Меж двух миров (СИ)

Глава 4

Лана посмотрела на молодого красивого мужчину. Хорош. Но, к сожалению, только внешне.

Она помнила, как они с отцом договорились скрыть свое родство по приезду в Бросвен. Лана была обычным молодым лекарем, приехавшим на практику под опекой генерала-полковника. Помнила, как все солдаты пытались обратить на себя внимание и сыпали пошлыми шуточками, соревнуясь остротами. Маркус был в их числе.

Но он первый догадался, что девушка ‒ не простой лекарь под опекой, а родственница, как минимум племянница. И резко сменил тактику поведения.

Защищал ее от шуточек солдат, держался с ней подчеркнуто вежливо и учтиво, подавал руку, когда требовалось. Лана принимала его легкие ухаживания, ни на минуту не забывая первое впечатление и сальную улыбочку Маркуса при знакомстве. Словно он уже затащил ее в койку и ни капли не сомневался, что именно так все и будет.

Она медленно освободила руку из его захвата. Маркус сжал пальцы в кулак, но потом опомнившись, расслабил. Любому охотнику неприятно, когда добыча, что была уже почти в руках, ускользает.

Он все вглядывался в ее лицо и ждал ответа. Смотрел с надеждой на светлое будущее. Свое светлое будущее.

‒ Лана… скажи хоть что-нибудь.

И она сказала единственную фразу, на которую сейчас была способна:

‒ Я хочу домой.

На лице Маркуса мелькнула злость и досада, быстро сменившись грустной улыбкой. Но Лана успела заметить.

‒ Конечно. Думаю, тебе и правда стоит отдохнуть и все обдумать. Я провожу тебя.

‒ Не стоит. Я сама доберусь.

‒ Мелания, ‒ Маркус устало вздохнул, ‒ ты сейчас не в себе. Я не прощу себя, если с тобой по пути что-то случится. Провожу тебя до дома и вернусь в крепость.

Она кивнула, понимая, что проще согласиться. Поставила на стол стакан, к которому так и не притронулась. Маркус помог ей встать, открыв перед ней дверь, кивнул жандарму и повел ее по коридору.

Весь мир превратился в размытое пятно. Она не плакала, но все, что ее окружало, вдруг резко утратило фокус. Недостаточно для того, чтобы начать врезаться в стены и проходящих мимо людей. Но мир для нее потерял фактуры, цвета, размыл окружающую действительность, оставив лишь небольшой пятачок перед ногами, на который она и смотрела.

И время странно шло. Они только вышли из кабинета, казалось, Лана моргнула всего раз, и вот они уже у выхода. Моргнула еще раз, и они у конюшни. Еще раз, и вот перед ней уже запряженная лошадь.

Не понятно, сколько она стояла и смотрела на седло, пока не почувствовала, как кто-то берет ее за локоть и слегка разворачивает.

‒ Мелания.

Она медленно подняла глаза на мужчину.

‒ У тебя куртка расстегнута.

Не было сил ни кивнуть, ни тем более застегиваться. Она молча стояла и смотрела ему в глаза.

И его взгляд изменился. Она впервые увидела искренние эмоции этого человека.

Он ей сочувствовал. По-настоящему. Не так как в кабинете, когда несмотря на чужое горе все же имеешь свою выгоду. А как мужчина, который знает, каково это ‒ оказаться одному, без поддержки семьи. Сочувствовал ей не как инструменту, способному обелить его имя, а как простой девушке, потерявшей отца.

Он перевел взгляд на пуговицы и начал их застегивать. Без всякого намека, не задерживаясь возле груди, не заигрывая. Просто застегивал пуговицы, как ребенку, не способному самому справиться с такой непосильной задачей.

Лана все так же стояла, не шевелясь. Ей было абсолютно все равно, как они выглядят со стороны. Мужчина, застегивающий одежду на женщине ‒ вопиющее нарушение приличий даже для их прогрессивной Империи. Но ей было плевать. Разве что мелькнула благодарная мысль, что он позаботился о ней. И, хоть ненадолго, снял свою маску и показал настоящую эмоцию.

Маркус закончил с пуговицами, посадил Лану в седло и запрыгнул на своего коня. Молча перекинул уздцы с ее лошади и неспешно повел их к выходу.

Моргнула ‒ ворота крепости.

Моргнула ‒ калитка дома.

Еще один взмах ресниц, и вот она уже без куртки и в домашней обуви идет по коридору второго этажа.

Еще взмах, и мир наконец начал обретать фокус. Краски стекались к окружающим ее предметам и становились четче.

Это не ее спальня. Ноги привели в кабинет отца.

Здесь, в отличие от кабинета крепости, почти не было никаких бумаг. Комната оставалась такой же, как и в день их приезда. За исключением одной, самой важной детали.

