Метеор

XI

Утром температура у больного поднялась до тридцати восьми с лишним, бинты у рта потемнели, словно от проступившей крови. Пациент совсем пожелтел, как и следовало ожидать, и таял на глазах.

— Ну что? — осведомился хирург у сестры милосердия. — Сегодня ночью он вам не снился?

Сестра решительно покачала головой.

— Нет. Я молилась, и это помогло. А кроме того, — мрачно добавила она, — я на всякий случай приняла тройную порцию брома.

Вошла другая сестра и доложила, что пациент с абсцессом на шее лежит в жару, икает, ничего не говорит и слабеет. Недовольно ворча, хирург заспешил к ясновидцу, так что полы его белого халата развевались на ходу.

Ясновидец, с заострившимся носом, уныло торчащим кверху, лежал, закрыв глаза.

— Ну, с какой стати у вас жар? — рассердился хирург. Покажите! — Температура была тридцать восемь с лишним. Хирург сердито снял с больного повязку, рана была отличная, чистая, вокруг ни следа воспаления. И вообще никаких признаков болезни, вот только икота и чуть пожелтели белки глаз.

Хирург бредет по коридору и снова заходит в палату номер шесть. Там, у постели пациента Икс, стоит знаменитый терапевт в обществе четырех молодых врачей в белых халатах и со смаком произносит: "Fiebre amarilla".

— Ничего не поделаешь, коллега, — обращается он к хирургу, — придется вам поделиться этим пациентом с нами. Такой редкостный и интересный случай. Вот погодите, здесь соберется весь факультет со всеми светилами науки. Вы бы хоть повесили над постелью балдахин и надпись под хвойной гирляндой: "Добро пожаловать!" Или что-нибудь в этом духе. — Он высморкался, словно в рог затрубил. — С вашего разрешения мы возьмем у него несколько капель крови. Господин ординатор, распорядитесь, чтобы ассистент взял у больного кровь.

Получив по инстанции это распоряжение, высокий, длинноволосый ассистент, стоявший у левого локтя корифея терапии, наклонился к предплечью больного и протер его кожу ваткой.

— Когда вы освободитесь, — проворчал хирург, обращаясь к старику, — я попрошу вас на минутку к себе.

Но старый доктор еще не исчерпал своих восторгов по поводу желтой лихорадки и продолжал говорить о ней, пока хирург вел его в палату ясновидца.

— Ну вот, — сказал хирург. — А теперь скажите мне, что с ним?

Старик засопел и взялся за пациента, легко и искусно ощупывая его, тихо приказывая вздохнуть, не дышать, вздохнуть глубже, лечь, сказать, если будет больно, и все прочее. Наконец он оставил пациента в покое, в раздумье потер себе кончик носа и подозрительно воззрился на ясновидца.

— А что с ним может быть? Ничего, все в порядке… Тяжелый невропат, — добавил он бесцеремонно. — Не пойму только, почему у него жар.

— Вот видите, — накинулся хирург на ясновидца. — А теперь скажите, приятель, что вы вытворяете?

— Ничего я не вытворяю, — попытался отрицать больной. Но, может быть, мое самочувствие связано с тем пациентом, а?

— С каким?

— С тем, из самолета. Ведь я все время о нем думаю. У него снова жар?

— Вы его видели?

— Нет, не видел, — пробормотал ясновидец, — но я думал… сосредоточился на нем. Понимаете, такой контакт страшно изнурителен.

— Он ясновидец, — поспешно объяснил хирург. — А вчера у вас была температура?

— Да, была, — признался ясновидец. — Но иногда я… прерывал контакт, и температура падала. Это можно регулировать волей.

Хирург вопросительно взглянул на светило терапии. Тот ерошил бородку и размышлял.

— А боли? — спросил он вдруг. — Болей у вас не было? Я имею в виду боли, которые ощущает тот пациент.

— Да, были… — как-то стесненно и нехотя ответил ясновидец. — Собственно, это были чисто душевные явления, хотя и локализованные на определенных участках тела. Трудно определить точно, — робко оправдывался он, — но я назвал бы это психической болью.

