Мир растений: Рассказы о соснах и можжевельниках, орляке и кукушкином льне, сморчках, опенках, мухоморах, морской капусте, пепельнике и многих других редких и широко известных растениях

Не все растущее в воде — водоросли. Не все водоросли живут в воде. Водные папоротники и мхи, водные травы сюда не относятся. Тело водоросли — таллом — не имеет настоящих листьев, стеблей и корней, хотя есть у них органы очень похожие. Размножаются водоросли с помощью спор, часто подвижных, или вегетативно, хотя и не все. Большой длины, в десятки метров, достигают редко. Предельная длина неизвестна. Живут недолго. Обычно не больше 10 лет. Кроме воды, обитают на земле, на деревьях, камнях, на снегу.

Сине-зеленые водоросли — древнейшие из растений земли. Нитчатые или одноклеточные. Очень примитивны, даже ядра в клетках нет. Размножаются чаще простым делением. Многие фиксируют азот. Поэтому так легко заселяют самые бесплодные места. XX век обеспечил сине-зеленым водорослям новые возможности для расцвета. Все больше отвалов, заброшенных карьеров, терриконов, где они могут появляться, не боясь конкуренции. Загрязнение водоемов позволяет им разрастаться с удесятеренной энергией. Цветение воды встречается все чаще. Избавиться от него трудно.

Самый крупный отдел водорослей — зеленые, более 13 тысяч видов. Селятся в пресных водоемах, хотя есть и солоноводные. Есть одноклеточные, колониальные, многоклеточные. Больше метра, кажется, нет.

Самые крупные водоросли — бурые. Бывают по 10 и по 50 метров. Некоторые и длиннее ста. Живут по морям и океанам. Прикрепляются ко дну. Свободно плавающих мало. Дают пристанище и еду разной морской живности. Поселенцев на них не счесть.

Красные водоросли тоже морские жители. Габариты у них помельче, зато живут поглубже, правда, не все. Есть среди них массовые виды. Длительного промысла не выдерживают. Тогда требуют помощи человека. Около 4 тысяч видов.

Диатомовые водоросли — основа планктона морей и океанов. Именно им (да еще жгутиковым) мы обязаны рыбным богатством. Большинство — одноклеточные. Стенки клеток пропитаны кремнеземом. Не разрушаются миллионы лет. Залежи кремнистых панцирей образуют многометровые слои. Обрастают в море и на суше всё, на чем можно поселиться: дно, камни, другие водоросли. Около 6 тысяч видов.

Можно ли увязнуть в Саргассовом море?

Действительно, можно ли? Старые моряки, ходившие на парусниках, рассказывали жуткие истории. Корабли запутывались в зеленой каше водорослей. Команды сходили с ума или умирали от жажды. Колумб якобы тоже чуть не застрял там. И даже сейчас некоторые считают, что препятствия для навигации есть. По крайней мере, в этом уверен профессор К. Боедийн — автор последней мировой сводки по растениям земного шара.

Но разберемся по порядку. Саргассово море значится на школьных географических картах. Его контуры известны довольно точно. Это овал, зажатый между 20–35 градусами северной широты и 40–70 градусами западной долготы. Гигантский круговорот, подгоняемый с одной стороны северным экваториальным течением, с другой — Гольфстримом. Вода самая соленая во всей Атлантике, самая чистая и самая голубая. Голубой цвет воды — цвет пустыни. Питательные вещества увлекаются тяжелой соленой водой в пучину. Как и во всякой пустыне, жизнь бедна. Из водорослей безраздельно господствуют саргассы.

Находились дельцы, желавшие собрать урожай даже с этого единственного огорода океанских пустынь. Как-никак масса большая. Не то пять, не то десять миллионов тонн. Однако когда прикинули, сколько придется на квадратную милю, оказалось ничтожно мало. Всего три тонны с половиной. Вылавливать водоросли слишком дорого. Все равно что выцеживать золото из морской воды. Вот теперь, если с этой меркой подойдем к обилию саргассовых водорослей в Саргассовом море, станет ясно, что их слишком мало, чтобы помешать навигации. Затормозить крупное судно растения, столь редко рассеянные в воде, вряд ли могут. Впрочем, знатоки утверждают, что лодку, спущенную с корабля, задерживают. Приходится поднимать ее обратно.

Но бывало и такое. Датский биолог О. Винге рассказал о корабле, который шел через Атлантику из Ливерпуля. В одном месте попали в такую гущу водорослей, что на все четыре стороны не было видно свободной воды. Нос корабля прорезал саргассовый огород, словно ледяную шугу. Лишь за кормой тянулась узкая борозда воды. Боясь, как бы не оборвался лаг, его убрали, пока не выбрались из лабиринта.

Сам саргасс выглядит ветвистым кустиком. Длиною в полметра, а то и меньше. Метровые кусты кажутся великанами. По веточкам разбросаны узкие пильчатые листья. Все растение облеплено воздушными пузырями, словно спелыми плодами. Португальцы, как увидели впервые, так сразу же назвали «саргой» — «виноградом». И море вначале называли не Саргассовым, а Виноградным. Ботаники сохранили название моряков, только добавили к нему видовое — «бацциферум» — «ягодный».

Почти весь кустик саргасса погружен в воду. Снаружи торчат только виноградоподобные пузыри да несколько листочков. Они выполняют роль парусов. Ветер гонит кустик за кустиком. Те друг друга догоняют. Сцепляются вместе. К ним пришвартовываются другие. Возникает длинный саргассовый эшелон. Тот же Винге писал, что однажды судно нагнало такой эшелон. Полтора часа шли полным ходом мимо него, а саргассовая процессия так и не кончилась. Судну пришлось свернуть в сторону. Судя по скорости корабля, длина вереницы водорослей превышала три-четыре морские мили (5,6–7,4 километра).

Говорят, что Колумб именно саргассам был обязан открытием Америки. Встретив виноградоподобную траву, он решил, что земля близка (по привычке считал, что каждое растение обязано укрепляться на дне). На самом деле глубина Саргассова моря три тысячи метров. Где уж тут прикрепляться. Саргасс приспособился и обошелся без дна: плавает свободно, ведет самостоятельный, независимый образ жизни. Эта самостоятельность долгие годы не давала покоя ботаникам.

Одни утверждали, что растения Саргассова моря принесены с прибрежий Карибского бассейна. Там саргасс растет прикрепленным ко дну, как полагается. Волны смывают его со скал. Течения увлекают в гигантский круговорот, откуда нет выхода. Там водоросли остаются до тех. пор, пока не отживут положенный им срок. Тогда тонут, а на их место прибывают новые пополнения.

Противники этой теории выдвинули серьезные возражения. Плавучие саргассы заметно отличаются от своих прибрежных собратьев. Меньше ростом Размножаются только вегетативно. Полового размножения нет. У прибрежных есть. До сих пор ягодного саргасса возле берегов, кажется, не нашли. В общем, если саргасс и занесло в круговорот от берегов, то в очень далеком прошлом. С тех незапамятных времен он ведет независимую жизнь.

Профессор А. Богоров, советский океанолог, напоминает, что есть и третья версия. Уже совсем фантастическая. Согласно ей саргассы и их свиту считают выходцами из легендарной Атлантиды. Гигантский материк опустился и исчез под волнами. Саргасс остался на волнах.

Дискуссия зашла так далеко, что в ход пустили бутылки, не раз выручавшие моряков в трудных ситуациях. Пусть укажут, куда и как путешествует саргасс. 535 бутылок из-под шампанского сбросили в Саргассово море в 1912 году. И в следующем, 1913-м. В каждую бутылку насыпали немного песка, чтобы плавала торчком. Горлышко залили смолой. Внутрь вложили инструкцию: найдешь — сообщи, где и когда выловил. Другую партию в 180 бутылок расшвыряли за пределами Саргассова моря на пути дрейфующих от берега саргассов. Эти последние должны имитировать прибрежный саргасс. Судьба их сложилась удачно. 24 штуки выловили. Многие из них уплыли за 3 тысячи морских миль. Те же, что кружились в Саргассовом море, почти все там и остались. Носились по волнам. Постепенно обрастали водной живностью. Тяжелели. Опускались в глубокие слои. Там давление сокрушало их, как пустые орехи. В общем, эти опыты мало что дали.

Так или иначе, саргассовое сообщество вдали от берегов существует. В гуще листьев находит убежище и еду разнообразная живность: несколько видов моллюсков, крабы, всевозможные черви и даже рыбы. Все они окрашены под цвет саргасса — оливково-коричневые. И по форме похожи на его листья. Камуфляж отменный.

Особенно преуспела в этом саргассова рыбка. Внешность ее настолько подогнана к водоросли, что лучшей загадочной картинки и не придумаешь. Пожалуй, она больше похожа на саргасс, чем на рыбу. Зубчатые длиннейшие плавники как длинные зубчатые саргассовы листья. Даже нос зубчатый и похож на листик. Мало этого. Листья саргасса постоянно закрапаны белыми известковыми точками приставшей живности. Тело саргассовой рыбки тоже усеяно белыми точками. И движение копирует в точности колебание листьев водоросли.

Там, где кусты сгущаются и образуют живой плотик, рыбка мечет икру. Впрочем, при необходимости может создавать для себя нужные удобства.

Вот что сообщили члены экспедиции на судне «Челленджер» в 1873 году. Заметили в Саргассовом море крупные плавающие шары размером с арбуз. Послали лодку и выловили несколько штук. Доставили на борт. Каждый шар представлял собою тесно спрессованные саргассы, туго-натуго стянутые крепкими нитями. Внутри склад икры. Ясное дело, рыбки смастерили. Но как? Откуда у мелкой рыбешки такая силища? Как удается ей сжимать водоросли в круглый шар? Наконец догадались: рыбки лишь связывают вместе несколько кустов, водоросли продолжают расти и натягивают нити. Сами себя прессуют. Это очень обрадовало сторонников теории независимой жизни саргассов. Раз растут в море так быстро, значит, никакое дно им не нужно и ниоткуда они не принесены!

Мелкие животные обрастают кусты саргасса иной раз так густо, что перегружают их и тянут на дно. Особенно известны в этом отношении мшанки. Они обволакивают растение известковой броней, которая становится могильным камнем саргасса. Однако наш пловец уж не столь беспомощен в своей родной стихии. Недавно биолог М. Крейг сообщила любопытный факт. Чем больше бремя пассажиров, тем обильнее водоросль выделяет антибиотики. Может быть, они нацелены против нахлебников?

Итак, вечно движется гигантский маховик Саргассова моря. Вечно кружатся плавучие саргассовы огороды, то сдвигаясь в длинные эшелоны, то распадаясь на мелкие островки. А вместе с ними и поселенцы, которые рождаются, живут и умирают, ни разу не увидев суши. Исключения, конечно, есть. В первую очередь угорь — рыба для Европы обычная. Проживает угорь в Европе, но икру мечет далеко от ее берегов, именно в Саргассовом море. До сих пор считали, что для этой цели угорь отправляется в долгое и опасное путешествие за 3–5 тысяч миль. И хотя никто до сих пор не видел в голубой пустыне взрослых угрей, молодняк рождается именно там. Он потом возвращается на родину, затрачивая на это три долгих года.

