Медведь

~~~

ЛЕТО ОБЕРНУЛОСЬ ОСЕНЬЮ. ОСЕНЬ — ЗИМОЙ. Зима — весной. В канун очередного солнцестояния мужчина подарил дочке латунный компас, когда-то принадлежавший его отцу. Она выучила стороны света и все румбы по солнцу и звездам, а еще он показал ей, как, пользуясь зеркалом и метками, определять направление. Рассказал, как много лет назад люди умели перемещаться на большие расстояния и делать измерения с точностью до градуса, хотя об этом он только читал в книге, так что не уверен, правда это или вымысел.

На следующее утро по дороге на одиноко стоящую гору девочка держала компас перед собой, когда шла по тропинке, петлявшей вокруг поваленных деревьев и обтекавшей скальные выступы, и не могла отвести глаз от иглы, которая неизменно указывала на север, точно стрела, что никогда не отклоняется от цели.

КОГДА ДЕВОЧКЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ДЕВЯТЬ, ОНА УЖЕ могла добраться до вершины горы без единой передышки. От края леса она взбиралась по прямой к вершине и останавливалась у ее подножия.

Привет, медведь, говорила она, обращаясь к утесу. Долгая нынче была зима.

А потом она возвращалась туда, где тропа выныривала из леса, и дожидалась отца. Когда он появлялся, последние шаги к могиле женщины они преодолевали плечом к плечу и стояли там молча, положив ладони на плоский камень, пока солнце не пересекало полуденную линию, тогда они начинали спуск назад к дому.

В ТОТ ГОД, КОГДА ДЕВОЧКЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ДЕСЯТЬ, отец подарил ей ножик с костяной рукоятью, в кожаном чехле — он сшил его в тот год, когда они с женщиной поселились в этом доме.

Это не всё, сказал он дочери.

Они подошли к сараю, где мужчина хранил топоры, пилы и инструменты для работы по дереву.

Я хочу научить тебя делать лук и стрелы, сказал он. В тот год, когда мы впервые вдвоем забрались на гору — тебе было пять лет, — я приметил по дороге пекановое дерево — прямее всех, какие я когда-либо видел. Потом представился случай, я пошел и спилил его.

Он указал на крышу сарая, где поперек стропил лежали четыре длинные палки.

Их я принес из леса. Они уже просохли. Ждал только, когда ты дорастешь.

Мужчина осмотрел палки, выбрал самую подходящую и следующие несколько дней обстругивал до последнего годового кольца. Обозначил середину, где закрепит рукоять, проверил плечи на сгиб. Потом сделал зарубки для тетивы и гнул заготовку, пока плечи не стали одинаковыми. Нижнюю и боковые стороны он сгладил ножом, отполировал древесину камнем-голышом и промазал всю поверхность оленьим жиром.

Работал он медленно, но сосредоточенно, на каждом шаге объясняя девочке, что и как нужно делать, давая ей возможность принять участие в создании лука. Через две недели они привязали тетиву — сухожилие из спины оленя. Мужчина улыбнулся, увидев, как девочка в первый раз натянула лук, ибо натянула она его хорошо.

На следующий день они пошли в лес искать березу и дерен на стрелы; срезали прутья, подкоротили, приладили индюшачьи перья, которые мужчина нашел на горной тропе. Потом он показал, как расщеплять наконечники из костей и рогов того же оленя, у которого взяли сухожилие, — наконечник он привязал к телу стрелы.

Девочка упражнялась каждый день, стреляя по мишени из сплетенных веток болиголова, которую прислонила к небольшому склону. Когда мужчина решил, что она готова, они пошли в лес, он научил ее читать следы, искать знаки: сломанные ветки, потревоженные листья, пятна крови и помета, по которым можно определить, какие животные были тут несколько дней или минут назад. Не искал ли кролик себе убежище. Не искала ли лиса пищи. У животных привычки неизменные, учил он ее, их истории повторяются снова и снова. Зимой, на снегу, или летом, на мягкой почве, они постоянно разыгрывают один и тот же сюжет, а эпилог к нему в итоге предстоит написать охотнику — если она станет хорошим охотником.

Девочка приносила домой белок, кроликов, индеек, и они ели досыта. Еще мужчина подарил ей моток бечевки, один конец она привязывала к луку, другой — к стреле и научилась стрелять в рыбу, заплывшую в запруду. Попадала она редко, но если попадала и рыбе не удавалось сорваться с наконечника, она приносила к ужину форель.

