Возглавляет порядок верескоцветных семейство вересковых: 80 родов, 2500 видов. Деревья среди вересковых редки и невысоки. Все больше кустарники и кустарнички. Трав нет. Листопадных растений мало. Большинство вечнозеленые. Несмотря на свою вечнозеленость, далеко заходят на север, даже в тундру, за Полярный круг. И вообще, это жители умеренного климата. В тропиках если и появляются, то только в горах, где опять-таки климат умеренный.
Конкуренции других растений не выносят. По этой причине занимают обычно почвы бедные, неплодородные: песчаные, болотные, мерзлые. В горных тропических лесах часто поселяются на других растениях: на деревьях, как эпифиты.
Живут долго. Маленькие кустарнички, высотой ниже полуметра, часто имеют такой же возраст, как и деревья над ними: лет двести-триста.
Нарушение огнем переносят по-разному. Брусника восстанавливается лет через восемь или семь, толокнянка — через десять-двенадцать, голубике требуется пятнадцать-двадцать лет, а водянике — тридцать-сорок. Но особенно не выносят утаптывания. Выпадают тогда быстро и надолго.
В старое время в Сибири существовал брусничный промысел. Когда хотели иметь больше ягод, чтобы не собирать их по штучке, а грести совками, пускали лесной пожар. Брусничник сгорал, но от корневищ шли молодые побеги, и через несколько лет с бывшей гари ягоды несли ведрами. Когда урожай падал, пускали новый пожар, и брусничник омолаживался. В конце прошлого века некто М. Патканов описал этот способ омолаживания брусники. И с тех пор стали считать, что для брусники пожар полезен. Все сборщики в этом убеждены. На самом деле все обстоит как раз наоборот.
Патканов действительно писал, что брусника омолаживается и лучше плодоносит после пожара. Но заметьте: прожигание леса при брусничном промысле повторяли лет через семь. Значит, через семь лет брусника переставала плодоносить, и надо было подстегивать ее снова. Но в первый год после пожара брусника тоже не плодоносит. Болеет. Отрастает. Обилие ягод появляется только на третий год. А на шестой ягод остается так мало, что на седьмой снова пускают пал. Значит, выигрыш от огня совсем невелик. Какие-то два урожайных года. Следовательно, огонь, как удар кнута, мера временная. Брусника не омолаживается. Она, как всякое раненое растение, отвечает усиленным плодоношением, как бы чувствуя приближение гибели.
После сильных пожаров брусника исчезает совсем. И об этом Патканов тоже писал. Мест с полностью погибшим ягодником, где огонь задержался слишком долго, встречается очень много.
Но брусника дает массу мелких семян. В каждой ягодке их штук двадцать. В лесу бруснику кто только не ест. Топтыгин пожирает ее ведрами, обсасывая веточки, и оставляет после себя на лесных тропинках круглые, как коровий помет, красные от брусники кучи. Однако никаких всходов на этих кучах не появляется.
Один из наших лесоводов после войны специально занялся поисками семенных всходов брусники. Искал в разных лесах, где растет брусника, и не нашел. Искали финские и другие ботаники. Кое-где находили, но так редко, что даже статьи специальные писали по этому поводу. Семенные всходы у брусники — редкость. Обычно она обходится без семян. Ее выручают длинные корневища. В лесу почва покрыта рыхлым войлоком. Корневища получают вдоволь воздуха. От них отходят все новые надземные побеги. Семена в лесу бруснике вроде бы и не очень нужны. С корневищами может жить долго, лет триста, а может быть, и больше. Не меньше, чем сосна, которая строит брусничный лес.
Но, если в лесу начинает толпиться много людей, если лесной войлок на почве уплотняется, корневища остаются без воздуха и начинают отмирать. Вблизи от Иркутска, километрах в тринадцати, есть старинное село Смоленщина. Старожилы помнят, как шутя собирали там по два ведра брусники за несколько часов. Теперь здесь столько отдыхающих горожан, что брусничник исчез. Лишь кое-где мелькнет былинка со знакомыми овальными кожистыми листочками как последняя память о былых зарослях. Затоптали бруснику.
Будущее не сулит бруснике радужных перспектив. Все больше туристов, все больше в лесу машин, больше грибников. Все больше охотников до самой брусники. В горах на крутых склонах сборщики ягоды вытаптывают настоящие козьи тропы, на которых не только брусника, ничего не растет. И все-таки выход найти будет можно. Всякий, кто бывал в заповеднике «Столбы», знает, какая масса туристов проходит по его лесам. Растет в лесах брусника и не вытаптывается.
