Мифологические поэмы

Мальчика судьбы пою[790], кому нимфы жаром любовным

благо содеяли. Мне так ты, Муза, велишь. Что за случай

спутника бедствий Алкида[791], его утешенье, похитил?

Бог идалийский крылатый[792] однажды на матери лоне

5 нежился сладко[793], обвив шаловливыми шею руками

и поцелуев прося. Свой сияющий лик обратила

к сыну Венера, устами, как розы блиставшие, молвив[794]:

"Мир покоривший и небо[795], чье пламя разит Громовержца,

силы взыскую твоей, от коей сама пламенею,

10 чтобы оружьем своим, содержащим огонь плодородный,

матери просьбу узнав, исполнил, как сыну то должно.

Не о преступном прошу, и мое не порочно моленье,

также не в тягость тебе, хоть и тягости ты одолел бы".

Матери, просьбы ее прерывая, Амур отвечает:

15 "Трудность любую назначь, поручи мне великое дело,

мать, не смущаясь. Куда мне направить стрелу? Что поджечь мне?

Должен заставить кого из богов иль людей загореться?

Лишь назови: вспыхнет он. Что взор омрачаешь слезами?

Все я исполнить готов; коль захочешь, и сам Громовержец[796],

20 неба владыка, охваченный пламенем, облик теленка

примет, забыв небеса, замычит[797] среди трав изобильных,

словно он подлинный бык на лугу; или ливнем прольется

из под небес золотым, дом затопит богатством, иль птицей,

что его носит перун, иль лебедем, змеем, сатиром;

25 будет Алкмену любить, шлем надев и оружьем сверкая,

звонко блестящим щитом потрясая, и воин-любовник

стянет две ночи в одну, погасив дневное сиянье.

Если угодно тебе, то Паллада огонь наш почует,

дева, что с полом своим враждует, но все же признает

30 силу мою и, копье свое бросив, возьмется за пряжу[798].

Если отец мой Нептун[799], дыханием море тревожа,

в волнах бушует, — стрелой пламенеющей, значит, сражен он.

Мой одолеет огонь и воды, средь волн клокотанья

будет тритонов любить Галатея, Фетиду[800] — дельфины.

35 Все, что в пучине живет, подожгут мои острые стрелы.

Если желаешь ты, мать, чтобы люди, огнями моими

распалены, оскорбляли заветное ложе, отцовских[801]

будет лобзаний искать его дочь; сын, того не желая,

с матерью грех совершит, брат родной сестру опозорит;

40 пасынком мачеха пусть овладеет, ласки рассыпав,

новый Пердика пускай обезумеет, новая Мирра

явится, снова сестру заполучит Юпитер в супруги.

Что говорить? Коль прикажешь, другая царица зажжется

страстью к красавцу быку, и другая объявится Федра".

45 Радуясь этим словам, с лицом просветленным, Венера:

"Резвый ребенок, тебе все, что в мире родится, подвластно:

Небо, созвездия, Море, Земля; так пускай не смеются,

что выступает Венера просящей: сама мать Амуров[802]

ищет у сына огня, поскольку в призвании этом,

50 хоть мы с тобой и равны в почитанье, однако, сознаюсь,

милый, что силы твои здесь надежней. За матери слезы

если угодно тебе отомстить[803], научу — ты же слушай.

Нимфы, мой мальчик любимый, всем хором однажды сучили

пряжу на дне своего Пенея[804]. Тут (стыдно промолвить!),

55 Солнца любовь, все грехи мои разглашает Климена[805]

нимфам; о том говорит, как в сеть я попала, как цепью

Марса Вулкан оковал, — во всем этом Солнце — наводчик.

Нимфам же слушать угодно, как нашу беду расславляют.

Если так нравилось им распевать о моих приключеньях,

60 пели бы девы за пряжей, мой мальчик, о наших победах,

пели б, как вынес Парис приговор[806] в мою пользу на Иде.

Вот вся причина моей печали. Коль стрелами мог бы их

распалить иль сердца поразить своим сладостным ядом,

пусть бы узнали любовь, твоих стрел научились бояться.

65 Есть у Алкида, в годах самых нежных, любимейший спутник,

ярким румянцем украшен и белизною молочной[807],

в лике его белоснежном пурпурное плавает пламя.

Пусть же, ребенка узрев, все нимфы страстью зажгутся,

будет им карою злой — своих исполненья желаний

70 долго в тоске ожидать, пока вырастет общий любимец".

Так бы осталась словами[808] обида Венеры, когда бы

дерзкий Крылатый не взял оселок[809], чтоб точить свои стрелы.

Луком себя опоясав, людей и бессмертных услада[810],

пламенных стрел прихватил, приладил колчан за плечами.

75 Во всеоружье взлетел, и только покинул Крылатый

небо, уж он на земле; так быстро лишь мысль пробегает[811].

Только к ручью подошел, бросил камень в хрустальные воды,

гул от него испугал обитательниц глади зеркальной;

все выплывают узнать о причине, покой их смутившей.

80 Бог окрыленный бежит, вступает в тенистую рощу,

там, изменив облик свой, принимает образ наяды,

тело себе удлинив, чтоб ростом казаться повыше, —

дабы обман совершить, приказанье родимой исполнить.

