Мессалина

7

Прошло полгода со дня воцарения Клавдия. Мессалина родила императору дочь, появлению которой он обрадовался. Подолгу сидел у её кроватки, переложив государственные обязанности на своих помощников. Каллист следил теперь за ходом государственного механизма, взаимодействием ведомств, распространением указов и их исполнением. Присматривал он и за сенаторами: кто с кем и против кого. Паллант следил за сбором налогов и расходами имперской казны. Исполнял он эти обязанности столь тщательно, как следил и за увеличением собственных доходов, не путая, однако, одно с другим. Нарцисс ведал внешней и внутренней политикой. Полибий — назначениями, а также рассматривал прошения и петиции, поступавшие со всех концов империи. С первых же дней воцарения Клавдия началось строительство гавани в устье Тибра, расширение водопроводных сетей, мощение римских дорог.

У стен курии появились два новых бюста: Клавдия и Мессалины. Это была первая императрица, чья красота вызывала восхищение римлян. Многие из них не знали новую супругу властителя и, увидев её юный лик, почти ежедневно стали осыпать её статую цветами. Нарцисс даже взревновал поначалу, но быстро извлёк из этого положения выгоду для себя. Когда Валерия его спрашивала, кто приносит цветы к её бюсту, грек смущённо опускал голову.

— Неужели это ты, Нарцисс? — удивлялась она.

— Я буду делать это всегда, — с гордостью заявлял он.

И розовая краска румянца покрывала щёки императрицы. Она покидала его кабинет, он смотрел ей вслед, вздыхал, ещё не решаясь броситься за ней, остановить, заключить в свои объятия, как бы не осознав до конца, что стал вторым человеком в империи. Бывшему рабу не хватало отваги, решительности, чтобы покорить Мессалину. Ибо разве соперник ему Клавдий? Последнему пятьдесят, он рыхл, тучен и некрасив. Грек же моложе, стройнее и привлекательнее, а посему Валерия неизбежно должна упасть в его объятия. Так он рассуждал, понимая в глубине души и другое: женщины презирают трусливых любовников.

В разгар этих перемен в Рим из Иллирии прискакал специальный легат ещё старого властителя, Сапожка, Анней Метелл. Расположенная узкой полосой вдоль берега Адриатического моря и не так давно завоёванная римлянами, эта область имела важное стратегическое значение для империи. Метелл был послан Калигулой для поиска удобной бухты, дабы построить там гавань. Идея, поданная Клавдием относительно Остии, не пролетела мимо Германика. Наоборот, он запомнил все преимущества портовых сооружений и решил одновременно заложить семь гаваней в разных местах, дабы и выгода вышла в семь раз больше. Заодно Анней должен был разведать настроения тамошнего легата Марка Фурия Скрибониана и консула Цецины Пета. Первый всегда отличался строптивостью. Метелл и недели не пробыл в Иллирии, как пришла весть о смерти Сапожка и воцарении Клавдия. Эти события заставили легата вернуться обратно.

Невысокий, кряжистый, голубоглазый, с открытым тонким, светлым лицом, каждая черта которого, словно была вырезана опытным ваятелем, со светлыми курчавыми волосами, он совсем не походил на секретного порученца императора. Так и хотелось заговорить с ним о Катулле, Сапфо или трагедиях Софокла. Дух изящных искусств витал во всём его облике, и Нарцисс, встретившись с ним, несколько мгновений пристально в него вглядывался.

— Ну что там у нас в Иллирии? — улыбаясь, спросил первый советник императора. — Иллирийки красивее римлянок?

— Я как-то не рассмотрел. — Анней на мгновение задумался. — Заметил, что они гибкие, длинноногие...

— Это же хорошо! — обрадовался Нарцисс. — Длинноногие! Надо будет наведаться в Иллирию... Ну а что там наши наместники? Меня интересуют прежде всего их восторги по поводу восшествия на престол нашего нового императора.

