Месть фортуны. Фартовая любовь

Глава 3. Взросление

Утро следующего дня и впрямь выдалось особым — прозрачным, солнечным, умытым. Оно будто рукой сняло настороженность вчерашнего.

Кенты уже смотались в магазины. Теперь готовили завтрак, накрывали на стол. Командовал Глыба. Он осекал фартовых, когда те громко говорили, звенели посудой, двигали стульями шумно.

— Кому ботаю? Заткните глотки! — шипел на мужиков. Те переходили на шепот.

Но вот проснулся Шакал. Послышались его шаги по комнате. Следом, Задрыга вскочила. Сопя оделась. Убрала в спальне, выскочила умыться.

Вернулась причесанная, с ожиданием поглядывала на дверь пахана. Капка понятливо кивнула.

Пахан, войдя к кентам, похвалил погоду, хотел пойти умыться, но Капка придержала. Подошла вплотную.

— Прости меня, пахан, за вчерашнее! Лажанулась, как падла последняя! Не помяни! Больше не сорвусь! Как отца и пахана прошу! — глянула в лицо Шакала.

У Паленого из рук тарелка выпала от удивления. Разбилась вдребезги.

— Вот это кентуха! — громко сказал Мельник и похвалил:

— Умница — корешок!

Шакал смотрел на дочь.

— Эх, если бы искренне говорила! Если бы сама решилась на это! Без подсказки Глыбы! Много бы отдал за такое! — думал пахан, а вслух сказал:

— Прощаю!

— Кто старое вспомнит, тому глаз вон! — весело поддержал Глыба и, подойдя к Шакалу, попросил:

— Отпусти нас с Задрыгой в город!

— Сегодня местные кенты прихиляют. Корефанить будем.

— В другой раз! — сделал вид, что не подслушивал ночной разговор.

— Мы быстро! К обеду управимся. Задрыга хочет с уваженьем гостей встретить!

Кенты-свежаки невольно оглянулись на Капку. Что это она решила отмочить на этот раз?

Но Задрыга сидела тихая, покорная. С мольбой смотрела на пахана.

— Отваливайте! Но помните, к обеду всем быть на месте!

— Тогда и я к шмаре смотаюсь! Управлюсь скоро! — забыл о завтраке Паленый и шмыгнул в дверь.

Капка глянула на Глыбу, скривив губы. Дескать, доказывать и наказывать стало некого. Тот подморгнул весело, ободряюще, будто ответил:.

— Погоди! Поживешь — увидишь!

После завтрака Глыба, приодевшись, повез Капку в центральную городскую парикмахерскую.

Там он оглядел мастеров. Позвал одну из них. Пошептался, сунув в руки полусотку, указал на Задрыгу.

Та подошла к Капке, взяла за руку, повела к своему креслу.

— Какую прическу тебе сделать? Личико у нас худенькое, значит, волосы должны быть очень пышными, прическа — воздушной! Так, мой дружочек? — обратилась к Капке. Та, согласно кивнула головой.

Женщина вымыла Задрыге голову. Насухо вытерла, постригла, покрасила под дает яркой соломы, потом сделала укладку.

Когда мастер причесала Задрыгу, та, увидев себя в зеркале, обомлела. Не верила глазам.

— Теперь подкрасим реснички, бровки. Чтоб все было на загляденье.

Задрыга отпрянула от щипцов, но мастер от своего не отступила и завила накрашенные ресницы. Они почти касались бровей.

— Машенька! Иди сюда! Займись нашей красавицей! — передала Капку массажистке. Та отпарила, отмассажировала лицо Задрыге. Потом принялась втирать в него душистые кремы. А там и за краски взялась. Румяна и тени, золотистые блестки накладывались с тщанием, не спеша.

В это время другая девушка уже делала Задрыге маникюр. Тщательно обрабатывала каждый ноготок.

— Какие тени положила, Маша? А может, маникюр под цвет платья сделаем? — предлагали Капке.

Задрыга чувствовала себя, как на чужом балу. Все непривычно, все впервые. А женщины старались изо всех сил. Капка давно не узнавала саму себя.

Где ее сальные вихры, торчавшие дрыком? Вместо них солнечное облако украсило голову. Нежные завитки лежат на лбу и висках.

Где глаза-пули? Оказывается, они у нее достаточно красивые. Темно-серые, большие, грустные. И рот вовсе не лягушачий. Обычный, как у всех. И губы припухшие, яркие. А не бледные и тонкие.

Задрыга с нежностью рассматривала себя в зеркале, улыбалась. Уж очень понравилась она сама себе.

Когда Глыба одел Капку в магазине во все новое, даже продавцы стали девчонкой восторгаться:

— Как кукла! До чего красивая!

Капка за эти слова готова была подарить им целый мир. Она никогда еще не слышала таких слов. Сегодня — впервые! И поверила навсегда!

Она отказалась возвращаться на такси, попросила Глыбу вернуться пешком. Ей так хотелось показать свою новую рожицу каждому прохожему. Дарить и ловить улыбки. Их было много. Они согрели Задрыгу впервые за все годы.

Когда Капка с Глыбой вернулись в хазу, местные фартовые уже начали собираться. Ждали запоздавших. Но знакомство уже шло.

Увидев Задрыгу, не только чужие, свои кенты рты открыли до неприличного. Капка это, или ее подменили? Один Шакал не сомневался, свое — по запаху узнал.

Задрыга увидела, как остолбенел Паленый. Смотрит, глаз не оторвет. Но Задрыга свое решила. И знакомясь с местными фартовыми, кокетничала напропалую.

Подсев к синеглазому богатырю-медвежатнику, отпустила комплимент. Тот, обалдев от радости, голову потерял. За Капкой хвостом ходить начал. Развздыхался, расчувствовался, заболел любовью и не стал того скрывать. Он смотрел на Задрыгу, как на сейф, набитый сторублевками. Он не сводил с нее глаз. И Капку забавляла открытая влюбленность этого простоватого на вид, очень наивного человека, имевшего громкую кликуху — Король.

Внешне он был похож на избалованного принца. Русые кудри в беспорядке разметались по голове. Глаза большие — синие. Казалось, в них прижились кусочки неба. Широченные необхватные плечи при могучем росте. И удивительно узкие бедра. Он выделялся изо всех. Потому и выбрала его Задрыга для мимолетного, безобидного флирта, не предполагая столь бурной влюбленности при такой располагающей к лени и спокойствию внешности.

Когда знакомились, он, как рыцарь поцеловал Капке руку. Кто то из кентов Черной совы невольно ойкнул за его плечами, испугавшись не на шутку, как бы Капка по забывчивости не откусила голову Королю. Но та думала о другом. И сев напротив своего вздыхателя, стала расспрашивать его о янтарной комнате, о прочих достопримечательностях города.

Король, молчаливый от природы, внезапно разговорился.

И превзошел всех фартовых города. Он оказался интересным рассказчиком, шутником, знавшим много историй. Он говорил легко, владел и темой, и слушателями. Слова не подбирал, не осекал себя, чтобы невольно не выругаться. Ни одно грязное слово не сорвалось. Все кенты собрались послушать его. А он смотрел лишь на Капку.

— Я думал, что иду на встречу с кентами. И не ожидал увидеть здесь прекрасную фею! Иначе я появился бы здесь достойно вашего присутствия! — склонил перед нею кудрявую голову в почтении.

Задрыга победно оглядела кентов своей малины. Она увидела бледное лицо Паленого, изумленные его глаза. Усмехающегося Шакала, смотревшего на Задрыгу с нескрываемой гордостью и обожанием. Тревожащегося и радостного Глыбу. Подобострастные лица свежаков.

Городские законники предложили Черной сове продолжить знакомство в ресторане, куда они пригласили всех.

Капка не торопилась соглашаться на это предложение. И Король сходил с ума от неведения — пойдет или откажется?

Задрыга мучила своих кентов. Жалеть чужих и вовсе не умела. Она тут же взялась за виски, двумя пальчиками, изобразив усталость. И заговорила слабеющим голосом, что, дескать, она сегодня устала от города и его шума, от толпы на улицах. Она продрогла и хотела бы отдохнуть.

— Но мы будем отдыхать! Даю слово, все сделаю по желанию! Без шума, без музыки! Только не откажи!

Задрыга томно оглянулась на отца. Что решит пахан? Тот еле сдерживал хохот, согласно кивнул головой.

Капка вошла в ресторан вместе со своими и городскими законниками.

Король подозвал администратора зала, коротко переговорил с нею. И вмиг были предложены несколько столов в центре зала. Их тут же сервировали, взяли заказ.

Задрыга насторожилась. Она не любила рестораны, покорную готовность официантов и оркестрантов, яркий, пронизывающий насквозь свет.

Ни шампанское во льду, ни изобилие закусок не снимали напряжения. Капка вся издергалась. А тут еще, так некстати, вспоминались слова Сивуча о том, что горят кенты чаще всего в ресторанах.

Король подозвал официанта, указал на оркестр, заказал песню, сунув в руку официанту — полусотенную.

Медвежатник был спокоен. И предложил тост за законников, налил Капке бокал шампанского.

