Мечники Гора

Глава 3 Ужин с Пертинаксом

— Она — первая девушка, Господин? — спросила Сесилия, в голосе которой прорезались сердитые нотки.

— Нет, — ответил я. — Если бы она была таковой, то Ты бы уже была у ее ног.

— Слышала это? — раздраженно буркнула Сесилия, посмотрев на другую девушку.

— Мешай суп, — бросила та.

— Не ссорьтесь, девушки, — сказал Пертинакс, примирительно.

Рабовладельцы редко вмешиваются в ссоры рабынь.

Рабыня Пертинакса, которую звали Константина, бросила на него недовольный взгляд. Мне это показалось интересным. Не трудно догадаться, что она была недовольна порученной ей рутиной. Правда, сама она сделала немного, только проследила, чтобы основная работа легла на плечи Сесилии, в том числе и сбор хвороста.

Мы с Пертинаксом сидели со скрещенными ногами, ожидая, когда нам подадут ужин.

Его рабыня, Константина, показалась мне неприятной, раздражительной и даже неприветливой. Возможно, виной тому была Сесилия. Нет ничего необычного в том, что когда одна привлекательная рабыня видит около своего господина другую такую же, могут возникнуть определенные трения. Просто обе они знают, что они бессмысленны, что они, если можно так выразиться, не больше чем сочные игрушки мужчин, игрушки, от которых, к их горю и страху, можно легко избавиться или найти замену, соответственно, они склонны остро ревновать к вниманию своих владельцев.

Рабыня знает о своем эффекте на мужчин, и имент основания подозревать, что эффект от других рабынь может быть не меньше.

Все они прекрасно знают о том, что не только они, но и другие женщины их вида, представляют собой соблазнительные, заманчивые кусочки для мужского аппетита.

Рабыня оказавшаяся среди сильных мужчин мало чем отличается от дымящегося, сочного, жареного мяса брошенного среди голодных слинов.

Фактически, немногих из женщин Земли жизнь в их родном мире подготовила к пониманию того, чем должна была бы быть женщина среди мужчин, таких, какими являются мужчины Гора. Немного из таких женщин оказались подготовлены к собственничеству и властности, мужеству и похоти таких мужчин, натуральных мужчин и рабовладельцев. И немногие из них могли ожидать, насколько изящно желанными они покажутся для таких мужчин, и еще меньше среди них было тех, которые подозревали, какими беспомощными и уязвимыми они сами будут среди таких мужчин, особенно когда их шеи окажутся окружены рабскими ошейниками.

И все же у меня возникло ощущение, что отношения Константины могли не быть типичными для обычной рабыни, боящейся потерять интерес или внимание своего хозяина.

В действительности, она, как я заметил, не была склонна выказывать должного уважения не только ко мне, незнакомцу, но и к своему собственному хозяину. И мне показалось интересным, если не сказать странным, что он со своей стороны, казалось, был готов принять это. Я счел подобную толерантность с его стороны необычной, а ее халатность непостижимой. Признаться, я не ожидал такого в гореанском обществе, и если бы, необъяснимо, это произошло, то был бы готов к тому, что рабыня будет подвергнута немедленному строгому наказанию, имеющему последствия вроде заковывания в цепи в неудобной позе на несколько анов, или помещения в тесный рабский ящик на сутки, или обмазывание медом и выставление насекомым, и так далее. У меня даже возникли сомнения, а точно ли этот Пертинакс был гореанином.

Ее поведение также казалось нетипичным, по крайней мере, для рабыни, господин которой прибыл с компанией. Поначалу, я даже задался вопросом, не была ли ее реакция, той которая ожидается от сварливой, несчастливой земной жены, или гореанской свободной спутницы, муж или компаньон которой, заявился во время ужина без предупреждения с нежданными гостями. Однако вскоре мне стало казаться, что ее раздражение было не столько раздражением той, кого захватили врасплох, неподготовленной к приему гостей, смущенной и ошеломленной, сколько простой несклонностью собственно к работе как таковой. Казалось, это было не столько социальное осложнение, сколько убеждение, что она, чего бы от нее ни ожидали, не будет работать вообще. У меня сложилось стойкое впечатление, что она была из тех, кто не только уклоняются и негодуют на исполнение различных домашних обязанностей, даже тех, которые обычно ожидаются от нее, но также была буквально непривычна к ним. Возможно, подумал я, она еще плохо знакома со своим ошейником. И у меня опять появилось сомнение относительно того, что Пертинакс был гореанином. Все же для мужчины Гора весьма необычно прощать рабыне небрежность.

Также мне пришло в голову, что ей была полезна встреча с плетью. Это именно тот инструмент, который идеально подходит для напоминания рабыне о том, что она — рабыня. Я задавался вопросом, когда он в последний раз раздевал и связывал Константину, чтобы заставить ее извиваться, дергаться и рыдать под этим орудием. Да и делал ли он это вообще когда-нибудь?

Все же ей пошло бы на пользу знакомство с плетью.

Константина может показаться неплохим именем для рабыни, подумал я. Однако оно распространено и среди свободных женщин. Фактически, для рабыни он казалось слегка вычурным.

Ее туника выглядела несколько более скромной, чем это принято для рабской одежды, подол доходил до колен, а ворот поднимался слишком высоко, хотя и был достаточно открытым, чтобы не скрывать ошейник.

Да и ткань туники казалась тяжелее, богаче и плотнее, чем это было типично для таких предметов одежды. Все выглядело почти так, как если бы она сама смоделировала это, но не как одежду рабыни, а как предмет должный напоминать то, что носят рабыни.

Ноги у нее были превосходные, и мне казалось странным, что ее хозяин не проявил тщеславия, и не выставил их в выгодном свете. Гореанские рабовладельцы имеют склонность гордиться своими рабынями, примерно так же, как мужчины на Земле гордятся своими собаками или лошадями.

Мне подумалось, что фигура у нее была прекрасной, хотя длина туники, тяжесть и структура ткани до некоторой степени скрывали это.

Кстати, ее туника надевалась через голову. Соответственно, не было никакого раздевающего узла на левом плече. С другой стороны, даже в этом случае команду «раздеться», можно выполнить с изяществом и живостью. Такой предмет одежды обычно стягивается через голову, одновременно с тем, как девушка опускается на колени.

Ожидается, что даже в ответ на простую, прямую команду, рабыня будет изящна. Неуклюжесть не приемлема в кейджере. Она же не свободная женщина. Она нечто совсем другое, совершенно отличное, она, знаете ли, рабыня.

Конечно, в гореанском словаре имеется множество команд для данного случая, не столь кратких и брутальных, как прямая, тупая, почти военная «раздеться». Например, можно было бы услышать: «Удали свою одежду», «Обнажи себя», «Сними с себя все», «Покажи мою рабыню», «Я хотел бы увидеть свою рабыню», «Почему Ты одета передо мной?», «Продемонстрируй мою собственность», «Покажи себя», «Ты не должна носить тунику в данный момент», «Удали препятствия с моих глаз», «Раздетая Ты красивее, чем одетая, не так ли?», «Чем я владею?», «К ошейнику и клейму, девка», «Как Ты выглядела на торгах?» и так далее.

Ошейник, как было отмечено, на ее шее имелся. Но вскоре мне стало интересно, был ли он заперт. Предположительно, да. Вот только, у кого был ключ от него? Конечно, не у нее, если только она была рабыней.

По-своему, она была весьма привлекательной особой, но это ожидаемо в той, кто была рабыней или, по крайней мере, претендовала на то, чтобы выглядеть как рабыня.

Лично я, со своей стороны, не думал, что большинство гореан будут гореть желанием предлагать за нее цену, так как было видно невооруженным взглядом, что она еще не дошла до той кондиции, когда о женщине говорят рабски мягкая, или рабски готовая. Женщины в этих вопросах разительно отличаются друг от друга.

Хотя, как я предположил, она была весьма привлекательна, нужно подразумевать, что это скорее была земная точка зрения на то, почему могут считаться привлекательными большинство земных женщин, то есть, не в смысле того, каковы они в настоящее время, а скорее в том смысле, какими они могли бы стать со временем. Я имею в виду, что, несмотря на определенную притягательность ее лица и фигуры, от нее веяло чем-то вроде напряженности, очевидных комплексов, неуверенности и смущения, замаскированных и компенсированным высокомерием, недоброжелательностью и дерзостью, характерными для многих земных женщин, страдающих от общепринятого двойственного отношения к их полу. Такие черты характера землянок, как мне представляется, вполне постижимы, достаточно вспомнить их окружение, образование и воспитание, а также необходимость подчиняться среде, по-видимому, специально спроектированной, чтобы породить в человеке, вне зависимости от обстоятельств и его личных качеств, симптомы беспокойства и невроза, в конечном итоге приводящие к ухудшению характера, страданиям, раздражительности, мелочности, скуке и депрессии.