— Восторги? — усмехнулся легат. — С восторгами придётся повременить. Марку Скрибониану грезятся лавры Цезаря. Он и Сапожком был вечно недоволен, но, зная его буйный нрав, побаивался, ворчал сквозь зубы, ибо Гай Германик благодаря Сардаку везде имел свои уши и беспощадно расправлялся с теми, кто недоволен. Но когда Клавдия провозгласили императором, Скрибониан зашёлся злобой, кричал, что служить слабоумному никогда не будет. Перед моим отъездом ко мне подошёл таинник Сардака, Афраний, присматривавший за Скрибонианом, и сообщил, что тот уже активно вербует сторонников, дабы выступить против Клавдия. Я всегда служил империи, потому и спешу предупредить о предстоящем заговоре, — выложил Метелл.

— Понятно, — похолодел Нарцисс и несколько секунд сидел молча.

Он бросился в кабинет к императору, куда входил без стука в любое время, — хотел добиться согласия на поездку в Иллирию, арест легата и всех его сообщников, но Клавдия не было, и даже Валерия не знала, куда отлучился её муж. Нарцисс безрезультатно прождал минут десять и вернулся к себе. Теперь советник имел собственный кабинет, рядом с императорским, где мог принимать знатных посетителей, самостоятельно решать все вопросы, но ещё по привычке бегал к правителю, советовался. Натура раба цепко держала его, и он никак не решался с нею расстаться. О чём, казалось бы, тут советоваться? Явный заговор, и таких, как Скрибониан, кто презирает Клавдия, немало. Одного-второго убрать — другим неповадно будет.

Нарцисс вернулся в свой кабинет, приказал слуге принести вина и вазу с фруктами и орехами. Тот принёс, наполнил глиняные чаши вином. Нарцисс дал знак слуге, чтобы позвал Метелла.

— Император просил отметить ваше радение, что я делаю, но и нам надо постараться, — Нарцисс сделал замысловатый жест рукой, — ликвидировать вражеский очаг. И сделать всё тихо, аккуратно. Кто ещё вместе с легатом Скрибонианом замешан в заговоре?

Метелл молчал.

«А ведь знает, знает! — усмехнулся про себя Нарцисс. — Многих знает! На словах все за императора, в голос кричат: «Виват! Виват!» — а как дойдёт до дела, так умывают руки и в кусты: чур, не меня! Но кто-то же и конюшни должен чистить, навоз вывозить, куда денешься!»

— Так кто ещё?

— Консул Цецина Пет.

— Сам консул! — обрадовался Нарцисс. — Надо же!

— Они друзья — Марк и Цецина.

— Друзья. Но не императора. А что им Клавдий сделал? Нет, что он им сделал плохого?! За что они его ненавидят?! — выкрикнул грек.

— Они служили под началом Тиберия, помнили великого Октавиана Августа, а о новом императоре сами знаете, какая идёт молва...

— Какая молва? — жёстко спросил Нарцисс.

— Худая, сами знаете...

— Нет, какая?

— Зачем же глупости пересказывать?

— Нет, я не знаю, какая идёт молва! Я хочу знать, что за молва! Коли начал, так говори! — потребовал советник.

— Будто он слабоумный. — Метелл покрылся краской смущения и, помолчав, добавил: — Я хоть и не видел императора, но так не считаю.

— Хорошо, что не считаешь, — вздохнул грек. — Молва! Это Сапожку хотелось его дурачком да слабоумным выставить, вот он и пустил молву. Клавдий болел много в детстве, это так. Тяжело болел. И сейчас вроде не богатырь. Но ума и знаний столько, что на весь сенат хватит. Это я к тому, что беречь и защищать мы своего правителя должны. Все. Каждый. Ну что, поедем в Иллирию?

Метелл помедлил и кивнул.

...Деваться легату было некуда. Нарцисс сразу почувствовал слабину Аннея. Давить не стал, но и в обхождение не пускался. И не отстал до тех пор, пока не добился всего списка сообщников, а их набралось девять человек, кого успел запомнить Метелл.

— Вот поедем и длинноногих обласкаем! — шутливо добавил Нарцисс, давая понять, что он свой парень.

Клавдий перепугался, узнав о заговоре, губы его побелели, лицо покрылось красными пятнами. Марка Скрибониана он знал лично и очень удивился, что легат настроен против него.

— Ваше величество, если не возражаете, я лично займусь этим, — осторожно промолвил Нарцисс. — Нельзя оставлять сей нарыв, надобно вскрыть. Власть императора должна быть твёрдой и беспощадной.

