Медведь

~~~

ДЕВОЧКЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ОДИННАДЦАТЬ, и отец подарил ей пару новых башмачков, но уже научил ее, как их мастерить, и она мастерила: дубила шкуры оленей, которых отец убивал из своего лука, сшивала жилами. Но эти башмачки мужчина решил сделать особенно крепкими. Он трудился над ними всю зиму, пока девочка спала. У готовых башмачков подошва была трехслойная, а изнутри они были на кроличьем меху. На следующее утро девочка надела их, когда они пошли на вершину горы, а через год они ничуть не сносились и выглядели точь-в-точь как и в тот день, когда она получила их в подарок.

НА ДВЕНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ОТЕЦ ПОДАРИЛ ей кремень с кресалом в мешочке из оленьей шкуры. Когда они стояли в то утро на вершине горы, откуда открывался вид на лес и озеро, он сказал, что пора готовиться к долгому путешествию, нужно решить, что они возьмут с собой и, хотя дорогу он знает, изучить все земли, по которым они пойдут, на карте — ее он держит сложенной в одной из книг.

Девочка стояла возле могилы матери и слушала, а потом спросила: и куда через все эти земли?

На восток, сказал мужчина и указал туда, где светило солнце — как будто в то утро оно лишь с этой целью и взошло. К океану. Мы столько дубили шкуры и ловили рыбу, что нам нужна соль. Корня пекана маловато. Из воды, которую можно налить в две самые большие выдолбленные тыквы, получается столько соли, сколько нужно, чтобы выдубить заячью шкуру.

А как мы получим соль? — спросила девочка.

Возьмем горшки, будем разводить огонь на песке, выпаривать морскую воду. К осеннему равноденствию тронемся обратно.

А тропа к океану есть?

Уже нет, сказал мужчина. Отец водил меня туда в твоем возрасте. Мы с твоей мамой ходили дважды. В последний раз целую лунную фазу шел дождь, пришлось прятаться в пещерке у подножия утеса. Мы задержались у моря после равноденствия, кипятили чай и жарили рыбу на костерке, а еще рассказывали истории, которые помнили с детства. А когда наконец выглянуло солнце, мы просушили одежду, сложили соль и отправились домой, и шли, пока не настала зима. А ты родилась в следующее летнее солнцестояние.

Пока отец говорил, она наблюдала за ним — как он смотрит в даль, но не небес, а времени, как будто выискивая там память о чем-то или о ком-то, с кем давно расстался.

А как он выглядит? — спросила девочка. Океан.

Мужчина втянул воздух, подумал. Он мог бы напомнить девочке слова поэтов, но ей сейчас нужно было совсем другое описание. Он это знал. Она искала другой образ.

Видишь вон там озеро? — спросил он. Остров, ближний берег, дальний? И все окаймлено лесом.

Да, сказала девочка.

Представь себе, если бы все, что ты видишь перед собой, — озеро, деревья, горы на горизонте — было только водой. Синяя вода без края, постоянное движение волн. Вот как выглядит океан.

Девочка нахмурилась.

Мне не представить, сказала она.

Да, сказал мужчина. Не представить. Пока сама не увидишь. Не услышишь. Не понюхаешь.

Девочка все смотрела на восток.

Ты сказал, мы будем спать на песке. О чем это ты?

Там, где океан соприкасается с сушей, повсюду длинные полосы белого песка, сказал он, и шириной они как расстояние от озера до дома. Там всегда дует легкий ветерок, приносит запах роз. По ночам — будто спишь на краю земли.

Тогда девочка улыбнулась и сказала: поскорее бы увидеть все это вместе с тобой.

ОНИ ВЫШЛИ В ПУТЬ ВСКОРЕ ПОСЛЕ СОЛНЦЕСТОЯНИЯ. У каждого за спиной торба. Мужчина нес горшки, две кастрюльки, бечевку, рыболовные крючки, постель, нож, мешочки из оленьей кожи, чтобы сложить в них соль, запас еды, выдолбленную тыкву. Девочка — свою постель, гребень, нож, компас, кремень и кресало, еду и воду, колчан с девятью стрелами и свой лук. Когда она спросила у отца, почему он не взял свой, он ответил, что она теперь умеет охотиться за двоих. Тогда она перекинула лук через плечо, и они двинулись.

