Мертвые Ив

Глава 16 Чаинки

Я задохнулась от вони плесени и застоявшейся воды. Черно-зеленая плесень покрывала стены хижины. За другой дверью снова закричала женщина. Во мне сгустился ужас, но я продолжила переставлять ноги, стоны разбитых половиц возвещали о каждом моем шаге.

Кровавый отпечаток руки стекал по двери, крошечный и низко расположенный. «…Аарона? Не может быть». Вой по другую сторону двери ослаб до хныканья. Я толкнула дверь кончиком кинжала и открыла ее.

Назад отскочила женщина, руками закрывая лицо. Черные пряди волос легко отрывались от ее лысеющего скальпа. Тряпье покрывало ее костлявую фигуру. Она опустила руки и похлопала ладонями по постели за собой.

Ее губы сжались. Черты лица оставались человеческими, за исключением крошечных таращащихся зрачков глаз. Затем женщина открыла рот. Раздался вопль, и показался насекомообразный ротовой аппарат, корчившийся в ее горле.

Она запрыгнула на постель и присела на корточки, вытянув руки. Ее ноги топтались по каким-то комкам в простынях. Внезапно комки обрели для меня форму, создавая образы, которые я пыталась отбросить. Женщина переместилась по постели. Маленькая гниющая головка скатилась с кровати, гулко стукнувшись о пол. Женщина нависала над телами трех мертвых детей.

Мое сердце колотилось о ребра, я крепче стиснула мишку. Запах разложения давно испарился из воздуха, и все же головы на постели сохраняли прежние лица. «Мои „А“». Я знала, что мой разум искажает реальность. И все же я стала медленно приближаться. «Я должна быть уверена». Кровать тряслась от ее растущего возбуждения. От ее пронзительных воплей дребезжала ветхая крыша.

— Иви, — протянул техасец рядом с моим ухом. — Не делай никаких резких движений, — вокруг моей талии обвилась рука и притянула меня к крепкой груди.

Я потянулась к кровати, держа в одной руке Буйи.

— Мне нужно…

— Нет. Она всерьез взбешена. Мы медленно отступаем без резких движений, поняла?

Женщина нагнулась над телами и погладила одно по голове. Клочья кудрей упали на ее пальцы. Лицо изменилось под ее прикосновением, больше не храня знакомые черты. Серая кожа натянулась на скулах и провалилась в раздувшуюся челюсть и ввалившиеся глаза.

— Ладно, Джесси.

Его рука напряглась вокруг моей талии. Он уводил меня из хижины, отступая назад. Женщина за нами не последовала. Я сомневалась, что она вообще отходила от той кровати. Джесси привел меня в безопасное укрытие леса и отошел в сторону, но не далеко.

Я посмотрела на холодную, влажную штуку в моих руках. Это была тушка мертвого опоссума. Я бросила ее на землю. Мои колени последовали за ней. Потом меня рвало, пока в желудке ничего не осталось. «Что со мной не так? Это было не видение. Это была гребаная галлюцинация».

Джесси опустился на колени рядом со мной. Я вытерла рот рукавом и сказала:

— Ты это видел? Скажи, что мне это все не привиделось.

— Нимфу? Да, — между его бровей пролегли складки. — И я почувствовал это. Ту же боль, что преследует и тебя.

— Я не знаю, что… — я понимала отчаяние нимфы. Иметь детей и мечты… А потом лишь пустота.

Он предложил мне футболку из своего рюкзака, указывая на кровь и желчь, пропитавшие мою одежду. Я повернулась к нему спиной и переодела футболку.

Его голос донесся из-за плеча:

— Все живое делит один воздух. Мы все одной крови.

Я повернулась к нему лицом. Он смотрел на хижину, когда сказал, тяжело сглотнув:

— Даже скорбящая нимфа.

Его взгляд встретился с моим. Он потянулся и взял мои руки в свои ладони, переплетая наши пальцы. Его глаза, теплые как виски, всматривались в мое лицо.

— Лакота верят, что Великая Тайна имеет две половины. Иногда злая половина показывает нам больше, чем добрая, — его большой палец ласкал тыльную сторону моей ладони, поглаживая кожу между пальцами. — Я знаю, что у тебя были дети, — он сжал мои руки, когда я попыталась их отдернуть.

— Что? Откуда, Джесси? — я никогда не упоминала о них. Никогда.

— Ты спасешь ее, Иви. Она — твой путь.

