Мир растений: Рассказы о соснах и можжевельниках, орляке и кукушкином льне, сморчках, опенках, мухоморах, морской капусте, пепельнике и многих других редких и широко известных растениях

Лишайники! Загадочный сфинкс природы, удивлявший еще так недавно нашего блестящего физиолога К. Тимирязева. Особый вид симбиоза: гриб плюс водоросль. Не простая сумма. Свой собственный образ жизни. Свой способ размножения. Взаимоотношения с соседями тоже свои, особенные. Примерно 20 тысяч видов, занимающих самые бесплодные, самые гиблые места планеты.

Примитивнейшие из класса лишайников — накипные. Их тело, таллом, как корочка, сросшаяся с тем материалом, на котором выросла. Накипные лишайники обитают там, где не могут расти другие — листоватые и кустистые. У листоватых таллом-пластинка приподнят над землей. Лучше вентиляция, быстрее рост, хотя в общем он очень медленный. Иногда доли миллиметра в год. Есть и совсем неприкрепленные к субстрату существа — кочующие. Живут чаще всего там, где легче кочевать. В открытых, ровных степях и пустынях.

Самые высокоорганизованные лишайники — кустистые. Они застилают почву в лесу и в тундре белым ковром. Это они свешиваются длинными серыми и черными бородами с деревьев, придают лесам очарование девственности и первобытности.

Связи с животными самые тесные, в особенности с беспозвоночными. Клещи, ногохвостки, клопы, пауки, жужелицы — длинный ряд нахлебников насчитывает более трехсот видов. Все эти твари кормятся на лишайниках, а попутно и распространяют кусочки таллома. Из кусочков вырастают новые особи. Птицы работают в том же духе, только как транспорт «дальнего следования». Вольно или невольно принимает участие в расселении лишайников и человек.

Техногенную эру лишайники встретили болезненно. Очень быстро эвакуируются из городов: газ, пыль, дым! Хотя и не все. Сохраняются только километров за 10–15, смотря по степени загазованности воздуха. На пастбищах восстанавливаются лет за 20. На камнях и скалах, где их обдирают альпинисты, и того медленнее. Там счет идет на сотни лет.

Вдали от дыма городского

Длинные бороды свисают с ветвей деревьев в глухой тайге. Серые, оливковые, желтоватые. Чем больше бород, тем меньше живой хвои, листьев. И кажется, что бородачи не нарядное украшение, а паразиты, укорачивающие срок жизни хозяина. Если так, то все наши леса, удаленные от человеческого жилья, увешанные бородачами, обречены на медленную смерть.

А они живут и тем самым реабилитируют бородачей. Это существа безвредные. Разве что немного затеняют, задерживают свет. Поселяются на отживающих свой век деревьях, на усыхающих ветвях, где хвоя давно поредела. Не они ее согнали. Опала бы и без лишайников. С дерева на дерево путешествуют разными способами. Главный транспортный агент — ветер. Но нити бород очень прочные, и порвать их ветру нелегко. Иначе давно бы сдуло с ветвей!

В конце прошлого века Г. фон Шренк взялся разгадать взаимоотношения с ветром самого обычного бородача — уснеи бородатой. Он предположил, что нити бородача может оторвать только очень сильный ветер — шторм. И решил устроить такой ветер в лаборатории. Добыл длинную трубу, диаметром со среднее бревно. С одной стороны включил пропеллер, с другой — поставил кустик уснеи. Ветер зашумел, потом завыл, наконец, перешел в свист, разогнавшись до бешеной скорости в 124 километра в час. Кустик трясся и гнулся, но стойко выдержал испытание.

Фон Шренк понял: сухую нить не порвешь. А мокрую во время дождя? Он выбрал несколько нитей лишайника и стал подвешивать к ним грузы. Сухие нити рвались, когда груз превышал сто граммов. Некоторые выдерживали вдвое и даже втрое больше. Напитавшиеся водой, напротив, оказывались слабыми. 50 граммов для них — предел прочности.

Выяснив истину, ученый снова включил свою ветровую трубу. Но теперь место сухого кустика занял намоченный. Шренк ожидал, что мокрые нити станут отрываться вчетверо легче. Об этом красноречиво говорил опыт с гирями. Увы, ожидания не оправдались. Первый кусок нити оторвался только при ветре в 80 километров в час. Скорость увеличили, и тогда стали отрываться более крупные куски.

