Мгновения жизни

Миссис Шилд чувствовала себя лишней. Грейс не сомневалась в этом. Просматривая старую корреспонденцию Артура, которую передал ей Ной, она наблюдала, как ее мачеха описывает круги вокруг стола, напевая себе под нос какую-то песенку. Она вытягивала шею и пыталась заглянуть Грейс через плечо, кряхтя от боли. Миссис Шилд даже отпустила несколько замечаний насчет того, что Грейс вечно чем-то занята.

— Ты так похожа на своего отца. Он всегда был занят, даже когда заняться было решительно нечем. Не подумай, что я жалуюсь, это не в моих правилах. Я сама очень занятой человек. И я прекрасно понимаю, как мне повезло, что ты решила провести со мной свой отпуск.

— Не весь отпуск, Эви. Я побуду с тобой, пока ты сможешь управляться самостоятельно, а потом займусь своими делами. У меня очень много дел. — Но тут она вспомнила, как маячило лунообразное лицо мачехи за дверями кабинета отца, как она заглядывала в щелочку, надеясь получить приглашение войти. Она вспомнила, как сидела в своей комнате с друзьями и миссис Шилд суетливо вторглась к ним с подносом, уставленным чашками с какао, пить которое никому не хотелось, как она вертелась поблизости, чтобы о ней вспомнили и она оказалась нужной, и как ей, очевидно, не хотелось идти к себе, в холодный угол, предназначенный для вышедших из употребления человеческих существ. В этом заключалась личная трагедия миссис Шилд: она, которая все время так стремилась оказаться нужной, в конце концов сама стала нуждаться в других.

— Но мне действительно нравится быть здесь, с тобой, — поспешно добавила Грейс, чувствуя себя виноватой. — Давненько мы не проводили время вместе. И мне, кстати говоря, полезно недолго побыть вдали от городской суеты.

— Для этого и нужна семья, — радостно заключила миссис Шилд, и щеки ее порозовели от удовольствия. — Чтобы обрести кров и покой. Ну, тебе удалось узнать что-нибудь о той картине?

Грейс покачала головой.

— Я подумываю съездить в Лондон хотя бы на денек и взять ее с собой, чтобы показать Луизе: может быть, мне удастся пробудить в ней какие-то воспоминания.

— Завтра я устраиваю небольшую вечеринку. Ты ведь не забыла о ней, я надеюсь? И еще ты обещала приготовить что-нибудь вкусненькое. Кажется, сама я не управлюсь… хотя, конечно же, буду стараться изо всех сил.

— Разумеется, я помню обо всем, что обещала, — заявила Грейс. — Хотя до сих пор не могу понять, что взбрело тебе в голову устроить вечеринку именно тогда, когда ты сломала ребра.

— Я подумала, что будет очень хорошо, если все соберутся вместе. Я пригласила Перси, Эльзу, бедную Марджори, естественно, и Ноя. Я даже советовалась с ним, не пригласить ли мне и Луизу, но он ответил, что она никогда не выходит из дома. Должна признаться, что испытала облегчение: со стариками иногда очень трудно иметь дело.

Грейс выбрала меню для вечеринки миссис Шилд: эскалопы, затем утка под вишневым соусом и сыр. Миссис Шилд начала протестовать, утверждая, что мужчинам понадобится на десерт что-нибудь сладкое, но Грейс, которая и в лучшие времена неохотно стояла у плиты, решила, что максимум, на что она способна, — это шоколадки с мятой. В небольшом городке было полно подобных ей женщин — они возвращались к своим автомобилям, жмурясь от попадающих в глаза дождевых капель и не в состоянии раскрыть зонтик, поскольку в обеих руках тащили тяжеленные сумки с продуктами. Ох, Нелл Гордон, подумала она, если бы ты видела меня сейчас: я выгляжу в точности так, как ты описывала меня — утраченная любовь, невыполненные обещания, растраченный талант… Что еще могу я добавить к столь впечатляющей характеристике? Ах да, следует присовокупить в скобках, что я усердно разыскиваю некоего Форбса. Черты лица ее исказились, она крепко зажмурилась, и капли дождя смешались со слезами. «Это нечестно, Джефферсон, — прошептала она. — Ты заставил меня полюбить себя, а потом бросил, причем дважды, но тебе и этого мало. Ты прислал мне картину, которой нельзя не восхищаться, написанную человеком, найти которого я не могу. Неужели мне никогда не избавиться от тебя?» Она открыла глаза и поняла, что представляет собой забавное зрелище — немолодая грустная женщина, разговаривающая сама с собой. Мимо прошла группа хихикающих девочек-подростков с прическами «конский хвост», с броскими висюльками в ушах и в куртках, похожих на раздувшихся лягушек. Она стояла как раз напротив антикварного магазина-чайной «Лев и ягненок», поэтому поспешила скрыться внутри. Опустив пакеты с покупками на пол, Грейс остановилась, чтобы полюбоваться белым эмалированным ведром с надписью «Для мокрой одежды», выведенной на боку большими черными буквами. В кухне оно смотрелось бы совсем неплохо, подумала она. Не устояв перед искушением, она полистала старые журналы 1940-х годов, полные бодрых лозунгов, рецептов и полезных советов о том, как подольше растянуть продуктовый паек. Она чуть было не поддалась соблазну приобрести походный примус в жестяной коробке, но потом решила, что случая воспользоваться им у нее не будет, и двинулась дальше. На глаза ей попался демонстрационный столик, где под стеклом лежали серебряные и эмалевые ящички для сигар и портсигары. Особенно понравился Грейс один из них — гладкий серебряный, без всякой отделки, достаточно длинный, чтобы в нем поместились сигареты с фильтром. Она спросила, нельзя ли рассмотреть его получше, и, получив разрешение, взяла портсигар в руки. Она решила, что он изготовлен в конце 1920-х или в начале 1930-х годов. Но, чтобы рассмотреть клеймо, ей понадобилась бы лупа. Она заметила большую вмятину сбоку, из-за чего цена на вещицу должна была оказаться вполне приемлемой. Грейс раскрыла крышку и увидела надпись. Она гласила: «Форбсу на долгую память».