— А где вы ее ощущали? — быстро спросил терапевт.

— Вот тут, — показал ясновидец.

— Ага, в верхней части брюшной полости. Правильно, удовлетворенно проворчал старый врач. — А здесь, под ложечкой?

— Давит и поташнивает.

— Очень хорошо, — обрадовался терапевт. — И больше ничего?

— Ужасно болит голова, вот здесь, в затылке… И спина. Словно меня перешибли пополам.

— Coup de barre[15], - обрадовался старый доктор. — Это же coup de barre, дружище! Вы замечательно определили. Желтая лихорадка. Все симптомы. Как по-писаному!

Ясновидец испугался.

— Что вы говорите! Вы думаете, я мог подхватить желтую лихорадку?

— Нет, что вы! — усмехнулся терапевт. — Будьте спокойны, у нас нет такого комара. Самовнушение, — ответил он на вопросительный взгляд хирурга и, видимо, решил, что вопрос вполне исчерпан. — Самовнушение. Я не удивлюсь, если у него в моче обнаружат следы белка и крови. Когда имеешь дело с истериком, — добавил он наставительно, — ничему не следует удивляться. Они выкидывают такие фокусы… Повернитесь к свету!

— Но у меня слезятся глаза, — запротестовал ясновидец. Мне больно от света.

— Превосходно, голубчик, — похвалил его терапевт. — Совершенно верная клиническая картина, друг мой. Вы прямо-таки клад для диагностика — умеете хорошо наблюдать… То есть наблюдать самого себя. Отличный пациент! Представьте себе, многие люди совсем не умеют определить, где и что у них болит.

Ясновидец был явно польщен.

— А здесь, господин доктор, — несмело признался он, — у меня сосет.

— Эпигастрический симптом, — похвалил терапевт, словно экзаменуя усердного студента. — Отлично!

— И во рту, — припоминал ясновидец, — будто все опухло.

Старый доктор опять громогласно высморкался, словно торжествующе затрубил.

— Вот видите, — обратился он к хирургу, — налицо все симптомы febris flavae. Мой диагноз подтверждается. Подумать только: тридцать лет я не видел больного желтой лихорадкой! — с чувством добавил он. — Тридцать лет — немалый срок!

Хирург не разделял восторгов терапевта и, нахмурясь, смотрел на ясновидца. Тот отдыхал, изнуренный и обессиленный.

— Для вас подобные эксперименты вредны, — строго заметил он. — Больше я вас тут не оставлю, отправляйтесь лучше домой. А то вы внушите себе все болезни, какие только есть в клинике. Словом, забирайте-ка свою зубную щетку и… — он указал на дверь.

Ясновидец меланхолично кивнул в знак согласия.

— Я бы тут и не выдержал, — смущенно признался он. — Вы понятия не имеете, как это изнурительно. Будь он… этот самый Некто, пациент Икс, в сознании, я бы воспринимал его ощущения отчетливо, ясно… как черное на белом. А в таком глубоком беспамятстве… — Ясновидец покачал головой. — Чудовищная, почти безнадежная работа! Ничего определенного, никаких очертаний. — Он пошевелил в воздухе тонкими пальцами. — К тому же лихорадка, эдакий хаос в подсознании… все перепутано и бессвязно. А кроме того, здесь всюду чувствуется его присутствие, все только и думают о нем: и вы, и сиделки — все! — Лицо ясновидца выражало глубокое страдание. Я должен уйти отсюда, иначе я сойду с ума!

Терапевт с интересом слушал, склонив голову набок.

— Скажите, — спросил он, — вы что-нибудь узнали о нем?

Ясновидец сел, дрожащими пальцами зажег спичку и закурил сигарету.

— Да, кое-что! — Он с облегчением выпустил клуб дыма. Что бы я ни узнавал, у меня все равно будут пробелы и неясности. — Он махнул рукой. — Познавать — значит постоянно сталкиваться с загадками. Если вы спрашиваете, натолкнулся ли на них я, отвечу "да". Стало быть, я и узнал нечто. Я понимаю, вы бы хотели, чтобы я вам рассказал, но предпочитаете не расспрашивать. — Он подумал, прикрыв глаза. — Но мне необходимо избавиться от мыслей об этом человеке. Если я расскажу их вам, я смогу отложить свои мысли в долгий ящик, как вы изволили бы выразиться. Человек никогда не избавится от того, о чем молчит.