И хотя удалось засечь критическую скорость ветра, Шренк был разочарован результатами. Он отлично знал, что часто и более слабый ветер рвет и несет кусочки бородачей. С другой стороны, в самых ветреных местах Атлантического и Тихоокеанского побережий Америки шторм никогда не достигает таких убийственных скоростей, как в опытной трубе. Значит, все цифры, которые дала труба, пустая трата сил и времени. В природе все идет по-иному.

Противоречие разрешилось довольно легко, когда Шренк проверил влажность мокрого кустика уснеи в трубе. Не успел шторм и минуту прогудеть, как кустик совершенно высох. Он, наверное, еще раньше высох и стал таким же прочным, как до намачивания. Поэтому и не оторвался и опыт дал ложный результат. В природе шторм почти всегда сопровождается ливнем. Нити на ветру не высыхают. Напротив, они еще больше намокают, и вихрям с ними справиться легко.

Дальнейшая судьба летящих нитей зависит от того, куда попадут. Если на хвойное дерево с короткой хвоей вроде наших сосен и елей, то ниточка уснеи зацепляется за хвою, а когда утихнет дождь, высыхает и скручивается. На длиннохвойных и лиственных деревьях бородачи укрепляются с большим трудом. Разные ветви ниточки скручиваются каждая по-своему. Они касаются соседних веточек, высыхают и снова намокают. При каждом высыхании и намокании то скручиваются, то раскручиваются. И такая возникает путаница, что оторвать уснею от ветки дерева затруднительно.

В Северной Америке крепче всего бородачи укрепляются на можжевельниках и на пихтах. Но бородач бородачу рознь. Шренк попытался сравнить уснею бородатую, которая чаще растет на Атлантическом побережье Северной Америки, с другим бородачом — рамалиной сетчатой. Рамалина выдерживает меньшие ветровые нагрузки. Ее нити рвутся при меньшей силе ветра, чем у уснеи. И, как нарочно, она тяготеет к Тихоокеанскому побережью, где скорости ветра ниже. Природа рассчитала точно.

Однако на бородачей работает не один ветер. Стараются, как могут, и пернатые. Для маскировки своих гнезд носят веточки бородачей и вплетают их в обшивку гнезда. Там они приживаются и продолжают жизнь на новом месте. В этом отношении бородачи очень напоминают нити тилландсии уснеевидной — «испанского мха», — которую птицы тоже используют для гнезд в Америке и тоже распространяют. Другое зверье, пожалуй, не столько распространяет, сколько пожирает бородачи. Маралы настолько их любят, что уснею в тайге называют маральим сеном. Белки и те не упускают случая поживиться висящей канителью. Даже мыши-полевки едят, если веточка с лишайником упадет с дерева.

Легкость, с которой бородачи расселяются по горам и долам, пользуясь различным транспортом, вроде бы говорит о том, что они идеально приспособлены к современному миру. Все это так. Но есть у бородачей одно уязвимое место. Загрязнения не выносят. Правда, и большинство других лишайников отличается чистоплотностью. Но кустистые, в том числе бородачи, отступают первыми. Спасаются в самых дальних, глухих лесах. От городов удаляются километров за 10, а то и больше. Смотря, конечно, по тому, большой ли город и много ли дает дыма и копоти. А если в лесу бородачи в полном здравии, значит, воздух чист и прозрачен.

Встреча с уснеей в городах — великая редкость. Зато сколько радости она приносит. В трудах британского общества лихенологов (так зовут знатоков лишайников) недавно была помещена заметка следующего содержания. Два члена общества, Ф. Розе и В. Коппинс, в апреле 1968 года посетили городок Аберствит. В гараже местного университета они заметили автомобиль, на деревянной отделке которого возле ветрового стекла обнаружили кустик лишайника уснеи субфлоридана. Он вырос в том месте, где проникала дождевая вода, струившаяся по стеклу. Взглянули на номер машины — местный. То-то было радости! Значит, воздух в городе еще чист!

