Мечники Гора

Глава 22 Возвращение Лициния Лизия

С рычанием и яростью, очнувшийся Лициний Лизий из Турмуса, боролся с ремнями, стягивавшими руки и ноги. Он валялся на земле у наших ног.

Рабыня, лежала в сторонке, все еще пребывая в бессознательном состоянии.

— Лициний, — сказал я, — не ел и не пил несколько анов. С сарае ведь не было ни еды, ни воды. Он должен был быть очень голоден. Хуже того, его должна была мучить жажда. Будучи напуганным, стараясь как можно быстрее удалиться от лагеря, он не решался посадить тарна. Он ведь был уверен, что мы будем его преследовать. Так что он остался бы в седле, по крайней мере, до темноты.

— А к седлу был привязан бурдюк, — прокомментировал Таджима.

— Со свежей, холодной водой, — усмехнулся я.

— И порошком Тасса, — заключил Таджима. — Я слышал о нем.

Порошок Тасса — безвредное, быстро действующее снотворное без вкуса и запаха. Обычно его используют для захвата женщин. Препарат могут подсыпать служанки в пищу красоток из знатных семей, собравшихся на ужин при свечах, официантки постоялых дворов в напитки и так далее. Обычно вся вина этих женщин состоит в их необычайной привлекательности, которая, в конечном итоге приводит их на невольничий рынок. Безусловно, женщина может быть и не столь уж безвинной, скажем, разделив вино с незнакомцем, на котором она решила испытать свои уловки к своей собственной выгоде, например, надеясь добиться от него некого расположения или преимущества. Возможно, она при этом попотчевала его какой-нибудь историей о затруднительном положении или горе, выдуманной, чтобы выманить из него монеты. Возможно, она просто получает удовольствие, мучая мужчин, дразня и насмехаясь над ними, обманывая их лучшие ожидания и надежды, удовлетворять которые у нее нет никаких намерений или желаний. Она использует свою предполагаемую красоту, скрытую под ее одеждами и вуалями, манящую и таинственную, чтобы потешить свое тщеславие, или даже реализовать свою неприязнь к мужчинам, этим придурковатым, мерзким животным. Очевидно, что существует много путей, которыми женщина может мучить мужчину. В любом случае не редкость для такой женщины, позже проснуться беспомощной, с кляпом во рту, связанной по рукам и ногам, в рабском мешке, в пути прочь из своего родного города. Известен случай, когда одна женщина намеревалась устроить захват и порабощение другой, своей ненавистной соперницы, но в конечном итоге сама очнулась раздетой и в кандалах, после чего была передана конкурентке в качестве рабыни-служанки. Ей даже позволили наблюдать за церемонией вступления в компаньонство ее соперницы и мужчины, которого она добивалась, правда, из клетки, голой, со свежим клеймом на бедре и ошейником этой самой соперницы на горле. Присутствовал на том праздновании и тот, кого она пыталась привлечь в соучастники, оказавшийся, как выяснилось, другом детства того мужчины, которого добивалась плутовка, правда известно это ей стало только теперь. Вытащенная из клетки, она прислуживала на банкете своей конкурентки, а позже, стоя перед нею на коленях с зажатыми ноздрями и удерживаемой запрокинутой головой, была вынуждена проглотить не праздничное вино, а горькое «рабское вино», чтобы быть готовой к использованию как рабыня, прежде чем быть отправленной на кухню.

Подобные соображения, работают и в случаях многих женщин Земли, сочных рабских фруктов, собираемых гореанскими работорговцами. Это не их вина, что их интеллект высок, черты их лиц, чувственны и изящны, а их фигуры соблазнительны. Подозреваю, что выбор работорговцев не всегда ясен тем, у кого нет их опыта и навыков. Предполагается, что в это вовлечено больше чем просто изгиб бедра, округлость икр или предплечий, стройность лодыжки, гибкость талии и прочие внешние факторы. Но что именно? Манера ли речи, выражение лица, волнение, жест, поворот головы, застенчивый взгляд, едва уловимое, но обличающее, скрытое нежелание смотреть в глаза собеседника, когда тот произносит определенные слова, что? Есть сто тонких намеков, легко читаемых опытным и заинтересованным. Некоторые могут вычислить полную потребностей рабыню в женщине, которая сама боится признать это, и, тем более, не осмеливается это показывать. В любом случае на рынки поступает самый разнообразный товар, и предоставляя покупателям богатый выбор. Возможно, в целом, от женщины требуется немногим больше того факта, что она прекрасна и на нее будет спрос.

Безусловно, далеко не у каждой женщины, привезенной с Земли к опилкам гореанской сцены рабских торгов, вина состояла лишь в том, что она была умна и красива. Несомненно, многие женщины, как Земли, так и Гора, оказались в списках приобретения ни по какой иной причине, кроме той, что так захотелось некому человеку. Возможно, поведение, или выражение лица, грубость, взгляд свысока, поспешное слово, дерзость или что-то в этом роде, вызвало у кого-то недовольство, в результате, и было решено, что это привлекательное существо должно заплатить за свою неосмотрительность. Позже ей это ясно дадут понять, как раз в тот момент, когда она будет ждать своей первой продажи.

Например, я не сомневался, что Трасилику доставил удовольствие тот факт, что он привел прежнюю мисс Маргарет Вентворт в гореанский ошейник.

По моему мнению, это было отличным выбором.

Учитывая количество гореанских наемников в лагере, я не сомневался, что порошок Тасса раздобыть труда не составит, и не ошибся. Полученный порошок я всыпал в бурдюк, где его присутствие обнаружить было невозможно.

Дело шло к закату, и в лагере уже разжигали костры, один из которых разгорался поблизости.

— А как Ты узнал, что тарн вернется? — полюбопытствовал Пертинакс.

— Когда всадник потерял сознание, им перестали управлять, — объяснил я. — А неуправляемая птица, приучена возвращаться к своей вольере. Возможно, он еще и торопился, чтобы не пропустить вечернее кормление.

Что интересно, тарн приземлился за несколько енов перед распределением вечернего мяса. Правда, прежде чем накормить птицу, мы сняли с него пребывавших в бессознательном состоянии Лициния и рабыню.

Эффект порошка Тасса некоторое время не ощущается, но когда он начинает действовать, то действует стремительно. По-видимому, у Лициния не было под рукой оружия, чтобы успеть перерезать горло девушки. Еще более вероятно он и не собирался этого делать. Гореане осуждают бесполезное повреждение рабыни, как и любого другого животного. К тому же, если у него было время на размышления, что мне казалось маловероятным, последнее, чем он захотел бы рискнуть, это попасть в руки желающих отмстить кровников. Он проиграл. Оставалось только соблюдать правила игры и ожидать последствий.

— Лициний остался в седле, потому что был пристегнут страховочным ремнем, — заметил Пертинакс.

— Конечно, — кивнул я.

— А рабыня и так была в полной безопасности, — добавил Таджима.

— Верно, — усмехнулся я, — надежно закрепленная, как приличествует такой как она, просто мягкому, гладкому, красивому животному, безупречно привязанной кейджере.

— Кстати, она тоже без сознания, — констатировал Таджима.

— Не удивительно, я предполагал, что так и будет, — сказал я. — В общем-то, это не имело никакого значения, но я не сомневался, что он даст ей воды. Почему бы нет? Разве она тоже не хотела пить? Разве животных не поят?

— Правильно, — согласился Таджима.

— Тем более, — добавил я, — воды было много. К тому же, вода приятно округляет живот рабыни и освежает ее внешность.

— Верно, — кивнул Таджима.

По этой же причине, кстати, распространено поить женщин перед их продажей.

— Как вы можете так думать о ней, так говорить о ней! — возмутился Пертинакс.

— Она рабыня, — пожал я плечами. — И чем скорее Ты привыкнешь думать о ней в таком ключе, и так говорить о ней, тем лучше для тебя и для нее.

— Никогда! — заявил Пертинакс.

— Ты что, уже забыл, — поинтересовался Таджима, — как она отрицала свою холодность, и обратилась к Лицинию Лизию как к Господину?

— Она была напугана, — объяснил Пертинакс.

— А что, в страхе нельзя сказать правду? — спросил я, подумав, хотя и не озвучив свои мысли Пертинаксу, что испуганная рабыня, зачастую боится не сказать правды, ее господин ведь может правду знать и просто проверять ее.

Это свободная женщина может лгать так глубоко и часто, как ей вздумается, а рабской девке ложь запрещена. Свободная женщина может врать безнаказанно, а у рабыни такой привилегии нет. Невольница боится говорить неправду. Ложь не приемлема в кейджере. Наказание ужасно. Она не свободная женщина.

