Глава 20

По завершении допроса 1 мая Бушардон был уверен, что раскрыл это дело. Как он сказал позднее — причем свою оценку он основывал только на собственных версиях и выводах: «До своего отъезда из Парижа двойной агент при посредстве голландского консула 4 ноября получила сумму в 5000 франков. Эти деньги пришли из Германии, с чем согласился бы каждый». На самом деле он имел в виду, конечно, что он хотел бы, чтобы каждый согласился с этим.

Затем он решил, что «следствие в основном завершено». Хотя перехваченные радиограммы указывали на то, что фон Калле каким-то образом, возможно, был замешан в эти денежные переводы, у Бушардона не было никаких доказательств, что деньги на самом деле были не от барона ван дер Капеллена. Факт, что, хотя капитан Бушардон делал все, что было в его силах, чтобы уличить Мату Хари именно в этом пункте, и хотя эти переводы в ходе процесса сами стали предметом обсуждения, ни один из восьми пунктов собственно обвинения, по которым она была признана виновной, даже в намеках не упоминал слова «оплата», или «средства» или «деньги», или хоть что-то, что могло быть связано с этими моментами. Несмотря на всю свою личную убежденность, что дело расследовано, капитан Бушардон не стал даже выносить на суд присяжных этот момент — единственный, по которому у него были хоть какие-то улики.

Он дал Мате Хари почти три недели, чтобы та подумала над разоблачениями, содержавшимися в радиограммах. 21 мая он снова вызвал ее. В этот раз перед ним стояла другая Мата Хари. Было видно, что она провела время в долгих и серьезных раздумьях.

— Сегодня я скажу вам всю правду, — сразу же заявила она Бушардону. — Если я вам до этого времени не рассказывала все, то только потому, что мне было стыдно.

В мае 1916 года, когда я была у себя дома в Гааге, раздался звонок. Было уже довольно поздно. Когда я открыла дверь, там стоял господин Крэмер, немецкий консул в Амстердаме. Он уже написал мне в письме, что хочет со мной встретиться, но не сообщил почему.

(Имя Крэмера никогда не было написано правильно. Даже на самом суде. Согласно письму немецкого министерства иностранных дел в Бонне, которое я получил в январе 1963 года, он был не Крэмер (Krämer), а Крамер (Karl H. Cramer). 2 ноября 1914 года он, в ранге консула, возглавил немецкую информационную службу в Амстердаме. Как своего рода пресс-атташе, он входил в штат консульства. Там он оставался до 24 декабря 1919 года. До войны Карл Крамер был по профессии купцом. Он родился в Берлине, а умер в 1938 году.)

Консул узнал, что я подала заявление на визу во Францию. Он начал беседу так:

— Я знаю, что вы собираетесь поехать во Францию. Готовы ли вы оказать нам некоторые услуги? Мы хотели бы, чтобы вы собирали для нас там сведения, которые, на ваш взгляд, могут заинтересовать нас. Если вы согласитесь, я уполномочен заплатить вам 20 тысяч франков. Я сказала, что это немного.

— Верно, — ответил он. — Но чтобы заработать больше, вы должны показать, на что вы способны.

Я не дала ему окончательного ответа, а попросила время подумать. Когда он ушел, я подумала о моих дорогих мехах, которые остались у немцев в Берлине, и о том, что было бы справедливой компенсацией, если бы я вытащила из них как можно больше денег. Потому я написала Крамеру: «Я согласна. Можете привезти мне деньги». Консул тут же пришел и заплатил мне деньги в французской валюте. Он сказал также, что я должна писать ему невидимыми чернилами. Я возразила, что мне это не очень удобно, особенно если я буду подписывать письма своим именем. Он ответил, что есть такие чернила, которые никто не может прочесть. Мне нужно только подписывать свои письма Х-21. Затем он дал мне три маленькие бутылочки, пронумерованные цифрами «1», «2» и «3». Первая и третья бутылочки были наполнены прозрачной жидкостью. Во второй жидкость была голубовато-зеленой, показавшейся мне похожей на абсент.

Потом он пропитал лист бумаги жидкостью номер один, написал несколько слов жидкостью номер два и протер его жидкостью номер три.

— Так нужно с ними обращаться, — сказал он. — Потом вы можете самыми обычными чернилами писать на том же листе бумаги любой безобидный текст. Всю вашу почту отправляйте на адрес отеля «Европа» в Амстердаме.

Бушардон в душе, вероятно, подумал, что теперь он практически поймал свою шпионку с поличным. Но он еще не слышал окончания истории.