С тех пор за автомобилями установили слежку. Оказалось, что бородачи приживаются в них не так уж редко. И, пользуясь столь современным видом транспорта, могут перебазироваться на гораздо большие расстояния, чем раньше, с помощью зверья и ветра.

«Олений мох» и олени

Север трудно представить без оленей. И без «оленьего мха». Белый ковер его кажется свежевыпавшим снегом. Стремление оленей во что бы то ни стало найти и съесть олений мох вовсе не значит, что они без него не могут обходиться. В доказательство можно вспомнить историю переселения этих животных на остров Беринга.

Олени на острове не водились, а лишайники росли. Такая уйма корма пропадает зря! И завезли с материка несколько рогатых красавцев. Олени быстро обжили новое место. Плодились. И развелось их много больше той нормы, которую могли выдержать лишайники. Белые кустики кладоний исчезли начисто.

Что дальше? Олени — без «оленьего мха«! Возможно ли? Да, возможно. Лишайников на острове Беринга больше нет, а олени живут. Выяснилось, что выручила рогатых ягода вороника. Шикша. Она заменила лишайники. Сколько ее ни едят, а запасы пока не истощились.

На материке, конечно, пока лишайников хватает. Олени едят и дают густое молоко, жирней, чем коровье. Северяне это давно подметили и попытались подмешивать скоту белые кустики ягеля. То ли кормов не всегда хватало, то ли хотели получить по-оленьи сверхжирное молоко? Однако на пути к такому молоку лежит препятствие: лишайники горчат. Горечи — лишайниковые кислоты. Правда, северян препятствие не смутило. Они вышли из положения следующим образом. Брали бадью, наполняли ее ягелями и ставили под умывальник. Семейство умывалось, мыльная вода лилась на ягельные кустики. Потом они мокли еще некоторое время. Щелочной раствор нейтрализовал кислоты, и корм терял горечь.

Неизвестно, кто у кого перенял этот оригинальный способ решения кормовой проблемы, но и в Мурманской и в Архангельской губерниях, и в Коми и в Карелии — везде умывальник был посредником между ягелями и коровой. Утверждали, что молоко и действительно становилось жирнее. Опыт использовали и норвежцы. Они тоже превратили олений мох в мох коровий.

В 30-х годах научный институт в Мурманске задался целью проверить этот феномен у себя в лабораториях. Однако прибавки жира не получили. Напротив, молоко стало более жидким. Может быть, научные работники побрезговали замачивать лишайники в мыльных помоях?

В трудное время лишайники выручали и людей. В 1918 году, когда молодая Советская Республика оказалась на голодном пайке, в Москве обнаружили большой запас цетрарии исландской. Этот лишайник, похожий с виду на скомканную фольгу, обертку от шоколада, давно использовали в фармации и всегда держали в аптеках. Пришлось пустить запас в еду. Отмачивали в содовом растворе. Сушили. Мололи. Пекли хлеб, смешивая с ржаной мукой в пропорции один к одному. Известный лихенолог В. Савич вспоминает, что ел такой хлеб в Москве, пока не иссякли запасы цетрарий в аптеках. Лишайниковая мука наполовину состоит из крахмала. В ней четыре процента сахара. Недостает белка. Для связи добавляют ржаную муку — иначе хлеб рассыплется. Впрочем, в Исландии и Финляндии, где трудные ситуации с питанием возникали нередко, ржаной муки добавляли вдвое меньше. Из экономии.

В некоторых странах и сейчас стараются сдобрить хлеб лишайником. Не как пищевой добавкой. А для аромата. Кладут другой лишайник— эвернию, ту самую, которую используют для одеколона «Шипр». Трудно сказать, насколько вкусен хлеб с запахом одеколона. Однако вкусы у людей разные, что удостоверено известной пословицей.

Но вернемся к ягелям. Эти мирные на вид лишайники, оттесненные на край света, могут вести себя и несколько агрессивно. Именно тогда, когда попадают в соседство со сфагнами. И самый могучий из сфагнов — фускум покорно отступает перед ними. Стоит вспомнить только о крупнобугристой тундре, которую в начале века обследовал наш известный ботаник и географ Г. Танфильев. Ягели поселяются на вершинах бугров. Пронизывают сфагновую подушку. Заслоняют веточки мха от света. И фускум притормаживает свой прирост. Теряет инициативу. А потом и вовсе изгоняется с бугров. Бугры становятся белыми, как огромные кучи снега.