Они продвигались на северо-восток, каждый вечер зажигая костер на привале. За время от новолуния до полнолуния они добрались до берегов широкой глубокой реки, уклонявшейся к югу. От этого полнолуния до серпа новой луны они шли к северу по западному берегу реки, добывая пропитание рыбалкой и взбираясь на высокие горы. Они отклонились так далеко к северу, что порой приходилось брести по пояс в снегу через тенистые расселины, где сугробы не таяли все лето, пока наконец не удалось перебраться через реку по узкой стремнине — девочку отец привязал к себе виноградной лозой, а торбы они держали над головами.

Начался спуск к юго-востоку, в здешних лесах и лугах водилась мелкая живность, они ее ловили, потрошили, жарили. В рощице под впадавшим в реку ручейком — он сбегал с гор — девочка застрелила из лука молодую лань. Они сделали дневку на берегу ручья, мужчина разделал тушку и закоптил мясо на решетке, изготовленной из ветвей деревьев, которые вырвало из земли и смыло весенними потоками. Потом они двинулись дальше.

Еще через два лунных цикла они вышли из гор и предгорий к заросшим кустарником и осокой болотам и двинулись на восток, высокие трухлявые древесные стволы падали при малейшем толчке. Мало там было мест для стоянок, чтобы без болотной жижи и насекомых, поэтому они не останавливались на ночлег, а шли всю ночь.

ЗАХОДЯЩАЯ ЛУНА И ВСТАЮЩЕЕ СОЛНЦЕ СОШЛИСЬ на горизонте, когда они перевалили через гребень холма и попали в мир моренных холмов и лощин, заросших сочной травой и дикими цветами, — все это совсем не было похоже на поляны и озерные берега, которые девочка видела раньше, здешний холмистый пейзаж был повсюду одинаков, без конца и без края. Мужчина набрал горсть побегов иван-чая, положил в торбу. Потом они забрались на невысокий холм, осмотрели раскинувшийся вид и сели перекусить. Девочка устала после целой ночи ходьбы, ей хотелось поспать. Отца же, похоже, место это заинтересовало.

Он сказал ей: когда я приходил сюда со своим отцом, из земли еще поднимались стены. Немного, но разглядеть можно было. А когда мы тут оказались с твоей мамой, тому уже десять лет с лишним, на земле попадались кирпичи и стекло, но вертикально уже ничего не стояло. А теперь вот оно как.

Девочка уставилась в расстилавшуюся перед ней пустоту.

А зачем стены? — спросила она.

Когда-то дома были. Больше нашего. Стояли во много рядов, ты только попробуй себе вообразить. Я сам-то только и могу, что вообразить. Никогда своими глазами не видел.

Она долго смотрела вперед, а потом сказала: другие.

Мужчина кивнул.

Очень давно, сказал он.

Некоторое время девочка вслушивалась в непривычную, похожую на лесную тишину этого места, потом начала задремывать, но тут расслышала, как мужчина сбросил торбу со спины и зашагал вниз по склону к глубокой вмятине в земле, что была внизу.

Она стремительно вскочила и крикнула: нет!

Он остановился, обернулся.

Что такое?

Не надо. Не ходи. Мы же не знаем, что там внизу.

Мужчина остановился посередине травянистого склона.

Не думаю, что там внизу есть что-то, о чем нужно знать, сказал он. Зато может найтись что-то полезное.

Он двинулся дальше по склону холма, девочка следила, как он замедлил шаг, аккуратно прошел по периметру углубления, потом исчез за краем. Она стояла и ждала, стараясь не глядеть на страх перед собой — на гигантского гусака, — и тут мужчина вылез из углубления и направился назад по склону холма.

В руке он держал кусок стекла, перепачканный в земле; сказал: из этого выйдет отличный наконечник на мелкую дичь.