Та взяла бокал и тут же вспомнила, как действует на нее вино и слова Сивуча:

— Станешь фартовой — не бухай! Не рисуйся по кабакам! Гам — в каждом углу беда!

Задрыга поставила бокал, отказалась от вина, сославшись на недомогание. Не пригубила даже за саму себя, держа в поле зрения фартовых, ресторан и официантов.

К середине попойки их почему-то поприбавилось заметно. Они услужливо порхали вокруг столов законников, щедро наполняли вином и коньяком бокалы, о чем-то перешептывались между собой.

У Задрыги кусок в горло не лез. Она предложила Шакалу вернуться в хазу как можно скорее. Тот, оглядевшись по сторонам, не заметил ничего подозрительного и отмахнулся от просьбы Капки.

Король, захмелев, становился назойливым. Он придвинул свой стул вплотную к Задрыгиному, шептал ей комплименты, восторгался Капкой вслух, пил, набираясь решимости для объяснения в любви.

Задрыге он начал надоедать. Она не терпела назойливое однообразие. И отодвигалась от Короля, от его примитивных ухаживаний.

Капку теперь постоянно злило то, что их стол обслуживают парни, а не женщины, какие смогли бы отвлечь внимание законников от нее.

Задрыгу тяготили обшаривающие взгляды Короля, его потное, раскрасневшееся лицо, мокрые губы. Она еле сдерживала себя, чтобы не нагрубить, не обозвать его, призывала на помощь все свое терпение. Чувствовала, что его остается совсем немного. Чтобы не сорваться, она решила выйти из зала, вдохнуть свежий воздух, и вышла на балкон незаметно, когда Королю приспичило в туалет.

Капка вдохнула морозный воздух, глянула вниз и… Похолодела… Ресторан со всех сторон был окружен милицейскими машинами.

Задрыга тут же вернулась в зал.

— Лягавые! — шепнула она на ухо пахана, указав на балкон. Обойдя кентов, предупредила каждого. Те мигом отрезвели, глянули по сторонам, выбирая путь к бегству.

Король, вернувшийся к столу, не мог узнать Задрыгу. Где томность взглядов? Где неспешный слабый голосок? Где та— очаровательная, хрупкая, как дыхание, фея? Вместо нее — комок нервов, стальная пружина, не желавшая слушать и видеть его.

Задрыга смотрела только на пахана. Она приметила, что официанты собрались у выхода из зала. Внимательно следят за ними.

Шакал первым встал из-за стола. Дал знать малине, что пора отчаливать, выбираться из ловушки, какая, возможно, захлопнется за ними.

Задрыга шла рядом с ним, не оглядываясь. Она чувствовала за плечом дыхание Глыбы, слышала шаги Паленого, свежаков. Они решили не медлить.

Едва Черная сова подошла к двери, на нее со всех сторон кинулись люди в штатском и официанты.

Капка сердцем чувствовала, что так все случится и сбросила с себя маску светской барышни.

В ход пошли кулаки, ножи, ноги, свинчатки, кастеты, «пушки».

Кто-то из законников, вырвавшись из зала — выключил свет.

Крик, грохот, звон «розочек», вопли посетителей и фартовых, топот ног по лестнице, треск ломающихся столов и стульев неслись следом.

— Держи Шакала! — услышала Капка за спиной и увидела громадного мужика, сиганувшего на пахана из темноты лестницы.

Задрыга подскочила мигом. Ударила его по горлу ребром ладони. Скинула вниз, чтоб не мешал законникам уйти.

— Лови Задрыгу!

Капка скакала вниз через три ступени, следом за нею неслась свора официантов.

Девчонка, задрав платье, перескочила вниз через перила, оказалась у выхода. Там ее ждали трое милиционеров. Ухмылялись.

Капка, сделав ложный выпад, бросилась к окну, выбила его и выскочила на улицу. Кто-то бежал следом. У самого уха просвистела пуля. Вот одна скользом задела ногу, Задрыга свернула в темный проулок, нырнула в подворотню дома. Остановилась, переводя дух.

Звуков погони не услышала. Где-то далеко позади воет, надрываясь, милицейская сирена.

Задрыга, почувствовав холод, выглядывает Из подворотни на улицу. По ней, прячась в тени домов, пробирается Глыба. Она тихо крикнула совой. Фартовый кинулся к Капке со всех ног.

— Пахан где?

— Замели! Вместе с Паленым. И свежаков накрыли! — выдавил сквозь зубы.

— Подставили нас лягавым местные падлы! Засветили! Конкуренты вонючие! Ну, погодите, козлы! — скрипнула зубами, сжала кулаки. -

— Нет, Задрыга! Это чекисты! Музейную рыжуху шмонают! Не оставят в покое, пока ее не надыбают.

— С чего взял? — не поверила Капка.

— Своими лопухами слышал, как вякали по рации.

— Что? Мозги посеяли? Кто ж такое с собой в кабак берет?

— На это не рассчитывали. Думают, мы его в хазе притырили. Или попытаются вытянуть из кентов.

— К Лангусту надо! Его лидеры лажанулись. Держали кабак без стремачей! Не вырвет наших, влетит на сход! Это я ему вякну! — пообещала Задрыга. И спросила:

— Ты точно видел, что пахана взяли?

— Браслетки надели и в «воронка» поволокли. Паленого следом.

— Ну, падлы! Поплатятся за все! — заматерилась Задрыга. И сказала:

— Лови тачку, хиляем к Лангусту.

Через десяток минут оба вошли к пахану, поднявшемуся с постели.

Задрыга опередила Глыбу, решив провести разговор сама.

— Подсадили нас твои кенты. Высветили мусорам всю малину! Уж не знаю, сколько с этого они возьмут, но схода тебе — не миновать!

Пахан смотрел на Капку удивленно, ничего не понимая. Когда Глыба объяснил, что произошло, пахан позвал стремачей, велел собрать всех фартовых города как можно скорее. Сам расспрашивал Глыбу о подробностях. Капка дополняла.

Лангуст слушал внимательно, не перебивая.

Крепкого чая налил обоим в стаканы, подвинул. И заговорил жестко:

— Не моих кентов наколка! Верняк! Если бы взбрело им; вас засыпать, не возникли бы в кабак сами — всей кодлой. Хватило б и половины тех, кого назвали. А уж Король на такое — никогда не сфалуется, Его лягавые всего города пасут. Малины с него — дышат. На хрен же, законным, самого Короля засвечивать? Он — один из всех! Самый файный кент! Не будь его с вами, сам бы сомневался! Тут же, без булды! Мои — не лажанулись! И не темните! — глянул на Капку багровея.

— А вот то, что из-за вас мои влипли — это верняк! И никто другой, а сам Король! Без него малины, как законник без башлей! И в том — вы облажались! Но где и на чем, я сам пронюхаю, вы — не расколетесь! Но мне надо доставить Короля и кентов! Такое — не просто! Тюрягу брать иль ментовку — шпане потрафить надо файно!

— Надо глянуть хазу! Стремачат нас менты там? — предлог жил Глыба.

— Зачем? — удивилась Задрыга.

— Забрать надо все оттуда!

— Не дергайся! Себя посеешь! — глянула на фартового хмуро.

— Шпана не сфалуется на холяву кентели подставлять под лягавые маслины, — намекал Лангуст. И добавил:

— Потрафить надо. Иначе не уломать!

— Но там не только наши. Твоих тоже замели немало. Уж если трафить, то пополам! — потребовала Задрыга.

— О чем вы? Пусть сдернут от Ментов. В накладе не приморятся! — встрял Глыба и оглянулся на тихо вошедшего стремача.

— Пахан, всего четверо возникли. Ботают, всех на кабаке сгребли мусора! Пустить кентов?

— Давай их сюда! Сам свали к шпане. Пахана их сюда приволоки. Передай, пусть шустрит ко мне. Дело имею.

Четверо законников вошли к Лангусту, и Капка сразу узнала двоих. Они были в ресторане.

— В ментовку кентов повезли. В пяти «воронках». Лягавые, на своих колесах — по бокам. Чтоб никто не смылся по пути. Особо Шакала пасли. И его малину. Задрыгу всюду дыбают. Вокруг их хазы — засады. Голубятник нарвался. Всех предупредил. Мы хотели Задрыгу там нашмонать. Вякнуть, что ее пасут менты.

— Никуда не высовывайся! Отведем вас на хазу. А когда фартовых снимем из тюряги, тогда потрехаем, где и как вам будет кайфовее! — сдвинул брови Лангуст; глянув на Капку.

Вскоре Задрыгу и Глыбу отвезли на новую хазу — на окраину города — в мрачный, старый особняк к пожилой бабе, растившей троих непоседливых, озорных внуков.

Они были немного моложе Капки. И Задрыга не обратила бы на них внимания, если б не веснушчатый Егор, попросивший курева.

Капка дала пачку сигарет и мальчишка предложил ей поиграть с ним в прятки.

Задрыга, сморщившись, отказалась от предложения. Хотела вернуться в дом. Тогда Егор позвал ее в город.

— Не могу! Нельзя мне туда одной.

