Мечники Гора

Глава 27 Тарновый лагерь оставлен

Наверное, столб дыма можно было увидеть за многие пасанги отсюда. Хижины и сараи, склады и купальни, кухни и бараки, арсеналы и додзе, рассыпались на пылающие бревна и доски. Мимо пожарища проходили сотни мужчин, построенных в колоны. Они шагали вслед за фургонами, запряженными тарларионами. Колонны уходили по таинственной, узкой просеке, которая вела куда-то на юго-восток от тарнового лагеря. К вечеру от этих строений должны остаться только остывшие почерневшие угли и серый пепел, а уже эти остатки пожарища будут разбиты, рассеяны и утянуты в лес специально назначенными бригадами. Через пару лет лес снова полностью захватит это место, и лишь отсутствие высоких деревьев останется свидетельством того, что здесь когда-то был лагерь, что отсюда вывозили древесину, а мужчины готовились к ведению войны, истинное место которой было неизвестно и, возможно, очень отдалено. Так или иначе, но тарновый лагерь и тренировочную площадку люди покидали.

— А Вы разве не с нами? — спросил мужчина, дорожный мешок которого свисал древка копья, лежавшего у него на плече.

— Позже, — сообщал я ему.

— Вы не полетели, — прокомментировал он.

— Нет, — буркнул я.

Тарны, взлетели с тренировочной площадки раньше. Всем подразделением командовал Таджима.

— Вы впали в немилость? — поинтересовался мужчина.

— Возможно, — пожал я плечами.

— Тогда стоит броситься на свой меч, — посоветовал он. — Это будет быстрее.

— Лучше догоняй свою колонну, — прогнал я непрошенного советчика.

Я не знал, была ли у Лорда Нисиды дальнейшая потребность во мне или нет. В любом случае мы с Пертинаксом получили приглашение сопровождать его вместе с его охраной, а приглашения дайме, даже если они сделаны в вежливой форме, это совсем не то, что стоило бы проигнорировать. У меня не было причин сомневаться, что Таджима доложил Лорду Нисиде о моем ночном полете, и моей вероятной беседе с неизвестным тарнсмэном, беседе, содержание которой я отказался ему разъяснить. Я не горел желанием делиться такого рода информацией с Лордом Нисидой, и при этом я не хотел бы обвинять Таджиму в том что он передал бы ее вместо меня. Он был должен так поступить, это было его обязанностью перед дайме. Точно так же, я сам мог бы быть должным исполнить подобную обязанность перед своим капитаном, под командой которого мне пришлось бы служить, или перед теми кодексами, которые сделали так много, чтобы определить и сформировать мою касту, алую касту, касту Воинов.

— Смотри, — привлек мое внимание Пертинакс.

— Вижу, — кивнул я.

В одном из фургонов, проезжавших мимо нас, находились контрактные женщины Сумомо и Хана, в соответствии с контрактом принадлежавшие Лорду Нисиде.

Ни одна из женщин не показала виду, что узнала нас, что весьма обычно для таких дам на публике.

Интересно, подумал я, как выглядели бы эти красотки одетые как рабыни. Впрочем, я тут же одернул себя, напомнив, что они все же были контрактными женщинами.

Однако, как мне кажется, Таджима и сам подумывал над тем, чтобы иметь прекрасную надменную Сумомо у своих ног, причем не как контрактную женщину, конечно, но как что-то гораздо меньшее, зато намного более желанное.

Наконец, фургон с женщинами скрылся среди деревьев.

Я был уверен, что Лорд Нисида не доверял мне, но также я не чувствовал себя обязанным развеивать любые его подозрениями, которые он мог бы питать относительно моей персоны. На его месте я, несомненно, и сам проявил бы подобную настороженность. Он не знал меня, я не был пани, я не передал ему оплошавшего убийцу Лициния, для заслуженного правосудия и длительной казни, и в добавок к этому вчера ночью я загадочно покинул лагерь для тайного рандеву с незнакомцем. Я сомневался, что сам при подобных обстоятельствах стал бы доверять такому персонажу.

