Мертвые Ив

Глава 15 La Vida Lakota / Жизнь Лакота

Следующие недели пролетели за подготовкой к зиме. Я научилась делать одежду, оружие, еду и лекарства из горных растений и животных. Когда первый снег заставил нас переместиться ниже по течению, мы устроились в заброшенной однокомнатной хижине.

Безделье и изоляция сузили мой мир до этой маленькой комнатки, где меня накрыла зимняя спячка, отбросившая мои мысли к болезненной утрате иллюзий. Лишившись отвлечений, я осталась с изобилием воспоминаний: последние часы с моими умирающими детьми, мое прощание с Джоэлом, пока я пряталась в себе два месяца, темный подвал в доме моего отца. А еще был мой нож в голове Джоэла.

Акичита наблюдал за мной, за тем, как я постоянно спала, чтобы избежать самоанализа, моей ненависти и своих переживаний за собственные ошибки. Только вот сон заставлял меня встречаться лицом к лицу с моими кошмарами.

В худшие дни Акичита оказывал помощь со сном. Он говорил, что умиротворенное тело дает жизнь здравомыслящему разуму. Я хотела лишь бесчувствия и самозабвенно принимала его «противоядия».

Таким образом я и спала — то ныряя, то выныривая из сознания. Дни превращались в недели, и так миновало четыре месяца. Время усилило мое доверие к Лакоте, мое беспокойство о тле и безумных мужиках было забыто. Я знала, что жуки все еще были там, в наших изолированных лесах. Я слышала, как мои компаньоны с ними дерутся.

Я никогда не смогу отплатить им за защиту, за время, которое они мне дали, чтобы излечить боль внутри меня. Но я принимала этот дар всем своим исцеляющимся сердцем. И там, в крошечной хижине под защитой Акичиты, я спала до весны.

Паутина простиралась сквозь тьму. Я балансировала ногами на одной нити. Мрак поднимался из бездны. Он лизал ступни моих ног, дразня мои страхи. Один неверный шаг и я скачусь по спирали вниз. Я вытянула руки, сосредоточившись на том, чтобы удержать равновесие на паутине. Во мраке мерцали воспоминания. Воспоминания о последних часах, проведенных с Джоэлом. Воспоминания, которых я не хотела видеть.

Из бездны вырвались призрачные щупальца. Затем они уплотнились, параллельно сгибаясь, как пальцы, и оборвали паутинку. Мое равновесие нарушилось. Раздался смех, окрашенный арабскими нотками. Он доносился отовсюду и из ниоткуда. Ниточка спружинила. Мое сердце билось у горла, когда ноги соскользнули.

Сладкая дымка цитрусового и мятного ароматов успокоила меня и поймала, унося вперед, подальше отсюда. Затем появилась фигура, точнее красная тень. Она протянула мне руку. Ее успокаивающее гудение замедлило мой пульс. Я потянулась к тени.

Проснулась я от темноты. Птички чирикали песню весны. Акичита сидел рядом со мной, окруженный ореолом пробуждающегося рассвета, льющегося из окна за ним. Я прикрыла зевок ладонью и приняла пекановый кофе, который он вложил в мои руки.

— Hihanni waste[47], — сказал он.

— Доброе утро.

Его темные глаза скользили по моему лицу, задавая вопрос, который он не высказал словами.

Я покачала головой, ведь видела просто очередной пустой сон. Подобный моим воспоминаниям о прошедших месяцах.

— Ты сражаешься внутри, Пятнистое Крыло.

— Возможно.

Он закрыл глаза. Мужчина не стал бы повторяться по поводу того, что мы оба знали. Я не могла контролировать то, что вижу во сне. И я не могла бороться со сном, который украл большую часть моей зимы.

— Отдыхать значит исцеляться, — он отвернулся, чтобы выскоблить смолу из курительной трубки.