— Суп готов, — прокомментировала Константина. — Уверена, Ты и сама можешь заметить это, глупая рабыня. Поторопись, нанизывай куски мяса табука на шампуры и раскладывай их над углями. Проверь, готовы ли сулы и турпахи?

— Если мои глаза меня не обманывают, — возмутилась Сесилия, — моя шея здесь не единственная, на которой надет рабский ошейник.

Константина в раздражении отвела руку вбок, явно намереваясь ударить Сесилию, но внезапно остановилась, поскольку сердито сверкнувшие глаза последней, ясно дали понять, что та готова вернуть удар и даже с процентами. Драки среди рабыни временами вспыхивают и могут представлять собой крайне неприятное зрелище, с кувырками, вырыванием волос, укусами, царапаньем и так далее. Мне они порой напоминают своего рода свары, иногда случающиеся между слинами, когда те оспаривают территорию, самку или добычу. В таких драках, в путанице, рычании, скручивании, мелькании клыков, когтей, лап и хвостов, порой бывает трудно разобрать, где заканчивается одно животное, и начинается другое. Можно запросто лишиться руки пытаясь разнять дерущихся слинов.

— Почему бы не приказать ей подавать ужин голой, — предложила Константина. — Разве не так это обычно делают шлюхи в ошейниках?

— Почему бы вам обеим не обслуживать нас голыми? — поинтересовался я в ответ.

Константина тут же заметно побледнела. Она что, никогда не прислуживала так, покорно, в надежде, что ею будут довольны, и в страхе перед стрекалом?

— Нет-нет, не стоит, — примирительно сказал Пертинакс.

Цвет Константины постепенно вернулся в норму. Но выглядела она потрясенной. И этот момент показался мне интересным. Неужели она не понимала, что, как рабыня, являлась домашним животным, а посему для нее, как и для верра или тарска, скромность была непозволительной роскошью?

Сесилия выглядела довольной подобным поворотом событий.

Константина была светловолосой и голубоглазой, в противоположность темноглазой брюнетке Сесилии. Константина могла бы похвастать более длинными чем у Сесилии волосами. К тому же девушка Пертинакса была немного выше и тоньше моей рабыни. Впрочем обе они хорошо смотрелись бы на конце цепи мужчины. Я предположил, что Константина должна быть натуральной блондинкой, поскольку гореане склонны быть очень щепетильными в таких вопросах. Немногие работорговцы попытаются продать девушку, скажем, осветлив или перекрасив ее волосы в золотисто-каштановый цвет. Бывали, знаете ли случаи, когда результатом таких ухищрений становилась конфискация товара в пользу города, а дом самого хитреца сжигали дотла возмущенные покупатели. Если волосы земной девушки, доставленной на Гор оказались окрашенными, то ее обычно, первым делом после того как доставят в рабские загоны, обривают наголо, чтобы в дальнейшем они отрастали своего естественного цвета. Среди рабынь, кстати, большинство составляют брюнетки, такие как моя Сесилия, исключением являются северные регионы, где блондинки рождаются чаще. Я задавался вопросом, не была ли Константина куплена исходя из чьего-то понимания того, чем могла бы быть привлекательная рабыня. Если все было так, то меня удивляло, что они не выбрали девушку с золотисто-каштановыми волосами, все же именно этот оттенок ценится на большинстве рынков выше остальных. Вот только знал ли об этом покупатель Константины. Безусловно, он мог, по тем или иным причинам, находить таких женщин, блондинок, привлекательными лично для себя. Среди некоторых покупателей существует предупреждение, что белокурые рабыни склонны быть более сексуально инертными, и менее трогательно страстными в мехах, чем их темноволосые сестры, но это мнение ошибочно. Независимо от того, каково бы это могло бы быть первоначально, с того момента рабские огни загорелись в животе женщины, в ваших руках, у ваших ног — рабыня, и совершенно неважно какого цвета ее волосы. Блондинка может стонать, просить и пресмыкаться, мучимая своими потребностями точно так же, как и любая другая рабыня.

Приятно иметь женщин у своих ног.

Безусловно, те женщины, в животах которых рабские огни зажжены не были, вряд ли будут в состоянии понять потребности, эмоции, страдания и мучения, которым подвержены их порабощенные сестры. Так что не стоит удивляться, что свободные женщины обычно презирают рабынь за их потребности.

«Насколько они слабы», — думают свободные женщины.

Зато насколько они по-настоящему живые! И насколько боится сама свободная женщина исследовать границы своего сознания, тревожно, а возможно и сердито, а то и безутешно ощущая, насколько она потеряна для себя самой только из-за того, что не нашла себя в руках доминирующего мужчины, господина!

Я обвел внимательным взглядом хижину, но так и не нашел рабской плети, которая должна была бы висеть на видном месте. Это казалось странным упущением для гореанского жилища, по крайней мере, того, в котором присутствовала рабыня, одна или более. Не то, чтобы плеть используется часто. Фактически, нужда в ее применении возникает крайне редко, если вообще когда-либо возникает, в виду отсутствия каких-либо поводов. Девка знает, что плеть будет использована, если ею будут хоть в малейшей степени не удовлетворены, и это вполне достаточный стимул не доводить дело до ее применения. То, что плеть на виду и будет использована, если рабовладелец сочтет целесообразным, обычно является всем, что нужно, чтобы она спокойно висела на своем крюке.

У меня возникло ощущение, что эта рабыня, Константина, была откровенно, демонстративно неприветлива. Складывалось впечатление что она была расстроена тем, что от нее ожидали, что она проявит внимание к своим обязанностям. У меня сразу возник вопрос, чем она вообще занималась в этой хижине? Может Пертинакс, наш воображаемый лесничий, сам занимался дровами, готовкой, уборкой и прочими делами? Или здесь были другие рабыни?

— Полагаю, — сказал я, обращаясь к Пертинаксу, — Ты здесь получаешь весточки из Порт-Кара.

— Время от времени до меня доходят кое-какие новости, — пожал он плечами. — Случайные гости, вроде тебя, прибрежный торговец, инспектор и писец, прибывающие дважды в год, чтобы осмотреть деревья, и провести инвентаризацию запасов.

— Ранее Ты говорил, — напомнил я, — что в Аре могли произойти изменения?

— Я? — удивленно переспросил Пертинакс.

— Мне так показалось, — кивнул я.

— Это было всего лишь предположение, — объяснил он, — основанное на появлении множества незваных гостей.

— Уверен, сборщики, лесорубы и прочие, иногда прибывают сюда за древесиной и другим лесным товаром.

— Конечно, — подтвердил Пертинакс, как мне показалось, с тревогой в голосе.

— Когда они должны появиться в следующий раз? — осведомился я.

— Понятия не имею, — развел он руками. — Нет никакого четкого графика. Все зависит от потребностей арсенала флота.

— Те парни, что высаживались с галеры, — заметил я, — не выглядят сборщиками или лесорубами.

— Да уж, — согласился мой собеседник. — Это точно не они.

— Тогда кто же они? — спросил я. — В чем их интерес?

— Откуда мне знать, — пожал он плечами.

— Бревна должны свозиться к берегу для погрузки, — сказал я.

— Конечно, — кивнул мужчина.

— Но я не видел следов волочения среди деревьев, и ничего похожего на дорогу, — констатировал я.

— Это в другом месте, — отмахнулся он.

— Не видел я и стойл для тарларионов, — продолжил я.

— Они тоже не в этом месте, — развел руками Пертинакс.

— Признаться, меня удивило, что здесь нет никаких бригад лесорубов и плотников, чтобы рубить и ошкуривать лес, чтобы пилить доски и прочие заготовки.

— Но сейчас не сезон, — указал хозяин хижины.

— Понятно, — кивнул я.

У меня уже было более чем достаточно доказательств того, что наш друг, Пертинакс и, возможно, его рабыня Константина, были не теми, за кого себя выдавали. Для того, кто не знаком с реалиями Порт-Кара, было бы естественным предположить, что я и подталкивал сделать, что ошкуриванием бревен и распиловкой их на брусья и доски занимаются специальные бригады здесь, чтобы потом отправить на юг почти готовую продукцию. Признаться, я и сам частенько думал, что это было бы разумной практикой. Однако ремесленники арсенала, под командой опытных судостроителей, предпочитают заниматься этими вопросами лично и уже в арсенале. Причиной этого, как мне объяснили, было то, что каждая мачта, каждый брус, каждая доска, каждый элемент судна, должны быть выполнены и обработаны под наблюдением морских архитекторов арсенала. Соответственно, в практике Порт-Кара было бы редкостью, если бы такое было позволено вообще, возможно, по причине тщеславия и высокомерия его мастеров, предпочитающих держать под строжайшим контролем каждую деталь их работы, позволить производить эти плотницкие работы в столь отдаленном месте, и без их непосредственного наблюдения.

Однако позже мне предстояло узнать, что кое-что близкое к этим соображениям имело место в этих лесах, но вне зоны интересов Порт-Кара, а несколькими пасангами южнее. Это имело отношение к незнакомцам и реке Александре. Но в тот момент у меня были только смутные подозрения. И к тому же, это имело мало общего с резервами Порт-Кара и потребностями его арсенала.

