей жены вместо дочери. Он написал, что если Грит хочет увидеть дочку, то пусть потрудится написать письмо непосредственно ему, отцу. Она так и сделала — по-французски. Письмо было написано 18 сентября 1914 года в отеле «Виктория». Оно одновременно пафосное и трагическое:

«Мой дорогой друг. Если ты так хочешь, я попрошу тебя лично. Будь добр и дай мне увидеть мою дочь. Я уже настолько стала парижанкой, чтобы забыть о необходимом такте — все равно, в какой ситуации. Пожалуйста, сообщи мне, что нужно сделать. Я уже заранее благодарю тебя за то, что ты позволишь мне то, чего я так страстно желаю.

В постскриптуме она писала: «Пожалуйста, в ответе используй имя Мата Хари».

В ответе Джон сначала выразил свое удивление, что его бывшая жена уже успела забыть голландский язык, хотя из других писем, например к Нон, следует, что она им по-прежнему владеет вполне прилично. Он согласится на встречу, писал он, если она состоится без чувств ненависти, потому что он думает, что старая обида за это время уже испарилась. По его мнению, такая встреча не должна состояться в Гааге или Амстердаме. Он предложил для этого Роттердам.

Как рассказывала мне третья жена МакЛеода, Джон думал, что Мата Хари хочет увидеть свою дочь лишь потому, что до нее дошли слухи, что Нон очень красива.

Длинноногая, со смуглой кожей и черными волосами матери, она действительно хорошо выглядела. Кроме того, он подозревал, что она захочет показаться с ней в Амстердаме или Гааге, где ее хорошо знали. А в Роттердаме ее никто бы не узнал.

В последующей корреспонденции Мата Хари сообщала, что в будущем хотела бы позаботиться о воспитании Нон. Может быть, ей удастся на какое-то время взять девочку с собой в Швейцарию. Но МакЛеод отклонил и это предложение. Он написал, что если Мата Хари захочет помочь деньгами, то это будет лучше. Пусть она поместит на счет в банке сумму в пять тысяч гульденов, чтобы Нон могла брать уроки вокала и игры на пианино. Такой роскоши он не мог позволить себе из-за небольшой пенсии, помимо которой он по-прежнему подрабатывал написанием журналистских репортажей. Ему подсказал такое предложение один его друг из Арнема, говоривший, что «деньги есть». Но МакЛеод не особо этому доверял. «Я достаточно знаю об имуществе Зелле», — ответил он другу.

Стороны обменивались аргументами еще некоторое время. Но когда Джон сообщил своей бывшей жене, что не может поехать в Роттердам, потому что еще не получил от правительства свою месячную пенсию, Мата Хари сдалась. Она так никогда больше и не увидела дочь.

Хотя Джон МакЛеод и не был против того, чтобы его дочь каждый день по дороге в школу носила с собой изображения матери, он всегда отказывался говорить с ней о бывшей супруге. Во время Первой мировой войны Нон посещала педагогическое училище в Гааге. Однажды ее соученица спросила, что она думает о своей матери.

— Я не могу говорить о матери так, как мне хотелось бы, — ответила Нон. — Я так много слышала об ее жизни в Париже, но всякий раз, когда я заговаривала с отцом, желая узнать, что было на самом деле, он уходил от ответа.

Тем не менее присутствие ее матери в Гааге, куда Мата Хари переселилась в 1915 году, сильно возбудило любопытство девочки. Согласно Гритье МакЛеод-Мейер, Нон писала домой письма с пометками вроде «Я вчера проходила мимо дома. Мужчин поблизости не было, но на окнах очень красивые занавески». Но она, похоже, так и не предприняла ничего со своей стороны, чтобы встретиться с матерью. Да и со стороны Маты Хари не было подобных попыток, хотя она очевидно знала, что ее дочь учится в Гааге.

