Метеор

III

И это ясновидец? Унылая фигура в полосатой пижаме, голова набок, шея забинтована — ну, и жалок ты, бедняга! Пижама висит на нем, как на вешалке.

Ясновидец нетвердой походкой подходит к столу и дрожащими, негнущимися пальцами зажигает сигарету.

До чего же близко поставлены у него ввалившиеся глаза! До чего рассеянный и застывший взгляд!

"Нечего сказать, милого собеседника подсунул мне доктор! О чем только разговаривать с эдаким страшилищем? О, конечно, только на потусторонние темы! Кажется, с воскресшими из мертвых несколько нетактично заводить разговор о последних событиях".

— Ну и ветер! — заметил ясновидец. Писатель вздохнул с облегчением: будь благословенна погода, эта неиссякаемая тема для разговоров, когда людям нечего сказать друг другу. "Ну и ветер", — говорит, а сам даже не взглянул, как безжалостно за окном буря гнет деревья. Еще бы — ясновидец! Зачем ему глядеть в окно: уставится на кончик своего длинного носа и уже знает, что на улице бушует буря. Ну и дела! Говорите что угодно, а это и есть то самое второе зрение…

Надо было видеть эту парочку: писатель, приподняв массивные плечи и выпятив подбородок, с бесцеремонным любопытством и даже с откровенной неприязнью разглядывает склоненную голову, узкую грудь и тонкий торчащий нос человека, сидящего напротив. Уж не укусит ли он сейчас ясновидца? Нет, не укусит. Во-первых, из чисто физической брезгливости, а во-вторых, потому, что это ясновидец и в нем есть что-то непонятное и отталкивающее. А ясновидец, по птичьему наклонив голову, глядит перед собой и ничего не замечает. Между обоими залегло напряженное, антагонистическое отчуждение.

— Сильная личность, — пробормотал ясновидец, словно обращаясь к самому себе.

— Кто?

— Тот, которого привезли. — Ясновидец выпустил струйку дыма. — В его душе… страшное напряжение, я бы сказал, пламя, пожар, вулкан… Ну, сейчас, понятно, это лишь догорающее пожарище.

Писатель усмехнулся — ему претили всякие возвышенные и неточные выражения.

— И вы тоже слышали об этом? — сказал он. — Горящий самолет и все прочее…

— Самолет? — рассеянно переспросил ясновидец. — Значит, он летел? Подумать только, в такую бурю! Как раскаленный метеор, которому суждено сгореть. К чему такая спешка? — Ясновидец покачал головой. — Не знаю, не знаю. Он в беспамятстве и не сознает, что с ним произошло… Но ведь по виду почерневшего очага можно догадаться о высоте пламени. Как в нем все выжжено. И как все еще раскалено!

Писатель раздраженно фыркнул. Нет, это хворое чучело попросту невыносимо. Еще бы не раскалено, если известно, что пилот сгорел заживо. А у этого полосатого пугала не нашлось даже словечка сожаления. Впрочем, кое в чем он прав: зачем пострадавший летел в такую бурю?

— Любопытно!.. — бормотал ясновидец. — Да еще издалека! Пересек океан. Странно — человек всегда сохраняет отпечаток тех мест, где он только что был. Этот человек несет на себе отпечаток морских просторов.

— По чему же это заметно?

Ясновидец пожал плечами.

— Просто отпечаток моря и далей… Он, должно быть, много путешествовал. Вы не знаете, откуда он?

— Это вы могли бы узнать и сами, — сказал писатель предельно язвительным тоном.

— А как узнать? Ведь он в беспамятстве и ничего не сознает? Могли бы вы прочитать закрытую книгу? Это, правда, возможно, но трудно, чрезвычайно трудно.

— Читать закрытую книгу? — проворчал писатель. — Я бы сказал, что такое занятие по меньшей мере ни к чему.

— Для вас, — сказал ясновидец, скосив глаз куда-то в угол. — Да, вам это ни к чему. Вы писатель, не правда ли? Так будьте довольны, что вы не нуждаетесь в точном мышлении и не пробуете читать закрытые книги. Ваш путь легче.

— Что вы имеете в виду? — писатель воинственно подался вперед.

— Именно то, что сказал. Сочинять и познавать — разные вещи.

— А вы именно тот, кто познает, не так ли?

— На сей раз вы угадали, — ответил ясновидец и кивнул, как бы поставив носом точку и прекращая этим разговор.

Писатель усмехнулся.

— Мне кажется, у нас едва ли найдется общий язык, а? Это правда, я ведь только сочиняю, выдумываю, что мне взбредет в голову, верно? Из чистой блажи и прихоти.

— Я знаю, — перебил его ясновидец, — вы тоже думали о человеке, упавшем с неба. Вы тоже представляли себе его над океаном. Я знаю. Но вы пришли к этому логическим путем: большинство авиалиний ведут к портам. Абсолютно поверхностное заключение, сударь. Из того, что он мог перелететь океан, не следует, что он действительно его перелетел. Типичное non sequitur[3]. Действительность нельзя подменять возможностью. Но знайте же, — сердито воскликнул ясновидец, — этот человек действительно прилетел из-за океана. Я это знаю.

— Откуда?

— Очень просто: из анализа впечатлений.

— А вы его видели?

— Нет, не видел. Мне не нужно видеть скрипача, чтобы знать, что он играет.

Писатель в раздумье погладил затылок.

— Впечатление моря… У меня оно, наверное, возникло потому, что я вообще люблю море. Но я не думаю сейчас о морях, которые я видел. Мне грезится море, теплое и густое, как масло; у него жирный блеск. Оно покрыто водорослями и похоже на луг. Иногда из воды выскакивает что-то блестящее и тяжелое, как ртуть.

— Это летучие рыбы, — откликнулся ясновидец, словно отвечая на собственные мысли.

— Черт вас побери! — пробормотал писатель. — Вы правы, это в самом деле летучие рыбы!