Я вновь попыталась выдернуть свои руки, но его хватка усилилась.

«Какого черта он решил, что нимфа может быть спасена? Ее разум потерян, тело наполовину мертво? И что я должна с этим поделать? Я даже не хотела ее спасать, не так ли? Наша прогнившая раса заслужила то, что получила». Что-то кольнуло в груди.

Крики нимфы следовали за ветром, который смахнул волосы с моего лица и остудил щеки. Джесси продолжал держать мои руки, уверенность в его глазах объяснила мне то, чего не сказали слова. Я не просто так пришла в этот лес, к этому подножью горы, к этой хижине. Я не могла отрицать силу, приведшую меня сюда. Та же сила тянула меня на восток, к океану, и дальше.

Джесси прислонился своим лбом к моему, и тяжелое молчание укрыло нас. Наши дыхания сливались воедино. Разряд тока между нами вызывал желание привлечь его ближе. Я нуждалась в Джоэле в самом низменном, телесном плане.

Я разомкнула наши руки и встала с колен.

— Я готова уходить.

Он отпустил меня.

Надо мной парило лицо Дрона, его рука сжимала нож-кастет.

— Превосходна ли ты, Эвелин? — его акцент перекатывал на губах «п» как «б».

Я плюнула ему в лицо. Он высунул изо рта язык и слизал капли моей слюны. Затем Дрон повернул голову и вспорол ножом живот нимфы, привязанной рядом со мной. Сквозь фонтан крови он залез рукой в ее утробу, погружая ту по локоть. Вопли нимфы заполнили комнату.

Его плечи дернулись, и рука появилась вновь. С нее, удерживаемый за ножку, свешивался плод. Он вторил эхом крикам матери. Дрон зарычал на него, обнажая внушительные резцы, затем швырнул его через плечо.

Хруст костей о стену оборвал его крик новорожденного. Я подняла голову с поверхности, на которой лежала, обнажая собственные зубы. Очередной взмах стали, и голова нимфы глухо ударилась о пол.

Ониксовые глаза Дрона сверкнули, когда он слизал запекшуюся кровь с кинжала. Затем он причмокнул губами и промурлыкал:

— Если ты — без отпрыска грешника, Эвелин, то станешь моей королевой. Вместе мы населим мир избранными Аллаха. Моими избранными.

Сознание возвращалось ко мне танцем теней, пронзаемых всполохами света. Акичита вытер мое лицо мягкой дубленой шкурой.

— Это не видения, — сказала я охрипшим голосом. — Это кошмары.

— Время находит правду, — ответил он.

— Прошло шесть месяцев, Акичита, — шесть месяцев с моего столкновения с нимфой в хижине. И еще столько же с тех пор, как я покинула отцовский дом. За год загадка, являющаяся причиной моего выживания, моих мистических способностей и моих проклятых кошмаров, осталась неразгаданной. «Что я найду, если последую за влечением внутри меня? Ответы лежат за пределами Аппалачей, которые теперь я называю домом? И за спинами людей, которых стала называть семьей?»

Склонившаяся к земле красная ель прикрывала наше летнее место для ночевок, которое располагалось выше по горе. Охота на такой высоте редко бывала удачной. Но и тля встречалась реже.

Акичита рядом со мной пыхтел своей трубкой.

— Я расскажу тебе историю об овдовевшей женщине Лакота, — сказал он.

Я оперлась на локоть. Огонь потрескивал в каменном очаге, выплевывая искры на осенний бриз.

— Вдова Лакота, жившая во времена великого голода, заболела пневмонией. Когда она лежала и умирала, то усилила свой разум магией и вошла в мир духов, как бродячая душа.

Очередной клуб дыма вышел из его трубки.

— В первый день ее посетил ворон с крыльями синими как полночь. Из своих когтей он выронил листья креозотового куста[52]. Во второй день он принес ей плевральный корень. На третий день он оставил полынь. На четвертый день ворон вернулся с пустыми лапами и нашел ее все еще больной. Он спросил у вдовы, сварила ли она его дары и выпила ли их с чаем. Она покачала головой, а затем испустила свой последний вдох.

Мужчина на мгновение задумался и сказал:

— Проигнорированный дар есть дар бесполезный.