В те осенние дни 1914 года для Маты Хари оказалось трудным снова привыкнуть к жизни среди своих земляков. Родина, куда она вернулась, очень отличалась от той страны, которую она покинула десять лет назад. Разразившаяся война поставила и нейтральную Голландию на грань паники. Немцы хотели воспользоваться узким голландским коридором в Лимбурге для вторжения через него в Бельгию. Голландское правительство отвергло эти притязания и смогло защитить свои интересы. Но немцы все равно вторглись в Бельгию. Они обошли голландскую территорию. Тут же в Голландию начали прибывать бельгийские беженцы. Десятки тысяч их встретили в Голландии дружеский прием.

Но когда война началась, вся Голландия кинулась скупаться. За ночь во всех сигаретных киосках, которых так много в Голландии, появились в продаже донесения с фронтов и карты. Голландский министр Постума тут же ввел в действие свою программу строгой экономии.

В общем, в стране сложилась обстановка, которую Мата Хари могла вынести с большим трудом — даже без прямых последствий военных действий. За годы отсутствия она сильно «офранцузилась». Ее предыдущая жизнь в Голландии состояла из двух периодов. В первом она была маленькой девочкой, а во втором — женщиной в несчастливом браке. Если речь не заходила о делах, она предпочитала и тут пользоваться французским языком. От французского она не отказывалась даже в письмах к самым близким голландским друзьям. Так как профессией ее были танцы, она продолжала искать театральных продюсеров. Она подписала контракт с господином Роозеном, голландским директором Французской оперы. Эта компания была очень популярна в Голландии. Она представляла собой смешанный ансамбль из голландских и французских певцов. Роозен ангажировал для нее балет в Королевском театре в Гааге, выступление прошло в понедельник 14 декабря. В своих альбомах Мата Хари почему-то не только написала название этого театра по-французски, но и вообще сделала из него «Королевский Французский театр».

Голландцы были в ожидании, особенно те голландцы, которые провели большую часть жизни в колониях и только выйдя на пенсию вернулись в Гаагу. В театр они шли толпами. Газеты сообщали о «самом большом аншлаге в этом сезоне».

Мата Хари танцевала в балете, который был «живой картиной». (Вслед за этим балетом последовала постановка оперы Доницетти «Лючия де Ламмермур».) Он основывался на картине Ланкре «Ла Камарго», оригинал которой находился в те годы в собрании императора Вильгельма, а сейчас составляет часть коллекции Меллона в Вашингтоне, США. Сам балет назывался «Безумные французы». Музыку написал Франсуа Куперен.

Мата Хари танцевала и изображала мимически серию из восьми «настроений», среди них ее любимые «Невинность», «Страсть», «Целомудрие» и «Верность». Все это подозрительно напоминало «Танец семи покрывал», с которого она начинала свою карьеру. Но в этот раз покрывала не падали. В Гааге на ней был желтый стильный костюм, украшенный белой и темно-красной шалями, «которые прозрачно развевались вокруг нее».

Газеты Гааги называли ее танец «идиллическим пасторальным флиртом». Хотя Мата Хари споткнулась на сцене, что на мгновение заставило зрителей затаить дыхание, амстердамская газета «Телеграаф» уверяла читателей, что представление оказало «благотворное влияние на наш взор» и показало «много хорошего вкуса».

Через несколько дней, 18 декабря, балет был повторен в городском театре Арнема, в этот раз вместе с «Севильским цирюльником». Джон МакЛеод, проживавший практически в пригороде Арнема, не пошел на представление. Как он уже заявлял ранее, он знал ее «во всех возможных позах». Тем не менее само присутствие его бывшей жены в городе, где он жил, вызвало, должно быть, в его душе странное чувство.

Мата Хари вклеила репродукцию картины Ланкре, которую местный театральный художник-оформитель Мансо использовал в качестве фона для ее выступления на сцене, в свой альбом. Она подписала ее так — «Балет безумных французов, в исполнении Маты Хари, Королевский Французский театр».

