Мгновения жизни

НЕЛЛ ГОРДОН: Многие друзья Грейс Шилд задавали себе вопрос, как могла она, независимая и свободная женщина, самостоятельно пробившаяся в мир фотографии, где процветает конкуренция, смиренно исполнять роль «запасного аэродрома» в отношениях, которые длились целые шесть лет.

Грейс отворила заднюю дверь, и Плутон, тяжело отдуваясь, с выпученными глазами, вывалился наружу. Его старый и слабый мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения. Она вышла вслед за ним, ступая босиком по влажной от утренней росы лужайке, по-прежнему в домашнем платье. Грейс прижалась грудью к воротам, ощущая, как заостренные деревянные колья впиваются ей в кожу, и смотрела на дорогу. А вот и он, выходит из-за угла у пожарной станции. Он находился еще слишком далеко, чтобы она могла разглядеть его черты, но походка была точно его, развинченная и легкая. Грейс подняла руку, приветствуя его, а потом в сопровождении Плутона вернулась в кухню, поставила рогалики в духовку и чайник на плиту. Она оставила дверь открытой, опустив противомоскитную сетку. День снова обещал быть жарким. Грейс бросила взгляд на свое отражение в маленьком зеркальце над холодильником. Волосы ее были еще влажными после душа, щеки порозовели, а от уголков глаз веером разбегались морщинки-смешинки. «В последнее время я что-то целыми днями улыбаюсь, — подумала она. — Просто не узнаю себя».

— Милая, я дома. — Он говорил так каждое утро, возвращаясь из магазина с газетами, и всякий раз она смеялась, не потому что слышала что-то очень уж смешное, а потому, что он выглядел очень довольным своей маленькой шуткой.

Она направилась к нему, чтобы поцеловать, но споткнулась о Плутона, который намеревался опередить ее.

— Завтрак почти готов.

Как обычно, он комментировал все подряд, о чем прочел в газете, и, как обычно, она слушала его вполуха. Сегодня утром его интерес привлекло предложение начать жилую застройку на месте, где, по слухам, когда-то была свалка токсических отходов, в старом городе китобоев.

— И вот большие ребята задают вопрос: «Эй, народ, вам нужна крыша над головой или нет?»

— Ты адвокат, — откликнулась Грейс. — Помоги. Предложи свои услуги этим людям.

Он взглянул на нее и улыбнулся:

— А, так ты все-таки слушала. Да, может быть, я так и сделаю.

Неужели он постарел? Ему ведь едва исполнилось сорок. Но все чаще бывали моменты, вот как сейчас, когда Грейс смотрела на него, ожидая вспышки энтузиазма, когда он, казалось, лучился энергией, а вместо этого видела лишь усталость и безразличие. Она перегнулась через стол и накрыла его руку своей.

— С тобой все в порядке?

Он выпрямился на своем деревянном стуле с высокой спинкой и улыбнулся в ответ.

— Разумеется, со мной все в порядке. Я всегда в полном порядке. Просто вчера вечером мне не следовало пить второй бокал виски, только и всего.

— Отправляйся читать свою газету на крыльцо. — Она поцеловала его в макушку, вдыхая теплый аромат волос. — Какой приятный запах.

— Это тот новый шампунь, который я купил. Французский. На флаконе написано, что в нем использованы натуральные ванильные масла. — Он наклонился и почесал Плутона за ухом, а потом встал из-за стола, держа в одной руке газету, в другой — недопитую кружку кофе.

Она улыбнулась ему.

— Что? — спросил он, ему явно стало неловко. — Что такое?

— Ничего, — ответила она, но все равно улыбнулась его манере подробно сообщать о составе своего шампуня или ткани нового спортивного пиджака. Создавалось впечатление, что, показывая ей мельчайшие ниточки своей жизни, он старался связать их вместе как можно крепче.