Ну у него должна была быть некая потребность во мне, решил я. Я сомневался, что пани снисходительно относились к ненужному персоналу, трутням, паразитам, обузе. Но в этом они мало в чем отличаются от гореан в целом. Они не видят никакого смысла к защите и поддержке тех, кто может работать, но не делает этого. Таких обычно продают в бригады карьеров, на землечерпалки в гавани, чернорабочими на латифундии, большие фермы и так далее. Иногда их просто выставляют за стены, голыми предоставляя позаботиться о них животным, людям или голоду. Такие не нужны даже разбойникам, если только не для того, чтобы продать их или использовать в качестве корма для слина. Но таких случаев немного, поскольку это — часть гореанского характера, когда ты, если способен, то должен работать. И способность работать не определяется ни врачами, ни политикой, ни риторикой. Возможно, если бы касты и муниципальные демократические институты, если можно так выразиться, приняли другой поворот, то такие люди могли бы составить, так сказать, электорат, годный для использования беспринципными политиками любой из форм правления, хоть демократии, хоть аристократии, олигархии, тирании или чего-то там еще, для захвата и дележа власти. К счастью Гор избежал такого поворота событий. Воровство редкость на Горе, а соответственно, и амбиции замаскированные под сострадание.

Мимо прогрохотал фургон с водруженной на него клеткой, в которой, метались туда-сюда, крутились, сталкиваясь друг с другом, несколько взволнованных ларлов. Это в основном были те животные, что прежде рыскали по ту сторону вешек. Их с первых дней жизни, с того момента, как открылись их глаза, приучали реагировать на тайные команды. Соответственно, командовать ими и выходить за границу вешек мог только тот, кто знал эти команды. Теперь вместо ларлов по краям дороги рыскали асигару, следя за тем, чтобы что-нибудь из людей, служащих Лорду Нисиде, прежде всего, наемников, не испытал желание воспользоваться открывшимся путем к другому нанимателю, возможно, обладателю более глубокого кошелька.

Дым, висевший в воздухе пощипывал глаза.

Мимо нас один за другим проезжали фургоны, перемежаясь колоннами мужчин с рюкзаками за спиной.

В самом начале своего пребывания здесь я запомнил нескольких тарларионов и посчитал, что промежуток между их отбытием и возвращением в лагерь составляет в среднем шесть дней. Следовательно, независимо от того, что именно могло бы быть в конце просеки, дорога туда занимала приблизительно три дня пешком. Большей части населения лагеря, конечно, придется передвигаться пешком. Вероятно, вылетевшие туда на тарнах смогут добраться до места назначения за несколько анов.

Тогда, мне казалось, что я знал, что именно находится на том конце таинственной дороги. Разве не на это намекал когда-то давно Пертинакс? Однако я не ожидал того, с чем мне предстоит там столкнуться.

— Глянь-ка, — хмыкнул Пертинакс, весьма одобрительно, все больше становясь мужчиной и гореанином, — рабыни.

— Вижу, — усмехнулся я.