Я устала отдыхать. И хоть кошмары были терпимыми — благодаря его галлюциногенным чаям и трубкам с травами — от них я тоже устала. Акичита считал, что мои сны были видениями. Но как я могла последовать за тем, чего не понимала? И еще были вибрации, которые возникали в моем животе каждый раз, когда приближалась тля. Ничто больше не казалось мне знакомым — ни мои сны, ни мои видения, ни мое тело.

— Больше никакого снотворного, Акичита, — «больше никаких пряток».

Уголки его глаз дернулись под густыми седыми косами. Я не видела его лица, но его голос сказал мне, что он улыбается.

— Сердце просыпается.

Значимость его слов успокаивала меня, даже если я не понимала их значения. Совсем как его присутствие. Он никогда не оставлял меня на протяжении зимы, принуждая к ежедневным упражнениям и наполняя мой желудок. Остальные мужчины охотились и охраняли нас. Но они всегда проверяли как я, их глаза были полны ожидания. Чего они ожидали, я не знала.

Шуршание лап проскользнуло в дверь и прошелестело по полу хижины. Затем когти Дарвина поскребли крыльцо.

— Они ждут меня, — сказала я.

Акичита не ответил.

— Что если я не смогу бороться с кошмарами? И я все еще не знаю, что я такое.

Не поворачиваясь, он сказал:

— Просто живи.

Я пошевелила пальцами на руках и ногах — теми частями меня, что все еще оставались знакомы. Сделала несколько вдохов и выдохов. Мое беспокойство постепенно стало ослабевать. Затем я собрала свои вещи и вышла из зимней спячки.

Я восстановила свою силу за несколько недель, прошедших после моего зимнего забвения. Нагнувшись над сетью с бьющейся рыбой и пытаясь устоять на речных порогах, я гадала, какие витамины Акичита добавлял в мою еду.

— Наалниш! Быстрее! Я не могу ее удержать, — крикнула я поверх потока. Наалниш с грацией перебежал через течение реки. Он избавил меня от моего бремени, и я с плеском шлепнулась на неглубокую отмель, смеясь.

Барсук выдернул меня из холодной воды.

— Иви, когда ты уже научишься просить помощи?

Я отбросила влажные волосы с лица и фыркнула.

Он привлек меня в объятия и сказал:

— Мы полагаемся друг на друга. Вот так мы выживаем. Это правило Лакота.

— Мм. Я запомню это тогда, когда ты запомнишь правило Лакота следить за своим языком, — его сердце грохотало у моей щеки, согревая меня вопреки промокшей одежде. — Кроме того, вы, лентяи, все еще спали, а я проголодалась.

Акичита появился из хижины. Дарвин кинулся ко мне, хвостом колотя по моей ноге.

— Посмотрим, кто здесь ленится, — губы Барсука дрогнули у моей макушки, — когда ты сегодня пойдешь с нами охотиться.

Я сделала шаг назад, зная, что мои брови подскочили вверх.

— О, мне наконец-то разрешат поиграть с крутыми ребятами?

Он широко улыбнулся и привлек меня обратно к своей груди.

— Терпение — это сила преодолеть жизнь до конца. Твоему разуму требовалось время. Твое сердце нуждалось в исцелении, — он ткнул меня пальцем в ребро. — А мы были голодны. Тем более твое карабканье распугало бы всю дичь.

— Карабканье? О, я тебя умоляю. Я могу стрелять с расстояния…

— Никаких ружей, — он поднял мои руки с ножами в ножнах. — В этот раз мы посмотрим, как ты пользуешься этим.

Я драматично вздохнула. Он проигнорировал это и подтолкнул меня к хижине.

Акичита ждал нас на крыльце, кутаясь в черно-красную шерстяную накидку. Его губы растянулись в улыбку, углубляя морщинки на щеках. Он протянул дрожащую руку и приподнял мой подбородок. Его голос успокаивал так же, как и дым, поднимающийся от его трубки.