— Лесничие, — продолжил я, — обычно ставят свои хижины группами, огораживая их частоколом. Однако я не видел здесь никаких других хижин кроме вашей, впрочем, как и палисада.

Я поймал на себе быстрый взгляд Константины, брошенный в мою сторону, а Пертинакс уставился в пол.

— Деревня находится в другом месте, — наконец сказал он. — Эта хижина, просто застава вблизи берега, с которого мы можем наблюдать за круглыми судами.

— Ясно, — принял я его объяснение.

Под «круглыми судами» подразумеваются грузовыми суда. Гореанское «круглое судно» конечно, вовсе не является круглым по форме, хотя точный перевод с гореанского, звучит именно так, как я это указываю. Просто отношение длины к ширине у длинного корабля, или попросту военной галеры, значительно больше, чем это соотношение у «круглого судна».

Круглое судно построено перевозки груза. Длинное судно — для скорости и маневренности. На воде оно подобно клинку.

— Ты ведь из Воинов, не так ли? — осведомился Пертинакс.

— Почему Ты так решил? — полюбопытствовал я.

— Ты держишься как воин, — пожал он плечами. — Кроме того, на это указывает твое оружие.

При мне был гореанский короткий меч, называемый гладий, легкий, мгновенно выскакивающий из ножен, удобный, предназначенный для ближнего боя, чтобы подныривать под гарды более тяжелых клинков, чтобы обходить защиту щитов или баклеров. Он обоюдоострый, так что им можно рубить, и сужающийся к острию, что позволяет колоть. При правильной заточке им можно рассечь шелковый шарф.

— Мне приходилось сражаться, — уклончиво ответил я.

— Конечно, Ты мог бы быть наемником, — размышлял мужчина.

— Логично, — признал я.

— Но, все же, я думаю, что Ты из Воинов, — заключил Пертинакс.

— А может, из Ассасинов, — намекнул я.

— Нет, — покачал он головой, — у тебя глаза не ассасина.

— А какие у них глаза? — поинтересовался я.

— Такие как у наемных убийц, как у ассасинов, — пожал плечами мой собеседник.

— Понятно, — усмехнулся я.

— Ты — тарнсмэн, не так ли? — уточнил Пертинакс.

— Я этого не утверждал, — заметил я.

— Но это так, я прав?

— Мне приходилось летать на тарнах, — опять уклонился я от прямого ответа.

— Те, кто познал тарна, не такие как остальные мужчины, — сказал он.

— Они такие же, как и все остальные, — пожал я плечами. — Просто, они научились управлять тарном.

— Тогда они все же стали другими, — сказал Пертинакс.

— Возможно, — не стал спорить я.

— Те из них, кто выжил, — добавил он.

— Это точно, — не мог не согласиться я.

Многие погибли, пытаясь научиться управлять тарном. Тарн — птица опасная, агрессивная, хищная, часто непредсказуемая. Размах крыльев многих из них достигает сорока футов. Люди рядом с ними кажутся крохотными. Да и не так много среди людей тех, кто решается приближаться к ним. Тарн, как и многие дикие животные, может почувствовать страх, и это возбуждает его агрессию. В случае нападения тарна, человек мало что может противопоставить его клюву и когтями. Однако, есть много одомашненных тарнов, если можно так выразиться, чаще всего росших рядом с людьми с самого появления из яйца, привыкших получать пищу из рук человека, приученных к седлу с возраста птенца и так далее. В прошлом прирученных тарнов зачастую отпускали, чтобы те охотились, добывая себе пропитание самостоятельно, и позже возвращаясь на свои насесты, по трелям тарновых свистков. Теперь это делается редко. Голодный тарн, знаете ли, существо крайне опасное и тростник его приручения хрупок. Нет никакой гарантии, что его удар будет направлен на табука, дикого тарска или верра. К тому же, не редки случаи, когда такой тарн возвращался в дикое состояние. Я вообще считаю, что ни один тарн, каким бы прирученным он ни был, не ушел далеко от дикости. В их крови, как говорят, кипит ветер и небо.

Мне вдруг вспомнился один тарн, черный как ночь монстр, Убар Небес, чей вызов на бой можно было услышать за несколько пасангов.

Так вышло, что между нами встала женщина, Элизабет Кардвелл, которую я, ради ее же собственной пользы, надеясь спасти от опасностей Гора, собирался вернуть на Землю. Но решила по-другому, и сбежала с моим тарном, стремясь избежать возвращения домой. Когда тарн вернулся один, я в глупом гневе прогнал его. Нам случилось столкнуться с тем тарном снова, несколько лет спустя, в Прериях, и мы снова были одним целым. Однако по окончании местных войн я освободил его, чтобы он мог снова занять свое место повелителя могучей стаи, чтобы он мог снова внушать страх в широких, диких небесах, снова быть принцем облаков, лордом ветров, королем обширных степей, расстилавшихся под его крыльями.

Ну, а женщина, предсказуемо, стала рабыней. И встретившись с нею снова, я оставил ее рабыней. Чтобы столкнуться с ней снова, позже, в Тахари.

Однажды, я готов был дать ей подарок, возвратив ее на Землю, к свободам ее родного мира, но она сбежала. Она выбрала Гор. Это был ее выбор.

Где она теперь? В ошейнике, которому она принадлежала.

Я предполагал, что мне стоило бы продать ее, возможно, на острова к косианцам, или в расшитые бисером кожаные ошейники Прерий, или быть может на юг, в Шенди. Мужчины Прерий и джунглей Шенди хорошо знают, что надо делать с белыми рабынями.

Она сделала свой выбор. Она рискнула сделать ставку. Она проиграла. Она хорошо выглядит в ошейнике, впрочем, как и любая женщина.

— Но Ты — тарнсмэн, не так ли? — настаивал Пертинакс.

— Мне приходилось летать, — повторил я, по-прежнему не понимая, почему это было для него так важно.

— Кажется мясо табука, сулы, турпахи и суп готовы, — заметил Пертинакс. — Давайте ужинать.

Хижина уже и вправду благоухала ароматами, которые, по крайней мере, для лесника должны были казаться пиршеством.

— Есть пага, — сообщил Пертинакс.

— Уж не с пагаваренного ли завода Темуса из Ара? — поинтересовался я.

— С него самого, — подтвердил мнимый лесничий.

— Должно быть, ужасная редкость в этих лесах, — заметил я.

— Это точно, — усмехнулся Пертинакс.

— Это моя любимая, — признался я.

— Рад это слышать, — сказал он.

— Обслужи мужчин, рабыня, — скомандовала Константина Сесилии, отчего та пораженно уставилась на нее.

— Уверен, вы обе будете прислуживать нам, — хмыкнул я.

— Он прав, — поддержал меня Пертинакс, но как-то неуверенно, словно боялся вызвать неудовольствие рабыни.

Сердито насупившаяся, Константина отошла в сторону за дощечками и посудой, и вернулась чтобы помочь Сесилии, которая уже поварешкой помешивала суп в котелке, собираясь разлить его по двум тарелкам. Поодаль стояли две других тарелки, из которых позже предстояло питаться рабыням, если они получили бы на это разрешение. Первая ложка еда или глоток питья всегда достается рабовладельцу, но, обычно сразу после этого, рабыня получает разрешение разделить с ним трапезу.

Сесилия, встав на колени и склонив голову, поставила одну из тарелок перед Пертинаксом, как это приличествовало, поскольку он был хозяином дома. Затем был обслужен и я.

Константина, даже не пытаясь скрыть раздражения, раскладывала еду по дощечкам, практически бросая ее на простые, деревянные поверхности. Я отметил также и то, что она сразу делила на четыре дощечки. Откуда, интересно, она узнала, что ей дадут разрешение поесть? Обратил я внимание и на тот факт, что на одну из дощечек она положила очень немного еды. Что-то меня заставляло предположить, что это достанется Сесилии. Признаться, меня это рассердило. Сесилия в конце концов, была рабыней гостя. Не думаю, что в тот момент брюнетка обратила на это внимание, но позже она не могла бы этого не заметить.

— А где у тебя здесь Домашний Камень? — спросил я у Пертинакса.

Обычно Домашний Камень выставлен на месте чести. Однако я так и не смог обнаружить его присутствия. Говорят, в своей собственной хижине, даже нищий — Убар, если у этого есть Домашний Камень.

— Это — хижина заставы, — пояснил Пертинакс, — временное место жительства, просто, чтобы нести дежурство с удобствами. Здесь у меня нет никакого Домашнего Камня.

— А в другом месте?

— Мой Домашний Камень, — заявил он, — Домашний Камень Порт-Кара.

— Разумеется, — кивнул я, попутно отметив, что Константина берет кусочек мяса с одной из дощечек, по-видимому, со своей собственной.

