Михаил Коцюбинский

ГЛАВА ВТОРАЯ ВЕРА ДЕЙША

С этим именем связан новый этап в жизни Коцюбинского. С Верой Дейшей он встретился на первом Киевском съезде украинской «Громады»[12]. Михаил был делегатом от Винницы, Вера — от Чернигова.

Решив закрепить возникшую дружбу, молодые люди по окончании съезда отправляются в Чернигов, да к тому же и причина для этого нашлась. Василий Андриевский, добрый знакомый писателя по работе на филлоксере, пригласил Михайла Михайловича быть кумом на крестинах его ребенка.

Вера Иустиновна недавно вышла из заключения, отсидев сперва в черниговской тюрьме, а затем в варшавской цитадели за политические связи с бывшим черниговским семинаристом Федором Свидерским, автором брошюры «Труд и капитал», популяризовавшей «Капитал» К. Маркса.

Жила она тогда в Чернигове в доме Бренерта по улице Магистрацкой (ныне улица Куйбышева, 10). Михаил Михайлович стал ее постоянным гостем. «Серденятко мое» — так неизменно ласково обращался он к своей подруге…

Вера Дейша родилась 22 сентября 1863 года в Ржеве бывшей Тверской губернии, ныне Калининской области, в семье обедневших дворян. Отец ее Иустин Дейша в чине надворного советника работал в почтовом ведомстве.

Мать Юлия Степановна была урожденная Гортынская. Происходил Дейша из запорожцев. Его прадед по фамилии Дижа был «знатный войсковый товарищ» Запорожской Сечи. Во время упразднения Запорожской Сечи Диже, как и остальной казацкой верхушке, Екатерина пожаловала личное дворянство, с тем чтобы оторвать их от низовой казацкой массы.

Получив дворянство, прадед изменил свою фамилию и стал Дейшей.

Юлия Степановна жила с мужем в небольшом имении в глухом уголке Белоруссии возле Орши. Когда в результате несчастного случая сгорел их дом, молодая чета переехала в Ржев, где в 1866 году Иустин Дейша умер от рака. После смерти мужа мать Веры переехала в Чернигов, где жили ее многочисленные родственники, и поселилась там с детьми: Марией, Васильком и трехлетней Верой. Двое старших (Костя и Соня — дети первой жены Дейши) жили уже самостоятельно.

Юлия Степановна окончила Смольный институт в Петербурге, была образованным, серьезным человеком, любила литературу, много читала, знала иностранные языки.

Поселившись в Чернигове, она стала начальницей епархиального училища, в котором в то время работал врачом ее брат — Василий Гортынский.

Старший сын Гортынского Петр — член «Народной воли» — был сослан в Сибирь. Младшая дочь Ольга также принимала деятельное участие в народовольческом движении. Не удивительно, что дети Юлии Степановны — Вера и Василий, живя в Чернигове, сразу же попали под влияние своих старших двоюродных брата и сестры.

Как гласит «совершенно секретное» донесение Киевского губернского жандармского управления от 13 мая 1906 года, Василий Дейша, закончив Петербургский технологический институт и работая в 1906 году в Киеве в должности старшего фабричного инспектора, а впоследствии в той же должности в Москве, «явно придерживался тенденций защищать только права рабочих и совершенно игнорировать права фабрикантов в ущерб даже и развитию промышленности. При этом он в своей мотивировке в пользу проводимых им положений… руководствовался… выдержками из дешевой социалистической литературы…».

Вера Иустиновна закончила черниговскую гимназию и одно время служила там классной дамой, а позже преподавала в женском духовном училище французский язык, арифметику и каллиграфию.

В 1885 году она поступила на физико-математический факультет Петербургских бестужевских курсов на отделение естественных наук.

Курсисток в то время было очень мало. Правительство чинило всяческие препятствия и вводило ограничения для девушек, стремившихся получить высшее образование. «Прием на Высшие бестужевские курсы был прекращен, — вспоминает В. Вересаев — «впредь до переработки устава…». Попасть в то время на женские курсы стоило больших усилий, напряженной борьбы с родителями и общественным мнением. О курсистках распространялись мерзкие сплетни, к поступлению на курсы ставились всевозможные препятствия: от взрослых девушек, например, требовалось согласие родителей и их обязательство содержать дочь в течение всего прохождения курса. Если родители не соглашались отпустить дочь, то единственным средством оставался фиктивный брак, к которому в то время нередко и прибегали девушки… Все это вело к тому, что происходил как бы отбор девушек наиболее энергичных, способных, действительно стремившихся к знанию и к общественной деятельности».