— Ты предпочел бы, — уточнил Таджима, — чтобы рабыня была холодной?

— По-моему, такие вопросы — личное дело каждого, — проворчал Пертинакс.

— Только не рабыни, — заметил я. — Для рабыни они являются довольно общественными, как цвет волос и глаз. Они влияют на ее цену.

— Так Ты хотел бы, чтобы она была холодной? — не отставал Таджима, при этом говоря очень вежливо.

— Она не свободная женщина, — напомнил я Пертинаксу.

— Я полагаю, — запнувшись, сказал Пертинакс, — что для нее было бы лучше быть холодной, чтобы она могла оставаться своей собственной женщиной, сохранять свое чувство собственного достоинства, самоуважение и честь.

— Рабыня, — сказал я, — не может быть своей собственной женщиной. Она — женщина своего хозяина. Кроме того, это не мешает ей хорошо думать о самой себе, радоваться себе, праздновать себя, любить себя, и точно так же любить и своего владельца. Как можно любить другого, если ты не будешь любить себя? Но у нее вряд ли будет чувство собственного достоинства и самоуважение в том в смысле, который, насколько я понимаю, Ты вкладываешь в эти понятия. Она, в конце концов, животное. И конечно ей не разрешено достоинство. Она — красивое животное, и к тому же у нее есть гораздо больше привлекательных деталей чем, скажем, у тарскоматки, но у нее больше нет достоинства, не больше чем у той же тарскоматки.

— Это все я понимаю, — кивнул Пертинакс.

— Рабыня не свободная женщина, — подключился Таджима. — Она должна быть горячей, до беспомощности. Она должна увлажняться по команде, а прикосновение должно приводить ее в готовность. По щелчку пальцев она должна спешить принять ту позу, которую ей прикажут. Причем принимая ее, она еще и будет надеяться, что ее хозяин сочтет целесообразным поласкать.

Обычно она сигнализирует о своих желаниях, становясь на колени, прижимаясь к мужчине, постанывая и поскуливая, целуя ноги мужчины, глядя на него томным взглядом, приоткрыв губы, надеясь на его внимание. Есть много вариантов. Рабыни — существа очень изобретательные и умные. К тому же, можешь мне поверить, мой дорогой Пертинакс, приятно иметь такую в своих руках, извивающуюся и дергающуюся, задыхающуюся и стенающую, вскрикивающую и плачущую, просящую и отдающуюся.

— Они не свободные женщины, — повторил я.

— Но все это, — заявил Пертинакс, — для низких женщин, но не для такой как Мисс Вентворт.

Я с трудом сдержался, чтобы не засмеяться. Пертинакс не знал того, что было хорошо известно мне и Сесилии. Работники стойл хорошо потрудились, в свое удовольствие и, несомненно, в соответствии с инструкциями Лорда Нисиды, над разжиганием рабских огней в животе прежней Мисс Вентворт, в тот момент стойловой рабыни, отданной в их полное распоряжение. Любая женщина, чей живот опалили рабские огни — рабыня, впредь и навсегда она может быть только рабыней. Веревки, ремни и цепи были не единственными узами, которые теперь держали прежнюю Мисс Вентворт. Свободная женщина могла бы, конечно, с первого взгляда на нее, по ее короткой тунике, клейму или ошейнику, увидеть в ней рабыню, но также она могла ощутить в ней, к своей ревнивой ярости, нечто не столь заметное и намного более глубокое, то, что теперь она беспомощно и непоправимо принадлежала мужчинам. В ее животе тлело нечто, готовое в любой момент взвиться обжигающим пламенем, то, что называли рабским огнем, то, по сравнению с чем, клеймо на ее бедре и ошейник на ее шее, можно было считать немногим более чем институциональными символами, намекающими на возможность намного более глубокой неволи.

Неудивительно, что свободные женщины ненавидели рабынь с такой яростью. Как могли они, надеяться соперничать с рабыней в интересности для мужчин? Рабыня, конечно, не приносила сопутствующего приданого, земли, богатства, социальных или коммерческих связей, тем не менее, мужчинам, так или иначе, нравилось иметь их у своих ног.

— Возможно, — покачал головой Таджима.

— Конечно, — раздраженно бросил Пертинакс.

— Она шевелится, — отметил я.

Эффект порошка Тасса, на человеке с меньшей массой, при условии принятия одинаковой дозы, держится дольше, чем на более крупном человеке. Лициний очнулся, уже связанным, примерно половину ана назад. Правда, я не знал, какая именно доза снотворного досталась рабыне, в конце концов, ей, привязанной к седлу, никто свободы пить сколько влезет не предоставлял, в лучшем случае несколько глотков, из соска бурдюка, сунутого ей в рот.

Лициний снова попытался бороться с узлами. Бесполезно, конечно, спеленали мя его основательно.

— Лорд Нисида распнет его на кресте, — заметил Таджима.

— Ради Царствующих Жрецов, — простонал Лициний, обращаясь ко мне, — убей меня быстро, мечом.

— Боюсь, что это будет неверно с точки зрения практичности, — покачал головой Таджима, — Та ведь шпион и предатель.

— Я не предатель! — вскинулся он.

— Ты носишь серую форму кавалерии, — напомнил Таджима. — И Ты предал ее

— Я служу другим, — заявил Лициний.

— Кому? — тут же спросил я.

— Я не знаю, — ответил он. — Они вышли на меня в Турмусе.

— Значит, прежде чем отправиться на крест, Ты пройдешь через пытки, — предупредил Таджима. — Возможно, это до некоторой степени освежит твою память.

— Он умрет или соврет, чтобы прекратить боль, — заметил я. — К тому же, я сомневаюсь, что он знает, из какого кошелька получил свою оплату.

— Я действительно не знаю, — сказал Лициний.

— И я ему верю, — сказал я. — Те, кто покупали его услуги, должны были соблюдать осторожность в таком вопросе. Шпиона можно схватить и подвергнуть пыткам. Но он не сможет рассказать того, чего он не знает.

— Убей меня мечом, прежде чем они прибудут за мной, — попросил Лициний. — Мы оба не из пани. От допроса все равно не будет никакой пользы. В конце концов, разве я не пытался убежать? Убей меня, а затем развяжи и убери веревки. Никто не узнает.

— Я боюсь, что несколько человек уже знают, — развел я руками.

Лициний простонал.

— К кресту привязывают туго, — сообщил Таджима. — Трудно даже пошевелиться. Так что уже через короткий промежуток времени в сдавленных мышцах начинаются сильные, даже мучительные боли. К тому же, казненный страдает в течение двух или трех дней, пока не умрет от боли или от обезвоживания. Иногда ему дают немного воды, что муки продлились дольше.

— Меч! Меч! — взмолился Лициний.

— Кол был бы более по-гореански, — сказал я Таджиме.

— Это варварство, — заявил Таджима.

— Верно, — признал я.

— Кроме того, это было бы слишком быстро, — добавил Таджима.

— Ну почему же, — не согласился с ним я, — это может продлиться довольно долгое время.

— Интересно, — заинтересовался Таджима.

— Точно тебе говорю, — заверил его я.

— Меч! — крикнул Лициний.

— Я уже послал за асигару, — развел руками Таджима. — Они заберут пленного, а также отведут Сару в центральный лагерь.

Голая девушка в ошейнике Лорда Нисида, освобожденная от веревок, лежала поблизости. На ее теле по-прежнему оставались пятна тарларионового навоза. Она с трудом перевалилась на бок, встревожено осмотрелась и застонала.

Похоже, действие снотворного понемногу проходило.

Я отметил некоторую активность ее тела еще несколько енов назад.

Обычно эффект порошка Тасса проходит не сразу. Человеку надо, по крайней мере, несколько минут, чтобы начать понимать происходящее. Весьма часто в этот момент может вспыхнуть истерика, пришедший в себя человек может начать бороться и кричать, если ему не заткнули рот. Для женщины весьма обычно прийти в сознание в крепком, рабском мешке, в котором они могут только извиваться, или связанными по рукам и ногам, скажем, на ковре в пустой палатке, или в темноте прикованными цепью к кольцу, вмурованному в пол. Такое пробуждение может быть характерно для земных девушек, доставленных на Гору для невольничьих рынков, поскольку их обычно перевозят в бессознательном состоянии в рабских капсулах, ярусами установленных в трюмах кораблей работорговцев, курсирующих между Землей и Гором. Многие поначалу даже не осознают того, что были куда-то перевезены, будучи усыпленными в своих собственных кроватях, а затем, оставаясь в спящими, доставлены на Гор, чтобы проснуться уже в загонах, иногда от удара плети работорговца.

