Миллион в шкатулке

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Охрипшим от волнения голосом Купер проговорил:

— Ханна…

Осторожно закрыв за собой дверь библиотеки, она приблизилась к столу и произнесла:

— Так скажи: что ты рассчитывал найти, Купер?

Он глубоко вздохнул.

— Увы, не то, что нашел, — ответил он со вздохом.

— Говори прямо, не надо выбирать слова. Ты надеялся найти там деньги, спрятанные Айсобел? Вернее, остатки денег, которые она добыла вымогательством у твоего деда?

Купер окаменел.

— Я этого ждала, — продолжала Ханна, вынимая из потайного кармана в юбке два сложенных листка бумаги. — Представь себе! Именно это находилось в потайном отделении. Не фотография. Я положила ее туда, так как хотела видеть твое разочарование, когда ты откроешь тайник.

Купер сел на край стола, все еще держа в руках фотографию Ирвинга.

— Ну конечно, — сказал он. — Ты нашла эту фотографию в квартире Айсобел. Значит, ты уже тогда планировала разыграть передо мной этот спектакль?

Она ощутила, как по ее спине пробежала дрожь. Почему в его голосе чувствовалось облегчение, словно напряжение внезапно покинуло его? Это — часть его игры, думала она.

— Как же ты угадала секрет тайника? — спросил Купер. — Когда это случилось?

— Тебе интересно знать, как долго я тебя мистифицировала? Не думаю, что это так важно, ведь Айсобел оставила эту шкатулку мне, вместе со всем содержимым. Тут не о чем спорить, поэтому не стоит тратить время на объяснения.

— Я и не собирался спорить с тобой, — ответил он сухо. — В последний раз, когда ты была так уверена в себе, спор с тобой стоил мне потери пятнадцати миллионов. Сколько там теперь?

— Гораздо меньше. — Ханна подняла вверх листки. — Боны на предъявителя. Чуть больше миллиона, и получить деньги может любой человек. — Она сделала два шага вперед и протянула документы ему, но он не взял их. Тогда она взяла его руку и сунула боны ему в ладонь между пальцами.

Она очень гордилась собой, ведь не дрогнула, не поддалась манящему теплу его руки, словно он был случайным знакомым, а не любовником, потрясшим до основания весь ее мир.

Она была уже на полпути к двери, когда Купер заговорил, и голос его прозвучал так, словно он получил удар в солнечное сплетение:

— Что ты еще придумала, Ханна?

Она изобразила удивление:

— Тебе не на что жаловаться. Ты получил часть тех миллионов, которые потерял по моей вине. Дареному коню в зубы не смотрят, Купер.

— И что я должен делать с этими деньгами?

— Делай с ними что хочешь.

— Ты считаешь, что деньги Айсобел, полученные от Ирвинга, должны вернуться в семью? — Он двинулся по направлению к ней. — Ханна…

Она решила, что должна окончательно уничтожить его, сказав всю правду в глаза. Она остановилась, положив руку на дверную ручку, и проговорила:

— Я возвращаю эти деньги, так как содержимое шкатулки очень важно для тебя. Гораздо важнее, чем… — «Чем я», — хотела она сказать, но побоялась, что ее голос дрогнет. Поэтому, не закончив начатую фразу, она откашлялась и добавила: — Чем что-либо другое.

Ханна толкнула дверь как раз в тот момент, когда Аббот уже поднял руку, чтобы постучаться.

— Сэр… — начал он.

— К черту, Аббот, не сейчас! — Купер схватил Ханну за руку. — Погоди, вернись.

— Извините, сэр, — настаивал дворецкий, — но новобрачные сейчас уедут.

Купер тихо выругался.

— Ну хорошо, — сказал он, — мы уже идем. — Он бросил на Ханну разъяренный взгляд. — Но не думай, что наш разговор закончен. Поговорим потом.

— Конечно, — согласилась она и подумала: «Если это зависит от меня, то разговор состоится намного позднее, чем ты полагаешь. В очень далеком будущем».

Ее ответ, кажется, успокоил его, так как он, сунув боны в карман пиджака — разве же он о них забудет! — направился в сторону гостиной.