Лана медленно, словно все позвонки в ее шее безнадежно заржавели, повернула голову вправо.

Небольших размеров полотно в узкой раме показывало статного светловолосого мужчину, обнимающего одной рукой смуглую черноволосую красавицу. Спокойные лица, чуть тронутые улыбкой, глаза, наполненные любовью и верой в будущее.

Лане была дана всего пара секунд, чтобы посмотреть на родителей, и взгляд затуманился от слез. Она рухнула на ковер, уткнулась лицом в колени и разрыдалась. Казалось, весь ее организм держался только ради того, чтобы отвести к этому портрету.

Потеряв счет времени и выплакав море слез, она снова посмотрела на картину.

У ее матери были добрые миндалевидные глаза зеленого цвета. Густые черные волосы свободно струились по спине крупными волнами. Она не любила прически, всегда ходила с распущенными волосами. Только когда занималась больными или работала в лаборатории заплетала их в тугую косу, чтобы не мешались. Да, желание стать лекарем Лана унаследовала от нее. Как и тонкие изогнутые брови, густые черные волосы, узкий подбородок и высокие скулы.

А вот от отца она унаследовала прямой аристократичный нос, более высокий, чем у матери, рост, и, как это ни странно, голубые глаза. Кожа у нее была не настолько смуглой, как у матери, скорее даже светлой, но покрытая бронзовой пылью. Волосы, такого насыщенного черного цвета, что отдавали синевой, бронзовая кожа и голубые глаза смотрелись… необычно.

Лана как-то прикрыла волосы и лицо платком, оставив лишь глаза. Простые голубые глаза, как и у большинства блондинок, которых было предостаточно вокруг. Но стоило снять платок, и на фоне ее черных волос и бронзовой кожи глаза словно становились еще светлее, и больше напоминали лед, слегка подсвеченный изнутри.

Она отличалась от большинства своей экзотической красотой. И многие пытались ее задеть. Тут же яркой вспышкой возникло воспоминание из детства…

“‒ Папа! Папа! Папочка! ‒ шестилетняя Лана вбежала к отцу, который сидел за столом и просматривал какие-то бумаги, плюхнулась перед ним на пол, обхватила своими маленькими ручками его ногу и уткнулась зареванным лицом в коленку.

‒ Что случилось, галчонок? ‒ тяжелая и теплая отцовская рука погладила ее по голове.

‒ Меня соседские мальчишки дразнят! ‒ всхлипнула Лана. ‒ Говорят, что никакая я не аристократка, что такой как я только в поле работать и коров пасти! Обзывают меня чернявкой загорелой и крестьянкой в шелках! А еще черной светлой, потому что сама я темная, а магия у меня светлая! И еще… ‒ она выпалила все это на одном дыхании и набрала побольше воздуха, чтобы продолжить, но отец успел ее перебить.

‒ Тише, Мелания. Ничего страшного не случилось.

‒ Нет! Случилось! Я настоящая уродина! ‒ Лана разрыдалась еще громче и снова уткнулась в коленку отца.

Отец отцепил ее ручки, поднял с пола и усадил к себе на колени.

‒ А мама у тебя красивая, как ты считаешь?

Лана протерла глаза кулачком и, хлюпнув носом, сказала:

‒ Да. Мама самая красивая на свете.

‒ А ты похожа на маму? ‒ улыбнувшись, спросил ее отец, смотря на дверь.

Она тоже перевела взгляд. В простом домашнем сером платье, опершись о дверной косяк, улыбаясь и глядя на них, стояла ее мамочка.

‒ Да, я очень похожа на маму.

‒ Ну тогда как же ты можешь быть уродиной, если похожа на самую красивую в мире маму? ‒ улыбнулся отец, смотря на нее.

Лана тоже улыбнулась ему в ответ, но потом вспомнила соседских ребят и снова погрустнела, хоть уже и не плакала.

‒ Мелания, послушай меня, пожалуйста, внимательно. ‒ Отец пересадил ее немного на коленях, чтобы она могла посмотреть на него. ‒ В мире очень много злых и завистливых людей. Они всегда будут пытаться задеть тебя, направить неверными дорогами, сбить с пути. Будут указывать как тебе жить, чем заниматься и кого любить. ‒ Он быстро бросил нежный взгляд на жену и снова посмотрел на Лану. ‒ Не обращай внимания на тех, кто будет пытаться учить тебя жизни и говорить, что делать. Это только твоя жизнь и тебе решать, как ее жить.

Отец ласково провел рукой по ее голове, поцеловал в лоб и снова посмотрел на нее своими серьезными голубыми глазами.

‒ Ты поняла меня, галчонок? Запомнила, что я сказал?”

Лана сидела на ковре и смотрела снизу вверх на лицо отца.

‒ Да, папа. Я помню.