— После того, как у меня в сумочке лежали двадцать тысяч франков, — продолжала Мата Хари, — я сердечно поблагодарила месье Крамера. Я могу заверить вас, что я не написала ни строчки из Парижа. Кстати, три бутылочки я выбросила за борт, предварительно вылив их содержимое, как только наш корабль вошел в канал, соединяющий Амстердам с Северным морем.

Далее Мата Хари заявила, что когда она позже говорила с капитаном Ладу, тот очень удивлялся, почему его противник из немецкой разведки не попытался завербовать ее для своей службы.

— По той простой причине, что он меня не знал, — ответила ему Мата Хари.

Это заставило Ладу заметить:

— Если вам удастся однажды это устроить — но это пока оставим на потом.

Реакция самой Маты Хари на этот перспективный план была такой, что Ладу «получил бы все, что он от нее потребовал». Но Ладу настаивал на том, чтобы она сначала доказала ему, стоит ли она чего-нибудь.

— И если мы в вас будем уверены, вы тоже сможете на нас рассчитывать.

Мата Хари думала, что это просто напрасная трата времени. В душе она сказала себе, что пока Ладу не хочет ей платить, для нее нет никакого смысла выдавать ему ее большую тайну и рассказывать, о чем она помышляет, — все задаром.

— Когда он меня потом спросил, не хочу ли я вернуться домой в Голландию через Швейцарию или Англию, я выбрала последний вариант, потому что не имела никакого желания ехать через Германию. Там мне угрожала опасность, что меня спросят, как я отработала полученные двадцать тысяч франков. Если бы я к этому времени уже сделала бы что-то, из-за чего французы могли бы меня подозревать, то я точно приняла бы предложение отправиться домой через Германию.

Когда я была в Мадриде, обстоятельства вынудили меня поступить именно так, как вы уже знаете. Капитан Ладу не заплатил мне ни единого су. Он злоупотребил моим доверием, и у меня оставалось еще пара сотен песет. Все женщины в моей ситуации, вероятно, начали бы воровать. У меня не было никаких вестей из Парижа. Мои счета за проживание в гостинице с каждым днем увеличивались. В это время я и посетила фон Калле, который не знал обо мне вообще ничего. Я хотела проверить обстановку и выяснить, могу ли я проехать через Германию, не боясь ареста.

Мата Хари рассказала, как она, чтобы завоевать доверие фон Калле, сообщила ему о предложении французов.

— При этом я предоставила ему некоторые сведения, взятые большей частью из старых газет, в остальном — просто по памяти. Эти сведения не имели никакой важности, потому никак не могли нанести Франции вред. После этого фон Калле послал своему шефу телеграмму с вопросом, следует ли ему выплатить мне деньги. Я потребовала 10 тысяч франков, но Берлин отказал. Я не знаю, получил ли впоследствии военный атташе указание, чтобы заплатить мне.

Верно, что фон Калле дал мне 3500 песет, но я предполагаю, что это были его личные деньги. В своем бюро он занимался со мной некоторыми очень интимными делами и предложил мне за это кольцо. Но так как я мало ценю такие вещи, то я отклонила его предложение и, видимо, поэтому он дал мне эти три с половиной тысячи песет.

Что касается двух переводов по 5000 франков, то, возможно, что это были деньги Крамера. Я до этого проинструктировала мою служанку, что если она получит от меня телеграмму с просьбой о деньгах, она должна отправиться в отель «Европа» и спросить Крамера. Но это только в том случае, если ей не удастся связаться по этому вопросу с бароном. В октябре 1916 года я послала моей служанке телеграмму. Она была отправлена через голландское консульство. Такую же телеграмму я послала в январе. Но я сомневаюсь, что Анна ходила к Крамеру. Скорее всего, деньги на самом деле были от барона, как она мне и написала.

Бушардон спокойно слушал. Ему казалось, что он уже нашел решение своей проблемы.

— Мы приняли к сведению ваши показания, — сказал он. — Но теперь мы хотели бы вам просто описать наше представление о произошедших событиях: когда вы говорили с нашими людьми, вы тщательно скрыли свою связь с Крамером. Так же как номер Х-21, который он вам присвоил, и задание, которое он вам доверил. С другой стороны, когда вы впервые заговорили с фон Калле, вашим первым поступком было рассказать именно об этом. Вы притворились, что взялись за выполнение поручения французов. Так кому же вы в таких обстоятельствах служили на самом деле? И кого вы обманывали? Францию или Германию? Нам кажется, что ответ прост.

Мата Хари не сдавалась.