Сара и Кен отбывали под веселые возгласы. Гости начали расходиться, но, перед тем как ушел последний гость, Ханна на цыпочках пробралась к себе в комнату, быстро подхватила вещи, собранные заранее, и выскочила из пентхауса.

Следующее утро началось неудачно. Брентон поругался с двумя помощниками, довел до слез секретаршу в приемной и пообещал уволить адвоката, который работал в соседней с Ханной комнате.

— Что это с ним? — пробормотал адвокат, обращаясь к Ханне. — Он таким не бывает даже после проигранного процесса.

— Должно быть, его постигла неудача в любви, — уклончиво объяснила Ханна. — Или дела плохо идут. Брентон очень самолюбив. — Тут она оглянулась и увидела, что Брентон стоит в дверях и злобно смотрит на нее.

Она вздохнула. Кажется, совершенно случайно она сожгла за собой все мосты, правда, чуть раньше, чем планировала.

— Прежде чем ты примешься за меня, Брентон, должна тебя предупредить, что мое заявление об уходе будет у тебя на столе через пятнадцать минут.

— Но не жди от меня хорошей рекомендации.

— Мне она не нужна. Я уже получила приглашение на работу… здесь, в городе.

Брентон усмехнулся:

— Он тебя бросил? Я рад, что все так просто. Честно говоря, от тебя здесь мало проку, можешь не отрабатывать.

— Зачем же, пусть будет все как положено, — со сладкой улыбкой ответила ему Ханна. — Согласен на две недели вместо положенных четырех?

Ханна подняла трубку и позвонила на фирму, от которой поступило приглашение на работу.

— Мисс Лоу, вы нам не звонили неделю, — сказал менеджер фирмы, — вот мы и решили, что вы отказываетесь.

Она положила трубку и схватилась руками за голову. Вот идиотка. Сама во всем виновата. Дотянула до того, что оказалась ни с чем. Брентон вышел на тропу войны, а у нее не было даже дома…

Но теперь все складывалось гораздо хуже, чем раньше… Она сказала, что увольняется, и нельзя взять свои слова обратно. Представив издевательский смех Брентона, если она только намекнет ему, что хотела бы остаться, Ханна поежилась.

Теперь — жилье. Можно, конечно, воспользоваться добротой миссис Патерсон и несколько дней пожить у нее, но это временно…

Кроме того, она дерзко отказалась от рекомендации Брентона. Может, сходить к нему и попросить… В любом случае оставшиеся две недели в офисе станут для нее адским испытанием. Ханна подумала, что предпочла бы отсидеть этот срок в тюрьме, чем работать под началом Брентона. Нет больше Купера, и некому ее защитить…

От одной мысли о нем она ощутила боль. Конечно, она не могла забыть его, ей удалось только на время отодвинуть память о нем в дальний уголок души. Неосторожно расшевелив память, она только открыла калитку, из которой хлынул угрожающий поток потаенных мыслей и обрушился на нее.

В этой истории не было никакого смысла. Стоит только вспомнить, как он обошелся с ней в последнюю встречу. Но не прошло и половины суток, после того как она покинула пентхаус, а сердце — по крайней мере то, что от него осталось, — уже стремилось к новой встрече.

Шкатулка влюбленных, его двуличие в попытках завладеть ею, его виноватый вид, когда она застала его на месте преступления, — все это давно перестало казаться ей важным по сравнению с сердечной болью от потери.

Ханна вздохнула. Выходит, что жизнь ее так ничему и не научила.

Она едва не столкнулась с Купером, когда возвращалась после прогулки с Брутом. К счастью, она заметила его издалека, вовремя свернула в сторону и прошла переулком, в обход.

На следующий день дверь лифта захлопнулась прямо перед его носом. Потом она избежала его, поймав без всякой необходимости такси, которое позволить себе не могла.

При каждой встрече она ощущала новую растущую волну боли от воспоминаний о том, что они пережили вместе. Точнее — по ее мнению, было между ними. А это совсем не одно и то же.

Она наконец разобралась с документами по делу Джонса и подала Брентону свое заключение. Тот недовольно заворчал и велел ей еще раз просмотреть все бумаги.

