Мертвец Его Величества Том 3

Глава 5

Хаарт начал действовать.

Оставим за скобками факт, что власть легитимна ровно настолько, насколько правящий класс эту легитимность признаёт. Неважно, что королём Хаарта по факту не считает никто, кроме самого Хаарта. У Короля-лича есть вооружённые силы, и больше нет оппозиции, так что Его Величество принялось приводить ближайших дворян к присяге. И, отдаю должное, Хаарт не допустил в городе голода. Находясь фактически в блокаде и разве что не в осаде, он удержал в городе порядок и относительное благополучие. Торговцы, что, несмотря на весь, хаос продолжали курсировать по стране, уже успели посетить столицу, а затем добраться и до меня, передавая новости. Проверить у меня нет возможности, своей разведки как не было, так и не появилось, только слухи собирать могу, так что информация из третьих рук.

Возникает насущный вопрос, мне-то что с этим делать? Доберётся до меня Король-лич? Если всерьёз намерен удержать королевство от развала — доберётся. Да и про жену с ребёнком наверняка вспомнит. Ценность жизни последних, к слову, стремительно падает. Мне на королевство плевать, для меня вообще практически любые внешние силы в лучшем случае нейтрально-враждебны, а чаще просто враждебны. Будет Хаарт новым поколением местных дворян, или аристократия соседних государств, что установят новый порядок на этих землях, — все они попытаются вытолкать меня обратно в мою крепость (а то и вовсе окончательно умертвить). Может быть, не сразу по факту, а разобравшись, что я делаю и что с этого получаю. Для меня же окружающий мир представляет интерес только в качестве рынка сбыта (пока что), и я могу существовать вообще замкнуто, нисколько из-за этого не страдая. Более того, все аспекты государственной жизни будут развиваться — культура, наука, производство, потому что я целенаправленно строю плановую экономику, способную работать как в открытом режиме, так и в закрытом замкнутом цикле. И местное средневековье мне в этом только помогает, так как местные ещё просто не создавали систем, ориентированных на внешние поставки, только на внутренние ресурсы и с внутренними потребителями.

Так вот. Любая власть, что захочет меня подчинить себе, мне сама по себе пользы не несёт, только вред. Поэтому единственный способ сосуществования, который я принимаю — договор вольной марки. Ну, его вариация в наших конкретных условиях. Я готов торговать и даже платить налог сюзерену, но! Никакого воинского набора, никакого обязательного участия в военных операциях (если я сам не захочу во что-нибудь вписаться), и на моей территории работают только мои законы, иначе говоря, широкая автономия. Только кто же мне такие условия даст? Добровольно — никто. Зато, получив от души по сусалам от моей армии — да, будут готовы договариваться. Возможно.

С Хаартом сложнее, ему после всего произошедшего будет принципиально важно получить от всех полное подчинение. Хотя вполне возможно, что Король-лич станет осторожнее и гибче, как раз позволяя новым вассалам определённую автономию в обмен на верность, в противном случае ни о какой верности и речи не пойдёт.

Получалось, что мне так и так придётся с Хаартом пересечься и поговорить, а действовать уже исходя из результата переговоров. Я думал, у меня останется некоторый подсознательный страх перед моим, по факту, создателем, но нет. Никакого пиетета, потребуется — сам Хаарта на кости разберу.

Однако пока разделяющее нас расстояние оставалось велико, я мог заниматься своими делами. В первую очередь — весело и со вкусом выносить местным мозги, заставляя работать новую политическую систему. Перепись мы всё же провели и сейчас вели медленную индустриализацию. Людей освобождали от ручного труда. Уже пяток деревень работали на паровых тракторах, а освободившиеся люди осваивали новые профессии.

И если с мужиками всё было сложно, хотя и ожидаемо (наивные отчего-то полагали, что на работы их забирают временно, а здесь, вот чудо, переучиваться надо всерьёз и надолго), то бабы отказывались работать совсем. Не потому, что ленивые, нет. Опять старое мировоззрение нарывается на новые реалии.