Длинное платье на нем колышется, пят достигая[812],

85 кудри по белым плечам рассыпаются в кольцах игривых,

ветер дыханьем своим, налетев, раздувает прическу,

надвое делит блестящие волосы, лоб обнажая.

Скромно, как будто 6έι нехотя, к девам Амур приближался,

крылья надежно укрыты под платьем, свободно лежащим.

90 С нимфами вот он смешался под девичьим видом притворным;

их вопрошает Амур, зачем, покинув источник,

робкий на землю их хор дружно вышел; ему объясняют;

их заверяет Амур, что нисколько не ведал такого.

А, между тем, одолев Эриманфского вепря, тиринфский

95 с радостью шел Геркулес[813], с ним вместе прекраснейший мальчик,

Гил, молненосного вепря нагруженный шкурой[814] с зубами;

пусть он, бессильный, страдал под тяжестью груза такого,

все же был рад, будто сам приобщился к триумфу героя,

будто Алкид не один уложил жестокого зверя.

100 Нимфам ужасен Алкид, но любуются внешностью Гила.

Так между ними одна ко всем обратилася сестрам[815]:

"О, безмятежные нимфы, Пенея богини, скажите,

был ли природою создан когда-нибудь образ, подобный

этому мальчику? Не был таков пастух с горы Иды[816],

105 ни Ипполит, ни Язон, осиянный ночною богиней,

не был ни Бромий таким, ни сам Аполлон величавый[817].

Жребий счастливый у той, кто красою такой завладеет,

кто с ним на ложе любви в поцелуях сольется губами".

Гила они восхваляют чрезмерно, меж тем как Крылатый

110 лук достает и, смешав с медом страсти любовные яды,

стрелы готовит хитро и их среди нимф рассыпает.

Все то бледнеют они, то румянец красит их лица[818],

руки высоко вздымают, глубокие вздохи колеблют

их непрерывно уста; сами тянутся пальцы к прическе;

115 то говорить начинают, то вдруг умолкают[819], запнувшись.

Все здесь — приметы любви. И молвит сестрам Климена:

"Хочется мне, чтобы Гил был похищен, нам милый, и в волнах

нашу изведал любовь, — то влюбленной в вину не поставят.

Любит Энона[820] Париса, Ликасту[821] верна Амазонка,

120 любят красавца Адониса, Сам Купидон любит фурий[822].

Сколько веков напролет влюбляются Небо, созвездья,

волны морские, Земля, Плутон, — мне ли, нимфе, бояться?

Так говорит. Между тем, напевая, к источнику близок

Гил; зачерпнуть здесь воды хочет он, и в руках его урна[823].

125 Только увидели нимфы прекрасные, как он подходит,

все засмеялись[824], что медлит. И всем одного захотелось[825]:

в волны едва погрузил он, правой рукой ухвативши,

урну, его увлекая, все нимфы под воду нырнули.

Гил испугался похищенный и устремился от страха

130 к гроту хрустальному: был образован землей травянистой.

Всех ободряя сестер, Дейопея[826] тогда обратилась

к мальчику: "Милый ребенок, не подобает слезами

лик свой тебе орошать, — только внешность уродуешь плачем.

Вовсе и незачем плакать, — ведь мир при тебе остается[827]:

135 нас украшают фиалки, красивые лилии, розы,

любит нас сам Гиацинт, и в волнах Нарцисс[828] поселился;

всякий цветок ароматный, всякая яркая травка

косы, водою взращенные, нам украшают венками.

Ты женихом нашим здесь будешь вечно, до дней окончанья.

140 Речью смягчала такой Дейопея мальчика душу.

А между тем, разъяренный, тиринфский герой мчался мимо,

с криками Гила ища, и берег ему отзывался,

волны, и горы, и лес повторяли любимого имя[829].

Только источник молчал, где похищен был Гил. В эту пору

145 к звездам крылатый Амур возвращался; исполнивши дело,

матери он сообщить о победе стремился, ликуя.

Слышал он голос и стон Геркулеса, искавшего Гила;

бог и поведал ему о случившемся: мальчик прекрасный,

спутник Алкида похищен источника нимфами; втуне

150 все Геркулеса надежды пропали, огнем идалийским

истреблены. Застонал, цепенея и палицу бросил:

"Вскормлен ты был, мальчик мой, понапрасну, ты, видевший всюду

доблесть мою (как свидетель[830], присутствовал при испытаньях,

коих я встретил немало: был вепрь побежден, льва в Клеонах[831],

155 шею руками сдавив, я убил, отбросивши стрелы;

сына Земли[832], от нее оторвав, при тебе задушил я).

Кто оботрет мне теперь, утомленному, пот после битвы?

Кто будет спутником мне, если новые битвы навяжет

мачеха[833]? Что я скажу твоей матери — малым ребенком

160 мне тебя вверила, чувства забыв материнские. Встретив,

как я ей сына верну? Одно лишь придется сказать мне:

"Радуйся, мать, и ликуй, повод есть: родила ты на счастье

смертного, ныне же матерью стала бессмертного бога[834]"".