Мессалина

9

— Консул Валерий Азиатик, сенатор из Галии. — Она услышала за спиной глубокий, с лёгкой хрипотцой, баритон и обернулась.

Высокий, с длинной шеей, острым, точно выточенным из камня, мужественным лицом, короткой стрижкой седоватых волос. На аскетичном лице насмешливые, красивой формы, губы и словно подернутые холодком тёмно-синие глаза. Холёные белые руки с тонкими пальцами. Во всей фигуре чувствуется стать, порода. Ему где-то за пятьдесят, но выглядит молодо. Имя Азиатик получил, будучи проконсулом Азии. Тихий, спокойный, однако на сегодняшний день один из самых богатых людей в империи. Недавно купил знаменитые сады Лукулла, где произрастают все деревья на земле. Может быть, и не все, но две трети наберётся. Несколько лет подряд по распоряжению Лукулла в Рим свозились редкостные растения со всех концов света.

Консул заметил взгляд императрицы, повернулся к ней и поклонился. Она отделалась лёгким кивком и ушла к себе. Но едва закрыла за собой дверь, как её точно охватило огнём и затрясло в ознобе.

Днём она обедала вместе с мужем, была тиха и бледна.

— Говорят, в бывших садах Лукулла, которые приобрёл консул Валерий Азиатик, зацвели вишнёвые деревья и это очень красиво. Я бы хотела съездить и посмотреть на них, — улыбнувшись, проговорила Мессалина.

— Вот и съезди! — обрадовался Клавдий.

...Подъезжая к садам консула и приоткрыв полог паланкина, Мессалина ещё издали увидела розовое белопенное облако, точно спустившееся с неба на землю, и сразу же догадалась: цветут вишнёвые деревья. Смотреть на их пышное цветение ходили каждую весну все жители Рима. За изгородь их не пускали, но даже издалека нельзя было без восхищения созерцать эту красоту.

Азиатик встретил императрицу у ворот, чинно поклонился, выдержав её пытливый и одновременно кокетливый взгляд.

— Я счастлив, ваше величество, что вы изволили посетить мои сады, чем доставили мне несравненное удовольствие видеть вас, — проговорил консул.

— Видеть меня для вас удовольствие? — обрадовалась Мессалина.

— Счастье! — добавил консул.

Несмотря на обмен нежными репликами, он всерьёз был озадачен приездом императрицы. Что привело её к нему? Смутная догадка брезжила в сознании, но консул гнал её прочь, даже не пуская в сердце: обычно все зарились на его сады и жаждали любыми путями заполучить хоть часть их, предлагали высокую сумму, даже превышающую ту, каковую заплатил сам Азиатик. Консул с ходу отвергал подобные предложения, несмотря на то что финансовые дела его пошатнулись и он с трудом сводил концы с концами, задолжав даже своим слугам. И скорее всего, императрица могла желать такого же подарка, недаром же она, никогда раньше не проявлявшая интереса к садам, вдруг приехала на них взглянуть. Клавдий мог своей волей перечеркнуть его жизнь или, наоборот, ещё больше вознести. Достаточно, к примеру, обвинить Азиатика в измене и забрать сады себе. Это самый простой способ. А уж хитроумный Сардак найдёт двести поводов, дабы такое обвинение предъявить.

Подтверждением справедливости такой догадки служило ещё одно посещение: несколько дней назад к Азиатику заявилась жена богача Криспа, небезызвестная в Риме Агриппина Младшая, принадлежащая к роду Августов. По городу ходили странные слухи о его внезапной болезни, и злые языки добавляли, что Крисп занедужил сразу же, как только переписал всё своё имущество на молодую жёнушку. Многие заметили, что родная сестра Сапожка и его бывшая любовница в последние месяцы сдружилась с Аукустой, умевшей составлять яды, и всё это не случайно. Агриппина примчалась к консулу и объявила, что хочет купить пять небольших рощиц, предлагая за каждую солидные деньги. Консул тотчас же дал ей понять, что ничего продавать не будет, и, как ни старалась августейшая распутница уломать строптивца, у неё ничего не получилось. Прощаясь, сердитая Агриппина выкрикнула, что упрямцы всегда плохо кончали. В этих словах прозвучала явная угроза, и потому неожиданное появление императрицы вполне могло быть как-то связано с Агриппиной.

