Мечты и жизнь Сары Бродерхауз

Двадцать шесть

Ллойд разлил водку по стопкам и поставил бутылку обратно под раковину. Водку прятали в шкафчике под раковиной с тех пор, как Мирти стала жить с ними.

— Первой моей покупкой в молодости был страховой полис, — говорил Ллойд. — А сегодня люди покупают землю. Так что ты занялся правильным делом.

— Благодарю за комплимент, — сказал Мэтью. Скрестив руки, он наблюдал за действиями Ллойда. Сара смотрела на голубые, изумительного оттенка глаза Мэтью.

— А прибыль я впервые получил с домишки, который мы отремонтировали, — сказал Ллойд. — В нем не было ни электричества, ни водопровода. — Сара вспомнила снимки беременной мамы, стоящей на фоте какой-то хибары. — Затем я его продал и построил маме такой дом, какой она хотела, — сказал Ллойд.

— Дом ее мечты, — сказала Лаура. Она взглянула на Мэтью.

— Потому что мы спланировали нашу жизнь, — сказал Ллойд. — И у вас должен быть план.

— Разве все в жизни идет по плану? — спросил Мэтью.

— Ну, такого экономического кризиса, как тогда разразился, конечно, никто не мог предусмотреть, — сказал Ллойд.

Они стояли кружком, глядя друг на друга. Кто-то кашлянул. Все подняли свои стопки и выпили.

— Люди думают, что завтра никогда не наступит, — сказал Ллойд, — но оно приходит.

Все гуськом проследовали в гостиную и услышали голос Милдред:

— Там, когда заболеешь, дают чай с повидлом.

— Ей нужен протеин, — сказала Мирти.

— А кто болен? — спросила Лаура.

— У Эмили Кессиди — грипп, — сказала Милдред. — Она сейчас живет в доме для престарелых в Фокс Ридж Мэноре. Там очень славное местечко.

— Да, там славно, — сказала Айрин.

— Мне так тоскливо без Маргарет, — сказала Милдред.

— Я знаю, что вы скучаете без Маргарет, — сказала Айрин, — но переселяться в Фокс Ридж Мэнор вам еще рано.

— Вы знаете, что Берт Шеффик умер? — спросил Ллойд.

— Я не слыхала, — сказала Лаура. Она сидела на кушетке рядом с Мэтью. — Почему я об этом не знала?

— Я заговорил о нем потому, что Берт Шеффик был типичным образцом беззаботного мужа. Такие живут себе, не задумываясь о будущем своей семьи.

— Никто ведь не предполагает, что умрет в пятьдесят два года, — сказала Айрин.

С Шеффиками они жили дверь в дверь до того, как те переселились в Хьюстон. Сара вспомнила Джуди и Марка, когда те еще были самыми заурядными, бесцветными детишками. Берт Шеффик работал на радио. Голос его звучал красиво, но сам он красавцем не был.

— Элли с детьми приезжала к нам в октябре, правда, милая? — спросил Ллойд.

— Джуди вошла, держа в руках вельветовую сумку с этой штукой, — сказала Айрин. — Сумка казалась тяжелой, но на пол она ее не поставила. В конце концов я спросила ее: «Что там у тебя в сумке, Джуди?»

— И что же она ответила? — спросила Лаура.

— Она сказала: «Папа». — Айрин прикрыла себе ладонью нос. — Я сказала: «Извини, что-что?» Я думала, что ослышалась, а она повторяет: «Папа».

— Джуди таскала с собой урну с прахом Берта, — пояснил Ллойд. — Она нам ее показывала — большая такая бронзовая штука.

— А ты ей что на это? — спросила Лаура и оглядела всех расширившимися от ужаса глазами.

— Она здорово ей сказала. Как ты ей сказала, милая? — спросил Ллойд.

— Я сказала: «Я так рада, что он сумел там поместиться».

Все засмеялись.

— Я не хочу, чтобы меня кремировали, — сказала Лаура и, нахмурившись, посмотрела на Мэтью.

— Если говорить серьезно, Джуди не совсем в норме, — сказал Ллойд.

— Элли говорит, что они уже около месяца повсюду таскают с собой эту урну, — сказала Айрин.

— А почему бы им и не носить урну, раз им от этого легче на душе? — спросила Сара у матери.

— Я не сказала, что им не надо носить урну, — сказала Айрин.

— Надеюсь, меня никто не будет носить в какой-то вазе, — громко сказала Мирти.

— Это нездоровая привязанность, — сказал Ллойд.

— А может быть, и здоровая, — сказала Сара. — Откуда ты знаешь?

— Так или иначе, а нас это заинтересовало, — сказала Айрин. Она сложила руки на коленях.

— Что с тобой, Сестричка? — спросил Ллойд.

— Она не в духе, — сказала Лаура.

— Наоборот, очень даже в духе, — сказала Сара.

— Тогда скажи мне, обратился к ней Ллойд. — Не кажется ли тебе, что Джуди следовало бы смириться с кончиной отца?

— Я считаю, что это не наше дело, — ответила Сара. — И не думаю, что мы должны ее осуждать.

Ллойд скрестил руки на груди, а затем скрестил и ноги.

— Мои сыновья со мной некогда так не разговаривали, — сказала Мирти.

— Ллойд не осуждает Джуди, — сказала Айрин. — А теперь пусть кто-нибудь пойдет, посмотрит, как там наша индейка.

— Мы посмотрим, — сказала Лаура.

— Зачем ты цепляешься к отцу? — спросила она Сару в кухне.