Все дело в особой почве. Ее даже почвой трудно назвать. Просто слой мелких камешков, который называют дресвой. Дресва образуется от разрушения скал из камня сиенита. Между камешками достаточно воздуха, нужного бруснике. Поэтому, как ни топчи дресву, она не утрамбуется. На дресвяных почвах брусника сохранится.
В тропических горах кустика брусники уже не найти. Ее родичи вырастают деревцами в человеческий рост и еще выше. В туманном субтропическом лесу на острове Ява, там, где уже не так высоки деревья и меньше лиан, появляется гигантская брусника высотою в десять метров. Еще выше в горах, где лес превращается в криволесье, гигантская брусника создает местами сплошные заросли.
Европейские скотоводы испокон веку пасли скот в горах. Они вырубали леса и рассчитывали, что место леса займет сочный луг. В лесах возле горных вершин росла черника. Когда деревья вырубали, черника разрасталась, и вместо луга получался черничник. В Карпатах третья часть безлесных гор — полонии занята черничниками. В горах Болгарии тоже много черничников. Даже в Великобритании черника отвоевывает себе прочные позиции в горах.
Велик ли кустарничек черники? Ростом чуть выше брусники, едва до колена достанет. Листочки мелкие, яйцевидные. На веточках сидят как пришитые. На зиму опадают. Только у молодой черники остаются зимовать. Молодая черника — вечнозеленая. Старая — листопадная. Ягоды черные, с сизым отливом.
Мала черника, но за землю держится крепко. Подобно бруснике, в лесном войлоке у нее длинные корневища. С их помощью быстро перебирается на новые территории. Конечно, быстрота относительная. Десять сантиметров в год. На корневищах вырастают новые кусты и дают новые побеги.
Скотоводы, естественно, не могли смириться с агрессивностью кустарничка и повели с ним борьбу. Пробовали выжигать. Скашивали. Чего только не предпринимали. Скот, конечно, пасли. А черника живет!
Может быть, выгоднее не истреблять стойкий кустарничек, а охранять его? Ведь хорошо известно, что дом, где едят чернику, обходится без врача. Что летчикам и шоферам для остроты зрения прописывают чернику. И тем, кто не может поручиться за нормальную работу кишечника. Черники же на свете не так уж много.
По своему поведению черника немного напоминает бруснику. Семян в ягодах множество. Но, как и брусника, семенами почти не размножается. Если иногда и находят черничные всходы, то не в черничнике, а в стороне, где зарослей черники нет. И где почва голая, совсем без растений. Почему так происходит, не совсем ясно. Ведь потребители черничных ягод обычно не используют семена. В пору урожая кишечник топтыгина выбрасывает эти семена в не меньшем количестве, чем брусничные. Может быть, их из медвежьих куч добывают и съедают мыши, как утилизируют они из птичьего помета семена рябины.
Есть и еще немало нерешенных черничных проблем. Иногда встречается в лесу черничник с красным оттенком листьев. К концу лета листва может и совсем покраснеть. А рядом стоят кусты совершенно зеленые. Болезнь? Непохоже. Думают, что это стареющие клоны, которым пора готовить молодую смену. Но так ли это, никто точными методами не проверял. Только заметили, что краснолистные кусты мельче, ниже зеленых. Они ближе расположены друг к другу. О чем это говорит? О том, что корневище стало расти медленнее. Жизненные процессы затормозились. И ягод на стареющих кустах созревает меньше. И сами ягоды мельче.
Сколько лет проживет черничник к этому времени? Трудно сказать. Может быть, двести. Или больше— масштабы возраста у вересковых кустарничков велики. Голубика, например, и в 50 лет еще не плодоносит. Брусника и черника только немногим ранее начинают давать плоды.
На Сахалине и Курилах обычной черники нет. Там ее заменяет черника волосистая. Она втрое выше. Листья втрое больше. Только плоды такие же сизо-черные.
Еще выше кусты черники овальнолистной. Те бывают в рост человека, а иногда до трех метров высоты. Ягоды размером почти с вишню, но со стандартным черничным отливом. Селится по опушкам лесов. Растет не только у нас. И в Северной Америке тоже.
В чернично-брусничном роду есть и еще одна не совсем обычная ягода — красника. Стелется по мхам на болотах. Цветет бледно-желтыми колокольчатыми цветками. Ягоды созревают крупные, красные, но пахнут клопами. Однако дальневосточников это не очень смущает: варят, и запах клопов исчезает.