С Верой Дейшей Вересаев встречался у общего знакомого — студента-черниговца Шлепянова.

«…В соседней с ним комнате, — вспоминает Вересаев, — жила его землячка, курсистка Бестужевских курсов, Вера Иустиновна Дейша. Прекрасный женский лоб, темные стриженые волосы до плеч и огромные синие глаза, серьезные, внимательно вглядывающиеся… Больше всего меня тянула к себе соседка Шлепянова. Раза два-три я заставал ее у Шлепянова… Она очень скоро уходила — видимо, я ей совсем не был интересен. А у меня после встречи была на душе светлая грусть и радость, что на свете есть такие чудесные девушки…»

Анна Ильинична Ульянова-Елизарова в своих воспоминаниях пишет о том, как она познакомилась и сблизилась во время дежурств на кухне студенческой столовой, организованной Петербургским союзом землячества, с некоторыми курсистками естественного отделения Бестужевских курсов и как вскоре убедилась, что по тем временам это были самые деятельные в общественном отношении люди. По всем данным, Анна Ильинична лично знала и Веру Дейшу, которая работала в студенческой кухмистерской на Васильевском острове. Эту кухмистерскую организовали в конце 1886 года П. Шевырев и О. Говорухин, а хозяйкой ее была Виктория Клечинская. Об этом вскользь упоминает в своей книге «Второе 1-е марта» шлиссельбуржец А. С. Поляков, а также В. Вересаев.

В то время молодежь увлекалась естествознанием, стремясь к точным, научным представлениям о развитии жизни на Земле. Это тяготение может быть объяснено еще и тем, что Петербургский университет и Бестужевские курсы славились прекрасными преподавателями. На физико-математическом факультете и курсов и университета преподавали такие видные ученые, как Сеченов, Менделеев, Боткин. А студентами этого факультета в университете были, например, Александр Ильич Ульянов и упомянутые уже О, реет Макарович Говорухин, а также Петр Яковлевич Шевырев — инициаторы и главные участники покушения на Александра III, состоявшегося 1 марта 1887 года. Как известно, Ульянов и Шевырев по приговору «особого присутствия Правительствующего сената» были повешены. Говорухину удалось бежать за границу.

Правительство из года в год усиливало репрессии, стараясь всемерно ограничить обучение на Бестужевских курсах. В 1886 году прием на первые курсы прекратился вообще. Стало известно, что курсы существуют последний год. В том же 1886 году власти закрыли журнал «Отечественные записки», редактором которого был Салтыков-Щедрин. В день рождения Щедрина делегация курсисток вместе с делегациями других коллективов и организаций вручила ему адрес, подчеркивая свое сочувствие в связи с закрытием журнала. Надежда Васильевна Стасова очень гордилась, что Бестужевские курсы, которыми она руководила, оказались в этом деле инициатором.

Обо всех этих событиях рассказывала нам позже мама, вспоминая молодые годы, и фамилию Ульяновых мы впервые услышали из ее уст.

Романтикой были овеяны вечеринки, которые устраивала современная Вере Иустиновне молодежь. Под видом помолвки или дня рождения кого-нибудь из присутствующих проходили нелегальные революционные собрания, на которых звучали горячие выступления, разрабатывались планы демонстраций, писались протесты, устраивались конспиративные встречи. На этих же собраниях составлялись прокламации, собирали деньги для Красного Креста, для политэмигрантов и т. д.

Разрешения на вечеринки нужно было получать в полиции. «Для порядка» было обязательно и присутствие на них полицейского. Правда, фиктивная помолвка, начинавшаяся тостами в честь будущих супругов, кончалась для блюстителя порядка обычно одинаково: посапывая носом, он мирно засыпал где-нибудь в углу кухни, опрокинув в честь «молодых» не один стаканчик водки. А молодежь тем временем не мешкала. В одной комнате вполголоса пели любимые песни — «Дубинушку», «Замучен тяжелой неволей», «Укажи мне такую обитель», в другой — слушали оратора и спорили до хрипоты.

