Между адом и раем

31

Мансо с братьями стояли в самом конце длинной пристани. Волны хлестали о камни. Не было ни луны, ни звезд, лишь бушующее море кругом. Отвратительная и в то же время прекрасная, волнующая душу кубинская ночь.

У Мансо, который подрагивал от холодных капель дождя, внутри горело пламя. Он наконец-то выполнил намеченное. Они все выполнили намеченное. Страна скоро узнает о том, что рождена новая Куба. Сейчас, глядя на жизнерадостные улыбки братьев, можно было подумать, что это — три самых счастливых в мире человека.

На бетонном причале был установлен проблесковый маяк. Он вспыхивал, освещая темное устье реки и все, что было расположено в двухстах метрах вокруг него.

Была уже почти полночь, и шел сильный дождь, но это никого не заботило. На многовековом тернистом пути Кубы настал момент огромной исторической важности. Братья де Эррерас с восторгом глядели в пелену ливня, пытаясь что-то увидеть в темной воде.

— Не видно? — спросил Мансо.

— Мне показалось, я что-то видел, — сказал Карлос. — Но это, наверное, просто соленая вода попала в глаза. — Он отхлебнул из серебряной фляги и снова убрал ее в карман.

— Скоро увидишь, брат, — засмеялся Хуанито и хлопнул его по спине. — Ты увидишь нечто поистине великое!

— С телевидением получился полный провал, — сказал Мансо, несколько секунд глядя в бинокль ночного видения на черный горизонт. — Даже когда ему ввели успокоительное, он бушевал. Я сказал съемочной группе, что съемки переносятся на завтра. Но не думаю, что он захочет сотрудничать.

— Какая разница? — сказал Карлос. — Это уже неважно. Пусть люди узнают, что он не стал выступать по телевидению. Но ведь всем известно, что прошлым утром он был в яхт-клубе. Репортер из «Гранма» присутствовал, поэтому в газете обязательно напишут об этом. Если он категорически отказывается выступать перед камерами, то что из этого? Вы с Фульгенсио объявите о смене правительства, и все закончено!

— Лучше, если Фидель сам об этом скажет, Карлитос, — заметил Хуанито. — Так нам всем будет проще. Люди, по большому счету, не будут волноваться, но сейчас…

— Слушайте, у меня мысль, — сказал Мансо. — После ужина я говорил с одним видеотехником. Он сказал, что знает, как заставить его сказать то, что нам нужно.

— Конечно, мы это всегда можем сделать, — засмеялся Карлос. — Родриго со своими серебряными ножницами заставит любого говорить что требуется.

— Есть возможность в цифровом формате имитировать его речь и движения губ, — сказал Мансо. — Ведь речь будет быстрой.

— Насколько быстрой? — спросил Хуанито. — Такой, что ли: «Я ухожу, вот новый президент»? — Он засмеялся и сделал еще глоток из фляги.

— Господи, смотрите, — сказал Карлос. — Смотрите!

— Включите свет! — произнес Мансо.

Карлос щелкнул выключателем в основании проблескового маяка, и сквозь непогоду ударил яркий луч. Все трое схватились за бинокли и стали смотреть туда, куда указал Карлос.

— Вон, — сказал он, — видите?

— Где? О Святая Дева! — Из морской пучины показалась голова чудовища, черная и с заостренными, словно лезвия, краями; она не изрыгала огненные струи, но вода бешено забурлила. Оно было устрашающе черно, напоминая смертоносную машину какого-то злого гения. На земле не могло быть более совершенного орудия убийства, чем это.

— Я говорил вам, братья, что вы будете потрясены увиденным! — крикнул Хуанито. — Только посмотрите — это божественно! Вы когда-нибудь видели что-нибудь более огромное?

Чудовищная машина все еще поднималась из глубины, белая пена стекала по гладким заостренным бортам сдвоенного корпуса и рулям глубины. Затем наконец весь корпус показался на поверхности, и субмарина двинулась к причалу. Она была огромна.

Волны перехлестывали через борта лодки. Они услышали рев сирены и увидели, как из передней части корпуса поднимается еще один элемент конструкции, такой же заостренный; на выдвигающейся надстройке было заметно слабое мерцание огней. Когда конструкция поднялась над палубой, они поняли, что это боевая рубка. Скоро на самом ее верху стали различимы маленькие силуэты людей. Включили мощный прожектор, который осветил реку.

Конечно, Мансо не мог различить лиц, но одного узнал.

— Командир Никита Жуков, — сказал Мансо с придыханием. — Добро пожаловать на Кубу. Мы ждали вас.

Братья крепко обнялись. Им казалось, что этого они ждали всю жизнь. Но даже в воображении они не могли ощутить всего величия момента, который должен изменить ход истории.

Колоссальное чернокрылое создание, поднявшееся из морских глубин, приближалось к устью реки. Мансо за всю свою жизнь не видел ничего более потрясающего. Он помахал стоящим на рубке людям, и они помахали ему в ответ.

— Братья, я должен спросить вас кое о чем, — сказал Мансо, — пойдемте со мной.

Взявшись за руки, они пошли назад по бетонному причалу, заливаемые дождем, к доку для субмарины. Они хотели быть внутри огромной постройки, рядом с техническим персоналом дока и береговой обслугой, когда субмарина совершит свой величественный вход в амфитеатр.

— Всего один вопрос.

— Да, Мансо? — спросили братья хором.

— Я хочу знать, братья, каково оно — ощущение безграничного могущества?

Засмеявшись, трое мужчин поспешили в док. Перед ними уже раздвигались огромные ворота.

Трудно было сказать, кто восхищался больше — кубинцы или русские. Здесь было более ста русских инженеров, операторов, водопроводчиков, электриков и специалистов по ядерным реакторам. Они месяцами работали бок о бок с кубинцами, строя мастерские и специальные технические помещения, без которых просто не обойтись при обслуживании сверхтехнологичной атомной подлодки.

Когда субмарина наконец пришвартовалась в доке, раздался радостный рев людей, которые спешили осмотреть ее.

Командир Никита Жуков, стоя наверху рубки, наблюдал за суетой. Он закрыл уши руками, чтобы не слышать этих ужасных звуков. Не дуговой сварки и металлического скрежета, а звуков, издаваемых маленьким оркестром, репетировавшим государственный гимн Кубы.

Отец Жукова был советником советского военно-морского флота на Кубе и женился на кубинке. Никита родился на Кубе тридцать пять лет назад, но большую часть жизни провел за ее пределами. Отец забрал его в Москву, когда ему было десять лет. В восемнадцать его приняли в военно-морское училище, а в тридцать он уже командовал подлодкой.

Именно кубинские корни Жукова способствовали тому, что его предпочли нескольким претендентам, бывшим командирам советского флота.

Он знал не только язык, но и культуру Кубы, знал и любил этот народ. Своей стране он служил не менее преданно и не простил предательства политбюро по отношению к его стране и флоту.

Экипаж уже выводил краской на правом и левом бортах новое название лодки.

Жуков сразу понял весь пафос этого названия.

«Хосе Марти».

Лодку назвали в честь великого патриота, который освободил Кубу от владычества Испании. Хосе Марти был идеальным символом обновленной Кубы. Восхищение людей готово было перейти в истерию.