Заросли саргассов и тут выполняют роль питомника. Отсюда стартуют молодые угрята (кстати, похожие не на родителей, а на листик! Может быть, это тоже камуфляж?). Плывут не только в Европу, но и в Северную Африку, и к берегам Америки. До Северной Америки путь короче. Они добираются туда через год. В последнее время предположили, что взрослые угри идут на икрометание именно из Америки, а молодые угрята потом уплывают в Европу. Так это или не так, важно одно: саргассы обладают странной притягательной силой для этих змееподобных рыб. В чем причина, пока не понятно.

Бывает, что вся веселая ассамблея живых существ во главе с саргассом неожиданно исчезает из поля зрения. И тогда кажется, что многие миллионы тонн зелени лишь плод воображения, красивая легенда. Ведь некоторые считают Саргассово море несуществующим. Приедут по адресу, найдут координаты, а там лишь голубая вода. И никакой живности. Для саргассов характерна одна особенность, одна черта в их биологии, которая позволяет водорослям временами как бы исчезать. Их удельный вес близок к морской воде. Время от времени, смотря по сезону, саргассы могут погружаться глубже или всплывать. Как это происходит, еще предстоит выяснить.

Так до сих пор Саргассово море остается одной из недочитанных страниц летописи океана. Во всяком случае, иногда его считают жалкой моделью тех грандиозных скоплений морских существ, которые благоденствовали на нашей планете в отдаленные времена эры водорослей. Последним свидетелем того, как жизнь начиналась в океане…

Теперь о других саргассах. Много их на Дальнем Востоке. Так много, что даже свиней откармливают. Японцы на Новый год украшают свои жилища связками саргасса слабого. Называют его «моко». Может быть, украшение — дань уважения растению, которое обеспечивает улов рыбы, а следовательно, и благополучие японской семьи? Плавающие островки саргасса бледного окружают Страну восходящего солнца. Это живые нерестилища. Самые разные виды рыб стремятся к ним, чтобы отложить икру. Их личинки в гуще саргассов так же надежно застрахованы от нападения хищников, как и в голубом овале Атлантики. И обеспечены пропитанием. Саргасс бледный растет у нас возле Сахалина. Тут он громадный, метров до двух и даже до четырех с половиною. Собрат бледного — саргасс Миябе там тоже растет. Оба прикреплены ко дну.

Обычно далеко на север эти тропические жители не забираются. По крайней мере в нашем полушарии. Уже в Красном море постепенно редеют, уступая место своей родственнице — цистозейре. Однако это правило было нарушено в феврале 1973 года. У берегов Великобритании обнаружили заросли саргасса туполистного. Сначала немного. Потом больше. За всю историю Англии никто и никогда здесь саргасса не встречал. Не иначе, как завезли случайно из Японии. Может быть, с устрицами. Или просто обрывок куста зацепился за корпус корабля, который эти устрицы вез. Ведь достаточно пятисантиметрового кусочка, чтобы из него вырос новый таллом и дал споры. И хотя водоросль была вдвое меньше, чем на родине, в Тихом океане, все же ее плети выросли метра по четыре.

Саргасс еще никак не проявил себя с плохой стороны, а уж английские рыбаки забеспокоились. А что, если вытеснит местные водоросли? А что, если будут рваться и путаться в его зарослях рыболовные сети? Срочно в Портсмуте созвали биологов. Может быть, начать искоренять пришельца, пока он не натворил бед?

Цистозейра на якорях

Цистозейра бородатая — водоросль совсем не выдающаяся. Не выделяется размерами. Высотой всего около метра. Если выбросит на берег волной, лежит на галечке этакая черная борода. Ветвистый кустик с ниточками-листочками. Однако знатоками на Черном море цистозейра почитается больше всякой другой. По крайней мере, именно ей мы обязаны уловами кефали. Не будь цистозейры, рыбакам пришлось бы ограничиваться килькой или другой мелочью. Не было бы кефали. Именно в чернобородых зарослях нагуливает черноморская аристократка свое вкусное мясо. Сама цистозейра для кефали не очень съедобна. Объедаются только верхушки. Зато ее спутники! Их у цистозейры не меньше, чем у саргассов.

На цистозейровых веточках налипает множество диатомей-кремнеземок и других одноклеточных водорослей. Так много, что кустик кажется пушистым. На одном кустике многие миллионы. Селятся и более крупные. Иной раз такие, что больше самой хозяйки. Животных тоже тьма. Здесь множество рачков-бокоплавов, клещей, разные моллюски, нематоды и остракоды, всех не перечесть. Чтоб удержаться и не быть сброшенными с ветки, приспосабливаются по-разному. Остракоды ползают, цепляясь коготками, полихеты — щетинками. Клещи прикрепляются к «черной бороде» длинными ногами. Временные поселенцы — крабы прибывают в цистозейрову обитель только в спокойную погоду. В шторм укрываются в щелях среди камней. Крабы-пауки веточками цистозейры украшают тело. Накалывают их себе на шипы для маскировки.

Вся эта братия извлекает большую пользу от своей хозяйки. В цистозейровых зарослях всегда некоторое затишье, не так сильны удары волн. Конечно, прибой грохочет и здесь, но плети цистозейры упруго сгибаются, и мириады пассажиров особенно не страдают при столь надежной амортизации. Тут они спасаются и от катящейся гальки, которая в другом случае стерла бы их в порошок. Да если бы не было чернобородой, разве уместилась бы на дне вся масса ее сожителей?

Сама водоросль большой выгоды от пассажиров не имеет. Летом, в жару, ее молодые побеги находят защиту под слоем облепившей мелочи. К тому же животные снабжают водоросль углекислотой, а это важная статья дохода. И пожалуй, главное — якоря. Они у цистозейры моллюсковые. Когда выбросит на берег «черную бороду», вместе с ней лежит на гальке и якорь — серая раковина со спичечную коробку величиной.

43 вида рыб блаженствуют в зарослях цистозейры. В особенности хамса и ставрида. Откладывают икру на ее веточки. Удобное место служит как бы даровым инкубатором. Жаль только, что великолепная «черная борода» не выносит загрязнения воды. Постепенно она уходит из оживленных портов, отступая в сторону открытого моря, и наконец исчезает. Правда в Севастополе ее можно выудить прямо с берега в центре города возле Института биологии южных морей. Видимо, за чистотой воды в городе постоянно следят.

Длиннейший из длинных

В старинных журналах можно иногда найти любопытные картинки. Идет трансокеанский лайнер, но путь ему преградил морской змей. Над носом корабля нависла зубастая пасть. Далеко за кормой маячит длинный, извилистый хвост.

Насчет зубастой головы журналисты явно присочинили, что касается хвоста и размеров, то преувеличения почти нет. Единственная поправка: хвост на самом деле не хвост, а змееподобная часть макроцистиса, самой крупной из водорослей. Листьев на нем великое множество, длинных и узких, как галстуки. Сходство с этим предметом мужского туалета усиливается еще и тем, что есть некоторое подобие галстучного узла. Это воздушный пузырь, которым снабжен лист. Он выполняет роль поплавка. На поплавках и держится громоздкое сооружение, легко и свободно извиваясь по волнам.

Насчет длины макроцистиса существуют разные мнения. Если взять свежие источники, то в обзоре английского ботаника Г. Прескотта указывается: от 60 до 213 метров. Профессор К. Боедийн в последней мировой сводке дал еще большую цифру — 1000 футов, то есть примерно 300 метров. Правда, осторожности ради добавил: «как говорят».. Надо понимать, что сам он такие громадины не измерял, но полагает, что цифра верна. Если считать, что секвойи и эвкалипты едва превышают сто метров в высоту, то макроцистис их намного обогнал.

При таких габаритах макроцистис не только выдерживает убийственную силу волн, но способен гасить их. И где? На «ревущих сороковых» широтах. Именно здесь поднимаются его волноломы. Грунт для поселения выбирает надежный, каменистый — подводные скалы на глубине 20–30 метров. Там заякоривается намертво. Если волны все же осилят, рушится скала, но не водоросль. Иногда находят сорванные с места «змеи». Они блуждают по воле стихий, не расставаясь с глыбой камня, как не расстается цистозейра с моллюсковым якорем. Блуждают неделями. И не удивительно. Ведь гибкий стебель, имитирующий якорную цепь, толст, как бревно. Прочность соответствующая.

В жизненном пути гигантской водоросли есть одно не совсем понятное явление. Не ясно, как удается молодняку закрепиться на глубине в 20–30 метров. Профессор Э. Корнер предполагает, что спора прорастает на мелководье на глыбе скального грунта. Образовавшаяся рассада облюбовывает камешки. У каждого экземпляра водоросли свой. Затем проносится шторм. Волны поднимают растеньица вместе с камнями-якорями и увлекают их от берега. Выполняя роль грузила, камень уносит в пучину юный макроцистис. Там он остается на дне и вытягивается, взрослея, до кромки воды.

На Калифорнийском побережье макроцистис заготавливали давно, еще перед первой мировой войной. Использовали для удобрения и как сырье. Всего три десятилетия понадобилось, чтобы уничтожить подводные леса. Живой волнолом исчез. Теперь волны свободно атакуют берега. Калифорнийцы спохватились и хотели было начать посадки, да оказалось, что водоросль совершенно не изучена и никто не знает, с чего начать. Пришлось потратить 200 миллионов долларов, чтобы наскоро пронаблюдать за тем, как ведет себя длиннейшее живое существо Земли. Затем взялись за разведение. Чтобы восстановить подводные леса у Лос-Анджелеса, пришлось сначала засаживать залив Палос-Вердес, ждать пять лет, пока макроцистис приживется, и уже оттуда везти в столицу штата Калифорния.

Прижившись, водоросль растет быстро, прибавляя 5—10 сантиметров в день. С такой скоростью прирастает в лучшие дни лета наше таежное высокотравье. А ведь макроцистис обитает в довольно прохладной водичке, где температура от нуля до 20 градусов Цельсия. Штормовой мыс Горн, мыс Доброй Надежды — его стихия. Скалистое побережье Тихого океана занимает на севере до самой Аляски. На юге придерживается холодного течения Гумбольдта. В наших водах макроцистис не растет. У нас ему холодновато. Правда, как-то занесло небольшой экземпляр в наши воды на Дальнем Востоке. Выловили. Засушили для гербария. Вторично отыскать не удалось.