— Если мое поведение по отношению к французам и к немцам было разным, то только потому, что я планировала нанести немцам вред — что мне и удалось, а французам помочь — что мне тоже удалось. В конце концов, я не могла ожидать, что мне разрешат транзит через Германию, раз уж я подсунула им свинью! Мне ничего не оставалось, как заставить их поверить, что я на их стороне, тогда как на самом деле игру вели французы. Когда я выудила у фон Калле некоторые сведения, я три раза попыталась встретиться с капитаном Ладу на бульваре Сен-Жермен. Если бы мне это удалось, я сказала бы ему: «Вот вам пример того, на что я способна. Теперь ваша очередь!»

Бушардон:

— К сожалению, все ваши действия можно рассматривать и в другом свете. Для вас невозможно было пойти на встречу с фон Калле, не рискуя, что вас заметит кто-то из наших агентов. Потому вам просто необходимо было провести защитные мероприятия, чтобы вы нам потом смогли рассказать: «Я пойду к фон Калле, но сделаю это для вас». Каждый, кто знает правила разведывательной игры, согласится, что немецкий агент в ситуации, похожей на вашу, получил бы от противника некоторую информацию, чтобы завоевать этим наше доверие. И даже если эта информация была правдивой, она ко времени, когда вы ее нам передали, уже потеряла свою ценность.

— Все, что вы тут выдумали, неправда, уверяю вас. Я никогда раньше не занималась шпионажем. Я жила только ради любви и удовольствия. Я никогда намеренно не встречалась с людьми, которые могли бы достать для меня информацию. Кроме того, я хочу указать вам на то, что сведения, полученные мною от фон Калле, не были не маловажными, не устаревшими. Полковник Данвинь уверял меня, что полковник Губе нашел их очень интересными.

— Вы также утверждали, что ничего не знали о шпионаже. Но это мало согласуется с вашим большим секретным планом, который у вас был и за который вы потребовали миллион.

— Я просто упомянула моих знакомых во Франции. Но я была бы в состоянии познакомиться и со многими людьми в Бельгии, и эти связи потом, под управлением капитана Ладу, смогли бы принести большую пользу. И, кроме того, вся идея того, чтобы я стала шпионкой и одновременно работала на две страны, была не моим предложением, а исключительно капитана Ладу.

В досье капитана Бушардона было еще кое-что: «За вами было установлено наблюдение во Франции с июня 1916 года. Из донесений, которые у нас есть, четко следует, что в „Гранд-Отеле“ вы всегда пытались познакомиться в первую очередь с офицерами различных национальностей, пребывавших там перед отправкой на фронт».

Мата Хари: «Я люблю офицеров. Я любила их всю мою жизнь. Я лучше буду любовницей бедного офицера, чем богатого банкира. Самое большое для меня удовольствие — спать с ними. При этом я не думаю о деньгах. Кроме того, я охотно сравниваю людей разных национальностей. Я клянусь вам, что мои отношения с офицерами, которых вы упомянули, были продиктованы только тем чувством, которое я вам сейчас описала. К тому же, все эти господа сами приходили ко мне. А я со всей душой говорила им: да. Они уходили от меня полностью удовлетворенными и ни словом не упоминали войну. Я не спрашивала ни о чем секретном. А постоянно я встречалась только с Масловым, потому что я его люблю».

Но история Маты Хари не произвела на Бушардона никакого впечатления. Он не верил, что она никогда не говорила о войне. Он не верил, что «мундир» просто обладал для нее особой притягательностью уже тогда, когда она жила в Гааге и познакомилась с МакЛеодом. Посему Бушардон считал своим долгом не верить ей, что так много этих мужчин были ее любовниками просто потому, что она предпочитала офицеров гражданским.

Бушардон потребовал объяснения некоторых ее высказываний на предыдущих допросах. Почему, например, она не сказала барону ван дер Капелену, что хочет поехать в Виттель, чтобы поправить там свое здоровье?

— Потому что я на самом деле должна была ехать в Виттель, как уже делала это до войны. Почему я до моего отъезда написала барону, что со мной все в порядке, то только потому, что барон принадлежит к той породе людей, которые просто не хотят даже ничего знать о людях, которым плохо. Ему нужна любовница, которая радостна, здорова и всегда в хорошем настроении.

Перед тем, как допрос закончился, Бушардон еще раз напомнил о 20 тысячах франков, которые ей заплатил Крамер.

— Если вы на самом деле ничего не делали для Германии, после того, как получили от Крамера деньги, то это было бы сразу известно, как только вы встретились с фон Калле. Отвечая на первую радиограмму, касавшуюся вас, Берлин немедленно установил бы, что вы обманули немцев и что вы — плохой агент. Но у нас есть тексты всех депеш, которыми фон Калле и Берлин обменивались целый месяц. Берлин ни разу даже не намекнул на ваш обман.

Последнее слово в этот день была за Матой Хари: «Мне неизвестно, что отвечал Берлин, но они определенно не утверждали, что я что-то для них сделала».

Загрузка...