— Если видеть меня для вас счастье, так покажите мне ваши сады, о которых столько говорят, — улыбнулась властительница. — Некоторые утверждают, что рощи, выращенные Лукуллом, даже затмевают висячие сады Семирамиды, некогда существовавшие в Вавилоне.

— Я и сам считаю их восьмым чудом света, — взволнованно заговорил Азиатик. — Когда я впервые попал сюда, проехал по этим дорогам, на которые мы с вами ступаем, то был околдован диковинными деревьями, их красотой, цветением, меня опьянил этот воздух, запахи и ароматы. Мне даже показалось, что я попал в то заповедное место, где обитают боги. И тогда одна мечта стала владеть мною, я хотел во что бы то ни стало стать владельцем этих садов, и Лукулл, видя мою влюблённость в его детище, каковое он сам собирал по крупицам, уступил мне в цене и продал эти сады. Чтобы со мной ни происходило, какие бы беды и горести ни посещали меня, попав сюда, я забываю обо всём, мне легко дышится, я кажусь себе снова молодым, счастливым, мне трудно объяснить, отчего так происходит, но это так...

Он умолк, произнеся этот восторженный монолог, и Мессалина даже с обидой поджала губы: ей показалось странным столь страстно и влюблённо рассуждать о каких-то, пусть и диковинных, деревьях, когда рядом с ним красивая и молодая женщина.

Они оказались в тисовой роще, прохладной, тенистой, напоенной особым лесным духом, и Валерия, бросив мимолётный взгляд окрест, подумала, что в жаркий день здесь хорошо было бы разбить шатёр и не торопясь обедать в этой густой тени. Властительницу несли в паланкине, оба полога были откинуты, и она могла созерцать рощицы и деревья, возникающие по обе стороны дороги. Азиатик не спеша шёл рядом, рассказывая о своих владениях. Уже успела зазеленеть трава, изумрудный ковёр радовал глаз, громко пели птицы. Мессалина не сводила глаз с консула, пытаясь понять, притворяется он или же на самом деле не понимает, не может расшифровать простую загадку, которую она ему задала своим приездом. Ведь она бросает на него столь красноречивые взгляды, что и дурак бы обо всём догадался.

— Чтобы объехать все сады, потребуется не один день, и я боюсь, такая прогулка утомит вас, — предупредил консул, — и потому я хотел бы показать лишь самые редкие породы. К примеру, карликовые берёзы, среди них есть такие, чей ствол свернулся в кольцо, или хлебное дерево, из плодов которого можно молоть муку и жарить лепёшки, есть много северных пород, очень необычных. Вон смотрите, ливанский кедр, он красив, как мужчина, и, будь я на месте женщины, влюбился бы в него, а вот пышнотелые секвойи, они похожи на смуглых сладострастных африканок, не правда ли? Или та лиственница, вы только взгляните, ваше величество, как она трепетна и величественна!

«Да он не в себе, этот консул! — подумала императрица. — Что он несёт?! Какие сладострастные африканки? Он совсем повредился в уме из-за этих деревьев!»

— Нет, я хочу посмотреть только на цветущие вишни! — нахмурившись, заявила Валерия, но, заметив, как обиделся консул, добавила: — Вы правы, нельзя всё осмотреть сразу. А пока цветут вишни, я бы хотела взглянуть только на них.

— Как вам будет угодно.

Хозяин тотчас указал слугам, где следует повернуть, чтобы подойти к вишнёвой роще. Они не успели ещё свернуть, как тонкий цветочный аромат, подобно катящейся волне, достиг их и вскружил голову императрице. И чем ближе они подъезжали к розовому белопенному облаку, тем душистее становился воздух, и ноздри уже щекотал сладковатый запах цветочной пыльцы.

— Приезжайте летом, в августе, ваша светлость, я вас угощу сладкой и сочной вишней, — сам радуясь этой красоте и не скрывая улыбки, проговорил Азиатик.

Мессалина с помощью слуг покинула паланкин, ступила на траву, подошла к одной из вишен и сорвала цветок. Она заметила, как недовольная тень пробежала по лицу хозяина садов, ибо из этого цветка мог созреть плод, а теперь его не будет. Консул всерьёз испытывал денежные затруднения и уже решил, что продаст большую часть урожая, собранного в садах, и тем немного поправит своё положение. У Лукулла хватало денег, чтобы продажей не заниматься. Азиатику же, дабы содержать больше четырёх сотен садовников и сторожей, которые занимались уходом и охраной всех рощ и участков, собственных средств не хватало.