— Во, дура! Я ж тебя совсем не туда позвал. А в подземку! Там второй город! Только про него не знают. Одни пацаны! Мы там все ходы насквозь облазили!

Капка сразу оживилась. Выведала, что подземные туннели пробиты немцами еще задолго до войны. И не только туннели. Есть там целые склады всяких непонятных штуковин. Какие-то мастерские. Но пацаны не говорят о них взрослым. Иначе те все испортят и раскроют, раскопают подземный город, где живет много бездомных пацанов, убежавших от алкашей родителей, избивавших ребят до полусмерти ни за что, ни про что.

— И мы от своей бабки туда смываемся на несколько дней, когда «пилить» начинает! — сознался Егор.

Капка спросила его, куда ведут туннели? Дав мальчишке целый блок сигарет, попросила провести под милицию, взяв с него слово, что никому не расскажет о ее просьбе.

Егор пообещал. И тут же повел Задрыгу в подземку.

Капка быстро опустилась в неприметный люк. Скатилась не удержавшись вниз — в темную сырость. Здесь пахло плесенью и городской канализацией.

— А зачем тебе ментовка? — остановился Егор, как вкопанный.

— Надо!

— На что надо? Чего забыла там?

— Корефанов моих взяли! Дошло? Выручить надо.

— Э-э, нет! Я не стану в такое лезть! Мусора потом нам житья не дадут.

— Егор! Падла буду! Если поможешь, я сделаю все, что ты вякнешь?

— А мне «бабки» нужны! — шмыгнул мальчишка носом.

— Дадим!

— Столько, сколь скажу?

— Идет! — согласилась Капка.

Они перелезали через завалы, скользкие, вонючие кучи, через решетки. Проходили по громадным подземным коридорам, настоящим залам, отделанным серой мраморной плиткой, мимо колонн и гнилых столбов, готовых рухнуть в любую секунду.

— Стой! Вот тут! — указал Егор на две бетонные плиты в потолке.

— Откуда знаешь, что это тут? — засомневалась Задрыга. Егор сказал тихо, что когда пацанов забирали в ментовку, их доставали отсюда.

— Но если ты разболтаешь кому, живой отсюда не выйдешь. Завалим выход. И хрен тебя найдут! — пообещал Егор твердо.

— Мне некому вякать! — ответила Задрыга и спросила:

— А как вы своих доставали?

— Сейчас нельзя. Светло еще. Попухнуть можем. Когда стемнеет — покажу.

— А почему ты мне поверил? — поинтересовалась Капка.

— Ты тоже сама. Без матери, без отца, как мы. Своя… И морда не свинячья. Не раскормленная. Худая. Выходит, тоже не жравши живешь. Вот и позвал к нам, чтобы знала, если что, ты — не одна. Мы — с тобой, а нас тут много!

Задрыге как-то сразу теплее стало от слов Егора. Она села рядом, закурила.

— Мать где твоя? — спросил пацан.

— Умерла. Уже давно. Я ее не помню. Мне всего два месяца было.

— А моя — спилась. Отец нас бросил. Она и скатилась. Сразу в бичихи.

— А где отец? — любопытствовала Капка.

— Забыл ему на яйцы звонок повесить. Тогда бы знал. Он от нас скрывается, чтобы алименты не платить. Не объявляется нигде, не пишет. А может, уже умер давно, кто знает? Хотя такие живучи.

Почему?

— Потому что кобели завсегда легко живут. У них забот нет. Кочуют от бабы к бабе. Одним местом только вкалывают. Что им дети? Издержки пьяной ночи! Лишняя морока. Так-то вот… Потому, когда вырасту, ни за что не женюсь!

— А почему? — задело Капку.

— Потому что девки все хорошие. Но станут бабами и сразу — гавно из них получается.

— Откуда знаешь?

— А ты поговори с нашими — подземными! Тогда поверишь. И меня поймешь!

— Деньги тебе зачем нужны? — спросила Капка.

— У нас за неуплату квартиру опечатали. А у меня сестра. Она не может больше с бабкой. Старая ведьма мать со свету сживала. И теперь клянет. Хочу заплатить и вернуться. Самим жить.

— Понятно, — вздохнула Капка.

По каким-то своим приметам Егор определил, что вот-вот начнет темнеть, и они с Капкой смогут провернуть дело.

— А если мои кенты не в этой камере, в другие попасть сможем?

— В любую. Только молча, много не болтай. Влезай мне на спину и через щель послушай. Твои говорят?

Капка сделала, как посоветовал Егор. И услышала голос Короля!

— Не ссы, Шакал, кенты нас снимут отсюда! Падлой буду!

— Мне б знать, где Задрыга? Жива ли она? Я видел, как в нее палили из пушки! — услышала Капка голос пахана так близко, словно — он сидел совсем рядом у плеча.

Задрыга прокричала совой. Шакал заметался по камере, прислушался.

Капка соскочила со спины Егора.

— Как достать кентов?

— А бабки?

— Домой вернемся, дам больше!

— Не темнишь?

— Чтоб я сдохла! Клянусь! — торопила Задрыга. Егор свистнул, сунув в рот два пальца. Изо всех углов и щелей полезли грязные мальчишки и девчонки.

— Давай, пацаны! Вытащим из ментовки кентов этой девки! Она — своя! — указал на Задрыгу.

— А кто кенты?

— За что сгребли их?

— Чем подмажешь нам? — посыпались вопросы.

— Мне она отдаст! — успокоил всех Егор.

— Смотри! Иначе, глаз на жопу натяну! — пообещала Каике замызганная девчонка.

Капка не увидела, откуда эта свора приволокла два лома, и кривоногую ржавую лестницу.

— Давай пацаны! Наляжем! — вставил лом в паз бетонной плиты худой редкозубый Борис.

Орава навалилась кучей, и плита медленно приподнялась. Борис вставил булыжник. Образовалась приличная щель. Задрыга в нетерпении позвала Шакала. Тот сразу смекнул. И через секунду спрыгнул вниз без лестницы. За ним полезли кенты. Все без загвоздки проскочили. И только Король застрял. Не пролезали плечи. Помогли законники. Когда медвежатник ступил на лестницу, та тут же согнулась, поехала, его едва успели поймать.

Мальчишки быстро вытащили булыжник из паза, опустили плиту на место тихо, без пыли.

— Задрыга! Выручила!

— Хиляем скорее! Тут все слышно. Тихо! У кого есть башли? Вытряхивайте! — потребовала сразу.

Законники выгребали из карманов все, что не нашла милиция. Из брючных поясов, подкладов, потайных карманов, из носков, доставали сторублевки.

— Вот это да! Мы ж теперь, как паны жрать будем! И чинари не станем выбирать из урн! — радовались пацаны.

— Егорка! Хиляй со мной! С тобой отдельно отбашляюсь! — позвала Задрыга мальчишку. И попросила:

— Выведи нас отсюда поскорее!

— А вон люк! Откроете — и враз в центре окажетесь!

— Не спеши, Капка! Окраиной лучше, — придержал пахан, все еще не веря в то, что удалось сбежать из милиции, всего за полчаса до отправки в тюрьму.

Он оглянулся на мальчишку. Лица не увидел. Но подозвал и сказал тихо:

— Ты нужен нам. Хиляй впереди. Покажи тропинку. Дело к тебе будет! Клевое! И коль потрафишь, долго будешь дышать порхато.

Егор вывел фартовых к бабкиному особняку. Оттуда законники уходили по одному, по двое — тихими закоулками, не оглядываясь.

Глыба, увидев кентов и пахана, понял, почему так долго не было Капки.

Из местных кентов лишь двое не торопились покидать Черную сову. Король, какой считал себя неоплатным должником Капки, и пахан городской малины.

Шакал в это время разговаривал с Егором. Он видел, как Задрыга, вытряхнув Глыбу, дала мальчишке пачку четвертных. Пацан даже взвизгнул от восторга. И охотно подошел к Шакалу.

Они недолго поговорили. Егорка после этого разговора исчез на всю ночь. Вернулся под утро. Усталый, довольный. Отдал пахану небольшой чемодан с шифровым замком. Все остальное он вместе с пацанами надежно спрятал в нескончаемых лабиринтах подземки. То место он указал Задрыге, подсказал, как легче и быстрее достать спрятанное. А своей ораве приказал забыть навсегда об этой ночи.

От Шакала он получил обещанное. И в тот же день вернулся с сестрой в свою квартиру.

Задрыга, едва городские кенты разошлись от особняка, попросила пахана снять особняк в глухом месте. Чтоб туда никто не мог прийти незаметно.

— А как же я найду тебя, моя фея? — подал голос Король.

— Слушай, кент, отвали от нее! Не нарывайся! Кончай флирт, завязывай шашни и не заводи меня! — подошел к нему Паленый, загородив собою Задрыгу.

— Я должник! Я потрафлю!

— Сваливай, Король! Эта мамзель не про твою честь! — прорезалась ревность у Мишки. Шакал, услышав, не стал вмешиваться.

— Капитолина! — позвал Король. И спросил напрямик:

— А ты, что скажешь?