— Мы охотимся на многих животных. Лакота покажут тебе охоту за перьями и мехом. А ты покажешь Лакота охоту за правдой. Мы будем учиться друг у друга.

Я понимала его афоризмы не больше, чем понимала значение его взгляда. Но надежда в его глазах придавала мне сил, заставляла желать успеха, при этом дорога, которой я иду, и ожидания не имели значения.

— Я вас не разочарую, — сказала я.

— Нет, Пятнистое Крыло. Определенно не разочаруешь, — ответил Акичита, затем он последовал за Барсуком обратно к потоку, питаемому талым снегом.

У ручья журчали проталины, упиваясь тающим снегом. Лишенный листвы лес ничего не скрывал за блестящими и голыми стволами деревьев, стоящими как скелеты в чащи. Я задрожала и потянулась к двери, чтобы сменить влажную одежду.

Вдруг волоски на шее зашевелились, что заставило меня оглянуться через плечо от ощущения, будто за мной наблюдают. Между деревьями метнулась тень и двинулась ко мне. Я вытащила кинжал из ножен на руке.

Фигура подплыла ближе, скользя с искусностью хищника, который знал, что жертва не убежит. Затем блеснули его медные глаза. Я скрестила руки, согревая рукоятку кинжала в кулаке.

Лук обнимал спину мужчины, томагавк висел на его бедре. Он сокращал расстояние между нами медленной и смертоносной походкой, не отрывая от меня взгляда.

Мы редко контактировали, и все же я была уверена, что он наблюдал за мной. Я расправила плечи и притворилась, что Одинокий Орел меня не нервировал. «И почему он меня нервирует? Это все из-за его грешной красоты? Из-за его взъерошенных, как будто только после сна, волос? Из-за его мышц, которые напрягались, когда он выпускал стрелы из лука?» Возможно, всему виной было пламя в его глазах, когда он смотрел на меня. Как в этот самый момент. Пульсация крови опустилась ниже моей талии. «Иисусе, прекрати на меня смотреть».

Он нахмурился еще сильнее, вступая на крыльцо.

— Ты сегодня охотишься, — произнес мужчина.

— Слухи распространяются быстро, — сказала я.

— Нужно лишь держать глаза открытыми.

Я проследила за его взглядом до потока. Остальные Лакота стояли над несметным количеством луков и ножей, с более дикими улыбками, чем обычно. Руки Барсука двигались в воздухе, иллюстрируя то, что выходило из его усердно работающего рта. Я улыбнулась, но моя улыбка угасла, когда я опять посмотрела на Джесси. Было в его глазах что-то такое… какая-то эмоция, не вяжущаяся с его нахмуренным лицом.

Я выдержала его взгляд с усилием, заставившим меня съежиться.

— Так ты идешь? — спросил он.

Огонь в его глазах превратился в жар преисподней. Нас окружила тишина, смягчаемая лишь капающим тающим снегом.

— Конечно, ведь я наслаждаюсь каждым нашим нежным общением, — «мой сарказм был очевиден, правда?»

Его брови сошлись вместе, он нахмурился.

— Ни за что не пропущу шоу, как ты отрубишь себе конечность, — зловещая ухмылка изуродовала его великолепное лицо. Затем он исчез в хижине.

«Что за мудак!»

Мы съели на завтрак квази-суккоташ[48] из кукурузы, сосновых орехов и рыбы, запив его пекановым кофе. Затем Барсук и Наалниш пошли по следу, каждый нес при себе томагавк и лук, который у последнего был длиной шесть футов. Я чувствовала себя голой с одними ножами, закрепленными на руках.

Дарвин подбежал к нам. Я потрепала его по голове.

— Прости, мальчик. Ты остаешься с Акичитой. Bleib[49].

— Хоть ты и научила нас этим командам, — сказал Барсук, — он все равно лучше слушается тебя.