— Так и хочется поваляться на траве под этим облаком цветов! — с восхищением воскликнула Валерия.

— Земля ещё прохладная, не прогрелась глубоко, — предупредил консул и, улыбнувшись, добавил: — А мне вишни напоминают юных невест в пышных подвенечных платьях. Так и хочется обнять каждую!

Он прижался к одной из вишен, и властительница кокетливо повела бровью.

— Живую женщину прижимать лучше, — проговорила она и подошла к нему так близко, словно предлагала себя заключить в объятия. Консул бросил взгляд на слуг императрицы, стоявших поодаль, и Мессалина, обернувшись, призвала к себе Элтея, самого крепкого раба, и приказала: — Постели нам ковёр под этими вишнями, и ступайте в соседнюю рощу! Да сделай так, чтобы никто не глазел в нашу сторону. Ты понял меня?

Элтей кивнул, подбежал к слугам, сам схватил ковёр и стал расстилать на траве.

— Я хотел показать вам, ваше величество, палисандровую рощицу — всего двенадцать деревьев, но их цвет и крепкие стволы заставляют задуматься о вечности...

— Не хочу думать о вечности! — перебила его Мессалина и, взглянув на слуг, всё ещё не решавшихся оставить властительницу одну, жестом указала им на соседнюю рощу: — Ступайте и ждите там!

Её носильщики ушли, а она тотчас опустилась на ковёр, улеглась, раскинув руки и небрежным жестом обнажив бедро. Азиатик тотчас смутился, отвёл взгляд в сторону, по-прежнему не понимая, что нашло на императрицу. Может быть, этим она намеренно отвлекала его от садов, чтобы потом без всяких условий потребовать для Клавдия этот драгоценный дар? Сопровождая властительницу, Азиатик внутренне уже был готов отдать сады Клавдию, хорошо зная, чем чревато любое столкновение с властью. У него даже возникла неожиданная идея: пусть владельцем станет император, в конце концов, это достояние империи, но тогда правитель сделает его как бы распорядителем этих садов, возьмёт на себя все расходы, а ему назначит солидное жалованье. Вряд ли сам Клавдий или его супруга станут каждый день наведываться сюда, зато консул сможет беспрепятственно бывать здесь, а со временем убедит государя и построить для него здесь виллу, где он поселится и проведёт остаток своей жизни. О лучшем и мечтать не стоит.

Когда Лукулл продавал ему эти сады, запросив цену намного меньшую, чем затратил на их возведение, Азиатик с удивлением спросил у богача Луция:

— Почему вы не просите всю сумму?

— Потому что вы мне её не дадите, а продавать эту красоту дорого, но неотёсанному болвану я не хочу. Он только погубит её, а мне бы этого не хотелось. Я был вообще готов подарить их вам, но вся моя натура восстаёт против такого поступка, ибо все свои богатства я накопил, экономя каждый асс и сестерции и теперь не в силах поменять старые привычки. — Он усмехнулся, помолчал, хватая губами воздух, а потом добавил: — Хотя в Аид ничего не унесёшь: ни цветка, ни глотка вина за щекой...

Лучи солнца, проникая сквозь листья, освещали лежащую на ковре хрупкую фигурку Мессалины, чья воздушность и пленительность незримо перекликались с бело-розовыми цветами вишни. Властительница сама напоминала яркий цветок, которым хотелось любоваться. Консул, увидев её сегодня у садовых ворот, ощутил, как взволнованно забилось его сердце. Лишь приобретённая в боевых походах суровая жёсткость мгновенно подавила этот внезапно возникший юношеский пыл. Потому он сейчас и отвёл взгляд в сторону, стараясь думать о другом.

— Через час нас ждут на обед в моём доме, — тихим голосом напомнил Валерий Азиатик.

— Подождут! Присаживайтесь на ковёр, я не кусаюсь! — приказала Мессалина, и консул подчинился.

— Неужели тебе сейчас не захотелось сжать меня в объятиях, — зашептала она, перейдя на «ты» и касаясь ладонью его бедра.

— Я помню, что вы жена нашего императора, — почти неслышно пробормотал Азиатик, стараясь унять дрожь во всём теле.

— Императора с нами рядом нет.

— Но жена Цезаря должна быть вне подозрений...