— Советую еще раз все проверить, — ядовито сказал он.

Она не стала с ним спорить, заметив:

— Там с самого начала не было ни одной зацепки, Брентон. Нет такой силы, которая помогла бы Джейкобу Джонсу оправдаться перед налоговым департаментом за укрытие доходов.

— Тебя занимали другие проблемы. Но теперь, когда тебя ничто не отвлекает, ты, приложив усилия, добьешься большего успеха.

Ханна чуть не сорвалась:

— Я не могу найти там то, чего не существует. Брентон, твой клиент — мошенник. Либо ты об этом уже знаешь, либо он водит тебя за нос, равно как и всех остальных.

Брентон холодно продолжал:

— И чтобы ты не тянула время, я прошу сделать опись каждого документа.

— Но у меня полно и другой работы, Брентон. Мне осталось всего лишь десять дней.

— Тогда поторопись!

— Что такое, Ханна? Почему тебе осталось работать здесь только десять дней? — В комнату вошел Кен Стивенс, отрезав Брентону путь к отступлению.

Ханна не заметила, как Кен появился, и была уверена, что и для Брентона это было полной неожиданностью. Как можно спокойнее она ответила:

— Пока вас не было в конторе, я подала заявление об уходе.

Кен поднял смятый чек, втянул носом воздух и сказал:

— Какой противный запах. Но все равно такую работу кто-то должен делать.

Глаза Брентона хитро блеснули:

— Именно это я ей только что внушал, мистер Стивенс, но она не хочет подчиняться правилам.

— Я слышал, что ты ей говорил, — не повышая тона, ответил Кен. — Знаешь, Баннистер, я никогда раньше не верил в способность моей дочери правильно оценивать характеры людей, пока дело не коснулось тебя. Я жду тебя у себя в кабинете через полчаса. И принеси заявление Ханны.

— Но оно не у меня. Оно уже пошло по соответствующим официальным каналам.

Кен сузил глаза:

— Вот и извлеки его из соответствующих официальных каналов.

Брентон съежился буквально на глазах. Он обошел Кена и вышел в коридор.

— Спасибо, Кен, — сказала Ханна. — Я рада вас видеть. Как прошел медовый месяц?

Кен улыбнулся, но ничего не сказал.

— Я принес тебе письмо Айсобел. — Он протянул ей бледно-голубой пакет, в котором был всего один листок бумаги. — Ты уже просмотрела документы по фонду, которые я тебе послал еще тогда?

— У меня было мало времени. Брентон меня загрузил делами.

— Не думай больше о Брентоне. Ему недолго осталось здесь работать.

Ханна прикусила губу.

— Надеюсь, вы не станете делать поспешных выводов на его счет?

Кен поднял брови.

— Ты защищаешь мистера Баннистера?

— Нет. Если бы это зависело от меня, я бы обмазала его дегтем и вываляла в перьях. Но ведь существуют общие правила об увольнении служащих, и мне бы не хотелось, чтобы в его увольнении была виновата я, Кен. Я не знаю, что вам рассказали, но…

— Рассказали достаточно. Если сопоставить это с наблюдениями Китти и с тем, что мне сообщил Купер о подоплеке вашего… так сказать, романа…

Она сосредоточенно разглядывала свои руки, вцепившиеся в край стола. Наверное, необходимо дать какие-то объяснения и сообщить, что она уже не живет в пентхаусе. Но почему Купер не сказал об этом?

— Ты, конечно, возьмешь свое заявление назад, Ханна.

Она закрыла глаза и представила, какое прекрасное будущее у нее могло бы быть. Никакого Брентона! Новая должность и связь с фондом. Возможность работать с такими клиентами, как Сара, вместо таких, как Джейкоб Джонс…

Но если она будет работать с Сарой и для фонда, то непременно рано или поздно столкнется с Купером. После всего, что он сделал, она не смогла бы встречаться с ним, вежливо раскланиваться и беседовать как ни в чем не бывало. Она все равно выдала бы свой гнев.