Камень преткновения. Звучало так: «в смысле, я буду еду на зарплату покупать? Всю жизнь еду сами выращивали, а теперь у торгаша какого покупать? Да ни за что! Дайте мне кусок земли, сами всё вырастим!»

И всё, переубеждать бесполезно. Мои подчинённые честно пытались. Собирали баб в одном классе, а дальше проходил примерно следующий диалог:

— Вы трактора видели?

— Видели.

— Как работают, видели?

— Видели.

— Что трактора могут, как вся ваша деревня работать, видели?

— Видели.

— Всё, на земле теперь работают трактора, на них произведут еду. Вы будете работать, получать зарплату, а еду купите.

…синий экран смерти…

А точнее, поток криков, что обманут, да зачем, да свою еду надо самим растить, иначе сиськи обвиснут, хер стоять не будет, детишки не родятся, и тому подобный поток сознания, сводящийся к мысли: дайте кусок земли, мы сами себе на поесть вырастим. И как ты ребус не крути, не принимает крестьянская голова мысль, что машинный труд эффективнее ручного. Глаза видят, но мозги не воспринимают.

А когда пытаются объяснить: времени на землю у них не будет, потому что баба будет на работе по шесть часов в день, пять дней в неделю работать, возникает второй синий экран смерти и поток возражения. Ведь как, нельзя! Надо же печку натопить, дом намыть, детей обстирать, учить, следить, воспитывать и тому подобное. Им по третьему кругу объясняют, что дети будут ходить в школу, что за ними не надо смотреть (поток отрицания, мол невозможно такое, никогда такого не было и не будет), что квартиры им уже показывали, печи топить не надо, даже еду готовить не надо (снова поток отрицания, мол чужой человек плохо будет готовить, в суп плюнет, мясо понадкусывает, а в чай и вовсе непотребство какое сделает).

В общем, были бы мы в моём прошлом мире, нашёлся бы правозащитник с причитаниями: Ах, это так прогрессивно: отобрать у крестьян землю, детей, частные дома и готовку еды из крестьянских продуктов, чтоб согнать всех в стойла человейников, ограничить всё воспитание одной только школой, заставить работать от звонка до звонка на конвейере ради возможности покупать эффективный белковый комбикорм из насекомых и сои. А уж если в этом плане добавить про уравниловку и двойной паёк, то точно-точно получится рай на земле и совсем не антиутопия.

Ага, именно так! Выселить крестьян из домика с земляным полом и одной комнатой на всех, полного насекомых и прочих милых обитателей, в многокомнатные квартиры с удобствами, заменить похлёбку из редьки и хрена с капустой на трёхразовое централизованное бесплатное питание с мясом и овощами, оторвать от ненормированного труда на земле, от которого загибаются в тридцать, и принудить работать восемь часов в день по рассчитанным нормативам, не калечащим здоровье, забрать детей с улицы, где они предоставленным сами себе, оторвать от детского труда в поле и загнать в школы, ну и по мелочи, ещё всякого, ага. Тиран, сатрап, деспот, угнетатель народных масс. Ещё бы женщин и детей насиловал обязательно, да физиология не позволяет.

Я на этот цирк смотрел философски. Привык уже, что восприятие нового первое время встречает такое отрицание. Понял, что новое люди готовы воспринимать в двух ситуациях, стрессовых. Первый, когда в жизни произошёл полнейший писец, и если хочешь жить — принимай новые правила игры. Тогда, видя крах старого уклада жизни, человек легче принимает новый. И второй, когда тебя пинками и затрещинами заставляют оставлять за спиной старое, но привычное, принуждая принимать новое, неудобное и чуждое. Ну, либо третий вариант, когда изменения растянуты на целые поколения, и не кажутся резкими.