Ясновидец уселся на постели, подтянув худые колени к подбородку, и, кося глазами, уставился в пространство, тощий и карикатурный в своей полосатой пижаме.

— Прежде всего надо объяснить мой метод и некоторые исходные понятия, — не без колебания начал он. — Вот, например, представьте себе круг, кольцо из медной проволоки. — Он начертил в воздухе круг. — Круг — вещь зримая. Мы можем представить его себе, как отвлеченное понятие, можем дать ему математическое определение, но психологически круг есть нечто представляемое зрительно.

Если завязать вам глаза, вы сможете ощупать проволоку и сказать: "Это круг". У вас было бы ощущение круга. Существуют люди, которые могут с закрытыми глазами, на слух, различить форму тела, издавшего звук. В данном случае они услышали бы круг, если бы по нему ударили палочкой. А если бы по этой проволоке ползла мыслящая муха, у нее тоже осталось бы вполне отчетливое ощущение круга.

Надо понять, как тесно соприкасаются эти чисто физические ощущения круга с душевным состоянием человека, который в полной темноте чувствует близость круга. Чувствует без помощи зрения, слуха или осязания. И это совершенно точное ощущение. Скажу вам, что, если исключить таким образом физическое восприятие, у вас будет гораздо более отчетливое ощущение именно круга, а не материала, из которого он сделан. Ибо форма — а не материал! — категория психологическая. И когда я говорю "ощущение круга", я имею в виду не какое-нибудь предположение или догадку, а совершенно точное, острое, я бы сказал мучительно ясное восприятие. Но сформулировать это восприятие и выразить его словами чрезвычайно трудно…

Ясновидец вдруг замолк.

— А почему, собственно, я выбрал для примера именно круг? Вот, видите, я предвосхищаю собственный рассказ. Ощущение замкнутого круга… Это форма тропика и одновременно форма жизни… — Он отрицательно покачал головой. — Нет, так у нас ничего не выйдет. Я знаю, вы оба скептически относитесь к телепатии. И справедливо. Телепатия — вздор, нельзя познавать вещи и явления на расстоянии, надо приблизить их: звезды — с помощью астрономических выкладок, материю — с помощью микроскопа и анализа. А если мы исключим чувственные восприятия, то можем приблизиться к чему угодно, сосредоточившись на мысли об этом предмете. Я допускаю, что бывают предчувствия, откровения, видения и сны. Я их допускаю, но отвергаю и отрицаю, как метод. Я не провидец, я аналитик. Подлинная действительность не является нам зримо, ее нужно извлечь точной работой, анализом, сосредоточенной волей. Вы признаете, что человеческий мозг — орудие анализа, но почему-то отвергаете мысль, что он может быть своего рода линзой, которая приближает вещи к нам, причем мы даже не трогаемся с места и не открываем глаз. Удивительная линза, сила которой меняется в зависимости от концентрации нашего внимания и воли.

Удивительное приближение, которое происходит не в пространстве и времени, — оно проявляется лишь в степени интенсивности ощущений и восприятий, внутри вас. Удивительная воля, которая вводит в ваше сознание вещи от вас независимые. Человек мыслит представлениями, которые возникли помимо его воли, пришли к нему извне, и он не может влиять на них, Он только концентрирует на них свое внимание.

То же со зрительными и слуховыми восприятиями, — мы воспринимаем органами чувств и нервными центрами вещи и явления вне нас. Также можно воспринимать мысли и. переживать чувства, находящиеся вне нас, и воспоминания о том, что было не с вами и не касается непосредственно вашего "я". Это так же естественно, как видеть и слышать, но вам не хватает внимания и навыка.