Сару подтянула руки, уперлась в землю и, немного приподняв тело, посмотрела на меня.

— С возвращением, — сказал я. — Ты снова в лагере, около своего сарая.

Девушка перевела взгляд на Лициния, лежавшего неподалеку от нее. Не думаю, что она поняла, даже в общем, то, что произошло. По-видимому, она подумала, что Лициния перехватили по пути или настигли. Затем она перекатилась на живот головой к нам. Я не знал, была ли она к этому моменту способна стоять на коленях, все же эффект от препарата мог еще оставаться.

— В бурдюке с водой было снотворное, — пояснил я. — Тарн вернулся.

— Ты в порядке? — заботливо спросил Пертинакс.

— Не показывай беспокойство, — бросил я. — Ты что, не знаешь, кто она?

Сару испугано посмотрела меня, но тут же отвела взгляд. Я чувствовал, что она знала, кем она была, даже если Пертинакс, по своей наивности, этого не понимал.

— Наду! — резко скомандовал Таджима.

Девушка быстро, насколько смогла в ее состоянии, поднялась в позу наду, встав на колени, выпрямив спину, подняв голову, прижав ладони к бедрам. Ее взгляд был направлен прямо перед собой.

Красивая поза.

— Расставь колени, — приказал Таджима.

— Нет! — запротестовал Пертинакс.

— Живо! — бросил Таджима.

Блондинка развела колени в стороны.

— Шире! — потребовал Таджима.

В конце концов, она была простой ошейниковой девкой.

Прежняя Мисс Вентворт подчинялась командам Таджимы быстро и послушно. Работники стойл позаботились о том, чтобы она хорошо изучила как следует повиноваться мужчинам.

— Пожалуйста! — сделал попытку протестовать Пертинакс.

— Оставайся, как есть, — велел Таджима.

Рабыня осталась стоять в исправленной наду, как было указано. Это была стандартная форма наду, почти неизменно ожидаемая от особого вида рабыни, от рабыни для удовольствий.

Я понимал, что ей отчаянно хотелось посмотреть на Пертинакса, по любой причине, например, узнать, как он сам мог бы смотреть на нее, стоящую в такой позе. Но девушка не осмеливалась отвести взгляд. В любом случае она знала, что стояла перед ним в наду.

— Чей я пленник? — спросил Лициний.

— Ты — пленник Лорда Нисида, — ответил Таджима.

— Нет, — не согласился в ним я, — Ты — мой пленник.

— Капитан? — опешил Таджима.

— Мой пленник, — повторил я.

— Асигару скоро будут здесь, — предупредил Таджима.

— Сару, насколько я понимаю, — сказал я, — должна быть забрана из стойл. Вот пусть асигару заберут ее и проследят, что она вычищена, а потом отведут к Лорду Нисиде.

— Хорошо, — буркнул Таджима.

— Уверен, Ты извлекла урок из своего пребывания в стойлах, — сказал я рабыне.

— Да, Господин, — прошептала та.

— Хочешь вернуться туда?

— Нет, Господин! — быстро ответила она.

— Тогда теперь Ты будешь учиться носить туники, шелка и браслеты, — сообщил я ей. — Тебя будут учить стоять на коленях и двигаться, пользоваться духами и косметикой. Тебя будут учить ублажать мужчин. Ты изучишь кое-что из рабских танцев и поцелуев рабынь. Ты узнаешь как использоваться пальцами, волосами и языком.

— Да, Господин, — сказала Сару, задрожав всем телом.

— Если Ты плохо усвоишь этот урок, — предупредил я, — тебя убьют.

— Да, Господин, — выдавила она из себя.

— Цельность твоей жизни теперь, — продолжил я, — ее значение и изобилие, все это и сам смысл твоего существования, и единственная причина твоего существования — быть объектом удовольствия для мужчин. Ты — животное и собственность, только это и ничто больше. Ты понимаешь?

— Да, Господин.

— Ты теперь будете существовать для служения и удовольствия мужчин, и только для этого. Ты понимаешь?

— Да, Господин, — ответила девушка.

— Ты понимаешь почему? — уточнил я.

— Да, Господин.

— И почему же? — спросил я.

— Потому, что я — рабыня, Господин, — сказала она.

— Лициний Лизий, — позвал я, повернувшись к пленнику.

— Пожалуйста, меч! — попросил тот.

— Ты не убил рабыню, — констатировал я.

— Я сделал бы это, — заверил меня он, — если бы вы не выполнили мои требования.

— Конечно, — кивнул я, — но Ты этого не сделал.

— Она настолько важна? — поинтересовался Лициний.

— Нисколько, — отмахнулся я, — но она смазливая, разве нет?

— Да, — признал он.

— Мы рады вернуть товар, — сказал я, окинув взглядом рабыню.

— Так может тогда, — проговорил Лициний с надеждой в голосе, — меч?

— Должно быть, требовалась недюжинная храбрость, чтобы шпионить здесь, в таком лагере, — предположил я.

— Мне хорошо заплатили, — объяснил он.

— Но думаю, что Ты очень храбрый человек, — заключил я.

— Я заключил пари и проспорил, — вздохнул наемник.

— Думаю, — продолжил я, — Ты превосходно владеешь мечом.

Я не забыл те тела, что валялись в сарае, его собственные подельники, которых я натравил на него. Один был поражен стрелой, но троих он срубил сталью. Навыки, вовлеченные в такую демонстрацию — большая редкость. Даже для отличного фехтовальщика довольно трудно драться сразу против двоих противников, поскольку пока ты вынужден обороняться от одного, волей-неволей подставляешься под меч другого. Например, я бы не решился выставить против него Таджиму, который был весьма квалифицирован в фехтовании, как я определил в додзе. И, разумеется, я не позволил бы ему драться с Пертинаксом один на один, при его текущем уровне владения мечом, конечно.

— Тем не менее, я не хотел вести диалог на языке стали с Боском из Порт-Кара, — проворчал Лициний.

Похоже, что он знал меня. Вот только я не помнил, чтобы мы были знакомы.

Таджима озадаченно уставился на меня. Конечно, он слышал, как меня называли Боском из Порт-Кара в павильоне Лорда Нисиды, но, прежде всего, он знал меня как Тэрла Кэбота, тарнсмэна. Я заключил, что он немногое, а скорее ничего, не знал о Боске из Порт-Кара, как и о самом городе и его истории.

— Я предлагал тебе, — напомнил я, — покинуть стойла без оружия и уйти с миром.

— Уверен, это была уловка, — буркнул Лициний.

— Но Ты не воспользовался моим предложением.

— Кажется, что у этой рабыни все же есть ценность, — улыбнулся он.

— У каждой смазливой рабыни есть ценность, — пожал я плечами. — Вот эта могла бы стоить что-то около серебряного тарска.

Легкая дрожь пробежала по телу рабыни. Мужчина предполагал то, что могло бы быть ценой ее продажи, сколько могла бы принести она перейдя в руки любого, кем бы он ни был, лишь бы обладал необходимой суммой.

— Двух, — поднял ставку Лициний.

Есть немного вещей, которые так убеждают женщину, что она — рабыня, как искреннее обсуждение ее ценности с точки зрения цен, рынков и так далее. Тогда у нее появляется лучшее понимание того, что она стоит для мужчин, как та, кто она есть, как собственность ошейника. Свободная женщина, конечно, бесценна, и в результате, в некотором смысле, не имеет ценности. С другой стороны, рабыня бесценной не является и, таким образом, имеет фактическую ценность, особую ценность, обычно ту которую мужчины согласны заплатить за нее. Рабыни, в своем тщеславии, а они, как и все остальные женщины, существа тщеславные, часто соперничают на торгах, пытаясь добиться цены большей, чем у других. Впрочем, есть мнение, что, чем выше цена, тем богаче владелец, следовательно, есть надежда на то, что и неволя девушки будет легче и удобнее. С другой стороны, и это далеко не редкость, девушка, купленная задорого, может обнаружить, что ей придется выполнять работы и доставлять удовольствие сразу за нескольких рабынь. Также, весьма обычно, приводя рабыню в дом, независимо от того какова была ее цена, связать ее и познакомить со своей плетью, чтобы дать ей понять, что в этом доме она действительно рабыня, и не больше чем рабыня. Зачастую, что интересно, девушки попроще, купленные за меньшие деньги менее состоятельными мужчинами, наслаждаются своей неволей, которая, хотя и строга и абсолютно бескомпромиссна, в соответствии с гореанскими традициями, могла бы быть предметом зависти для многих других рабынь, ушедших по более высоким ценам. Рабыня благодарна господину, а господин благодарен рабыне. Отношения рабыни и рабовладельца, хотя они установлены, санкционированы и проведены в жизнь законом, основаны на общей природе, той, что имеет место, если можно так выразиться, между покоренной и обладаемой женщиной, и покорившим и владеющим мужчиной. В действительности, юридическая неволя это не более чем институционализация и улучшение естественных отношений, в которых мужчина является тем, кому, в самом буквальном смысле, принадлежат, а женщина той, кто принадлежит, настолько же, насколько мог бы принадлежать лук или копье. Законность и естественность отношений, санкционированных природой, и тысячами поколений естественного отбора, часто приводят к любви. Соответственно, не ничего удивительного в том, что господин и рабыня однажды обнаруживают, и зачастую, скорее раньше чем позже, что они любят друг друга, что они теперь любящий господин и любимая рабыня. Только пусть он поостережется, стать снисходительным со своей девкой. Ведь на самом деле, она сама этого не желает, потому что ее любовь к нему — это любовь рабыни.