— Я жена Клавдия, и мне всё позволено, мой муж сам мне разрешил находить себе любовников, ибо он очень устаёт, — снова жарко зашептала она, и её рука скользнула под складку тоги. — Здесь так хорошо среди этих деревьев, так приятно, и я хочу, чтобы ты взял меня. Ну же, смелее, Валерий!

Он не успел опомниться, как императрица уже сидела у него на коленях, обхватив тонкими руками его шею и прильнув влажным ртом к его губам. Консул оцепенел. Он хорошо понимал, чем заканчиваются рано или поздно такие опасные романы, и Клавдия, даже если он сам не захочет, заставят убрать консула. Чем-то похожим закончил и Мнестер. В сенате немало болтали о казни шута, и Луций Сенека Младший, с кем Азиатик был дружен, язвительно заметил:

— Она порочна, как и вся её семейка! Яблоко от яблони недалеко падает. Помяни моё слово, она дурно кончит! — Луций усмехнулся, с любопытством взглянув на консула, ибо видел однажды, как тот клал цветы к её бюсту.

— Ты слишком строг, она просто очень чувственна, только и всего, — возразил Азиатик.

Язычок Мессалины мгновенно проник в его рот, ногти впились в спину, и Азиатик в первое мгновение даже не смог сдержать её мощный чувственный напор, но едва она повалила консула на ковёр и разорвала поясок тоги, как он тотчас опомнился, сбросил её с себя и вскочил на ноги. Императрица скатилась с ковра на траву, но, приподнявшись, задрожала от ярости.

— Как ты посмел оттолкнуть меня, свою повелительницу?! — прошипела она, стоя на коленях. — Я оказала тебе великую честь, посетила твои сады, захотела отобедать за твоим столом и попросила взамен лишь малую толику мужских ласк, каковые ничего не стоят, наоборот, они приятны и тебе, в чём ты сам мне признался! Так почему, почему ты меня оттолкнул?!

— Простите, я не могу... — Азиатик опустил голову.

— Но почему?!

— Я почти сорок лет служу империи, её правителю, и для меня всё, что касается императора, священно, в том числе и его жена. Я не могу переступить этот барьер, простите, ваше величество!

— Я же объяснила: император разрешает мне всё! — вскочив на ноги, выкрикнула Валерия. — Ты разве не расслышал, что я тебе сказала? Или ты оглох?

— Я расслышал, но не могу. — Он резко повернулся и пошёл прочь.

Через минуту с паланкином императрицы прибежали встревоженные слуги.

— Кто вас звал? — резко спросила она.

— Нас прислал консул Азиатик, он сказал, что вы, ваше величество, пожелали возвратиться домой, — поклонившись, доложил Элтей.

Мессалина вернулась во дворец разъярённой тигрицей. Впервые в жизни ей указали на дверь, её выгнали, как распутную девку. А когда консул придёт в себя, он начнёт ещё потешаться над ней, рассказывая, как она валялась у него в ногах, моля о любви.

— Каков негодяй! — еле сдерживая злобу, возмущалась она. — Как он посмел так подло посмеяться над моими чувствами?!

Она дождалась мужа и рассказала, что консул, прервав их прогулку, выгнал её из сада лишь за то, что ей захотелось полежать на ковре под цветущими вишнями.

— Он оставил меня одну и ушёл, объявив моим слугам, что я хочу вернуться! Большего позора я ещё не испытывала! — Валерия прикусила губу и расплакалась.

— Но этого не может быть, — прошептал изумлённый Клавдий.

— Так всё и произошло! — Мессалина отвернулась, нашла платок, высморкалась. — Вызови его сюда, и консул тебе подтвердит!

Через час Азиатик вошёл в кабинет императора. Консул сам не понимал, что с ним случилось в саду. Жена государя воспылала к нему чувственным желанием, что, наверное, естественно для молодых и красивых женщин. Ему следовало бы успокоить молодую властительницу, напомнить ей о детях, каковых она родила государю и кому он присягал на верность, но не отталкивать её столь грубо. В этот миг собственного раскаяния его и застал гонец правителя, приказавший следовать за ним во дворец.

— Это правда, что вы, консул, бросили императрицу в саду и ушли, приказав слугам унести её? — едва консул вошёл, нахмурившись, спросил правитель.

Валерия с мольбой посмотрела на Азиатика. Её глаза были полны слёз, одна из них, скатившись по щеке, оставила влажный след.