Клюкву заменить нечем. Когда больной мечется в жару, освежит только клюква. Клюквенный кисель— король киселей. О синтетической клюкве пока не говорят. И даже не мечтают. Много еще природной. Пока…
Растение клюква изящное. Тонюсенькие ниточки побегов ползут, стелются по сфагновым подушкам, по торфяным кочкам. На них узкие острые листочки с завернутыми краями. Сверху блестяще зеленые, снизу серые. Зимуют. Бордовые ягоды тоже зимуют. Если никто не съест и не соберет, пролежат и лето. Консервирует их бензойная кислота, та, что и в бруснике. Бывает, что лежат ягоды на кочках, а рядом алеют звездочки новых цветков.
Первый вопрос: кто на болотах ест клюкву? Кто разносит семена? Судя по яркой окраске, расчет на птиц. Уточним: в первую очередь на глухарей. В Дарвинском заповеднике под Ярославлем, где птичью жизнь знают до тонкости и где глухарей держат в неволе, пытались приучить их есть зерно.
На воле птицы зерно едят редко. К зерну глухари не привыкли. Когда предлагали, ели неохотно. И только в один сезон года — осенью. Почему именно осенью? В это время поспевает клюква. Попробовали давать клюкву глухарям в течение года. И произошло чудо: зерно птицы стали есть регулярно. Значит, в природе клюкву тоже едят. И семена разносят.
Второй вопрос: как удается клюкве уцелеть во мхах, если они с каждым годом прирастают вверх? Давно бы утонул в них алоцветный кустарничек, если бы не прирастал с той же скоростью, что и мох. Там, где стебелек утопает в пушистой массе мха, появляются новые, придаточные корни.
Двадцатый век принес клюкве радости и печали. Людям надоели болота, и их начали стирать с лица земли. Заменяли пышными лугами. Осушали заболоченные леса, и деревья начинали расти вдвое быстрее.
Клюквенные болота осушать невыгодно. Этот кустарничек чаще всего занимает болота верховые, сфагновые. Почва под ними наибеднейшая. Осушить можно, а прибыль какая? Лес, если есть, прирост намного не увеличит. А клюква через три-четыре года исчезнет.
Потребности в клюкве растут с каждым годом. В Эстонии уже собирают три четверти всех запасов. А ведь она плодоносит не каждый год. Пришлось заняться охраной болот. Советская группа международной болотоохранной организации уже составила перечень особо важных болот. Только в Калининской области заповедали 17.
Тем временем решили попытаться разводить клюкву. В Нидерландах такие попытки делались давно. Еще с прошлого века. Кое-где теперь гадают: какая же клюква растет на болотах — дикая или одичавшая? Культивируют ее и в США и в Канаде. У нас — на юге Эстонии и в Белоруссии. Виды разные. В Евразии — болотная и мелкоплодная. В Северной Америке — крупноплодная.
Долгое время считали, что голубика — ягода хотя и вкусная, но вредная. Когда ее собирают, то иногда болит голова. Приписывали это каким-то летучим выделениям голубики. На самом деле голубика ни при чем, и назвали ее «пьяникой» совершенно напрасно. Летучие выделения есть, но в этом виноват болотный багульник. Он растет здесь же, по соседству. Резкий запах багульника пропитывает лес, в особенности там, где он чем-то нарушен.
Багульник — это джинн, которого человек выпустил из кувшина. В девственных лесах багульник малозаметен. Кусты его редки. Ветви стелются по мху, поднимаясь концами кверху. Зимой снег прижимает их к земле. Ветви обрастают мхом, дают корни, продолжают вытягиваться дальше, и снова концы их загибаются вверх. Старые части побегов постепенно отмирают. Куст движется по лесу, как трактор, постепенно удаляясь от того места, где был раньше.
С приходом человека леса стали гореть чаще. Багульник в лесу как порох. Его листья, начиненные эфирными маслами, вспыхивают мгновенно. Горят жарко, с треском и свистом. Лес пылает.
Но сгорает только то, что надо мхом. Сырая подушка мха огню плохо поддается. Стебли багульника сохраняются.
Местами огонь все-таки вклинивается и прожигает побеги. Для багульника это к лучшему. Из одного куста возникает несколько. Чаще пожары — гуще багульник. Он разрастается и в лесах и на лесных кладбищах. Какое-то багульниковое наваждение! Что ждет леса дальше?