Естественно, что смена декораций не остается без оленьего внимания. Рогатым красавцам очень удобно кормиться на крутых склонах бугров. Снега зимой меньше — сдувается ветром. Летом комаров меньше по той же причине. Стараниями оленей бугры полностью очищаются от ягелей. Остается только голый черный торф. Не затененный ничем, торф сильно прогревается солнцем. Мерзлота в буграх тает сильнее обычного. Торф проседает, и на бугре образуется яма. В нее набивается снег. И зимой оттаявший слой так сильно не замерзает, как раньше. Так развивается цепная реакция, в ходе которой рушится высотное сооружение, возведенное сфагнами. Виновники всей этой перипетии — ягели, конечно, исчезают тоже.

Пепельник

Пепельник — лишайник выдающийся. Одни названия чего стоят. На Гавайях растет пепельник вулканический. В Новой Зеландии — везувианский. Есть пепельник коралловидный. Даже не видя само растение, можно составить некоторое представление, где оно обитает и как выглядит. Вулканы — стихия пепельников. Если не всех видов, то по крайней мере двух первых. Гавайский вид специализировался по ремонту лика земли там, где вулканы систематически его разрушают. Две всемирно известные огнедышащие горы — Килауэа и Мауна Лоа постоянно изливают лавовые потоки то на один, то на другой склон. Года полтора, конечно, ни о какой растительности говорить не приходится. А затем пепельник начинает энергично захватывать остывший камень. Пройдет лет десять, и лавы уже не видно. Она надежно укрыта коралловидными кустиками пепельника.

Наши обычные ягели не способны на такую скорость. Они придут впоследствии и будут медленно, но неуклонно теснить первопроходца вулканов. Пока же царит он. Выглядит довольно экзотично. Прямостоячие веточки торчат мелкими кустиками, высотой чуть пониже ягелей. Зато веточки не такие тощие. Они словно пушистые и напоминают кораллы. Цвета пепельно-серого, то с серебристым, то с голубоватым оттенком.

Как удается пепельнику завоевывать пустоши так быстро? Скорость захвата объясняется просто. У него образуется масса соредий — кусочков таллома, мелких, как пудра. Они копятся в углублениях веточек. Ветер выдувает их, и соредии несутся по лавовому полю. Чем грубее лава, тем более она ноздревата, тем чаще задерживаются соредии. А поскольку каждая пылинка — лишайник в миниатюре, то они быстро прорастают и дают новый кустик. Бывает, что соредий так много, что кустик кажется обсыпанным мукой-крупчаткой.

Имея такие богатые возможности для расселения, наш знакомый захватил бы все свободные места в горах, если бы не нуждался во влаге. Там, где ее не хватает, он поселяется, но взрослым, высоким не вырастает. Так и остается в стадии младенчества. И его заменяют более выносливые к сухости кладонии.

В наше время для пепельника создаются иной раз выгодные ситуации. В северной тундре, если там пасется слишком много оленей, пепельник приходит на смену выбитым и выеденным ягелям. Легионы его заполняют вакуум и года четыре, а то и больше, держатся на захваченной площади, являя собою феномен, в дикой природе обычно не наблюдаемый. Но ничто не вечно под луной. Мало-помалу кладонии-ягели начинают теснить пришельца. И лет через десять его кустики отмирают. В особенности там, где ягели сильнее — на малоснежных холмах. Но роль серого пепельника сыграна. Вакуум заполнен. Рана земли залечена. Земля возвращена природе.

Сам пепельник олени тоже едят, но страдает он гораздо меньше своих партнеров. Почему? Споров по этому поводу было много. Виднейший тундровед Б. Городков полагал, что просто им не нравится. Может быть, невкусен? Может быть, горьковат? Сделали анализ. Результат в пользу «обвиняемого». В нем уйма полезного. И витаминов больше, чем в других лишайниках, и белка, и всякой всячины. Разгадать секрет удалось профессору МГУ Т. Работнову. Просто пепельник занимает очень снежные места, откуда олени его зимою взять не могут. Однако самая главная причина даже не снег, а песок. Очень часто пепельник растет на песке. Олени бы и рады его жевать. Но вместе с кустиками захватывают губами и песок. Глотают. Результат печальный: язва желудка и пищевода. Кому после этого захочется питаться пепельником?