Заинтересовались макроцистисом французы. В 1973 году послали рабочую группу в Южную и Северную Америку убедиться, какую пользу приносит «морской змей». А польза немалая. Решается сразу несколько проблем. Подновляются оскудевшие рыбные запасы. Оживляется спортивное рыболовство. Улучшается навигация. Даже побережье чище становится. Да еще из макроцистиса добывают альгинаты и массу других полезных вещей. Итак, выгодно, полезно, гигиенично. С этой информацией французы вернулись на родину. Посадка водорослей — дело стоящее!

Перед отлетом собрали куски слоевищ «морского змея» у побережья Южной Америки, поместили в холодильник, погрузили в самолет и через океан. Дома в морской лаборатории проращивали споры в прохладной водичке. Пятисантиметровую рассаду высадили в море на 10-метровую глубину. Сажали в феврале, а к августу пластины макроцистиса заколыхались на поверхности моря. Впервые у берегов Бретани.

Голиаф номер два — нереоцистис

Нереоцистис — морской голиаф номер два. Размеры несколько скромнее, однако тоже внушительные. В среднем метров 50. Впрочем, цифры называют тоже разные. Наибольшие экземпляры будто бы достигают 90 метров. Самое замечательное, что вся махина вырастает за год! Конструкция у нереоцистиса несколько иная и на «морской змей» непохожа.

Поплавок один, но какой! Формой как турнепс, только крупнее. На нем веером сидит десяток листьев, длинных и нераздельных. Все сооружение дрейфует на длиннейшем стебле, заякоренном, как и полагается, на каменистом дне. Штормы отрывают с якорей плавучих колоссов. Доносят до наших границ. Их выбрасывает на берега Командорских островов.

Будучи однолетником, нереоцистис вынужден каждый год готовить себе смену. Но даже тот, кто знаком с завидной плодовитостью полевых сорняков, бывает поражен фантастическим количеством спор у нашего подводника. Одна особь за лето выпускает в свет 4 триллиона штук! Когда компания отчаливает от материнского растения и пускается в самостоятельное плавание, вода становится белой, точно молоко вылили.

Избыток спор, однако, вполне объясним, если учесть, что в океанах немало охотников до гигантской водоросли. В первую очередь морские ежи. Нереоцистис не очень питателен и встречается в морях гораздо реже, чем другие жители царства Нептуна, однако ежи по не вполне понятным соображениям предпочитают из водорослей именно эту. Биологи выстроили в ряд все жертвы, которые значатся в меню морских ежей. Нереоцистис занял первое место. На последнем оказались самые питательные и самые доступные для ежей виды из рода агарум.

Итак, парадокс подводного мира. Тучный агарум игнорируется, тощий нереоцистис пожирается в несметных количествах (сумму калорий набрать-то надо!). Думают, что агарумы содержат вещества, отпугивающие ежей. Нереоцистис таковых не создал. Пошел по другому пути, выработав свойство беспредельного размножения.

Самой большой достопримечательностью морского голиафа считают, однако, не число спор, а способность при дыхании выделять угарный газ. Именно окись углерода, а не углекислоту. Английский ботаник Г. Даддингтон остроумно заметил, что в этом смысле нереоцистис напоминает автомашину, в выхлопных газах которой, как известно, окиси углерода предостаточно.

Обитает питомец Нептуна по Тихоокеанскому побережью от Алеутских островов до Калифорнии. В свое время приобрел особую популярность у американских школьников. Случилось это после того, как медики обнаружили у них йодную недостаточность. Больше половины ребят имели явные признаки развивающегося зоба. Обычное лечение йодом мало устраивало. После него начиналась другая болезнь — хронический насморк. Тогда вспомнили о водорослях. Йод в них в лучшей форме — органической. Однако как заставить детей есть скользкое и соленое, ремнеподобное лекарство, да еще помногу, да несколько раз в день? Выход все же нашли. Проварили куски слоевищ в сахаре. Сделали конфеты.

Результат превзошел все ожидания. Школьники высоко оценили новый препарат. Некоторые умудрялись съедать по 600 граммов конфет сразу, чем приводили в трепет любящих родителей. Однако обошлось без последствий. Ни у кого не расстроился желудок. Не было ни тошноты, ни рвоты, ни изжоги.

Морская капуста, морские ежи, каланы и крабы

Морской капустой ламинарию, видимо, назвали не за внешность, а за гастрономические качества. Еда вкусная и полезная. Облик же изменчив. Та, что растет у европейских берегов в Атлантике, — ламинария пальчаторассеченная, — еще может немного напомнить капусту. Пластинка ее слоевища в общем округлая, как капустный лист, хотя и рассечена на ленты. О наших дальневосточных капустах этого не скажешь.

Самая известная, ламинария сахаристая, похожа на обычный солдатский ремень. Только подлинней да пошире. Метров пять-шесть длиной и в ширину две-три ладони. Когда наступает время отлива и океан уходит от берега, заросли ламинарий остаются на суше и распластываются по валунам коричневыми змеями. К этим валунам они и крепятся специальным круглым диском — подошвой. Крепятся намертво, как макроцистис. Сразу не оторвешь. Ремень ламинарии спружинит, натянется и, наконец, лопнет. И упадет, скручиваясь у ног скользкой блестящей лентой.

Когда высохнет, покроется сладким белым порошком: словно в муке вываляли. Откуда и название сахаристая.

Все ламинарии — жители холодных вод. Больше их в северном полушарии, меньше в южном. Сахаристая встречается от моря Лаптевых до Пиренейского полуострова. Примерно в тех же широтах и в Северной Америке. Пальчаторассеченная — по всей Северной Атлантике. Длинноствольная — по тихоокеанскому бассейну. Если попадают в теплую воду, селятся на глубине. В Бразилии уходят в пучину метров на 50 и даже на 80.

Огромен океан. Колоссальны запасы ламинарий. И вот это всемирное капустное царство стало за последнее время скудеть и разрушаться. Причины называют разные. Перепромысел. Штормы и натиск ледяных торосов. И наконец, уже знакомые нам ежи (и тут поспели!). В природе эти колючие беспозвоночные под строгим контролем. Они любят ламинарии не меньше, чем макроцистис и нереоцистис, и готовы при возможности сожрать все подводные луга, что им раньше не дозволялось. Однако под напором цивилизации все меняется.

Прежде чем разъяснить, что изменилось во взаимоотношениях ежей и капусты, вспомним один факт, имевший место несколько лет назад. Два американских биолога, Д. Истис из Аризонского и Д. Пальмисано из Вашингтонского университетов, изучали жизнь Алеутских островов. Их внимание привлекли острова Крысиный и Ближний.

Острова одинаковы по своему географическому положению и по природным условиям. Их омывает одно море. Но на Крысином жизнь бьет ключом. В воздухе парят белоголовые орланы. На берегу лежат тюлени. В водах, пробираясь сквозь переплет ламинарий, блестит чешуей полосатый жирный терпуг.

На Ближнем жизнь замерла. Ни орланов, ни прочей живности. Подводные луга точно косилкой скошены.

Их съели морские ежи. Съели морскую капусту на 75 процентов. Исчезли луга, удалилось и зверье.

На Крысином ежи тоже живут, но там они соблюдают меру и съедают всего один процент ламинарий. Не то чтобы не хотели съесть остальное. Просто их сдерживают морские выдры — каланы. Этот симпатичный хищник не прочь полакомиться ежами. И пока калан не истреблен, он регулирует численность морских ежей. На Ближнем люди истребили каланов, и результат не замедлил сказаться.

Не будем, однако, слишком переоценивать роль морских выдр. Есть и кроме них регулировщики в морских пучинах. Царство Нептуна многопланово. Кроме каланов, не прочь позавтракать морскими ежами еще и омары, и крабы, и морские птицы. Досадно, что именно они соблазнили морских промышленников в прошлом и соблазняют в наши дни. Экосистема океана, лишившись нескольких звеньев, стала работать с перебоями. И это сказалось в первую очередь на зарослях ламинарий.

Впрочем, сваливать всю вину за разгром капустных лугов на одних ежей было бы несправедливо. Есть нарушители и кроме них. В особенности моллюски.

Прелестное голубое блюдечко — моллюск по имени патина, с яркими голубыми лучами на раковинах — кормится морской капустой, а другой, не менее привлекательный — лима обосновывается среди капустных зарослей капитально, устраивая гнездо у подошвы водоросли.

Иногда, правда, несчастье помогает ламинариям освободиться от нахлебников на некоторое время.

Бывает, что разольется нефть с танкеров. Морские ежи и другие обитатели гибнут. Морская капуста пользуется передышкой и разрастается обильно и широко.

Даже в обычной природной обстановке эта водоросль ведет себя не совсем обычно. Летом, в самое теплое время года, когда другие северные растения торопятся расти и дают максимум продукции, морская капуста ведет себя как раз наоборот: тормозит или вообще прекращает рост. Пальчаторассеченная начинает расти в сентябре — октябре, когда наземные травы готовятся к зиме. В Южной Норвегии самый быстрый рост ее в феврале, когда травы спят под снегом. Зато летом, когда температура поднимется до 18 градусов, обстановка идеальная для роста — ламинария как бы замирает. Если же еще ртутный столбик поднимется на два деления, тогда чуть ли не погибает.

Алария

Алария — полная противоположность ламинарии. Капуста от силы пять метров длиной. Алария — 20, а то и все 45! С макроцистисом поспорить может вполне. В наших водах алария — гигант. Рекордсмен. Уникум. У берегов Командорских островов образует настоящие подводные леса. Только в лесах этих пусто. Другое дело на капустных лугах. Там жизнь бьет ключом. Какой только живности нет!

Алария живет одна. Рыбы избегают откладывать икру в ее зарослях. Их косяки обходят фронт аларий стороной. Нет в гигантских лесах ни морских ежей, ни морских звезд. Только изредка появляются мшанки и гидроиды, да и то, пожалуй, случайно.

И все же аларии — существа далеко не бесполезные для животного мира. И для растительного тоже. По крайней мере, ламинарии своим процветанием обязаны им. Об этой связи чуточку позже. А сейчас представим себе портрет аларии. Скроена она в виде длинного ремня с пустотелым ребром посредине. В ребре воздух. Он позволяет водоросли плавать по волнам. Алария заякоривается на камнях так же прочно, как и другие бурые водоросли. Там, где стебель переходит в пластину, у аларии нечто вроде бантика. Розетка маленьких пластин. Когда наступает отлив, плети налегают друг на друга, перекрещиваются, сплетаются. Образуется такая каша, сквозь которую на шлюпке невозможно пробиться.

Во время прилива хаос плавающей зелени напоминает скопище надувных матрацев для отдыхающих. На Командорах их называют капустниками. На капустных матрацах любят понежиться наши знакомые — каланы. Если во время отлива обнажатся камни и на них налипнут, высыхая, алариевые плети, каланы расположатся именно здесь, но не на голом камне. Не кормиться приходят туда, а отдыхать. Кормятся в другом месте. В алариевом лесу есть нечего. Зато отдых превосходный. Во-первых, волнения нет. Алария гасит его не хуже макроцистиса. Во-вторых, убежище и защита от хищных касаток. Поэтому блаженствуют морские выдры на матрацах не только в свободную от еды часть дня, но еще и ночью.