Задрыга сделала изящный реверанс и тонким голоском прощебетала:

— Спокойной ночи, Король!

Капка услышала звук воздушного поцелуя, посланного медвежатником, и обрывок брани, брошенной Мишкой.

Девчонка ликовала…

Шакал, глянув на дочь, спрятал смех в жесткую ладонь. Он понял все и не стал обрывать Капку. Ведь и самого когда-то не обошла весна, жаль, что она была слишком короткой.

Пахан весь следующий день подыскивал малине подходящую хазу. И нашел. На улице Гоголя. Снял два особняка. Неподалеку друг от друга.

Выбрал эту улицу не случайно. Движение машин по ней было перекрыто из-за ремонта дороги. А все подходы к особнякам просматривались издалека.

Ночью эта окраинная часть города не освещалась. Пройти сюда мог лишь тот, кто жил здесь, знал в лицо каждую канаву, открытый люк, всякую трубу, торчавшую из земли, яму— переполненную грязью и стоками из городской канализации.

Чтобы выбраться отсюда не измазавшись по уши, надо было перейти на улицу Пушкина. Не менее горбатую и неухоженную. Пройдя вдоль заборов с километр, спуститься вниз по лестнице на городскую магистраль, где без всяких препятствий шли машины.

Но в этом квартале они не появлялись уже давно.

Плохие дороги были не последним минусом этого района. Здесь, разбежавшись друг от друга на полкилометра, стояли только частные дома, владельцы которых держали для охраны своры злющих собак, не спускавших настороженных глаз с каждого прохожего. Ночами они собирались в огромную свору. И тогда, не только пройти, появиться чужим было опасно.

Собачий хор поднимал на ноги всех жителей. Нередко псы загоняли свою жертву в люк или кювет. И держали там несчастного до прихода хозяев.

Пройти сюда незаметно — не было возможности. И только законник мог оценить пути к бегству. Минуя собак и местных жителей.

Задами, прямиком через огороды. Вниз к озеру. Там рукой подать до магистрали. Но для этого надо было иметь ключ от ворот и внутренней калитки, какие сразу получили кенты. И в первый же вечер собрались вместе, позвав Лангуста и некоторых законников города на разборку.

Черная сова решила выяснить, почему случился прокол в ресторане? И не пора ли виновного выкинуть из закона?

Лангуст неохотно принял предложение о встрече. Но отказаться не мог. Знал, иначе Шакал вытащит его на сход. И так вывернет, что не только из закона, из родной шкуры вытряхнут паханы.

Законники тоже пришли. Пятеро. И лишь Король примчался сломя голову. Остальные понимали, для чего позвала их Черная сова и появились хмурыми, злыми. Догадывались: не водку жрать позвали…

Шакал поставил на стрему кентов. И, войдя в мрачный, громадный зал, где собрались законники, начал сразу:

— Зачем позвали нас в кабак? — стрельнул глазами в пахана законников. Тот сразу понял.

— Не подставляли твою малину, Шакал! Век свободы не видать! — клялся истово.

— Тогда почему стремачей не было? — бледнели губы Шакала.

— Стояли стремачи. Трое. Все проверенные в делах!

— Голубятники, что ли? Где ж они приморились, когда возникли мусора? Почему не вякнули?

— Сняли их! Официанты паскуды! По одному убрали!

— Что ж за стрема, какую фраера убирают? Кого поставил? Шмар или барух? Вы звали! Вы — в ответе! Где те стремачи? — хрустнули кулаки пахана.

— Не голубятники и не барухи! Налетчики! Из шпановской малины!

— Почему не стопорилы, не мокрушники? Почему только трое? Иль башлей не хватило потрафить шпане? Тогда на хрен звали?

— Башли имеем. Не доперли, что пронюхают лягаши!

— Но кто-то высветил нас! — не отступал пахан Черной совы.

— Не мои! Это верняк!

— Значит, шпана! — оглянулся Шакал на Лангуста.

— В тот день она о вас ни сном, ни духом…, — ответил тот, не сморгнув.

— Лады! Но как стряслось, что стрема проморгала? Их в один миг не могли убрать! Почему остальные не вякнули?

— Выход из зала стремачили официанты. Отрезали ход кентам и дубасили стремачей кодлой. Те и теперь хворают, на катушки не поднимаются.

— Почему только трое было?

— Раньше двоих хватало!

— Мы засыпались из-за вас! И мало того, наша кентуха не только нас, но и ваших сняла из лягашки!

— Ботай, сколько обязаны? — встрял Лангуст.

Услышав сумму, головой закрутил. Но полез за пазуху, выложил требуемое, обругав взглядом законников.

— Это как же получается, что уличные пацаны секут про подземку, а фартовые про нее не доперли? — спросила Капка, не придав значения бриллиантовому колье, какое перед разборкой подарил ей при всех Король.

— Про туннели доходили слухи и до нас. Но мы туда не суемся. Там наша зелень зреет. Там ее владения. Она с них свой положняк имеет. Нельзя отнимать последнее у тех, с кем завтра фартовать. Рисково это! Чуть кого из них забираем в малину, он в подземку — ни шагу. Пришибут враз. Такой закон. У всех свои границы. Их — не переступаем! Пятеро наших там ожмурились. И попробуй — нашмонай виновного. Их в туннелях — тыщи! Но чужаков враз чуют! Даже шпана туда не суется! Менты ссут возникать неподалеку. Их там много замокрили.

— Ну и кенты! Зелень с вами разборки проводит! — рассмеялась Капка.

— Тебе пофартило! За свою признали. Да и то сорвали навар…

— За дело все башляют! — обрубила Капка резко.

— Не дело зелень распускать! Да еще и ссать ее! А коли припрет в подземке примориться?

— За башли, может, сфалуешь, — развел руками пахан городских фартовых и добавил:

— Зато в городе зелень не промышляет. А прижимать ее там — себе накладно. Сдышались на неписаных условиях. Всяк — король на своей территории. Там, по сути, своя малина. Готовые законники канают.

— И вам туда хода нет! — рассмеялась Задрыга, вспомнив, что рассказал Егор ей в подземке, пока ждал ночи.

— Про туннели под городом всякие слухи ползли. Я тогда еще совсем молокососом был. И все прислушивался к легендам, вроде как еще до войны, немцы построили под городом заводы, где делали свои подводные лодки. И не только это, а и танки. Так было удобно им. Потому что с неба не видно ничего. И самолеты не могли разбомбить. А территория была засекречена. Вначале — небольшая. С годами — росла, уходила под город, под жилые дома, какие в войну из-за детей не бомбят. Вот так и построили второй город. Люди, кто под землей не работал, ничего про это не знали. А кто знал — молчал. Немцы, а друг другу не верили. Сверху глянь! Обычный город. Никаких загадок! Зато внизу чего только нет! Там два таких Кенигсберга поместилось бы! А почему его было трудно взять? Из-за подземных заводов! Наверху берут фрица в плен, а он два шага в сторону! Сиганул в люк — и будь здоров. Опять — в ружье. И уже готовый снайпер.

— А все ж их выбили из туннели! Значит, прорвались! — спросила Капка Егора.

— Накось, выкуси! — свернул грязную фигу мальчишка. И продолжил;

— Прорваться вниз им не обломилось. Просто в туннели пустили газ. Самый что ни на есть отравный! От него не только немцы, крысы дохли, какие не успевали выскочить наружу.

— Сколько ж газа нужно было? — огляделась Капка.

— Не так уж много, как ты думаешь. И еще — городскую канализацию, сточные воды пустили. Потому что много газа пускать опасно себе. Испортили немцам жратву и оборудование. Но и сами не сумели попользоваться. Немцы, кто умер, кто сдался, кто в Германию утек. Тоже по подземке. А когда первые жители стали в домах заселяться — много от газов поумирало.

— Брешешь ты все! — не поверила Задрыга.

— И не брешу! Я тебе покажу даже док, из которого подлодки сразу в море уходили. Даже стапеля живы. А станков — прорва! Ржавые, конечно, но стоят пока! И мы еще не все тоннели знаем. Много их завалили, иные сами рухнули, другие — взорвали, засыпали до верху. У немцев тупиков не было. Все пути вели куда-то. Теперь того нет. Куда ни сунься — завал, либо яма. А может, тут эта янтарная комната спрятана под землей. Но не сыщешь. Никто не скажет, не знают, нет плана. А немцам невыгодно ее отдавать. Будут веками ждать, когда город опять ихним станет. Они живо свое откопают.

— А ты ее искал?

— Уже сколько лет! Без толку все! Не я один! Вся кодла шмонает! Как сказку! Одну на всех!

— А как ты попал в подземку?

— Я — самый первый ее надыбал! Вишь, бабкин дом! Совсем рядом стоит. Там подвал. Агромадный! Под весь особняк выкопан! Меня бабка турнула картохи набрать. Я и поперся. Тут как назло свет отключили. Бабка свечку дала. Я ее зажег. Глядь, пламя вбок тянет. Как в пустоту. Я картоху набрал и решил проверить, показалось мне иль верно, что за нашим домом что-то есть? Отковырял ломиком плиту и в подземке оказался. Поначалу перетрухал. Жутко стало. Один. А там темно, скользко. Тогда я недолго пробыл. Зато потом, когда корефаны появились, все облазили. Каждый угол, где можно пролезть.