Но что важнее всего — даже если бы она сумела сдержать свой гнев, она не смогла бы скрыть свою любовь.

Ее чувства не изменились, оттого что она внезапно узнала о предательстве Купера. Только время поможет заглушить боль и притупить чувства. Она вздохнула:

— Я сейчас не могу ответить, Кен.

После его ухода Ханна долго сидела, уставившись в пространство. Наконец взяла письмо Айсобел.

«Когда ты будешь читать это письмо, Ханна, меня либо уже полгода не будет, либо ты догадаешься, что чего-то не хватает, и обратишься за объяснениями к Кену Стивенсу. Надеюсь, сбудется последнее предположение и ты не только поймешь мои поступки, но также поймешь, почему я так поступила…

…Причина всему Брентон. Он очаровательный и милый, не правда ли? Бескорыстный наставник, предусмотрительный начальник, любящий и внимательный мужчина…»

Ну и выводы у проницательной Айсобел!

«…Я составила свое завещание именно таким образом, так как надеялась, что он, обнаружив тебя без наследства, не сдержится и покажет свою истинную личину, и все увидят, что он садист, извращенец и расчетливая дрянь…»

Ханна тихонько присвистнула. Прости, Айсобел, я думала, он и тебя одурачил.

Теперь она поняла, что хитрая старая дама обошла его со всех сторон. Она сделала вид, что поддалась его чарам, натолкнула на мысль, что Ханна станет богатой наследницей, чтобы он во всей полноте ощутил свое поражение и крушение всех планов…

«…B любом случае, — продолжала Айсобел, — теперь ты наверняка убедилась, кто он такой, и развязалась с ним. Я уверена, что ты умница и все поняла. Я не собиралась оставлять тебя без наследства, только не хотела, чтобы мое наследство досталось Брентону…»

Ханна пропустила инструкцию о том, как открыть тайник, и перешла к следующему параграфу, где в словах Айсобел вновь засквозила ирония:

«…Если ты, в обиде на меня, выбросила шкатулку в мусорный ящик, значит, ты недостойна владеть тем, что скрыто внутри. Если ты продала ее Куперу Винстону, чтобы получить небольшую сумму денег в стремлении завоевать благосклонность Брентона Баннистера, значит, ты также недостойна владеть содержимым. Но если ты позволила Куперу очаровать себя и добровольно отдала ему шкатулку, я тебя понимаю и надеюсь, что ты будешь счастлива с ним, как я была… — Здесь текст обрывался. Но письмо возобновилось уже твердым почерком: — Существуют темы, которые нельзя доверять даже бумаге, даже если действующие лица ушли в небытие. Я скажу так: некоторые вещи гораздо важнее денег. Если ты испытаешь это с Купером, ты станешь счастливой женщиной…»

Глаза Ханны застилал туман, и подпись показалась ей неразборчивой.

Она станет счастливой женщиной!

Только бы Айсобел оказалась права!

Ханна с Брутом совершили длительную прогулку и, когда они вошли в холл Баррон-Корта, оба очень устали.

Двери лифта были открыты. Ханна поспешно потащила за собой Брута, вошла в лифт, нажала на пятый этаж и наклонилась, чтобы отстегнуть поводок.

— Сколько раз говорила тебе, не тяни так сильно, потом будешь задыхаться…

Не успели двери лифта закрыться, как пес тявкнул и выскочил назад в холл. Ханна, которая в этот момент распутывала поводок, была потрясена. Он никогда не поступал так раньше. Сунув кулак между створками, которые тут же снова открылись, она бросилась вслед за ним.

Брут, истерично тявкая, бежал через холл по направлению к человеку, который стоял посередине. Прямо с пола он одним прыжком взметнулся Куперу на грудь. Подхватив собаку, Купер неподвижно стоял со щенком в руках.

Брут обнюхал нагрудные карманы Купера, потом вздохнул и развалился у него на руках, закрыв глаза и вытянув шею, чтобы Куперу было удобнее ее чесать.

— Противное животное, — пробормотала Ханна. А в глубине души позавидовала Бруту, представив на его месте себя. Наверное, она имела бы такое же идиотски счастливое выражение лица… — Спасибо, что поймал. Я его возьму, — сказала она и протянула руки к собаке.