Досадно лишь то, что сезон отдыха у этих симпатичных животных не так уж велик. Во всяком случае, он короче, чем наше время летних отпусков. Уже в середине июля на Командорах начинаются штормы. И как ни прочны якоря у аларий (похожи на гигантские луковицы!), они не выдерживают. Рвутся и стебли. Волны вышвыривают часть оборванных пластин на берег, и они громоздятся там темным коричневым валом. К концу августа все кончено. Капустники исчезают до следующей весны. Беднягам каланам приходится теперь жаться ближе к берегу.

Только в марте начинают вновь отрастать подводные леса аларий. В апреле их станет больше. В мае войдут в полную силу. И тогда снова на воде появятся матрацы для летнего отдыха. Капустники займут свое законное место на мелководьях и банках, окружая Командоры прерывистым кольцом.

Создавая удобства для каланов, аларии обеспечивают умножение их рядов и соответственно уменьшение ежовых легионов, которые выедают морскую капусту. Кроме каланов, на матрацах проводит свой летний отдых и нерпа.

Особый вид придает подводным лесам лессония. Внешне она напоминает одним пальму, другим — деревья каменноугольного периода. Лессония тоже из бурых водорослей. Ствол у нее прямой и толстый. Ветви печально изогнуты, затем повисают, что придает всему растению плакучий вид. Правда, ростом лессония всего метра полтора или два, но в других местах вытягивается и на все 15. Самая крупная лессония чернеющая (нигресценс) встречается у перуанского побережья. Ее крона колышется, как листья пальм во время бури. У нас растет одна из двухметровых — ламинариевидная. Обитает в северной части Охотского моря. На юг, в теплые воды не идет.

Катящаяся по дну

В 1908 году новенький траулер «Федя» вышел на просторы Черного моря. Закинули трал. Он выволок из морской глубины целую гору красной водоросли филлофоры. Ею завалили всю палубу. Вместе с филлофорой прибыла с морского дна и многочисленная свита. Все окрашены в красный цвет, как и их хозяйка. Красные рыбки. Фиолетово-красные черви: мелкие красные портунусы, коричнево-красные идотеи. Даже у червей-нереид и у тех по краю спины шла оранжево-красная полоса. Полная гармония. Вся живность отлично приспособлена к филлофоре и пользуется ее защитой. Оттого и окраска у всех примерно одного тона.

Примерно так рассуждал старший зоолог из Севастополя С. Зернов, будущий академик, изучая красную гору филлофоры. Однако красноцветный зоопарк занимал его ум не больше, чем сама водоросль. Это странное существо принесло с собою массу недоуменных вопросов. Такое обилие на дне, какое встретил «Федя», наблюдалось далеко не всегда, а только в том случае, если судно шло с запада на восток. Если же двигалось с севера на юг, то иной раз за целый час не удавалось выудить ни грамма. Затем неожиданно богатый улов, и снова час хода вхолостую.

Самое замечательное, однако, что филлофора в Черном море разная. Этот багряный ветвистый кустик, который уместится на ладони, выступает как бы в двух лицах. Одна его форма обитает у берегов. Толстой и прочной подошвой прикрепляется ко дну. Другая, очень похожая, живет самостоятельно, наподобие саргасса ягодного. Только не плавает, а лежит на дне. Судя по уловам, запасы ее огромны.

А поскольку филлофора — водоросль полезная и дает агар-агар, Зернов решился очертить ее подводные границы. Плавал на разных судах. Даже на миноносцах. В итоге на карту Черного моря легло множество точек. Очертил их кривой линией. Получился овал, напоминающий формой… Саргассово море. Овал зажат между Одессой, Севастополем и устьем Дуная. И так же, как и в Саргассовом море, его обрамляют круговые течения. Они как бы создают невидимые границы. И хотя Зернов понимал, что между тем и другим большая разница, он назвал феномен Филлофорным морем (теперь — филлофорное поле Зернова).

Запасы филлофоры поражали воображение. Ее тут в 20 раз больше, чем всех других водорослей Черного моря, вместе взятых. Откуда взялась она в этом круговороте? Скорее всего, думал зоолог, овал — гигантская свалка. Течения несут сюда кустики, отодранные волнами со дна где-нибудь у берегов Крыма или Одессы. Много позже ботаник К. Мейер подтвердил: свалка. За много лет накопилась такая уйма.

И, как в истории с саргассами, появились сомнения. Свалка ли? Пусть даже так, но на свалке филлофора должна бы гнить. А она не гниет, а растет. Да еще лучше, чем прикрепленная у берегов Одессы. Под Одессой она, хоть и более доступна для промысла, зато низкая, хилая. В Филлофорном море яркая, широкая, чистая!

Второй козырь в руках оппонентов Зернова был следующий. Если бы филлофору затягивало в круговорот от берегов, то вместе с нею туда завлекло бы и разные другие водоросли. Они бы даже попали в Филлофорное море раньше филлофоры, потому что она тяжелая и плыть не может. Способна только катиться по дну. Но в своем собственном море она живет одна. И других водорослей там нет.

Допустим все-таки, что филлофора прибыла из прибрежий. Согласно направлению течений скорее всего следовало ожидать ее прибытия с Южного прибрежья Крыма. Однако там этой водоросли слишком мало. Больше в Киркинитском заливе, но здесь на пути в Филлофорное море поднимается мелководная Бакальская коса — препятствие непреодолимое. И потом, как филлофора может попасть в Крым, если не плывет, а катится по дну? И дело даже не в том, что долго по дну катиться. За многие годы докатилась бы. Но на пути лежат илистые грунты. Ил взмучивается и погребает под собой филлофору навечно. Тут ей и конец приходит.

И наконец, сами течения. Почему-то считалось, что они образуют круговорот, который стягивает все живое внутрь согласно центростремительной силе. Но течение направлено против часовой стрелки. Оно вызывает центробежные токи. Филлофору, прибывшую из Одессы или Крыма, отбросило бы в сторону, а не затянуло. Однако польза от течений, конечно, есть. Они ограничивают центральную, овальную часть водных масс и дают возможность филлофоре благоденствовать. Может быть, когда-то сюда и занесло прибрежную филлофору и она нашла тут идеальные условия для жизни. Нет больших глубин. Под всем Филлофорным морем расстилается гигантское подводное плато. Водоросль получает достаточно света. Против овала вливают свои воды четыре крупнейших реки — Днепр, Днестр, Буг и Дунай. Они несут массу питательных веществ.

Последняя неясность: почему тральщик ведет богатый лов, двигаясь с запада на восток, а с севера на юг работает почти вхолостую? По той причине, что филлофора занимает не всю полезную площадь дна, а лежит валами, как свернутый ковер. От чего зависит направление валов — не совсем понятно. То ли от подводных течений, то ли от действия морских бризов, сгонных и нагонных ветров. Вечно движутся валы то в одну, то в другую сторону, их пути пока неисповедимы. Поэтому точную карту залежей филлофоры составить нельзя. Сегодня они здесь, завтра там.

Как ни хороша филлофора, но она не дает такого агара, как хотелось бы. В 1928 году Е. Зинова обнаружила в Белом море то, что нужно, — анфельцию. Анфельция давала отличный агар. Вскоре ее нашли и на Дальнем Востоке. Низенькие багряные кустики постоянно колышутся в воде пригородных пляжей Владивостока, Сахалина и на острове Кунашир. Волны вышвыривают их на берег, и, налипая на белые камни, водоросли засыхают. Основные «месторождения» этой багрянки на 30-метровой глубине.

С анфельцией повторилось примерно то же, что и с филлофорой. Сначала обнаружили прикрепленную ко дну. Потом похожие на свернутые ковры валы метра полтора высотой, гигантские перекати-поле. А какое богатство живности в катящихся валах! В одном кубометре вала полторы тысячи обитателей. Морские звезды, молодь трепангов, личинки крабов, разные черви… Из-за трепангов в 30-х годах хотели прекратить промысел анфельции. Убывает она быстро, нарастает медленно. В бухте Ильмовой начали черпать багрянку после войны. Не прошло и 20 лет, как запасы иссякли. Пришлось ввести временный запрет, пока не восстановится.

Литотамний

Капитан Ж. Кусто, всемирно известный подводник, спустился в 1963 году в Красном море на стометровую глубину. Он увидел там площадку, карнизом нависшую над бездной. Площадка была сложена из бородавчатых каменистых желваков литотамния — известковой багрянки морских мелководий. Она напоминала обычный каменистый пляж.

Пляж на стометровой глубине? Несомненно. Кусто потом встречал такие же пляжи в Аденском и в Оманском заливах и в Индийском океане. Обязательно на такой же глубине. Сомнений быть не могло. Океан раньше был гораздо мельче, чем сейчас. Его уровень стоял на сто метров ниже. Об этом рассказали пляжи. Когда это могло случиться? Скорее всего во время ледникового периода. Льды вобрали в себя уйму воды, и океан усох. Для большей достоверности добавим: современные футурологи считают, что, если растопить современные льды, уровень океана поднимется примерно на такую же высоту — метров на сто.

Продолжая изучать древние пляжи, Кусто нашел и других свидетелей прошлого океанского уровня. Но начало всему положил литотамний. Эта водоросль подводникам хорошо знакома. 120 видов ее разбросаны по разным точкам Земли, от коралловых атоллов тропических морей до прибрежий Новой Земли. Когда рыбаки Неаполитанского залива забрасывают свои сети, то вместе с рыбой выволакивают тысячи розоватых булыжников литотамния. Они похожи на большие куски розового мрамора с бугорчатой, неровной поверхностью. На дне со временем перетираются, крошатся, превращаясь в розовый мелкий песок. Он идет как известковое удобрение.

Литотамний в сборе и заготовке извести впрок не одинок. В теплых морях живут 100 видов литофиллюма — камнелистника. Он строит коралловые рифы. У нас на Черном море собирает известь кораллина. Она растет в двух шагах от уреза воды на подводных камнях. В сочленениях веточек соли не откладываются. Поэтому кустик получается не хрупкий, а гибкий и великолепно выдерживает натиск любых волн прибоя. Рядом с бордовой кораллиной на камнях селится каллитамний — тоже багрянка со спичечную коробку высотой. Вместе они создают вечно сменяющуюся игру красок. Когда море на миг отхлынет и обнажит камни, кораллина с каллитамнием потускнеют и превратятся в коричневую однородную массу — такой бывает погибшая от мороза ботва. Когда же волна вновь скроет под собою камни, водоросли мгновенно оживут, коричневая будничность исчезнет, и обе багрянки засияют всевозможными переливами красных тонов.

Замечательно, что они довольно равнодушны к загрязнению моря и поселяются иногда даже у выхода сточных труб городской канализации, оживляя и украшая далеко не радостный пейзаж таких мест.

