Минувшее

ОГОНЕК

После Великой Отечественной войны партия и правительство выдвинули лозунг: механизация сельского хозяйства; тракторы — на колхозные поля.

Это было время трудовых, беззаветных подвигов.

В редакции я получила задание поехать в Самарканд и написать очерк о выдающейся женщине-механизаторе. Это задание пришлось мне но душе. Перед войной я жила в Самарканде около трех лет и полюбила этот древний город.

Весна в Узбекистане всегда прекрасна и скоротечна, но в тот год она была особенно хороша. После снежной зимы все сияло: травы горели изумрудами, небо, безмятежно голубое, дышало лаской, воздух пьянил, пробуждая беспричинную радость.

Автобус летел по асфальту со скоростью поезда, делая кратковременные остановки то в степи, чтобы охладить мотор, то возле колхозных строений, чтобы взять пассажира, молитвенно поднявшего руки посредине дороги.

Пассажиры, утомленные многочасовой тряской, все чаще спрашивали водителя: будет ли длительная остановка и когда?

— Скоро… — односложно и флегматично отвечал он. — А вон и районный центр! Остановка — час. Можете пообедать, а кто захочет, прогуляется на базар.

Быстро приближалась кайма темных садов. Желанный отдых близок. Вот и околица, домики с огородами, приятно зеленеющие и радующие глаз аккуратными грядками. А вот и главная улица-аллея цветущего желтым пухом тала-вербы. Свернув вправо, мы остановились возле базара у красной чайханы.

Автобус быстро опустел. Пассажиры разбрелись, кто куда. Одни поспешили в столовую, другие — на базар за сухофруктами, которыми славился Янгиюльский район, а я направилась в чайхану, пристроившуюся возле большого арыка и красующуюся своими кумачовыми лозунгами. Там было чисто и уютно. Я села за маленький столик у полноводного арыка. Ко мне подошла девушка в белом переднике.

— Вам чаю или шашлыку? — спросила она приветливо, смахивая со столика несуществующую пыль.

— И то и другое. Раньше чай, зеленый.

Наслаждаясь ароматным кок-чаем, прекрасно утоляющим жажду, я задумчиво смотрела на кудрявую зелень молодых чинар, посаженных вдоль тротуара. Вдруг увидела двух женщин, медленно идущих к чайхане. Одна была стройной, черноволосой, с румяным лицом, в белом халате и белой медицинской шапочке. Другая — старенькая, худенькая, лет шестидесяти. На ней было свободное синее в желтые цветочки платье, стянутое темной безрукавкой. Голову покрывал белый кисейный платок, обрамляя бледное, с закрытыми глазами лицо. Одной рукой она опиралась на руку спутницы, другой — на длинный тонкий посох. Слепая! Догадалась я. Но какое странное лицо! Она подставила его под лучи весеннего солнца, точно впитывала свет и ласку вечного светила. Меня поразило выражение этого лица. В нем не было свойственного слепым выражения настороженности, растерянности и печали. Лицо старушки излучало такую радость, что нельзя было не обратить на это внимания. Они проходили мимо по ту сторону арыка, когда девушка принесла шашлык.

— Будьте здоровы, Салтанат-ой! Здравствуй, Галя! — приветливо проговорила девушка.

— Привет, Тоня! Зайди за таблетками, я приготовила, — ответила девушка в халате. А слепая повернула голову и сказала:

— Счастья тебе, Тоня! Приходи в гости.

— Кто это, Тоня? — спросила я, когда они прошли мимо.

— Это медицинская сестра Галя Чубко со своей мамой. Ответ меня не удивил: в ту пору часто можно было встретить узбечку с русским ребенком, который называл ее матерью. Многие узбекские семьи усыновили эвакуированных детей, родители которых погибли. Просветленное радостью лицо слепой взволновало меня. Я попросила Тоню рассказать историю этой семьи. Она охотно согласилась:

— Нас вместе эвакуировали с Украины. Я воспитывалась в детском доме, а Галю взяла Салтанат-ой.