ОСЕНЬЮ ОНА УГОВОРИЛА ОТЦА ПОЗВОЛИТЬ ЕЙ самой сходить на оленя. Он согласился не сразу, но она одолела его напором и решимостью. Она год за годом смотрела, как он разделывает убитых оленей, он показал ей, как сделать укладку, в которой можно доставить из леса мясо любого — кроме разве что самого крупного — оленя, которого ей удастся завалить. Она взяла запас еды на два дня и вернулась через три, так и не выпустив ни единой стрелы.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД, ВЕСНОЙ НА ОЗЕРЕ ПОЯВИЛИСЬ двое гусей. Мужчина уже много лет не видел гусей и поначалу решил, что они здесь пролетом. Однако они остались, свили гнездо, и к летнему солнцестоянию в семействе было уже семь птиц: они приглядели себе бухточку с травянистым бережком.

Однажды утром девочка пошла к озеру ловить рыбу и натолкнулась на гусей, причем удивилась им не меньше, чем они ей. Мама-гусыня собрала гусят и столкнула в воду, а крупный гусь пошел на нее. Девочка попыталась убежать, но поскользнулась на помете в траве. Резкий удар в ногу сзади, как будто камнем, — она обернулась и увидела, что над ней возвышается огромная птица. Девочка прикрыла голову руками, и тут гусь снова клюнул, на сей раз в руку. Она подтянула к себе ноги, защищаясь, потом резко лягнула его, попав в грудь, поднялась и захромала к дому.

Отец налил ей ванну — она плакала, — осмотрел раны на ноге и руке, и когда она вылезла и вытерлась, перевязал их лоскутками ткани.

Кости целы, сказал он.

Мужчина посадил ее за стол, дал чашку чая и подождал, когда к ней хотя бы немного вернутся силы.

Когда она перестала всхлипывать и рука с чашкой уже не дрожала, отец сказал: напугали они тебя, да?

Она кивнула.

Ты их тоже напугала.

Я же ничего им не сделала, сказала девочка и опять заплакала.

Мужчина обнял ее и стал укачивать.

Они, знаешь, никуда не улетят, сказал он. Либо мы позволим им остаться и ловить рыбу в другой части озера, пока не настанет осень, либо ты пойдешь на них охотиться, как вот осенью ходила на оленя.

Он указал на лук и колчан со стрелами в углу кухни, девочка прислонила их там к стене.

На все семейство? — спросила она.

Сперва на самого большого. На гусака. Будешь действовать проворно — убьешь и гусыню тоже. А с гусятами лиса разберется. Мясо нам кстати. Да и перья тебе — тоже.

Девочка посмотрела на лук — похоже, она задумалась. А потом повернулась к отцу и спросила: когда?

Мужчина сказал: собирается дождь, он не стихнет несколько дней.

А еще нужно, чтобы рука у тебя поджила, добавил он. Как разведрится, встанем пораньше, спустимся к воде, спрячемся за камнем. Они приплывут. Когда они выйдут из воды и отвлекутся, начнут есть траву, — вставай и стреляй.

Девочка ничего не ответила, она могла думать только о боли в руке и ноге и о страхе, который пережила, когда на нее набросился огромный гусь, — страхе для нее новом, совсем не похожем на тот, который приходит, когда осталась одна в лесу. И все же было в нем что-то знакомое, как будто он всегда прятался там, внутри, и очень долго выжидал.

В ДЕНЬ, КОГДА НЕБО РАСЧИСТИЛОСЬ, ОНИ ВСТАЛИ очень рано, и она сказала отцу, что хочет пойти к озеру одна. Под еще серым предрассветным небом — мир вокруг нее весь блестел — она затаилась за большим камнем спиной к воде и стала ждать.

Довольно скоро она услышала негромкое дружное попискивание гусят — семейство приближалось по проливчику, который делал изгиб и образовывал бухточку: все семеро плыли гуськом, гусак — первым, гусыня — последней.

Девочка смотрела, как гусь величаво выбрался из воды на берег. Гусята — они почему-то казались больше, чем в прошлый раз, — цепочкой вышли следом, а потом рассредоточились, разбрелись по берегу, выщипывая клювами траву. Последней вышла гусыня, явно настороженная — она клевала и все время озиралась: видимо, утренняя тишина внушала ей опаску. Девочка приладила стрелу, поднялась.

Гусь был от нее всего в десяти ярдах. Он видел, как девочка вышла из укрытия, и крикнул, обращаясь к подруге, а потом высоко поднял голову, встал во весь рост, вытянул шею, расправил крылья и бросился на девочку.

Она натянула тетиву и в этот самый миг, одна на берегу, подумала, как поступила бы ее мать. Подумала с невозмутимостью и любопытством настолько неодолимыми, что будь она в состоянии останавливать время, то вернулась бы домой и спросила отца: скажи, пожалуйста, как бы поступила она?

А потом девочка отпустила тетиву, и стрела едва ли не в упор вонзилась гусаку в грудь.

