Мед багульника

Зеркало

Квартиру Катя купила на все деньги, которые у нее были. Ей казалось, она даже вытряхивает мелочь из карманов. Ничего особенного, заурядная однокомнатная «московской планировки», девятый этаж. Но для Кати — апартаменты, Версаль, рай на земле, и что там еще.

И как собирались эти деньги! Мать и отчим продали «Оку», о которой мать говорила: «Полтора часа позора, и мы на даче». Сняли с книжки все, накопленное за десять лет. Отчим не возражал, напротив — настаивал. Кате — двадцать пять, того и гляди — замуж, а то и просто, извините, в подоле принесет. А покой на старости лет нужнее всего.

Все это попахивало банальным отделением — мол, это твое, теперь мы тебе ничего не должны, но новоиспеченная владелица квартиры не обижалась.

Ей это жилье тоже дорого далось. Вспомнить хотя бы предвыборную компанию, во время которой она зарабатывала недостающие деньги. Загородный дом очередного «народного избранника»…

Ее принимали в летней кухне. Катя чувствовала себя приблудной собакой, которую хозяин по слепоте перепутал с любимой моськой и пустил на огонек, но в любой момент может турнуть. Она сидела на краешке роскошного кресла, и с сапог капало на этот проклятый элитный пол с подогревом.

На стол были поданы бычьи яйца — суперблюдо, доставленное из ресторана… А в Кате просыпалось некое чувство, которое в семнадцатом году бушевало в ее прадедах, и ей больше всего хотелось кастрировать сладкоголосого хозяина. А потом — самое себя — когда она готовила статью для газеты.

Такое «творческое изнасилование» длилось несколько месяцев, и потом Катя говорила себе, что хотя бы на балкон и санузел она накопила сама.

Можно было переселяться. Мать с облегчением отдала ей то, что давно мешало, из-за чего тесниться приходилось, а выкинуть было жалко. Диван, уцелевший от купленного тридцать лет назад гарнитура. Кресла примерно той же эпохи. Пианино, на котором Катю когда-то учили играть. Ее — еще школьный — письменный стол. Все это передавалось со словами: «Разбогатеешь, дочка, хлам выкинешь, обставишься по своему вкусу».

…В первый же вечер после возвращения с работы Катю встретил у двери — кот. Огромный пушистый серый кот, по виду которого трудно было сказать — домашний он или приблудный. Вроде бы тощий и не слишком чистый, но как уверенно он скользнул в открывшуюся дверь. Растерявшаяся Катя утешила себя мыслью, что это к счастью.

Позже она уверилась в мысли, что кот здесь — жил. Он оглядывался в ванной, видимо, искал свой ящик, в кухне обнюхивал пол в одном месте — наверное, его здесь кормили. Спать он, нимало не сомневаясь, улегся на телевизор, пушистый хвост свесился, а Катя уснула с мыслью, что на новом месте она не одна.

Черт бы его побрал, это ощущенье! Если бы только кот! Но через несколько дней жизнь ее в этом доме приобрела мистический характер.

Началось с чайника. Катя пришла с работы, а на электроплите закипает чайник. Что за шутки! Если бы она ушла, и оставила плиту включенной, вода бы давно выкипела. А чайник полнехонек.

И такое загадочное, благоприятное для нее, повторялось — и множилось.

Из окон — не дуло. Даже из большого, того, где ход на лоджию. Ничего она на зиму не заклеивала, на улице свистал ветер, а подойди к окну, приложи ладонь — и даже колебания воздуха не ощутишь.

Светало теперь поздно, и пару раз Катя запросто могла проспать. Но в семь часов, когда пора ей было подниматься, на кухне вспыхивал свет.

Казалось, что здесь, кроме нее и кота, живет еще кто-то невидимый. Обычно редакционной работы Кате было достаточно, чтобы устать, гости бывали у нее редко. Вечерами сил оставалось на теплую ванну и телевизор, который она часок смотрела перед сном. Но порою ощущалось одиночество, хотелось поговорить.

Тогда она брала на руки кота, который благодаря ее стараниям, был теперь почти неприподъемным, и рассказывала ему, что случилось за день, кто ее обидел или похвалил, куда она ездила, о ком писала…

Кот слушал, слушал дом.

Город начинал потихоньку готовиться к Новому году. Уже искрились гирлянды в киосках, зазывали магазины, маня подарками, в кафе заранее заказывали столики…

Для Кати и ее подружек традиционным был новогодний вечер, когда редакция заказывала ресторан, и все они — человек сто — гуляли до двух ночи, и пели, и пили, и разыгрывали сувениры, и провожали друг друга домой, но все это — в преддверии праздника, накануне.