Девушка, шедшая первой, была привязана за шею к кольцу на задке фургона грубой веревкой, свитой из гореанской конопли. Она держалась примерно в семи — восьми футах позади. За ней следовала цепочка остальных девушек, связанных друг с дружкой за шеи той же самой веревкой. Концы привязи были только в кольце перед первой рабыней и за шеей последней. Таким образом, после того как на шее каждой девушки был завязан узел, то у них у всех, за исключением первой и последней, не было никаких свободных концов, чтобы выпутаться из петли, разве только перерезать веревку ножом. Тонкие запястья всех девушек были связаны сзади. Рабыни шли красиво, держась вертикально и грациозно, почти как танцовщицы. Это свободные женщины могут быть неряшливыми, косолапить, сутулиться, неуклюже двигаться, но такая роскошь не разрешена девушке в ошейнике, поскольку она принадлежит мужчинам. Также, он держали головы прямо, глядя в затылок друг дружке. Бывает, что девушкам в караване, как например, этим, запрещают глазеть по сторонам. Они должны держать линию, осанку и так далее. Кроме того, им, похоже, было запрещено переговариваться. Тут и там, по бокам каравана красоток, как этого, так и следовавших за другими, проезжавшими мимо нас фургонами, шли асигару со стрекалами в руках, несомненно, чтобы ни у одной из рабынь не возникло желания озираться, или быть настолько глупой, чтобы попытаться болтать, или даже шептаться с другой «бусинкой ожерелья работорговца». Все девушки, следовавшие за фургонами, были босыми, но одетыми в туники. Рабынь чаще перевозят в рабских фургонах, прикованными за лодыжки к стержню, идущему вдоль продольной оси кузова и запертого на месте, однако эти шли пешком. Правда, обычно девушек ведут в караване голыми, скованными друг с дружкой за шеи цепью, но со свободными руками. Также, если на то нет веской причины, им не запрещают осматриваться и разговаривать. В обычном караване, особенно ведомом между городами, невольницы обычно могут вести себя достаточно свободно. Конечно, обычно их ведут нагими, чтобы не пачкать одежду и сэкономить на стирке. Однако эти рабыни, как уже было отмечено, были одеты в туники. Я предположил, что это было сделано не столько для них, все же они были рабынями, сколько чтобы уменьшить искушение, которым они, в противном случае, могли бы стать для сотен мужчин на марше. Правда, лично я сомневался, окажется ли эта психологическая уловка, если так оно задумывалось, действенной, поскольку, на мой взгляд, найдется очень немного достопримечательностей столь же сексуально провокационных, как вид прекрасной, молодой женщины в рабской тунике.

Мимо нас прошел еще один караван.

Женщины настолько красивы! Стоит ли удивляться тому, что мужчины делают своими их рабынями.

— Спасибо за то, что подождали, — сказал Лорд Нисида.

Я вежливо поклонился.

— Станет легче, — заметил он, — когда мы выйдем из зоны задымления.

— Да, — согласился я.

Его сопровождала охрана из двух десятков асигару с державшимися чуть в стороне офицерами, среди которых я заметил и Ито, капитана его телохранителей. Я нашел, что чувствую к нему стойкую антипатию, и побаиваюсь. Ито, судя по всему, тоже был склонен в полной мере разделять эти чувства в отношении меня самого.

Украдкой, я изучил выражение лица Лорда Нисиды, однако ничего кроме привычной доброй и благожелательной маски не обнаружил. Ничто на нем не намекало на неудовольствие, все тот же безразличный фасад, за которым могло скрываться как одобрение, так и угроза.

«Возможно, — подумал я, — легче было бы прочитать сердце дайме в лице его капитана, чем в его собственном».

Я не сомневался, что Лорд Нисида знал о моей встрече в небе прошлой ночью с неким неопознанным тарнсмэном. Не исключено даже, что он мог подозревать меня в том, что это я дал снадобье тарну патрульного, которые, кстати, как и обещал Серемидий, вернулся в лагерь целыми и невредимыми.

— Вы хотели поговорить со мной? — поинтересовался я.

— Для меня всегда удовольствие говорить с вами, — заверил меня Лорд Нисида, а затем спросил: — О чем Вы хотели бы поговорить?

— Ни о чем, — пожал я плечами.

— Дым неприятен, — констатировал дайме. — Давайте продолжим движение.

Мы присоединились к компании асигару, вооруженных глефами, которые несли на плече.

Меня не удивило, что Лорд Нисида сопровождал своих людей пешком. Фургоны предназначались для провизии, инструментов, для контрактных женщин, для раненых и хромых и так далее. Командующие, если они не ранены, не выведены как-либо еще из строя, не являются, так сказать, товаром или грузом. Будь у него кайила, несомненно, он поехал бы верхом, но не было здесь никаких кайил. Также, хотя некоторые дайме, могли бы воспользоваться портшезом, паланкином или чем-либо в этом роде, Лорд Нисида, которого я расценивал как воина, причем далеко не из последних, сторонился такого способа передвижения.

«Интересно, задумался я, — не могло ли случиться так, что он знал, где находится прежня Убара Ара Талена, бывшая когда-то дочерью Марленуса, Убара Убаров».

Понятно, что забрать ее с крыши Центральной Башни тем способом, которым это было проделано, если только рассказ Серемидия был правдив, могли только кюры или Царствующие Жрецы.