Пришла Салтанат-ой в детский дом, а Галя забилась в угол, хнычет. Все прихварывала. Худая была, запуганная. На ее глазах убили мать. Всего боялась. Подошла к ней чистенькая худенькая узбечка, говорит:

— Ой, кызым, кызым!.. Обе мы сиротки, обе несчастные. Поди ко мне, дитя!

Мы так и ахнули, Галя сразу к ней бросилась и прижалась. Выходила ее названая мать, вот какой красавицей стала Галя, видели?

— Настоящая Наталка-Полтавка!

— В том же году приютила Салтанат-ой беспризорника лет десяти. Хотел он на базаре вытащить у нее из сумки продукты, она его пап за руку, спрашивает:

— Как тебя зовут, батыр?

— Ну, Гриша… Пусти, тетенька!

— Э, нет, не пущу. Потерял ты лицо, воровать начал. Где родные?

— Никого нету. Отца на войне, мать от тифа умерла…

— Тогда пойдем со мной. У меня мужа и сына немцы убили. Живем мы с Галей одни, горе мыкаем, и некому о нас позаботиться. Вот и будешь хозяином, мужчина в доме.

Светлая она, добрая наша Салтанат-ой, подход к людям знает. Мальчишка как привязанный пошел за нею. Вот и вырастила и выучила обоих. Гриша теперь на Дальнем Востоке и армии служит, а Галя работает медицинской сестрой в поликлинике. Галя кончала техникум, когда случилась беда.

— Это слепота? Как это случилось? — спросила я.

— Дело было в соседнем колхозе, там жила и работала Салтанат-ой. После войны поселился у них пришлый человек. Инвалид. Пожалели его, взяли сторожем. Поселился он в пустующей развалюшке на самом краю кишлака. Пустыри там были, только один дом с огородом Салтанат-ой остался от старых времен. И вот начались, в колхозе кражи. То барана утащат, то корову сведут. Потом до сельпо добрались, обокрали. Больше всех переживал и жаловался инвалид-сторож: если бы не хромота моя, нашел бы вора. Дал бы ему жизни!

Вдруг лицо Тони оживилось, она воскликнула:

— Смотрите, смотрите! Слепую наш главврач встречает. Это он каждый день так. Лечит ее. Хочет вернуть ей зрение.

Я обернулась в сторону поликлиники. На крыльце стоял высокий худощавый человек с седой гривой волос. Он сошел с крыльца, поздоровался, заботливо о чем-то спросил старушку.

— Что же было дальше в колхозе? — поинтересовалась я.

— Плохо было. Воров не нашли, а кражи продолжались. Потом случилась беда: увели лучшего коня, а конюха-комсомольца убили. Видать, сопротивлялся или опознал кого. Начался розыск, но так и не нашли убийцу. Тогда взялась за это дело Салтанат-ой. Сговорила несколько комсомольцев, недели три следили. Сидели в засаде и дождались.

Ночью захватили бандита, приехал на краденом коне к хромому с крадеными вещами. Взяли его, и сторожа-инвалида прихватили. Судили. Они никого не выдали, а Салтанат-ой пригрозили: «Попомнишь нас, ведьма».

— Но как ослепла Салтанат-ой?

— С полгода прошло. Все забыли об угрозе. Утром было, постучали в калитку, Салтанат-ой пошла открывать, смотрит перед ней женщина в парандже. Она пригласила.

— Заходи, сестра!

А «сестра» ей в глаза кинула порошком и шипит:

— Всю жизнь будешь мучиться, проклятая! Это за то, что ты подглядывала и совала свой нос не в свое дело.

— Так и не поймали?

— Где поймаешь! Вскочил на лошадь, да и был таков.

— Так и ослепла Салтанат-ой?

— Да, так и ослепла. Галя дала телеграмму Грише, тот на другой день прилетел. Навестил мать, поговорил с нею и за дело. Нашли воров. Большую шайку поймали. Галя взяла мать к себе, так и живут здесь. Мать каждый день провожает Галю — домой одна идет, изучила дорогу. Да вот она возвращается.