Сесилия осторожно сняла мясо с шампуров на блюдо и отставила его в сторону. Оттуда уже Константина переложила мясо сначала на свою дощечку, а потом и для других. Сулы и турпахи также были отложены в сторону для того, чтобы разместить их на дощечках.

Константина, должно быть, заметив, что я смотрю на нее, поставила свою дощечку на маленький столик в стороне, и, наклонившись, вручила другую дощечку Пертинаксу.

— Спасибо, — сказал тот.

Это уже было интересно. Он благодарил ту, кто была простой рабыней.

Затем блондинка принесла другую дощечку мне и, опять же наклонившись, протянула ее мне, ожидая, что я возьму. Однако я не спешил забирать ее.

Константина озадаченно и раздраженно уставилась на меня.

— На коленях, — недовольно указал я ей на ее ошибку.

Рабыня обожгла меня полным ярости взглядом.

— На колени, — приказал я ей.

Девушка сердито посмотрела на Пертинакса, но тот просто улыбнулся.

— Живо, — рыкнул я.

Блондинка все же опустилась на колени подле меня, сжав дощечку так, что костяшки пальцев побелели.

Мне пришлось повторить команду, а это не допустимо. Это веская причина для наказания. Сесилия выглядела испуганной. Конечно, ведь рабыни должны повиноваться немедленно и без сомнений. Исключением в этой практике может считаться только ситуация когда рабыня не услышала команду или не понимает, чего от нее хотят. Если рабовладелец вынужден будет спросить: «Мне нужно повторить команду?» рабыня знает, что находится под угрозой наказания. Как минимум ее господин подразумевает «Плеть». В такой ситуации рабыня, несомненно, приложит все свои силы, чтобы объяснить хозяину, честно, что она либо не слышала команду, либо не понимает ее. «Пожалуйста, будьте милосердны, Господин, — могла бы сказать она. — Я не услышала Господина». Или, скажем, вот так: «Ваша девка хочет, чтобы Господин был доволен, но она не понимает, что она должна сделать. Пожалуйста, объясните ей, Господин». Девушка могла бы, конечно, честно подозревать, что ее владелец не сказал вслух то, о чем подумал, что хотел от нее. Проблема в таком случае решается просто, и всего лишь разъяснением сути вопроса. Она могла бы, конечно, попросив разрешения говорить, попытаться обсудить или пересмотреть команду, возможно, если она боится, что требование может быть плохо обдумано, и не исключено, может навредить собственным интересам ее господина. Например, это не было бы расценено, или, возможно, лучше сказать, не должно быть расценено, как нарушение дисциплины, если рабыня выразит протест или, по крайней мере, поднимет вопрос против желания рабовладельца поставить под угрозу его собственную жизнь или благосостояние. Немногие рабыни с радость принесут своему господину его плащ, если он собирается прогуляться по высоким мостам, будучи не в состоянии стоять на ногах, или, по некоторым причинам решил пойти безоружным в дом к своим врагам. В конечном итоге, конечно, желание владельца является первичным. А рабыне остается только услышать и повиноваться. Однако во всех подобных вопросах, в идеале, должны господствовать здравый смысл и рассудительность.

— Голову вниз, — приказал я Константине, и рабыня склонила передо мной голову.

Я подождал несколько мгновений, а потом, взяв дощечку, велел:

— Теперь отступи, и жди, оставаясь на коленях.

Блондинка попятилась немного, сверля меня яростным взглядом, но послушно осталась стоять на коленях.

— Ты хорошо выглядишь на коленях, — похвалил я.

Константина лишь издала сдавленное сердитое бульканье, но осталась стоять как приказано.

Я взглянул на Пертинакса, проверяя, не станет ли он возражать против моего исправления его рабыни. Но его глаза светились отнюдь не возмущением. Мне даже стало интересно, видел ли он когда-нибудь свою собственную рабыню в таком виде?

Впрочем, еще интереснее мне было другое, а была ли она вообще рабыней?

По крайней мере, Пертинакс лесничим точно не был.

— Быть может, теперь позволим рабыням поесть, — предложил мужчина, разряжая обстановку.

— Конечно, — согласился я.

Вот этот момент Сесилия и обнаружила, что ее дощечка, мягко говоря, довольно легка. Константина выделила ей немного, и, я подозревал, далеко не лучшие кусочки.

Немного погодя, я легонько щелкнул пальцами, давая понять Сесилии, что ей следует приблизиться ко мне и встать на колени, а затем, медленно, вынуждая девушку изящно вытягивать шею, накормил ее. Разумеется, при этом она не должна была пользоваться руками. Такие простые методы напоминают рабыне, что она зависит от хозяина во всем, не только в плане ошейника и одежды, если таковая ей позволена, но и в плане жизни, но даже самого крохотного кусочка пищи. Я кормил Сесилию постепенно, наблюдая, как она изящно брала с моей руки своими прекрасными мелкими белыми зубами. Кусочек сула я позволил ей слизнуть с пальцев.

Краем глаз я наблюдал за реакцией Пертинакса, отметив, что он, как я и подозревал, смотрел на это действо почти горя восхищением и трепетом, с удовольствием и завистью. Иметь красавицу в собственности, настолько в своей власти, настолько зависимой, переполняет мужчину триумфом и радостью, и даже ликованием. Только тогда он начинает понимать, каково это может быть, быть тем, кто Ты есть, мужчиной. Безусловно, гореане считают подобное само собой разумеющимся.

Сесилия брала пищу с моей ладони с благодарностью. Она выглядела почти мечтательно довольной. Иногда, склоняя голову, она нежно целовала мою ладонь и пальцы.

— Рабыня, рабыня! — прошипела Константина.

— Ваша, Господин, — шепнула мне Сесилия.

— Рабыня! — выкрикнула блондинка.

— Возможно, — обратился я к Пертинаксу, — Ты тоже мог бы покормить свою девку таким способом.

— Никогда! — отпрянула Константина.

— В этом нет необходимости, — заверил Пертинакс.

— Так может, самое время для паги, — намекнул я.

Пертинакс дернулся, явно собираясь подняться, но я остановил его жестом, показывая, что он должен оставаться на месте, и он, бросив на Константину, почти извиняющийся взгляд, вернулся в прежнюю позу.

— Сесилия, — окликнул я свою рабыню, и та поднялась и направилась к стене.

Через мгновение девушка, вытащив пробку из кувшинчика, наполнила два кубка наполовину их емкости. Один кубок она поставила там, где Константина могла бы дотянуться до него, а с другим, держа его перед собой, проследовала к моему месту и, опустившись на колени, подняла на меня глаза, ожидая сигнала к началу ритуала. Однако я взглядом предостерег ее от этого, давая понять, что ей следует ждать.

Я оглянулся и посмотрел на Константину, стоявшую на коленях на прежнем месте и кипевшую от гнева и оскорбленного достоинства.

— Она у тебя рабыня для удовольствий? — спросил я Пертинакса.

— Едва ли, — отмахнулся он, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, словно то что я сказал, было полной нелепицей.

Если бы взгляды могли сжигать, то после того, как Константина посмотрела на него, от Пертинакса должна была остаться горка пепла.

Разумеется, то, что она не была рабыней для удовольствий, я мог определить и сам, по ее манере стоять на коленях. Есть множество способов, которыми рабыня для удовольствий может становиться на колени, но наиболее распространено сидеть на пятках, расставив колени широко, выпрямив спину, высоко подняв голову, прижимая ладони рук к бедрам. Иногда, когда ее потребности становятся особенно мучительными, она может несколько изменить позу, кротко опустив голову, не осмеливаясь встречать глаза своего господина, и прижимать руки к бедрам не ладонями, а тыльной стороной, выставляя ладони взору владельца, намекая на просьбу и надежду. Известно, что маленькие, мягкие ладони женских рук необыкновенно чувствительны, поскольку обилуют нервными окончаниями, хотя и в гораздо меньшей степени чем то, что они символизируют, влажные нежные ткани ее просящего, нагретого живота.

— Из любой женщины можно сделать рабыню для удовольствий, — сообщил я Пертинаксу.

— Хотел бы я в это верить, — хмыкнул он.

Опять у Константины вырвался сердитый звук.

— Где твоя плеть? — поинтересовался я.

— Да у меня ее и нет, — развел руками Пертинакс. — Просто нет необходимости.

— Ошибаешься, — хмыкнул я.

— Вы посмели бы меня ударить? — спросила Константина, обращаясь ко мне.

— А тебе дали разрешение говорить? — осведомился я.

— У нее есть постоянное разрешение говорить, — поспешил заверить меня Пертинакс.

В ее случае это может быть ошибкой, — покачал я головой.

Мужчина промолчал и отвел взгляд.

— Вы посмели бы меня ударить? — повторила свой вопрос Константина.

— Это дело твоего хозяина, — ответил я.

— Он не посмеет так поступить, — надменно заявила она.

— Почему нет? — поинтересовался я.

— Давайте уже пить пагу, — поспешил примирительно предложить Пертинакс.

— Обслужи своего господина, — приказал я Константине.