— Я стояла там с открытым ртом, — поведала Грейс Ною за обеденным столом. — Я понимаю, что Форбс — не такое уж редкое имя, но тем не менее…

Перси сообщил, что, к великому сожалению, его желудок не приемлет эскалопов. Раньше с этим не было никаких проблем, но теперь он вынужден воздерживаться.

— Не могу причислить себя к мечтательницам, но у меня такое чувство, словно это знак.

Ной разделался со своими эскалопами и откинулся на спинку стула.

— Знак?

— Ну, ты понимаешь, как в игре «Найди меня».

На мгновение Ной задумался, а потом произнес таким тихим голосом, что расслышала его одна Грейс, сидевшая рядом:

— Мне в голову только что пришла нелепая мысль. А что, если моя честная и строгая бабуля и этот Форбс были любовниками? Я знаю, что перед самой войной в семье произошла какая-то нешуточная драма. Может быть, моя догадка верна, и этим объясняется твое ощущение, что Луиза знает больше, чем говорит.

Грейс медленно кивнула, обдумывая его слова.

— Возможно, ты и прав.

— Как идут дела у нашей юной знаменитости? — поинтересовался Перси громким голосом глуховатого человека. — Я слышал, теперь они зовут вас на телевидение?

— Думаю, вы ошибаетесь, — возразила Грейс. Глупо было надеяться, что никто не вспомнит об этих злополучных статьях. Но, похоже, он хотя бы не жалел ее. Она улыбнулась и добавила: — Телевидение исключается. — И тут она бросила взгляд на миссис Шилд, подметив некоторые странности в ее поведении. Ее лунообразное личико стало красным как рак, и она не осмеливалась встретиться с Грейс глазами, занявшись тарелками и морщась от боли, которую причиняли ей сломанные ребра.

— Эви, — самым любезным тоном, на какой она только была способна, произнесла Грейс, — тебе случайно ничего не известно о телевизионной программе?

Спасать горку тарелок пришлось Перси. Миссис Шилд опустилась на стул.

— Ах, дорогая, я совсем забыла об этом в суматохе нашей маленькой вечеринки, но, когда тебя не было дома, позвонил один очаровательный молодой человек, который делает репортажи, кажется, для программы «Шоу Западного банка»…

— «Южного банка», — механически поправила ее Грейс.

Миссис Шилд мгновенно оживилась.

— Ага, так ты знаешь его. Они были бы очень рады, если бы ты смогла появиться у них в программе и рассказать о… в общем, я не помню в точности о чем именно, но это касается твоей награды. Как бы то ни было, — быстро добавила она, стараясь не встречаться взглядом с Грейс, — я сказала ему, что ты с радостью примешь их предложение. Он был так благодарен, Грейс. Ты должна гордиться, что они о тебе такого высокого мнения.

Ной прикрыл рот салфеткой, но не надо было обладать большим воображением, чтобы догадаться, что он едва сдерживает смех. Грейс бросила на него сердитый взгляд, потом встала и обратилась ко всем сидящим за столом:

— Прошу прощения, мне надо отлучиться в кухню, чтобы разрезать утку. Не хочешь составить мне компанию, Эвангелина?

