Мир растений: Рассказы о соснах и можжевельниках, орляке и кукушкином льне, сморчках, опенках, мухоморах, морской капусте, пепельнике и многих других редких и широко известных растениях

Расцвет папоротниковидных пришелся на каменноугольный период. Угрюмые ландшафты. Дожди. Туманы. Теплые болота, где жили и умирали предки современных папоротников.

Тяготение к влажным местностям сохранилось у папоротников до сих пор. И хотя есть среди них такие, что живут в степях и даже в пустынях, все же огромное большинство — жители дождливых, туманных краев земли. Чаще обитают в лесах, там влажнее.

Швейцарский ботаник А. Крист считает даже, что по обилию папоротников можно довольно точно судить о климате.

Былого засилья папоротников на земле уже нет, но кое-где их отчаянные попытки удержать за собой господство в ландшафте не остаются безуспешными. Новой Зеландии и Тасмании они придают особый облик. И в горы идут до вечных льдов. Не обычные, а древовидные! В тропиках взбираются на деревья и становятся эпифитами.

Основа папоротников — лист. Ультра-сложный. Стволы хорошо выражены только у древовидных. У наших, в умеренной зоне, надземного стебля часто вообще нет. Только подземное корневище. Споры зреют на листьях. Разносит их ветер. Большая часть гибнет зря. Крохотный заросток, вырастающий из споры, — самая ранимая фаза в жизни растения.

Животных привлекают мало. Правда, иногда дают убежище лесной мелюзге. Ярко-окрашенных нет. У некоторых есть крахмалистые корневища. Есть клубни. Есть и нектарные железки. Натиск человека переживают болезненно и быстро исчезают. Редкие ведут себя иначе.

Систематика папоротниковидных еще недоработана. Иногда под общей вывеской папоротниковидных объединяют хвощи, плауны и собственно папоротники и подобные им растения. Другие ученые предоставляют этим группам независимость, выделяя в самостоятельные отделы папоротниковидные, хвощевидные и плауновидные, что и сделано в этой книге.

В отделе папоротниковидных около 300 родов и 10 тысяч видов.

Блуждающий по свету

В начале нашего века в Аджарии не было растения более известного, чем орляк. Основатель Батумского ботанического сада профессор А. Краснов прочил ему блестящее будущее. Пока же орляк оставался бичом здешних мест. На брошенных полях разрастался такими неимоверными массами, что запах его туристы слышали еще с моря. Вытягивался выше человеческого роста. Несчастные батумские коровы бродили в зарослях орляка, как в густом лесу, и с трудом находили себе корм. Сам папоротник не трогали. Для них он несъедобен.

Орляк разрастался и на вырубках. Краснову казалось, что, если бы не осенние морозы, папоротник рос бы еще и еще. Но и того, что орляк достигал к осени, было достаточно. Сквозь его чащи пробраться было почти невозможно. И когда человек силился пробиться, ему начинало казаться, что в батумском крае есть только одно растение — орляк. И все живое подчинено ему.

С приходом человека орляк стал его постоянным спутником. В царстве папоротников — в Новой Зеландии — его считают растением номер один в этом почтенном племени. У всех других есть имена, орляк же зовут просто папоротником.

В наших средних широтах орляк тоже видный член лесных сообществ. Правда, здесь он уже не достигает двухметровой высоты. Ограничивается половиной этого роста. И чаща его на вырубках бывает хоть и густа, но уже не столь непроходима. Агрессивную силу его поддерживает одно очень важное обстоятельство. Длинные подземные корневища, которые стелются на большой глубине, иногда до полуметра. Там их не может потревожить ни пожар, ни плуг земледельца.

От корневищ вверх устремляются зачатки листьев. Их называют вайями. Выходят на свет скрученные, как раковины улитки. Вырастая, развертываются, расправляются, как крылья орла, жесткие, крепкие. Не боятся ни солнца, ни ветра, ни дождя, ни града. На обратной стороне листьев, на изнанке, должны бы быть рыжие пятнышки — сорусы со спорами. В нашей умеренной зоне их почти никогда не видно. Но и без спор, с помощью одних только корневищ орляк штурмует луга и вырубки, захватывая их надолго — на годы, на десятилетия.