— Да я сам не понимаю, почему так всё случилось, и готов принести её величеству свои извинения, — краснея, пробормотал он. — На меня словно затмение нашло, я должен был повести себя как гостеприимный хозяин, всё же мой возраст и положение обязывали меня поступить таким образом, но я сам не понимаю...

Клавдий был потрясён. Когда Валерия со слезами рассказала ему обо всём, властитель ей не поверил. Он для того и позвал консула, чтобы самому убедиться в правоте супруги. Но когда Азиатик признался, император встал в тупик. По всем законам чести подобное оскорбление смывалось только кровью.

— Можно мне, ваше величество, наедине поговорить с консулом? Хотя бы несколько минут, я тоже хочу понять причины происшедшего, и, может быть, наедине со мной он их укажет, — проникновенно попросила императрица, и Клавдий охотно согласился, не желая сам выносить смертный приговор сенатору.

Мессалина, оставив мужа, прошла с Азиатиком в гостиную. Последний, понимая, что его жизнь теперь зависит от супруги государя, снова стал извиняться, корить себя, но Валерия прервала его.

— Извинения были бы уместны, когда часть вины лежала бы и на мне! — резко заявила Валерия. — Я хотела лишь ласк и объятий, но меня грубо оттолкнули и указали на дверь!

— Я казню себя за столь хамское обращение, — признался консул.

— Так, значит, ты казнишь себя? — Её глаза мгновенно вспыхнули, и лицо просветлело.

Она приблизилась к нему, прислонила голову к груди:

— Обними меня...

— Я понимаю, что с тобой происходит, но и ты пойми меня, я не могу! Я обещал хранить верность императору и не смогу за его спиной вступить в любовные отношения с его царственной супругой. Это выше моих сил.

— Значит, ты ничего не понял! — Мессалина резко отстранилась от него, её лицо стало жёстким. — Ты действительно ничего не понял, Валерий Азиатик, и я хочу объяснить тебе ещё раз: ты играешь со смертью! Так вот, либо ты сейчас принимаешь мои условия, мы становимся возлюбленными и выходим из гостиной, оба радостные. Я объявляю мужу, что случилось недоразумение, это я ничего не поняла и раздула из мухи слона, а он, естественно, прощает тебя. Либо всё становится ещё хуже, чем было, и тогда твоя смерть неизбежна. Ты готов к ней, любимый мой?

Азиатик застыл, услышав эти слова. Он не ожидал, что эта хрупкая девочка поставит его перед таким отчаянным выбором, да ещё не даст ни минуты на раздумья. Консул вспомнил о своей мечте: выстроить виллу среди своих необыкновенных рощ, поселиться там навсегда и редко показываться в городе, забыть о сенате, Капитолии, форуме, жить среди экзотических деревьев, дышать их ароматом, наслаждаться красотой и статью, слушая нежные переливы птиц. Он заслужил лет десять такой жизни. При этом хорошо бы, конечно, остаться в ладу с самим собой, вот какая штука.

— Я не слышу твоего ответа, мой любимый, — ласково проворковала Валерия. — Разве сравнимы жизнь, любовь и смерть?

— Случается, что и сравнимы, — глядя ей прямо в глаза, ответил консул.

— Интересно! — загорелась она. — Неужели все полководцы такие храбрые, что никогда не различают грань между жизнью и смертью?! Вот уж великая новость!

— За всех не скажу, но я такой.

— И такой ты мне ещё больше нравишься! — обрадовалась она. — Я прошу тебя... будь со мной.

Голос её дрогнул, улыбка слетела с губ, и она вдруг превратилась в робкую, угловатую девчонку, в какую он готов был без памяти влюбиться, не будь она супругой императора. Острые морщины прорезали его лицо. Оно ещё резче заострилось и стало походить на предсмертную маску. Но что касается характера, то даже власть богов тут была бессильна. Единожды сотворённая человеческая душа неизменна, хоть и у каждого своя. Консул Валерий Азиатик не был рождён трусом.

— Ты... со мной? — помолчав, шёпотом спросила она.

— Нет, я не смогу! Прости...

Он двинулся к двери, вышел из гостиной. От ярости у Мессалины потемнело в глазах: впервые выбирали не её любовь, а смерть. Она двинулась следом, распахнула дверь и вскрикнула, увидев перед собой консула с вонзённым в сердце кинжалом. Он улыбнулся ей и упал замертво.