Я подумывал над тем, не спросить ли его напрямую, но не сделал этого. Неразумно начинать каиссу, когда доска скрыта во тьме, когда количество фигур, их характер и их расстановка неизвестны.

Только дурак начал бы в такой ситуации партию с хода Убаром или Убарой, рискуя их потерять.

Я услышал треск стрекала и резкий вскрик девушки, свидетельствовавший о жуткой боли. Похоже, инструмент одного из асигару сопровождения нашел для себя применение, сделав жгучий выговор за неосмотрительность некой рабыне.

Рано утром асигару собрали всех рабынь. Часть строений лагеря к этому времени уже горела. Запах дыма висел в воздухе, в некоторых местах было трудно находиться из-за жара пожарищ. После вызова и сопутствующих инструкций, мы с Пертинаксом нарядили Сесилию и Джейн в туники и связали им руки за спиной. Если рабовладельцы могут раздеть своих рабынь для своего удовольствия, то почему они не могут одеть их? Можно как встать с рабыней лицом к лицу, так и повернуть ее к себе спиной, потом приказать ей поднять руки и накинуть тунику, возможно, дернув ее вниз так, чтобы она хорошо поняла, что это предмет одежды рабыни и надет он на нее мужчиной. Как известно во что одевать рабыню, и одевать ли вообще, решать хозяину. Интересно, что для женщины это чрезвычайно значимый момент, который, к тому же, являющийся глубоко сексуально стимулирующим. В конце мы связали их и приготовились передать ближайшемум асигару. Также глубоко сексуально стимулирующий эффект на женщину оказывает связывание рук за спиной. Это усиливает их понимание собственной уязвимости и беспомощности, что, в свою очередь, учитывая всепроникающие естественные отношения доминирования и подчинения, а также понимание женщины себя рабыней, стимулирует, увеличивает и усиливает их рабские рефлексы, тонко подготавливая их к завоеванию и использованию. Так что, обхватив Сесилию руками, я почувствовал, что ее тело дрожит от волнения, и она немедленно с благодарностью прижалась ко мне, а ее влажные губы нетерпеливо принялись искать мои. Пертинакс тоже сжал свою Джейн в объятиях и, прогнув ее назад, накрыл губы девушки поцелуем господина. Затем мы подтолкнули запинающихся рабынь к ожидавшему асигару, который взял обеих за волосы, согнул их в талии в ведомое положение и повел к месту сбора.

— Разве Ты не предпочел бы, чтобы это была Сару? — поинтересовался я у Пертинакса.

— Джейн — превосходное рабское мясо в ошейнике, — проворчал он.

— В этом я не сомневаюсь, — усмехнулся я. — Но разве Ты не хотел бы видеть на ее месте Сару?

Я был рад, кстати, что он наконец-то, уловил природу женщин и их надлежащее место в этой цивилизации. Многим из мужчин Земли до этого еще было далеко.

— Сару — шлюха, — буркнул Пертинакс.

— Конечно, — не стал спорить я, — но именно из таких получаются превосходные рабыни.

— Она отличается, — заявил он. — Она с Земли.