Животные хоть и не проявляют особого интереса к орляку, однако он пользуется их услугами. Особенно там, где он дает споры. В Новой Зеландии обрывки его листьев постоянно находят в шерсти овец.

В 1910 году английский ботаник Г. Ридли отправился на экскурсию в горный район Паханг на Малайском полуострове. Преодолел большой массив девственного леса в горах и вышел на открытое плато. Нашел небольшую хижину, которую соорудил за четыре года до этого его предшественник биолог Г. Робинсон. По малайскому обычаю хижина была приподнята над землей, и пол ее покоился на деревянных сваях. Для защиты от сырости.

Бросив свои пожитки под висячий пол на случай, если польет дождь, Ридли заметил несколько экземпляров орляка, растущих возле хижины. Он крайне удивился, потому что больше нигде на плато орляк не встречался. В те годы плато было столь уединенным местом, что даже местные жители — малайцы ни разу туда не забредали. Откуда же взялся орляк? И почему вырос рядом с хижиной?

Сопоставив факты, Ридли пришел к выводу, что орляк случайно занес сюда Робинсон. Свои вещи он тоже прятал под деревянным висячим полом хижины. Это могли быть мешки с рисом, к которым могли пристать кусочки листьев со спорами. Если бы споры орляка могли распространяться по воздуху, они давно бы залетели сюда и растение расселилось по всему плато.

В 1955 году редактор американского папоротникового журнала попытался собрать сведения о том, как часто орляковые споры вызывают у людей аллергию. Поводом послужил отказ оформительницы Национального музея США устроить в одном из залов экспозицию папоротников. Когда ее спросили о причине отказа, ответила, что не хочет зарабатывать аллергию. Редактор журнала решил проконсультироваться у ведущего эксперта по части аллергенов из мира спор и пыльцы Р. Воденхауза. Тот сообщил, что в течение 20 лет продает фармацевтам споры папоротников и плаунов и жалоб не поступало. Правда, 130 лет назад был один случай заболевания, но один не в счет. Эксперт пытался ловить споры папоротников на липкие стеклышки из воздуха. Спор оказывалось ничтожно мало, пыльцы трав и деревьев много. Так что заподозрить связь аллергии со спорами папоротников в воздухе затруднительно… Слишком уж мало там спор.

А теперь о дальнейшей судьбе орляка. Не знаю, почему профессор Краснов считал орляк будущим благодетелем батумского края? Думаю, что к такому мнению Краснов пришел, побывав в Японии. Нежные побеги орляка — «вараби» — национальное блюдо жителей Японских островов. Едят их сырыми, с солью, как огурцы. Или, что бывает чаще, отваривают с древесной золой, чтобы удалить горечь. Японцы вывели даже особый сорт с привлекательной зеленой окраской. Чтобы не скучать о любимом блюде, рассаживают орляк зимой на грядки под пленку. Режут потом побеги каждый месяц. Орляк растет быстро. За месяц вырастает сантиметров на пять-шесть.

Заметили, что у лошадей, которые ели орляк, кишечник перестает работать. В тяжелых случаях животные погибают. Искали в орляке яды (фитотоксины) — не нашли. Не оказалось и опасных глюкозидов, алкалоидов и сапонинов. Ничего, что может разрушать здоровье четвероногих. Заметили, однако, что в крови больных лошадей совершенно нет витамина В₁. А в листьях орляка обнаружили фермент тиаминазу, которая разрушает витамин В_1. Без витамина животным грозит смерть. Лечение оказалось несложным. Инъекция В₁ — и обреченное четвероногое возвращается в строй.

Прошло 10 лет. Интерес к папоротнику не иссяк. В 1965 году журнал «Нэйчер» («Природа») объявил, что в орляке найдены канцерогенные вещества. Недаром в Японии особенно распространен рак желудка. Опыты на животных подтвердили предположение. Оставалось неясным, почему болеют раком не все японцы, которые едят орляк с малых лет. Может быть, их спасает то, что при варке содержание канцерогенов уменьшается вчетверо? Однако четвертая часть все-таки остается. Есть много фактов и в пользу орляка. Свиньи, например, с удовольствием пожирают крахмалистые корневища. Правда, из домашних животных, кажется, едят только они, но едят же, и ничего с ними не делается. Большие поклонники орляка — муравьи. У основания нижней пары листьев эти насекомые находят нектарники, из которых черпают сладкий сок, видимо, для них совершенно безвредный. Какая польза от этого орляку, неясно.