Другие багрянки

В 1900 году чистили дно у судна «Гультборгзунд» от живности, которая пристроилась там за время плавания по морям. Не прошло и месяца после очистки, как у ватерлинии снова вырос пышный луг. Среди монотонной зелени водорослей выделялись сиренево-красные пластины порфиры. Любители этой спутницы кораблей подплывали на лодках и собирали сколько нужно для завтрака. От Ирландии до Японии — везде ценят нежный, прозрачный лист порфиры. Едят в салате сырым. Ирландцы, кроме того, еще делают пюре «лавербред». Отправляют своим друзьям и знакомым в Южный Уэльс. Растет порфира по всему свету — от cубарктики до тропиков.

Однако вездесущая порфира до сих пор задает массу загадок. Начнем с окраски. Красный цвет должен говорить о том, что создана порфира, как и другие красные водоросли, для больших глубин. Туда не доходят все лучи солнечного спектра. Глубже всех проникают сине-фиолетовые лучи. Чтобы уловить их, у водорослей и выработалась красная окраска. Ботаники, подметив эту закономерность, создали теорию хроматической адаптации — приспособления растений к цветному освещению.

Порфира, как бы не подчиняясь этой теории, живет на мелководье, где бушует прибой. И в том, что она растет именно там, заложен важный смысл. На мелководье во время отлива порфира обсыхает, и тонкий ее лист налипает на камни, как розовая папиросная бумага. Расчет природы точен. На отливе не всякая водная живность осмелится остаться. Значит, меньше шансов, что съедят.

Еще надежнее селиться на прибойных местах. На скалах, где грохочут валы. Не каждый сунется в это грохочущее месиво. Да и время для роста розовых пластин выбрано соответствующее. Не теплое лето, когда вокруг масса прожорливых животных, а холодный период. Летний сезон, когда благоденствуют водные зверушки, порфира проводит в… раковинах моллюсков или в щелях известковых скал. Опять-таки безопасность!

Есть, однако, и другое толкование стремлений порфиры выбраться из глубин поближе к поверхности. Думают, что там, в тени других жителей Нептунова царства, высоких и мощных, для нее просто не хватает света. Под пологом нереоцистиса так же мрачно, как в густом ельнике. В тени ламинарий не светлее. Вот порфира и выбирается туда, где уже никого нет. Наверное, могла бы расти по скалам еще выше и довольствоваться брызгами и пеной волн, но здесь ее встречают балянусы и не дают продвинуться выше. Если же все-таки приходится соседствовать с крупными бурыми водорослями, то порфира селится прямо на них и опять-таки выигрывает, оказывается ближе к свету. Правда, если что с ними приключится, гибнет и она.

От одной беды только не удается спастись удачливой багрянке — от радиоактивных отходов. Порфира накапливает радионуклиды довольно энергично. Естественно, что ирландцы забеспокоились о судьбе своей любимой еды. И вот некий Г. Дэнстер провел специальное обследование порфировых зарослей. Вывод его прозвучал успокаивающе: есть пока можно. Хотя увлекаться не следует. Норма не больше 75 граммов в день. Резонно задать вопрос: а что, если захочется съесть больше? Не 75, а 100 или 200 граммов? Как поступать тогда? А ирландцы и японцы так любят багрянку, что дикие заросли почти все у себя опустошили. Теперь разводят порфиру, как на огороде. На песчаный берег, где порфира не растет, ирландцы привозят груду камней и раскладывают на песке рядами, оставляя лишь места для проезда. Море приносит споры, и года через два можно убирать урожай.

Истощились и запасы других багрянок. Их тоже приходится разводить. В особенности эухеуму. Эта багрянка живет в мелких лагунах с очень соленой водой. Прикрепляется к мертвым кораллам. Ее крепкие кустики ветвисты и скользки, как рыба. Больше всего эухеумы на Филиппинах. Филиппинцы не представляют завтрака без салата из багрянки и крошат ее по утрам в тарелку, как мы огурцы с помидорами.

В последние годы из эухеумы стали добывать каррагенин, нечто вроде агара. Без каррагенина не обходится ни мороженое, ни губная помада, ни обычный сливовый пудинг. Мир требует все больше мороженого. Мороженщикам нужен каррагенин. Сборщики отправляются на необитаемые атоллы за багрянкой. И вот уже заросли ее опустошены. Теперь подводные луга сохранились лишь под защитой частых и сильных тайфунов, где риск добычи слишком велик, а сезон сбора слишком короток.

Но мир не желает оставаться без мороженого. И филиппинцы принялись разводить багрянку у себя на фермах. Возникла «индустрия коттеджей» — домашняя промышленность. Конечно, не все разводят. Только те, кто располагает кусочком океанского побережья. Нейлоновую сеть подвешивают на деревянных тычинах на метр ото дна, но так, чтобы обнажалась при сильном отливе. В ячейки помещают куски слоевищ, отломанные от диких кустиков. Привязывают пластиковым шпагатом.

Прополку ведут с лодки. Фермер садится на легкое каноэ и курсирует по огороду. Вычесывает сети мягким пластиковым гребнем. Поселенцев с самой эухеумы осторожно снимает пальцами. Затем надо убрать еще морскую траву — зостеру. Если не срезать, по ней проберутся наверх морские ежи и уберут урожай раньше фермера. В диких зарослях ежи иной раз так свирепствуют, что вместо кустика водоросль превращается в хлыстик. Все веточки обгрызут. На фермах ежи тоже досаждают. Но фермеры не испытывают особой ненависти к колючим беспозвоночным. На Филиппинах морской еж — деликатес.

Скрытая жизнь ностока

«…И теперь еще упрекаю себя в том, что имел неосторожность не воспользоваться богатым запасом кормовых растений, на который мы случайно натолкнулись под 74°30′ с. ш. Провизия наша начала уже истощаться, но, несмотря на это, ни одному из нас, односторонних европейцев, не пришло в голову насладиться питательным студнем ностока сливообразного, а между тем в несколько часов из одного небольшого пруда на вершине тундры мы могли добыть до 1000 кубических футов его и этим обеспечить свое существование, которому в то время угрожала величайшая опасность».

Так писал в середине прошлого века русский путешественник академик А. Миддендорф. Конечно, довольно трудно заставить себя съесть слизистые шары ностока, которые растут на дне тундровых и лесных озер. Их ядовито-зеленая окраска, то почти черная, то оливковая, сама по себе внушает опасения. А если учесть, что шары состоят из множества нитей, как спутанный клубок шерсти, то еда и вообще покажется тошнотворной. Однако лось, например, ест носток весьма охотно. Забредает по колено в воду, шарит мордой по дну. Аппетитно чавкает. Студенистые шары ему явно на пользу. Не только лось. Едят олени, зайцы, в тундре еще и лемминги.

Сам носток от огромного количества слизи получает явное преимущество. Благодаря этому благоденствует не только в холодных тундровых озерах, но в сухих степях и даже в полупустынях. В сырую погоду почва там иногда сплошь покрыта ностоком. Когда наступает сушь, пластинки съеживаются (форма в степях другая) и становятся малозаметными. Чуть пройдет дождь — снова расправляются и становятся такими, как были. Способность пережидать засуху у ностока колоссальная. Пробовали намочить носток обыкновенный, пролежавший в гербарии 107 лет. Когда он напитался водой как следует, то ожил и продолжал расти.

В степях носток начинает жизнь раньше многих степняков. Еще стоят над ним рыжие стебли прошлогодних сухих трав весной, а носток уже зеленеет. Эти слабые на вид пластины выносливее многих степных трав. Когда скот съест и выбьет лучшие травы, ковыль и типчак, и когда степь уже зовут не степью, а сбоем, носток разрастается широко и привольно. Одним из первых захватывает заброшенную пашню — залежь. А в прикаспийских пустынях становится пионером на свежих сусликовых холмиках.

Еще более вынослив носток моховидный. Он пробирается даже в испепеленные зноем равнины Долины Смерти в Северной Америке. Однако слишком несносен жар дневного светила. И водоросль выбирает для себя нишу совершенно особую. Скрывается под крупной галькой, которой вымощены равнины. Не под всякой, а под булыжинами кварца. Кварц полупрозрачен и пропускает достаточно света. Он в меру матовый, чтобы задержать излишнюю щедрость солнца. Наконец, камень — отличный конденсатор влаги. Каждый раз ночью кварц снабжает своего квартиранта очередной порцией воды. Таким образом носток под булыжником как в микрооранжерее. Да еще в какой! С кварцевым стеклом!

Вместе с ним спасаются под камнем и другие сине-зеленые водоросли — формидиум и микроколеус. Эти пошли в своей приспособленности еще дальше ностока. Используют оранжерейный уют не только под кварцевой галькой, но даже под крупными кусками обычной поваренной соли. Трудно представить, как приемлют влагу (она же соленая). Однако факт остается фактом.

Американский ботаник Л. Дуррелл переворачивал камни и куски соли и под каждым находил микрооранжерею, медно-сизый слой сине-зеленых водорослей. Только если булыжины оказались слишком громоздкими, слишком объемными и плохо просвечивали, носток и его свита располагались каймой, поближе к свету, а низ камня оставался незанятым. И немудрено. Ведь и через небольшой камушек проникает не так много света: не больше, чем в густом сосняке. «Оконные водоросли» обнаружили не только в Долине Смерти. В Америке, в пустыне Невада, в Африке, в пустыне Намиб и между Каиром и Суэцем. И даже в соленых пустынях Австралии. Для бедных перегноем пустынных почв носток — бесценный дар. Он зеленое удобрение. Содержит фантастическое количество азота— 8 процентов.

Только в одном месте не нашли «оконных водорослей» — в районе атомных взрывов в Неваде. Носток не выдержал убийственного жара, и даже убежище под камнями не спасло его от смерти.

Кто и как разносит студенистые комочки и пластинки по новым местам, не вполне ясно. Есть подозрение, что в жизни ностока большую роль играют стрекозы. С легкой руки поэтов установился взгляд на стрекозу как на существо крайне беззаботное и бесполезное: «Попрыгунья стрекоза лето красное все пела», «играют и пляшут стрекозы…». Играть-то играют, но и дело не забывают. Это подтвердили своими исследованиями преподаватели Северотехасского университета К. Стюарт и Г. Шлихтинг.

В 1966 году они проверили содержимое кишечников пяти видов разнокрылых стрекоз. Нашли там клетки хлореллы, еще нескольких водорослей. И носток. Едят стрекозы хлореллу и носток. Попробовали прорастить то, что нашли в стрекозах. Все клетки оказались мертвыми. Ферменты сделали свое дело. Носток вышел живым! Пророс. Значит, с помощью стрекозиного транспорта может перелетать на большие расстояния. Насколько большие, сказать трудно, однако говорят, что эти существа залетают на остров Кокос-Килинг, который лежит в 920 километрах от острова Рождества— ближайшего клочка суши. А водных бассейнов, нужных стрекозам, на острове нет. Местных стрекоз там тоже нет.

