Мата Хари. Подлинная история легендарной шпионки XX века

Глава 26

После ночи, проведенной в «Консьержери», Мату Хари вернули в ее камеру № 12 в «Сен-Лазаре». После вынесения приговора на нее теперь распространялись другие условия содержания. В ее камеру поставили еще две кровати. На них спали еще две женщины-заключенные, которые добровольно присматривали за ней. Ей разрешили читать и курить. Но она мало пользовалась этим разрешением. Ее взяли под свое покровительство две монахини — Леонида и Мари. Через некоторое время она сдружилась с ними, особенно с первой. Каждое утро в пять часов сестра Леонида приносила ей кофе. За него Мата Хари была всегда весьма благодарна. Любовь к очень раннему утреннему кофе была у нее с детства.

Новые условия запрещали ей ежедневную прогулку во внутреннем дворе тюрьмы, которая была ей разрешена до начала процесса. Для Маты Хари запрет этой возможности хоть немного подышать свежим воздухом был тяжелым ударом. Строго запертая в камере, она попросила доктора Бизара похлопотать за нее перед тюремными властями. «Я не могу этого больше вынести, — писала она врачу в один из понедельников. Как обычно, на письме не было даты. — Мне нужны свежий воздух и движение. Это не помешает им убить меня, если они этого так хотят. Но не нужно так мучить меня и так жестоко изолировать. Это больше того, что я смогу вынести».

По словам доктора Леона Бизара, который вместе со своим ассистентом доктором Жаном Бралем, были единственными мужчинами, которых она видела в это время почти ежедневно, она никогда не получала ни цветов, ни конфет, как иногда пишут. Вся почта — немногие письма, которые она получала через голландское посольство, — должна была теперь проходить через бюро лейтенанта Морне. Как сообщил мэтр Клюне в посольство вскоре после завершения процесса, теперь «без разрешения бюро военного прокурора подсудимой не могут передаваться никакие письма». Указания мэтра Клюне строго соблюдались. Письмо Анны Линтьенс к Мате Хари, пересланное через посольство, после просмотра лейтенантом Морне было переслано в тюрьму «Сен-Лазар».

Тут и голландское правительство начало внимательно следить за процессом. 28 июля, через три дня после оглашения приговора, министерство иностранных дел дало указание своему представителю в Париже на случай, если кассационный суд подтвердит правильность приговора, предпринять все возможное, чтобы, по меньшей мере, заменить смертный приговор тюремным заключением.

Кассационный суд, однако, не нашел никаких оснований, чтобы оспорить правомочность приговора.

«Так как в ходе процесса при принятии решения Третьим военным судом не было никаких нарушений закона, поданная кассационная жалоба отклоняется». Эту информацию мэтру Клюне пришлось 17 августа сообщить в посольство Нидерландов. Теперь оставалось лишь две возможности спасти Мату Хари от казни: апелляционный суд или просьба о помиловании, поданная президенту республики.

Гаага издалека следила за происходящим. В последний день августа в Париж снова поступила телеграмма: «Если приговор Маты Хари останется без изменений, просим предпринять шаги для своевременной подачи президенту просьбы о помиловании».

В первый раз с момента ее ареста Мата Хари осознала бесполезность всех попыток ее спасти. Она поняла ситуацию лучше кого-либо другого. Старый дух борьбы оставил ее. Все люди за стенами тюрьмы не видели ничего, кроме вины и шпионажа, которые были осуждены справедливо. Мата Хари, единственный человек, который знал, что произошло на самом деле, видела все в другом свете. Она, в конце концов, во всем этом сама принимала участие. И хотя она чувствовала, что ничто, совершенное ею, не заслуживало такого приговора, она слишком хорошо понимала, и как все произошло, и что должно будет произойти. Все, кто должны были быть ее друзьями, предали ее. Из-за страха. Из ревности. Возможно, из мести. Люди, которых она знала в совершенно безобидных обстоятельствах, становились опасными соучастниками. Беседы, совсем личного и интимного характера, стали подозрительными расспросами, направленными на раскрытие государственных тайн. Самые простые вещи стали сложными, из безобидных поступков сделалась вина. Мата Хари знала, что ее объяснения больше не имеют смысла. Война изменила все. Мелочи стали большими. Кажущееся превратилось в реальность.