— Но Ты же не был серьезен, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — сказал Таджима. — Этот человек пытался убить Лорда Нисиду, сбежал и привел врагов в наш лагерь. Он — шпион. Он дрался против нас!

— Ты позволил бы мне уйти? — удивленно спросил Лициний.

— Да, — ответил я.

— Конечно, нет! — воскликнул Таджима, в миг потеряв свое самообладание.

— Если так, — обрадовался Лициний, — то я прошу меча, его быстроты и милосердия!

— Нет, — возмутился Таджима.

— Нож подойдет? — осведомился я у Лициния.

— Конечно! — выкрикнул он с благодарностью.

— Никогда! — попытался протестовать Таджима. — Эй, что Ты делаешь?

Я перерезал веревки, стягивавшие лодыжки Лициния, и он, не без труда, поднялся на ноги.

— К деревьям, — приказал я, указывая направление.

Мужчина, с благодарностью посмотрев на меня, повернулся и, спотыкаясь, побрел к лесу.

— Дождись асигару, — попросил Таджима.

— Не нравятся мне ужасные смерти, — пожал я плечами и, заметив, что рука Таджимы сжалась на эфесе его изогнутого меча, поинтересовался: — Ты обнажишь меч против меня?

— Нет, — ответил Таджима, разжимая руку.

Я знал, что он не побоялся бы сделать это, даже при том, что он пока был гораздо хуже меня знаком с дорогами войны. Я был рад, он не пожелал поступить так.

«Насколько могущественны, — подумал я, — узы дружбы. Как крепки древки флагов чести, выдерживающие даже бури, даже землетрясения».

— Я должен буду сообщить об этом Лорду Нисиде, — предупредил Таджима.

— Я в курсе, — кивнул я.

— Сделай так, чтобы это продлилось как можно дольше, — попросил Таджима. — Пусть это будут тысячи порезов. Возможно, тогда Лорд Нисида будет удовлетворен.

— В данном случае, удовлетворен должен быть только я, — сообщил я.

— Он твой пленник, — обреченно махнул рукой Таджима.

— Вот именно, — сказал я и, по-прежнему сжимая нож в руке, последовал за Лицинием в тень леса. Мужчина не бежал, ждал меня.

— Спасибо, Воин, — поблагодарил он. — Будь быстр, если можно.

— Ты безоружен, — замети я. — Мы далеко от деревень и даже одиночных хижин. Да тебе и не известно их местонахождение или даже направление. В лесу рыскают ларлы, но давай будем надеяться, что они сейчас до отвала наелись и спят. У тебя нет оружия и продовольствия, а лес полон — опасностей. Я не думаю, что Ты выживешь.

— Что Ты делаешь? — изумленно спросил он.

— Режу веревки, чтобы освободить тебя, — объяснил я.

— Освободить? — ошеломленно прошептал Лициний.

— Другие решат, что Ты убит в лесу, — предупредил я. — К тому времени, когда они придут искать тело, Ты должен быть далеко.

Он подвигал руками, разминая мышцы, и потер запястья.

— Ты позволил бы мне уйти с миром? — спросил он. — Правда?

— Да, — кивнул я.

— Почему?

— Я дал тебе свое слово, — пожал я плечами.

— Я не понимаю.

— Про честь что-нибудь слышал? — поинтересовался я. — А теперь, прочь отсюда, быстро!

— Я выживу, — пообещал Лициний.

— Возможно, — улыбнулся я.

Мужчина повернулся и, скользнув между деревьев, исчез в тени леса.

Через несколько мгновений я уже стоял рядом с Таджимой, Пертинаксом и рабыней.

— На твоем ноже нет крови, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — констатировал Таджима.

— Похоже, что нет, — признал я, убирая нож в ножны.

— Быть может, Ты сломал ему хребет или шею, или задушил его, — сказала Таджима.

— Возможно, — пожал я плечами.

— Я пошлю асигару, чтобы они принесли тело, — сказал он.

— Сделай так, чтобы они подождали до утра, — посоветовал я.

— Лорд Нисида не обрадуется, — покачал головой Таджима.

— Сделай так, чтобы они дождались утра, — повторил я.

— Хорошо, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — вздохнул Таджима.

Затем я повернулся к рабыне, которая по-прежнему стояла на коленях в положении наду. Ей не давали разрешения изменить позу.

— Тебе сохранили жизнь, — сообщил я ей. — Он мог бы перерезать тебе горло и сбросить в лес вскоре после того, как стало ясно, что никакого преследования не будет. Ты была дополнительной ношей для тарна, снижающей его скорость и дальность полета.

— Да, Господин, — сказала Сару, не осмеливаясь поднять на меня глаза.

— Но он сохранил тебе жизнь.

— Да, Господин.

— Хотя Ты всего лишь рабыня, — добавил я.

— Да, Господин.

Я не стал сообщать ей, что теперь тот, кто сохранил ее жизнь, тоже остался в живых.

— Ты должна ясно понимать, — продолжил я, — что он не обязан был это делать.

У девушки перехватило дыхание от внезапного осознания того, что ее могло ждать.

— Да, рабыня, — подтвердил я.

— Да, Господин, — прошептала она.

Ее ситуация, конечно, была несколько необычна, поскольку, после первых минут полета стало ясно, что она будет немногим больше чем бременем, задерживающим беглеца. И все же он не избавился от нее. Ей повезло. Лициний Лизий оставил ее в живых. А я пощадил его.

Обычно, рабыне на Горе, как животному и добыче, особо нечего опасаться, поскольку ее размещение и судьба определены оружием. Она всего лишь может сменить одну веревку на своей шее на другую, и идти под другой плетью по незнакомой дороге к неизвестному месту назначения, к рынку, к новой клетке, загону или конуре, к новому ошейнику на ее шее. В реальности, когда город пал, то свободные женщины оказавшиеся среди пожаров и мародерства, зачастую сами раздеваются и надевают на себя ошейник, чтобы избежать меча. Когда позже обнаруживают, что на них нет клейма, их часто безжалостно бьют плетями, но к тому времени жажда крови обычно рассеивается, и они остаются в живых. Безусловно, их бедра скоро будут отданы железу, их шеи закованы во временные ошейники, а они сами окажутся рядом с другими рабынями, у которых, несомненно, будут причины для мести, а также и возможности, вроде стрекала. Их могут даже использовать в качестве служанок, словно они могли бы быть рабынями рабынь. Как нетерпеливо после этого новообращенные рабыни, недавно бывшие свободными женщинами, будут ждать своей продажи, чтобы поскорее прижаться губами к ногам хозяина-мужчины.

Я отступил подальше от рабыни, и сказал, обращаясь к Пертинаксу: — Признаться, у меня все мысли сейчас о Сесилии.

— Похоже, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, разогрет и возбужден, — усмехнулся Таджима.

Я кивнул. В этом нет ничего необычного после боя. Многие замечали за собой, что в тот момент, когда кровь перестала литься, когда оружие убрано в ножны, они поднимали головы и, осмотревшись и поняв, что выжили, начинали нетерпеливо и, даже сердито и настойчиво, думать о мягкости женщин. Разве они не призы сражения? Разве они не трофей? Разве они, если можно так выразиться, не те самые лакомства, которые можно было бы схватить, построить, исследовать, выбрать и немедленно удовлетворить аппетит победителей? Это уже после, на десерт можно озаботиться поиском рабыни, которая послужила бы для этого наилучшим образом. Когда ты выжил, для тебя естественно думать об удовольствиях и игрушках. Есть даже такое гореанское высказывание, что рабыня для воина приз и игрушка. У мужчин много потребностей и для каждой из них есть свои успокоители, еда для голода, вино для жажды, рабыня для похоти.