Та, казалось, была ошеломлена моим требованием, однако, как мне показалось, не больше, чем сам Пертинакс.

Не трудно было прийти к выводу, что эти отношения, ритуал подачи напитка владельцу рабыней, был незнаком им.

К этому моменту мне уже было более чем ясно, что отношения Константины к Пертинаксу не были отношениями рабыни к ее господину, даже если она и была рабыней в неком юридическом смысле.

Блондинка нерешительно подняла кубок.

— Обеими руками, — уточнил я, и девушка взяла кубок в обе руки.

Держать кубок так, во-первых практично, а во-вторых эстетично. Практично в смысле большего контроля сосуда, а эстетичность имеет отношение к симметрии, подчеркивающей красоту рабыни. Но, помимо этого, при таком способе обе руки рабыни ясно видны. У нее нет свободной руки, например, чтобы выхватить кинжал, или насыпать порошок в кубок. Говорят, что когда-то давно, в Турии, свободная женщина, вооруженная кинжалом, переодевшись рабыней, попыталась убить Убара, подавая ему напиток. К счастью для Убара нападение провалилось. К сожалению для потенциальной убийцы, она оказалась не в состоянии убежать. Похоже, ее анонимные наниматели и не собирались предоставлять ей возможность убежать, поскольку приготовления для такого отступления могли быть замечены и, возможно, закончились бы тем, что заговорщики оказались схваченными, лишившись прикрытия своей анонимности. Пытаясь убежать, женщина уперлась запертые перед нею двери, была схвачена и подвергнута раскаленному железу, а Убар позже получил от нее большое удовольствие. Также, учитывая, что она происходила из благородного семейства Турии, ее публичное порабощение, демонстрация на триумфах и прочие унижения, порадовали горожан. Ее больше не носили в ее портшезе рабы, из-за чего гражданам приходилось прижиматься к стенам, теперь в городе она была ниже тарска. И, конечно, ей, закованной в цепи, пришлось побывать во многих пага-тавернах. Порой мы задаем себе вопрос, почему женщина готова рискнуть столь многим? Иногда мы спрашиваем себя, нет ли секретных шестеренок, пружин и моторов глубоко в уме и сердце женщины, которые побуждают их выходить на пугающие, но манящие дороги. Мы задаемся вопросом, почему некоторые из них подвергают себя опасности, почему они отправляются в опасные поездки и путешествия, почему они выходят ночью на высокие мосты. Возможно, та женщина, нашла свой собственный путь, искать ошейник. Если так, то она нашла то, что искала. Трудно понять ум, но еще труднее, как мне кажется, понять сердце.

В любом случае обе руки должны быть на кубке.

Константина встала, держа кубок обеими руками, и приблизилась к Пертинаксу. Она наклонилась и, не скрывая раздражения, протянула кубок мужчине.

— На коленях, — указал я ей, и блондинка, с сердитым видом, опустилась на колени.

Пертинаксу, насколько я мог это сказать, понравилось видеть ее перед собой на коленях. Как правильно она смотрелась в этой позе.

Интересно, подумалось мне, не мог ли где-то внутри Пертинакса прятаться мужчина.

Константина снова протянула кубок своему владельцу.

— Нет, — остановил я ее.

— Я на коленях, — возмутилась она. — Чего еще Вы от меня хотите?

— Ты что, никогда не подавала вино или пагу мужчине? — полюбопытствовал я.

— Чего Вы хотите? — повторила свой вопрос девица.

— Сесилия, — позвал я, — похоже, у нас здесь имеется невежественная рабыня. Проинструктируй ее.

— Но я тоже, во многом невежественна Господин, — призналась моя рабыня, — Я научилась лишь немногому.

— Это верно, — согласился я, — просто сделай то, что Ты можешь.

— Меня не будет инструктировать рабыня, — заявила Константина, и поспешила добавить: — Такая рабыня.

— Тогда Ты будешь раздета и проинструктированы моим ремнем, — предупредил я.

— Я протестую, — возмутился Пертинакс.

— У Вас здесь нет Домашнего Камня, — отмахнулся я.

— Это — моя хижина, — напомнил он.

— А я в этом не уверен, — усмехнулся я.

— Вы не мой владелец, — сказала Константина. — Вы не можете бить меня!

— Ты, правда, так думаешь? — спросил я.

— Нет, — призналась она.

Теперь блондинка смотрела на меня без особой уверенности. Возможно, она впервые ощутила на себе глаза мужчины, который может пройтись плетью по ее спине и бедрам. Я видел, что она пыталась свыкнуться с этой мыслью. Также, я заметил, как в ее глазах вспыхнул страх, но одновременно, возможно, что-то еще.

Я подозревал, что прежде она никогда не была подчинена воле мужчины.

Конечно, мужчины обычно не спешат наказывать чужих рабынь, зачастую ограничиваясь строгим выговором и требованием сообщить о проступке хозяину, ну максимум пощечиной, чего не скажешь о свободных женщинах, склонных быть довольно свободными в этом отношении. Но разве рабыни не называют любого свободного мужчину «Господином», а свободную женщину «Госпожой»?

Кроме того, Константина явно нуждалась в исправлении поведения, и я подозревал, что в ее случае мог бы быть готов отступить от своих обычных принципов и сделать исключение лично для нее.

Безусловно, если будь она свободной женщиной, то о плети не шло бы речи от слова вообще. Свободные женщины на Горе, впрочем, как и на Земле, свободны делать многое из того, чего бы им хотелось, практически не опасаясь последствий. Они свободны делать почти все что угодно без страха перед наказанием. Эта снисходительность и терпимость, разумеется, не распространяется на рабынь.

— Господин? — спросила разрешения Сесилия.

— Начиная, — кивнул я.

— Ты перед своим господином, — сказала брюнетка. — Расставь колени.

Я буквально ощутил, что Сесилия будет наслаждаться этим процессом.

— Никогда! — возмутилась Константина.

— Живо, рабыня! — бросила Сесилия.

Константина бросила меня умоляющий взгляд, но, боюсь, нашла мало утешительного в моих глазах.

— Ай-и! — негромко протянул Пертинакс.

Константина теперь стояла перед ним, широко расставив колени, в позе гореанской рабыни для удовольствий. Я пришел к выводу, что он никогда не видел эту женщину в такой позиции.

Очевидно, что ему это доставило удовольствие, чего не скажешь и Константине.

— Прижми металл кубка к животу, — приказала Сесилия. — Придави так, чтобы Ты могла почувствовать его. По-настоящему чувствовать металл прижатый к твоему животу. Уверена, Ты понимаешь это. Металл у твоего живота. Сильнее. Уже лучше. Сильнее. Вот так хорошо. Теперь к груди, мягко, но твердо. Почувствуй металл.

Я не мог не отметить, что Константина теперь дышала по-другому. Ее взгляд, обращенный ко мне стал почти жалобным. Думаю, она не понимала своих эмоций.

— И смотри на своего господина, а не на моего, — раздраженно бросила Сесилия.

Константина, как мне показалось неохотно, повернулась к Пертинаксу, продолжая удерживать кубок у груди.

— Теперь, — продолжила инструктаж Сесилия, — подними кубок к губам и, глядя поверх края на своего хозяина, поцелуй кубок. Нежно. А теперь лизни его, медленно и с любовью, поскольку он — твой господин, и он разрешил тебе, простой рабыне, прислуживать ему. И не отводи глаз от твоего собственного хозяина, рабыня!

Константина вернула взгляд на Пертинакса, и тут же испуганно опустила голову. Возможно, это был первый раз, когда она видела, что он смотрит на нее, как на ту кем она была, или, предположительно была, как на рабыню.

— Теперь, — сказала Сесилия, — вытяни руки с кубком вперед к своему владельцу и покорно склони голову между ними.

Это, конечно, красиво смотрится.

Пертинакс, казалось, даже забыл, что ему надо было принять кубок. А может, он просто не хотел, чтобы этот момент закончился слишком быстро. Наконец, он взял кубок и отпил из него.

— Спасибо, — на автомате поблагодарил он.

— А вот благодарить ее не надо, — сообщил я ему. — Это большая честь и привилегия для рабыни, когда ей позволяют обслужить ее господина. Кроме того, это ведь именно то, для чего она нужна.

— Верно, — согласился Пертинакс.

— Ну что, девка, это было не настолько трудно, не так ли? — спросил я у Константина.

— Нет, — буркнула она.

— Нет, что? — уточнил я.

— Нет, Господин, — исправилась блондинка.

— Теперь Ты можешь отступить, — подсказал я, — но оставаться поблизости, стоя на коленях. Ты можешь потребоваться позже.

— Потребоваться? — неуверенно переспросила она.

— Для дальнейшего обслуживания, — пояснил я.

— Да, — сказала она и, споткнувшись, добавила: — Господин.

Пертинакс, казалось, был не способен оторвать глаза от своей рабыни. Меня все мучил вопросом, что же за отношения могли быть между ними?