Брут приоткрыл глаза и зарычал на нее. Такого Ханна не ожидала.

— Да ты что, глупое животное!..

— Он же тебя не укусил, — заметил Купер. — Раньше он постоянно рычал на меня, но это тебя не особенно беспокоило…

— Сейчас другое дело, — сказала она, стараясь взять себя в руки. — То есть…

— Не стоит объяснять. Есть гораздо более серьезные темы для обсуждения. Мы еще тогда договорились закончить наш разговор, но потом ты сбежала и постоянно избегала меня.

— Я не сбежала. Я ушла, так как подумала, что между нами все сказано.

— До конца еще далеко. Нам еще нужно о многом поговорить. Поскольку ты исчезла, осталось три пути для решения проблемы. Мы можем поговорить прямо здесь, в холле, или подняться ко мне, чтобы Дэниэл не подслушал.

— А третий путь? — устало спросила Ханна.

Не ответив, он вынул из нагрудного кармана собачье печенье. Брут звонко тявкнул, и Купер дал ему угощение.

— Я теперь постоянно ношу в карманах собачьи лакомства, чтобы Брут не только сам прибежал ко мне, но и притянул на поводке тебя, — сказал он, почесывая собаку за ушами. — Неужели так страшно разговаривать со мной, Ханна? Неужели ты боишься, что я пробью броню твоей самообороны?

— У меня нет никакой брони, — пожала плечами Ханна.

— Хорошо. Тогда помолчи и послушай меня, так как я хочу тебе кое-что сказать. — Держа собаку в одной руке, он подхватил другой рукой Ханну под руку и повел к лифту.

В пентхаусе он поставил Брута на пол, к крайнему недовольству последнего, и повел Ханну в библиотеку.

— Может, поговорим в другом месте? — предложила она.

— Неприятные воспоминания об этой комнате — не более чем плод твоего воображения.

— Неужели? Мне, наверное, надо было просто выйти и предоставить тебе свободу совать нос не в свои дела.

— Я не совал нос, я исследовал.

— Конечно. Согласно твоей логике, Брут никогда не рычал на тебя, он лишь нашептывал тебе на ухо милые пустячки.

Услышав свое имя, Брут, разлегшийся на коврике перед камином, поднял нос и с надеждой взглянул сначала на Ханну, потом на Купера.

Купер обошел письменный стол и, выдвинув верхний ящик, достал из него конверт, который бросил на крышку стола.

Ханна язвительно заметила:

— Ты тоже получил письмо от Айсобел?

— Я? Нет. Но, значит, тебе она оставила письмо? Я так и думал.

— Оставила, но я без его помощи раскрыла секрет тайника. — Конверт был не заклеен. Она открыла его и вынула какой-то официальный документ. — Что это?

— Это твой миллион. Кен все проверил и превратил боны в деньги, которые и положил на счет семейного владения. Как только все формальности будут закончены, деньги тебе возвратят.

— Эти деньги не мои и никогда моими не были.

— Их оставила тебе Айсобел.

— Она получила их от Ирвинга.

— Это к делу не относится.

— Именно что относится. Именно поэтому тебе так хотелось заполучить шкатулку, чтобы хотя бы частично вернуть деньги, растраченные твоим дедом.

— Нет.

Она ждала объяснений, но молчание затягивалось, и она спросила:

— Что «нет»?

— Не из-за этого я хотел вернуть шкатулку.

— Только не надо убаюкивать меня сентиментальными сказками. Ты веришь не в эту семейную легенду, а в содержимое тайника. О, я уверена, что ты с любовью преподнес бы матери шкатулку, но прежде удостоверился бы, что внутри не осталось ничего ценного. Признайся. Ты ведь испугался, что я выброшу целое состояние, прежде чем ты наложишь на него свои лапы.

— Ты почти права. Я боялся, что ты выбросишь шкатулку, но совсем по другой причине. Я хотел, чтобы она досталась тебе.