Скоро она принесет ему еще одну кружку кофе. Ей нравилось баловать его в таких вот мелочах. Ей нравилось думать о том, что вот сейчас он дремлет в кресле-качалке, пока она возится в кухне, сердце ее переполнялось любовью, и она не могла думать больше ни о чем ином. Грейс убрала молоко и картонную упаковку сока, в очередной раз поразившись про себя, какими огромными были американские кухонные агрегаты, совсем как в 1950-е годы, если сравнивать с теми, что остались дома. А еще эти посудомоечные машины с вертикальной загрузкой, в которых было видно, как подается вода. Все дело в уверенности, решила она, уверенности в неограниченном пространстве и бесконечных ресурсах.

Они всегда отправлялись на прогулку после завтрака и перед тем, как лечь спать. Ей нравилось, как звучала эта фраза, словно адресованная постороннему слушателю: мы всегда…

Чтобы попасть на пляж, нужно было пройти по Главной улице, и Джефферсон держал ее за руку, устремившись вперед и не сводя глаз с какой-то одному ему видимой точки где-то впереди. Грейс потянула его за рукав. Она предпочитала не спешить. Ей нравилось смотреть сквозь кружевные занавески и приоткрытые жалюзи и ставни ныне запущенных, а когда-то роскошных домов.

Каждый день, надевая перед прогулкой кроссовки, она испытывала прилив воодушевления. Джефферсон как-то заявил, что она все перевернула с ног на голову; это Плутон должен был вилять хвостом и мчаться к двери. Но она-то знала, в чем дело, — они могли открыто ходить вместе, куда им вздумается, не прячась и не озираясь по сторонам. Все дело было в том, что самые обыденные мелочи превращались в нечто возвышенное только потому, что он находился рядом. Обыкновенные будни стали праздниками.

Они шли по пляжу, и солнце играло разноцветными песчинками, которые одна за другой утекали в океан. Над их головами крачки деловито сновали между морем и своими гнездами, и в клювах возвращавшихся птиц серебрилась добыча.

— А ты знаешь, — заметил Джефферсон, — что крачка способна кричать и одновременно удерживать рыбу в клюве? Просто какая-то уникальная птица, ты не находишь? Такая красивая умная птичка. — Он приподнялся на цыпочки, подняв правую руку в воздух, словно намереваясь погладить одну из этих птичек по грациозным изогнутым крыльям.

Любовь пробуждает в женщине материнские чувства, а в мужчине — мальчишеские, решила Грейс, вытаскивая тюбик солнцезащитного крема и втирая его в обожженный лоб Джефферсона и в облупившуюся переносицу. А тот, пританцовывая на одном месте, был занят тем, что палочкой, отнятой у Плутона, выводил на песке их инициалы и, как только Грейс нанесла последнюю каплю крема ему на щеки, вновь принялся за дело, нарисовав на песке букву «X», означавшую поцелуй.

Обратно они двинулись кружным путем через весь городок, и им пришлось поздороваться, по крайней мере, с семерыми жителями. Они остановились у большого книжного магазина: проходы между его полками, казалось, уходили в бесконечность, нарушая физические законы природы, а внутри он выглядел еще больше. Плутон чувствовал себя здесь как дома и, отпущенный с поводка, попросту улегся у кулинарного отдела, сразу же обозначив свои приоритеты. Джефферсон и Грейс тоже следовали заведенному порядку: он брал в руки одну книгу за другой, рассматривая обложки, фотографии авторов, читая аннотации на последних страницах. Грейс же останавливалась на какой-то одной книге и читала ее, пока Джефферсон не заканчивал свои изыскания. Таким образом она успела достаточно хорошо изучить первые двадцать страниц почти всех классиков американской литературы. Четыре книги понравились ей настолько, что она приобрела их и дома дочитала до конца. У кассы они поболтали с Мэри, хозяйкой магазина, которая работала в нем каждый день, включая субботы. Глядя на них, она улыбнулась:

— Знаете, — сказала она, — когда я смотрю на вас, у меня улучшается настроение. Вы так бережно относитесь друг к другу, ваша любовь чувствуется во всем, что вы говорите и делаете. Я знаю, о чем говорю: у меня хватает парочек, которые, приходя сюда, ссорятся и обмениваются гневными взглядами и колкостями. Глядя же на вас, я чувствую, как во мне рождается надежда.