Конечно, не обязательно путешествовать в кишечнике. Можно и снаружи, запутавшись где-нибудь между волосками, прилипнув к лапкам.

Что еще сказать о ностоке? Он способен проедать камни. На берегах Боденского озера уже давно обнаружили бороздчатые камни. Снаружи они покрыты слоем извести, которую отложила водоросль сцитонема. Носток, обитающий тут же, работает в обратном направлении. Он проточил бороздки в известковой корке.

Впрочем, созидательная работа ностока обычно преобладает над разрушительной. В особенности в северной Индии. Там есть огромные массивы почв, на которых ничего не растет по причине их сильной щелочности. Ни дикие травы, ни культурные растения. Их называют «узар». Один только носток обыкновенный выживает на щелочных равнинах. Когда начинается сезон дождей, с июля по сентябрь, сине-зеленая водоросль толстым слоем покрывает равнины. Слой ее тянется на многие километры. Индийцы сумели использовать такое качество водоросли для мелиорации узаров. Разбивают поля на клетки. Окружают валиками земли в полметра высотой. Дожди наполняют клетки водой. Носток разрастается и плавает толстыми плотиками. Один слой сменяется другим. И так семь раз в год. Почва становится плодородной, словно в нее внесли несколько машин перегноя.

Не разбавить ли Мертвое море?

В южных пределах пустыни Сахары, возле соленого озера Чад, есть низины — русла временных речек, вади, где застаивается вода. Она приобретает сизоватый, малахитовый оттенок, покрываясь тонкой пленкой сине-зеленой водоросли спирулины. Ниточки свернуты спиралью наподобие телефонного шнура. Каждая ниточка мельче миллиметра.

Местные женщины приходят за спирулиной с большими корзинами. Корзины сплетены туго, часто. Черпают воду, льют в корзины. Вода уходит сквозь поры. Сизый налет остается. Когда накопится полная корзина, выносят груз наверх. Выбирают ровную площадку. Вываливают жижу на песок. Остатки воды впитываются в грунт. Солнце досушивает, допекает малахитовый блин. Вот и готова пища. Она очень питательна. Больше половины — ценнейший белок-протеин. Африканцы делают из спирулины соус. Поливают им сорговые лепешки.

В мире не слишком много мест, где растет такая пища. Почему немного? По той причине, что спирулина выбирает не любые низины, а лишь те, где скапливается щелочная вода. Да не просто щелочная, а насыщенный содовый раствор, в котором никакая иная водоросль расти не может. А другие растения и подавно. Конкуренции спирулина не выносит. В Африке, кроме окрестностей Чада, она встречается еще в оазисе Оуньянга Кебир. Когда-то в древности Чад был несравненно больше и дотягивался именно до этого оазиса. И видимо, щелочность почв там та же.

Кроме Африки, спирулина есть еще в Мексике. Не так давно поблизости от города Мехико открыли под землей запасы щелочных содовых вод. Частная компания «Соса-Текскоко» стала выпаривать с помощью дарового солнца рассол и делать соду. Прошло немного времени, как заметили: по краю испарителей появился малахитовый ореол. Такой же, как в африканских вади. Спирулина!

Может быть, сине-зеленой водоросли не придали бы особого значения, если бы не один случай. Началось с небольшой ошибки. Француз М. Брендили был приглашен на озеро Чад для участия в фильме. Он видел, как местные женщины выцеживают из воды малахитовую пленку, как делают соус и поливают лепешки. Соус произвел на француза столь ошеломляющее впечатление, что он написал для научного журнала статью «На озере Чад едят пищу 2000 года!».

В 1962 году французский институт бензина проводил исследования хлореллы. Пытались использовать эту зеленую водоросль для утилизации углекислого газа, который выбрасывает промышленность. А заодно получать белок. Узнав о выступлении Брендили в печати, уговорили его еще раз съездить на озеро Чад и добыть «пищу 2000 года». В марте 1963 года француз доставил во Францию образцы. Тут-то и выяснили, что это никакая не хлорелла, как ожидалось, а спирулина.

Вот теперь можно снова вернуться на окраину города Мехико, где в содовых лужах появилась спирулина. Еда 2000 года крайне заинтересовала мексиканцев. Начали ворошить историю. Неужели никто не знал о спирулине в Америке? Неужели никто не ел? И выяснилось, что знали и ели. Ацтеки ее добывали и употребляли в пищу примерно так же, как и на озере Чад. Кому принадлежит приоритет в этом вопросе, пока неясно. Может быть, те и другие дошли до этого сами? Новозеландский биолог X. Джонстон думает, что им могли подсказать кое-что по этой части птицы фламинго.

Фламинго питались спирулиной всегда. Есть два вида этих птиц. Большой фламинго, который держится у нас на Каспии, водоросли не ест. Питается мелкими животными. Со спирулиной если и связан, то косвенно. Через них. Зато малый фламинго из Африки, кажется, без малахитовой водоросли обходиться не может. Клюв его устроен таким образом, что процеживает воду и выбирает из нее все съестное. Как ни мала водоросль, а сквозь живое сито не проходит. Остается.

Столь тесная связь между птицей и растением привела к мысли использовать фламинго как удобный биологический индикатор для поисков новых резерваций спирулины. И даже таких мест, где сейчас еды 2000 года нет, но она может расти. Расти так же хорошо, как в испарителях мексиканской компании «Соса».

Может быть, кому-то неясно, из-за чего возникла вся эта фламингово-спирулиновая проблема? И для чего нужен фламинговый индикатор? Сейчас поясню. Спирулиной мир заинтересовался из-за ее большой урожайности. Заметили это опять-таки благодаря фламинго. На озере Накуру (6,4 километра в ширину, 9,6 километра в длину) насчитали более миллиона этих птиц. За день пернатая армада съедает 200 тонн водоросли. Едят каждый день. Из месяца в месяц. А запасы не иссякают. Двести тонн с крохотного озерка в день! Продуктивность потрясающая! Джонстон считает, что наивысшая в мире. Вот куда привела цепочка событий, начавшаяся на озере Чад.

Продолжая мысль, можно прийти к выводу, что феноменальная, богатая протеином и неправдоподобно урожайная обитательница Чада может послужить для человечества тем талисманом, завладев которым осилят, наконец, проблему белка в масштабе планеты. Но есть одно препятствие на этом пути. Еда 2000 года дает баснословный урожай не везде, а лишь в водоемах с содовой водой. И только в тропиках. Таких мест на Земле не так много.

Почему именно в содовых? Потому что там выполняется одно из главных условий фотосинтеза — обеспеченность углекислотой. Углекислый газ отщепляется от соды и используется на благо урожая. А недостающее его количество поставляется в содовый раствор из воздуха. Сравните с хлореллой. Она ведь тоже способна на большие урожаи. Но только, если подбрасывать ей углекислоту. А спирулина сама черпает ее из раствора.

Но если в мире не так много содовых водоемов, может быть, подойдет другой, очень соленый? Скажем, Мертвое море? Концентрация соли там 32 процента. Недаром «мертвое». Но все же есть и в нем проблески жизни. В донных илах нашли водоросль афанокапсу. Кстати, она тоже из сине-зеленых. Тоже способна к ошеломляющему росту. В 1931 году афанокапса неожиданно для всех вдруг стала разрастаться в украинском озере Лиман. За короткое время озеро покрылось толстым ковром зелени в 20 сантиметров толщиной. И только посредине оставалось небольшое зеркало чистой воды.

Если афанокапса способна жить в густом рассоле Мертвого моря, то, может быть, выживет там и спирулина, если немножко разбавить соленую воду пресной? Ведь одно из условий уроженки Чада, чтобы не было конкурентов — других растений. К соде-то любовь вынужденная. Сода спасает от нежелательных соседей.

X. Джонстон предлагает немного разбавить воду Мертвого моря. И тогда (если повезет!) спирулина может процветать там, пользуясь высокими температурами и обилием солнца. А высокая соленость оградит ее от натиска других водорослей.

Осциллятория

Красное море окрасили водоросли. Но не красные, не багрянки, а сине-зеленые. Главный краситель — триходесмиум красный. В помощь ему еще и осциллятория красная. Когда цветет, полосы и пятна ее тянутся вдоль берегов на многие километры. В стакане морской воды насчитывают тысячи нитей — настоящая каша. На какое-то время занимает ключевые позиции. Потом исчезает. Что помогает этой водоросли появляться в несметных количествах? Пытались выяснить в лаборатории. Сажали в колбу. Вместе с ней помещали туда и другие существа: водоросли, бактерии и даже насекомых. Расправлялась со всеми решительно. Через несколько лет оставалась в колбе одна.

Внешне неприметна. Тонкая ниточка из клеток, которые сидят, тесно прижавшись друг к другу, как стопка монет. Однако столь примитивное существо способно колебаться, переползать с места на место, откуда и название, что в переводе означает «колеблющаяся». Стоит оставить ее на ночь в тарелке с водой, утром окажется на стенках на сухом месте. Движение обеспечивает слизь, которая выделяется через поры оболочки клеток.

Фокусы осциллятории на этом не кончаются. Некоторые виды ее могут изменять окраску в зависимости от света, который получают. На красном свету становятся зелеными, на зеленом — красными. На фиолетовом — серо-голубыми, на голубом — коричневыми. Одну из осцилляторий заключили в сосуд и держали там 8 лет. Она не только уцелела, но совершенно изменила атмосферу. Кислорода там оказалось не 21, а 46 процентов!

Скорость размножения тоже немалая. В несколько часов может покрыть озеро сплошным ковром. В одном кубическом сантиметре тогда насчитывают по 10 тысяч ее нитей. Гуще, чем в Красном море. Иногда на тощей песчаной почве появляется осциллятория тенеррима. Пройдет дождь — и она прошивает песок на полсантиметра своими ниточками. Склеит песчинки слизью, и почва застынет, схватится корочкой, как цемент.

Ближайший родич осциллятории — формидиум пушистый (тот, что из «оконных» водорослей) выдерживает чуть ли не температуру кипятка, 85 градусов Цельсия, в термальных источниках возле Падуи и в гейзерах Йеллоустонского парка в США. Другой сородич — микроколеус (тоже из «оконных») разрастается в соленых водоемах, из которых черпают столовую соль. Он даже пользу приносит: соль садится поверх слоя водорослей, и ее легче собирать.

Сине-зеленые водоросли венчают вершины гор, придавая скалам особенно зловещий, мрачный вид. Выяснил это не так давно геолог В. Таусон. Он работал в долине реки Гунта на Западном Памире возле города Хорога. На гранитных серых скалах увидел черные потеки, будто их вымазали черной краской. Они занимали те места, где весною сочится снеговая вода. Таусон отбил кусок гранита, бросил в дистиллированную воду. Прибавил удобрения. Туда же положил черные корочки натека. Через полмесяца стенки чашки позеленели. Через месяц позеленел гранит. Через четыре месяца сине-зеленые покрыли весь гранит, и на них поселился мох.