Это была предпоследняя отметка в ее альбомах-дневниках. На последнем листе она приклеила титульную страницу голландской газеты с ее большой фотографией. Мата Хари показана на ней красивой дамой в самом расцвете сил с длинными сережками и жемчужным ожерельем. На ней элегантная шляпа с широкими полями и белое платье с глубоким декольте. Дата — 13 марта 1915 года. Мата Хари, видимо, долго думала, прежде чем взять перо и написать поперек фотографии: «13 марта 1905 — 13 марта 1915». Это был десятилетний юбилей ее дебюта в парижском Музее Гиме.

Но вернемся в декабрь 1914 года. В следующую после состоявшегося в понедельник вечером представления среду Мата Хари писала своему близкому другу художнику Питу ван дер Хему, как и она, родом из Леувардена, письмо, показывавшее ее хорошую коммерческую смекалку:

«Дорогой Пит, — начинает она по-французски. — Мне очень жаль, что тебя не было на спектакле. У меня был большой успех, и мне подарили множество цветов. Люди начали понимать, что это куда изысканней, чем смотреть на Макса Линдера в кино. Все билеты были проданы. Роозен был счастлив, кассир тоже. Я не могла бы выступить лучше».

В сентябре 1914 года, до возобновления связи с одним из своих голландских любовников, Мата Хари решила переехать в Гаагу. Там на берегу спокойного канала, Ниуве Ойтлег, 16, она сняла маленький дом. В нем нужно было провести большой ремонт, прежде чем переехать. Дожидаясь завершения работ, она в начале 1915 года уехала из Амстердама и жила в Гааге в отеле «Паулес».

Дом на Ниуве Ойтлег был довольно старым. Ремонтные работы, встройка ванной комнаты и расстановка мебели заняли куда больше времени, чем предполагала Мата Хари. Если бы она могла платить наличными, работы, вероятно, шли бы быстрее. Но в то время ее средства были очень ограниченны. В Голландии для ее карьеры танцовщицы не было будущего. Это было ей понятно. «Французская опера» ежедневно меняла программу. Потому у нее было очень мало возможностей показывать балет.

Что касается следующих нескольких месяцев, то в жизнеописаниях Маты Хари они как-то загадочно пропадают. Во всех книгах о ней даты постоянно перемешаны. События, произошедшие в одном году, приписывались другому году. Было известно, что во время войны она совершила путешествие из Голландии во Францию. Она отправилась как раз в ту поездку, которая закончилась ее арестом. Но она была во Франции и еще один раз, а именно в конце декабря 1915 года. Как она ехала и когда точно она покинула Гаагу во время этой второй поездки (на самом деле хронологически она была первой), долгое время оставалось тайной. Даже сама Мата Хари была очень удивлена, когда в ходе допросов, которые вел капитан Пьер Бушардон, ей напомнили об этом путешествии. Она сказала, что вернулась в мае 1915 года и провела во Франции три месяца. Само путешествие она осуществила через Англию, прибыв оттуда в Дьепп через Ла-Манш. Было понятно, что она не могла приехать через Бельгию, уже в 1914 году занятую немцами. Но она серьезно ошиблась. Лишь намного позже она упомянет, что эта поездка состоялась в декабре 1915 года, что и было правильно. С весны 1914 года, когда она покинула Париж, отправившись в Берлин, и до декабря 1915 года нога Маты Хари не ступала на французскую землю.

В июле 1915 года Мата Хари была вся в заботах, связанных с ремонтом и обустройством нового дома в Гааге.

В декабре того же года она появилась в Париже. Это была короткая поездка. В начале следующего года она снова вернулась в Голландию. Сама Мата Хари позднее объясняла:

Мата Хари в 1915 году

«Я вернулась в Париж, чтобы забрать личные вещи и предметы домашнего хозяйства, которые хранились на складе фирмы „Мапль“ на Рю де ла Жонкьер, 29. Я вернулась в Голландию через Испанию с десятью ящиками с вещами, потому что британская граница в то время была закрыта из-за крупных перевозок войск».