Техногенный век принес пепельнику ряд выгод. И не только тем, что выросли оленьи стада и поредели ягели. Индустриальный ландшафт больше подходит пепельнику, чем обычный, девственный. В нем даже нечто общее с вулканами: дым, копоть, газ. Действуют те же силы. Дым и копоть выживают другие лишайники. И снова вакуум заполняет пепельник.

Белое и черное

В северных тундрах среди пернатых особей популярностью пользуется тамнолия червеобразная. Особенно дорожат этим лишайником кулики. Розоватые хвостики тамнолии, как перевернутая вверх ногами молодая тонюсенькая морковка, то в одиночку, то кучками торчат среди мхов и других лишайников. Они не разветвлены и совсем непохожи на соседние ягели. Кулики стаскивают их к своим поселениям, густо устилают лоток гнезда. Из множества растений тамнолия выбирается не случайно. Ее стебельки внутри пусты, полны воздуха и подобны живым трубкам. Ясное дело, что это отличная изоляция от холода мерзлой почвы.

Примеру куликов следуют и другие птицы. Куропатки тоже оснащают гнезда тамнолиевой изоляцией. И только за неимением оной применяют другой, тоже трубчатый, лишайник — дюфорею арктическую.

В особенности оценили тамнолию золотистые ржанки, обитающие на островах Берингова моря. Хвостики тамнолии тащат в одиночку и пачками. Для гнезда требуется немало — 250 кусочков. В самом захудалом гнезде у самых ленивых птиц — не меньше сотни. Устраивая свои жилища из белой тамнолии на черных скалах, обросших черными лишайниками, птицы не демаскируют себя. Напротив, чередование белого и черного увязано с их собственной раскраской. Белая «шаль» на фоне черной головы, шеи и груди выглядит как пучки тамнолии на фоне диких вулканических скал. Силуэт птицы теряется среди этого переплета белого и черного, и хищнику трудно различить ее. Орнитологи, кому хорошо знакомы внешность птиц и их повадки, с превеликим трудом находят гнездо, даже точно зная, где оно расположено.

До сих пор очень мало известно об этом лишайнике. Никаких возможностей для распространения, кроме случайно обломленных кусочков таллома, у него пока не обнаружено. А он расселился по всему земному шару: и в тундре, и высоко в горах. Может быть, посильное участие в этом принимают золотистые ржанки и кулики?

Тысячу лет на вертикальной стене

Лишайники спасли много людей в Канадской Арктике. И в прошлом веке. И в нашем. Спасают и сейчас. Но не те пышные кусты ягелей, что лежат белым ковром в тундре и кормят оленей. Не кладонии. Не цетрарии. А умбиликарии. Жесткие черные корочки, струпьями покрывающие камень: валуны, скалы, гранит, сиенит, только не щелочной известняк.

Д. Ричардсон напомнил недавно об экспедиции 1820 года. Отряд остался без провианта. Люди еле шли. К счастью, индианка, оказавшаяся в отряде, набрела на «месторождение» умбиликарий и сварила из них похлебку, густую, как яичный белок. Еда оказалась прегорькая. Сил придала немного, но сохранила путникам жизнь.

В 1972 году в тех же местах потерпел аварию канадский самолет. Пилот сломал обе ноги. Идти не мог. Эскимосский мальчик варил ему из лишайников подобие киселя. Месяц жил пилот на лишайниковой диете. Уцелел.

Из 50 видов умбиликарий есть одна и совсем съедобная. В Японии ее называют «иватаке». В округе Чичибу возле Хиросимы со скал собирают около тонны иватаке. Сушат и продают в маленьких лавочках, как сухофрукты. Когда нужно, размачивают, добавляют в салат. Или мелют на муку и поджаривают, как хрустящий картофель. Хотя иватаке и не повседневная еда, но в чайной церемонии — важная деталь.