Может быть, подумала Грейс, у них и не было на это права, но они вышли из магазина весьма довольные друг другом, подобно супружеской паре, сумевшей выдержать в житейском море и бурю, и штиль, и после всех испытаний остаться вместе. Именно так они себя чувствовали и именно так выглядели для всего остального мира. В конце концов, решила Грейс, что такое жизнь, если не череда восприятий и допущений?

Обычно Джефферсон дремал не дольше десяти минут, но в тот день после обеда он крепко заснул, заснул по-настоящему, и у Грейс не хватало духу разбудить его. После полудня они слушали музыку, и под нее же заснули. Сегодня настала очередь «Травиаты» Верди. Оба отдавали ему предпочтение.

— Кого я только не слушал, — заявил ей однажды Джефферсон с важным видом, который он напускал на себя, когда хотел произвести на нее впечатление. — Баха, Бетховена, Шопена, Дебюсси, Ричарда Штрауса, Стравинского, но я все время возвращаюсь к Верди; к Верди и Моцарту… — Грейс бросила на него многозначительный взгляд. — О, ну хорошо, и еще Долли.

В «Травиате» Виолетта, умирая, умоляла отца своего возлюбленного вспоминать ее с теплотой, когда ее не станет. Слушая музыку, Грейс смотрела на спящего Джефферсона и думала о том, что более счастливых мгновений в ее жизни еще не было. Она взяла в руки фотоаппарат, посмотрела в объектив, потом подошла к окну и приоткрыла занавеску. Она глядела на него в объектив. Он лежал на спине — одна нога согнута в колене, руки закинуты за голову. Во сне лицо его разгладилось, но, хотя в комнате было прохладно, волосы Джефферсона были мокрыми. В последнее время он часто просыпался в поту. Он говорил, что ему снятся сны. Судя по тому, что он выглядел усталым даже после долгого ночного сна, она заключила, что, должно быть, его сны очень утомительны.

— Ты бежал? — спросила она у него вчера утром, крепко обняв и прижав к себе. Он кивнул. — Тебе было страшно?

— Не совсем. Я просто знал, что должен бежать дальше во что бы то ни стало.

— Как ты думаешь, что случилось бы, если бы ты не побежал?

Он взглянул на нее своими всезнающими и все подвергающими сомнению глазами ребенка.

— Тогда я бы остановился. Именно это меня и пугает: если мне придется остановиться. — Но сейчас он спал крепко и, если ему и снилось что-нибудь, то это были хорошие сны.

Полдень постепенно переходил в вечер. Их соседи, Роб и Мелисса Уолкеры, ждали их к ужину в тот непривычно ранний час, когда американцы привыкли принимать гостей. Грейс придется разбудить его.

Роб преподавал английский и историю в местной средней школе. Мелисса, по ее собственному выражению, была «матерью на полной ставке». Они были хорошими людьми, тактичными и умными, но Грейс хотелось, чтобы Мелисса перестала с жалостью посматривать на нее всякий раз, когда речь заходила о детях. Нынче вечером, однако, Уолкеры поинтересовались у Грейс, не согласится ли та сфотографировать их детей. Как выразилась Мелисса, ей нужны были настоящие портреты.

— Я заплачу вам по обычной ставке, разумеется.

Грейс ответила, что в этом нет необходимости.

— Мне самой будет интересно, — заявила она. — Обычно я не работаю с детьми. Какими бы милыми они ни выглядели, они еще не сформировались, их черты пока лишь намечаются. Но у ваших малышей и вправду симпатичные мордашки.

— Эй, Джефф, — начал Роб, — вам никогда не доводилось встречаться с парнем по имени Тим Хаббард? Он тоже ветеринар, у него небольшая лечебница для животных на углу сорок седьмой и третьей улиц. Нет? Я почему-то был уверен, что вы, ребята, все знаете друг друга, составляете нечто вроде всемирного братства ветеринаров или что-нибудь в таком роде. Я считал, вы собираетесь, чтобы обсудить какую-нибудь проблему, например поговорить о переедании у дворняжек Верхнего Ист-Сайда, ну, вы меня понимаете.

— Кстати говоря, — вмешалась Мелисса, — Плутон нормально себя чувствует? Мне показалось, что в последнее время он слишком уж тяжело дышит. Я знаю, что у него постоянная одышка, но ему не стало хуже? Не то чтобы я намекаю, что вы не заботитесь о своей собаке, — вы все-таки профессионал… просто мы его давно знаем, вот и все. — Она адресовала Джефферсону извиняющуюся улыбку.