— Я могу подать пагу Господину? — поинтересовалась Сесилия.

— Давай, — кивнул я, и девушка протянула мне кубок.

У нее это прекрасно получилось. Я отвлекся, но был уверен, что Константина внимательно наблюдала за всем процессом со стороны.

Какой невероятно красивой стала прежняя мисс Вирджиния Сесилия Джин Пим!

Затем брюнетка отползла немного и замерла, стоя на коленях чуть в стороне, где она была незаметна, но оставалась под рукой, в готовности если потребуется, если в ней появится необходимость, или если ее захотят. Рабыня не уходит от господина без его разрешения.

Я осушил кубок и поставил его рядом с собой.

— Благодарю за гостеприимство, — сказал я, обращаясь к Пертинаксу.

— Это — пустяк, — отмахнулся тот. — Я надеюсь, что Ты останешься на ночь.

— Другие, я так понимаю, — предположил я, — еще не прибыли.

— Какие другие? — опешил мужчина.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Я не понимаю, — растерялся он.

— Так может, нам стоит поговорить? — осведомился я и, повернувшись к Константине, которая пошевелилась и, казалось, собиралась встать, приказал: — Оставайся, на своем месте.

Похоже, блондинка совершенно не была приучена повиноваться мужчинам. Мне это казалось более чем странным, поскольку на ее шее красовался ошейник.

— Как скажешь, — неуверенно сказал Пертинакс. — Но о чем Ты хочешь поговорить?

В этот самый момент, крыша хижины вдруг затряслась, сверху, с неба, послышался шум. Это было как внезапно налетевший шквал, мгновенно разразившийся в ясном небе шторм. Это длилось не дольше доли ена.

— Господин? — только и смогла выговорить ошеломленная Сесилия.

Константина выглядела здорово напуганной. Возможно, ей уже приходилось видеть тарнов.

Я же остался невозмутимо сидеть на своем месте.

— Мигрирующие тарны, — прокомментировал Пертинакс.

— С каких пор тарн стал перелетной птицей? — осведомился я.

— Тогда лесные тарны, — пожал он плечами.

— Тарны живут в горах и на равнинах, — заметил я. — Они нечасто посещают леса, поскольку не могут охотиться в них из-за близко стоящих деревьев.

— Быть может, это был гром, — предположил Пертинакс.

— Тебе, конечно, может быть не знаком этот звук, — хмыкнул я, — но только не мне. Это было пролет нескольких тарнов, возможно, отряда тарновой кавалерии.

— Нет, — покачал он головой, — это не кавалерия.

— Во всяком случае, не дисциплинированная, — уточнил я.

В тарновой кавалерии удары крыльев синхронны, примерно как шаг марширующей колонный солдат. Обычно ритм задается ударами барабана. Это одно из величественных зрелищ Гора — пролет, маневрирование и кружение отрядов такой кавалерии в небе, грандиозный вид, по-своему, мало чем отличающийся от слаженных маневров флота галер на просторах сверкающей Тассы.

— Многочисленная группа наемников или рейдеров? — предположил я.

— Они не оседланы, — сообщил Пертинакс.

— Тогда, не понимаю, — прищурился я.

— Не говорите, — прошипела Константина. — Молчите, дурак!

Пертинакс как-то съежился и уставился в пол перед собой.

Тогда я встал, подошел к своему мешку, покопался в вещах, ища то, что мне было нужно, а затем вернулся и встал перед Константиной, все так же стоявшей на коленях. Я намотал ее волосы на кулак и, когда она вскрикнула, повернул руку, прокрутив блондинку вокруг оси, бросил ее на спину, и тут же переступил через ее тело и опустился на колени. Рабыня беспомощно задергалась, придавленная к полу моим весом. Она дикими глазами смотрела на меня, когда я заталкивал плотно сложенную тряпку ей в рот. Затем, перевернув ее на живот, я закрепил кляп на месте, закрепив завязки на ее затылке. После этого я, заломил руки женщины за спину, скрестил ее запястья и стянул их веревкой. Точно так же я поступил с ее лодыжками, после чего притянул их и привязал вплотную к запястьям. Такой способ связывания, надо признать, крайне неприятен. Закончив со связыванием, я поднял Константину, вынес наружу и бросил в кучу сухих листьев в нескольких шагах от входа хижины. Оставив ее одну в темноте, я вернулся назад, сел со скрещенными ногами на прежнее место и, пристально посмотрев на Пертинакса, сказал:

— У меня нет никакого интереса убивать тебя, но мне кажется, мы должны поговорить.

— Конечно, — согласился он.

— Признаться, я сомневаюсь, что Ты — гореанин, — начал я. — А вот то, что Ты не из Порт-Кара, и не лесничий, знаю точно. Мы с моей рабыней были высажены на том пляже неслучайно, и несомненно нас должны были встретить. И, какое совпадение, появляешься Ты, естественно, случайно. Не верю я в такие совпадения и случайности. На кого Ты работаешь?

— На неких людей, — неопределенно ответил Пертинакс.

— На Царствующих Жрецов? Или на кюров? — уточнил я свое вопрос.

Разумеется, Царствующие Жрецы знали координаты приземления корабля Пейсистрата, но, точно так же, это знали и кюры, ведь именно через них координаты безопасного места посадки были переданы работорговцу.

— Я ничего не знаю, ни о Царствующих Жрецах, ни о кюрах, — заявил Пертинакс. — Разве они не мифические существа?

— Нет, — хмыкнул я, — точно не мифические.

— Люди, — повторил Пертинакс, — некие мужчины.

— А эти мужчины, служат Царствующим Жрецам или кюрам? — настаивал я.

— Это мужчины, — стоял на своем он. — Больше я ничего не знаю.

— Не думаю, что Ты боишься незнакомцев, прибывающих в эти леса на галерах, — предположил я. — Подозреваю, что тебе о них что-то известно.

Хозяин хижины промолчал, и тогда я продолжил:

— Объясни мне что это были за тарны.

— Они из Тентиса, — ответил Пертинакс. — По крайней мере, большинство из них. Некоторые их других мест.

Тентис — один из высоких гореанских городов, расположенный к северо-востоку от Ко-ро-ба и славящийся своими стаями тарнов.

«Тентис, славящийся стаями тарнов» — это точно такое же устойчивое выражение, как «Великолепный Ар», или «Ко-ро-ба, башни утреней зари», или «Порт-Кар, бриллиант сверкающей Тассы» и так далее.

— Откуда Ты знаешь, что они не были оседланы? — спросил я.

— Они взрослые, но молодые и не обученные, — сообщил мой собеседник. — Немногие, разве что опытные тарнстеры или крутые тарнсмэны, осмелились бы приближаться к ним в их теперешнем состоянии. Они связаны в караван длинными веревками. Их доставляют в точку рандеву в лесу.

— Около Александры, — подытожил я.

— Да, — кивнул он, пораженно уставившись на меня.

— Здесь какая-то тайна, — сказал я. — Не хочешь поведать о ее природе?

— Я знаю очень немногое, — развел руками Пертинакс, — но я могу организовать тебе встречу с теми, кто знает больше.

— Из того что Ты сказал, я могу заключить, — сказал я, — что в том лесу на берегу моря, Ты мог ждать не меня, а неких других.

— Они находятся в лесу, — кивнул он. — Но они не придут сюда. Я отведу тебя туда через два дня.

— Твоя рабыня, — заметил я, — крайне нуждается в том, чтобы призвать ее к порядку.

— После того, как Ты обошелся с ней этим вечером, — усмехнулся Пертинакс, — я больше чем уверен, что она гораздо лучше чем прежде узнала о том, что она — женщина.

— Очень жаль, — хмыкнул я, — что некоторым женщинам нужно напоминать об этом.

— Она думает о себе, как о мужчине, — сказал он.

— Она сильно ошибается, — заверил его я. — Следует помочь ей пересмотреть ее взгляды.

То, что она была женщиной, любой мог увидеть с первого взгляда, даже если сама она этого умом не понимала.

Конечно, она была отлично сложена, и, на мой взгляд, после некоторого обучения и осмысления того, чем должна быть рабыня, могла бы иметь хороший спрос.

Интересная вещь, подумал я, эта Книга Женщины. Сколь немногие решились открыть эту книгу. Неужели она так надежно запечатана? Так ли трудно взломать эту печать и открыть обложку? А сколько самих женщин побоялось открыть эту книгу и прочитать то, что в ней написано. Но находятся и те, пусть немногие, кто осмеливается, с любопытством и трепетом, открыть книгу и начать читать то, что там написано. А затем, страницу за страницей, они просматривают древний текст, и внимательно вчитываясь в строки, обнаруживают в них себя. Только я думаю, что в той книге нет заключительной страницы, потому что это книга без конца, потому что это — Книга Женщины.

— Она ведь с Земли, не так ли? — поинтересовался я.

— Да, — кивнул Пертинакс.

— Как и Ты сам?