Она приладила вторую и двинулась к воде — мать-гусыня расправила крылья в последней попытке прикрыть собой птенцов, будто защищая их от опасности, которой им в этом мире не пережить. Девочка натянула тетиву и спустила ее одним стремительным движением, попав гусыне прямо в спину, пригвоздив ее ко дну на мелководье. А потом остановилась и стала смотреть, как гусята уплывают в четырех разных направлениях.

МУЖЧИНА ВЫПОТРОШИЛ И ПРИГОТОВИЛ ГУСЯ к ужину; девочка не произнесла ни слова, когда они сели за стол. Мясо оказалось жестким, жилистым; мужчина видел, что девочка ест только то, что он ей положил, — чтобы он на нее не ворчал.

Да уж, птичка жестковата, сказал бы мой отец, произнес мужчина, пытаясь заставить девочку улыбнуться, но она сидела опустив глаза в тарелку.

Мужчина оттолкнул от себя еду.

Рассказывай, произнес он.

Она набрала полную грудь воздуха, подняла глаза.

Куча всяких вещей, и все как-то перемешались, сказала она. Как осенью, когда я убираю листья от дома, а ветер носит их кругами, и вот те листья, которые я убрала, и новые тоже кружатся в воздухе и снова опускаются на то место, которое я уже очистила. Ничего не разберешь.

Мужчина кивнул.

Знаю я, что бывает такая круговерть. Что делать? С листьями? Пытаться их отпихивать быстрее, дальше, чтобы они улетели в лес? Или подождать денек, когда ветер уляжется?

Я бы дождалась, когда ветер стихнет, и отнесла их в лес, сказала девочка. А кроме прочего, к тому времени с деревьев бы еще и новых нападало.

Верно, сказал мужчина. Может быть, пока рано еще убирать листья, раз они кружатся у тебя внутри.

Она тоже оттолкнула тарелку, повернула голову в сторону воды.

Да я все смотрю на эти листья, сказала она. И два то и дело возвращаются обратно. Я знаю, что, убивая их, защищалась сама и защищала воду, которая нас кормит. Это меня не мучает.

Ты мучаешься из-за птенцов.

Она пыталась их защитить.

Можно было разобраться и по-другому, сказал мужчина.

Как?

Переловить их силками. Но тогда все равно пришлось бы убивать, вблизи, ножом. И потом, что, если бы в силки вместо гусей попались гагары?

Девочка молчала.

Почему у меня так внутри? — спросила она.

Потому что ты начинаешь понимать.

Что понимать?

Что у всего есть конец. И каждый должен делать то, что ему предначертано, вплоть до этого конца.

Девочка посидела тихо, глядя в стол, потом подняла глаза на отца.

Знаешь, чего мне сильнее всего хотелось? — сказала она. Тогда, в ванне, когда я плакала, а рука болела так, будто большой палец придавило камнем?

Чего? — спросил мужчина.

Мне очень хотелось поговорить с этими гусями. Объяснить им, почему нам не нравится, что они загадили наш бережок. Ведь есть места и получше, чтобы растить птенцов. Может быть, они бы поняли. Или поведали бы мне что-то о себе. Как этот медведь, помогавший людям в истории, которую ты мне рассказал.

Так бы поступила твоя мама, сказал мужчина. Села бы рядом с этими гусями и сказала: так, глядите. Чего делать-то теперь будем?

Они встали, очистили тарелки, мужчина принес на стол листья мяты и горячую воду. Разложил листья по двум чашкам, залил водой, одну чашку протянул девочке.

Хочешь, расскажу еще одну историю? — спросил он.

Нет, сказала она.

Это не чтобы тебя повеселить. Это история про человека, понимавшего язык животных, я ее давно слышал. За счет этого он спасался сам и спасал других таких же — когда еще были другие.

А моя мама ее знала? — спросила она.

Да, ответил мужчина.

Ну, тогда давай, сказала девочка.

Давным-давно, начал мужчина, задолго до того, как на земле стало много других людей, были люди, которые жили здесь, в тени одиноко стоящей горы. У них не было наших книг и инструментов, а так они жили, по сути, как и мы сейчас: выращивали овощи, собирали ягоды, рыбачили на озере, охотились в лесу.

Был среди них великий охотник — они его называли Тёрн. Он прославился мастерским обращением с луком и стрелами, а также умением добывать пищу. Он уходил на охоту и пропадал на много недель. Поговаривали, что сначала он бродит по лесам в течение двух фаз луны, питаясь только листьями, корой и насекомыми. А потом, на протяжении еще двух фаз, разговаривает с животными. С зайцами, индейками, оленями — в зависимости от того, на какую дичь охотится в это время года. Он рассказывает им, с каким уважением относится к их жизни, благодарит за то, что они подают пример правильного существования на земле, обещает, что посадит целое поле сочной травы, чтобы всей их родне было где кормиться, если они подарят свое мясо его народу. Убив животное, он тут же его свежует, закапывает внутренности и отмечает место сломанной стрелой, которой его и сразил.