Он показал стекло девочке, потом развязал торбу, вынул кусок кожи, завернул находку, положил рядом с бечевой для удилища.

Идем, сказал он. Может, еще что отыщется.

Девочка замялась.

Мужчина указал туда, где нашел стекло, и сказал: только чуть-чуть дальше.

Она сбросила с плеч торбу и лук, они перебрались через еще один гребень. Там мужчина отгреб землю и показал девочке, как выглядели стены. Бесцветные, плоские одинаковые блоки, пустота в середине заполнена грязью и насекомыми, застрявшими в глине. Он поднял комок этой грязи, бросил, и рядом с тем местом, куда комок упал, что-то шевельнулось. Что-то мелкое, юркое, сотканное из теней. Он посмотрел на девочку — видела ли и она тоже, но она не видела, и он этому обрадовался.

В полдень они прервались, чтобы поесть, потом, в дневную жару, обыскали еще два кургана, но больше ничего не нашли, а потому вновь прикрыли развалины землей, вернулись на свой холм и расположились там на ночь.

ТРЕВОЖНЫМ БЫЛ ИХ СОН НА ТРАВЕ ПОД ПОШЕДШЕЙ на убыль луной: двое обитателей мира, опознать который теперь уже не мог никто кроме них, явившихся первыми, поскольку все другие, те, что когда-то претендовали на владычество и имя и верили, что останутся в памяти, в итоге лежали недвижно, погребенные под землей.

УТРОМ ОНИ НАСКВОЗЬ ПРОМОКЛИ ОТ РОСЫ. КОСТРА не разводили, молча позавтракали сушеной олениной и иван-чаем, а потом сложили свои немногочисленные пожитки. Солнце как раз вставало из дымки на востоке, и мужчина обратился к нему лицом, зная, что предстоит еще два ночлега, прежде чем они доберутся до океана; он повернулся, чтобы сказать об этом дочери.

Тут-то он его и заметил: проблеск слабого света, отразившийся от чего-то в дальнем конце полянки, в месте, до которого они не добрались. Он быстро спустился с холма, пересек поляну, а там встал на колени и начал руками отгребать землю.

Оказалось — еще один кусок стекла, да такой, в котором сквозь грязь и царапины на поверхности отражалось человеческое лицо. Он протер его рукавом, вернулся к девочке, показал.

Что видишь? — спросил он.

Она посмотрела в стекло, скривилась, посмотрела снова.

Как будто бы глядишь в воду, только видно себя еще отчетливее.

У твоей мамы когда-то было такое стекло, в деревянной раме, с деревянной ручкой. Досталось ей от ее матери. А той — от кого-то еще.

Она вот так и выглядела? — спросила девочка, молча глядя в стекло.

Да, ответил мужчина.

И что с ним сталось?

Не знаю, сказал он. В последний раз я его у нее видел перед самым твоим рождением. А потом оно куда-то делось.

Девочка крутила стекло в руках, но отражение оставалось прежним. Потом опустила его.

Возьму для стрел, сказала она и засунула стекло в торбу.

Там обнаженный кусок стены, который мы вчера не заметили, сказал мужчина. Давай посмотрим еще разок, а после — в дорогу.

Ей захотелось отказаться. Очень хотелось отсюда уйти, двигаться дальше к океану, вот только отец всегда знал, как лучше поступить и почему. Она снова сбросила торбу, но лук с колчаном прихватила с собой и пошла следом за мужчиной.

Стена, стоявшая на гребне этого холма, состояла из четырех прямоугольных блоков, уложенных теми же рядами, какими их возвели давным-давно, обнаженные, крошащиеся стыковочные швы покрыты коркой грязи и оплетены растениями, остальное ушло в землю. А вот дальше они обнаружили дыру в два человеческих роста глубиной до древнего фундамента, темную впадину, которую за долгие годы проделала дождевая вода, сбегая вдоль камня, прежде чем снова впитаться в почву. Из дымки на горизонте вставало солнце, хотя свет его пока еще не достиг дна ямы.