-Да, ты прав! Поезжай! Да поможет тебе Юпитер!

И первый советник на другой же день в сопровождении гвардейской когорты погрузился на две галеры и отправился в Иллирию. Через несколько дней он вошёл в одну из бухт, находящуюся в двух милях от Сплита, где находился легат со своей канцелярией. Выгрузился на берег, разбил палатки, послав вперёд отряд лазутчиков вместе с Метеллом.

— Задача одна: разузнать, что происходит: поднял ли Скрибониан мятеж или только ещё собирается, сколько мятежников, как укреплены городские ворота, каковы настроения в когорте, на чьей стороне центурионы. Вечером — назад. Если не вернётесь, будем знать, что вас пленили. Удастся убить Скрибониана — считайте, что такой приказ отдан.

Метелл вернулся вечером, объявив, что Скрибониан убит и надобно немедленно вступать в город. Убили его присланные Нарциссом лазутчики даже без ведома Аннея. Советник мгновенно вступил в город, блокировал казарму и арестовал всех зачинщиков бунта, взяв их тёпленькими в собственных постелях. Он сковал их цепями, посадил в трюм, назначил консула и легата, заставил нового начальника когорты присягнуть Клавдию.

— Ну где длинноногие? — весело спросил грек, радуясь тому, сколь легко удалось подавить бунт. — Вечер и ночь в нашем распоряжении!

— Во дворике ждёт встречи с вами жена консула Цецины Пета Аррия, — доложил Анней.

— Что ей нужно?

— Она хочет разделить участь мужа, готова дать заковать себя в цепи и спуститься в трюм, лишь бы быть рядом с ним. Аррия ссылается на Юнию, жену Скрибониана, которую мы арестовали и везём в Рим.

— Юния — сообщница, она была не только в курсе заговора, но и помогала мужу вербовать мятежников, — сурово заметил Нарцисс. — Это теперь она готова валяться в ногах, давать любые признания, лишь бы спасти свою жизнь. Но Аррия, ты же сам доложил, до последней минуты даже не знала об этом?

— Да, она не замешана, но хочет разделить судьбу мужа.

— Что, и умереть вместе с ним? — усмехнулся грек.

— Не исключено, — подумав, ответил Метелл. — Я хорошо знал её родителей. Аррия с детства воспитывалась в любви и покорности сначала им, а потом мужу. Никогда ему не только не изменяла, но и помыслить о том не могла, я уж не говорю о разводе, это слово вообще было неприемлемо в их семье. Так что её просьба вполне объяснима.

Первый советник императора подошёл к окну, выходящему в чистый зелёный дворик, и увидел жену консула, сидящую на старой скамейке из тиса. Скрытое чёрной вуалью лицо, руки, лежащие на коленях. Стройная фигура выдавала в жене консула ещё совсем молодую женщину, но, судя по тонкой и состарившейся коже рук, ей было уже сорок. Покорно склонив голову, она ждала, когда на неё обратят внимание.

— Дети есть?

— Дочь, тоже Аррия, — ответил Метелл.

— Скажи ей, пусть не ждёт, я не помещу её в один трюм с преступниками, — решил Нарцисс.

— Она умоляет оказать ей эту милость, — повторил Метелл. — Раз хочет, пусть едет...

— Нет! — решительно оборвал его советник. — Во-первых, не положено, коли мы не предъявили ей обвинений и не считаем преступницей, а во-вторых, негоже главному сообщнику давать некие послабления. Жена Аррия будет его утешать в дороге, ласкать, поддерживать, а он хоть и консул, но отъявленный негодяй. Нет!

Метелл шумно вздохнул, вышел во дворик и стал что-то объяснять Аррии. Та поднялась, несколько мгновений смотрела на него, потом заговорила сама, энергично жестикулируя. Взметнулась от порыва ветра вуаль, открыв красивое и совсем ещё нестарое лицо консульши. Метелл выслушал её, развёл руками, оглянулся на окно, но Нарцисс тут же отпрянул в тень, не желая вступать в пустой разговор. Когда он снова выглянул, Аррии во дворике уже не было. Анней вернулся.