— С ним все в порядке, — твердо ответил Джефферсон. — Я слушал его легкие только сегодня утром, и он вполне здоров.

Грейс подавила смешок. Она испытывала чувство неловкости, оттого что приходилось морочить голову таким славным людям, как Роб и Мелисса, но в то же время она находила в этом удовольствие.

— Ах, мой милый, — сказала она, перегнувшись через стол и погладив Джефферсона по щеке. — Ты даже нагрел стетоскоп перед осмотром. Он всегда так делает, знаете ли. Конечно, у собак есть шерсть и все такое, но прикосновение холодного металла им не нравится, так же как вам или мне; ты ведь так говоришь, дорогой, правильно?

Он улыбнулся ей в ответ, но в улыбке ощущалось напряжение. «С тобой все в порядке?» — одними губами спросила она. Иногда, подумалось ей, бывает очень утомительно, когда все твое счастье зависит от одного-единственного человека.

— Я обожаю ваш акцент, Грейс, — заявила Мелисса. — Сколько, вы говорите, вы уже пробыли здесь?

Грейс решила сменить тему.

— Правда ли, что Кларисса Джеймс выходит замуж за Алека Фитц Уильяма? Я хочу сказать, ведь он, кажется, только в прошлом году закончил школу? — Кларисса была коллегой Роба, преподавателем в средней школе. Она также была заядлым фотографом-любителем, так что они с Грейс совершили несколько совместных экскурсий за те несколько недель, пока Грейс ждала приезда Джефферсона. Но стоило ему появиться, и у нее практически не осталось времени для Клариссы. Это была одна из тех сторон любви, которые приводили Грейс в смущение. Предполагается, что любовь способна сделать вас намного лучше — более терпимым, мягким, склонным проявлять заботу обо всем мире, — иногда такое действительно случается. Но зачастую вы превращаетесь в настоящего эгоиста, забывшего о друзьях и обо всем на свете, что не имеет отношения к крошечному мирку двух влюбленных.

Как и надеялась Грейс, Мелисса перенесла все внимание на зарождающийся скандал, вместо того чтобы раздумывать над загадкой двух людей, которые, прожив двадцать лет в браке, все еще вели себя, как влюбленные.

— Я слышала, его родители в ярости, — сообщила она. — И разве не ей придется поддерживать его во время учебы в колледже? У нее нет другого выхода. Родители Алека грозятся лишить его доли в доверительном фонде, а ведь это очень состоятельное семейство.

— Я пытаюсь убедить их, семейство то есть, отказать долю мальчика в дар местному кроличьему заповеднику, — сказал Джефферсон. — Я имею в виду: если они действительно лишат его доли, то деньги с равным успехом могут пойти на доброе дело. — Грейс воспользовалась случаем, когда Роб встал из-за стола, чтобы принести еще вина, а Мелисса засуетилась у плиты, и прошептала Джефферсону: «Милый, ты заходишь слишком далеко». Он бережно убрал у нее со лба выбившуюся прядку волос, поддразнивая ее и улыбаясь. — Перестань, дай мне шанс. Я всего лишь маленький ветеринар. Некоторые из моих лучших друзей — кролики.

Мелисса и Роб вернулись в гостиную.

— Знаете, — заявила Мелисса, уперев руки в бока, склонив голову и с улыбкой глядя на них. — Вы двое даже похожи друг на друга. Вам никто этого не говорил раньше? Одинаковый цвет волос, одинаковый разрез глаз, одинаковые твердые подбородки. У вас даже ямочка на одном месте, — показала она на подбородок Грейс, — хотя у него она глубже. Только взгляни на них, Роб. Тебе не кажется, что я права?

Позже, когда они пили кофе — без кофеина, другого в доме не держали, — Мелисса поинтересовалась:

— Вам никогда не приходила в голову мысль объединить вашу работу? Я тут подумала, что было бы здорово, если бы вы делали снимки маленьких зверюшек до и после операции.