Я чувствовал, что для меня было бы лучше, держаться подальше от Сару.

Она была привлекательной девушкой, и рабыней к тому же, а я был не больше, чем тот, кто я был, мужчина около женщины, которая, возможно, даже не понимала воздействия и притягательности того факта, что она была рабыней. Причем это воздействие и притягательность были неимоверно более сильными чем у простой свободной женщины, даже несмотря на то, что рабыня пока еще могла бы не до конца понимать значение ошейника на ее шее.

Разумеется, она скоро это все узнает.

«Нет, — подумал я, — надо отсюда уходить, пока не поздно».

У меня было никаких сомнений, что Сесилию я по-прежнему могу найти внутри круга веревки, хотя, возможно, теперь спящей среди некоторых других девушек. Большую часть их к настоящему времени, скорее всего, уже разобрали. Как было упомянуто, когда рабыни бодрствуют находясь в пределах круга, они должны держаться за веревку. Позже, спустя аны, тем рабыням, которых не забрали из круга, та же самая веревка обычно привязывается на талию. Получается что-то вроде круга, который содержит много меньших кругов, каждый из которых окружает талию рабыни.

Я осмотрелся.

Поблизости слышалось фырканье тарлариона.

Зверь за зверем разбежавшиеся в панике животные, были возвращены или вернулись сами к своим стойлам. На данный момент отсутствовали не больше семи или восьми особей. Тарларионы это ведь не слины, не пантеры и не ларлы. Они оставляют за собой легко читаемый след. Я не сомневался, но в конечном итоге все они будут найдены и возвращены в стойла, возможно, при некоторой удаче, к полудню следующего дня.

Я еще раз окинул взглядом окрестности.

Делать здесь, около этого сарая было нечего. К тому же все мои мысли крутились вокруг Сесилии. О женщинах в ошейниках вообще очень легко думать. Фактически, трудно не думать о них, поскольку они красивы, и они рабыни. Как здорово, вернуться домой, где тебя приветствует нетерпеливая, готовая рабыня, которая опускается на колени, счастливо заглядывает в глаза, а затем кротко опускает голову перед своим господином. Возможно, она протянет свои тонкие запястья, в надежде что их свяжут или наденут наручники. Рабыни хотят быть во власти своих владельцев, и знать себя в их власти.

Завтра, по окончании дневных работ должен быть праздничный ужин. Лорд Нисида обещал. Вероятно, это будет организовано ближе к вечеру, возможно, даже после наступления сумерек. А потом, на следующее утро, как я понял, лагерь будет оставлен. Планы Лорда Нисиды ввиду рассекречивания лагеря, должны были быть ускорены.

Что именно могло бы быть вовлечено в эти планы, мне по-прежнему было не ясно, но я был уверен, что в конечном итоге они не предполагали, какой-либо местной цели.

Зная, что грубая, узкая дорога, прорубленная от лагеря через лес, грунтовая, не мощеная, попросту две колеи накатанные колесами множества фургонов, груженных бревнами и досками, проезжавших почти ежедневно, ведет в юго-восточном направлении, я предполагал, что на том конце она упирается в некий водный путь. В пределах сотен пасангов не было никаких крупных городов, а водный путь мог привести только к Тассе.

Помнится, Пертинакс упоминал о реке называемой Александра.

Пани были необычны для исследованного Гора, а водный путь вел к Тассе.

На тропе ведущей от центрального лагеря к тарларионовым стойлам появились несколько факелов. Они приближались.

— Асигару, — прокомментировал Таджима.

— Они идут за Лицинием и за тобой, Сару, — сказал я рабыне. — Они не найдут Лициния и договорятся подождать с поисками его тела до завтра, ссылаясь на темноту и все такое. С другой стороны они найдут тебя.

— Да, Господин, — отозвалась девушка.

— Не называй мужчин «Господин», — сердито буркнул Пертинакс.

— Я должна, — сказала она, — Господин. Я — рабыня и должна обращаться к любому свободному мужчине как к Господину, а к любой свободной женщине как к Госпоже.

Я был доволен тем, что Сару поняла это. Безусловно, с тех пор как она покинула Землю, она сталкивалась с немногими свободными женщинами. Возможно, конечно, ей приходилось видеть некоторых из них на Горе, когда она еще думала, что притворяется рабыней, прежде чем прибыть в северные леса. Наверное, тогда она могла бы использовать обращение «Госпожа» по отношению к некоторым свободным женщинам, возможно, считая это забавным и пользуясь воображаемой отговоркой. Думаю, что она делала это хорошо. В противном случае, она, вероятно, была бы прислонена к стене и получила бы стрекалом по икрам. Разумеется, даже в то время, поскольку она была внесена в список приобретения, она фактически была рабыней, просто сама об этом еще не ведала. А вот если бы понимала, то это могло бы дать совсем другой вкус ее покорности. В действительности, она стала рабыней, просто еще не забранной рабыне, за недели или даже больше, до ее прибытия на Гор. Таким образом, технически, уже в то время она должна была выказывать уважение к свободным людям, используя обращение «Господин» и «Госпожа». Впрочем, не будем обвинять ее в этой ошибке, поскольку она тогда не еще сознавала, что была рабыней.

Я предположил, что Мистер Грегори Вайт, теперь по собственному выбору ставший Пертинаксом, который когда-то давно в офисах и коридорах инвестиционной компании мог с тоской, украдкой кидать полные вожделения взгляды на ту, которую он в это время считал честолюбивой, сложной, высокомерной, недосягаемой мисс Маргарет Вентворт, и по сей день продолжая считать ее выше себя, возможно, стал бы смотреть на предмет своего обожания иначе, совсем по-другому, если бы понимал, что в действительности она была не больше, чем рабыня.

Таким образом, она, со всей ее самодовольностью, амбициями, мелочностью и тщеславием, день за днем ходила рядом с ним, вела себя как обычно, садилась в такси, обедала в ресторанах, искала потенциальных клиентов и так далее, думая о себе как о свободной женщине, не зная, что она уже не более чем рабыня, что для нее было бы подходяще стоять перед ним на коленях, опустив голову в пол. Могла ли она догадываться, что невидимый аркан уже был наброшен на нее, и теперь охотникам требовался только удобный момент, чтобы потянуть веревку и затянуть петлю? Знай Вайт об этом, не мог ли он, подкравшись к ней сзади, схватить ее за плечи и удерживая беспомощно перед собой, прошептать ей на ухо: «Рабыня»?

Но, тем не менее, ее рабство было скрыто, даже от нее самой.

Интересно, порой спрашивал я себя, сколько женщин, даже помимо тех, что попали в списки приобретения, являюсь рабынями, сами того не подозревая?

А может они знают о том, что они рабыни, просто им недостает господина?

Как может цивилизация так искажать и извращать правду! Как может она скрывать природу, скрывать действительность! Как можно унижать одно и украшать другое, как можно столькими многими способами убегать от серьезного, могучего и достойного, чтобы попасть в объятия мелкого, жалкого, абсурдного и позорного.

Как можно лгать, скажем, о мужчинах и женщинах.

Они ведь далеко не то же самое.

Бывшая Мисс Вентворт, насколько я знал, со времени прибытия в северные леса не сталкивалась ни с одной свободной женщиной. Слишком уж немногие из них посещают эти места. Лес опасен, да еще и здесь хватает мужчин, жаждущих рабынь, которые не прочь надеть на них свои ошейники.

— Пусть она делает так, — сказал я Пертинаксу. — Она должна.

Мужчина раздраженно посмотрел на Сару. По сравнению с ним она казалась маленькой, крошечной, но прекрасной и желанной женщиной, и последнее было более чем очевидной, учитывая то, что она стояла в наду.

— Хорошо, — сердито буркнул Пертинакс, но затем все же повернулся к рабыне и сказал: — Но ко мне так обращаться не надо.

Сару чуть не сбила позу. Понятно, что она была смущена, запутана и напугана.

— Она должна, — напомнил я. — Ты — свободный мужчина. Она просто будет бояться, не сделать этого.

— Она — рабыня, — подключился Таджима. — Будь добр, пойми это, наконец.

— Рабыня, — позвал я. — Посмотри в глаза Господина Пертинакса. Хорошо. А теперь обратись к нему как к Господину.

— Господин, — сказала она, глядя в глаза Пертинакса.

Думаю, что это был тот моментом, который ни один из них никогда не сможет забыть.