— А вы зачем его защищаете? — ответила Сара. Она надела кухонную варежку.

— Ты не знаешь, какой отец ранимый, — сказала Лаура, понизив голос.

— Здесь никто не говорит правды, все боятся кого-нибудь обидеть, — сказала Сара. Она открыла дверцу плиты. Лаура стояла за ней.

— Обижать людей — это жестоко.

— Чем лгать на каждом шагу, лучше вообще не жить, — сказала Сара. Она отогнула фольгу и взглянула на индейку. Индейка закоричневела. Сара отпустила дверцу и та захлопнулась.

— Надо уметь владеть собой — вот что я думаю, — сказала Лаура.

Сара бросила варежку на кухонный стол. Было Рождество, приближался Новый год. Она вышла из кухни в заднюю прихожую и сняла пальто с крючка рядом с дверью.

— Почему ты не попробуешь избавиться от своей тоски? Попробуй сама создать себе праздничное настроение, — сказала Лаура.

Сара распахнула дверь из кухни во двор.

— Куда это ты собралась? В Рождество по свиданиям не бегают, — сказала Лаура. — К тому же и дороги ужасные.

— Веселого Рождества! — сказала Сара, когда Хэрриет Сойер открыла ей дверь. Сара привыкла видеть Хэрриет в редакции. Дома Хэрриет выглядела иначе, грустнее.

— Рождество — каждый год, постепенно привыкаешь, — сказала Хэрриет.

— А я поцапалась с отцом, — сказала Сара, когда они шли в кухню. — И с сестрой… — В гостиной было сумрачно, зато кухня сияла.

— Жизнь — это череда стычек, — Хэрриет выключила телевизор и налила Саре рюмку «Мартини».

Сара прежде никогда не пила «Мартини». Они сели на табуретки у стойки. Где-то в доме часы пробили четыре раза. Отец, наверное, сейчас режет к столу индейку.

— Тебе, должно быть, жутко приятно смотреться в зеркало, — сказала Хэрриет.

— Нет, я не испытываю удовольствия, когда смотрюсь в зеркало, — сказала Сара.

— А я поразмышляла и пришла к выводу, что я — уродина. Это — факт, — сказала Хэрриет.

— И вовсе ты не уродина, — возразила Сара.

— Трудно поверить в свою красоту, если ее не видно. Хотя с Эдвардом я действительно чувствовала себя красавицей. Я так скучаю по Эдварду!

Сара посмотрела в окно на унылый, холодный двор.

— А кто он, этот Эдвард? — спросила она.

— Один избалованный мужик. Он хотел, чтобы я заботилась о нем, как его мамочка, — сказала Хэррист. — Ну, я и заботилась. Я любила его.

— Как мило, — сказала Сара. Она прислушалась к звукам в доме — звукам проходящего времени.

— У нас с ним чуть не сорвалась поездка на Кубу. Всегда буду благодарна судьбе за эту поездку. Единственное большое дело, которое мы провернули с Эдвардом.

Саре тоже хотелось побывать на Кубе.

— Я не верила, когда он говорил, что любит меня. Я не сомневалась, что люди, глядя на нас, удивлялись, как эта образина подцепила такого красавца.

— Ну зачем ты так, Хэрриет! — сказала Сара. Ей захотелось погладить подругу по руке.

— По-моему, ужасно быть двойняшкой, — сказала Хэрриет. — Я бы взбесилась от того, что со мной рядом все время ходит моя копия.

Сара изучала список, приклеенный липкой лентой к дверце холодильника: «Кошачья еда, вермут, бумажные полотенца». Потом перевела взгляд на брызги жира на плите.

— Сестра-близнец — это все равно, что часть твоего я, вышедшая из-под твоего контроля, — сказала она. — Часть, которая может тебя подвести.

— Хорошенькие женщины сами себя подводят. Ты должна быть сильной, моя дорогая, — сказала Хэрриет.

— А можно найти в себе силы, чтобы быть сильной? — спросила Сара.

— Вопрос не глупый, — сказала Хэрриет. Она подлила себе и Саре еще «Мартини». — Хэрриет, не кокни рюмочку, — сказала она себе. Язык у нее уже заплетался.

Пока они пили, в комнату вошел длинношерстый кот и стал тереться о ноги Сары. Здоровенный такой котище.

— Не разрешай Глупышу прыгать к тебе на колени, если тебе не хочется, — сказала Хэрриет.

Сара позволила коту вспрыгнуть ей на колени. Она почувствовала к нему нежность.

— Одно я тебе скажу, Сара, точно, — Хэрриет подперла подбородок ладонью. — С твоей внешностью я бы пошла на телевидение.

Сара представила себя теледикторшей. Она ждет выхода в эфир. Она в изумительном гриме, но из-за этого она не может двинуть ни единым мускулом лица. И вот ее очередь говорить, а она не в состоянии вымолвить ни словечка.

— А что случилось с тем твоим мотоциклистом? — спросила Хэрриет и оглядела кухню, словно прикидывая, не пора ли ее перекрасить.

— Он меня бросил, — сказала Сара. Она опустила голову на руки и закрыла глаза.

— Мужики всегда нас бросают, — сказала Хэрриет.

Когда кот спрыгнул на пол, Сара выпрямилась. Сердце билось часто-часто. Ей привиделось, будто желтый кот выкарабкался из канала и набросился на нее. Она свернула ему шею, как цыпленку, предназначенному для воскресного обеда. Гордо пошла дальше по пыльной тропинке, но тут на нее прыгнул лев…