Настоящее засилье умбиликарий у нас в заповеднике «Столбы» под Красноярском. Черные сиенитовые скалы поднимаются над пихтовой тайгой то в виде головы старика — «Дед», то в облике гигантской морды с разинутым ртом — «Львиная пасть» или каменных «Перьев» высотою с десятиэтажный дом. Сиенит — камень розовый, посветлее гранита. Черным его сделали умбиликарии. Только там, где взбираются альпинисты, они протерли черные лохмотья лишайников, обнажив холодную розовую твердь.

Бесконечно долго не зарастают раны, нанесенные ковру умбиликарий. Свидетельство тому есть на самой высокой скале заповедника — «Втором Столбе». На вершину ее ведет несколько лазов-ходов. Самый легкий ход, по которому лезут ввысь альпинисты («столбисты» — по-красноярски), «Сарачевка», назван в память о девушке, которая разбилась, упав со скалы в 1923 году. Там, где нужно было осторожно спуститься с уступа на уступ, она лихо прыгнула. Будь столбистка в галошах, как обычно, ничего страшного бы не случилось. Резина галош прилипает к камню, и нога не скользит. Но из ухарства Сарачева прыгала в кожаных туфельках на высоких каблучках (знай наших!). Каблучки чиркнули по черному отвесу скалы. След от них — две борозды в лишайниках — сохраняется до сих пор. Не зарос, хотя прошло больше полстолетия. И не случайно. Растут умбиликарии, кажется, медленнее всех других листовых лишайников. Умбиликария цилиндрическая — со скоростью 0,06 миллиметра в год. Олений мох в сто раз быстрее, а ведь и он отрастает только через 20 лет после пастьбы.

Если обойти «Второй Столб» и взглянуть с обратной стороны, захватит дух от масштабности каменного изваяния. Стометровый отвес скалы уходит почти вертикально вниз и теряется в зеленом мареве тайги. Весь отвес зарос черными струпьями умбиликарий. Как смогли они там поселиться? Как удалось им уцелеть зимой, когда нет защитной снежной шубы? Много ли воды может удержаться на вертикальной стене? И какое питание получают лишайники из гранитоподобного сиенита, твердого как сталь?

Кажется, никто пока не заинтересовался интимной жизнью черных лишайников. Неизвестно даже, как перебираются они со скалы на скалу. Ведь все эти «деды», «перья», «львиные пасти» удалены друг от друга иной раз на сотни метров, а то и на километры. И на каждом есть черные лишайники. Между скалами их нет. Там растет обычный черничник и разные деревья.

Правда, гриб, входящий в состав умбиликарий, как и всяких других лишайников, дает споры. А споры летучи. Но из споры вырастет гриб, но не лишайник. В лишайнике работает еще водоросль требуксия, которая сама по себе, одна, жить не может. Только в составе лишайника. Выходит, что кто-то должен отломить кусочек слоевища и унести на другую скалу. Но кто, пока не знаем.

Странную грусть навевают черные скалы. То ли действует их траурный вид? Или сознание того, что рядом с разноцветной, душистой тайгой внедрилось нечто от холодной тундры — умбиликарии? Ведь здесь, в теплой тайге, они случайные гости, обязанные своим присутствием давней работе вулканов, вызвавших к жизни интрузии — потоки лавы, застывшей «дедами», «перьями», «львиными пастями». Или, может быть, грустно от мысли, что черные корочки лишайников, беззаботно соскобленные столбистами, уже не восстановятся никогда?

Кочующие, летающие и оседлые

Легенду о библейской манне до сих пор не удалось разгадать. Суть ее хорошо известна. Древние еврейские пастушеские племена остались без пропитания в синайской пустыне. Сжалившись над незадачливыми путниками, господь бог высыпал им на голову манну небесную. Они сгребли ее с земли и утолили голод. Что за манна, легенда не говорит. Предположения строились разные. Чаще всего упоминаются два варианта манны. Первый — сахаристые выделения пустынного деревца тамариска, выступающие на веточках в сильную жару. Второй: манна — кочующий лишайник леканора съедобная. Если ее хорошенько выварить, то леканора — манна отвечает своему названию.

Выглядит упомянутая манна следующим образом. Шаровидно-угловатые комочки, размером с вишню или грецкий орех. Свободно лежит на почве, не прикрепляясь к ней.