Пертинакс резко отвернулся и, не скрывая своего раздражения, бросил:

— Ну хорошо.

Прежняя Мисс Вентворт, к которой он питал такие смешанные, противоречивые и очень интенсивные чувства, стоя перед ним в позе наду, широко расставив колени, выпрямив спину, подняла голову и, сквозь слезы глядя в его глаза, дрожащими губами назвала его «Господин».

Я чувствовал, что это был один из самых волнующих, тревожащих моментов в его жизни, впрочем, я ощущал и то, что это был один из самых значимых и волнующих моментов в жизни бывшей Мисс Вентворт.

Какой мужчина не хочет, чтобы красивая рабыня обращалась к нему как к Господину, и особенно та, которую он хотел бы видеть своей, та которую он вожделеет? И какая женщина, стоя на колени перед мужчиной, рабыней которого она желает стать, не захочет назвать его Господином?

Я видел, что он не желал видеть ее как ту, кем она была теперь, как рабыню.

— Смени позу, — бросил Пертинакс, и девушка встала на четвереньки, подняв голову к нему.

— Чем тебя не устраивала ее прежняя поза? — невинно поинтересовался я.

— Это заставляет меня чувствовать себя неловко, — ответил он.

— Понимаю, — кивнул я.

В наду, выпрямленная спина и развернутые плечи подчеркивают очарование груди, а расставленные колени намекают на уязвимость рабыни и открывают мягкость выставленных на показ бедер. Положение ладоней внизу по сторонам на бедрах, предполагает, что они не смогут отразить или помешать ласке. И даже само по себе стояние на коленях является символом покорности. Поднятая голова демонстрирует красоту собственности ее господина, привлекательность лица, гибкость шеи, а также, конечно, знак его собственности, ее ошейник. Безусловно, эта поза может отличаться от владельца к владельцу. Некоторые предпочитают, чтобы голова рабыни была покорно склонена. Кто-то разрешает своей рабыне смотреть в глаза господина без разрешения, а кто-то нет. Здесь все зависит от рабовладельца.

Стоит напомнить, что голова Сару была выбрита наголо, прежде чем она была отправлена к работникам стойл, чтобы исполнять обязанности стойловой шлюхи. С тех пор прошло уже много недель, и теперь щетка светлых волос украшала ее голову. Я надеялся, что ее хозяин, Лорд Нисида, все же разрешит ей отрастить волосы. Безусловно, решение было за ним.

— Сару, Ты хотела бы получить тунику, — спросил я, — или, может, камиск или та-тиру?

— О, да, Господин, — воскликнула она. — Да, да, да!

— Полагаю, что это может быть тебе разрешено, — предположил я.

— Я так надеюсь на это, Господин! — вздохнула блондинка.

«Как интересно, — подумал я. — Хотя рабыням, фактически, не позволена скромность, немногие из них не стремятся добиться разрешения носить хотя бы самый простой клочок одежды, по крайней мере, на публике. Наедине-то со своим господином они могут ограничиться только своими ошейниками».

Одежду, разумеется, выбирает рабовладелец. Иногда рабыня должна хорошо постараться, чтобы добиться хотя бы шнурка и рабской полосы. Многие рабыни, например, утром перед тем как одеться, должны получить разрешение господина. «Господин, я могу одеться?» — звучит первый ее утренний вопрос. Такие нюансы помогают девушке не забывать, что она рабыня. Безусловно, немногие рабыни осмелятся забыть об этом. Иногда их могут высечь, просто чтобы напомнить им об этом, а бывает и так, что они сами приносят плеть, чтобы получить подтверждение внимания их владельца, а в действительности их неволи.

Так как в лагере не было никаких свободных женщин, захваченных у неприятеля, я предположил, что рабыням могут разрешить обслуживать праздничный ужин одетыми.

Лорд Нисида, как мне показалось, просто позабавился за счет Пертинакса, когда предположил, что Сару могла бы служить нагой. В отказе ей в одежде к настоящему времени казалось бы не было особого смысла, после того как она была должным образом проинструктирована относительно неприемлемости ее прежнего отношения и поведения. Она извлекла уроки пребывания в стойлах и начала понимать, что это значит, носить ошейник на своей шее. Ее жизнь кейджеры началась. Если бы Нисида действительно приказал ей служить нагой, то только для его развлечения или информации, чтобы понаблюдать за реакцией Пертинакса. Как тот себя поведет? Будет ли избегать смотреть на нее? Или, если будет смотреть, то как, украдкой или открыто, а, если открыто, то с неодобрением или, скажем, с искренним интересом и восхищением гореанского рабовладельца? Гореане особо не смущаются наготой рабынь. Они знакомы с этим. Например, именно так женщин и продают. Однако они могут наслаждаться этим, как восхищались бы формами любого другого красивого животного, и, конечно, учитывая видовую общность и их мужество, могут счесть это сильно возбуждающим, а иногда даже непреодолимо. В любом случае решение было за Лордом Нисидой. Я ожидал, что он выпустит Сару одетой. Впрочем, по всего лишь кивку или жесту, она должна будет показать свою красоту.

— Так Ты хотела бы получить некую одежду? — уточнил я.

— Да, Господин, да! — пылко ответила девушка.

Я с трудом удержался, чтобы не улыбнуться.

Обычно одежда, разрешенная рабыням, была той, которая пригодна для них, мало что скрывающая, специально разработанная такой, чтобы оставить немного места полету воображения относительно очарования рабыни. Сару, похоже, пока не понимала того, что во многих предметах рабской одежды рабыня могла бы выглядеть более голой, чем, если бы она была действительно раздета. Некоторых новообращенных рабынь порой нужно выгонять из дома ударом плети, чтобы отправить с поручением, настолько напуганы они скудностью своего одеяния. Конечно, это ведь настолько отличается от их прежних жестких, тяжелых, украшенных, сковывающих одежд сокрытия с их многочисленными капюшонами и вуалями, обычными для высоких городов.

Мне даже самому стало интересно, как выглядела бы Сару в браслетах и анклетах, в бусах и колокольчиках, возможно, еще и в водовороте прозрачного, алого танцевального шелка.

Я был уверен, что она могла бы затронуть чувства мужчины, возможно, даже чувства сегуна.

Вероятно, именно для такой цели она и была доставлена на Гор.

Асигару, вышедшие из основного лагеря, теперь был совсем близко.

Сару, стоявшая на руках и коленях перед Пертинаксом, то и дело бросала тревожные взгляды на приближающиеся факелы. Я чувствовал, что она была в отчаянии от того, что не знала, когда у нее снова появится шанс побыть с ним, да и появится ли вообще. Я помнил, как она хотела, чтобы он посетил ее в стойлах, как и то, что он не захотел этого делать. Я был уверен, что она, теперь хорошо сознавая себя рабыней, хотела оказаться, подчиненной, покорной, послушной, в его ошейнике и в его руках. Я даже не исключал, что она мечтала о нем давно, еще на Земле. Помнится, она выбрала именно его, для сопровождения ее на Гор. Кроме того, у меня не было никаких сомнений в том, что и он находил ее мучительно привлекательной, даже на Земле, даже тогда, когда она была свободной женщиной. Не трудно было догадаться, что теперь, когда она была рабыней, он нашел ее тысячекратно более привлекательной, причем тысячей способов.

— Что Ты творишь! — крикнул он в гневе.

Сару, растянувшись, перед ним на животе, обхватила руками его лодыжки и прижимала губы к его ногам, заливая их слезами и покрывая жалобными поцелуями.

Пертинакс в ярости отступил на пару шагов назад.

Девушка подняла к нему свою голову и, глотая слезы призналась:

— Я хочу, чтобы Вы были моим господином! Пожалуйста, будьте моим владельцем!

— Ты сама не ведаешь, что несешь! — воскликнул Пертинакс. — Что с тобой случилось? Ты же с Земли! Ты — женщина Земли! Где твоя гордость, твое достоинство! Постыдись. Позор! Позор! Вставай! Вставай! Ты делаешь мне больно! Ты отвратительна! Отвратительна!

Сару опустила голову к земле и зарыдала.

— Она больше не свободная женщина, — напомнил я Пертинаксу. — Не стоит обращаться к ней, как к таковой.

— Неужели тебе так трудно понять и принять ее женственность? — поинтересовался Таджима. Принять ее потребности, женскость, беспомощность и беззащитность, ее желание подчиняться, наконец?

— Не пытайся налагать на нее свои ценности, — посоветовал я. — Или Ты хочешь, чтобы она лгала? Она — женщина. Почему Ты не можешь принять ее той, кто она есть, а не той, кем она, как тебе кажется, должна быть? Или Ты интересуешься только теми женщинами, которые приняли на себя мужские ценности, поддавшись и уступив одиозной пропаганде, жестокой, неестественной культурой?