— Сумел убедить?

— Да, я объяснил ей, — снова вздохнул Анней.

— Тогда пойди закажи нам двух длинноногих иллириек, я сам готов оплатить их услуги, — обрадовавшись, предложил Нарцисс.

— Извините, господин первый советник, но мне ныне что-то не до любовных утех, — помедлив, хмуро ответил Анней.

— Ты что, заболел?

— Да, мне нездоровится.

— Ну, ступай! — Нарцисс был явно недоволен.

Так блестяще начинался этот день, так ловко он перекроил всю иллирийскую знать, подавил опасный мятежный очаг на побережье Адриатики. Само собой подразумевалось и столь же яркое окончание: кувшин сладкого вина с печёной рыбой, сыром, овощами и ласки смуглой длинноногой девы, дочери южного моря. Большего и не нужно победителю. Но завалиться спать, когда ещё не зашло солнце, тем более что он впервые в Иллирии и неизвестно, удастся ли побывать здесь когда-нибудь ещё... Метелл ушёл, оставив его одного, и Нарцисс несколько минут сидел на скамье, погруженный в невесёлые думы. Потом вызвал слугу, отказался от ужина, который готовили в его честь, и лёг спать, так и не поняв причину столь резкой перемены в настроении Метелла. То ли он сам был влюблён в Аррию, то ли хранил давнюю привязанность ко всему этому семейству, то ли его растрогала верность консульши к своему мужу в эпоху повсеместных разводов в Риме. Нарцисс так этой загадки и не решил. Он лишь знал, что Анней Метелл был женат на красавице Диане, которая поначалу наставляла ему рога, а потом потребовала развода. Легат женился во второй раз — и столь же неудачно, развёлся, решив более не искушать судьбу. Это удел каждого второго или третьего патриция в Риме — почувствовать боль супружеской измены.

Грек ворочался не в силах заснуть. За окном тёплый вечер, со двора доносились запахи овощей и печёной рыбы. Не выдержав, он поднялся, вызвал слугу, велел принести еды и вина. Съев большую, пахнущую морем рыбину, выпив две полные чаши, он неожиданно повеселел, вспомнил о Мессалине, погрозил ей пальцем.

— Не даёшь мне изменить, плутовка! — рассмеялся он. — Ну хорошо, я буду верен тебе и больше не буду искушать Фортуну!

Через два дня мятежники были доставлены во дворец на суд императора. Клавдий молча смотрел на них, подолгу вглядываясь в лицо каждого, и внезапно ушёл, ничего не сказав. Нарцисс побежал за ним. Необходим был вердикт правителя. По закону все подлежали казни, но властитель мог кого-то простить, заменить казнь ссылкой, хотя грек, коротко допросивший всех ещё в Иллирии, убедился, что никто из них монаршей милости не ждёт и менять своих убеждений не собирается. После гибели Скрибониана, вдохновлявшего сообщников своей решительностью, они приуныли, но резких перемен в их сознании не произошло.

— Вы не сказали, каков приговор мятежникам, ваше величество, — догнав Клавдия, сказал Нарцисс, уже намереваясь просить императора проявить жёсткость на тот случай, если правитель вдруг захочет простить всех.

— Приговор? Я разве не объявил его? — удивился Клавдий.

— Нет.

— Хм, странно. Консула Цецину Пета я приговариваю к смерти, пусть сам убьёт себя, остальных в пожизненное рабство на земляные работы. Ты не согласен?

— Нет, я считаю это справедливым. Только вы забыли Юнию, жену Скрибониана. Какое ей наказание?

— Император не воюет с женщинами.

Нарцисс вернулся и объявил приговор. Юния не смогла сдержать слез радости. Рядом с консулом Петом стояла Аррия. Когда советник отказался взять её с собой, она наняла рыбацкое судёнышко и кинулась следом за мужем. Прибыла в Рим лишь на три часа позже. Консульша отважно выслушала приговор, ни один мускул не дрогнул на её лице, хотя сам Цецина дёрнулся, губы у него задрожали, он вытянул голову, точно ожидая, что вернётся Клавдий и объявит помилование. Поняв же, что этого не будет, он шумно задышал, лицо стало серым.