В наших южных степях и в Монголии есть свой кочующий лишайник — пармелия блуждающая. Ее комочки зеленовато-черные. Иногда в виде трубочек. Ветер гонит их по степи. В Казахстане на щебенке и камнях или просто на почве разрастаются подушечки пармелии пустынной. В жаркую погоду высыхают, срываются ветром (иногда и водой!) и уносятся вдаль. Где-нибудь у препятствия скапливаются. Осенью, когда дожди размочат манну, ее с удовольствием едят овцы, козы и лошади. Даже зимой едят, смешанную со снегом. Не заметно, чтобы от нее жирели и толстели. Просто, видимо, для разнообразия.

Наш XX век и оседлые лишайники заставил двигаться (конечно, не в буквальном смысле слова!). Уже говорилось о том, как изгоняются из городов кустистые лишайники. На смену им приходят другие. Таковых немного, зато это уникумы. Виднейшая из них — леканора пылевая. В Великобритании это прежде редкое растение стало таким вездесущим, что заселило чуть ли не каждую шиферную крышу. Появился соблазн использовать леканору как индикатор загрязненного воздуха. И составить карту загазованности и задымленности Британских островов.

На решение этой задачи двинули школьников. Каждому выдали образчик леканоры, чтобы не рыться в определителях. 15 тысяч ребят отправились в путешествие по своим островам. Когда операцию закончили и составили карту, оказалось, что на большей части английской территории уже нет чистого воздуха. Даже несмотря на меры, принятые после памятного смога 1952 года.

Вначале ботаников удивляла стойкость леканоры к городскому воздуху. В особенности к сернистому газу — вечному спутнику человеческих поселений. Потом нашли объяснение. В природе этот вид великолепно себя чувствует возле серных источников Исландии. В сернистых испарениях разрастается. Не оттуда ли перекочевал он в дымные города? А кочевать леканоре не привыкать. На коре плодовых деревьев пересекла океан и заселила окрестности Дунейдина и других новозеландских городов. На таких же деревьях она заехала на остров Ньюфаундленд и в еще многие другие отдаленные точки планеты.

Но вернемся к британским школьникам. После того как была составлена карта загазованности Англии, попытались выяснить, как изменились владения леканоры за последние 20 лет. У флористов нашлись сведения, в каких местах любительница сернистого газа встречалась два десятка лет назад и куда еще не добралась. Сравнили с 1973 годом. Площади леканоры выросли почти вдвое! С юго-востока Англии она перекочевала на запад и на север, перебралась в Ирландию. Свободными от ее нашествия остались только самый север Англии и большая часть Ирландии. За эти же 20 лет другой лишайник — лобария легочная — почти совсем исчез с Британских островов.

Транспортные возможности леканор довольно значительны. Сначала укажем на тихоходные средства передвижения: слизни, улитки, пауки. Леканоры облюбовывают раковины морских моллюсков. Птицы несут эти раковины в глубь суши, а вместе с ними и леканору. Улитки скрываются в неровностях между колониями лишайника и увлекают за собой его кусочки. Английский ботаник Р. Бейли прибавил к этому списку черного газонного муравья акантомиофа. Он задержал в пути нескольких муравьев. Каждый второй нес соредии леканоры. Кто по одной штуке, кто по три сразу.

В 1964 году мир узнал о новом виде транспорта — гигантской черепахе с Галапагосских островов. Преподаватель Гавайского университета Д. Хендриксон обнаружил на ней местный лишайник — фисцию пикту. Обычно фисция обитает на коре живых деревьев, листьях вечнозеленых растений и застывших потоках лавы. Факт поселения на четвероногом — исключительный. Кажется, до сих пор никто подобного не отмечал. По крайней мере, так думает сам ученый. Действительно, пристроиться на панцире черепахи даже при ее классической медлительности — задача не из легких. Судите сами. Нижняя часть панциря для фисции недоступна по той причине, что большую часть времени животное полощется в пресных мелководных лужах. Верх, бока и фасад постоянно полируются во время путешествий животного сквозь густые чащи кустарников. Остается единственный участок — тыловая часть туловища, — который не трется и не мочится. Именно здесь и нашла удобное место фисция.

