Мгновения, мгновения...

СЕРДЦЕ ЩУКИНА

Геннадий пристальным взглядом окинул свежевыкрашенные подъезды и сверкающие в лучах майского солнца окна. Ничего подозрительного. По-военному развернулся и вышел со двора потемневшего от времени огромного здания. Пройдя метров двадцать вперед, остановился и осмотрелся. По широкому Пролетарскому проспекту непрерывным потоком мчались машины. У перекрестков, как всегда, суетились неугомонные пешеходы. Обычная уличная картина Москвы. Ничего нового. Разве что необыкновенно ярко зазеленела на газоне только-только проклюнувшаяся из земли первая травка. Свежая зелень напоминала Геннадию не столь уж далекое детство, милые сердцу сказочные орловские места, где он родился и вырос. «Эх, теперь бы босиком по лугу, как бывало!» — размышлял он, глядя на широкую полосу газона.

Но тут к действительности его вернул скрип тормозов подрулившей к тротуару желтой с красными полосами на бортах машины «скорой помощи». Солнечные блики на ветровом стекле мешали разглядеть водителя и того, кто сидел рядом с ним.

— Товарищ Щукин, — окликнул его врач в белоснежном халате. — Как самочувствие?

Геннадий от неожиданной встречи слегка опешил, но в следующий миг расплылся в радостной улыбке, заторопился к машине.

— Валерий Павлович! — взволнованно заговорил старший сержант. — Вот так встреча! А я вас разыскиваю.

— Плохо, значит, искал, — пошутил доктор. — Не по-милицейски.

— Звонил не раз, вы то на вызове, то на совещании, — извинительно говорил милиционер. — Спасибо вам огромное. Знаете, тут недавно такое было… Наше отделение устроило встречу с медиками седьмой больницы. Встретились спасители и спасенные. Пришли Чернов, Иванников, Сухомлинова… нянечки, сестры. Пригласили артистов. А цветов было!.. Жаль, без вас.

— Не переживай, встретились же.

Врач «скорой помощи» В. П. Сазонов вышел из машины, оценивающе окинул взглядом фигуру Щукина:

— Ну-ка покажись. Богатырь, да и только! Сто лет проживешь…

Щедро расточая похвалы Щукину, доктор в глубине души искренне изумлялся тому, что вот этот двадцатидвухлетний человек, побывавший однажды на том свете, как ни в чем не бывало стоит на посту и несет службу. Да еще какую! А говорят, чудес не бывает…

Из 84-го отделения позвонили в оперативный отдел станции скорой помощи: срочно нужен врач! На экстренный вызов тотчас выехала бригада во главе с Сазоновым. У входа в отделение медиков встретил инспектор-дежурный и поспешно проводил в служебную комнату, где на диване, тяжело дыша, лежал молоденький худощавый милиционер, бледное лицо которого блестело от мельчайших росинок холодного пота.

«Шок», — сразу отметил про себя Валерий Павлович и кивнул фельдшерам:

— Противошоковые… Носилки.

Подняв рукав кителя милиционера, он нащупал еле вздрагивавшую ниточку пульса у запястья. А как сердце? Чтобы прослушать его через фонендоскоп, врач отодвинул в сторону края рубашки и увидел резаную рану с бурыми, затвердевшими сгустками крови как раз на том месте, куда собрался поставить трубку. Выбрав проекцию чуть выше, Сазонов услышал отчетливые перебои в кровяном насосе. «Да, положение — хуже не придумаешь». И тут же бросился в соседнюю комнату к телефону, чтобы посоветоваться. Набрал 03, в трубке раздался знакомый голос диспетчера.

— Марина, срочно соедини со старшим врачом!

— Говорите.

— Галина Васильевна, это Сазонов. Я в восемьдесят четвертом отделении. Случай крайне серьезный. Тяжело ранен в сердце молодой милиционер. До института Склифосовского вряд ли довезу. Порекомендуйте ближайшую больницу.

— Минутку, — сказал старший врач Головина, — уточню. — И тут же: — В седьмую клиническую. Хирурги предупреждены. Операционную готовят. Связь по рации.

— Едем…

Геннадия бережно переложили на носилки, ввели противошоковые быстродействующие средства и с максимальной осторожностью внесли в подогретый салон машины. Как только захлопнулась задняя дверь, автомобиль, мигая яркими сигнальными огнями, понесся к новым больничным корпусам.

