С тех пор как ушел хирург, прошло немало времени. Наконец он вернулся и рассеянно проворчал:
— А, вы еще здесь!
Ясновидец уставился в пространство, куда был устремлен его меланхолический нос.
— Тяжелое сотрясение мозга, — сказал он. — Очевидно, повреждены внутренние органы. Трещина в черепной коробке и перелом нижней челюсти. Ожоги второй и третьей степени на лице и руках. Fractura claviculae[4].
— Совершенно верно, — задумчиво согласился хирург. — Надежды мало. А вы-то откуда знаете?
— Вы сейчас думали об этом, — ответил ясновидец, словно оправдываясь.
Писатель нахмурился. Ну тебя к черту, фокусник.
Не собираешься ли ты поразить меня своим трюком?
Да если бы ты даже угадывал чужие мысли слово за словом, я тебе не поверю, не жди.
— Собственно, кто он такой? — спросил он, чтобы переменить тему разговора.
— Кто его знает, — ответил доктор. — Документы сгорели. В карманах у него оказались французские, английские и американские монеты. И голландские центы. Может быть, он летел через Роттердам? Но это был не рейсовый самолет.
— А сам он ничего не сказал?
Хирург покачал головой.
— Где там! Полная потеря сознания. Я не удивлюсь, если он вообще больше не заговорит.
Наступила гнетущая пауза. Ясновидец встал и поплелся к дверям.
— Закрытая книга, а? — произнес он.
Писатель мрачно смотрел ему вслед, пока тог не исчез в коридоре.
— Вы действительно думали так, как он сказал, доктор?
— Что?.. А, ну да, разумеется. Это диагноз, который я только что продиктовал. Не нравится мне такое чтение мыслей. Ведь это разглашение врачебной тайны.
Этим, по-видимому, для него вопрос был исчерпан,
— Да ведь он шарлатан! — не сдержался писатель. — Никто не может читать чужие мысли. В какой-то степени их можно разгадать логическим путем… Вот, например, когда вы вошли, я сразу понял, что вы думаете о… человеке из самолета. Я видел, что вы озабочены и в чем-то сомневаетесь, что положение больного очень серьезно. А, — подумал я про себя, — погоди-ка, наверно, у этого пациента повреждены внутренние органы.
— Как вы узнали?
— Путем логических умозаключений. Я вас знаю, доктор, вы не рассеянный человек. Но когда вы вошли, то сделали вот такое движение, будто расстегивали операционный халат, которого на вас уже не было. Ясно, что мысленно вы еще были около пациента. Понятно, — сказал я себе, — что-то не дает ему покоя. Наверно, то, что он не мог ни видеть, ни прощупать вернее всего повреждение внутренних органов.
Хирург хмуро кивнул.
— Но ведь я на вас смотрел, — продолжал писатель. — В этом весь фокус: смотреть и рассуждать. Честная работа. А ваш кудесник, — презрительно проворчал он, — смотрит на кончик своего носа и рассказывает, о чем вы думаете. Я внимательно следил, он даже не взглянул на вас. Просто… противно!
И снова тишина, лишь за окном завывает ветер.
— Вы и сейчас думаете о раненом, доктор. Скажите, в нем есть что-то особенное, да?
— У него ведь нет лица, — тихо ответил хирург. — Сильные ожоги… Ни лица, ни имени, ни сознания. Если бы я хоть что-нибудь мог узнать о нем!
— Или вот еще что: почему он летел в такую бурю? Куда он так торопился? Что боялся он потерять?.. Что так нетерпеливо и бессмысленно гнало его вперед? Ясно, он не страшился смерти. "Я заплачу вдесятеро, если вы возьметесь доставить меня, пилот. Западный ураганный ветер? Тем лучше, значит, полетим быстрее!" При нем ничего не оказалось?
Хирург отрицательно покачал головой.
— Что ж, пойдемте посмотрим, если он не дает вам покоя, решился он неожиданно и встал.