— Это просто смешно. Если бы ты хотел этого, то просто подошел бы и сказал мне: «Смотри, Ханна, я знаю, тут есть секретное отделение. Давай-ка заглянем, может, там есть что-нибудь стоящее». Но ты же так не поступил.

— Я боялся, что внутри ничего не окажется. Не хотел тебя разочаровывать.

— Какой ты заботливый! — пробормотала Ханна.

— Я не знал реального положения дел Айсобел, однако мне казалось странным, что она все спустила, ведь у нее была очень неплохая пенсия. Да и на что ей было тратиться? Она не покупала ничего ценного. Если ей что-то хотелось, она брала это напрокат или находила способ получить вещь бесплатно.

Ханна вспомнила, что ее тоже поразило это несоответствие, но в отличие от Купера она не делала никаких логических выводов и не задумалась, куда могли подеваться средства Айсобел.

— Пожалуй, единственное, на что она потратилась, так это на то, чтобы заказать подделку своих драгоценностей.

Ханна нахмурилась:

— Подделку? Как это?

— Ее драгоценности не всегда были поддельными. Но если она действительно нуждалась, почему не распродала эти драгоценности?

— Из гордости, наверное, — задумчиво проговорила Ханна.

— Может быть. У меня нет доказательств, но чувствую, что она никак не могла растранжирить такие огромные деньги.

— Вот именно, — с горечью повторила Ханна. — А ты видел во мне расчетливую, эгоистичную…

— Только сначала. Подумай сама. Ты переехала к пожилой дальней родственнице, и очень богатой. Потом ты начала осыпать одолжениями весь Баррон-Корт: выгуливала собачек, ходила за продуктами, выслушивала истории… — Он высоко поднял руки. — Я теперь знаю, у тебя дружелюбный характер. Я просто хочу обрисовать тебе, как все это выглядело со стороны.

— Ты старался видеть во всех моих поступках только злонамеренность и корысть…

— Старался, — признался он. — Вот почему не сразу понял, что, разбираясь с наследством Айсобел, я делал это не от обиды за себя, а оттого, как она обошлась с тобой. Ведь она, породив в тебе надежду, тут же и затоптала ее.

— Мне никогда так не казалось, — сказала Ханна. — Я ничего не ожидала, поэтому и разочарования не почувствовала. Я была лишь озадачена.

Купер согласно кивнул.

— Я долго думал, почему она старательно подчеркивала значение Шкатулки влюбленных. Она не просто хотела лишить меня шкатулки, она сделала так, чтобы все узнали, как важна шкатулка, и ни в коем случае не забывали об этом. Но шкатулка была важна только для меня, ни для кого больше, а это значит, что должно быть что-то спрятано в тайнике. Это озадачило меня более всего, так как ей не было смысла прятать что-либо в Шкатулке влюбленных, проще было оставить это тебе в наследство. Должно быть, у нее была причина, чтобы ты получила то, что она хотела тебе оставить.

— Так вот почему ты ничего не рассказал мне о тайнике! Из-за того, что Айсобел не хотела, чтобы я узнала?

Он кивнул.

— Звучит странно, не так ли? Поэтому я молчал и только пытался заполучить эту шкатулку, чтобы убедиться.

— Как тебе не повезло, что я упрятала шкатулку в банк, где ты никак не мог до нее добраться, верно?

— Да хоть сто раз повтори это! Думай что хочешь. А я чуть с ума не сошел. Мне не давала покоя мысль, что либо я дурак и там ничего нет, либо у Айсобел была веская причина, чтобы прятать что-то в тайник, а не отдать это прямо в руки. И как раз в середине моих размышлений появляешься ты со своим безумным предложением. Как только я узнал о планах Брентона, тут же понял, почему Айсобел поступила именно так.

Ханна вздохнула.

— Можно понять, почему она волновалась обо мне… Но не говори, что ты считал меня круглой идиоткой и не сомневался, что я захочу иметь с ним дело после того, как узнала, что ему нужны от меня только деньги.

— Любовь толкает людей на безумные поступки, Ханна.

Она мысленно сказала себе, что полностью согласна с ним.

— Я тогда не очень хорошо знал тебя, чтобы судить, правду ли ты говоришь о своей работе. Ведь ты могла пойти на это, чтобы отомстить или вернуть его.