Вспоминала мама, как 17 ноября 1886 года шла она на Волково кладбище в рядах передового студенчества Петербурга на гражданскую панихиду по Добролюбову в двадцать пятую годовщину со дня его смерти. Эта панихида, запрещенная правительством и организованная Союзом землячества во главе с Шевыревым, Ульяновым, Лукашевичем и Новорусским, переросла в мощную демонстрацию протеста против самодержавия. В своих воспоминаниях А. С. Поляков рассказывает: «Полиция, очевидно, знала об этом решении (организовать панихиду. — И. К.) и приняла свои меры: могилу Добролюбова 17 ноября увидела только небольшая делегация. Демонстранты после неудачной попытки пройти на кладбище повернули на Невский проспект, направляясь к Казанскому собору, но на Лиговке были зажаты казаками в кольцо. Градоначальник — им был тогда Грессер — продержал студентов в грязи Лиговки несколько часов, арестовал наиболее непокорных, а всех прочих под вечер распустил по домам».

Перед казаками с саблями наголо стояла и Вера Дейта. Через два дня после этих событий Союз землячества выпустил прокламацию «17-е ноября в Петербурге», авторами которой были А. И. Ульянов, П. Я. Шевырев, О. М. Говорухин, И. Д. Лукашевич. Близкие друзья Веры Дейши в тот период — народовольцы террористического направления: Вержбицкий Иосиф Степанович, Татьяна Сергеевна Постникова, Дора Юдилевна Добрал, Абрам Билинский — Билиннес, Евгения Григорьева. Часть из них проходила по делу 1 марта 1887 года. О них мы узнаем из жандармского дела Веры Дейши.

«Наблюдением за Евгенией Григорьевой, заподозренной в оставлении в лавке Татаринова известного портмоне с заготовленной прокламацией о совершившемся цареубийстве, было установлено, что 24 февраля 1889 года Григорьева заходила в дом № 20 по Третьей линии Васильевского острова, где проживала Дейша, Новоселова и студент Санкт-Петербургского университета Абрам Билинский — Билиннес, но у кого именно из этих трех лиц она была, выяснить не представилось возможным»[13].

Имеются все основания думать, что Евгения Григорьева была у Дейши, так как из донесений жандармского департамента видно, что Дейша еще раньше, в 1888 году, была связана со студентом Санкт-Петербургского университета Иосифом Степановичем Вержбицким, человеком «террористического направления, сторонником систематического цареубийства», как гласит дело № 874 того же 3-го делопроизводства (ЦГИАМ, фонд департамента полиции, 1893). Мама рассказывала мне, что ее квартира была явочной и она помогала укрывать находившихся в опасности товарищей.

Передо мной дело № 874 департамента полиции «3-е делопроизводство» о дочери надворного советника Вере Иустиновне Дейше-Коцюбинской» на 46 листах (хранится в Центральном государственном историческом архиве в Москве). Дело охватывает в основном 1890–1894 годы — годы пребывания Веры Дейши в Чернигове.

Из него видно, что в этом городе существовала нелегальная революционная организация, куда входили семинаристы, студенты, мелкие служащие, «а одним из наиболее серьезных и деятельных членов сего кружка является вышеупомянутая Дейша. Последняя находится в постоянных письменных сношениях с Федором Свидерским (проживающим в Варшаве. — И. К.), от которого получала нелегальную литературу для пополнения кружковых библиотек, но не по почте, а через особо доверенных лиц»[14].

Из последующих материалов видно, что Вера Дейша в то время заведовала общественной библиотекой и читальней, которые помещались в небольшом домике напротив бывшего реального училища на углу улиц Гончей и Бульварной (ныне Горького и Карла Маркса). Работа в библиотеке давала ей возможность налаживать связи с молодежью, распространять прокламации, листовки, нелегальные произведения К. Маркса и Ф. Энгельса. Об этом мы узнаем из письма Веры Дейши, датированного маем 1892 года и адресованного Свидерскому в Варшаву: «Если бы вы знали, — пишет она (то же дело № 874, л. 46), — как хорошо мы провели этот год, как дружно работали на почве всякого рода просвещения и объединения и сколько уже нас теперь! Сейчас у нас слово «свой» в таких широких размерах, что без страха осуществляем то, что нужно… Больше того, убедительно просим: шлите с земляком — у нас ни одного экземпляра, только отрывки. Если есть еще что-нибудь, так не забывайте, что мы далече от центра и очень нуждаемся в просвещении. Как видите, не распространяюсь; ведь вопрос: дойдет ли это письмо?»