Хирург нетерпеливо заерзал на стуле, но ясновидец, очевидно, не заметил этого; он упивался своими поучениями, размахивал руками, мотал головой и каркал, полный самодовольной уверенности, что сладкозвучно поет.

— Внимание! — продолжал он и приложил палец к носу. — Я сказал — мысли, воспоминания, представления, чувства. Все это грубые и неточные термины психологии, и я воспользовался ими только потому, что они привычны для вас. В действительности же, воспринимая так, как я описал, я воспринимаю круг, а не материал, из которого он сделан; я воспринимаю и ощущаю человека в обобщении, а не его отдельные переживания, мысли и воспоминания. Понимаете, — сказал он, морща лоб и стараясь отыскать нужное слово. — Это абстрактный человек, абстракция, в которой сейчас содержится все, чем он когда-либо был и что делал, но не в порядке следования событий, а как… как… — Он размахивал руками слоено подводя какой-то итог… как если бы вы зафиксировали на кинопленке всю жизнь человека, от рождения до последней минуты, а потом наложили бы все эти кадрики один на другой и сразу спроецировали их на экран. "Какая неразбериха!" — скажете вы.

Да, это так. ибо прошлое и настоящее слились воедино и образовался лишь общий контур жизни, неописуемый и безгранично самобытный. Некая сугубо индивидуальная аура, в которой отражено все, — Нос ясновидца трагически вытянулся. Все, в том числе и будущее! — прошептал он. — Этот человек не выживет!

Хирург фыркнул. Это он тоже знал. И наверняка.

— Попробую объяснить вам это доступнее, — продолжал ясновидец. — Вот, скажем, придет сюда человек с чрезвычайно чутким обонянием. Встречаются такие люди. Прежде всего он почувствует общий, довольно неприятный и очень сложный запах. Но если у него есть способность обонятельно "наблюдать", он начнет анализировать этот суммарный запах и различит в нем запах больницы, хирургии, табака, мочи, еды, нас троих и наших жилищ. Может быть, он узнает даже, что на этой койке до меня умер старый человек, видимо после операции почек.

Хирург нахмурился.

— Кто вам сказал об этом?

— Никто. Просто вы не знаете, что такое обонятельный интеллект. Умея сосредоточиваться, можно расчленить данное суммарное восприятие, выявить в нем составные элементы или хронологическую последовательность. Если ваше целостное впечатление от какой-нибудь личности достаточно отчетливо, вы можете, при известных способностях к анализу и логическому мышлению, развернуть это впечатление в последовательные картины его биографии. Из общего абриса жизни можно дедуктивным путем извлечь отдельные события. Я бы сказал, это примерно то же самое, что по известной конечной сумме найти отдельные слагаемые. Вы возразите, что это безнадежная задача. Да, это трудно, но возможно. Поймите, что, по своей внутренней сути, четверка, возникшая как сумма двух двоек, совсем не то же самое, что четверка, полученная путем прибавления единицы к тройке.

Ясновидец сидел ссутулясь, позвонки на его спине выступали гребнем.

— Ужасно! — простонал он. — Беспамятство и горячка этого человека ужасны. Представьте себе, чем больше я на нем сосредоточивался, тем больше погружался в бредовое полуобморочное состояние.

То есть не я, я-то бодрствовал, но я ощущал в себе все это бессознательное и горячечное. Понимаете, я должен обнаружить это в себе, иначе… иначе ничего бы не вышло, и я не постиг бы…

Ясновидец вздрогнул, его осунувшееся лицо выражало такое страдание, что на него жалко было смотреть.

— Продираться сквозь жуткое беспамятство, сквозь хаос помраченных чувств, в котором, подобно льдинам, плыли физические страдания, и при этом все время… все время с предельной четкостью ощущать общий облик этой жизни, это… дико озираясь, он прижал руки к вискам, закатил глаза и простонал: — О боже, боже, о? этого с ума сойдешь!

Старый врач кашлянул и извлек из кармана коробочку карамелек.

— Нате, дружок, угощайтесь, — пробурчал он.

Это была великая честь, которой он мало кого удостаивал, собственно, только тяжело больных с ярко выраженными клиническими симптомами.[16]