— Да, — не стал отрицать мужчина. — Но, нетрудно догадаться, что Ты и твоя рабыня тоже оттуда. Судя по акценту.

— Английский, — признал я.

— Я так и подумал, — усмехнулся Пертинакс.

— Ты канадец или американец? — уточнил я.

— Канадец, — ответил он.

— А твоя рабыня? — полюбопытствовал я. — Тоже из Канады?

— Нет, — покачал головой канадец. — Она американка, с восточного побережья Штатов.

— Превосходное место для отлова рабынь, насколько я понимаю, — заметил я.

— Возможно, — пожал плечами Пертинакс. — Мне трудно судить.

Мне вспомнилось, что Пейсистрат, попробовавший множество женщин разных стран и континентов, чрезвычайно лестно отзывался о нескольких регионах: Канада, Австралия, Англия, Франция, Германия, Япония, Тайвань, Гавайи, юго-запад, западное и восточное побережье Соединенных Штатов и еще некоторые места. Еще он говорил, что ему бывает приятно брать красивых, очень умных, рафинированных, цивилизованных женщин, которые, кстати, часто бывают недовольны своей жизнью, и даже по глупости пребывают в состоянии войны со своим полом, и преподать им их ошейники.

— Она из Нью-Йорка, — сообщил Пертинакс.

— Не правда, — не согласился я. — У нее другой акцент. Я жил там одно время.

— Тогда откуда-то еще, — пожал он плечами.

— Вероятно, приезжая, — предположил я, — возможно, из Кливленда, Цинциннати, Чикаго, Лос-Анджелеса или Сан-Франциско.

— Честно говоря, не знаю, — развел руками Пертинакс.

— Возможно, одна из тех решительных и честолюбивых, но не слишком скрупулезных особ, намеревавшихся, перебравшись в мегаполис, добиться богатства и успеха любой ценой.

— Это точно, — улыбнулся мой собеседник.

— Таких как она пруд пруди, — констатировал я.

— Согласен, — кивнул Пертинакс.

— В результате, — подытожил я, — эта дорожка привела ее на Гор, прямиком в ошейник.

— Да.

— Вот только, как мне кажется, она еще не понимает значения своего ошейника, — заметил я.

— Не понимает, — согласился мужчина.

— Так преподавай ей это, — предложил я.

— Ты не понимаешь, — покачал он головой. — Она мне начальник. За ее спиной стоят большие деньги. Именно она наняла меня на работу.

— У рабыни такая власть? — удивился я.

— Выглядит именно так, — развел руками Пертинакс.

— Через два дня, насколько я понимаю, Ты будешь готов приоткрыть для меня эту тайну, не правда ли?

— Мы уйдем через два дня, — кивнул он. — Намечено рандеву, и я отведу тебя к его месту.

— Ты думаешь, что после этого ты останешься в деле? — поинтересовался я.

— Конечно.

— Кажется, Ты запутался, парень, — покачал я головой.

Он озадаченно посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула тревога.

— Нет, — наконец, сказал Пертинакс.

— Поживем, увидим, — пожал я плечами.

— Не пора ли освободить Константину? — спросил он.

— Оставим ее там, — остановил я его движение. — Пусть она поерзает в темноте какое-то время. Это будет полезно для нее.

— Это подходяще? — уточнил канадец.

— Вполне, — заверил его я, — она же рабыня.

— Не исключено, что она сможет освободиться сама, — предположил Пертинакс.

Тут Сесилия не выдержала и прыснула смехом в ладошку. Похоже, ее позабавило это предположение.

Пертинакс озадаченно посмотрел на девушку.

— Ее связал воин, — объяснил я веселье моей рабыни.

— Понятно, — хмыкнул Пертинакс.

— Ее, конечно, могут украсть, — заметил я, — скажем, кто-нибудь из тех проходимцев, на которых Ты иногда ссылался, или, ее может утащить слин, чтобы съесть в неком укромном месте.

— Мы должны вернуть ее, немедленно, — забеспокоился канадец. — И развяжи ее!

— Как только, так сразу, — усмехнулся я. — Насколько я понял, Ты знаешь, кто я такой.

— Ты — тарнсмэн, известный как Тэрл Кэбот.

— Ты прочитал ошейник моей девки? — спросил я.

— Нет, — ответил он.

— Значит, Ты все-таки ждал именно меня, — заключил я.

— Да, — признал Пертинакс.

— Да, я — Тэрл Кэбот, — кивнул я. — Но похоже этот факт менее интересен, чем то, что я тарновый наездник.

— Думаю да, — подтвердил он мою догадку.

— Господин! — встрепенулась Сесилия. — Я слышу движение снаружи.

— Да, — кивнул я, — это — слин.

— Господин! — испуганно вскрикнула девушка.

— Он там уже некоторое время, — отмахнулся я.

— Я не смогу выйти, — заявил Пертинакс, резко бледнея. — Я не охотник, и не дрессировщик слинов. Я не справлюсь со слином. Он меня просто убьет!

— Да не волнуйся Ты так, — успокоил я Пертинакса. — Я видел его, когда выходил. Слин — упорный охотник. Он явно шел по другому следу, которым был заинтересован больше всего на свете. Самое большее что он может сделать, это обнюхает твою Константину, ну потыкается немного в нее своей мордой. В его охоте она будет не больше, чем помехой или отвлекающим внимание фактором. Он даже мог быть не голоден. Скорее всего, к настоящему времени его уже и нет поблизости.

— Приведи ее, — потребовал Пертинакс. — Я прошу!

— Она всего лишь рабыня, — напомнил я ему.

— Пожалуйста! — попросил он.

— Безусловно, — признал я, — за нее не получится выручить хороших денег, если она будет порвана слином.

— Пожалуйста! — взмолился Пертинакс.

— Я видел зверя, — сказал я. — Я наблюдал за ним. Нет никакой опасности.

— Пожалуйста! — простонал он.

— Этот был занят, — сообщил я.

— Здесь может быть другой, — предположил мужчина.

— Слин — животное территориальное, — пояснил я. — Маловероятно, чтобы поблизости был еще один.

— Пожалуйста! Пожалуйста!

— Ну ладно, — махнул я рукой и, нехотя, поднялся на ноги.

Покинув хижину, я подошел к тому месту, где оставил девушку. Слина не было, как я и ожидал. При свете одной из лун, пусть самой крупной, но еще не полной, я смог разглядеть немногое. Листья вокруг нее были разбросаны, что позволяло предположить, что рабыня, по крайней мере, поначалу, сильно дергалась, извивалась и перекатываясь. Также я рассмотрел следы слина около нее, и смог унюхать его запах оставшийся на листьях. Константина, учитывая кляп, была неспособна привлечь внимание к тому, что, как ей казалось, было ужасной опасностью. Услышать что-либо можно было бы только если находиться рядом с ней. Когда я появился около девушки, она тут же потеряла сознание. Подобрав бесчувственное тело, я занес ее в хижину, а Пертинакс, бросив на меня взгляд полный благодарности, немедленно закрыл и запер дверь. Я развязал узлы, вытащил кляп изо рта пребывавшей в обмороке девушки, после чего прибрал веревки в свой мешок, а лоскут ткани встряхнул и разложил просушиться. Константина, все еще лежавшая в полубессознательном состоянии на полу хижины, что-то пробормотала, свернулась в позу эмбриона и задрожала.

— Давай-ка, посмотрим на ее ноги, — предложил я.

— Нет! — вскрикнул Пертинакс.

Но я уже задрал подол туники так, чтобы открыть большую часть ее ног, на которые, что и говорить, приятно было посмотреть. Впрочем, в рабыне это ожидается.

Девушка заскулила, но, испуганная, не сделала ни малейшей попытки одернуть тунику. Похоже до нее начало доходить, что с ней могло быть сделано много чего, что понравилось бы другим, и что она должна была покорно подчиниться их желанию.

Пертинакс рассматривал ее с явным волнением. Он что, никогда не видел рабыню?

— Уже поздно, — заметил я. — Возможно, нам стоит ложиться отдыхать.

— Здесь есть одеяла, — сообщил Пертинакс.

— Хорошо, — кивнул я.

— И есть два набитых травой матраса, — добавил он.

— Почему у тебя их два? — осведомился я и, не дождавшись ответа Пертинакса, сказал: — Мы с Сесилией, если у тебя нет возражений, разделим этот матрас.

— Конечно, — не стал возражать Пертинакс.

— Конечно, матрас должен быть у вас, Господин, — заметил Сесилия, — а я должна спать в ваших ногах.