— Тоня, пригласите ее, познакомьте!

— Охотно. Она любит новых людей. — Тоня пошла навстречу подходившей старушке, перевела по мостику и усадила возле меня. Мы познакомились, и сразу возникла дружеская беседа. Мы разговаривали и пили душистый кок-чай. Между прочим я задала вопрос:

— Скажите мне, Салтанат-ой, почему у вас такое счастливое выражение лица?

Она погладила мою руку и тихо ответила:

— Потому, джаным, что мне всегда светит огонек… а горит он в сердце моей Гали. Галя — мои глаза, мой свет. О-ей, джаным, в сердце каждого человека есть огонек. У одних он горит и светит, а у других чадит и тлеет.

— Вам огонек ярко светит. Расскажите о себе.

— Слушайте, джаным. В бедном кишлаке жил гончар-горемыка. Он и его жена не имели детей, тосковали. Мать мечтала: «Если бы родился у нас сын, вырос и стал бы покоить нас. Кончилась бы наша бедность». Аллах послал им утешение: жена почувствовала, что станет матерью. Вот была радость! Но родилась девочка. Мать плачет, муж успокаивает: «Что плачешь, неразумная? Родила бы ты сына, он стал бы гончаром. Отец мой, отец отца — все мы были гончарами и голодали. А вот дочка будет красавицей. Я назову ее ханским именем — Салтанат. Вырастет умницей, посватается к ней ханский сын, даст большой калым, и заживем мы с тобой, как баи». Любили меня родители, вот и загорелся в моем сердце огонек.

— И не пришел ханский сын…

Она улыбнулась.

— Пришла революция, освободила женщину. Да. Пришел и мой Каримджан. Навел новые порядки в нашем кишлаке. Появился плов и в нашей семье. Каримджан женился на мне. Отец полюбил его. Он был хорошим сыном, берег моих стариков…

— Но у вас были утраты, горе…

Облако печали затянуло светлое лицо старушки. Она провела рукой по глазам.

— Было, джаным. И горе и потери были. А Галя и Гриша снова зажгли в моем сердце огонек радости. Разве может быть несчастным человек, когда его любят? А счастливый всегда хочет доставить радость другому.

От ее уверенных слов потеплело на сердце. Как права эта милая старушка! Доставлять радость человеку, не в этом ли счастье? Быть душевно щедрым, любить людей, приносить радость…

Раздался призывный сигнал автобуса, приглашая пассажиров занять места.

На прощание я обняла эту светлую, кроткую женщину.

— Будьте счастливы, Салтанат-ой!

— Пусть не угасает и ваш огонек. Не уставайте, джаным! — ответила она мне узбекским напутствием.

И вот я у цели своего путешествия — у Мастуры Азизовой, известной в республике женщины-механизатора. Что же удалось мне выяснить в беседе с ней и с людьми, знавшими ее?

Родилась Мастура Азизова в Мадридовском сельсовете, возле Самарканда. Отец ее был кустарем-красильщиком. От зари до зари окрашивал он ткани, любовно выискивая сочетания оттенков. Но этим кропотливым трудом он едва мог прокормить свою семью. В 1916 году отец умер. Матери пришлось очень трудно. Надо было прокормить пять человек детей. Пришлось всем работать. Мать ходила на поденную работу к соседям, девочки нянчили ребятишек, а мальчики пасли овец и коз.

После революции мать одной из первых в кишлаке сбросила паранджу. Была активисткой в женотделе и работала в квартальном комитете. Вскоре она выдала двух старших дочерей замуж, а мальчиков отдала в школу учиться.

Мастуру выдали замуж тринадцати лет. В шестнадцать она осталась вдовой с двумя детьми. Положение вдовы давало ей возможность действовать самостоятельно.

Когда в кишлаке организовался колхоз, Мастура надела халат мужа, намотала свою шаль наподобие чалмы и пошла в правление.

— Принимайте в колхоз, председатель!