— Это не имело тогда никакого значения.

— Нет, имело.

Ее сердце затрепетало.

— Наконец я удостоверился, что содержимое шкатулки, если оно там есть, находится в сохранности, и пусть все остается по-прежнему, пока страсти не улягутся. Как только ты выполнила бы свою часть договора и отдала мне шкатулку, я бы проверил содержимое тайника.

— Когда я заявила, что хочу подарить шкатулку твоей матери, ты выглядел так, словно хотел задушить меня.

— К этому времени ты уже обнаружила боны? Ты нарочно поставила шкатулку передо мной…

— Я хотела посмотреть, что ты станешь делать. И ты сделал все, как я и ожидала. — Ханна глубоко вздохнула. — Изумительная история, Купер, но, знаешь, она не подтверждается никакими доказательствами. Ты мог ее придумать после того, как я застала тебя врасплох. У тебя было много времени, чтобы продумать малейшую деталь. Если бы я не раскрыла секрет, ты разве отдал бы боны Кену? Вероятнее всего, они просто исчезли бы в твоем кармане. — С этими словами она швырнула конверт с документами ему.

— Ты права, — тихо сказал он. — Доказательств нет. Глупо было надеяться, что ты мне поверишь, хоть мне и удалось на некоторое время удержать твое внимание.

Его голос звучал как-то странно. В нем не было привычной уверенности. Ханна неловко заерзала в кресле. Она хотела крикнуть — неужели между нами все так и кончится? Но вместо этого тяжело сглотнула и начала искать в кармане поводок Брута.

— Я только хотел отыскать то, что по праву должно было принадлежать тебе, — продолжал Купер устало, — если, конечно, что-то было. Почему такое хорошее начало привело к такому нелепому концу?

Если бы он начал спорить, приводить доказательства, оправдывать свои действия, она была бы непреклонна и холодна и подозрения остались бы с ней. Но его печальный взгляд и поникшие плечи были красноречивее слов.

Должно быть, она неправильно поняла его. А потом, когда он все честно объяснил, не захотела ему верить.

— Наверное, теперь мое заявление не имеет значения, но я тебя люблю, — тихо сказал он. — Ведь если ты и этому не поверишь, все остальное теряет всякий смысл.

У Ханны задрожали колени. Она еле выговорила:

— Ты… что?

Купер покачал головой.

— Не знаю, как и когда это случилось. Но только когда ты застала меня, как вора, врасплох, я понял, сколь много надежд возлагал на эту проклятую шкатулку.

У нее буквально перехватило дыхание от волнения.

— Моей первой мыслью было, что все идет хорошо. Когда ты призналась, что нашла боны, я почувствовал огромное облегчение. У меня даже голова закружилась.

Ханна помнила, как заметила его внезапное чувство облегчения, только она решила, что он радуется тому, что сокровище Айсобел попало в надлежащие руки.

— Потом ты решила, что я преступник, и не хотела слушать никаких объяснений. Тогда-то я и понял, что потерял гораздо больше, чем просто шкатулку. Я потерял то, что было мне дороже всего на свете.

— Ты никогда не давал мне понять, что я что-то значу для тебя, — возразила Ханна.

Он взглянул на нее так, что она покраснела.

— Говорю же тебе, Ханна, я не понимал этого. Я, может быть, уже переступил порог, когда поставил перед тобой условие, чтобы ты переехала ко мне… Таких безумных поступков я никогда раньше не совершал. Должно быть, все было уже решено, когда ты при каждой встрече напускала на меня эту собаку…

Он постепенно придвигался ближе.

— Я не напускала собаку!

Лежа на коврике, Брут решительно фыркнул, словно давая понять, что такой намек для него оскорбителен.

— Ну хорошо, — согласился Купер. — Может быть, ты не была в заговоре с собакой.

— Я бы побоялась устраивать такие фокусы. Ты все время так зло хмурился!