А ещё я приказал разделить людей на группы не по пятьдесят человек (как с ними работали сейчас), а по пять. И работать с такими маленькими группами и никак иначе. Чтобы подавить эффект толпы, во-первых, и чтобы получаемый материал внимательнее воспринимали, а не на окружающих смотрели, во-вторых. Потому что в группе из пятидесяти человек один кретин, который начнёт возмущаться, сподвигнет на возмущение и остальных. А в маленькой группе один кретин будет смотреться кретином, да и заметен станет сразу, не успеет волной кретинизма окружающих обдать.

— И что с этим делать? — спросила Алиса на очередном собрании.

— Ждать, — пожал плечами её брат. — Втянутся, поймут, примут новый образ жизни. Не они — так их дети.

Девушка поморщилась.

— Вот ты сейчас меня вообще не успокоил!

Ланс, усердно проводивший на бумаге какие-то подсчёты, выдал:

— С таким темпом переобучения перевод крестьян на заводские работы займёт три года, плюс-минус полгода в качестве погрешности.

Ланс полностью отказался от карьеры торговца, а чуть позднее и работой с казной уже не так сильно интересовался, что вызывало у его отца, моего текущего казначея, лёгкую грусть.

Молодой и дотошный юноша снова и снова крутил в голове мои планы и идеи, выкладки и проекты, подходил, спрашивал, путался, что-то понимал, уходил, снова вникал. И после нескольких итераций этого нехитрого действия до уже бывшего торговца внезапно дошло: деньги всего лишь ресурс. И если у тебя есть мощное производство — плевать с высокой колокольни, есть у тебя деньги или нет. Ну, не совсем так, конечно же, но само понимание актива парень осознал. После чего торговля в том масштабе, в каком ей занималась его семья, стала казаться мелочной и смешной. Что такое десять торговых караванов, курсирующих по стране, если у него в руках были производства, измеряющие продукцию десятками тонн?

Торговаться из-за партии в несколько тюков ткани? Ха! У нас здесь, на «моей» земле проживает без малого пятьдесят тысяч человек, и их надо обеспечить одеждой, столовыми приборами, посудой, мебелью, домами и прочими подобными вещами. Не жалкие три — пять тюков ткани, а минимум сто пятьдесят тысяч комплектов (по три на сезон) летней и зимней одежды, плюс те же сто тысяч комплектов постельного белья!

Ланс «ворочал» такими суммами, какие его семья не заработала за всё время своего существования, за все поколения. Ерунда, что эти производства ещё только запланированы, их надо создавать, запускать и раскручивать, это всё мелочь! Оно запланировано и будет построено! Не в некоем отдалённом будущем, а вот прямо сейчас, на его глазах, в течение пятилетки. Поэтому и старик Бальмонт ворчал скорее из старческой привычки. Глянул он один раз в бумаги сына, крякнул, почесал сначала подбородок, потом затылок, потом нос, да и пошёл душевное здоровье лечить.

— Оптимистично, — прокомментировал я оценку. — Я прикидывал, что уйдёт лет шесть точно.

Взгляды сошлись на мне.

— А чем мы будем заводы наполнять? — задала вполне резонный вопрос Алиса.

Всё же у нас в плане было вписано определённое количество рабочей силы, на каждом этапе. Самый дефицитный ресурс сейчас — люди. Всё остальное — ерунда, решается щелчком пальцев.

— Или будем корректировать план? — деловито поинтересовался Ланс.

— Будем, — киваю. — Только не в ту сторону, в какую вы думаете. Или вы забыли, что творится на землях бывшего королевства?

Мои советники не забыли, просто имели некоторый скепсис.

— Не уверен, что беженцы с радостью пойдут к нам, — высказал Дуглас.

Пока разорений (больших) не началось, но я слишком хорошо понимал — сие есть вопрос времени. А где разорения, там и беженцы. Беженцы, что будут готовы принять любые новые обстоятельства, если это избавит их от лишений.

— Конечно, радости они испытывать не будут. Однако, если мы будем поддерживать репутацию тихой гавани, спокойной и защищённой от треволнений окружающего мира — придут и сюда. Нам ведь не так много и надо, верно?

Совет вынужден был признать мою правоту.