— Тогда, возможно, я начну использовать эти команды и на тебе, — ответила я, но мое внимание оставалось прикованным к линии голых деревьев.

Мужчина склонился ко мне и сказал:

— Не беспокойся. Он поблизости. Он не выпускает тебя из поля зрения.

Я прищурилась.

— Джесси? Это… это странно.

Барсук пожал плечами и криво улыбнулся. Затем начался наш поход. Мы двигались друг за другом гуськом — Барсук расчищал путь длинной палкой, а Наалниш заметал после нас следы. Пройдя несколько миль в гору, я замедлила шаг, чтобы пойти рядом с Наалнишем.

— Зачем заметать наши следы? — спросила я.

— Мы — следопыты. Так что мы понимаем, каково это, когда за тобой следят. Мы не хотим искушать наших врагов.

Лакота верили, что все вещи сплетались воедино в сеть жизни и энергии. И это значило, что даже убийство тли могло разорвать хрупкие нити, соединявшие нас. О, они убивали, когда приходилось. Но они прикладывали огромные усилия, чтобы защитить паутину, которой дорожили.

— Так, что? Мы заметаем следы, тля держится в стороне, а паутина остается в балансе?

Он знал, что я спрашивала, чтобы удовлетворить собственное любопытство, а не потому что разделяла их верования. Он поправил покров из листьев на земле и кивнул.

— Паутина жизни ловит сны, знаешь ли.

Я вспомнила безделушки, продававшиеся в сувенирных магазинчиках Дикого Запада. Ивовые кольца и конский волос придавали им сходство с паутиной, обрамленной перьями и бусинами.

— Возможно, есть сны, которые ловить не стоит, — сказала я.

— Используй эти нити, чтобы поймать хорошее, Пятнистое Крыло. Направляй плохое в центр паутины, позволь ему упасть сквозь дырку.

Я не знала, что выражало мое лицо, но если судить по его смеху, то я уверена, что оно отразило мои сомнения. Бережно коснувшись моей спины, он продвинул меня перед собой и восстановил строй.

Мы забирались все выше и выше, шагая до самых сумерек. Потом разбили лагерь возле небольшого ущелья. Множество бальзамических пихт скрывало луну и источало успокаивающий пряный аромат вечнозеленых деревьев. Я лежала на спальном мешке и жевала сушеную оленину. Братья устроились по бокам от меня. Их земляной мускусный запах окутывал мои органы чувств, но ни одна часть их тел не касалась меня. Они не прикоснутся ко мне, если я не попрошу. Я лелеяла это доверие.

Наалниш пробормотал в тишине:

— Мы выйдем на охоту до рассвета.

Я подняла голову и спросила:

— И на что мы будем охотиться?

— Мы охотимся на то, что нам дается. Не более того.

Я часто думала, что его тупость была нарочной. Потом он рассмеялся, и я окончательно уверилась в этом.

— Гора хранит столько жизни, Пятнистое Крыло. Было бы великим даром увидеть белохвостого оленя, енота или ласку, американского кролика и, возможно, пещерную ночницу. Я надеюсь на вепря или черного медведя. Что бы мы ни нашли, мы не потратим это впустую.

У меня отвисла челюсть.

— Вы едите медведей?

— Иногда ты ешь медведя. Иногда медведь ест тебя.

Мужчины хихикнули. Я со вздохом упала обратно на спальный мешок. Тогда-то я это и почувствовала — какое-то изменение в воздухе, в моем нутре. Боковым зрением я заметила, как что-то промелькнуло среди деревьев. Светящийся неоновый силуэт присел на двух ногах под рябиной в двадцати ярдах от нас.

— У нас посетитель, — сказала я, стиснула по ножу в каждом кулаке и перекатилась, сев на пятки. К нам подкралось еще четверо мутантов.

Барсук затушил костер и присел рядом со мной.

— Ты их видишь? — прошептала я в темноте. Неоновое мерцание приблизилось.