— Небось, в магазинах шмонаете?

— Нет! Все, что наверху — не наше! Там можно схлопотать по ушам. Нам свое бы удержать. От всяких ментов.

— Они тоже сюда возникали?

— Раньше было. Рыпались. Да мы им хотелки поотбивали напрочь! Нынче спокойно дышим! — хвалился пацан.

Капка, прощаясь с мальчишкой, договорилась, что если ее прижмет наверху милиция, она слиняет в подземку переждать шухер.

Задрыга отвлеклась от разборки, уйдя в воспоминания. А кенты теперь пытались выяснить, кто же их заложил лягавым?

— Пять кабаков! Если бы нас шмонали, то почему не замели на второй день, когда мы в «Янтаре» гудели всей малиной? И в другие дни там бухали! Подзалетели с вами! Так что ваши законники подставили! У себя дыбайте стукача! — не сдержался Глыба.

— У нас сук нет!

— А кто заложил? Мы? Сами себя?

— Так и нас подчистую сгребли! — вмешался в разговор Король.

— Но у кого-то хвост в гавне! Не все сюда возникли на честную разборку. Семерых звали! Двоих нету! — заронил Шакал сомнение в души городских фартовых.

Те переглянулись. Нахмурились. Сделали зарубку на память.

— Лады, Шакал! Их тряхнем! Расколем, ссучились иль нет — допрем шустро. «Хвост» повесим на пятки. Докопаемся, — пообещали кенты.

— Так вот, законники! За подлянку эту дарма не спущу! И за нее — запрет вам от меня рисоваться в порту. Мы его у вас забираем! — сказал Шакал твердо. Городские фартовые вскипели.

— Как так? У нас навары снимать? Самые порхатые? А нам как дышать, на цейтнот, жевалки на шконку?

— Вот вам! — отмерил по плечо Касатка. И спор готов был вылиться в жаркую трамбовку, если бы не хитрый Лангуст, прервавший всех.

— Чего вы взъерепенились? Шакал хочет получить порт, за то что Черную сову застучали? Так, пахан?

— Верняк! — подтвердил Шакал.

— Но, едва вы сыщете виновного, а он может оказаться не из вашей малины, Шакал в этом случае возвращает порт и никогда больше не возникает там! Если сука завелся средь вас, считайте, дешево отделались, и не видать вам порт, как собственную задницу! Доперли все? Это — по фартовому! И не хрен здесь кулаки дрочить! Лажовка на холяву никому не сходила. А того, кто наколку дал, навел на кабак, кто бы тот ни был, вытащить на большую разборку! Это — мое слово! — закончил Лангуст.

Король все это время не сводил глаз с Задрыги. Он почти не слушал кентов. Они перестали быть интересными, нужными. Медвежатник впервые потерял голову от любви. И, как большой и капризный ребенок, какому всегда все позволялось, теперь страдал от Задрыгиной недоступности.

Правда, она приняла изящное колье с бриллиантами. Позволила надеть его себе на шею. Такой подарок мог умилостивить и королеву. Но не Задрыгу. Она спокойно взяла из рук Короля букет красных роз — бессловесное объяснение в любви, прикинулась наивной, не знающей символов. И громадную коробку конфет, самых лучших. Их она лениво жевала всю разборку. Но при этом не подарила Королю ни одного ласкового взгляда.

Паленый радовался, внимательно следил за Королем и Капкой. Подмечал всякую мелочь. Но… Ему показалось, что Задрыга бросает украдкой взгляды на него.

Когда разборка кончилась и кенты обговорили все, Паленый повернулся к Капке, чтобы спросить ее, сумеет ли она найти Егора, если малине понадобится подземелье? Но Задрыга уже жеманничала с королем. Она благодарила его за все подарки. Лепетала, что они ей очень дороги. И даже чмокнула его в щеку за колье.

Король обалдело распустил в улыбке губы. Казалось, с них вот-вот слюни потекут. Он измусолил Капкины руки поцелуями. И обещал радовать фею почаще.

Капка строила глазки, вздыхала, как совсем взрослая шмара. Хохотала от комплиментов и даже вышла проводить Короля в коридор, откуда вскоре послышался ее еще полудетский смех.

Паленого трясло, как в лихорадке. Он решил никогда не разговаривать с Задрыгой. А та, вернувшись, даже не посмотрела на Мишку.

Крутилась, пела, изображая из себя влюбленную. Она даже целовала колье и не сняла его с шеи на ночь.

Паленый потерял сон и покой. А Задрыга распускалась цветком прямо на глазах у всех, превратилась из репейника в розу.

Мишка и сам не знал, что случилось с ним. Он не был уверен в своей любви к Капке. Зная Задрыгу с детства, мальчишкой изучил гнусный, коварный характер девчонки. Понимал ее со взгляда. Заранее предугадывал последствия каждой проделки. Он не терпел ее. Она была не в его вкусе.

Паленому были по душе ласковые, улыбчивые, веселые бабы, далекие от фартовых дел, предпочитающие легкую жизнь, относившиеся к мужикам как в увлечению, без претензий и привязанностей к плотской близости и просто, без гарантий на будущее, не пытавшихся привязать к себе ни постелью, ни клятвами, не бравших с него обещаний на верность.

За свои ночные похождения он платил, как все. Не привязываясь сердцем ни к одной из тех, с кем довелось провести ночь.

Первый раз он познал женщину в неполных пятнадцать лет. Она была на три года старше. Имела опыт, знала толк в короткой любви и сделала мальчишку мужчиной. После нее многих знавал Паленый. Были ль они лучше или хуже — не всегда помнил. Вваливался к ним зачастую по пьянке. А потому уходил утром с опустошенным телом и душой, не помня ни имени, ни внешности очередной подружки.

Он не дарил им ничего. Даже цветов. Он платил за утеху дешевым вином и червонцем, какой оставлял на столе. Порою уходил не прощаясь. Забывал. Ему все сходило с рук. Шмары беспечно принимали Паленого. Он был не хуже и не лучше других. С ним они отводили душу. Он не обижал и не высмеивал ни одну, понимая, что ее молодость скоротечна, а в жизни ни одна из шмар не видит особых радостей.

Пройдет молодость, перестанут посещать кенты, наступит отрезвление. Но где оно застанет бабу? На морозе — в сугробе, около пивбара? Либо в вендиспансере? Или в больнице — с криминальным абортом? Редко какой повезло — остановилась вовремя. Бросила пить, выйдя замуж за вдовца. Зажила семьей, тихо и неприметно. Радуясь, что никто ночью не вломится, не влезет в постель. И на завтра у нее будет свой кусок хлеба, купленный мужем, а не хахалем.

Такие шмары очень дорожат запоздалым счастьем. И, заимев мужа, навсегда забывают прошлое, стыдятся даже воспоминаний о нем. Но как редко такое случается. Бывших шмар опасаются брать в жены, хозяйками в дома. Им боятся верить за легкомысленное прошлое, за ошибки молодости. Да и они — не из доверчивых. Повидав всяких — не верят, что их не предадут, не оставят в очередной раз, выбросив на панель вместе с затаенной мечтой и надеждой.

Мишка, как и все фартовые, никогда не думал о будущем, о семье. Да и что может загадывать законник, чья жизнь всегда зависит от случайностей? Сегодня он богач. В карманах — пачки денег. Шикует по кабакам и шмарам. А завтра поймала его милиция. И сел на баланду. На много лет. В холодной зоне проходят годы. Стареет фартовый, хиреет здоровье. А выйдет на волю — и снова за прежнее. Иной через месяц попадает за решетку вновь. Другой — через годы. Но каждый законник проводит в неволе немало. И все ж… От своей фортуны редко кто отрекся. Лишь те, кого в дальняках скрутил недуг на весь остаток жизни. Лишив возможности фартовать, отнял нужность малине.

Паленый знал, его будущее — не лучше, чем у других. Понимал, фартовые не потерпят нарушения закона — не позволят никому обзавестись семьей. Да и сам бы не рискнул, понимая, что ни одна не согласится ждать годами, жить всю жизнь в страхе.

Но в последнее время Мишка перестал понимать самого себя. И зачастую злился. Ну с чего это он начал ограждать Задрыгу от Короля? Флиртует она с ним, ну и пусть! Так нет! От злобы в глазах пузырило. Он признавал, когда девки смотрят только на него. А уж сам — какую выберет! Тут же — полное безразличие к Паленому. Задрыга перестала его замечать. Это задевало самолюбие.

Ведь совсем недавно Капка дышала им. Есть без него не садилась, не ложилась спать, пока он не вернется. Она вспыхивала при каждом его взгляде. Она всегда старалась привлечь к себе его внимание. А тут вдруг… Все с ног на голову. Девчонка изменилась в один день. И Паленый понял, что прежние ее знаки внимания льстили его самолюбию. Он увереннее держался в малине, зная, что не безразличен дочери пахана, которую мог держать накоротке одной, ничего не стоящей, улыбкой или словом. Он был уверен,! Капка за него бросится в огонь и воду. Но это было прежде. Теперь Задрыгу не узнать.