До меня дошло, что он по-прежнему желал, или, ему казалось, что он этого желал, смотреть на женщин, уроженок Гора, одним способом, а на землянок другим. Дескать гореанки — прирожденные рабыни, пригодные для ошейника, идеально подходящие для порабощения, а женщины с Земли нет, несмотря на их абсолютную биологическую идентичность как человеческих самок. Он что, правда думал, что женщины Земли, в чем-то отличались или были выше женщин Гора? Лично мне это казалось абсурдным. Они становились рабынями до кончиков ногтей столь же превосходными как и гореанки. Конечно, работорговцы думали точно так же, и в этом их поддерживали тысячи покупателей на сотнях рынков. Было бы это не так, их не доставляли бы на прилавки Гора. В действительности, некоторые гореане предпочитали именно их. В любом случае земная девушка, оголодавшая на Земле по своему полу, приученная патологической, противоречивой культурой бояться его, умалять, негодовать и презирать, попав на Гор и став рабыней, к своему удивлению и восторгу обнаруживает, что ее пол здесь не только представляет интерес, но и является непередаваемо важным и ценным. Ее даже будут покупать и продавать именно в качестве женщины. Кроме того, на Горе она найдет себя собственностью доминирующего мужчины, который будет управлять ее жизнью полностью, как только можно управлять жизнью рабыни, и она будет желанна и одержима сырой, животной страстью, к которой ее прежний мир был не в состоянии ее подготовить. И в результате, всего лишь по щелчку пальцев, она будет стремительно опускаться на колени, и прижимать свои мягкие губы к его плети, и наслаждаться, и жить. Я сомневался, что у Пертинакса сохранилось бы его довольно пренебрежительное отношение к гореанкам в сравнению с женщинами Земли, с точки зрения достоинства и всего такого, если бы он когда-либо повстречал гореанскую свободную женщину, особенно представительницу высшей касты, по сравнению с которой любая женщина Земли, покажется не столько свободной, сколько просто рабыней еще не надевшей ошейник. Свободная гореанка о землянках, скорее всего, будет думать как, в лучшем случае, не больше чем о возможных рабынях-служанках, причем скорее даже как о тех, которые могли бы служить только у ее рабынь-служанок. Как он мог до сих пор не прийти к пониманию того, что женщины были женщинами, что гореанки, что землянки, прежде всего были женщинами? Ни те, ни другие не были, и не должны были быть имитацией мужчины, они слишком отличались от мужчин. Для мужчин они были дополнением, но, учитывая капризы природы, выбравшей и утвердившей это на арене вероятностей и возможностей, подтвердив в пещерах и оправдав на виллах, в особняках и дворцах, ратифицировав за тысячелетия, они не были, ни идентичными, ни противоположными. Должны ли, в таком случае, женщины Земли, хоть в чем-то больше их гореанских сестер, отрицать свою женственность, свои самые глубокие потребности и желания, отрицать право естественной женщины, в сердце своем желающей быть доминируемой и покорной, принадлежать и наслаждаться, право на ошейник, если можно так выразиться? Должны ли они выполнять чуждые требования, и натягивать на себя фальшивые фасады и образы, наложенные на них извне? Неужели он не мог понять, что его драгоценная Сару больше не была мелочной, надменной, испорченной девицей из залитых искусственным светом коридоров и обшитых панелями офисов? Она теперь была рабыней, просто этим и ничем больше, точно так же, как она могла бы быть ей в Ассирии, в Вавилоне, в Риме или Дамаске. Он что, никак не мог взять в толк, что ее рабские огни уже пылали? Что интересно, он совершенно не волновался, и более того, понимал, принимал и приветствовал рабские потребности и страсть в своей Джейн, признавая уместность этого, совершенство и естественность, но не желал понять, принять или одобрить это в Сару, принадлежащей Лорду Нисиде. Разве он не понимал, что Сару каждой своей клеточкой была такой же рабыней, соответственно, естественно и подходяще, как и его Джейн? Ошейник сидел на ее шее так же справедливо, так же идеально и правильно, как и на его Джейн. Возможно, на сцене торгов, под плетью аукциониста она бы даже принесла на несколько бит-тарсков больше.

Она была рабыней. Неужели ему было так трудно понять это?

— Она ничем не отличается, — наконец сказал я. — Она — женщина.

Фактически, как уже было отмечено, с того момента как рабские огни вспыхнули в животе Сару, она стала их жалкой, беспомощной пленницей, ровно настолько, насколько ей была любая другая рабыня, будь то гореанка, будь то девушка привезенная с Земли, в ком произошло это прекрасное, необратимое изменение.

Как только рабские огни опалили живот женщины, она больше не может ничем иным, кроме как рабыней. Она нуждается в ошейнике. Без него она страдает и гибнет. В нем она становится собой и живет.

— Она никчемная, — проворчал Пертинакс.

— Зато симпатичная, — улыбнулся я.

— Она принадлежит Лорду Нисиде, — напомнил он.

— Верно, — кивнул я.

— Пойдем в центр лагеря, — предложил Пертинакс. — Мы должны, насколько я понимаю, присоединиться к охране Лорда Нисида.

— Точно, — подтвердил я.

Мы оставили позади свою хижину, которая, вскоре после этого запылала.