— Нет. Я их слышу, — ответил он.

Всего несколько ярдов отделяло нас от них. Но они были так же слепы в темноте, как и мои компаньоны.

— Их пятеро, — сказала я. — Они уже близко.

Лицо Барсука с безумными глазами замерло в дюймах от моего лица, он что-то высчитывал в голове. Я знала, что он планировал. Спасти барышню. Но он не видел, как эта «барышня» дерется, не думал, что меня не нужно спасать.

Я отвернулась от него, кинулась к тле, прыгнувшей в сторону нашей кучки, и столкнулась с ней в воздухе. Мы упали и перекатились за валун. Ее глаза бесполезно таращились, ничего не видя вокруг. Простой удар, и я выдернула нож. Дыра, бывшая ее глазом, извергла струю черной крови.

Я развернулась. Остальные мутанты медленно приближались к моим друзьям. Я побежала к их свечению, устраняя следующих троих так же легко, как и первую.

Последняя стала пританцовывать вокруг меня. Я схватила ее, прижалась к ней грудью и боднула головой под изгиб челюсти. Маслянистая кровь тли хлынула на меня. Тля покачала головой, пытаясь прийти в чувство, ее подбородок покрылся слюной.

Я отошла назад, поднимая кинжал для броска. Тля отклонилась размытым движением в сторону. Нож пролетел через заросли. Я бросила следующие два. И снова упустила смертоносный удар. «Какого хера со мной происходит?»

У меня остался только один нож.

— Эм, ребят? Сейчас самое время бежать, — сказала я.

Затем прыгнула на грудь существа. Я занесла нож для удара, сосредоточив всю свою силу в этом замахе. Удар. Я соскользнула с туловища, приземлилась под ним и посмотрела наверх.

Мой последний нож пронзил его челюсть как раз над двумя другими, торчащими из шеи.

Тля поднялась надо мной. Я увернулась от ее рта и выгнулась всем телом, чтобы дотянуться до одного из торчащих ножей.

Когда Барсук запрыгнул на спину мутанта, я закричала:

— Проклятье! Вы должны были бежать.

Тля дернулась назад, впечатала Барсука в дерево и вжала меня конечностями в утрамбованную грязь.

«Блядь. Неужели моя подготовка настолько ослабла за эти безмятежные зимние месяцы? Вместо убийства тли мне нужно было последовать собственному совету и бежать, нахрен». Я уклонялась от ударов ее видоизмененного рта, пытаясь вырваться. «Нужно всего лишь ногу…»

Пронзительный вопль вырвался из горла тли, и она рухнула на меня.

Через пару тяжелых вдохов я спихнула ее с себя. Томагавк торчал из ее затылка, лезвие погрузилось по самую рукоятку. Медноглазый хозяин топорика пригнулся в считанных дюймах от меня. На его лице застыло выражение обеспокоенности и нежности. Без хмурости его прекрасное лицо светилось.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я поморгала сквозь грязь, залепившую мои глаза.

— Да, — «ух, это прозвучало слабо». Я кашлянула, приподнимая подбородок. — Да, — «вот. Намного лучше».

Джесси вытер кровь с моих щек и размазал ее по своему лицу.

— Wanunhecun[50]. Я недооценил тебя, — затем он вытащил томагавк из черепа тли и ушел в лес.

Все мое тело взбунтовалось против моего мысленного отказа последовать за ним, но я собрала свои ножи и справилась с этим влечением. Я все еще ему не доверяла.

Следующим утром я проснулась рядом с Барсуком, болтавшим о прошлой ночи. Тот же рассказ, под который я уснула. Очевидно, моя атака на паутину жизни не разбила ему сердце.

Я застонала и наградила его тяжелым взглядом, который невозможно было истолковать ошибочно.

— Как насчет охоты, ради которой мы пришли? — спросила я.