Свидерский через Веру Дейшу распространял сочинения Карла Маркса. «Посылаю вам свою брошюру «Труд и капитал», — писал он ей. — Цель составления и перевода этой брошюры была сделать доступною для большинства нашей публики — среднего интеллигента — теорию Карла Маркса. Обращаюсь к вам с просьбой о распространении ее…»[15]

26 февраля 1893 года Свидерский получил письмо от Веры Дейши.

«Просила я у вас два экземпляра К., — писала она, — а теперь, по мере того как публика знакомится с ним, запрос возрастает, и мне нужно будет 5 экземпляров. Вы спрашиваете: что у нас? И много — и ничего! Миллион благих начинаний, и все это если не парализуется, то здорово уменьшается царящими в администрации принципами — притеснения, шпионажа. Последний так шагнул вперед, что ты сам себе и всему домашнему ладу не хозяин, каждый твой шаг достояние этих подлых лакеев. Право, привычка много значит, а в сущности, ужасно душно… Но если бы вы заглянули к нам, то, право, и много утешительного порассказала бы, во всяком случае, только через руки передам Вам большое письмо»[16].

В мае 1893 года Свидерский пишет Вере: «Спешу предупредить Вас, что если бы Вы захотели написать мне что-нибудь, повремените немного, обстоятельства так неблагоприятно слагаются для меня, что я не уверен, как долго я могу оставаться на месте, хотя думаю о поездке в П…»[17]

Он был обеспокоен арестом варшавских студентов — Василия Шумова и братьев Рункевич, замешанных в пересылке на Украину при помощи жены Ивана Франко — Ольги Франко — революционных изданий.

Позже из письма студента Варшавского ветеринарного института Василия Михайловича Сидорова его двоюродной сестре Реутовской, жившей в Чернигове, с вложенным в него письмом Вере Дейше узнаем, что Свидерский был арестован в Варшаве. Вот выписка из письма Сидорова к Реутовской: «Сходи сейчас же в женское духовное училище и отдай это письмо (прилагаемое) по принадлежности Дейше. Только сразу же — оно ей очень нужно. Послать прямо на ее имя, ввиду некоторых соображений, нельзя. Да только обязательно ей в руки отдай, лично ей, а больше никому. Если же ее по каким-нибудь причинам видеть будет нельзя, то сходи в губернскую земскую управу к инженеру Вознесенскому (состоящий под негласным надзором горный инженер Владимир Алексеевич Вознесенский) или к его жене Марии Александровне Вознесенской (урожденная Реймер), по Сретенской улице, дом Утевского, передай им мой поклон и просьбу, чтобы немедленно письмо было передано по адресу и секретно» (л. № 17).

А вот содержание письма Сидорова Вере Дейше: «Несколько дней тому назад здесь схватили и посадили в так называемое десятое отделение Свидерского и еще несколько человек. А сегодня из самых достоверных источников я узнал, что среди варшавских жандармских чинов рядом с его фамилией фигурирует Ваша фамилия. Считаю долгом предупредить Вас на случай чего… (если Вас, понятно, еще не беспокоил никто). А равно предупредите всех Ваших и моих знакомых семинаристов и других. А главным образом Андриевского Василия Трофимовича… Заключенных держат очень строго: не пускают к ним никого, даже сестер. Раньше пускали, а сегодня вот уже нет. За черниговцами следят очень зорко» (л. 16).

Черниговская и варшавская жандармерии внимательно наблюдали за этими связями, установив негласный надзор за участниками нелегальной организации, в частности за Верой Дейшей и Свидерским. В шифрованной телеграмме из Чернигова от жандармского ротмистра на имя директора департамента полиции в Варшаве за № 206 (телеграмма послана 7 октября 1893 года) говорится: «Доставлено по адресу ожидаемое письмо. Проведенным порядке охраны обыском Реутовской таковое отобрано; автор письма двоюродный брат последней, студент Варшавского ветеринарного института Василий Михайлович Сидоров, просит сестру передать незнакомой для нее Вере Дейше другое письмо… Проведенным обыском у Реутовской, Дейши, Новодворского, Андриевского в Черниговской общественной библиотеке ничего не обнаружено; у Дейши отобрана переписка со Свидерским интимного характера — говорят, он был ее женихом. Согласно телеграммы все арестованы порядком охраны, трое в тюрьме, а больная Дейша, у которой мать при смерти, — строгим домашним арестом»[18].