В следующий раз она отметила, что большую часть ее вещей, которые хранились в Париже после того, как оставила свой дом в Нёйи-сюр-Сен, составляли столовое серебро и постельное белье.

Она действительно поначалу не занималась в Париже ничем, помимо забот об ее домашних вещах. Эти вещи были необходимы для ее нового дома в Гааге. При этом она в своей типичной беззаботной манере колесила вдоль и поперек Европы, как будто никакого мирового конфликта не было. Но когда ей показалось, что есть шанс остаться хоть еще ненамного и хоть раз выступить на парижской сцене, она тут же навострила уши. Она услышала, что Дягилев все еще во Франции. Потому она, вероятно, подумала, что сейчас ей предоставляется возможность, которая была упущена три года назад. Опыт должен был бы ее научить, что Русский балет и ее восточный танец представляли собой совершенно разные миры.

Мата Хари жила в «Гранд-Отеле». 24 декабря 1915 года она написала письмо своему старому другу, ментору и импресарио Габриэлю Астрюку. Она думала, что тот сможет предложить ей что-то новое. Может быть, ей представлялись «живые картины», которые она исполняла в Голландии? При этом она была достаточно осторожна и упомянула, что думает о своем возвращении на сцену не ради денег. Она намекнула, что живет в Голландии в хороших материальных условиях. Достаточно инфантильно Мата Хари просила Астрюка сообщить Дягилеву, что ему не стоит беспокоиться — он может воспользоваться Матой Хари.

«Я только на короткое время приехала в Париж, — писала она. — Через несколько дней я вернусь в Голландию. Как я вижу, Дягилев все еще тут. Так как у меня теперь есть некоторые новые и достаточно оригинальные танцы, то могли бы вы оказать мне услугу по заключению контракта с ним? Как вы знаете, я сама создаю все свои танцы. И я хочу этого не ради денег, потому что живу в Голландии в хороших условиях содержания, а именно обеспечивает меня адъютант королевы. Гораздо в большей степени я сделала бы это из интереса и, конечно, ради славы. Он (Дягилев) не пожалеет, потому что я смогу привнести нечто новое».

Попросив Астрюка отвечать ей на адрес «Гранд-Отеля», она упомянула также, чтобы он использовал в письмах к ней имя «МакЛеод-Зелле», как написано в ее официальном паспорте, ибо она приехала инкогнито. Конечно, из плана с Дягилевым ничего не вышло. Мата Хари через Испанию и Португалию вернулась к своему обеспеченному любовнику в Гаагу. Это был уже однажды упомянутый мимолетный друг. На допросах в Париже она назвала его имя: барон Эдуард Виллем ван дер Капеллен. Он родился в 1863 году. Когда он во второй раз встретился с Матой Хари, ему уже было пятьдесят два года, то есть на семь лет меньше, чем Джону МакЛеоду.

Но Голландия действовала Мате Хари на нервы. Она ненавидела голландское спокойствие и тишину. В провинциальной атмосфере Гааги ничего не происходило. А ей нужно было возбуждение большого города. Она скучала по Парижу и, очевидно, также по некоему маркизу де Бофору, с которым познакомилась в декабре 1915 года в «Гранд-Отеле». Воспоминания о нем были в ней еще очень живыми, равно как и в нем — о ней.

Она попросила голландские власти выдать ей новый паспорт. Его она получила 15 мая 1916 года. Он до сих пор хранится в секретном досье французского военного министерства. Там я смог его увидеть. Это тоже просто лист бумаги. Но на нем есть и фотография. Это тот же снимок, только поменьше, как тот, что Мата Хари вклеила на последнюю страницу своих альбомов: дама в большой шляпе с белыми перьями, с сережками и жемчужным ожерельем.