Наалниш смерил меня взглядом и сказал:

— Там в ущелье есть ручей. Мы посторожим, пока ты окунешься. Затем мы отправляемся обратно.

Я вытянула перед собой руки. Засохшая кровь и грязь оставили всего несколько пятнышек чистой кожи.

— Никакой охоты, — пробормотала я.

— В другой день, — морщины беспокойства расходились от его темных глаз.

Драка с тлей, должно быть, испортила охотничий настрой Наалниша.

— Ладно, — ответила я.

Потом я скребла свою кожу в холодной воде, пока мурашки на ней не стали красными и болезненными. Защита возвышающихся стен ущелья и мое доверие к Барсуку и Наалнишу обеспечили мне спокойствие по поводу собственной наготы. И все же ощущение, будто за мной наблюдают, лизало кожу разрядами электричества.

— Что значит wanunhecun? — отразился мой голос от стен ущелья.

Барсук ответил из-за угла:

— У Лакота нет слов извинений. После произошедшего по чьей-либо вине несчастного случая или совершенной ошибки можно сказать wanunhecun.

«Так, Джесси признал вину?» Я зачерпывала воду ладонью, поливая одну руку, пока ржавого цвета ручейки не стали прозрачными. Знание того, что Джесси был где-то поблизости, наполняло меня теплотой. И это ощущение чертовски бесило. Я была всецело охвачена любопытством к мужчине с этими полными огня глазами.

Я присела, в последний раз ополаскивая волосы. Я хотела бы игнорировать это влечение, но спящая нужда в моей утробе пробудилась. Та часть меня, что жаждала исцеления, хотела вновь услышать песню. Я хотела того, что у меня было с Джоэлом, а не просто сексуального облегчения. Я жаждала эмоциональной связи.

— Иви? — проревел Барсук. — Все в порядке?

— Уже иду, — я оделась и пристегнула ножи, захлопывая дверь перед мыслями о Джесси и его извинении.

На обратном пути братья остановились, чтобы отпраздновать нашу победу в сражении, исполнив медитативную песню Великой Тайне. Я улизнула, чтобы справить нужду, не торопясь, между красных и пурпурных цветов рододендрона.

Вдруг из плена пейзажа донесся шепот без голоса. Я развернулась, споткнувшись. Зов вошел в мою грудь и стал изводить мое нутро.

Я последовала за влекущей силой, позволяя ей направлять мои шаги. После недолгого пути я стояла перед стеной из голого песчаника[51]. Жалкая лачужка примостилась в его тени. Воздух вокруг меня задрожал. Птица взлетела откуда-то справа от меня. Я подкралась ближе.

Мрачная неподвижность обволакивала постройку. Стены, казалось, испускали зловещее предостережение, гудевшее внутри. И там, на залитом тьмой крыльце, появилась маленькая фигура. Глаза и выражение лица скрывались тенями. Тонкая рука вытянулась и помахала.

Мой пульс участился. Детское тельце изменило плотность, пребывая где-то между реальностью и нереальностью, становясь полупрозрачным, и уплыло сквозь открытый дверной проем.

«Дети — наши проводники. Они хранят правду».

«Дерьмо! Это мог быть Аарон или Анни. Я должна пойти». Я встряхнула усталые мышцы, выпрямила позвоночник и приблизилась к крыльцу.

Волоски на моих руках встали дыбом от увиденного. Пушистый комок темнел на ступеньке. Я подняла его и перевернула. Это был мишка Буйи Аарона, промокший от крови. Я прижала его к груди. «С чего бы ему оставлять его здесь?»

Вокруг стонали ветви деревьев. Еще два шага, и я добралась до порога.

Резкий вопль пронзил тишину. Высокий тон голоса заставил меня замереть. «Женщина?»

Ее стоны сочились из стен и посылали дрожь по моему позвоночнику. «Этого не может быть». Я сжала мишку. «О Боже, женщина». Я заставила себя шагнуть внутрь.