То, что она имела в виду, было обычным порядком в гореанском жилище, о котором ей рассказали другие рабыни во время ее пребывания в Цилиндре Удовольствий, спутнике Стального Мира, который мы не так давно покинули. Рабыне свойственно спать в ногах кровати хозяина, прикованной там цепью к рабскому кольцу. Однако в такой ситуации у нее, вероятно, будет как минимум циновка, а зачастую глубокие роскошные меха, на которых можно с комфортом вытянуться. Фактически, рабыня чаще всего используется на таких мехах, из-за чего о них обычно говорят как о «мехах любви». Разумеется, если ею оказались не удовлетворены, ее могут оставить спать на цепи в ногах постели на голом полу, причем без одеяла. Это, между прочим, далеко не так приятно, и, конечно, у рабыни будет некоторое время, чтобы обдумать, каким образом она могла бы пытаться стать более приятной для своего владельца. А если рабыне позволено разделить с господином поверхность кровати, то это признак его явного расположения. С другой стороны, я подозреваю, что это отнюдь не редкость, и, возможно, этим могут похвастать многие рабыни. В конце концов, приятно иметь под боком рабыню, которую можно использовать в любом ане ночи или утра. Это — переломный момент в неволе рабыни, когда ей впервые разрешают подняться на поверхность кровати господина.

— Возможно, позже, — хмыкнул я. — Я воздерживался уже больше двадцати анов.

— Да, Господин, — улыбнулась Сесилия, лучась удовольствием и предвкушением.

А Пертинакс присел около Константины, лежавшей неподвижно, напуганной, оцепенелой, не верящей в произошедшее, и сказал:

— Позволь я помогу тебе перебраться на твою постель.

— Э нет, — остановил я его, вставая и приближаясь к ним. — Ты, Пертинакс, являешься господином. Это у тебя будет постель, а не у рабыни. Она будет спать либо на полу в ногах кровати, либо снаружи.

— Конечно, нет, — возразил мужчина.

Я ткнул блондинку ногой, причем без особой нежности, отчего та вздрогнула и захныкала.

— Ты понимаешь, рабыня? — спросил я.

— Да, — всхлипнула она, — Господин.

— Тогда ползи к своему хозяину, — велел я, — целуй его ноги и проси разрешить тебе спать в ногах его постели.

Константина, поднявшись на четвереньки, опустив голову, подметая волосами пол, подползла к Пертинаксу, наклонилась и, поцеловав его ноги, выдавила из себя:

— Я прошу разрешить мне спать в ногах вашей постели, Господин.

— Ой! — вскрикнул Пертинакс, наполовину испуганно, наполовину восхищенно.

— Нравится? — спросил я его. — Рабыня ждет ответа на свою просьбу.

— Ты можешь сделать так, — дрожащим голосом сообщил ей Пертинакс.

— Спасибо, Господин, — пробормотала рабыня, и поползла к своему месту.

Сесилия сдернула с себя тунику, как красивое, свободное, бесстыдное маленькое животное, которым она собственно и была, и опустилась на колени в ногах матраса с левой стороны от него. Затем она приподняла его край, наклонилась и, поцеловав его, нетерпеливо и с надеждой посмотрела на меня, стараясь прочитать мое желание. Но я уже был не в силах терпеть и, протянув руку, схватил ее за волосы, и бросил ее, вскрикнувшую от боли и восхищения, рядом с собой на матрас.

Даже в Цилиндре Удовольствий рабские огни неплохо горели в прекрасном, беспомощном, уязвимом маленьком животике Сесилии, а вскоре, как это распространено с рабынями, она превратилась в их жертву и пленницу.

Вот так пламя их потребностей бросает рабынь к ногам рабовладельцев, даже к ногам тех, кого они могут ненавидеть всем сердцем.

Я не скупился на экстазы Сесилии, и при этом я не препятствовал им. Кое-кто из рабовладельцев пытается стыдить своих рабынь из-за того, с чем они ничего не могут поделать, фактически, за те реакции, за которые сами же, возможно, несут значительную долю ответственности, особенно если они знали своих невольниц в бытность высокими, холодными свободными женщинами, а теперь, своим желанием, унизили до скулящих, умоляющих животных. Лично мне это кажется жестоким. Впрочем, это действительно помогает девушке в страдании и позоре смотреть на себя, как на рабыню, поскольку она вспоминает свое прежнее презрение к подобным реакциям рабынь. Теперь она сама понимает то, чем это может быть, испытав на своем опыте муки и экстазы подчинения. И, наконец, запрокидывает голову и говорит: «Да, да!» своему ошейнику и всему остальному.

Сесилия потерявшаяся в своих экстазах была полностью довольна произошедшим, да и ее хозяин, если кому-то интересно, был более чем доволен своей рабыней.

Константина, поднявшись на колени, смотрела на нас с той стороны хижины круглыми сухими глазами. В помещении стоял полумрак, подсвеченный углями тлеющими в очаге.

— Она — рабыня, рабыня! — заявила блондинка.

— Да, да, да, — задыхаясь, проговорила Сесилия, все еще пребывавшая вне себя от «восторга ошейника».

— Отвратительный! Омерзительно! — прошипела Константина.

— Пертинакс, — позвал я. — А не взять ли тебе свою рабыню, и не разложить ее для соответствующего использования.

— Нет, нет! — воскликнул мужчина, явно напуганный подобным предложением.

Тогда я перекатился на бок и продолжил борьбу с живой вещью, зажатой в моих руках, целующей и облизывающей меня, задыхающейся и дергающейся, желающей большего и большего.

Позже, спустя ан или даже больше, утомленная Сесилия уснула. Насколько я понял, Константина тоже уже видела десятый сон. Я же лежал с открытыми глазами, уставившись в балки и солому крыши хижины, размышляя над тем, кого мне предстояло встретить через два дня, или около того?

— Кэбот, — услышал я тихий шепот.

— Что, — стараясь не разбудить девушек, отозвался я.

— Ты что-то говорил о том, что я запутался, — напомнил Пертинакс.

— Да, — ответил я.

— Мне должны заплатить, — сообщил он, — и на этом мои дела с ними заканчиваются.

— Я так не думаю, — буркнул я.

— А что на счет нее? — спросил он.

— Ты о рабыне? — уточнил я.

— О Константине, — сказал он.

— Она тоже запуталась, — заверил его я.

Теперь я был больше чем уверен, что его работодатели представляли не Царствующих Жрецов, но других, возможно бандитов или торговцев, так или иначе связанных с кюрами. Я был уверен, что некая группа кюров в Стальном Мире, могла получить доступ к координатам нашего приземления. Конечно, ведь безопасность в тот момент была серьезно ослаблена, а могла и сознательно быть подвергнута компромиссу.

Обычной практикой для кюров было нанимать агентов на Земле, обычно через союзников, чаще всего, работорговцев. Несомненно, имелось несколько возможных сетей, вовлеченных в такие вопросы. Щупальца Стальных Миров многочисленны, разнообразны и искусны.

Мои суждения в данном вопросе строились прежде всего на участии в этом деле Константины. Просто казалось очень сомнительным, что ее могли бы использовать в своих целях Царствующие Жрецы. Какой смысл им, при их полноте власти, в таких инструментах? А с другой стороны, она была именно тем типом женщины, которую работорговцы, следуя схемам кюров, захотели бы нанять на работу. Когда нужда в услугах таких как она отпадала, всегда находились другие вещи, которые могли быть сделаны с ними. Всегда есть рынок и ошейник. Такие женщины, тщеславные и самовлюбленные, корыстные и жадные, лживые, ослепленные мечтами о богатстве и власти, не задумываясь предают других, но почему-то уверены, что с ними так не поступят.

Ожидая, что будут возвращены на Землю, к власти и богатству, они обычно оказывались за решеткой, возможно, втиснутыми в тесные клетки, из которых в изумлении выглядывали сквозь прутья в ожидании своей продажи.

Почему нет? Они выполнили свою задачу. Пусть теперь послужат еще немного, заработав, скажем, горстку монет на невольничьем аукционе.

— Что в таком случае мы можем сделать? — поинтересовался Пертинакс.

— Просто свяжи меня с теми, кто нанимал тебя, — посоветовал я.

Признаться, я не знаю, спал ли он той ночью.

Со своей стороны я знал, что Царствующие Жрецы по неким причинам договорились с кюрами, чтобы те высадили меня на берегу не дальше, чем в четверти пасанга от этой хижины. Правда, поначалу я был уверен, что меня должен был встретить кто-то другой, тот, кто действительно состоял на службе у Царствующих Жрецов.

На следующий день я снова пошел на пляж, на то место, где меня высадили с корабля Пейсистрата.

Конечно, меня должны были встретить там.

Ночью прошел сильный дождь. Штормило. Осмотрев небо и горизонт, я предположил, что шторм может затянуться на пару дней. Возможно, циклон раскинулся на сотни пасангов от берега. Это могло задержать прибытие следующего судна, шедшего с запада, скажем, со стороны Тироса или Коса. Гореанские корабли, кстати, обычно строятся мелкосидящими и моряки зачастую стараются не терять землю их виду. В сезон штормов немногие рискнули бы выйти в открытое море, предпочтя вытащить свой корабль на берег. С другой стороны суда Тироса и Коса, если собирались достичь берегов материка, лежащего к востоку от них, хотели они того не нет, но должны были пересекать открытое морю, причем в течение многих дней.

Я решил, что снова приду на этот пляж на следующий день.