Миссис Шилд неловко поднялась с места, держась за спинку стула. Грейс стало стыдно: в ее власти было превратить свою немолодую мачеху в ожидающего наказания ребенка. Это была не та власть, обладать которой ей бы хотелось.

Выгружая тарелки в раковину, миссис Шилд изо всех сил пыталась исправить положение, щебеча что-то насчет того, как все просто счастливы, оттого что Грейс покажут по телевизору.

— И я, нечаянно разумеется, оставила этого молодого человека в твердой уверенности, что ты выступишь у них в программе. Он будет ужасно огорчен, если ты не согласишься.

— Эви. — Грейс взяла руки мачехи в свои. — Я ужасно не люблю попадать в затруднительное положение. — Миссис Шилд вопросительно подняла брови. — Ну, хорошо, это не всегда соответствует истине, но на этот раз у меня есть веская причина. Я знаю, бытует мнение, что попасть на телевидение означает оказаться в одном шаге от распахнутых врат рая. Так что если бы я по-прежнему работала и если бы меня тогда попросили рассказать о своей работе, вероятно, я и ухватилась бы за этот шанс обеими руками. Но это больше не мой мир, и для авторов программы я всего лишь персонаж полузабытого скандала, который они пытаются раздуть снова, чтобы привлечь зрителей. Есть разница между выступлением на ярмарке в качестве жонглера или женщины с бородой. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Миссис Шилд легонько потрепала Грейс по руке и предприняла безуспешную попытку улыбнуться.

— Да. Да, конечно, понимаю. Я просто подумала, что ты чересчур щепетильна. Но это, наверное, и к лучшему. — Потом она добавила так тихо, что Грейс едва расслышала ее: — Некоторые из нас были бы безумно рады уже тому, что их вообще пригласили на ярмарку.

После ужина разговор коснулся книги Ноя.

— Давно пора воздать должное твоему деду, — заявил Перси. — У этой части мира сложилась незаслуженная репутация консервативного и скучного места. Мои собственные мальчики все время жалуются: «Это так скучно, папа. Так типично для среднего класса, и так утомительно». Типично для среднего класса — вполне может быть, но вот утомительно? Людям следует напомнить о том, что именно в этих благословенных краях родился великий художник Артур Блэкстафф. А таких личностей, увы, больше нет. Именно ему я обязан своей любовью к искусству. Если бы у меня перед глазами не стоял его пример, сомневаюсь, чтобы я когда-нибудь вообще прикоснулся к кистям.

— Я и не подозревал, что вы рисуете, Перси, — заметил Ной.

— Я всего лишь любитель, мой мальчик, обыкновенный любитель, но многие годы это увлечение доставляло мне несказанное удовольствие. Я знаю, существует такая точка зрения, что если твои усилия не получат признания и не увенчаются вселенским успехом, то не стоит и пытаться. Но, мне кажется, кто-то должен высказаться в защиту этих якобы не заслуживающих внимания усилий любителей. Не хочу выглядеть банальным и высокопарным, но, думаю, я стал лучше благодаря своему маленькому увлечению. Искусство облагораживает душу, я твердо в этом уверен, даже когда оно далеко от совершенства. И, в моем представлении, искусство должно быть прекрасным и вдохновляющим, — именно таким оно было в исполнении Артура Блэкстаффа, который твердо верил в это. Я слышал, как однажды он высказался по этому поводу. Я тогда был молод, но его слова запали мне в душу. «Я презираю «измы», — заявил он. — Кубизм, экспрессионизм, сюрреализм… в красоте не может быть «измов»».

— Вот-вот, — вмешалась в разговор бедная Марджори. — Подумать только, что они называют искусством в наши дни…

Грейс, опасаясь, что речь пойдет о неубранных постелях и штабелях кирпича, сделала вид, что не слышала ее замечания, и обратилась к Перси с вопросом:

— Но что такое красота, каков ее критерий? Должна признаться, у меня осталось двойственное впечатление от картин Артура Блэкстаффа. О да, конечно, все выписано в мельчайших деталях, каждый цвет на своем месте, правильный и строгий. Все размеренно и выверено, но ни о чем мне не говорит. — Она повернулась к Ною. — Надеюсь, ты простишь мне мою откровенность?

— Может быть, уже поздновато рассуждать об этом сейчас? — вмешалась Эльза.

Грейс улыбнулась ей.

— Вы уверены, что имеете право судить столь безапелляционно, дорогая? — поджав губы, сдавленным голосом спросила бедняжка Марджори. — Артур был одной из наших самых выдающихся личностей.

— Можешь думать, что угодно, Грейс, — заявил Ной, — но я не могу с тобой согласиться. Сколько его работ ты видела сама? Например, ты знакома с его полотном «Острова»?

— Нет.

— А жаль. Полюбуйся на него при случае.