Еще большую выгоду извлекают из нашего знакомого мелкие грызуны. Под плотным пологом жестких листьев они находят неплохое убежище. Биологи из Калифорнийского университета С. Глайсман и К. Мюллер вначале решили, что грызуны приходят в орляковые чащи из-за еды. Такой вывод ученые сделали, потому что недосчитались в этих чащах многих растений, которые обитали по соседству, в дубовом лесу и на полянах, где орляка не было.

Чтобы доказать правильность своих расчетов, подобрали для сравнения остров без грызунов. Орляка здесь росло так же много. Увы, ожидания не оправдались. Трав, ради которых делали опыт, на острове не нашли. Значит, виновен сам орляк?

Проверили и эту сторону дела. Убрали из орляковых зарослей отжившие свой век листья-вайи. И травы, которые раньше избегали зарослей орляка, теперь начинали здесь селиться. Тогда поступили наоборот. Устлали вайями почву там, где орляк не растет. Травы зачахли и погибли. Оказалось, что сухая ветошь папоротниковых листьев выделяет целый набор токсинов. Правда, ветошь гибельна не для всех трав. Обычные луговые злаки, костер и овсяница, никак не реагируют на засилье орляка. А ясколка липкая даже умножает свои ряды.

К слову говоря, еще до войны английская «Садовая хроника» обмолвилась, что совсем неплохо применять орляк для защиты редких растений в садах. В те годы в Англии, пожалуй, писали об орляке больше, чем в любой другой стране. Сельские земли пустели. Жители перебирались в города. Заброшенные пастбища и луга занимал орляк. Предлагали разные меры против папоротника. Примкнула к общему хору и «Садовая хроника». Она рекомендовала срезать листья даже зимой и использовать их как подстилку и как корм, когда овес и ячмень так дороги.

Что касается подстилки, может быть, совет и дельный. А вот кормить папоротником — дело опасное. Научные работники зональной северо-западной сельскохозяйственной станции США попытались кормить скот зимой сухим орляковым листом. Загнали овец в помещения и каждый день проверяли вес. Овцы жевали сухой папоротник, и вроде бы это шло им на пользу. Вес прибывал. Это так обрадовало биологов, что они подготовили специальный бюллетень, решив передать свой опыт всем животноводам Запада.

К счастью, отпечатать в типографии к весне рукопись не удалось. А когда пригрело солнышко и животных выпустили из душного помещения на волю, они едва передвигали ногами. Ветеринар признал тяжелое заболевание крови. Вскоре овцы подохли.

Орляк можно найти на всех континентах, кроме Антарктиды. Не растет только в жарких пустынях и в полярных областях. Правда, благоденствует не на всякой земле. Чаще всего на рыхлой супеси, не очень плодородной. Ботаники пользуются орляком как надежным прибором, чтобы без лишних хлопот отличать тощие, бесплодные земли от тучных.

За агрессивность нашего знакомого часто считают вредным растением. Бывает, конечно, и так. Но чаще орляк спасает от гибели громадные площади лесов. В тридцатых годах в Саянах от нападения гусениц пихтовой пяденицы погибли пихтачи. Места безлюдные — верховья рек Кизира и Казыра — притоков Тубы, впадающей в Енисей. Лесоводы не могли туда вовремя проникнуть, чтобы засеять лесные кладбища пихтой. Да и техники в те годы нужной не было. Сама же пихта быстро не восстанавливается. И смыли бы почву с гор ливни, если бы не орляк. Корневища его быстро прошили почву, намертво закрепили ее на склонах.

Придет время, вырастет пихта, и под ее пологом, под ее тенью орляк потеснится и рассеется. Сохранится куртинками только по полянам, откуда при надобности снова устремится в гибнущий лес на защиту лесной почвы.