Особых опасений в отношении багульника нет. Пожары благоприятствуют огнепоклоннику лишь на первых порах, пока еще цел моховой покров, пока сильно не прогорела торфяная подстилка. Если пожары продолжают свою разрушительную работу (совсем избавиться от них человечеству пока не удалось), то постепенно исчезают мхи, тает подстилка, обнажаются побеги огнепоклонника. Тут они и выгорают начисто. Приходит багульнику конец.
В девственном лесу для огнепоклонника плохо, в часто горящем — не лучше. Ему нужна золотая середина.
Удивляло поведение багульника в Сибири. Возле Байкала его словно подменили. Уже не всегда жмется к сырым местам. Часто растет по склонам гор, где почва вроде бы суха. Кое-кто решил, что багульник изменил своим привычкам. Нет, кустарник остался тем же, что и в Европе. Просто в байкальских почвах есть слой мерзлоты. Он-то и снабжает корни огнепоклонника дополнительной влагой, без которой тот не живет.
Для тех, кто забыл, как выглядит багульник, можно добавить, что это куст в метр высотой. Сильно ветвистый. Листья жесткие, узкие, словно широкая хвоя. Снизу подбиты рыжим войлоком и завернуты по краям. Висят до следующего года, так что куст никогда не оголяется. Цветки белые, пушистые, собраны в соцветия. На старых гарях в середине лета столько соцветий, что кажется: выпал снег. Плоды — сухие коробочки. Сухие и семена. Использует ли их кто-нибудь в тайге, кажется, неизвестно.
Верещатники для Европы — явление обычное. Унылые пустоши по сырым пескам с кустарниками и папоротником-орляком. Во второй половине лета верещатники неожиданно превращаются в сиреневые моря. Зацветает вереск — владыка и строитель пустошей, маленький ползучий кустарничек с вечнозелеными супротивными листьями. Мелкие сиреневые цветки кистями свешиваются с концов веточек. В них копится темный, чуть горьковатый нектар.
На Британских островах, да и вообще по всей Северной Европе верещатники существуют так давно, что деды и прадеды не помнят, было ли на их месте что-либо иное, скажем, леса. Нашлись сомневающиеся. Им возражали: штормовые ветры с моря не дадут расти лесам. В особенности хвойным.
Приводили в пример опыт Ирландии. Там возле города Раундстона однажды посадили лес на осушенном болоте. О ветрах не подумали, а они так согнули и перекрутили деревья, что трудно было узнать.
И все же решили проверить: вдруг лес все-таки рос? Пробурили торфяник под вереском. Вынули с глубины образцы породы. Извлекли из них пыльцу и споры растений, скопившиеся в доисторические времена. Вместе с пыльцой вереска и спорами папоротника-орляка нашли пыльцу деревьев: сосны, березы, липы…
Убедились: леса на месте пустошей росли. Разные леса — сосновые с вереском и смешанные с березой, липой, вязом и ольхой.
Еще в эпоху неолита леса стали вырубать. В средние века по вырубкам пасли овец. Потом развели кроликов… В общем, лес так и не смог восстановиться. Может быть, и ветер сыграл какую-то роль, но не главную. Вереск выдержал все напасти и сохранился, уцелел. Вместе со своим спутником папоротником-орляком. Да еще бобовым кустарником дроком.
Итак, история немного прояснилась. Верещатники в Европе — дело рук человека. Столетиями человек поддерживал их: пас овец, рубил деревья, пускал пожары. Пожар для вереска и страшен и необходим. Если повторяется через пять лет, вереск гибнет, если через пятнадцать, помогает разрастаться. Так же и с пастьбой овец. Совсем без овец — плохо. Они съедают мешающие вереску растения, объедают немного и его. Но от этого кустарничек только больше кустится. Если сильный выпас, владыка пустошей гибнет. Утаптывания он не переносит.
Как же обстоит дело сейчас? Расширяет вереск свои площади или теряет их? Понемногу теряет. Знаменитые Люнебургские верещатники в Средней Европе, достигшие небывалых размеров в начале прошлого века, сейчас сократились. Причина? Их несколько. Стало меньше овец. Меньше пожаров. Начались лесопосадки. Вереск вызвал к жизни человек, он же и выживает.
Чтобы сохранить памятный всем старинный ландшафт, устроили вересковый заповедник. В отличие от всех других обязательное условие в вересковом — пастьба овец (это в заповеднике-то!). Но пастьба умеренная.