— Том с яйцами и Том без них, — заметил Джефферсон. — Воспоминание о прошлом, что-то в этом роде.

Грейс пристально уставилась на него. Он устал, это было очевидно, хотя она не могла понять, почему, ведь после обеда он спал почти до самого вечера. Может быть, он подцепил какую-нибудь простуду?

— Мысль неплохая, — сказала она. — Но я не уверена, что большинство владельцев животных будут рады таким фотографиям, ведь они напомнят им о нелегких временах.

— Нет-нет, я имела в виду нечто вроде портфолио. Как у пластических хирургов. Знаете, для рекламы ваших услуг, что-нибудь в этом роде. Я хочу сказать, что вдвоем вы не только прекрасно выглядите вместе, но и так же прекрасно можете работать.

— Даже не знаю, Мелисса, — протянула Грейс. — Мы оба собственники, когда речь заходит о работе. Мы предпочитаем не смешивать полезное с приятным.

Еще не было и половины десятого, когда Грейс поднялась и потянула за собой Джефферсона.

— Все, у меня больше нет сил, — объяснила она. — Но мы чудесно провели время. Теперь вы должны прийти к нам в ближайшее время.

Несколько ступенек, разделявшие их дома, они преодолели рука об руку. Вечер был теплым и тихим, хотя небо было затянуто тучами.

Джефферсон рухнул в постель, как марафонец, пробежавший утомительную дистанцию, и через несколько секунд уже спал. Грейс лежала без сна, прислушиваясь к его негромкому дыханию и пыхтению Плутона, пытаясь понять, что изменилось. Кое-что действительно изменилось, и она наконец поняла, что именно: океан. Он вел себя непривычно тихо, неумолчный рокот волн, разбивающихся о волноломы, стих до едва слышного шепота, и она едва различала его. И это отсутствие звука не давало ей покоя.

Обычно Грейс с тяжелым сердцем наблюдала за тем, как Джефферсон возвращается к своей семье, смирившись с этим как с неизбежным. Ее ожидали первые, самые тяжелые часы после его ухода, когда душа разрывалась от боли на части и она чувствовала себя опустошенной, словно сердце ее оставило тело и ушло вместе с ним. И еще ее постоянно грыз страх, что с ним могло что-то произойти, пока они находились в разлуке: несчастный случай, о котором она ничего не узнает, пока не станет слишком поздно, ибо у нее не было никакого права знать даже о том, жив ли он. Но постепенно боль и страх ослабеют. Она напоминает себе, что и живя одна не чувствовала себя несчастливой и что бывали времена, когда она и представить себе не могла, что будет жить с кем-то, пусть даже если это Джефферсон. В голову ей приходят кощунственные мысли о том, что совсем не болезнь Черри мешает им постоянно быть вместе, что втайне оба подозревают: их любовь следует оберегать от повседневности и вот такая близость в полусемейных отношениях — это самое большее, на что они могут рассчитывать. Но постепенно ее эмоции стихают, подобно морю в ночную пору. Она возвращалась к некоему равновесию: влюбленная, занятая, иногда страшно одинокая, но вполне справляющаяся с собой до их следующей встречи.

Но на этот раз все было иначе. На сей раз, закрыв чемодан, он повернулся к ней, и в глазах у него появилось умоляющее выражение. Когда-то она видела похожее выражение в глазах Майкла, когда Анжелика взяла его с собой на вечеринку, устроенную по поводу дня рождения. Мальчуган остановился с ними в дверях, обозревая большой шумный зал, где толкались, визжали и хихикали маленькие мальчики и девочки, потом обернулся и посмотрел на свою мать с таким выражением, словно хотел сказать: «Не заставляй меня делать это». Но он был храбрым и гордым маленьким мужчиной, поэтому, взглянув один-единственный раз на мать, расправил плечи и присоединился к веселью.

Джефферсон, держа чемодан в руке, тоже выпрямился, расправил плечи и вышел из спальни. Она последовала за ним, с гулко бьющимся сердцем, крепко сжав губы и изобразив какое-то подобие улыбки. Она знала, что не сможет схватить его за руку, припасть к груди и расплакаться, умоляя не уходить, остаться с ней и дать им еще один шанс.