От прежней осталась лишь кликуха. Девчонка не только перестала замечать, а и почти не разговаривала с Мишкой. И у него взыграло чувство собственника. Униженное, оплеванное при всех. Он не привык, чтобы его забывали и не замечали. Не признавал этого права за бабьим родом. Считая, что только он вправе забывать и покидать, высмеивать Задрыгу перед малиной. Он считал ее своею невоспользованной собственностью, какой нужно время, чтобы подрасти и оформиться. Вылезти из облезлого чертенка, хотя бы в бабу. Пусть и страхолюдную. Может, когда-нибудь, по бухой, осчастливил бы ее. Но… Она не стала ждать и ускользала из-под носа. А Паленый, как и все фартовые, не привык терять. Его бесила такая перспектива, и Мишка уже не мог контролировать себя.

Задрыга это видела и чувствовала особо остро. И наслаждалась этой игрой, причиняла Паленому настоящую боль.

Она уже не вскакивала с постели, как раньше. Не появлялась перед законниками в пижаме, взлохмаченная и неумытая. Капка теперь выходила из спальни павой. Вся в локонах. Умытая, подкрашенная в меру. Нарядно одетая. Садилась за стол не дерись на стуле, а чинно, спокойно, с достоинством. Не гремела ложкой и вилкой, не шмыгала носом. Не материлась без повода. Не влезала в разговоры фартовых. Она слушала вполуха. И, казалось, думала о своем, мечтательно уставившись куда-нибудь в одну точку.

Теперь никто в малине не обзывал ее безобразной мартышкой, заразой или гнилым выблевком последнего бухарика. Капка лишь снисходительно усмехнулась бы. И не поверила б в такие слова.

Теперь законники не орали на нее. Она редко давала повод к тому, резко изменив тактику. Даже пахан Черной совы перестал узнавать дочь. И если поначалу считал перемену в ней временной прихотью, детским капризом, теперь свыкался с новой Кап- кой, повзрослевшей в одну ночь.

Задрыга в малине обожала только Глыбу. С ним она подолгу секретничала в своей комнате, с ним появлялась в городе, слушала его рассказы. Вместе с Глыбой ходила в дела и не без успеха.

С ним вдвоем ограбила кассу морского порта, забрав все деньги, предназначенные на зарплату. Тихо и без крови сработали, управившись за полчаса. Они даже не предупредили, что идут на дело. Вернулись с двумя миллионами. Без «хвоста» и погони. Сумели управиться за перерыв, не насторожив ни уборщиц, ни вахтеров. Слухи о происшедшем поползли по городу лишь на следующий день.

Горожане удивлялись, как произошло, что воры прошли незамеченными на территорию порта. Ничего не сломали, не испортили, не оставив никаких следов, унесли кучу денег, и никто их не увидел.

— Значит, свои — портовые — поработали! Кто б чужой так сумел? Своих с собаками проверяют. Чужим там нос не сунуть. Значит, охрана замешана и кассир. Вор обязательно следы оставит, — рассуждали дотошные горожане, с недоверием поглядывая друг на друга.

Если б знали они, как была обворована на самом деле касса морпорта, долго удивлялись бы гениальной простоте уникального случая и незащищенности порта от повторения случившегося.

Территория порта, как впрочем и повсюду, охранялась лишь с фасада. Там, у центральных ворот и входа во двор, бессменно дежурил наряд милиции, а в самом здании — вахтеры на входе.

Так было всегда, все годы. И никто не думал, что в здание управления можно проникнуть совсем иначе, даже среди белого дня.

Никто не придавал значения тому, что портовый магазин примыкал вплотную к забору, отгородившему двор от магазина. И торопливые управленцы наделали в заборе множество лазеек — дыр и через них сновали на перерыв и обратно, сокращая путь домой, оставаясь незамеченными охраной.

Подходили к зданию не через центральный ход, а через кочегарку, находившуюся на первом этаже здания, топившуюся лишь ночами.

Дверь из котельной выходила в коридор, напротив кассы.

Глыба, помимо «перьев» и «пушки», прекрасно владел «фомкой» и без труда открыл ее. Кассирша, готовившаяся после обеда выдать зарплату, даже не спрятала ключи от сейфа понадежнее. Оставила их в верхнем ящике стола. Глыба даже не касался сейфа «фомкой». Лишь перчатки надел, чтобы следов не оставить. Выгрузил деньги в два саквояжа и вместе с Капкой, через десяток минут, выбрались на центральную магистраль.

Пройдя по проезжей части сотню метров, остановили такси и вскоре были далеко от морпорта, совсем на другом конце города.

Конечно, Лангуст и законники, узнав о случившемся, вмиг догадались, кто обставил их и увел навар из-под носа.

Было вдвойне обидно еще и потому, что милиция, ничего не зная, стала хватать и трясти своих, местных воров. А те, не зная ничего, костерили всех и вся. Особо Лангуста, какой не сумел вовремя предупредить всех законников о том, что отдал морпорт на время Черной сове. Никто не ждал от нее такой дерзкой прыти.

Тут даже бывалые удивились, услышав в милиции, что обкрадена касса морпорта белым днем, во время перерыва.

Провернуть это дело с таким блеском было бы в честь любой малине. Но отвечать за чужие грехи, без малейшей выгоды и даже намека на него — было западло. Хотя и высвечивать Черную сову запрещалось фартовым законом настрого.

Милиция города искала пахана городских законников и Короля, какого, конечно, брали в дело. Но его «фомка» осталась невостребованной.

— Кто ж, как не свои ворюги пронюхали все ходы и выходы? Подсмотрели и облазили заранее каждую щель? — заговорили в милиции и порту.

Следователи милиции не щадили ради дела ни кулаков, ни горла. Они вытаскивали из камер то одного, то другого фартового. Но те молчали. Говорить с милицией им запрещал закон.

Ни подсадная утка, ни прослушивание камер, ни угрозы — сунуть «под вышку», не давали результатов.

За неделю следствие не продвинулось ни на шаг. Кроме отборного мата, откровенных насмешек, ничего не услышали от фартовых, какие и сами не без оснований жгуче завидовали удаче Черной совы.

Ни пахана малины, ни Короля не удавалось взять милиции. Никто в уголовном розыске не подозревал в случившемся Черную сову, какую разыскивали по всей области чекисты.

В портовый магазин приходили жители всего города. Он снабжался лучше других. Здесь редко случались большие очереди. Но он стоял не на виду. И узнать о нем посторонним, приезжим людям было не просто. Особо о лазейках.

Местные воры в этом магазине никогда не появлялись. Их слишком хорошо знали продавцы по прежним временам. И, заметь они фартовых, тут же сообщили бы милиции и вахте. Все это высчитало следствие гораздо позже, когда дело было передано в прокуратуру города.

Не прошел милиции бесследно и побег фартовых из следственного изолятора. Никто из оперативников не знал, как и куда исчезли из камеры фартовые. Проверили все решетки на окнах. Целы! Двери не разбиты. Охрана жива и ничего не услышала.

За глухоту и слепоту уволили с работы и начальника милиции и дежурного по оперчасти. Но так и не додумались, как могли ускользнуть законники, не нарушив ни окон, ни дверей камеры.

— Черти они, что ли? Сквозь стены проскакивать научились? Уж и ума не приложу, как смылись от нас? — удивлялся начальник милиции, передавая дела новому.

— С охраной снюхались! Да те не колятся! В дураков играют! Ну как, скажи мне, могут исчезнуть столько паскудников — незаметно? Значит, выпили во время дежурства с оперативниками! И не слышали, как те сбежали! — говорил новый.

— Ну, а как открыли камеру? Сами охранники им ключи отдали? Не может быть! Это исключено! Не первый день людей знаю! — вступался прежний.

— Но не испарились они?

— Ты меня не убеждай! Моя песня спета. Сам смотри. Не по два охранника, по три ставь, чтоб меж собой договориться не смогли, — советовал новому прежний начальник, лишившийся, помимо работы звания и льготной пенсии, выплат за долгие годы работы в органах.

Прошло всего десять дней, и фартовых снова забрали в милицию. Уже без Черной совы, без Короля и пахана. Да и на воле оставалось еще с пяток законников. Тех, кого взяли, поместили не в прежнюю камеру, а в подвал. Громадный, холодный, изолированный от всего мира глухими, толстыми стенами, залитыми бетоном насмерть.

— Оттуда не просочатся! Насмерть заморю, покуда не расколются, как обворовали кассу и как сбежали отсюда целой кодлой? Живьем не выпущу! — Грозил новый начальник. Но ни он, ни опера ничего не добились от воров.

Никому и в голову не приходило, что под зданием милиции есть пустоты, целые подземные коридоры, свое государство, способное укрыть в утробе не только жалкую горсть воров, а всех горожан с детьми и стариками.