Если нет ни пастьбы, ни пожаров, вереск живет хорошо лет двадцать. Еще через пять лет начинает стареть. Сорок лет — для кустарничка предел жизненного пути. Там, где кусты вереска отмирают, поселяется его родственница толокнянка — медвежья ягода. Но вереск так просто не оставляет своей площади. В куртине толокнянки вскоре появляются всходы вереска. Он вытягивается выше толокнянки и затеняет ее. И та постепенно уступает захваченное место.
Редкое растение вызывало столько дискуссий, как вереск в Европе. Не меньше споров возникло и в Америке, хотя там никогда не было верещатников. Началось с пустяка. На выставке массачусетского общества садоводства заметили кустик вереска, скромно поблескивающий сиреневыми цветочками. Сколько было радости. Для многих американцев это воспоминание о далекой родине — Шотландии, Ирландии… И неожиданно рядом этикетка: «Дикий вереск из окрестностей Бостона».
Дикий? В Америке? Верилось с трудом. Шотландцы, переселившиеся в Америку, всегда тосковали о национальном цветке своей родины, но в Новом Свете никогда его не встречали. И вдруг… Подняли шум: покажите! Организаторам выставки пришлось создать специальную комиссию. Выехали в местечко Тьюкбери, где неверующих ждал участник выставки Д. Даусон. Он провел комиссию на заброшенное поле. Убедились: вереск растет. Правда, не такими сиреневыми морями, как в Шотландии, а на клочке болотистой земли меньше футбольного поля. Рос ли раньше, пока поле не пахали? Старожилы отвечали, что рос.
Однако это не убедило никого, что вереск американский. Более правдоподобно, что его завезли из Европы. Ведь если бы свой, американский, то должен был разрастись, как в Европе. А тут жалкий клочок. Да еще небольшой клочок вересковых зарослей нашел ботаник А. Грей в Ньюфаундленде. Вот почти и все. Но кто же и когда мог завезти сиреневый кустарничек в Америку?
Сначала предположили, что норманны. Мореходами скандинавы были отличными. Возможно, что добрались до Америки раньше Колумба, еще в VIII или X веках. И вереск в Скандинавии растет. Потом вспомнили о шотландских стрелках. На родине они имели привычку подметать вересковыми метлами свои лагеря. Вполне возможно, что, переселившись в Америку, они захватили свои метлы. Собственно говоря, вереск мог попасть в Америку и гораздо более прозаическим путем: в посылках с семенами древесных пород, с подстилкой для скота, который перевозили в Новый Свет.
Вопрос о завозе вереска из Европы казался решенным, когда узнали, что вереск растет по пути из Европы в Америку, в Исландии и на Азорских островах. Привлекать версию о шотландских стрелках с их метлами, чтобы доказать завоз сиреневого кустарничка на Азоры, было трудно, потому что эти острова находились в ведении португальцев, и шотландские стрелки попасть туда не могли. Гораздо более удобно предположить, что когда-то Азоры и Исландия соединялись хребтами с другой сушей северного полушария. Тогда по сухопутному мосту вереск мог прошествовать в Новый Свет свободно и без хлопот. Но и это доказать пока еще нельзя. Нет достаточного количества фактов.
Впрочем, и по сухопутью не всегда растения могут свободно передвигаться. И лучший пример этому — собрат нашего владыки пустошей, древовидный вереск эрика. Из множества видов этого рода древовидный эрика — самый высокий. В горах Восточной Африки, на Килиманджаро вытягивается до двадцати метров. В толщину на метр. Розовые цветки гораздо крупнее, чем у нашего вереска.
Немногим ботаникам удавалось взобраться на Килиманджаро или на соседние горы — Кению и Рувензори. Но те, кому посчастливилось, навсегда запомнят пояс верескового леса, царство теней, вечной сырости и туманов. Здесь, в заоблачной выси, постоянно моросит мелкий дождичек-бус, в этот оторванный от мира угол редко заглядывает солнце, и неясные очертания обитателей леса то выплывают, то скрываются в молоке тумана. Почвы вообще не видно. Все задрапировано фантастическим нагромождением гигантских мхов. Мхи везде: и на деревьях и на кустарниках. Длинные бороды лишайников сбегают с каждого сучка, так что ветвей совершенно не видно.
Английский путешественник П. Синдж был потрясен, когда, миновав бамбуковый лес, попал в вересковый. В разрывах тумана ему мерещились страшные и злые бородатые рожи. Иногда, правда, появлялись мягкие очертания, но добрых физиономий было меньше. Ни крика, ни шороха не слышалось в вересковых дебрях. Стояла мертвая тишина.