— Конечно, хмурился, — возмутился он. — Меня же все время невольно тянуло к тебе. Именно поэтому я был с тобой так резок. Любой твой поступок действовал на меня, и, мне кажется, ты знала об этом и старалась при любой возможности разозлить меня. Так что же мне было делать? Плясать от счастья? — Он уже подошел так близко, что она ощущала на своих волосах его дыхание. Он коснулся кончиками пальцев ее щеки. — Ханна… — Его голос зазвучал очень серьезно. — Либо я совсем сошел с ума, либо ты намекаешь, что…

— Намекаю на что? — спросила она невинно.

— Нет! К черту все! — Купер отпустил ее руку и отвернулся.

Она, словно защищаясь, схватила его за руку.

Он резко обернулся и крепко прижал ее к себе.

— Ты проговорилась, да?

Он все еще колебался, и, чтобы придать ему уверенности, она обвила его руками за шею и прошептала:

— Я тоже люблю тебя!

Никогда еще он так не целовал ее, никогда так крепко не обнимал. Теперь в его страстном порыве не было никакой сдержанности, никакой осторожности.

Наконец, задыхаясь, она сказала:

— Мы так тщательно скрывали друг от друга нашу страсть, что едва не обманули сами себя.

Он кивнул. Его глаза потемнели, в них появился торжественный блеск.

— Ханна, клянусь, я никогда не собирался обманывать тебя. В тот вечер, когда я прокрался сюда, чтобы взглянуть…

— О нет! Теперь ты признаешься, что ты трус и вор!

— Еще раз скажешь, и я стану мужем, избивающим свою жену, — пригрозил он.

Ханна даже язык прикусила от неожиданности.

Купер хмурился.

— Ну хорошо, признаю, что не успел сделать тебе предложение. Но неужели так трудно поверить, что я на это способен?

— Да, — честно заявила Ханна.

— Вот и замечательно. Теперь, когда ты дала согласие выйти за меня замуж…

— Я не это имела в виду!

Он немного отстранил ее от себя:

— В самом деле?

Она заглянула ему в глаза и, глубоко вздохнув, сказала:

— Да!

— Хорошо. — Он сел в кресло перед камином, посадил ее к себе на колени и прижался щекой к ее волосам: — Никогда не думал, что буду за что-либо благодарен Айсобел! А получилось, что теперь я обязан ей всем.

— Что ты хочешь сказать? Конечно, она сыграла свою роль, но…

Купер покачал головой:

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что она могла гораздо проще передать тебе в наследство эти боны? Нужно было только сунуть их в конверт вместе с письмом и передать Кену. Но она придумала спрятать их в Шкатулку влюбленных, да еще с такими ухищрениями запутать всю историю и привлечь к этому меня.

Ханна нахмурилась. Она понимала, что он прав. Если бы Айсобел избрала легкий путь, Ханна, конечно, получила бы боны. И не было бы никакого риска для шкатулки. Купер получил бы то, что желал, без всякой суеты и беспокойства. Ханне нечего было бы предложить ему, а ему не за что было бы бороться… Тогда они никогда бы не были вместе.

— Она знала, что я очень хотел получить эту шкатулку, — сказал Купер. — Но она также знала, что я не позволю себя шантажировать. Конечно, в любом случае мы пришли бы к соглашению, и это заняло бы некоторое время.

— Нет, — недоверчиво сказала Ханна, — не может быть, что она устроила все это ради того, чтобы мы влюбились друг в друга. Это невероятно!

В голосе Купера появились веселые нотки:

— Ставлю что угодно, что она предвидела для нас именно такой конец.

— У тебя нет доказательств!

— Нет. Но это так похоже на Айсобел… Когда имеешь дело с ней, невозможно ничего доказать. Но теперь я уверен, что все было задумано ради того, чтобы соединить нас. — Он коснулся губами ее волос. Ханна повернула к нему лицо, и они задохнулись в поцелуе.

Брут уселся у их ног, держа в зубах поводок и тихонько поскуливая.

Купер засмеялся:

— Давай дадим Бруту кусок бифштекса за его помощь и отведем его домой. Потом навестим маму и Кена… — Он снова приник к ней в поцелуе. — Надо сообщить им радостную новость, касающуюся Шкатулки влюбленных…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.