Я легла обратно на свое одеяло. Звезды как маленькие глазки подмигивали и звали меня. Акичита считал мою особенность даром. «Это Анна привела меня к Лакота. И это Аарон заманил меня в хижину нимфы. А нить, как будто прикрепленная ко мне, вечно тянущая на восток? Я ее не хотела». Но она настойчиво оставалась со мной. Свои чаинки я пока заварить не могла.

— Мы идем с тобой, — сказал Наалниш, вышагивая позади меня.

Ноющая боль в моей груди разрасталась. Они не пытались меня остановить. Нет, они понимали такие вещи, даже если я сама их не понимала. Они называли это «поиском видений». Я прижала пальцы к груди, к тяжести, которую там ощущала.

Я меньше всего хотела оставлять Лакота. Но они были счастливы здесь. Их место было в горах, среди единства природы и в безопасности изоляции. От образов этих людей, карабкающихся по искореженному металлу и управляющихся с ружьями, чтобы защитить меня, в глубине моего нутра зародился новый ужас.

Кроме того, я не хотела, чтобы то извращенное дерьмо, которое происходило с моим телом и воспоминаниями, коснулось их. Гармония Лакота являлась последней прекрасной вещью, оставшейся на планете. Это было мое путешествие, мое бремя. Так что, в миллионный раз я сказала:

— Нет. Не идете.

Рядом с нашим местом стоянки поток расширялся по мере того, как лето перетекало в осень. На противоположном берегу сидел Джесси. Сумерки скрывали его глаза, но я знала, что они следили за мной. Они всегда следили.

— Бостон далеко, — сказал Барсук. — Многое может пойти не по плану по дороге.

— Не говоря уж об опасности путешествия через океан и о том, что ждет тебя там, — сказал Наалниш.

Вот поэтому я и отказывалась позволить им присоединиться ко мне.

— Оставьте ее, — сказал Акичита со своего спального мешка.

Джесси прислонился к дереву, на его боку висел лук. Одинокий Орел был всегда рядом, и все же, как будто далеко.

Я вытянулась на боку, опустив лицо в мягкую кроличью шкуру.

Барсук устроился позади меня, и я застыла, ожидая прикосновения, которое последует. Когда мои нервные срывы ночь за ночью будили лагерь, мы решили проверить предположение Джоэла. Близкий контакт во сне — голая кожа, прижимающаяся к моей, — успокаивал мои кошмары. Поэтому Наалниш и Барсук теперь спали рядом со мной с голыми торсами. Так Барсук и лежал в данный момент, положив руку на мою талию под одеждой.

Они никогда не злоупотребляли моим доверием. Возможно, я задолжала им близость, но мое чувство вины пересиливал сначала страх полюбить их, а потом страх потерять их.

Барсук прошептал мне на ухо:

— Ты наблюдаешь за ним так же, как и он наблюдает за тобой.

Я заворчала. Джесси был другой историей. Я хотела разгадать мужчину, который наблюдал за мной. Мужчину, который проявил свою человечность шестью месяцами ранее, увидев муки нимфы с разбитым сердцем. После того дня его хмурость больше не возвращалась на лицо. Но и улыбка не пришла ей на смену. Его губы оставались поджатыми в линию, как будто ловили в ловушку чувства, которые выдавали его глаза.

— Кто поможет тебе прогнать плохие сны? — спросил Барсук.

— Когда рядом никого нет, кому помешают мои кошмары? — ответила я.

Его лоб опустился на мое плечо, рука крепче сжала талию. Я знала, что мое решение идти в одиночку он воспримет тяжелее остальных. «Утром, в мое последнее утро с Лакота, сумею ли я остаться верна этому решению?»

Наалниш сказал:

— Я нарисовал карту самого безопасного курса на Бостон. И проверил Humvee, — уголки его рта при этом опустились, удлиняя его узкое лицо. — Он все еще на ходу.

Я подарила ему слабую улыбку.

— Ты все еще не сказала, как собираешься добраться до Европы, — вновь сказал Наалниш.

Я избегала этого вопроса. Мы не видели ни единого самолета со вспышки эпидемии. Но Джесси заверил нас, что трансатлантический экспорт все еще перевозится на кораблях из Бостона. Откуда ему это было известно, он не сказал. Если предполагать, что охрана не станет проблемой, возможно, я сумела бы проникнуть на борт переодетым пассажиром. Хотя когда я проигрывала этот сценарий в голове, он заканчивался жесткой порнографией. Всего один момент узнавания, и я буду женщиной, пойманной на корабле, полном мужчин.