Щукин просил пить, тяжело и часто дышал. Сазонов как мог смягчал страдания больного: то положит на губы влажную марлю, то прибавит подачу кислорода. Но главное — заботился о том, чтобы быстро доставить раненого в больницу, ибо жизнь Геннадия могло спасти только экстренное оперативное вмешательство. Дорога была каждая секунда. Вот почему Сазонов принял решение сразу же, минуя приемный покой, поднять Щукина на носилках «скорой» в реанимационное отделение больницы.

Операционный стол уже приготовили, и хирурги В. И. Богдасаров, Е. А. Оганесян, В. А. Чернов, анестезиолог М. И. Иванников немедленно принялись оперировать.

Вскрыта грудная клетка. Да-а, войди нож на миллиметр глубже — и сержант мог погибнуть, не дожив до двадцать первого дня своего рождения. Могло быть так. Милицейская служба — всегда фронт.

Осушена рана. Кровь скопилась в околосердечной сумке, сдавив сердце со всех сторон. И такого натиска оно не выдержало. Прямо на глазах у хирургов, словно в отместку за их прикосновение, отказалось работать. Врачи разом повернули головы к экранам чувствительных приборов. Кривые линии там перестали вычерчиваться.

Клиническая смерть…

— Массаж… Вентиляция, — строго подала команду заведующая отделением Л. В. Сухомлинова.

Задышал аппарат искусственного дыхания. Чернов ладонью сжал обессиленный мышечный комок. Потом еще и еще. Секунда, другая… десятая… Пальцы хирурга продолжали сжимать упругую сердечную мышцу. И вдруг… Электрокардиограф стремительно высветил на экране густую зубчатую дорожку: сердце ожило, пришло в движение.

Врачи прибегали то к одной, то к другой процедуре. Главное — не дать «мотору жизни» остановиться. Отчаянно боролся за жизнь, помогая врачам, и организм Щукина. Но лишь через пять часов кризис миновал. Состояние жизненно важных функций более или менее стабилизировалось. Однако у врачей еще не было уверенности, что все обойдется. К тому же нужна была кровь. Много крови. В больнице не осталось ни капли. Созвонились с дежурным по ГУВД Мосгорисполкома. В считанные минуты помочь вызвались двести работников милиции. Однако нужная группа крови оказалась только у медсестры поликлиники московской милиции Антонины Грачевой.

Шесть суток медицинский персонал не отходил от кровати Геннадия. Казалось, вся больница работала на него, сражаясь за жизнь. И смерть отступила. Щукин пришел в сознание, открыл воспаленные глаза и шепотом заговорил, слегка покусывая потрескавшиеся от высокой температуры губы:

— Ох как худо!..

Боль разрывала тело на части, трудно дышать, не поднять головы, не пошевелить пальцем.

— Ничего страшного. Теперь все зависит от тебя, от точности выполнения медицинских предписаний, — успокаивал его лечащий врач В. С. Милушкин.

И, как подобает солдату милиции, Геннадий аккуратно выполнял назначения врачей. Ни одной жалобы. Врачи опасались осложнений, с тревогой ждали ухудшения. Он же — только улучшения. По специально разработанным методикам тренировал легкие, мышечную систему, сердце. Вначале все это происходило в палате, в кабинете лечебной физкультуры, а потом и на улице.

«Лучше! Каждый день лучше», — это он твердил себе с утра до вечера. Молодой организм под опекой врачей быстро набирал силы. Контрольные проверки показали, что сердце функционирует в пределах нормы. Настал час, когда Щукин тепло распрощался со ставшими ему бесконечно дорогими людьми в белых халатах, его спасителями в полном смысле этого слова. Провожал его весь медицинский персонал.

Еще находясь в больнице, Геннадий помышлял только об одном: выжить и не стать инвалидом. И вот теперь, идя домой, засомневался: сможет ли служить? Хотя врачи убежденно говорили: «За сердце не волнуйся, а все остальное решай сам», было все-таки боязно. «Да о чем я? — вроде бы пригрозил себе Щукин. — Не для того приходил в милицию, чтобы расставаться с ней».

С такими мыслями он взял отпуск и укатил в родную орловскую деревню и уже там окончательно решил: только на свой пост.

С того дня им владело одно желание: скорей, скорей в свое 84-е отделение. А как только вернулся, сразу вышел патрулировать улицы города, пытался дозвониться до Сазонова, но увы… И теперь несказанно рад этой случайной встрече на улице.