Однажды долгим засушливым жарким летом Тёрн вернулся с охоты, длившейся целый месяц, а принес всего несколько кроликов и старого оленя. Все обитатели леса затаились по пещерам или прохладным луговинам — кто что нашел. По возвращении Тёрн всегда отдавал добычу стряпухам и коптильщикам, а сам погружался в долгий глубокий сон.

Но в этот раз он проспал всего сутки, когда его разбудила женщина-вождь.

Тёрн! — выкрикнула она. Лес загорелся от молнии!

Тёрн шевельнулся и учуял дым, сползавший с горы в сторону озера. Он велел остальным собирать всё и всех, кого успеют, и бежать к каноэ. Укрыться можно на острове. Но, добежав до каноэ, они увидели, что те охвачены пламенем. Ни одного не удалось спасти. Пламя гнало людей прочь от берега к деревне, выталкивая в лес. И тут Тёрн увидел, что по склону горы двигается еще один пожар. Всем им грозила гибель, остались бы только кости под пепелищем того места, где они когда-то жили.

И что он сделал? — спросила девочка.

Тёрн поднял руки, возвысил голос и воззвал к силе всех лесных животных, которые способны помочь ему и его соплеменникам. Ко всем животным, которые знали его как великого охотника и понимали, что живут так, как им дозволено, и умрут так же, если будет на то воля земли.

Говорят, что после этого Тёрн обернулся огромной серебристо-бурой пумой, посадил остальных на спину и помчался между горящих деревьев к берегу озера. Там пума обернулась орлом размером с горную вершину, он перенес людей через озеро и доставил на остров. И наконец у кромки воды возникла фигура медведя-великана, и он голосом-рыком обратился ко всему племени. Не бойтесь. Еще не все потеряно, сказал он и отвел их на высшую точку острова, откуда было видно, как горит лес. А когда они обернулись, чтобы поблагодарить медведя, то увидели только Тёрна, стоявшего на возвышении в самом центре острова, руки его и лицо были подняты к небу, и тут тучи расступились и хлынул дождь.

Даже поняв, что отец закончил рассказ, девочка осталась сидеть на своем месте посреди вечернего покоя, не отводя глаз от теней на лице мужчины.

И что с ними было? Я имею в виду, в конце, спросила она.

Я слышал, что эти люди остались на острове, выращивали там незамысловатые овощи, ловили рыбу. И вот однажды Тёрн — он тогда был уже совсем, совсем старым — переплыл на каноэ из бересты через озеро, ушел в лес, и больше его никогда не видели.

Девочка повернулась, посмотрела в окно. Мимо отца. Наружу, в сумрак. В направлении острова.

Мужчина встал, зажег лампу, потом сел снова.

Он произнес: мой отец перед самой смертью сказал мне и твоей маме, что дух Тёрна по-прежнему обитает на берегу озера и на лесных тропах. Он за всем следит, именно поэтому он бессмертен.

Девочка снова повернулась к отцу.

А ты его видел? — спросила она.

Нет, ответил мужчина. Но я его чувствовал. Когда я вернулся сюда, похоронив твою маму, в первую ночь, которую я провел здесь один, я проснулся рано-рано утром, потому что мне послышалось, будто открылась дверь. Было холодно, выпал снег, я знал, что нужно подкинуть дров в очаг, чтобы пламя не погасло. Но после того, что я только что сделал, я не мог пошевелиться. Не знаю, как это объяснить. Я знал, что в доме кто-то есть, но знал и то, что этот неведомый не причинит никакого зла. А потом некий голос, который не был голосом, сказал мне спать дальше. Я и заснул. А утром оказалось, что огонь раздут и пылает жарко, а на полу — лужица воды, как будто снег растаял.

Девочка опустила глаза на огонь в очаге.

Я то же самое чувствую, сказала она. В лесу, когда охочусь. Иногда мне кажется, что рядом кто-то есть. А иногда — просто тишина. Будто ни единый листик не шелохнется. Как будто все уже встало на свои места.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ДЕВОЧКА ОТНЕСЛА окровавленные неоперенные стрелы, которыми убила гусей, к берегу, переломила пополам и вонзила в землю у основания камня. Отец ее ощипал птиц и сохранил перья, она выбрала из них маховые, отыскала две березовые ветки и выточила из клювов два тонких острых наконечника. С этими стрелами она целый день ловила форель в укромных бухточках на озере. Она знала, что наконечники слишком хрупкие, долго не выдержат. Однако вечером принесла отцу пять рыбин. Он их засолил и подвялил, и всю следующую неделю они их ели на ужин.