Сине-зеленые водоросли оказались хорошо приспособленными и к нашей техногенной эпохе. Замусорение рек и озер для них только выгодно. Когда в днепровских водохранилищах стало слишком много сточных вод, они зацвели, покрылись пленкой сине-зеленых водорослей. Осциллятория проникает в самые неподходящие места, если вода в них потеряла чистоту. Недавно осциллятория озерная обнаружилась в… банях Тбилиси, а ее родственница — осциллятория короткая в водолечебнице курорта Гагры. Это вездесущее растение не смущает даже темнота. Недавно спелеологи провели инвентаризацию обитателей пещер. Водоросли нашлись всякие: красные, зеленые, золотистые. Всего 524 вида. Рекорд по массовости побила осциллятория.

В полярных льдах

14 февраля 1959 года дизель-электроход «Обь» встретился с ураганом у берегов Антарктиды. Набрав скорость 200 километров в час, ветер яростно взламывал кромку берегового припая. Льдины трещали, громоздились друг на друга. Дробились на мелкие куски. Через два дня, когда шторм поутих, ландшафт нельзя было узнать. Из белого он стал шоколадным. Льдины, находившиеся ближе к припаю и меньше раскрошенные, походили на куски грубо нарезанной коврижки. Внешняя кайма льдов, перемолотых в кашу, напоминала кофе с молоком.

Свидетель этого светопреставления профессор В. Буйницкий рассказывает, что «Обь», пробиваясь сквозь плотные льды, оставляла за собой ржавую полосу, точно двигалась по грязной, разъезженной во время оттепели дороге.

Кофейно-коричневую окраску ледяным глыбам придают диатомовые водоросли, пронизывая их во всех направлениях. Сверху их не видно из-за снега. В глубине залегают гнездами, слоями, вызывая коричневую окраску различных оттенков. Лед завоевывают снизу, с воды. Быстро проникают в его толщу. Размножаются беспредельно, так что в одном кубическом сантиметре можно насчитать 30 тысяч клеток. Постепенно добираются до верхней поверхности льда, то скапливаясь слоями, то расселяясь по всей толще сверху донизу.

Могут обходиться и без льда. Они заполнили не только полярные, но и тропические моря, по пищевой цепочке обеспечивая роду людскому рыбное довольствие. Половина рыбы, попадающей на обеденный стол, кормится диатомеями. И все же в воде их население в десятки раз меньше, чем во льдах.

Причин несколько. Знатоки считают, что важную роль играет вода тающих льдов. Она особая, «живая». Конструкция ее молекул близка к молекулам живого. Старение биомолекул под действием живой воды тормозится. Другое мнение: антарктический лед содержит мало дейтерия, тяжелого изотопа водорода. Дейтерий — яд для живого. Чем его меньше, тем лучше. Кроме того, во льду больше питания, чем в воде. Он вбирает в себя все то полезное, что накопила тоненькая поверхностная пленка океанских вод за лето. Вдобавок из воды диатомеи быстро перекочевывают в желудки потребителей. Изо льда их так быстро не возьмешь.

Впервые заметили работу диатомей не в Антарктиде, а в Арктике. Особенно интересовался ими знаменитый норвежский путешественник Ф. Нансен. Во время своей экспедиции на «Фраме» в конце прошлого века он постоянно встречал во льдах полыньи с темно-коричневыми пятнами на дне. Что ни день — пятна увеличивались. Сами полыньи превращались в небольшие пруды. На дне лежал слой коричневой гущи толщиной в несколько дюймов. Да и сам лед летом был грязно-бурого, ржавого цвета. Чисто-белые поля встречались редко. Темный осадок нагревался сильнее, и лед быстрее таял.

В самом начале нашего века русские полярники, пробиваясь на ледоколе «Ермак» к Новой Земле, радовались, когда встречали коричневую гущу, выплескивающуюся из трещин между льдинами. По опыту знали: раз в воде много диатомей, значит, во льду еще больше. Следовательно, лед непрочен и ледоколу сокрушить его легче. Так оно и было. Массивные льдины словно кто прожег раскаленным прутом: сплошные каналы пронизывали их во всех направлениях.

Диатомеи сильны своей массовостью. Густые армады их видны за километр. Отдельные клетки — только под микроскопом. Там они выглядят сверкающими снежинками. У каждого вида своя форма клеток: круглая, квадратная, треугольная, бочонковидная. Оболочка из кремнезема. По составу близкая к обычному кварцевому песку. На ней разные украшения.

В морях и океанах, в реках и озерах кремнеземки используют любую возможность, чтобы прицепиться к кому-нибудь или чему-нибудь. Не только ко льду. Если заплывают киты, пристраиваются на них. Плывет с севера на юг кит совершенно чистый. Кожа лоснится. За месяц пребывания в антарктических водах диатомеи кокконеисы так его облепят, что становится пятнисто-полосатым. Пятна желто-зеленые. Когда их много, кажется, будто кит в военном маскировочном халате. Если же океанский мастодонт остается на зимовку, то и подавно. Слой кремнеземок становится сплошным, как панцирь.

Первое время думали, что самая многочисленная из диатомей — кокконеис морской перекочевывает на китов с полярных льдин. Об этом судили по сходству окраски китового маскхалата и желто-зеленой каймы, окантовывающей льдины возле уреза воды. И в том и другом случае — диатомеи. Но какие? Кокконеис морской в воде не нашли. Не встретили и в льдинах. Возник порочный круг. Откуда же на китах, если ни во льдах нет, ни в воде?

Ответ: с других китов. Дважды в году, в начале и в конце полярного лета, кокконеис дает споры. Масса их попадает в воду и инфекция передается от кита к киту. Вроде бы все разъяснилось. Но возникла другая проблема. Покидая гостеприимные антарктические воды, киты с наступлением зимы уходят на север. И там, в тепле и неге, их маскировочная окраска постепенно блекнет и наконец исчезает. Кит снова становится чистым. Видимо, для этой диатомеи теплые воды столь же вредны, как и для ламинарий.

Откуда же берется «затравка» для заражения китов в следующем году, в новом курортном сезоне, если все киты уходят из полярных вод? Ответ: уходят не все. Некоторые остаются. Они-то и поддерживают существование популяции диатомей.

Остается разъяснить еще одну деталь: кто они, кокконеисы, — паразиты или безвредные существа? Большей частью пристраиваются на отмерших частицах кожи. Но бывает, что и живую прихватят. И тогда могут считаться в некотором роде паразитами. Хотя, по правде говоря, урона плавучему мастодонту не наносят. Напротив, там, где киты сильно обросли диатомеями, они оказываются и особенно жирными. Не потому, что маскхалат приносит им какую-то выгоду, а по той причине, что в кокконеисовом царстве много животных, которыми киты питаются. Китобои первыми заметили связь между китовым жиром и кремнеземками и стали охотиться за теми животными, у которых желто-зеленых пятен больше. Ученые подтвердили: связь надежная. Неясно одно: почему-то самцы больше окрашены, чем самки. И у тех и у других особенно сильно размалевана голова. И брюхо в передней части тела.

В северном полушарии пятнистые киты тоже попадаются. Первый был убит у берегов Камчатки в июне 1934 года.

Кроме китов, кокконеисы используют в качестве транспортного средства еще и дельфинов. Но хоть дельфинов в последние годы усиленно изучают во всем мире, однако о связях с кремнеземками данных почти нет. Дело в том, что дельфины ловятся с большим трудом. И пока рыбаки заарканят добычу, вся пленка кокконеисов сотрется. И изучать нечего. Конечно, кремнеземки ездят не только на животных. Многие пристраиваются и на водорослях. Работникам московского водопровода давно досаждает кокконеис прелестный. Словно ржавчина покрывает темные космы кустистой кладофоры. Кладофора растет в том же канале, который подает воду Москве, что и вонючий мох фонтиналис. К осени кремнеземки покидают кусты кладофоры и плывут в водопроводную сеть. Тут и приходится их отцеживать.

Красный снег и розовая соль

Есть в Крыму такие места, где вода окрашена в красные тона. В Западной Сибири известны озера Вишневое и Малиновое. Когда из этих озер добывают столовую соль, она сохраняет свой розоватый цвет. И только на солнце он постепенно бледнеет.

Для двора Екатерины II добывали розовую соль из озера Малинового под Астраханью. Она имела пурпурный цвет и «любезный, схожий с происходящим от малины запах». Ежегодно царский двор поглощал сто пудов розовой соли. Был приказ: больше оной соли никому не давать! Екатерининские академики терялись в догадках по поводу цвета и запаха соли. Академик П. Фальк полагал, что все дело в сернистых ключах, которые впадают в озеро. Адъюнкт Академии наук И. Лепехин признавался: «Красной рапы цвет доказать — дело сверх моего понятия…»

В 1836 году Парижская академия наук решила наконец выяснить, в чем дело, и поручила академику Пайану докопаться до истины. Пайан написал другому академику — Одуэну, знатоку соленых озер Англии. Тот считал виновником окраски мелкого рачка артемию. Пайан согласился с мнением своего коллеги, о чем и написал в отчете.

Через два года другой ученый — Дюналь — выступил с опровержением. Он доказывал, что не рачок, а микроскопические растения окрашивают воду и соль. Академия создала комиссию для выяснения истины. В нее вошел знаменитый Ж. Сент-Илер. Он осмотрел озера и нашел, что прав Дюналь. Спасая свою репутацию, Пайан выступил с новым заявлением: водоросли действительно что-то значат, но только как пища для рачков. А окрашивает воду все-таки рачок.

И снова Парижская академия наук собрала комиссию. На этот раз Пайан был окончательно посрамлен. Много спорили и впоследствии. Чем только не объясняли окраску воды! Одни — солями железа. Другие — бактериями. Третьи считали причиной корень цветкового растения оносмы красильной с берегов озера Эльтон, тоже имеющего красную воду.

А виновницей оказалась родственница хламидомонады, зеленая водоросль дюналиелла солевая. В 1901 году ее открыл румынский ботаник Теодореску и назвал в честь Дюналя. Проживая в соленом месиве, где на литр приходится 280 граммов соли, дюналиелла запасает пигменты — каротиноиды кирпично-красного цвета. А поскольку в насыщенных рассолах не могут жить другие водоросли, дюналиелла и размножается так обильно, вызывая цветение озер. К сожалению, эту подвижную водоросль можно увидеть только под микроскопом, а хорошо рассмотреть лишь под большим увеличением.

А теперь оставим дюналиеллу и обратимся к другому месту биосферы, где условия жизни тоже убийственные, но не из-за солености, а из-за холода. Родственница дюналиеллы хламидомонада горная, обитающая на ледниках Кавказа, в зимнее время использует тот же защитный прием, что и царица рассолов. Запасает красный пигмент гематохром и переходит в состояние покоя. Когда собирается масса хламидомонад, снег становится кроваво-красным на больших площадях: в 1929 году в горах Северного Кавказа нашли на снегу красное поле в несколько квадратных километров. Когда приходит лето, теплеет, снег подтаивает — хламидомонада возвращается к жизни, становится подвижной.