— Я все еще работаю над этим, — ответила я.

Джесси опустил голову и провел рукой по густым волнам своих волос. Затем он поднялся и пересек поток. Мой пульс участился, когда этот мужчина приблизился. Он вытащил блокнот из рюкзака и протянул его Наалнишу, говоря при этом:

— Она может спрятаться в контейнере на грузовом корабле.

Джесси присел передо мной и продолжил:

— Среднестатистический трансатлантический контейнеровоз путешествует со скоростью двадцать пять узлов в час. Мы не можем предсказать порт прибытия, но путь должен составить около пяти тысяч километров. При таком раскладе она проведет пять или шесть дней в этом контейнере, — он указал на блокнот. — Все характеристики здесь.

Я подавила желание вскочить и схватить блокнот. «Терпение».

— Эти контейнеры не герметичны, — сказал Наалниш. — С подходящим рационом еды и водой поездка будет терпимой, — он провел пальцем по бумаге. — Но расположение… как именно она попадет в тот, что будет находиться на верхней палубе рядом с баком и подальше от кают-команды?

Глаза Джесси обожгли мои, и он ответил:

— Это будет зависеть от Иви, — его лицо не выражало никаких эмоций, но я поняла его намерения. Он был Лакота по крови, но, в то же время, Джесси был таким же убийцей, как и я. Он знал, что я сделаю все, что потребуется, чтобы попасть на корабль незамеченной.

Наалниш встал и протянул мне блокнот.

— Это может быть твоим лучшим вариантом, Пятнистое Крыло.

Набросок чертежа отражал сведения об отделениях и контейнерах на грузовом корабле. «20х8х8 футов»[53], — гласила пометка на одном из кубов. «Более чем достаточно для безбилетного пассажира».

Я взяла набросок и спросила:

— Откуда тебе известны грузовые корабли, Джесси?

Он наклонился ко мне, рыжинка его волос в свете костра напоминала тлеющие угли.

— Спокойной ночи, Иви, ведь, это может быть твоя последняя спокойная ночь, — он использовал тот насмехающийся тон, который в равной степени возбуждал меня и бесил. Его глаза на мгновение метнулись к Барсуку, стоящему позади меня, и я заметила в их глубинах боль. Затем Джесси встал и ушел в лес.

Следующим утром Дарвин лежал у моих ног, его тело оставалось неподвижным, за исключением машущего хвоста. Я вытащила из рюкзака кожаный ремешок и присела перед ним. Затем провела пальцем по его имени, выжженном на ремешке, запоминая рельеф.

Мое горло сдавило, мешая сглотнуть, когда я надела ошейник на его шею. Я так сильно хотела забрать его с собой, что болело в груди. Но прошмыгнуть на корабль с ним было бы невозможно.

Я стиснула ошейник обеими руками и прижалась щекой к его пушистой морде.

— Защищай их, мальчик. Как защищал меня, — сказала я.

Лакота ждали меня возле Humvee. Джесси с ними не было. Я прошлась вдоль их строя, обнимая каждого по очереди. Не было больше мольбы присоединиться ко мне, не было ворчания об опасностях. Каждое объятие дарило мне ободрение. И с каждым объятием становилось тяжелее сделать шаг назад. В конце их строя я провела рукой по своим волосам, которые отросли до середины спины. Я потрогала три косы, каждая из которых была заплетена одним мужчиной и украшена пером.

Опустив плечи, я отвернулась, хватая ртом воздух и борясь с желанием передумать.

Затем я подняла подбородок и вдохнула запах горного тиса. Деревья испещряли горные хребты оттенками темно-бордового, янтарного и разбрасывали свою листву по глине и ветру.

Мои волосы и повязанные в них перья поднялись с порывом восточного ветра, увлекающего меня за собой. Восток, где рассвет светился с пульсом жизни леса. Всех жизней, кроме одной. Я повернулась обратно к ним.

— Где он? — спросила я.

Барсук покачал головой.

Акичита шагнул ко мне и протянул бирюзовый камешек, висевший на коричневом кожаном шнурке.

Я потянулась, чтобы коснуться его.

— Это…

Он кивнул и подождал, пока я опущу голову. Когда камешек лег на мою грудь, я погладила гладкую поверхность. Бирюза обычно образовывалась в сухом пустынном климате. Наткнуться на этот камень в горах Западной Вирджинии было такой же загадкой, как и мужчина, который его нашел.