Пертинакс сердито сверкнул на меня глазами.

— Она не будет мужчиной, даже если Ты потребуешь от нее этого, — заверил его я. — Позволь ей быть той, кто она есть, женщиной и рабыней.

— Оставь его в покое, — махнул рукой Таджима. — Он же не понимает ничего из того, что Ты ему говоришь. Пусть он унижает и позорит ее, оскорбляет и презирает, если ему это так нравится. Разве это не забавно, разве это не есть реализация его власти, хотя и несколько жестокая? Позволь ему довести ее до безумия от смущения, неуверенности и горя. В конце концов, она всего лишь рабыня. Разве это не будет своего рода приятной пыткой, которой он может подвергнуть ее? Пусть он старается отказать себе в ней, если ему так хочется, а ей в себе. Не мешай ему разрушать и разрывать ее. Пусть он ее мучает, как ему нравится. Пусть пытается оттолкнуть ее от ее самых глубинных потребностей, если он без этого жить не может. В конце концов, он господин, а она просто рабыня. Так что не надо ему мешать рвать ее и пытать, переделывая по чуждому лекалу, под его собственное подобие. Пусть он продолжает вынуждать ее отказываться от себя и поддаваться его желаниям, прятаться за стеной того, чем он предпочел бы ее видеть.

Я предположил, что прежняя Мисс Вентворт, в течение многих лет на Земле, жаждала того, что, как она чувствовала, отсутствовало в ее жизни, той драгоценной, невероятной женственности, которую она только недавно нашла на Горе. И вот теперь она была пристыжена и наказана за то, что обнаружила на чужом мире, что ускользало от нее так долго на ее родной планете.

— Она — мусор, — сказал Пертинакс.

— Да, Господин, — всхлипнула рабыня, распростертая у его ног.

— Шлюха! Шлюха! — крикнул на нее он.

— Да, Господин, — признала девушка.

— Правда, — заметил я, — Ты находишь эту шлюху, этот кусок мусора, немного интересной. И подозреваю, что Ты не возражал бы владеть ей.

— Владеть! — воскликнул Пертинакс.

— Точно, — усмехнулся я, — именно владеть.

— Она же ничего не стоит, — проворчал он.

— Она ничего не стоила на Земле, — заметил я. — Но в ошейнике она уже не является ничего не стоящей. Думаю, она пошла бы за не меньше чем за серебряный тарск.

— Ничего не стоящая! — заявил Пертинакс.

— Несомненно, — не стал спорить я, — настолько же, насколько никчемна любая рабыня, но некоторые мужчины находят их интересными.

— Никчемная! — всхлипнул он.

— Но смазливая, — добавил я.

— Да, — сердито признал Пертинакс.

— И на Горе, — улыбнулся я, — Ты можешь купить таких как она.

— Думаю, что Ты все же хочешь ее, мой дорогой Пертинакс, — заключил Таджима, — причем как ту, кто она есть и должна быть, как рабыню.

— Но разве это не то, чего Ты всегда хотел? — спросил я, — Ведь Ты же с самого первого взгляда хотел ее именно как рабыню?

— Полагаю, что твое желание было довольно сильным, — заметила Таджима.

— Разве не так? — уточнил я.

— Она принадлежит Лорду Нисиде, — раздраженно напомнил Пертинакс.

— Принадлежит, — согласился Таджима, — и она была тщательно подобрана в соответствии с совершенно особым заказом на рабыню того вида, которая была бы достойна стать подарком для сегуна.

— В эти вопросы было вовлечено больше, чем просто ум, прекрасная фигура, особый цвет волос и глаз, — сообщил я Пертинаксу.

— А что еще? — напрягся Пертинакс.

— Предрасположенность и латентные потребности, — ответил я. — Работорговцы очень внимательны к таким нюансам.

— Не понял, — сказал Пертинакс.

— Они могут прочитать язык тела, глаз и голоса, — пояснил я, — как в целом, так и в определенных контекстах и ситуациях, иногда даже специально подстроенных ситуациях с использованием стимулов.

— Я не понимаю, — развел он руками.

— Например, рядом с женщиной произносят слово «рабыня» или «ошейник», на вид совершенно невинно, ненамеренно, никоим образом не подразумевая ее. Но при этом некто стоит неподалеку и подмечает самые ее тонкие реакции, малейшую настороженность, испуг, колебание или что-то в этом роде. Или скажем, кейджера, принадлежащая работорговцу и взятая им на Землю, поправляя шарф, на миг приоткрывает перед другой женщиной ошейник. Какова будет ее реакция? Не позволит ли она предположить, что эта женщина тоже принадлежит ошейнику и, возможно, в своих фантазиях, носила такой на своей шее? Возможно, кейджера видя понимание женщины, застенчиво, даже как бы извиняясь улыбнется, прежде чем вернуть шарф на прежнее место и поспешно уйти, оставив удивленную женщину, стоять замерев на месте. Не будет ли во взгляде кейджеры, сияющей от удовольствия в своей неволе, намека на поощрение или поддержку? Возможно, она надеется, что та, другая женщина, которая ей чем-то приглянулась, будет найдена подходящей и получит право на рабские цепи. Не скажет ли этот взгляд женщине, что-то вроде: «Я счастлива. Не сестра ли Ты мне?» А работорговец, тем временем, возможно из-за газетного киоска, или в метро, цепляясь за поручень, или просто ожидая в коридоре или дверном проеме, отмечает реакцию женщины. Не скажет ли язык ее тела: «Да, я тоже принадлежу ошейнику. Мне жаль, что я не знала такого мужчину, какого знаешь Ты, моя прекрасная сестра, достаточно сильного, чтобы надеть на меня ошейник. Я — женщина. Я принадлежу ошейнику. Я хочу его!» Кроме того, конечно, есть и такие очевидные нюансы, как естественная женская грациозность, ширина ее бедер, движения тела, спрятанного под одеждой, выдающие ее с головой, непроизвольное дерганье ее бедер и так далее.

— Асигару пришли, — сообщил Таджима.

— Подождите немного, — попросил я их.

— Сейчас уже темно, — сказал Таджима офицеру, пришедшему с солдатами. — Утром Вы сможете отыскать тело негодяя в лесу поблизости.

Сомнительно, чтобы они его смогли найти, конечно.

Офицер посмотрел на распростертое на земле тело рабыни.

— Подождите, немного, — повторил я.

Сару поднялась на колени перед Пертинаксом.

— Я оказалась не в состоянии понравиться вам, — вздохнула она.

Мужчина сердито посмотрел на нее сверху вниз.

— Ты ведь и вправду рабыня? — спросил Пертинакс.

Я улыбнулся про себя. Понятно, что его вопрос не подразумевал точку зрения законности. Его вопрос, насколько я понимал, выходил далеко за пределы законности.

— Да, Господин, — ответила девушка, не решаясь смотреть на него.

— Правда? — словно решив удостовериться, спросил он.

— Да, Господин, — повторила она. — Рабыня не может лгать.

— Ты отвратительна, — заявил Пертинакс.

— Да, Господин, — вздохнула Сару. — Спасибо, Господин.

— Ты покрыта грязью, — продолжил он, — а еще солью от твоего пота. На твоих щеках дорожки от слез. Ты воняешь.

— Она пахнет стойлами, — заметил я.

— Я больше не уважаю тебя, — сообщил ей Пертинакс.

— А я и не хочу уважения, — прошептала она. — Я — рабыня. Меня нельзя уважать, не больше, чем тарска. Я просто хочу принадлежать.

— Будешь, — заверил ее Таджима.

Я махнул рукой офицеру асигару, давая понять, что он может подойти.

Приблизившись к рабыне, тот указал, что она должна встать, а когда Сару сделала это, то резко скомандовал:

— Леша!

Девушка немедленно отвернулась от него, приподняла голову и повернула ее влево, одновременно с этим скрестив свои запястья за спиной.

У Пертинакса вырвался сердитый звук.

Через мгновение запястья девушки были плотно связаны, поводок пристегнут к ошейнику, и ее повели по тропе, ведущей к основному лагерю.

Пертинакс же, подскочив к сараю, с яростью и воем, обрушил на его стену свои кулаки. Утром в том месте нашли засохшую кровь.