Пожилой председатель, взглянув на нее, изумленно протянул:

— И-е-е… Женщина, лицо открытое, халат мужской надела… Что старики скажут?

— Старики моих детей кормить не будут. Не умирать же нам с голоду. Вы председатель, Советская власть.

— Принимать тебя будет общее собрание. Что я один могу сделать? Нет, не примут тебя старики.

— Ладно. Когда соберете собрание?

— Через три дня. Смотри, опозоришься.

Ничего не ответила Мастура. Пришла домой, покормила детей, попросила соседку приглядеть за ними, а сама пешком отправилась в родной кишлак, где жила подруга детства Хасият Ишанкулова. Когда Мастуру выдали замуж, Хасият сбежала в Самарканд, — опасаясь такой же участи. Она стала студенткой и, приехав в родной кишлак, побывала у Мастуры.

Внимательно выслушав подругу, Хасият не медля села в попутную арбу и уехала в обком партии. А неутомимая Мастура, вернувшись домой к вечеру, приготовила чай, позвала единомышленниц — двух пожилых вдов — и с ними обсудила, как поступить дальше.

Когда настала пятница, в кишлак приехали из Самарканда инструктор обкома партии, заведующая женотделом и Хасият. Они предложили собрать всех мужчин и женщин на собрание.

Многолюдным было это собрание. Но женщины явились в паранджах. После обстоятельного доклада инструктора, доказавшего необходимость женского труда в колхозе, мулла попытался протестовать:

— Грех женщине открывать лицо. А как она будет работать в чачване?

— О грехах думайте вы, уважаемый, и замаливайте их. Советская власть отделила мечеть от государства. Кто хочет, пусть ходит туда и молится. А нарушать советские законы мы никому не позволим. — После него взяла слово заведующая женотделом.

— Что я вижу, друзья! Женщины у вас задыхаются под сетками. Как это случилось? Всюду они с открытым лицом идут в новую жизнь, а у вас сидят в ичкари, носят чачваны. Почему мужья допускают это? Разве вы, мужчины, враги Советской власти? Разве вы не признаете законов великого Ленина? Вот Хасият из соседнего кишлака. Она открыла лицо, поехала учиться. Почему у вас до сих пор нет колхозниц? Вот списки жителей. У вас три бедствующих вдовы. Они с детьми обречены на голодную жизнь. Почему?

Встала Мастура, откинула чачван и заговорила:

— Правильно спрашиваете, сестра. Я отвечу. Забыл о нас город, А мы сами что можем? Председатель говорит: «Что я один могу сделать?»

Выступил престарелый Турсун-бобо. Он критиковал председателя за нерешительность и отсталость:

— У нес пустует земля. Говорю председателю: «Надо сад разводить», а он отвечает: «И без сада хлопот много».

Взяла слово Хасият.

— Мы очень уважаем старых людей, таких, как Турсун-бобо, он понимает, что жизнь не остановить и не вернуть обратно. Но есть и такие, как тетушка Кумри-биби и Махмуд-бобо. Они хотят жить по-старому да еще требуют, чтобы люди их слушались: женщины закрывались, а мужчины богу молились, пять намазов в день выстаивали, грехи замаливали… А когда же им работать? Надо поднять хозяйство колхоза, расширять его и богатеть, чтобы людям жилось хорошо. Предлагаю переизбрать председатели и членов правления.

Ей долго аплодировали. Представительница женотдела выставила кандидатуру Хасият на пост председателя как грамотного и знающего дело человека. Хасият Ишанкулову выбрали единогласно председателем. Женщины выдвинули Мастуру делегаткой.

…Прошло несколько лет. Колхоз окреп и расцвел. Много потрудившиеся для этого подруги решили, что им следует учиться. И добились осуществления своей мечты. Хасият поступила учиться в совпартшколу, Мастура пришла в самаркандскую первую МТС учиться на тракториста.