Этот строгий домашний арест, по словам мамы, был для нее тяжелее, мучительнее, чем пребывание в тюрьме. Нужно было скрывать правду, ограждать больную мать от волнений. Вера не отходила от умирающей.

…В то время как из помещения епархиального училища выносили гроб с телом покойной, полицейские везли в тюрьму Веру, не разрешив ей даже проводить мать в последний путь.

Не добившись от арестованной сведений, черниговская жандармерия три месяца спустя отвезла ее в Варшаву, заключив в одиночную камеру цитадели.

Каменный темный мешок со скользким от сырости полом, где днем ползали сороконожки, а ночью подымали возню крысы, с парашей в углу, от которой спирало дыхание… Веру Иустиновну не сломила тюрьма. Она молчит. Ни единого слова, ни единой жалобы и нарекания…

После семимесячного заключения ее выпустили, поверив версии об «интимных» письмах Свидерского. Вера и Федор маскировали свою нелегальную работу перепиской интимного характера, они даже были фиктивно помолвлены.

На сороковом листе упомянутого жандармского дела Веры Дейши в регистрационной карточке сделана отметка о том, что 30 июня 1894 года она уже была в Москве у брата (Василий Иустинович взял ее на поруки и хлопотал по ее делу), только-только освободившись из заключения.

Таких карточек со сведениями о месте пребывания Веры Дейши в ее жандармском деле четырнадцать, начиная с 1883 и кончая 1900 годом.

Жандармское дело Веры Дейши, а также дела группы студентов Варшавского университета № 1082, 704, 380 — № 1181 «О неудобных приемах членов Варшавского жандармского управления при собрании сведений о лицах», № 88 о политических ссыльных в Шенкурске (Архангельская губ.) показывают, что организация «передовых» охватывала молодежь не только Чернигова, но и Варшавы, Москвы, Петербурга, Киева. Связи эти тянутся вплоть до Архангельска, к ссыльным далекой Сибири.

К листу № 37 жандармского дела Веры Дейши приложена вырезка из французской газеты «Matin» от 5 декабря 1893 года, в которой говорится: «…Вена, 4 декабря. — Для специального пользования. — Сообщают из Лемберга (Львова. — И. К.) в Галиции на основании сведений, полученных из Киева, о том, что русская жандармерия раскрыла заговор нигилистов, влияние которых распространяется весьма далеко. Многочисленные аресты произведены в Петербурге, Варшаве, Киеве и Чернигове. Следствие по делу доказало, что все обвиняемые действовали как часть крупной тайной организации под названием «Прогресс»…

…Среди арестованных имеются несколько молодых девушек…

…Конспираторами руководили Свидерский из Санкт-Петербурга, Андриевский из Чернигова, которые заключены в надлежащем месте. Оба они воспитывались в Черниговской семинарии и обвинялись по подозрению в политической деятельности. Следствие по этому делу ведется в большом секрете»[19].

Таким образом, даже за границей были известны имена деятелей этой организации.

Выйдя из тюрьмы в мае 1894 года и пробыв некоторое время у брата в Москве, Вера Дейша вернулась в Чернигов, где снова устроилась на прежнее место в общественную библиотеку. Она не оставляет революционной работы. Из сообщения начальника Архангельского губернского жандармского управления от 13 января 1898 года за № 33 видно, что Вера Дейша-Коцюбинская поддерживала письменную связь с политическими ссыльными Шенкурска. А на 45-м листе этого дела читаем, что в 1900 году она подписала письмо Черниговской общественной библиотеки, адресованное литератору Владимиру Лесевичу. В письме выражалось глубокое уважение и сочувствие Лесевичу по поводу распоряжения правительства, запрещающего читать ему публичные лекции.

Значительно позже (в 1008 году) общественная библиотека, в которой продолжала работать мама, занималась снабжением нелегальной литературой прогрессивной молодежи.

В секретном донесении жандармерии за № 2750 от 17 сентября 1908 года, направленном черниговскому губернатору, сообщается: «По имеющимся у меня сведениям общественная библиотека в г. Чернигове служит явочной квартирой для преступных организаций… Газеты и журналы для библиотеки выписываются исключительно левого направления, а поэтому библиотека… служит не для просвещения, а для развращения…»[20]

Собиралась черниговская нелегальная организация в разных местах: в частных квартирах на окраинах города, в начальной народной школе, которая помещалась за реальным училищем на берегу реки Стрижень по улице Набережной (ныне Пушкинской) и в других местах.