Но тишина гигантских верещатников обманчива. Зверья, причем крупного, здесь немало. Даже львы наведываются. Интересно, что выше верещатников, в область древовидных сложноцветных, крупные звери уже не заходят. Что-то привлекает их в вересковых лесах. А что — остается лишь гадать.
Существование в африканских горах гигантских вересков уже давно удивляет ботаников. Удивляет не меньше, чем зоологов крокодилы в водоемах нагорья Тибести среди пустыни между Нилом и Нигером. Древовидные верески встречаются и в некоторых других горах Африки, на Канарских островах и на Мадагаскаре.
Как попал туда вереск, если эти горные массивы разделяют огромные пространства пустынь и тропических лесов? Человек занести не мог. Сами в современную эпоху также не могли переселиться. Эти горные островки древовидных вересков кажутся такими же затерянными в безбрежном океане, как Азорские острова или Исландия.
Человека, впервые приехавшего на Байкал, ждет в горах примерно тот же сюрприз, что и П. Синджа на Килиманджаро. Вначале ничего особенного. Тайга как тайга. Кедр, пихта, ель. Черника, брусника. И густой покров мхов. Все эти растения сопровождают туриста и в горах, когда он шествует по тропе от станции Слюдянки на хребет Хамардабан, нависший над Байкалом.
Пройдена высота в тысячу метров, потом тысячу двести, тысячу пятьсот. Неожиданно бархатная стена леса как бы распахивается, и между мохнатыми кедрами появляются метровой высоты кусты с глянцевыми вечнозелеными листьями, точно увеличенная в двадцать раз брусника. Такие же хрупкие, как восковые, цветки, только не розовые, а цвета морской пены.
Так начинается пояс кашкары — золотистого рододендрона, невесть каким образом оказавшегося в Сибири. Ближайшие родичи — рододендроны — в горах Кавказа, в Гималаях… Что ни шаг, то гуще рододендрон. Наконец последние кедры остались позади, а впереди, на фоне черного камня безлесных вершин-гольцов кипит желто-белый вал рододендрона. Хочется броситься в эту цветочную пену и брести между кустами, разгребая руками зеленые волны листьев. Однако выполнить это желание почти невозможно. Побеги кашкары корявы и подагрически скрючены. Они так причудливо переплетены, что сама всесильная математика не смогла бы установить никакой точной зависимости. Как ни поставь ногу, она оказывается в капкане.
Причину потрясающей корявости установить нетрудно. Кустарник растет медленно. Метровый куст — ровесник столетним кедрам или старше. Корявые побеги всегда говорят о нелегкой жизни. Жить приходится почти без почвы. Одним из первых, вслед за лишайниками, рододендрон осваивает каменистые россыпи. Единственно в чем здесь нет недостатка — в снеге. Зимой его скапливается столько, что рододендрона совсем не видно. Именно снежная шуба позволяет кашкаре пережить крепкую сибирскую зиму.
Иркутские цветоводы давно вывезли с Байкала этот тропического вида кустарник и не раз пытались посадить в городе. Высаживали на газонах, в скверах. Но в первую же зиму рододендрон вымерзал, хотя в городе гораздо теплее, чем в высокогорьях. Потом догадались: нужна снежная шуба. Однако создать ее в городе трудно.
Снег бережет кашкару и от пожаров. Тает долго. Когда растает, на смену ему приходит мелкий дождичек-бус. В царстве кашкары он моросит неделями, а рядом, на Байкале, сияет солнце, в это время кедровники с кашкарой очень похожи на вересковый лес Килиманджаро. Также выплывают из тумана увешанные бородами лишайников деревья. Те же злые и добрые рожи. То же засилье мхов. После пожаров рододендрон восстанавливается долго, десятилетиями. А чаще не появляется вообще.
В Саянах растет, кроме кашкары, еще душистый рододендрон. Пониже и потоньше кашкары. Листочки поуже и покороче. Издают резкий и приторный запах леденцов. В послевоенные годы экспедиция ботаников из Ленинграда забралась в центр Саян. Решив подшутить над ботаниками, проводник предложил заварить вместо чая душистые листья. До рассвета ни один не сомкнул глаз.
В Прибайкалье и на Алтае еще один рододендрон — даурский. Его неправильно называют багульником. В начале мая, когда еще нет свежих листьев, цветет воздушными розовыми цветками. Лес застилается розовой дымкой. Пожаров не очень боится. Когда куст сгорит, на смену вырастает десяток новых ветвей. Под землей у даурского рододендрона, как у эвкалипта малли, толстый деревянистый клубень (лигнотубер). Конечно, частые пожары и ему вредны. Еще вреднее обламывание. К сожалению, стало модным ставить букеты из рододендрона в комнатах. Ломают ветви еще зимой, по снегу. Продают голые прутья-веники. Ставят в воду. Если обламывают слишком сильно, куст гибнет.