У подножия ледников

Когда Т. Хейердал прибыл на остров Пасхи, понадобилось выяснить возраст огромных каменных фигур, которые высекли древние аборигены. Самые современные методы оказались бессильными. Даже модный в то время радиоуглеродный. Привлекли на помощь лишайники, и задача разрешилась. На счастье, нашлись фотографии статуй, сделанные в 1914 году. На них отчетливо был виден рисунок лишайниковых розеток. Накипь трех лишайников: диплошистеса, лецидеи пасхальской и упомянутой фисции. Сравнили со своими снимками 1961 года. Лишайники немного разрослись. Вычислили средний прирост за год. Потом разделили на эту величину радиус куртинок. Оказалось, что возраст каменных изваяний — 430 лет. Намного меньше, чем думали раньше.

XX век требует все больше воды. Хорошей. Чистой. Здоровой. Источник ее — ледники. Хватит ли нам воды? Как расходовать бесценный запас? Все зависит от того, как ледники себя ведут сами. Наращивают свои запасы или транжирят без ограничения?

Канадский лихенолог Р. Бешель решил эту задачу с помощью лишайников. Работал в Альпах и в Гренландии. Выбрал патриарха лишайниковой братии — ризокарпона географического. Тот растет феноменально долго — до 4500 лет. Так долго, что биологи задумались: уж не скрыт ли в жизненном пути ризокарпона секрет вечной молодости? К причинам старения клеток причисляют накопление с возрастом ошибок генетического кода. Почему эти ошибки у ризокарпона не накапливаются? Он так заинтересовал публику, что писатель В. Иванов даже новеллу написал «Беда с этими лишайниками». Правда, научно-фантастическую.

Но вернемся к работам Р. Бешеля. Ему-то ризокарпон нужен был не для разгадки секрета долголетия. А для изучения движения ледников. Патриарх лишайников селится у подножия ледников на моренах. Как и куда движутся ледники, вперед или назад, с помощью этого лишайника изучать очень удобно. Этот же метод применили и для наших ледников.

Несмотря на явную пользу от лишайниковых поселений, любители древностей стараются избавиться от них. На лишайниковой проблеме скрестились шпаги представителей самых разнородных профессий. Тут и лихенологи, и археологи, и химики, и даже… духовенство. В Италии археологи обеспокоены сохранностью древних статуй. Они раскопали так много древностей, что пытаются восстановить облик древнеримских городов. Поднимают каменные изваяния, обсаживают их деревьями и цветами. Но тут вмешиваются лишайники и все портят. На статуях появляются серые, зеленые и даже оранжевые мазки! Может быть, по этой причине итальянцы завели у себя обычай семьями отправляться на кладбища и там соскабливать с мраморных гробниц лишайниковый налет.

Видимо, боясь, что и англичане последуют этому обычаю, совет британских церквей недавно выпустил брошюрку, где предостерегает прихожан от такого усердствования. Ведь лишайники могут так много рассказать об истории захоронений…

Поселяясь на стенах и крышах, лишайники придают им черты седой старины. Сто лет назад некий Р. Макмиллан писал, что леканора (снова она!), в содружестве с водорослью плеврококком заселившая крыши собора Россмит возле Эдинбурга, придает ему черты неизъяснимой прелести и романтичности. Эти украшения сохранились и по сию пору. Правда, иной раз леканоры вторгаются на оконные стекла, изменяют их окраску и прозрачность. Но это уже попутные издержки.

Англичане, люди по своей натуре консервативные, не всегда любят, когда в мягкие черты природы грубо вторгаются архитектурные творения человека, часто далекие от совершенства. Умерить контраст между первым и вторым и пытаются с помощью лишайников. Для чего предпринимаются меры по спешному заселению ими новых поверхностей. Поливают новые каменные заборы раствором мочевины или снятым молоком.

В 1968 году совет графства Кент настойчиво рекомендовал фермеру из местечка Ромни Марш Р. Аддисону покрыть крышу его новенького зернохранилища слоем коровьего навоза для привлечения лишайников. Фермер запротестовал. Не очень-то приятно сознавать, что твой хлеб будет месяцами храниться под плащом из экскрементов. Однако местные медицинские авторитеты нашли, что никаких нарушений гигиенических норм не произойдет.