Падение ее настроения трагически ясно проявляется в том длинном письме, которое она 2 сентября 1917 года написала в нидерландское посольство. Она не была подавлена, даже не была в отчаянии. Она просто чувствовала себя одинокой и оставленной всеми.

«Я прошу Ваше высокопревосходительство вмешаться в мою пользу перед французским правительством. Третий военный суд приговорил меня к смерти, и все это только одна сплошная ужасная, трагическая ошибка».

Следующие слова она подчеркнула жирной чертой, так что они сильно выделяются на фоне остального письма.

«Есть только некоторые косвенные намеки, но нет никаких фактов. Все мои международные связи были обычным следствием моей работы танцовщицы, ничем иным.

К этому времени все было неправильно интерпретировано, и естественные процессы сильно преувеличены.

Я просила о пересмотре дела и подала кассационную жалобу. Но так как в этом случае придется признать юридические ошибки, я не надеюсь, что справедливость по отношению ко мне будет восстановлена.

Потому остается только просьба к президенту республики о помиловании. Так как я на самом деле вовсе не занималась во Франции никаким шпионажем, ужасно, что я не могу себя защитить.

Ревность, месть — есть так много вещей, которые могут произойти в жизни такой женщины, как я, если известно, что она находится в таком тяжелом положении.

Меня знают в Гааге. Мои связи хорошо известны графу ван Лимбург-Стирюму. Он может дать Вашему высокопревосходительству любую справку обо мне, если Вы того пожелаете».

Письмо было снова подписано «Мата Хари — М.Г. Зелле МакЛеод».

Кроме довольно депрессивного общего тона в письме содержится одно весьма удивительное утверждение. Его содержание доказывает, что вплоть до 2 сентября (дня, когда было написано это письмо) адвокат не сообщил Мате Хари, что кассационный суд отклонил ее просьбу о пересмотре дела. Она недвусмысленно пишет, что «просила о пересмотре дела» — то есть говорит о просьбе, которая была отклонена уже две недели назад.

Мэтр Клюне вовсе не принимал такого живого участия в деле своей клиентки, как нас заставляли верить многочисленные книги и статьи, написанные в то время или позднее. Правда, возможно, что он скрыл от нее факт отказа от пересмотра дела, чтобы пощадить ее чувства, но это маловероятно. Клюне был влюблен в Мату Хари. Предполагали даже, что он был ее любовником. Он знал ее очень много лет. Он плакал над ее судьбой. Его выступление в ее защиту на суде звучало патетически, и при вынесении приговора он был безутешен.

Все или почти все вышесказанное — правда. Но похоже, что мэтр Клюне, несмотря на всю свою личную заинтересованность, оказался неопытным в разрешении этого дела перед военным судом. Это предположение подтверждается тем, что произошло 27 сентября на апелляционном суде, который должен был рассмотреть дело. Все время, которое ушло на дискуссии, составило всего-навсего пятнадцать минут!

Адвокат Жоффруа в качестве представителя суда предложил отказать в пересмотре дела без дальнейшего обсуждения. На это защитник Маты Хари мэтр Рейналь (вместо мэтра Бэльби, который изначально должен был ее представлять, как указывал мэтр Клюне) заявил, что он изучил дело. Очевидно, мэтр Рейналь не был особо заинтересован в том, чтобы помочь неизвестной ему клиентке. Он совершенно небрежно произнес ту фразу, которую адвокаты во Франции обычно используют в том случае, когда им не платят за порученное дело и они потому никак не заинтересованы в положительном для подзащитного исходе процесса. Итак, мэтр Рейналь, представлявший интересы человека, приговоренного к смерти, встал и сказал фразу, которая в юридическом смысле вообще ничего не значит: «Я заявляю, что видел дело. Мне нечего по нему сказать. Я оставляю решение на усмотрение суда».

Мэтр Рейналь добавил к этому еще одно предложение. Он проинформировал суд, что мэтр Клюне «настаивал на том», чтобы попросить об отсрочке заседания. И не хотел бы суд, пожалуйста, заслушать самого мэтра Клюне. Этими словами мэтр Рейналь умыл руки.

Мэтр Клюне не получил ни одного шанса сказать хоть слово. Председатель апелляционного суда заявил, что в этом суде право выступать имеют только специально допущенные адвокаты.