Больше всего рододендронов в Южной Азии. В Гималаях растут в подлеске дубовых лесов, яркие, высокие, с красными шапками цветов. Бывают и других расцветок. Это уже не кустарники, а деревья, то маленькие, то большие, раз в двадцать выше и толще, чем наша байкальская кашкара. На Яве они обычные спутники туманных лесов и поднебесных криволесий. В горах пониже, где лес гуще и тенистее, взбираются на деревья поближе к свету и становятся эпифитами. Выше всех оказывается рододендрон яванский. Он селится в вершинах самых высоких деревьев и украшает их тысячами желтых цветков.
Настоящее раздолье для рододендронов на Цейлоне. Они заполонили вершины гор. Но и здесь, в райском климате, стволы их так же кривы и изогнуты, как у нас на Байкале. Географы, впервые попадающие в цейлонский рододендроновый лес, немало удивляются, как это природа не нашла деревьев, которые могли бы лучше использовать климатические возможности тропического пояса, чем рододендроны. На этих высотах вполне могли бы расти отличные прямоствольные хвойные леса. Но история Цейлона сложилась так, что хвойные деревья не проникли в свое время на остров из-за водного барьера. Пустующую экологическую нишу заняли неприхотливые рододендроны.
Полная противоположность рододендронам арбутус — земляничник. Рододендроны в большинстве своем обитатели туманных гор. Цветки рододендронов ярки. Плоды невзрачны. Земляничник — житель засушливых побережий. Цветки его невзрачны. Зато плоды ярки и броски.
Но в первую очередь обращает на себя внимание стволом и ветвями. Невысокий, корявый, ствол и ветви окрашены в яркий красный цвет. Кажется, будто с деревца только что содрана кора. На самом деле кора есть, только слой ее тонок, как бумага. Но даже он опадает в конце лета, в августе.
Опадает, конечно, не вся кора, только ее отмерший красный слой, оставляя после себя тонкий слой живой пробковой ткани — феллодермы. Феллодерма зеленая и, как зеленый лист, может улавливать солнечные лучи и вести фотосинтез. Только в последние годы выяснили, для чего нужна эта мистификация: смена красного зеленым, а зеленого красным.
Арбутус, хоть и вечнозеленый, но в засушливое время вынужден экономить влагу и сбрасывать часть листьев. Но фотосинтез вести нужно. И роль листьев берет на себя зеленая феллодерма ствола. После опадания листьев фотосинтез у зеленого ствола увеличивается в несколькораз. Когда нарастут новые листья, снова появится красный светофильтр, красный чехол на стволе, и зеленая ткань сократит свою деятельность. В это время красная кожица защитит нежный зеленый слой от ожога солнечными лучами.
Если прислушаться в жаркий летний день, можно уловить шелестящий звук — опадают красные пластинки кожицы со ствола и ветвей. Они легко кружатся, порхают и ложатся на землю, устилая ее красной скатертью, точно высыпали под деревом мешок луковой шелухи.
Плоды у земляничника — имитация обычных земляничных. Ярко-красные, сочные, хотя на вкус и приторны. Осенью, когда дерево увешано плодами, оно имеет совершенно сказочный вид. Особенно крупные плоды у средиземноморского земляничника. У нашего черноморского помельче.
Когда-то земляничник рос в Средиземноморье, в вечнозеленых дубовых лесах. Потом леса рубили, жгли, топтали много столетий. И леса превратились в заросли вечнозеленых низких и корявых деревцев. Выжил среди них и земляничник: три-четыре метра ростом, с лакированными, как у лавра, листьями. Если же захочется представить себе, какими были эти девственные дубовые леса, Г. Вальтер советует отправиться в Северную Америку, в пустыню Сонору, где высоко в горах еще сохранились дубняки, очень похожие на средиземноморские. В них есть и земляничник, свой, американский, который мексиканцы называют «мадроньо».
Есть, конечно, и в Северной Америке дубняки, которые рубили, и жгли, и топтали. Их называют звучным словом «чаппараль». Рядом с дубами растут родичи нашей толокнянки — распластанной травки, похожей на бруснику. Толокнянка у нас ниже брусники. Толокнянки из чаппараля — деревца метра по два-три высотой. В чаппаралях Калифорнии чаще всего встречаются серая и липкая. Когда бывают пожары, толокнянкам каждый раз приходится начинать сначала, с семенного размножения.