В этом провале наверняка что-то есть, сказал мужчина и полез в зазор.

Первый ряд блоков обвалился и с плеском рухнул во тьму. Мужчина, скорчившийся рядом, пнул ногой оставшиеся. Они выдержали, тогда он перелез через стену и повис на руках, держась за верх, а потом отпустил.

Она следила за его падением, но не видела почти ничего, кроме теней. Она услышала всплеск воды. Повисло долгое молчание, она решила, что он ждет, пока глаза привыкнут к темноте. Вглядываясь в сумрак, она смогла рассмотреть лишь, как он поворачивает голову вправо-влево.

Ну тут и грязища! — крикнул он.

Она решила, что он развернется, влезет назад по стене и они отправятся дальше. А потом услышала, что он двинулся вверх по течению, услышала, как огнивом звякнули обломки ржавого металла, отброшенные прочь, на какой-то камень там внизу, а свесившись еще дальше, разглядела, как его голова движется-останавливается, движется-останавливается. Потом рука потянулась к чему-то от нее скрытому, даже не поймешь, дотронулся он или нет, она не могла понять, что его там удерживает. Что он надеется найти?

Потом — движение, но не мужчины. И не воды. И не сорных трав, которые умудрились разрастись там, во тьме, и теперь склонялись к касавшейся их руке. То был взмах хвоста. Она его увидела в искре света. Только она. А он вновь протянул руку. Протянул прямо к блеску глаз и зубов.

Она вскрикнула в тот же миг, когда вскрикнул и он, остановился, рывком прижал руку к груди, а она схватила лук и приладила стрелу, вот только не видела, куда стрелять.

Тебя ранили? — крикнула она ему вниз.

Он поднял глаза к свету.

Меня укусили!

Он вышел из воды, вернулся к стене, по которой слез раньше, но она знала: по такой крутой на одной руке не взобраться, а потому наклонилась как можно ниже и опустила туда лук. Он ухватился за нижнее плечо нетронутой рукой, а она вытянула его вверх, на кромку с силой, порожденной таким непомерным страхом, что он же заставил их обоих рухнуть на траву.

Она встала, потянулась к его руке, чтобы осмотреть укус, но он отдернул руку и стал вглядываться сам. На коже запястья и на корке грязи на ладони отпечатались следы челюсти и зубов. Он попытался оттереть рану рукавом, но мешала дрожь — только размазал и бросил.

Нужно очистить, сказал он.

Подошел к поклаже, одной рукой вытащил пробку из тыквы, обмыл поврежденную ладонь, сперва с внутренней стороны, потом с тыльной. Помедлил, вытянул из-под кожи обломок зуба, потом вылил остаток воды на всю руку, потряс, обсушивая.

Что это было? — спросила она.

Слишком темно, сказал он.

Ты как думаешь, оно было больное?

Не знаю. Страшно сердитое, а может, и безумное.

ОНИ ОСТАЛИСЬ НОЧЕВАТЬ НА ПРЕЖНЕМ МЕСТЕ, вскипятили принесенной с собой воды, заварили иван-чай, чтобы утолить жажду, тем же настоем промыли рану. Ни в тот день, ни ночью они не слышали больше ни одного животного, как будто по этому месту никогда не проходили и никогда не пройдут пути каких-либо лесных зверей, а уж останавливаться тут они не станут тем более; и мужчина сказал: он каждый раз в этом месте чувствовал что-то такое. Чувствовал пустоту, молчание и теперь не может понять, почему не послушался девочку и не ушел отсюда сразу.

Я пыталась натянуть лук, сказала она. Но было темно.

Мужчина покачал головой.

Ты бы никогда не разглядела, сказал он.

Когда они поднялись на рассвете, оказалось, что рука посинела и опухла, и девочка вслух подумала, что надо бы вернуться домой, но мужчина сказал: океан уже близко, а соленой водой удобно промывать рану.

Нужно завершить то, ради чего мы пришли, сказал он.

Так что они собрали вещи и пошли дальше.