Но не все дома имели под собой подземку. Не всех и не каждого мокла достать подземная, отчаянная орава. Вот так и этот подвал милиции был недоступен для нее, потому что находился далеко от подземки, был хорошо забетонирован. И фартовые не могли исчезнуть отсюда.

Новый начальник милиции, помня печальный урок прежнего, заменил почти весь личный состав. И нередко среди ночи приезжал проверить, как идет дежурство в горотделе.

Тем временем фартовых перевезли в тюрьму, и следствием занялась прокуратура. Велось оно теперь без криков и угроз, без мордобоя и унижений. Фартовым по закону дозволялось говорить со следователем прокуратуры, и законники отвергли сразу свою причастность к случившемуся в морпорту.

О том, как удалось уйти из милиции, никто не признался, отказались отвечать. Либо несли небылицы такие, в какие не поверил бы и новичок.

Следователь, какому поручили это дело, имел большой опыт. И хорошо знал фартовых.

Между тем Лангуст тоже знал, чем дольше держат законников под стражей, тем сложнее их положение, тем больше узнают следователи о фартовых: Но главное, чем меньше законников на воле, тем скуднее навары. А значит, пустеют карманы самого Лангуста. Значит, надо что-то предпринимать. И вызвав через шестерок пахана шпановской малины, уламывал его взяться за дело — вытащить из тюрьмы хотя бы половину законников. Тот долго упрямился, торговался. Но потом согласился нехотя. Лишь через неделю, вместе с блатарями, отбили у охраны десяток фартовых, напав на машину, увозившую законников с допроса Всех их пришлось брать на грев, устраивать им новые хазы.

Законники города решили узнать, кто заложил Черную сову в кабаке? Кто настучал на нее в милицию? Чекистам? Кто подвей; фартовых города, опорочив перед Шакалом и его кентами?

Конечно, прежде всего хотели вернуть под свою лапу морпорт. Ради этого заявились к Лангусту на совет.

Тот не удивился, знал, фартовые долго не кентуются с чужими малинами. И постараются избавиться от Черной совы любыми путями. Да и кто захочет отдавать свои навары в чужие руки ни за что ни про что? Маэстро прислал? Но Калининград не Москва и не Питер, не курортная — блатная Одесса, не Ростов. Тут не разгуляешься. Каждый приметен! И лишних башлей у городских фартовых не водилось.

— Шевели рогами, Лангуст! Пора от Шакала продохнуть! Сделай, чтоб свалил он со своей шоблой от нас!

— Ты не одну малину выпихнул!

— Поднатужься! У тебя кентель большой! — просили фартовые.

— Надо разнюхать, кто заложил чекистам кабак? А просто так Шакала не выдавить! Тертый потрох, ушлый хмырь, такого голыми клешнями не возьмешь, — начал Лангуст издалека и спросил:

— Не выведывал ли кто-нибудь из чужаков у вас про Черную сову? Где она канает?

Фартовые переглянулись, пожимая плечами.

— Чекисты Шакала дыбают не на холяву. Клянусь мамой, хвост у него длинный! Видно, издалека они за ним хиляют. Что- то отмочил и оставил за спиной должок, какой ему не простился. Вот за него и подцепили сову на петлю. Указали, где приморилась. Чекистам много примет знать не надо.

— Ну, у меня спрашивали про Шакала. Опять же свои — законники. Шмонали, чтоб дело довел. Я им показал, где хаза, — сознался один из кентов.

— Ладно! Это не то! Я знаю, зачем его звали! Через своих попробую расколоть кого надо, кто заложил кабак? — криво усмехнулся Лангуст.

А уже на следующий день услышал о краже из ювелирного. И снова — не свои. Опять Черная сова… Это уже выходило за все рамки. Ювелирный Шакалу никто не отдавал даже на время. Но тот глазом не сморгнул, выслушав упрек и ответил, мол, Лангуст сам виноват. Уже неделю тянет резину с обговоренным положняком. А клялся вовремя раскошеливаться. Каждый месяц! Не потрафил, Черная сова сама себя обеспечила! Взяла неустойку. В другой раз память не посеет.

Лангуст тогда побагровел. Он хотел сделать это при своих законниках, но не дождался. Понял, не только на день, на часы не может оставлять в Калининграде Черную сову. И, указав пахану на стул напротив, рявкнул зло:

— Тогда давай начистоту!

— Валяй! — ухмылялся Шакал, расположившись, словно в своей хазе.

— Что ж заткнулся про багажник, где музейную рыжуху спер? Почему не раскололся про чекистов, какие у тебя «на хвосте» сюда возникли? И вместе с вами моих замели? Почему не раскололся, что с мокрыми делами возник и угробил в лесу несколько чекистов? Иль ты посеял, что законники в политику не суют свои шнобели? Тебе мало ментов? Так лягавые — перхоть в сравнении! И если б знал, кто за твоим кентелем охотится, не дал бы примориться в городе! Мы — воры! Но не бандиты! Секи про то, Шакал! Закон один для всех! И я Медведю пошлю свое! За тебя! Все выложу как было! Сколько кентов из-за тебя влипли! — кипел Лангуст.

— Кого в кабаке взяли, мои сняли из ментовки! Чего базаришь? — пытался остановить Лангуста Шакал. Но тот уже не мог остановиться:

— Хиляйте отсюда нынче! Чтоб вони вашей не было! Драть с меня за свою лажовку! Да я на сход тебя вытащу! Пусть паханы тебе врубят, чтоб не проссывал кентель! Приволок малину — одних мокрушников! Да за одного чекиста тебе до погоста гавно хавать! Но давись им сам!

— Заткнись, Лангуст! Медведь и впрямь не знал тебя! Ты, заруби себе, я не забываю базланья! И тебе его на холяву не спущу! Если мы вздумаем линять, то не по твоему слову, а по своему желанью. Ты мне не указ! Допер?

— Но врубись и ты, от нынешнего дня я за своих кентов не поручусь! И сдерживать их не стану! — предупредил Лангуст.

— О чем базар? — внезапно появилась в комнате Задрыга. И, оглядев паханов, напомнила:

— Тот не пахан, кто не сумел убедить законника в правоте. А уж вы меж собой базлать вовсе не должны!

— А я при чем? — пожал плечами Шакал.

— Вот это ни хрена себе! Облажался на весь свет и ни при чем?

— В чем лажанулся пахан? Я слышала ваш спор. Тебе не только мы, свои фартовые не все вякают. Обломись тебе иль им та рыжуха, не стали б смотреть — чья она? Музейная иль приисковая? Мы — законники! Берем, что дарит фортуна и стреляем в тех, кто мокрит нас. В темноте погон не видно.

— Но вы знали, куда везут рыжуху!

— И что с того? Иль банковская рыжуха дешевле? Чего ж твои кенты ее тырят? Иль там чекисты не садились вам на кентели? Иль не трехали, что воруете у государства? Иль тряся ювелирки ты не секешь, что можешь схлопотать «вышку»? С чего теперь праведником заделался? Ссышь чекистов, отваливай от закона! Фартового! Не надо нас учить дышать! Каждое дело можно прицепить к политике. Но нам она до фени! Вот у тебя статуэтка! Она не из лавки антиквара! Музейная! Поди, тогда еще чекистов не было! А слямзена недавно. А может, подарена? Честнягами? — ; прищурилась Задрыга и предупредила:

— У вас в городе один медвежатник? Король! Так вот смотри! Увезем его!

— Что? Короля сманивать? — пересохло горло Лангуста.

— Зачем так примитивно? Он сам изъявит желание! И мы соизволим согласиться! — сложила Капка губы в капризный бантик.

— Не может быть! Не верю!

— А зря! — рассмеялась Капка нежным колокольчиком.

— Задрыга! Падла! Не заводи его! Ну зачем он тебе? Ты же фартовая! Он доверчивый, как пацан. Ты угробишь его, подставишь, как только надоест! А нам он нужен! У вас есть медвежатник! Свой! У нас — один на весь город! Не сманивай!

— Все сразу хочешь! И чтоб уехали скорее! И не давать положняк! Лажануть у Медведя, натравить на нас своих кентов. А сам ничем платиться не желаешь? Такого не бывает, — улыбалась загадочно.

— Нет, Задрыга! Не отдам Короля! — вырвалось у Лангуста. Но он понимал, удержать медвежатника не сумеет.

Фартовые города, поговорив вечером с Лангустом, решили сами выпереть Черную сову.

Ночью они прокрались к особнякам через огороды. Но… Дома были пусты. Малина исчезла — не предупредив о своем отъезде никого. Ничто не напоминало о ее пребывании в домах. Словно приснилась всем Черная сова, оставив о себе злую память в душах законников.

Узнав об этом, облегченно вздохнул Лангуст, позавидовав вслед удачливости кентов Шакала. И тут же, вспомнил, испугался. Среди его фартовых не было Короля. У пахана лицо покрылось липким потом.

— Надыбайте его! Верните!

Где шмонать, кого? — не поняли кенты.

— Короля! Сманила его эта падла! Черная сова! Выродок шакалий! Будь она проклята, их Задрыга, она его увела! — орал Лангуст.

— Так где теперь их дыбать? Они никому не вякнули, куда слиняют.