Серая дает больше семян. Плоды ее грызуны растаскивают охотнее, потому что в них больше съедобного. Казалось бы, и всходы у серой должны быть многочисленнее. На самом деле все обстоит как раз наоборот. Липкая дает в 25 раз больше всходов. У нее семена не спаяны между собой, а у серой спаяны. Раз всходов так много, можно предположить, что и взрослых растений тоже больше?
На самом деле оба вида занимают совершенно одинаковую площадь. В чем тут причина — неизвестно.
Земляничник мелкоплодный не тропический родич обычной земляники. Сходство отдаленное лишь во внешнем виде плодов. На месте рубленых южных лесов Крыма у нас земляничник растет в соседстве с такими же корявыми и невысокими деревцами. Нередко поселяется и на скалах.
По южным склонам в жарком чаппарале серая толокнянка — прямое деревце. Цветет рано. Плодов созревает много. После пожара дает множество всходов. На северных склонах в редких сосняках становится ползучим кустом. Цветет поздно и как-то лениво. Многие цветочные почки опадают, не раскрываясь. Несмотря на все эти трудности, серая толокнянка не очень страдает. Хоть семян становится в лесу меньше, зато сам куст полегает, укореняется, захватывая новые площади. Только если случается пожар, численность толокнянки уменьшается.
Наша ползучая толокнянка к огню проявляет исключительную стойкость. Горит плохо. Только обугливается, но не вспыхивает. Там, где прошел пожар, всегда остаются большие круговины несгоревших растений. Ее маленькие брусникоподобные листочки раньше служили хорошим ориентиром для лесничих. Увидев ее заросли, они устанавливали диагноз: горелый лес.
Живет кустарничек лет 80. Плоды ярко-красные, похожие внешне на брусничные. Внутри ни кислоты, ни сочности. Мучнистые, суховатые, немного подслащенные. Однако лесное зверье и этому радо. Правда, ставит толокнянковые плоды на второе место после брусничных. Встречали полянку с толокнянкой, а рядом бруснику, топтыгин отдает предпочтение последней. Рябчик и глухарь солидарны с косолапым. Бруснику едят в первую очередь, но и от толокнянки не отказываются. В тундре кормятся крахмалистыми ягодами куропатки. Зимой, когда голодновато, приходят поживиться олени и лоси.
Взаимоотношения с опылителями у вересковых кустарничков надежные. У черники в цветках столько нектара, что его можно пить, прикладывая губы к зеву венчика и посасывая как коктейль из стакана. Бывает, утренник заморозит черничные цветы. Тогда насекомых выручает брусника. Для привлечения насекомых почти у всех запах. Иногда обычный, медовый, иногда «чужой». На Чукотке багульник издает резкий и сильный медовый аромат. А вот луазелеурия пахнет… земляникой.
Этот вечнозеленый кустарничек стелется по земле, изящно драпируя ее мелкими, как у клюквы, листочками и ярко-розовыми цветками. Луазелеурия — растение тундровое, северное. Существует мнение, что на севере цветки не пахнут. Наш кустарничек — живой свидетель: пахнут, да еще как! Солнечным утром в зарослях луазелеурии аромат стоит: голова кружится. Суровая и дикая тундра благоухает, как цветник на Южном берегу Крыма.
Соблюдая истину, оговорюсь: пахнут не все вересковые кустарнички. Филлодоце голубая, соседка луазелеурии, не пахнет ничем. Между тем опылители к ней летят. В горной тундре филлодоце растет большими коврами. Листочки тонюсенькие, как хвоя. Цветки круглые, пронзительно-сиреневые. Когда цветет филлодоце, горы в Прибайкалье кажутся сиреневыми. Конечно, опылители заметят ее и без запаха.
На Дальнем Востоке порядок верескоцветных пополняется новыми родами. Самый видный — актинидия. Крупная лиана. Настоящее вьющееся бревно: 20 сантиметров в поперечнике. Ввысь карабкается по чужим стволам метров на 20. Свешивает оттуда зеленые длинные ягоды, похожие на крошечные огурчики. На вкус как пирожки с вареньем. Первыми снимают пробу актинидиевых ягод рябчики. Все, что падает вниз, достается косулям. Если ягод для косуль не остается, приходится им довольствоваться жухлыми листьями.