31-го же, конкретно для Кати намечались три варианта. Ехать к матери и отчиму (не соберись она — там не огорчились бы нимало), напроситься к кому-то из знакомых (а не чертыхнется ли про себя тот, кому она позвонит), и вариант третий — купить деликатес коту, деликатес себе, и, никому не мешая, тихо и скромно, под своей крышей…

Пожалуй, это было единственно верное решение. Одно лишь разнообразие она себе позволила — гадание, на которое давно не решалась. Бабушка, когда была еще жива, говорила о нем: «Страшное. Прежде, когда так гадали, иконы из дома выносили, ведь — нечистого зовешь…»

Икон у Кати не водилось, а кота прогнать не удалось. Когда она села перед зеркалом и зажгла свечи, кот прыгнул и тяжелым теплым телом своим свернулся у нее на коленях.

Она сидела и молчала, смотрела не в зеркало даже, а просто перед собой, в никуда, думая, что только такой поверхностный взгляд может породить — образы.

Потом она не могла бы сказать, когда увидела его… Кажется, согласно мистическим законам должен был ей привидеться — коридор и кто-то по нему идущий.

Ничуть не бывало. Там, в отдалении от нее, в зеркальной глубине сидел парень. В белой рубашке, с темными волосами. Лица она не могла хорошо рассмотреть. Да, кажется, это и нельзя было, полагалось при приближении существа из преисподней, принявшего облик человеческий, зеркало — разбить.

— Да не подойду я, не бойся, — прозвучал голос.

Это сказал не тот, «зеркальный». Голос прозвучал внутри ее головы, отчетливо и совершенно вне ее сознания.

— Ты кто? — спросила она, и тоже потом сообразить не могла, прошептала это или подумала.

— Я здесь жил… не поняла что ли? — откликнулся голос.

— Ты… умер? — спросила она, чуть ли не с ужасом. Общаться с живым покойником — этого еще не хватало. Она поседеет, если он скажет «да».

— Ну, считай, что умер, — подумав, изрек голос. — Шарахнули меня по головушке, и теперь ничегошеньки я не помню — ни кто я, ни откуда. И это, наверное — навсегда.

— А где ты сейчас? — продолжала она спрашивать шепотом.

— В больнице. И меня, правда, считают умершим. Раз ты здесь живешь.

— Кот твой?

— Мой.

— А все эти штучки, типа полтергейста? Чайник и все прочее? Ты?

— Ну, я. Все равно не сплю. Трудно, что ли?

— А тебя можно… найти?

— Да ради Бога! Приезжай в Ульяновск, топай в клинику, там я — живое тело. Погляди, если интересно.

— Ты на меня злишься… что я теперь здесь обитаю?

— Глупая ты. И чего шарахаешься — не собираюсь я тебя душить…

Но вдруг сидящий наклонился, и лицо его оказалось у самого стекла — с той стороны его. С визгом вскочила Катя, и в полном ужасе сбросила зеркало на пол. Что, как известно, среди плохих примет аналогов не имеет, да еще в новогоднюю ночь.

…Узнать что-то удалось только после праздников. Когда из благостного сна рождественских каникул выползли все конторы. Еще через несколько дней Катя села в автобус.

— Есть такой, — сказали ей в Ульяновской больнице, посмотрев фотографию, — Господи, неужели выяснили — кто он? Раз в сто лет у нашей милиции что-то получается! Да нет, он не лежит, вполне нормальный. Только не помнит ничего, а так… Да вон он, во дворе, снег чистит… А куда ж мы его пока денем? Проще здесь держать было, чем бумаги оформлять.

Катя спускалась во двор в полном смятении. Теперь все произошедшее окончательно становилось мистикой. Ну, добро бы у нее открылся дар ясновидения, и все это в ту ночь ей просто примерещилось, такое бывает, говорят. Но то, что он «сам» к ней пришел…

И вдруг он сейчас все вспомнит, и приедет, и докажет свои права, и ее из дома выгонит? Куда ей идти?

Он чистил снег — высокий мужчина в сером свитере.

— Илья! — позвала она.

Он не оглянулся. А чего ему оглядываться. Он твердо знал, что имени у него нет. Его здесь звали: «парень… молодой человек…»

Тогда она подошла и встала перед ним, и сунула ему под нос карточку, где и фотография его была приклеена, и все о нем написано.

…Она не стала ему рассказывать, как нашла его. Объяснила в двух словах, когда они уже ехали домой. Так, и так, накладка вышла — видимо, решили, что вы умерли. Вы же здесь уже давно, так что кто-то продал вашу квартиру. Я ее через фирму покупала. Как-нибудь с этим разберемся, что сейчас говорить… Вы пока вспоминайте — себя, и что было с вами.

Но кот был доволен чрезвычайно. Он терся об ноги вошедшего так, что если бы шерсть его была чуть пожестче, брюкам Ильи пришел бы конец. Протер бы их кот своей лаской.

— Васька, — медленно сказал Илья и наклонился, и погладил кота.

А войдя в комнату, он огляделся и взял пустую раму от зеркала, посмотрел сквозь нее, в глубокой задумчивости, будто припоминая…

— Ты будешь жить здесь, — сказал он Кате, глядя на нее — совсем как тогда.

Отложил бывшее зеркало, и пошел в кухню — ставить чайник.