Я же, пожелав спокойной ночи Таджиме, возвратился в центр лагеря, к хижине, которую делил с Пертинаксом. Неподалеку от хижины я забрал спящую Сесилию из круга веревки, и аккуратно, стараясь не разбудить, перенес ее в хижину. Она даже не проснулась. Я уложил девушку на рабский матрас, рядом с моим собственным. Ее туника собралась на тали, и я стянул подол вниз и немного пригладил ткань. Она была невероятно красивой рабыней.

Первоначально ее подобрали для меня Царствующие Жрецы, чтобы вынудить меня поступиться своей честью, соответственно, они подошли к выбору со всей их мудростью, опытом и заботой, дабы их цель была достигнута наверняка. Сесилия была отобрана так, чтобы быть для меня привлекательной всеми способами, о которых я даже не мечтал. Кроме того, были учтены и беспощадно использованы и ее собственные потребности, желания и предпочтения, в результате чего она по ее собственной природе нашла меня таким же привлекательным для себя, причем беспомощно, с той лишь разницей, что я привлекал ее как господин рабыню, а она меня, как рабыня своего владельца. Короче говоря, махинациями Царствующих Жрецов, ради их собственных загадочных целей, мы были подобраны друг для друга, великолепно и беспомощно. Уверен, план Царствующих Жрецов, рано или поздно, был бы осуществлен, если бы не вмешательство кюров, устроивших набег на Тюремную Луну Гора. Вначале, когда мы только познакомились, оказавшись узниками одной капсулы, она была, конечно, свободной женщиной. Если бы не это, моей чести ничто бы не угрожало. Так же как и я, она была англичанкой и, так же как и я когда-то, студенткой Оксфордского Колледжа. Девушка была необычайно умна и непередаваемо красива, но при этом довольно испорчена. Она росла в богатой торговой семье, но с претензиями, ошибочными, надо заметить, на аристократическое происхождение. Скорее всего, ее прекрасная прародительница была подобрана где-то в полях в Пятнадцатом столетии, заняв место у стремени рыцаря, и став родоначальницей побочной ветви рода, уже без шпор. Однако, похоже, в рассматриваемой линии последний факт расценивали, как незначительный. Кого теперь интересует, что щелчок пальцев рыцаря когда-то привлек губы девушки низкого происхождения к его сапогу. В любом случае девица выросла надменной, высокомерной, заносчивой, рафинированной и наглой. Она презирала мужчин, хотя на неком уровне находила их возбуждающими и беспокоящими. Ей нравилось обманывать их и мучить, пользуясь своим острым умом и красотой. Однако, помимо всего этого, у нее еще и были сильные побуждения рабыни, на которые Царствующие Жрецы, несомненно, обратили особое внимание. Позже, в Стальном Мире, кюры которого в результате набега забрали нас к себе, я надел на нее свой ошейник.

Я полюбовался свою красавицу, но решил, что не буду будить ее.

Ее интеллектом, лицом, фигурой невозможно было не восхищаться. Ее рабские потребности зашкаливали. Рабские огни были готовы в любой момент вспыхнуть в ее животе. На невольничьем рынке, я думаю, она могла бы пойти от двух тарсков и выше. Она становилась беспомощной от первого же прикосновения мужчины. Сказать, что я был рад владеть ею, это ничего не сказать.

Она устала, и я решил воздержаться от ее использования.

Пертинакса в хижине еще не было. Я нисколько не сомневался, что он где-то бродил, пытаясь разобраться во множестве своих мыслей и чувств, большинство из которых, несомненно, были мучительны для него. Я надеялся, что он не забудет забрать из круга веревки свою Джейн, прежнюю Леди Портию Лию Серизию их Башен Солнечных ворот, что около улицы Монет в Аре. Я не думал, что она будет рада его опозданию.

Я уже лежал в полудреме, кажется, собираясь провалиться в сон, когда, не уверен насколько позже, но до рассвета было еще далеко, в хижину ввалился Пертинакс, приведя с собой свою Джейн. Она была одета в скромную тунику. Разумеется, ее шея была заключена в его ошейник. Порой я задавался вопросом, стоило ли мне покупать ее для него.

Я не подал вида, что я не сплю.

Девушка, казалось, пребывала в отвратительном настроении. Впрочем, Пертинакс, учитывая события дня и особенно вечера, была еще менее добродушен.

— Ну и где вас носило? — сразу же спросила она. — Что вас так задержало? Я провела столько анов в кругу веревки! Мои руки взмокли держать веревку под глазами асигару. Кроме того, они смели пялиться на мои ноги и лодыжки! И я их понимаю, они же ничего не могли с собой поделать! Это все Вы, это Вы их оставили обнаженными, животное! Сначала мы стояли на коленях, и должны цепляться за веревку! А позже нам привязали эту веревку за талию и разрешили расслабиться! Только тогда нам дали кашу и воду! Я оказалась последней освобожденной от веревки! Самой последней! Даже асигару, и тот ушел! Почему Вы пришли так поздно? Вы никогда больше не должны заставлять ждать меня в такой ситуации!

— А кто тебе дал разрешение говорить? — вдруг прозвучал в темноте вопрос Пертинакса.

В тоне его голова слышалась тихая угроза, и я очень надеялся, что не только я, но и рабыня заметила ее.

— Что? — неуверенно переспросила она.

Он подскочил к ней и схватив ее ошейник обеими руками. Рабыня озадаченно и испуганно уставилась на него. Никогда прежде он не вел себя с ней так.

Пертинакс поднял ошейник вверх, сначала прижав его к подбородку девушки, а затем, грубо потянул его еще выше. Джейн втянулась перед ним в струнку, ее ноги едва касались пола кончиками пальцев. Было ясно, что она была напугана, смущена и, наконец, ей было неудобно и больно. Этим способом рабыне можно напомнить, что она носит ошейник. Рабский ошейник.

— Господин? — с трудом прохрипела она.

Мужчина отпустил ошейник, и Джейн встала на всю стопу, больше не уверенная в себе, напуганная и послушная.

Но Пертинакс не став останавливаться, погрузил левую руку в ее волосы, плотно сжал, удерживая голову девушки на месте, и ударил ее по щеке сначала ладонью в одну сторону, а затем тыльной стороной кисти в обратную. Ее голова дважды мотнулась из стороны в сторону. В глазах застыло выражение непонимания и страха.

Затем мужчина, повернув ее спиной к себе, связал ей руки сзади, и снова вернул ее к себе лицом.

— Господин? — еле слышно прошептала Джейн, и тут же задохнулась, повернутая и согнутая силой его рывка, разорвавшего ее тунику пополам.

Пертинакс бросил ее перед собой на колени, схватил плеть и сунул к губам рабыни. Та немедленно, в испуге прижалась губами к коже, целуя отчаянно и пылко. Затем мужчина отбросил плеть и, снова схватив девушку за волосы, подтащил ее к матрасу и бросил на спину.

Джейн в страхе смотрела на его приготовления.

— Господин! — вскрикнула она через мгновение.

Я довольно улыбнулся, поскольку теперь не сомневался, что Джейн узнала, что у нее есть хозяин.

А потом он начал использовать ее в свое удовольствие.

Позже, ближе к утру, она начала содрогаться и умолять.

Я решил, что, пожалуй, не ошибся, купив ее для него.

Женщины, вспомнил я, для воина были призом, и его игрушкой.

«Этой смазливой испорченной девчонке давно пора было изучить свой ошейник», — сказал я себе.

Она, конечно, знала, что на ней ошейник, но, похоже, она не до конца понимала, что ошейник Пертинакса был настоящим ошейником. Рабским ошейником.

А потом до меня донеслись ее стоны и скуление.

Теперь она знала! Она была прекрасна. Она больше не была испорченной девчонкой. Теперь она была рабыней.

Я, не без усмешки, предположил, что эта ночь не пройдет для Пертинакса без некоторых последствий. Например, он может обнаружить, что, время от времени, рабыня будет докучать ему со своими потребностями, причем порой тогда, когда ему это будет неудобно. Впрочем, в такие моменты всегда можно оттолкнуть ее или отвесить оплеуху.

С ними можно делать все, что кому захочется, на то они и рабыни.

В любом случае Пертинакс теперь почувствовал, каково это может быть, быть владельцем женщины.

И я не сомневался, что, несмотря на все его слова, несмотря даже на истеричные торжественные утверждения обратного, что хотел Сару и хотел ее как ту, кем она была и должна быть, как рабыню.

Уже почти совсем рассвело, когда Сесилия открыла глаза и увидела меня рядом с собой. Я тут же почувствовал на своем теле ее губы, мягкие и нежные.

Пертинакс и Джейн спали, причем руки последней все еще были связаны.

— Ну хорошо, — шепнул я Сесилии, прижимая ее к себе.