Юния, жена Скрибониана, подошла к Аррии, взяла её за руку, выражая ей своё сочувствие.

— Мужайтесь, моя дорогая! Боги, видимо, хотят испытать наши души на прочность, принеся такое горе. Мы были вместе в радости, будем вместе и перед нашествием беды... — Юния хотела продолжить, но Аррия её оборвала.

— Ты хочешь, чтоб я тебя слушала или говорила с тобой?! — воскликнула она. — У тебя на глазах убили мужа, а ты смеешь продолжать жить и радоваться тому, что сия чаша тебя миновала?! Не хочу даже смотреть на тебя!

Аррия выдернула руку и, поддерживая мужа, вышла с ним из дворца. Остальных охрана отвела в подвал, чтобы завтра переправить в Остию на строительство гавани.

Нарцисс вернулся в кабинет к Клавдию.

— Всё исполнено, как вы и приказывали, — доложил он. — Может быть, у дома Цецины Пета выставить охрану?

— Зачем? — не понял Клавдий.

— А вдруг сбежит?

Клавдий грустно улыбнулся, взглянув на советника:

— Цецина Пет является консулом не одно десятилетие. И знает, что он должен сделать, иначе покроет своё имя позором. А это хуже смерти, — изрёк он, разглядывая рисунки на полях письма. — Девяносто семь лет назад Цезарь покорил кельтов, живущих на острове Британия. Ныне они опять вышли из нашего подчинения, а я бы не хотел терять те завоевания, которые были сделаны им. Подумай, кто мог бы снова покорить кельтов. Это контроль над проливами. И откладывать сей шаг не стоит...

Клавдий выдержал паузу, а у Нарцисса вмиг воспалилось воображение: он героически побеждает кельтов, присоединяет Британию, все говорят о нём как о втором Цезаре, его профиль чеканится на британских монетах, Мессалина в восхищении, ибо в кого ей влюбляться, как не в великого полководца. Одним шагом, одним ударом он одерживает победу над всеми, не говоря уже о сенате, где имя Нарцисса будет вписано золотыми буквами в историю великих завоеваний, и он фактический властитель империи, а самая красивая женщина у его ног. От этих фантазий у грека даже закружилась голова.

— Можно я сам поведу войска, ваше величество? — Советник даже поднялся, ощущая торжественность момента.

— Ты?.. — Клавдий удивился. — Я ценю твой ум, но тут нужны ещё и воинские доблести. Владеть мечом, копьём, щитом...

— Я справлюсь, ваше величество, — мягко перебил правителя Нарцисс. — Когорты поведут полководцы, общую стратегию мы диктовать врагу будем вместе, так что урона боевой мощи войскам я не нанесу, а вот помощь в выработке тактики я окажу, ибо умею придумывать всякие затейливые ходы. Да взять хотя бы мятеж в Иллирии! Я подавил его в один день и привёз на ваш суд всех зачинщиков! Разве это не подтверждает мои способности?

Последний довод произвёл впечатление на правителя. С мятежом в Иллирии советник справился без труда.

— Ну что ж, я не против, — осторожно выговорил император и неожиданно улыбнулся: — У меня тоже большая радость, которую я не могу скрывать: моя Валерия-Юнона снова беременна. Я даже не ожидал. Она только начала приходить в себя после рождения дочери. Бедняжка даже расстроилась...

Это известие оглушило Нарцисса. Он попытался улыбнуться, чтобы порадоваться и поздравить правителя, но улыбка съехала с лица.

— Ты чем-то расстроен?

— Нет-нет, я счастлив, — торопливо заговорил советник. — У вашего величества появилась надежда обрести наследника!

— Я тоже об этом думаю, — сказал Клавдий. — Если это случится, я стану самым счастливым человеком на свете.

— И я тоже, — помедлив, добавил Нарцисс.

На следующий день Метелл сообщил Нарциссу, что Цецина и его Аррия покончили с собой. Аррия вошла к мужу, выхватила у него из-за пояса кинжал, наставила на себя и сказала: «Сделай, Пет, вот так!» — и с силой, до конца вонзила его в свой живот. Потом выдернула окровавленный клинок, подала мужу и, улыбнувшись, прошептала: «Пет, это совсем не больно».