Это было в 1936 году, когда механизация внедрялась в сельское хозяйство. Машин было недостаточно, конструкция их была несовершенна, но на колхозных полях, по сравнению с ручным трудом, машины делали чудеса. Три месяца упорно училась Мастура. Она изучила свою машину, ухаживала за ней как за живым существом и даже однажды, оставшись у машины одна, сказала вслух:

— Дорогой мой, добрый ХТЗ, скоро Мастура будет отбывать практику. Ты не подведи меня, дорогой… Стыдно, он, стыдно будет, если встанем среди поля. Засмеют ведь люди!..

Она часто обращалась за разъяснениями к своему учителю — трактористу Абдурахманову. Механик бригады Салиджан Шадиев, видя интерес Мастуры к машине, не раз приходил ей на помощь и одобрительно говорил:

— Будет толк из этой женщины, любит она машину!

Вскоре она выдержала экзамен но теории. Предстояло впервые вывести трактор в поле. Этот день стал торжеством всего коллектива первой самаркандской МТС — за рулем женщина узбечка!

В то время на МТС было всего четыре трактора системы ХТЗ. Бригада состояла из двух трактористов и одного сцепщика.

Первый самостоятельный выезд Мастуры прошел благополучно. Правда, товарищи следили за каждым ее движением, готовые в нужный момент оказать ей помощь. Но Мастура справилась сама.

Прошло четыре года, и Мастуру назначили механиком. Горячо любит она свое дело, теперь уже не четыре, а десять мощных тракторов в ее бригаде, тракторы разных систем.

Весеннее утро, улыбаясь, глядит в безграничный простор колхозных полей. Дорога убегает вдаль, туда, где розовеет горизонт. Там она теряется в пламенных лучах утреннего солнца. Быстрая «Победа» несется на третьей скорости, слегка покачиваясь на неровностях дороги. В машине двое. За рулем полная, круглолицая сорокапятилетняя женщина в широком мозаичной расцветки платье, стянутом черной суконной безрукавкой. Она уверенно ведет машину. Это Мастура. Зорко смотрит она вдаль, но по временам кидает внимательные взгляды на распаханные поля, лежащие по обе стороны дороги. Иногда сдвигает густые черные брови, и загорелое, с плотно сжатыми губами лицо ее становится строгим.

— Посмотрите, секретарь, вам это надо видеть, — обратилась она к сидевшей рядом смуглой женщине. — Вот лежит земля. Она везде одинакова на нашем пути. Вглядитесь в нее: с одной стороны пахала наша бригада, а с другой — бригада второй МТС. Сравните. Вы мастер пахоты. Вас не учить.

— Давно вижу. Что же? И слепой увидит работу бригады отличного качества Мастуры Азизовой. Вот по левой стороне словно ковер выткан… Вспашка глубокая, ровная, огрехов нет.

— Не о том я. Земля одинаковая, зачем же ее ковырять, когда работу можно сделать хорошо?

— Точно. Я уже вызвала бригадного механика для разговора. А как реализуются обязательства вашей бригады?

— Судите сами. В четырех колхозах, которые обслуживает наша бригада, мы закончили вспашку хлопковых полей и сев хлопчатника. Управились за десять дней — на два дня раньше срока. Имена Файзи, Рахматкула, Иргаша и Владимира занесены на Доску почета.

— С горючим-то как дела?

— Хочу с вами посоветоваться, как вы скажете… Вот Лидия Корабельникова, бригадир обувной фабрики «Парижская коммуна», предложила увеличить выпуск продукции за счет экономии сырья. На этой экономии она хочет работать со своей бригадой один день в месяц. А что, если и мы, механики и трактористы, станем экономить горючее и на экономии будем работать один день в месяц? Как вы посоветуете?

— А вы подсчитали свои возможности? С бригадирами беседовали?

— Нет еще, вам первой сказала. А подсчеты все проверила, не один раз. Выходит — сможем.

— В добрый час, Мастура! Партийная организация вас поддержит. Действуйте уверенно, только не забывайте…

— О чем вы?

— О самоуспокоенности.

Мастура тревожно взглянула на секретаря. Глаза той пытливо смотрели на Мастуру.