— Скоро допрем! Где что стрясется, знай, без клешней совы не обошлось!

Надо было их враз выпереть! — заговорили кенты.

— Кого? Шакала? Он сам кого угодно выдавит! — скривился Лангуст, как от зубной боли.

— Вот паскуды! Возникли! Вытряхнули нас до нитки и смылись, козлы! Неужель, на холяву?

— А что ты им, в хвост свистнешь?

— Знать бы, где приморятся? — ерзал на стуле, как на раскаленной сковородке дерзкий стопорило, суча пудовыми кулаками.

— Высчитать можно! Им с такими наварами теперь самое время залечь «на дно» и не трепыхаться! А значит, укатили на море.

— Какое? — подскочил, словно ужаленный, Лангуст, вспомнив, что и они живут на морском берегу.

— У нас им не по кайфу! Свалят! Им с шиком надо! — говорили законники.

Но в это время вошел стремач, шепнул Лангусту на ухо. Тот, согласно головой кивнул, бросив короткое:

— Давай! Пусть нарисуется!

И тут же в дверях появился пахан шпановской малины города.

— Лангуст! Черная сова в Черняховске универмаг накрыла нынче! От ментов слыхали. Мало того! С ними в деле — Король! И ювелирный он брать помогал. Прикипел к Шакалу. К его девке! Облапошивают нас гастролеры. Подчистую! Чего мы лопухи развесили? Скоро самим хавать станет нечего! Жевалки на стол положим, иль в Ломбард заложим? Сколько их терпеть?

— Надыбайте и на разборку их! Всех! До единого! Не сфалуются — мокрите, как падлов! — вскочил Лангуст.

— Мокрить Шакала без схода? Ну это ты загнул, пахан! Кентов его — куда ни шло, можно им вломить! Но не пахану! — не соглашались фартовые, знавшие, что бывает за самосуд над паханом.

— Теперь они в Озерске! Не иначе! — предположил пахан шпаны.

— Там Шакалу не обломится!

— Кто застопорит?

— Зеленые! Там же погранзона! Проскочить невпротык. Накроют мигом.

— Но откуда им допереть?

— Король с ними. Вякнет тут же!

— Выходит, они в Питер махнут. Или на море!

Фартовые решили найти Черную сову где бы она ни была. Лангуст целую ночь не спал. И придумал, как разделаться с Шакалом, подловив его на живца Тем самым хотел проверить,

не застряла ль Черная сова в Калининграде по пути из Черняховска? И велел шпане и законникам распустить слух, что в городской банк через пару дней завозят дополнительные деньги, отпечатанные в Питере.

— Не стало хватать городу своих башлей! Вот и подбросят, чтоб зарплаты фраерам не морить! — затарахтели на всех углах. Этот слух мигом подхватили горожане, блатари, шпана подземки.

Фартовые, вместе с блатарями, затаились вблизи от банка, карауля Черную сову.

Законники города, наблюдая за банком, приметили, что пущенный ими слух дошел до милиции. Та усилила охрану здания втрое. И создавалось реальное впечатление того, что впрямь, в банк вот-вот доставят дополнительные купюры.

Милиционеры вооружены не только наганами, а и шоковыми дубинками, у каждого на шее рация бормочет голосом нового начальника.

Блатари шмыгают на каждом шагу. Им только дай повод помахаться. Они кого угодно на лопатки разложат. И грозят о щипать Черную сову так, что до погоста память об этом дне не посеет.

Оно и понятно, шпана тоже заимела зуб и свои счёты к малине Шакала.

Во время второго налета на «воронок», возивший на допросы законников, блатари не только не сумели никого освободить, но и своих потеряли. Троих убил конвой. У машины уложил. Да еще Лангусту пришлось вернуть задаток за изменившую удачу.

Блатари, как и законники, во всем винили Черную сову. Все неудачи посыпались на них с ее появлением в городе.

Сам Лангуст пошел на это дело вместе с фартовыми, подогретый общей злобой на шакалью малину.

Кенты во все глаза следили за каждым человеком, за всякой тенью. Они вслушивались в голоса, чох и кашель, смех и шепот.

Чем темнее становились сумерки, тем теснее сжималось кольцо вокруг здания банка. Под постоянное наблюдение было взято каждое окно, стены, двери, крыша. Но никто из Черной совы не появлялся.

Новый начальник милиции, узнав о слухе, сразу смекнул, в чем дело, и устроил засаду Черной сове в самом подвале, где хранились деньги.

Целый наряд оперативников, вооруженных до зубов, вместе с тремя собаками, натренированными на задержание воров, сидели не дыша. Боясь не только переговариваться, но даже громко дышать.

Все было готово к встрече с Черной совой. Нервы на пределе. Каждый шорох на слуху. Время шло к полуночи. Самая пора для фартовых.

— Не может не клюнуть! — думал Лангуст. И тут же увидел тень от грузовой машины, подходившей к банку в сопровождении милицейских мотоциклистов.

Лангуст даже присел от удивления. Он пустил «липу», а вышло — попал в очко. Машина, просигналив у ворот, не спеша въехала во двор. Двери за нею наглухо закрылись. Но ни одна тень не появилась рядом, не скользнула вблизи. Словно такое происходит каждый день и не дергает воров за души.

Во дворе банка, едва захлопнулись ворота, появился наряд милиции, выгрузившийся из машины.

— Ну что? — спросил их начальник.

— Все тихо!

— Никто не подходил? — не поверил в услышанное.

— Нет! Не было нападающих.

— Может, машину не узнали? Номера высвечивали?

— Конечно! И ехал на первой скорости. Чуть не уснули.

— Странно. Но для чего-то пустили этот слух! Что ж, подождем до утра…

Оперативники милиции вошли в здание банка со двора. Проверили, как идут дежурства на постах, все ли в порядке? И везде слышали одно и то же.

— Пока тихо… Ждем…

Ждали все. Законники, зажав вспотевшими руками «перья» и «пушки». Шпана, надевшая на руки свинчатки и кастеты.

Чекисты внимательно просматривали через особые приборы, улавливающие инфракрасные лучи, все подходы к банку.

Они не удивились готовности милиции к поимке Шакала. Они не ожидали, что против него встала даже городская накипь.

Вон, за рекламной доской двое притихли. Их милиция трясла за Шакала. Оба зубами поплатились. Теперь они их у Шакала постараются вырвать, чтоб не обидно было.

— А это кто за кассовой будкой прячется? Пузо руками придерживает, а задница мешком наружу вылезла из тени. Неужто Лангуст?! Так и есть! Даже этого припекло! Ну уж это слишком! Он в дела почти десять лет не ходил! — тихо пересмеиваются чекисты.

В темноте каждая тень кажется зверем.

Лангуст выглядывает из своего укрытия. Смотрит на часы. Половина второго ночи. Скоро появится Черная сова со своим паханом.

— Тут им всем и хана! — ухмыляется Лангуст желтыми зубами, предвкушая самую коварную из побед.

И вдруг на его плечо внезапно легла рука. Лангуст присел от неожиданности.

— Хиляй на хазу! На холяву приморился. Не приморят нас

здесь! Не возникнем! Дарма простаиваешь! Лажа все! Темнуха! Бабки там имеются! Ни к чему их везти. Я о том пронюхал давно! А ты меня на гоп-стоп хотел взять со своей шоблой! Эх, ты! Мудак! Если я такое вздумаю, стремачить не стану! Враз ожмурю! Но пока подыши! Позволяю! — отпустил плечо Шакал, и усмехнувшись зловеще, тут же исчез в темноте, как привидение…

Лангуст, созвав своих, рассказал им о встрече с Шакалом.

— Чего ж ты «пушку» в него не разрядил? — удивились фартовые.

— Не успел. Сообразить опоздал. Он, козел, возник, как тень. И тут же свалил. А куда — не приметил.

Не увидели Шакала ни милицейские посты, ни чекисты, ни малины. Он словно приснился в дурном сне. Посмеялся над Лангустом, пригрозил, пообещал разделаться с ним. Все знали: Шакал слов на ветер не бросает. Уж если пообещал, обязательно свое выполнит.

А пахану Черной совы нужно было убедиться, кто вздумал поставить на него ловушку. Он думал, что это проделка чекистов. Что это они вздумали заманить малину в капкан, обложив его со всех сторон своими и милицейскими операми.

Шакал был слишком умен и опытен, чтобы поддаться соблазну и клюнуть на старый милицейский прием, на каком горели и теряли кентов многие малины.

Пахан знал, слух среди горожан пускают чекисты и менты. Они никогда не знают о действительном поступлении денег в банк или новой партии драгоценных украшений в ювелирный. Их давно не предупреждают заранее, опасаясь неспроста, что первыми на привезенное нападет милиция. Такое уже не раз случалось во многих городах. И только наивные горожане по старой привычке верят ей. А может, оттого, что доверять стало некому…

Шакал понимал, слух всегда рассчитан на дурака. Ну кто из горожан пойдет брать банк? Никто не отчается даже по жуткой голодухе. Зная, кроме «маслины» ничего не получит, а жизнь одна.