А мэтр Клюне не был допущенным. Потому его никто не стал бы слушать. И вопрос о переносе заседания тоже не мог быть решен положительно, «потому что дело было предоставлено еще за три недели». Это значило, что если мэтр Клюне хотел попросить о переносе, он должен был делать это раньше.

Из всего пятнадцати минут впустую потрачены были только несколько. Второй главный прокурор, генерал Пессонье, пробежался по ним очень быстро. Он постановил, что обсудить нужно лишь один вопрос — вопрос о компетенции. «Нам нужно решить, подпадают ли в военное время под юрисдикцию военного суда преступления, касающиеся шпионажа и сотрудничества с врагом. Юриспруденция в данном вопросе едина — да. Дело закрыто».

28 сентября из нидерландского посольства позвонили мэтру Клюне и выразили свою озабоченность тем, что должно было произойти в следующую очередь. Адвокат заявил, что «остается еще две или три недели» (он, несомненно, имел в виду — до казни) и что «еще вполне достаточно времени, чтобы подробно обсудить дело». Письменный отчет, присланный нидерландскому послу, казалось, выражал мнение адвоката, что, несмотря на ощущение неотложной необходимости предпринять какие-то шаги со стороны посольства, нет никакой причины торопить события.

Мэтр Клюне не получал платы за свою работу. Хотя Мата Хари выразила желание, чтобы он представлял ее, ему, помимо этого, поручили представлять ее официально. После телефонного разговора 28 сентября он, видимо, придавал значение тому, чтобы и посольству было ясно, что он занимается этим делом именно потому, что был назначен ее защитником.

«Отвечая на ваш запрос, — писал он на следующий день, — и ввиду интереса, который вы испытываете к судьбе своей соотечественницы, защита которой мне была поручена председателем нашей палаты без получения гонорара, я отсылаю вам сегодняшнее издание судебной газеты, где вы сможете найти решение апелляционного суда».

Посольство немедленно проинформировало Гаагу. Через недолгое время пришел ответ. Он состоял из семи слов. За подписью министра иностранных дел Джона Лаудона правительство в субботу 29 сентября прислало следующую телеграмму:

«Попросите пощады для лица упомянутого в вашем № 2219».

Ни королева Вильгельмина, ни премьер-министр Нидерландов не просили снисхождения для Маты Хари, как порой пишут. Не просил и мэтр Клюне, как писал майор Эмиль Массар. Это был, как и положено, МИД Голландии. Его просьба была передана во французское министерство иностранных дел на Кэ д'Орсэ в письменном виде в понедельник, 1 октября.

«Месье министр, — писал голландский посол де Стюерс, имевший титул рыцаря. — Мое правительство поручило мне, исходя из соображений гуманности, просить помилования для мадам Зелле МакЛеод, известной как Мата Хари. 25 июля она была приговорена к смерти Третьим военным судом. Апелляция была отклонена 28 сентября Коллегией по уголовным делам апелляционного суда.

Я имею честь просить о дружеском посредничестве Вашего высокопревосходительства при передаче Президенту Республики этой просьбы Ее Величества, и я был бы Вам весьма признателен, если Ваше высокопревосходительство дружески проинформирует меня об успехе этого прошения».

В тот же день, после телефонного разговора ранним утром, мэтру Клюне было послано срочное письмо, сообщавшее ему о предпринятых мерах. Телеграмма в Гаагу подтверждала, что «содержащиеся в вашей телеграмме № 233 указания незамедлительно были выполнены».

Но ничего не произошло. Кроме того, что 3 октября там, в Голландии, Джон МакЛеод женился в третий раз на Гритье Мейер.

13 октября министерство иностранных дел в Гааге послало в Париж очередную телеграмму, где было сказано, что шесть голландских газет сообщили о казни Мата Хари. Париж должен был немедленно ответить, «во избежание дальнейших комментариев». Это произошло в субботу. Ни от президента Андре Пуанкаре, ни от французского министра иностранных дел ответа не было. Французское правительство даже обошло представителя Ее Величества, королевы Нидерландов. Ответ был направлен не ему, а адвокату.

Когда голландское посольство утром в понедельник 15 октября открыло свои двери, там его ожидало сообщение от мэтра Клюне: «Просьба о помиловании отклонена».

К этому часу Мата Хари была уже мертва.