— Разве забудешь?.. Самый беспокойный человек в Самарканде — это секретарь райкома, напомнит. Да и наш замдиректора по политчасти Раджабов не даст забыть, — широко улыбнулась Мастура.

— Что? Нажимает?

— Ого! Вашей выучки. — Помолчав, Мастура сказала: — На днях приступаем к большой работе — вспашке трехсот гектаров объединенных колхозных земель. Земля трудная: перелоги да целина. Вот и поговорю тогда с бригадой об экономии горючего. Душа радуется, когда на такие просторы выводишь трактор. Думаю, досрочно обработаем этот массив.

— Правильно! Не снижайте темпов. Джамбайская МТС успешно провела сев хлопчатника. Как бы не обогнали они вас?

— Не думаю, что это им удастся. Ребята у нас золотые, комсомольцы! Вы же знаете Зарифа Шарипова — год секретарем, а комсомольская организация из шести человек выросла в целый отряд.

— Это неплохо, Глядите! Самарканд показался. Ну и хорош он! Словно древняя картина нарисована на голубом полотне. Вон как сверкают изразцы на Шахи-Зинда!

— Ох, и любите вы Самарканд! Я тоже. Родной город. Каждый камень с детства знаком.

— Вы, Мастура, остановите машину возле райкома…

— Хоп! Время-то как быстро идет. Шестнадцать лет тому назад пришли мы в Самарканд учиться, из кишлака пришли. Вы стали партийным руководителем, а я… Хотелось мне стать трактористкой. В колхозе женщины смеялись: «Зачем берешься за мужское дело?» А вчера пришла ко мне в МТС Алиева и говорит: «Учите меня, Мастура, хочу тоже быть бригадным механиком».

— Растут люди. Не верится, что сравнительно недавно наши женщины сидели в ичкари, всего боялись, чачваном закрывались. А теперь в жизнь рвутся, учиться хотят.

— Как же не рваться? Кто бы поверил лет двадцать назад, что кишлачная беднячка Мастура будет в своей машине секретаря райкома возить? Ну вот и райком! Может, обождать? Подвезу к дому. А пока товарищей москвичей отвезу в гостиницу. Понравилось им у нас?

— Людьми довольны. А вот со строительством, говорят, запаздываем. Некоторые колхозы на старые кишлаки похожи.

— А ведь это они верно подметили. Строиться надо.

— Надо, спору нет. Подвезите товарищей. Не уставать вам, дорогая!

Секретарь вышла из машины, жестом пригласив в нее двух московских корреспондентов, стоявших на крыльце.

Застала я Мастуру в мастерской у разобранного трактора. Она проверяла и ремонтировала детали, помогал ей паренек лет восемнадцати.

— Смотри, Шавкат, если трактор будет долго работать вхолостую, вот это место скоро сотрется и мотор будет делать перебои.

Шавкат внимательно слушал поучения знаменитого механика. Увидев меня, стоящую в дверях, Мастура поднялась:

— Заходите, товарищ, мне звонили из газеты о вас. А ты, Шавкат, смажь аккуратно все части мотора, Да не перепутай их. Клади по порядку.

— Буду стараться, ападжан, — застенчиво ответил юноша.

Мы сели у трактора, и потекла задушевная беседа. Тяжелая личная жизнь научила Мастуру чутко относиться к людям Из своих трактористов она подготовила бригадных механиков. Ее воспитанники пишут ей письма. Шесть человек подготовила Мастура, все шесть человек нашли свой путь, почетный трудовой путь.

— Когда люди попадают к нам, они крепко привязываются к делу, — тепло говорит Мастура. — Вот Салиджан Шадиев был участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

Мастура задумалась. Поправила прядь волос, что непокорно выбилась из-под платка.

— Тянутся к нам люди. Был такой случай: пахала я со своей бригадой поля в колхозе «23-го февраля». Работа предстояла спешная, трудная. Рано утром колонна наших тракторов с грохотом и гудением шла на пиля. На головном тракторе Переходящее красное знамя…

— Давно оно у вас?