— Рад тебя видеть, Гена, в добром здравии, — говорил врач, — ну а сердечко-то как? Не пошаливает?

— Ничуть, Валерий Павлович, — бодро отвечал он, — только рубцы на коже иногда чувствую.

— Это пройдет, — с уверенностью сказал Сазонов. И, сняв с головы высокий колпак, вытер им вспотевший лоб. — Извини, Гена, может, бестактный вопрос, но как все же это произошло?

Щукин потрогал рукой виски, как бы вспоминая то, что произошло с ним…

В тот день дежурные наряды инструктировал начальник 84-го отделения милиции майор Ю. А. Крылов:

— На нашей территории произошла квартирная кража. Обязываю удвоить бдительность, не оставляйте без внимания дворы, подъезды, проверяйте документы у всех подозрительных лиц.

На случай возможных осложнений он определил задачи каждому постовому.

После инструктажа милиционеры отправились по своим маршрутам. Свернув с оживленного Пролетарского проспекта за угол, Щукин оказался на просторном дворе большого дома. Здесь было тихо и спокойно. В дальнем конце оживленно разговаривали три пожилые женщины.

Шел пятый месяц службы. Вернувшись из армии, Геннадий не стал устраивать себе каникул, а сразу, же, как мечтал, пополнил ряды солдат правопорядка. Начальный курс проходил под руководством наставников, опытных милиционеров, прямо в деле, на оживленных московских улицах. Чем больше он узнавал о службе, тем становилось интереснее. С какими только ситуациями не сталкивается милиционер! В меру своих возможностей Щукин содействовал их разрешению. Что там говорить: приятно, когда твои действия идут на пользу, но и огорчительно, когда возникший на улице конфликт не удается разрешить тут же, на месте, а приходится подвергать нарушителя приводу в отделение милиции. От этого иногда делалось как-то не по себе. «Это пройдет, — говорили ему, — наша служба — либо радости, либо огорчения. Середины нет. Важно уметь выходить победителем, но не менее важно и признавать свои ошибки, когда ошибаешься или чувствуешь, что не прав. Поступки всегда сверяй с законом, тогда не будешь испытывать угрызения совести. В нашей практике не бывает черновиков, все пишется, делается в судьбе человека набело. И лучше никогда не ошибаться. Не раздражайся, будь осмотрительным, точным и предупредительным. Избегай ярости. Это очень опасный момент и для самого тебя, и для окружающих».

За время службы к Щукину пришло ощущение уверенности, но сомнения еще оставались: «Вдруг не так поймут или не то скажу?» Особенно испытывал неловкость тогда, когда нарушитель хамил, лез напролом. Не находил Геннадий объяснения таким поступкам. Мучился из-за этого. Тем не менее старался быть всегда непримиримым ко всякого рода нарушениям.

…Щукин хотел было пройти мимо, дальше по маршруту, но скрипнула дверь ближайшего подъезда. Вышел мужчина с бородой — лет сорока. На его правой руке висел теплый плащ, левая покоилась в кармане темных брюк. Незнакомец свернул налево и поспешно скрылся в другом подъезде. Через несколько минут он приоткрыл дверь, высунулся, но, увидев неподалеку милиционера, юркнул обратно. «Странный человек. Нужно проверить документы», — подумал Геннадий и решительно направился к подъезду.

Прервем на секунду последовательность повествования и представим незнакомца, укрывшегося за дверью. Он, в противовес Щукину, словно вышел из некоего темного и мрачного мира. Еле-еле окончил шесть классов. Был инициатором драк. Пятнадцати лет от роду предстал перед судом за кражу. Не подействовало. Пил, гулял, воровал. Снова судили. Потом кражи стали его основным делом. Человек без определенных занятий, без места жительства, он сделал преступление своим ремеслом, а тунеядство, бродяжничество, отбывание наказаний — своим образом жизни. Вор, матерый рецидивист, недавно освобожденный из колонии, он вновь готовился совершить кражу, а потом покинуть Москву. На случай осложнений вооружился коротким ножом, заточенным с двух сторон. Держал его в правой руке под плащом. Столкнувшись во дворе с милиционером, рецидивист растерялся, заметался по подъездам.

— Гражданин, можно вас на минутку? — позвал старший сержант.

Незнакомец остановился.