Красный снег видели не только на Кавказе. Его нашли и во многих других местах: на Полярном Урале, Алтае, на Камчатке и Новой Земле. Большие поля обнаружили и в Гренландии.

В Антарктиде кровавый снег появляется пятнами вдоль побережья. И не только потому, что здесь теплее. Гораздо важнее другая причина: с соседних скал сносит ветром высохший птичий помет. Хламидомонада антарктическая, которая здесь обитает, без удобрения не растет. День за днем нарастает тон окраски от бледно-розовой до густо-красной. Потом снег тает, а вместе с ним и хламидомонада уносится в океан.

Обратно на берег водоросль попадает не без помощи пернатых. И ее спутница, вездесущая празиола ломкая — одно из самых верных растений шестого континента. Празиола обязана своим широким распространением в Антарктиде большому поморнику. Он не упускает возможности искупаться в лужицах пресной воды. В лужах клетки празиолы всегда есть. На лапках и перьях птица транспортирует водоросль почти до самого Южного полюса.

Итак, все выносят зеленые водоросли — холод, убийственные рассолы. В наш век прибавилось еще одно испытание — загрязнение вод. И тут выдвинулись из этой группы два прежде незаметных растения: морской салат — ульва и энтероморфа. Та и другая — жители умеренных широт. Ульва действительно немного похожа на огородный салат и габаритами, и внешним видом. Ее светло-зеленый лист рассечен на лопасти, по краю собранные гармошкой. Энтероморфа растет кустиком из ремневидных пустотелых трубок.

Оба существа точно специально созданы для нашего века. Льются в моря сточные воды, гибнет морская трава — зостера, уходят от берегов многие водоросли. Их место занимает ульва. Она все больше расселяется вдоль берегов. Ее спутница — энтероморфа не отстает, облепляя прибрежные камни своими зелеными «волосами». Чем грязнее вода, тем, кажется, для них лучше. Пышными коврами разрастаются вокруг отверстий сточных труб. Мало этого, пробираются и в саму трубу, и только недостаток света не дает им возможности прошествовать по всей трубе. Сдерживают их напор морские зайцы. В защищенных бухтах северной Калифорнии они уплетают и ту и другую.

Столько хлопот из-за хлореллы

Хлорелла заявила о себе совсем недавно. Встретили ее появление в лабораториях ученых восторженно: даровой хлеб, генератор кислорода, удобнейшая модель живого! Потом восторги стали более сдержанными, а мнения разделились. Одни по-прежнему продолжают возлагать большие надежды на хлореллу, другие настроены менее оптимистично.

Внешне хлорелла крайне проста. Зеленый шарик, и все. Сгусток жизни в одной клетке. Размер шарика пять-шесть микрон. Чтобы представить себе габариты более явственно, добавим: в одном кубическом сантиметре может обитать примерно 40 миллионов клеток хлореллы. И эти сорок займут лишь ничтожную часть кубика. Размножается зеленый шарик тоже просто. Внутри образуется до восьми миниатюрных копий. Оболочка материнской клетки разрывается, и они выплывают в мир для самостоятельного времяпрепровождения.

Однако внешний вид хлореллы обманчив. Простая на вид клетка оказалась на деле очень сложной. В особенности ее оболочка. Она соткана из крепчайших волокон целлюлозы, которые переплетены не менее прочными ниточками гемицеллюлозы. Чтобы разрушить волокна, нужно несколько часов травить их крепкой кислотой. Это и охладило пыл многих почитателей зеленого шарика, в особенности тех, кто мечтал пустить ее широким потоком в корм животным и даже поставить на стол человека.

Для начала изготовили из хлореллы шоколадный торт. Шоколад взяли натуральный, а хлореллу примешали к нему в надежде, что сладкоежки, погнавшись за ароматом какао, не обратят большого внимания на примесь деревянистых оболочек и получат вместе с зелеными шариками определенный дополнительный запас пищи и витаминов. Увы, торт сразу же изменил свой цвет. Потерял былую аппетитность и приобрел вид обыкновенного степного чернозема или болотного торфа. Пытались печь пряники, но они вышли еще непригляднее. Напоминали кизяк — сушеный коровий навоз. Еще делали суп, он становился зеленым, как вода в дворовой луже.

Насчет вкуса мнения расходятся. Одним кажется, что по вкусу хлорелла напоминает крепкий зеленый чай, другим — сырые бобы, третьим — тыквенную похлебку. Большинство считает, что просто скошенную траву. Впрочем, говорят, что со вкусом и цветом можно дело уладить. Сделать хлорелловую лапшу посветлее: не коричневой, как торф, а желтой, яичной.

Хуже другое. Богатые белком и витаминами зеленые шарики очень плохо усваиваются нашим пищеварительным трактом. Пятимикронные клетки проходят через желудок и кишечник, не расставаясь с половиной белка протеина. Группа ученых из штата Небраска сделала вывод: наш пищеварительный тракт не в состоянии разрушить клеточные стенки хлореллы и взять все полезное, что за ними скрыто. Если так, все хлопоты со вкусом и цветом — пустая трата времени.

Есть, конечно, способы разрушения целлюлозы. Можно замораживать, кипятить, травить каустической содой. Все пробовали. Пропускали сквозь истирающие мячи шаровых мельниц и между трущимися дисками. Протеина освобождалось вдвое больше. Но эти операции немало стоят. Пожалуй, дешевле выращивать обыкновенную корову или ловить рыбку в океане.

Была еще мысль использовать разрушающую силу грибов. Обычная плесень ризопус черный своими ферментами расщепляет стенки клеток хлореллы довольно быстро. Но тут ученые вспоминают о призраке афлатоксина. Ризопус — гриб обычный, но так мало изучен. Кто знает, может быть, он таит нечто и пострашнее афлатоксина?

Сама хлорелла тоже попала под подозрение. Чтобы проверить, ядовита она или нет, армейская лаборатория США выбрала пять солдат. Перевели их на хлорелловую диету. Начали с малого: добавляли в пищу по 10 граммов водоросли. Постепенно норму повышали и довели до полукилограмма в день. Уже с самого начала солдаты почувствовали себя не в своей тарелке. Потом вроде бы стали привыкать. Когда же норма поднялась до ста граммов, начались серьезные неполадки. У одного болел живот, другого тошнило, у третьего выключился и не срабатывал кишечник. В общем, солдатам досталось.

Пробовали хлореллу и на животных. Выносливее к новой пище оказались куры. Из разных мест сообщают: несут больше яиц, прибавляют в весе. Правда, пишут и другое. Польская исследовательница Г. Гарбовска подобрала три сотни молодых петушков и провела с ними опыт, похожий на эксперимент с американскими солдатами. Первая сотня получала вместо белка чистую хлореллу. Вторая — половину этой нормы. Третья — паслась на обычном корме. К концу опыта хуже всего выглядели петухи первой группы. Походка их стала неуверенной, и вообще они старались меньше двигаться, все присаживались отдохнуть. Ростом, правда, от своих собратьев не отстали, зато мяса не накопили и тушки их не округлились. Шестеро вообще сдохли. Выводы говорили сами за себя. Чем меньше хлореллы, тем лучше. А если и вообще без нее, то совсем хорошо.

Кое-какие грехи заметили за зеленым шариком и красноярские биофизики. Сможет ли хлорелла обеспечить экипаж космического корабля кислородом? Соорудили герметическую кабину. В ней обосновались трое ученых: врач, технолог и агроном. Им предстояло провести в одиночестве несколько месяцев. На собственном обеспечении. Подключили к кабине отсеки с посевами пшеницы и овощей. Растения очищали воздух и снабжали пищей. Ученые сами собирали урожай, мололи зерно, пекли хлеб. Все шло отлично, пока не подключили еще один отсек. С хлореллой.

Выдающаяся роль хлореллы в снабжении кислородом всем известна. Ожидали, что хлорелла заменит часть пшеничных полей. Но произошло неожиданное. Пшеница, так превосходно зеленевшая в микровселенной, вдруг прекратила рост. Листья пожелтели, точно охваченные дыханием суховея. С овощами тоже стало твориться неладное. Листья картофеля и помидоров свернулись. У свеклы покраснели, точно после заморозка. У огурцов — пожелтели по-осеннему. Отключили хлорелловый отсек, все вошло в норму. Вновь подключили, та же история. Стало ясно, что хлорелла выделяет в воздух токсичные продукты. Но какие?

На память приходит нереоцистис. Этот гигант океанов выделяет окись углерода, угарный газ. Хлорелла, как выяснилось, тоже его выделяет, а кроме того, окислы азота и какие-то углеводороды, возможно метан… В общем, она еще больше в этом отношении напоминает автомашину. В выхлопах автомобилей есть и угарный газ, и окислы азота.

Хорошо еще, что в природе больших скоплений наша знакомая не дает. И хоть встречается это существо повсюду: в воде, в земле и в воздухе, найти ее не всегда просто. Одно время байкальские биологи выписывали хлореллу из Ленинграда. Везли за шесть тысяч километров. Потом обратили внимание на воду в аквариуме. Ее наливали прямо из Байкала. Проходило время, и вода зеленела. Кому-то пришло в голову посмотреть каплю воды под микроскопом, и нашлась своя, байкальская хлорелла. В центре Сибири она даже ценнее ленинградской. Лучше выносит холода. Жила в Байкале всегда, только заметить ее было трудно. Размеры микронные, а клеток в воде не так-то много.

Чтобы отлавливать хлореллу, придумывают самые изощренные способы. Преподаватель Техасского университета Р. Браун приспособился ловить микроводоросли из воздуха, пользуясь автомобилем и даже самолетом. Садился на автомобиль, мчался, пока на спидометре не появлялась цифра 100 километров в час. Тогда выставлял на десять секунд пластинку, обмазанную липким агаром. За десять секунд встречный ветер наносил множество микроскопических существ. И среди них всегда была хлорелла. Ее было даже больше иногда, чем вездесущих пенициллов и аспергиллов.

Итак, пока хлорелла принесла миру больше хлопот, чем выгоды. Она загипнотизировала мир бешеной скоростью размножения. Каждая клетка способна в хороших условиях давать в сутки 4 себе подобных, иногда — 8, а бывает, что и 16. Биомасса удваивается каждые три часа! Когда же сравнили с обычными полевыми культурами, вышло, что урожай примерно равный! Зато затрат на выращивание новой еды во много раз больше. Картошка, например, вчетверо дешевле хлореллы. Да и вкуснее. Для успокоения ревнивых почитателей всего нового заметим: хлорелла все-таки пригодится. Хотя бы для рыбного хозяйства. Что же касается еды, тут пока поработает пшеница.