— Два года держим, — горделиво улыбается Мастура.

Широко распахнулась необъятная, слегка всхолмленная степь. Шелковистые травы, как зеленое море, волнуются под дыханием весеннего ветра. На высоком холме разбит стан бригады Мастуры Азизовой. Бригаде предстоит сев хлопчатника в укрупненном колхозе «Большевик», а большая часть земель — перелоги, шестьдесят гектаров целины.

Стоит Зариф на холме у вагончика и смотрит в степь, где два новых могучих дизельных трактора, управляемые комсомольцами, ведут наступление на древние степные массивы. Неотрывно следит он за каждым движением машин. Там на новых тракторах работают комсомольцы Рахманкул Аблакулов и Фазыл Шадиев. Оба усердные, трудолюбивые. Но справятся ли они с перелогами? С этими слежавшимися землями?

Видит Зариф, что за тракторами идут два человека: бригадный механик Мастура Азизова и председатель колхоза Мухаммед Назруллаев. Они измеряют глубину пахоты. Внимательно смотрит Зариф, напрягая зрение, старается узнать по лицам, довольны ли они вспашкой. Но разглядеть не может.

Время бежит — не остановишь! Вот уже зеленое море трав вокруг холма превратилось в темный бархат тщательно разделанных полей, машины работают безотказно. Скоро обеденный перерыв. Зариф с двумя комсомольцами решил в обеденный перерыв подготовить тракторы для дальнейшей работы. Ни минуты простоя! Такой лозунг они выдвинули на своем последнем собрании. И простоя не будет! За что ручается Зариф, бывший командир зенитного расчета на линкоре в Дальневосточном флоте.

Раненая рука напоминает о далеких днях войны.

Над степью пронеслись звонкие удары по металлу. Зариф оглянулся: прицепщица Мехри давала сигнал сбора на обед. Трактористы повернули машины и пошли к стану. Зариф сбежал с холма, к нему, улыбаясь, шла Мастура.

— Тридцать! Меньше двадцати восьми сантиметров нет! — выкрикнула она издали.

— Славно справились ребята, а я побаивался, — удовлетворенно проговорил комсомольский вожак, благодарно глядя на Мастуру.

— Молодцы наши комсомольцы, не подвели. — Глаза Мастуры сияли. Она вытерла пот, обильно выступивший на лбу и висках.

— Вечером, Зариф, будь в стане, разговор есть.

— Буду. Обязательно буду. — Он быстро зашагал к остановившимся тракторам.

— Красота мой ДТ. Силища-то какая! Видел? — возбужденно говорил Фазыл, пожимая руку секретаря.

— Следил я за твоим ДТ и радовался. Поди, друг, освежись, помойся, а пообедав, усни с полчасика, набирайся сил. А я сам проверю мотор и прослежу за заправкой.

— Спасибо, Зариф. — Фазыл обнял за плечи секретаря и, быстро повернувшись, пошел к Мастуре, поджидавшей трактористов.

Темная весенняя ночь, мерцающая яркими звездами, заглядывала в распахнутые двери вагончика, в котором отдыхали трактористы после дневной смены. В вагончике светло и уютно. На столе газеты и журналы. Вот свежий помер областной газеты «Ленинский путь». На первой странице напечатано постановление ЦК Узбекистана об обязательствах тракторной бригады Мастуры Азизовой. Обветренные, огрубевшие руки трактористов тянутся к газете, бережно берут ее.

Мастура включает радиоприемник, раздается голос диктора, передающего последние известия. Столица республики Ташкент оповещает трудящихся о последних событиях в Узбекистане. Диктор произносит знакомое имя. Он говорит об успехах тракторной бригады Орзиби Турабаевой из Чустской МТС Наманганской области, соревнующейся с бригадой Мастуры Азизовой.