На лице Марджори, нарумяненном и обильно присыпанном розовой пудрой, появилось встревоженное выражение, которое, как помнила Грейс, свидетельствовало о том, что она собирается изречь нечто неприятное.

— Кажется, случилась какая-то драма, когда картину выставили? — обратилась она к присутствующим, подтвердив опасения Грейс. — Кто-то из старожилов рассказывал мне об этом. Вы ведь знаете, как любят сплетничать эти деревенские жители. — Не замечая, а может быть, просто не обращая внимания на то, что за столом воцарилось напряженное молчание, а Ной стиснул зубы, она продолжала: — Я знаю, что Артур был далеко не ангел, что за ним увивались молодые женщины… но, по-моему, это ни в коей мере не может служить оправданием. Мои дети всегда говорили, что я — святая, если могла мириться и терпеть Малкольма столько лет, но я относилась к этому по-другому. Совершенно по-другому. Нет, у него, конечно, были свои маленькие слабости, но я никогда не забывала, в чем состоит мой долг.

— Бедная Марджори. — Миссис Шилд покачала головой. — Ты самая храбрая из всех женщин, кого я знаю.

Марджори слабо запротестовала, хотя невооруженным глазом было видно, что она целиком и полностью согласна с подобным определением.

— Нет-нет, мне приходилось… — Она выпрямилась и кокетливо поправила прическу, напоминающую сахарную вату. — Разумеется, адюльтер — это смертный грех, и ему нет оправдания. — Марджори сделала паузу и искоса взглянула на Грейс. — Но давайте лучше не углубляться в этот вопрос.

— Ох, пожалуйста, на мой счет не стоит беспокоиться, — беззаботно обронила Грейс. — Я ничего не стыжусь.

— Зачем ты так говоришь, Грейс, — забеспокоилась миссис Шилд, — когда всем нам прекрасно известно, что это неправда?

Тут из-за стола поднялся Перси и заявил, что, кто как хочет, но лично он отправляется на боковую.

Миссис Шилд объявила, что вечеринка оказалась удачной.

— Хотя я бы предпочла, чтобы ты обошлась без этих своих маленьких шуточек. Люди, которые не знают тебя так хорошо, как я, воспринимают все всерьез. А Ной, в какого замечательного молодого человека он превратился! У него очаровательные глаза. Я не была знакома с его бедным отцом, но все говорят, что он — точная его копия. Все это очень печально. Все умирают.

Грейс осторожно обняла миссис Шилд за плечи, стараясь не причинить боль ее сломанным ребрам.

— Ох, Эви, неужели ты думала об этом весь вечер? О том, что все мы смертны?

На мгновение на лице миссис Шилд появилось озадаченное выражение, но потом морщинки на лбу разгладились.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, Грейс. И дорогая Марджори; я заметила, что вы мило беседуете у дверей, и не стала вмешиваться.

Бедняжка Марджори немного задержалась, после того как все ушли.

— Я хотела сказать, что была просто шокирована тем, что прочла о тебе… в общем… Эви не обмолвилась ни словом. А он, он-то был женат все эти годы, и у него три маленькие дочки. Тебе достаточно пришлось выстрадать, как я считаю. — Все это было сказано самым любезным тоном, и, закончив речь, она положила свою птичью лапку на руку Грейс. — И не надо благодарить меня. Я забочусь о тебе, дорогая. Я всегда говорила, что прошлого не изменить, как бы нам ни хотелось этого. Можно только постараться поступить правильно в следующий раз. Хотя и следующего раза быть, в общем-то, не должно. Я знаю, что ты усвоила полученный урок. Я молюсь за тебя, дорогая, каждую ночь. Как учит нас Господь, покайтесь, и тогда вам будет даровано прощение.

Грейс взглянула на нее в упор, на маленькое треугольное личико и умненькие близко поставленные глазки.

— Вы правы, Марджори, прошлого не изменить. И меня это вполне устраивает, потому что ту часть жизни, о которой вы так трогательно беспокоитесь, я бы не желала изменить никогда и ни за что на свете.

Марджори выскочила наружу, пылая праведным гневом.

Грейс лежала в своей узкой кровати и пыталась заснуть, воображая, как бы она прикончила Марджори: задушила удавкой, подожгла, зарубила топором, отравила, утопила, зарезала ножом, столкнула с лестницы, угостила грибами-поганками.

«А ты, проклятая Нелл Гордон, не думай, что я забыла о тебе. Ты похожа на здоровенную синюю трупную муху, жужжишь и жужжишь надо мной. Стоит мне решить, что я больше не услышу о тебе, как обнаруживаю очередную порцию грязи. Держу пари, что у тебя-то нет проблем со сном. С чего бы им взяться? В конце концов, журналистика сродни благочестию».