— Одинокий Орел хотел, чтобы это было у тебя, — сказал Акичита. — Камень усиливает способность любить и связываться с другими, — он прижался своими морщинистыми губами к моему лбу.

Я сжала камень в ладони.

— Вы научили меня стольким вещам, — «охотиться, лечиться. Рассказали о паутине жизни». — Круг…

— Ммм, — произнес Акичита.

Была осень, когда я забрела в их лагерь. И снова наступила осень, когда я уходила. Любое движение представляло собой круг. Времена года. Лунный цикл. Ветер, когда он завихрялся. «Приведет ли меня круг жизни обратно к ним?» Вероятность этого усилила ноющую боль в моей груди. Я сглотнула и сказала:

— Но я ничего не дала взамен.

Акичита подмигнул прозорливым карим глазом.

— Ты научила нас охотиться за правдой, — его голова опустилась на мою макушку, удерживая мою дрожащую голову. — Когда ты родилась, твоя душа вошла здесь, через мягкое место в черепе. Правда кроется в тебе, Пятнистое Крыло. Ты показала нам, как ее найти.

Смысл его слов подхватил ветер, унося его прочь.

— Какая правда? — спросила я.

— Я смотрю на тебя и понимаю то, что вижу. Я вижу надежду в форме духа. И когда ты закончишь свои поиски, ее форма превзойдет рамки твоих ожиданий.

— Ее? — поинтересовалась я.

— Иди вперед, — он отпустил меня, и по его щеке скатилась слеза, хотя глаза оставались сухими.

«Ох, Акичита». Обещания, которые я могла не сдержать, скопились в моем горле. Я проглотила их и сделала шаг назад. Затем в последний раз скользнула взглядом по линии деревьев в поисках Джесси и забралась в Humvee. Пустота внутри меня увеличилась, когда шины захрустели по гравию, озвучивая мое прощание.

Две недели я следовала курсом Наалниша до Бостона. После уединенного года в горах любопытство заставило меня на несколько дней останавливаться в крупных городах ради разведки. Я не была уверена, увижу ли фракции антиутопических правительств под контролем тиранов, или же там будут всего лишь небольшие кланы мужчин, работающих вместе, занимающихся ремонтом и защищающих друг друга. Но я не увидела ничего. Разве это было не в человеческой природе — держаться вместе и использовать силу численного преимущества? Возможно, в уменьшающемся соотношении мужчин к мутантам был виноват недостаток организации.

Я добралась до Бостонского порта в сумерках и спрятала грузовик в пустом гараже. Затем я вытащила свою накидку. Сделав ее из шкуры серой лисы, Лакота подогнали ее так, чтобы она сидела по фигуре и скрывала мои вещи. Капюшон был достаточно большим, чтобы скрывать мое лицо.

Взвалив на спину столько вооружения, что Джоэл был бы доволен, я выбирала путь по крошащимся дорожкам к причалу. Стена сварочной стали из кораблей выстроилась вдоль доков, постанывая, когда они покачивались на волнах. Но только лишь одно судно кишело жизнью.

Я наблюдала за происходящей там активностью с крыши заброшенного магазина рыболовных принадлежностей. По меньшей мере, двадцать членов команды грузили контейнеры, смазывали и затягивали механические части, и охраняли трап. Они не были типичными охранниками, которые когда-то патрулировали наши порты. Эти военные носили пулеметы, и от них несло злобой.

За час с начала моего наблюдения два члена команды подрались на трапе. Они стояли нос к носу, приставив к горлу друг друга ножи, и орали. Ближайший охранник повернулся к конфликтующим, поднял пистолет и застрелил обоих.

С колотящимся сердцем я слезла с крыши и прокралась по пирсу. «Пробраться в контейнер до того, как его погрузят, будет безопаснее, верно?» Но как только я приблизилась к контейнерному складу, то поняла, что это будет ничуть не проще.

Грузовые контейнеры были выставлены по три штуки в высоту и по пять — в длину, простираясь лабиринтом проходов. Вилка погрузчика уносила контейнеры в случайном порядке, чтобы погрузить на корабль. «Как, черт подери, я определю, которые поедут?» Я дергала ручки дверей контейнеров, проходя мимо. Все были заперты.

Шарканье ног внезапно подкралось из-за угла, за ним последовало облако сигаретного дыма. «Дерьмо, дерьмо, дерьмо». Я вжалась между двух контейнеров и задержала дыхание.