После передачи последних известий Мастура, окинув внимательным взглядом трактористов, тихо заговорила:

— Только что мы слушали результаты упорной борьбы бригады Орзиби. Слов нет, они хорошо потрудились. Их успех радует нас, но и заставляет оглянуться на себя. По оценке директора МТС, мы неплохо справились с севом зерновых. Но можем ли мы на этой успокоиться? По-моему, нет…

— Ясно, не можем! — проговорил рослый медлительный Владимир.

— Орзиби догоняет, как можно останавливаться! — горячо воскликнул всегда торопящийся Фазыл.

— Так вот, давайте-ка обсудим новое мое предложение. Дело трудное, заранее предупреждаю. — Помолчав, Мастура продолжала: — Я предлагаю последовать примеру передовиков промышленности и развернуть среди трактористов и тракторных механиков соревнование за экономию горючего. И за счет этой экономии провести один день тракторных работ.

Эти слова немного озадачили трактористов. Прошла минута. Тревожно стало Мастуре. Но вот раздался радостный возглас Владимира:

— Вот это здорово!

Зариф поднялся:

— Наш механик Мастура задумала большое дело. Она выступила зачинателем нового патриотического дела. Но сможем ли мы достигнуть экономии горючего? Я убежден, сможем! Полагаю, что мы дружно поддержим это ценное предложение. Как, ребята?

В ответ на этот вопрос раздались громкие хлопки и возгласы одобрения.

А над обширными полями тихо плыла весенняя ночь, мерцая яркими звездами. Вспаханная земля накапливала силы, чтобы вознаградить человека за его труд.

Покидала я Самарканд, переполненная радостными чувствами. В этот приезд я увидела «лицо земли» — многовековым город в лесах строительных и ремонтных работ. Вот непревзойденный в зодчестве рубчатый купол мавзолея Гур-Эмира. Мастера и рабочие обновляют портал и венец купола. Еще немного, и снова засияет голубизна их, споря с синевой неба.

Но главным впечатлением была встреча с Мастурой, новой женщиной из народа. Мне казалось, что я больше не увижу ее. Случилось иное.

В тот год впервые Узбекистан дал стране огромное количество «белого золота». Так впервые был назван хлопок в докладе замечательного человека, инженера-химика К. А. Дреннова. Стремясь быть полезным своей родине, вдохновленный заветом великого Ленина, указавшего пути развития Узбекистану, Дреннов в своем докладе сумел доказать, что развитие хлопководства возможно путем строительства каскада, который электрифицирует всю чирчикскую долину и даст возможность из воды и воздуха извлечь необходимые хлопчатнику азотно-туковые удобрения. Урожаи хлопка освобождали нашу страну от импорта хлопка.

Поэтому правительство Узбекистана решило торжественно отпраздновать победу тружеников хлопковых полей. Кроме того, возникла необходимость обмена опытом передовиков с работниками отстающих хозяйств. Впервые был созван большой курултай хлопкоробов. Студеный в том году февраль запорошил снегом улицы Ташкента, повис пышными хлопьями на деревьях и кустах. Казалось, весь город закутан в горностаевые меха. Солнце скупо светило сквозь серую мглу, затянувшую всегда ясную синеву неба. А ночью небо прояснилось, засверкали яркие звезды, переливаясь и мерцая, словно большие алмазы.

На обширной площади, среди заснеженных деревьев, грандиозное здание театра оперы и балета имени Навои сияет электрическими огнями. Длинные полотнища с лозунгами чуть колышутся. Театр похож на сказочный дворец.

Много горячих речей о новейших достижениях агротехники, о растущей культуре колхозного кишлака прозвучало с трибуны курултая. Шумными овациями встречали присутствующие выступающих героев полей. Обсуждались предстоящие весенние работы, отчеты успехов прошлого года.

На трибуне появилась немолодая женщина, встреченная громом рукоплесканий. Да это же Мастура! Загорелая, крепкая, нарядная, с двумя орденами Ленина на груди. Смотрит она на ряды тружеников полей, и в глазах загорается солнечная радость.

Гром аплодисментов встретил славную дочь узбекского народа. Радостной была наша с нею встреча в этот день, день торжества, день побед, к которому через многие годы труда пришла Мастура!