— Вы, наверное, кого-то ищете? Может быть, я вам помогу? — спросил Щукин.

— Да, ищу, — и, шагнув в сторону, намеревался уйти.

— Вы приезжий? — преградил ему путь Геннадий.

— Да.

— Покажите документы.

Мужчина, хмурясь, не снимая с руки плаща, полез в карман и следом добавил:

— Да отвяжись, тороплюсь…

— Тогда пройдемте со мной. В отделении выясним, кто вы, куда торопитесь?..

— Еще чего!..

Незнакомец поднял руку с плащом и, словно желая отмахнуться, с силой надавил на грудь милиционера. Жгучая боль пронзила тело. На миг остановилось дыхание. «Что это? Неужели ранен? — мелькнула мысль. — Но ведь не было ни ножа, ни сильного удара. Только взмах плаща и толчок. Как же так!»

Очнувшись от секундного оцепенения, Геннадий увидел, как незнакомец побежал к соседнему дому.

— Стой! — крикнул Щукин и, попросив подошедшую женщину позвонить в милицию, бросился вдогонку.

И только тогда, на бегу, вдруг почувствовал, как что-то липкое и теплое растекается под рубашкой. «Кровь!.. Значит, ранен. Но бежать можно, — успокоил себя Геннадий. — Задержать! Во что бы то ни стало не упустить!» Его волновало, успеет ли догнать преступника, а догнав, задержать, обезвредить, хватит ли сил выстоять.

Преступник, завернув за угол дома, остановился в нерешительности: то ли спрятаться в подъезде, то ли бежать дальше? В этот момент появился Щукин.

Не каждый может вступить в обычный поединок. А тут перед глазами нож и яростное лицо.

Геннадий резко бросился вперед и сбил беглеца с ног. Не удержался и Геннадий, упал. Преступник, поднимаясь, занес над ним нож, но старший сержант на мгновение опередил его, ударив по руке. Лезвие изменило направление и, разрезав шинель, лишь слегка поцарапало кожу. Собрав силы, Щукин прижал нападавшего к земле и связал руки.

— Сопротивление бесполезно, встать! — тяжело дыша, скомандовал милиционер.

Противник еще раз попытался оказать сопротивление, терять ему было нечего, но Геннадий так сдавил ему кисть, что, вскрикнув от боли, он покорно зашагал к 84-му отделению, находившемуся неподалеку от места схватки.

Рана давала о себе знать. Геннадий стал ощущать перебои в сердце. Начинала кружиться голова, слабели ноги, сохло во рту. С каждой секундой росла жажда.

— Не оглядываться, вперед! — приказывал Геннадий. А про себя думал: «Лишь бы не упасть, дотянуть до дежурной части». И крепче стискивал руку задержанного, давая тем понять, что всякая попытка освободиться бесполезна.

Последние метры были самыми трудными. На себя Щукин уже не обращал внимания. «Только бы не улизнул этот негодяй, — была мысль. — Только бы…»

Вот и двор отделения. Дверь… Дежурный… Сил нет. Он повалился на диван, где и застал его врач «скорой помощи» Сазонов…

Валерий Павлович слушал внимательно. Щукин говорил несколько сдержанно — таков характер. Оживился лишь тогда, когда упомянул о том, как вручали ему орден Красной Звезды, как орловская студия телевидения организовала с его участием большую передачу, а голянская школа, в которой он учился, пригласила на разговор с учениками.

Щукин смолк, но через секунду встрепенулся:

— Чуть не забыл, теперь я — слушатель Московского филиала юридического заочного обучения при Академии МВД. Хлопот прибавилось, а учеба очень нравится.

— А вдруг опять встретится бандит?

— Что делать — служба…

— Рад за тебя, Гена, — пожал руку врач. — Быть тебе генералом.

Сазонова позвали к рации: кому-то нужна медицинская помощь.

— Ну, товарищ старший сержант, желаю удачи и спокойного дежурства, — сказал он на прощанье.

— И вам того же, Валерий Павлович.

Машина рванулась вперед. Щукин взглядом провожал ее до тех пор, пока она не скрылась за поворотом. Поправив снаряжение, он размеренно зашагал вдоль газона. Навстречу шли люди. Никто из них, конечно, и не подозревал, что вот этот худощавый, застенчивый юноша в милицейской форме 24 мая 1982 года совершил подвиг. Настоящий подвиг.