Собственно говоря, нечто подобное произошло и в Новой Зеландии с лесами каури. Когда их уничтожили, то первым скрепил почву папоротник-орляк. Если бы не он, быть бы почве смытой ливнями начисто.

В прежние годы корневище орляка использовали при стирке вместо мыла. О том, насколько широко практиковалась замена, свидетельствует поговорка ранних поселенцев из штата Джорджия. Предостерегая будущую невесту от поспешного вступления в брак, пугали: «Ну погоди, вот намылят тебе голову орляковым мылом!»

Висячие и подземные сады костенцов

Новую Зеландию можно с полным правом называть страной папоротников. Они заполонили ее горы и долины. Однако и там позиции папоротников пошатнулись. Не подумав, люди завезли на острова оленей. Не встретив хищников, те размножились до такой степени, что под их напором стали редеть леса. Олени обгладывали молодую поросль деревьев. Но особое внимание обратили на папоротник костенец луковиценосный.

Надо сказать, что этот абориген приспособлен к различным превратностям судьбы лучше своих островных собратьев. У него на верхней стороне триждыперистых листьев множество «луковичек» — выводковых почек. Они надежнее, чем споры. Созрев, почки падают на землю. Если она влажная, из них вырастают новые растения. Исключается самая ненадежная фаза в жизни растений — крохотный заросток. Однако, несмотря на обильную смену, наш знакомый начисто выедается копытной братией. Вопрос стоит ребром: либо олени, либо костенец. Третьего пути нет.

Если бы только олени! На острове Окленд другому виду костенца — блестящему — угрожают одичавшие свиньи. В 1807 году их завезли на остров, а к концу XIX века они вырвались на свободу и захватили его целиком. Правда, сейчас их поголовье вроде бы поуменьшилось, но и заросли костенца с их помощью поредели.

Соблюдая объективность, заметим, что от напора копытных страдают не все представители костенцов. Страдают те, что живут на земле. Но многие виды — эпифиты. В тропиках поселяются на стволах и ветвях крупных деревьев. Там они в полной безопасности от копытных. Правда, водное и пищевое снабжение похуже.

Так же как у бромелиевых — строителей воздушных болот — листья у этих папоротников цельные, собраны розеткой. С земли розетка выглядит птичьим гнездом, отчего и папоротники получили название «птичьих гнезд». В «гнездо» падает сверху всевозможный хлам — старые листья, кусочки коры, веточки, перья птиц. Хлам копится, перепревает, превращается в отличный перегной. Сюда же льется сверху дождевая вода, в которой растворены соли и кислоты, вымытые из кроны растения-хозяина. Почва становится такой плодородной, что в ней поселяются даже земляные черви. Они также улучшают почву. Таким даровым грунтом пользуется сам же костенец. Пускает туда свои корни.

Живет так припеваючи много лет. Но всему приходит конец. Подгнивает от чрезмерного увлажнения сук, приютивший «птичье гнездо», или рушится ствол растения-хозяина. Результат тот же.

В Америке наземные костенцы проявляют явное тяготение к деревьям черного ореха — родича нашего грецкого. Может быть, в этом не усмотрели бы ничего особенного, если бы не находились орехи у ботаников под особым наблюдением. Уже давно заметили, что под кронами орехов многие растения не уживаются. Причина? Яд юглон, который выделяет орех. С его помощью дерево как бы проводит прополку под собственным пологом.

Папоротникам каким-то образом удается уживаться под кронами ореха. Видимо, юглон для них неопасен. Не выдерживает только орляк. Зато костенец — один из самых выносливых. В особенности широкожилковый. Лесовод М. Брукс из университета штата Западная Вирджиния попытался выяснить это досконально. Он пересчитал все костенцы, которые росли под кронами 300 деревьев и за их пределами. Результат: под кронами их втрое больше!

Выносливость костенцов поистине поразительна. Живут не только под кронами густейших орехов. Могут годами расти в пещерах почти без света. В Хрустальной пещере в 4,8 километра от городка Куцтауна в штате Пенсильвания натуралист М. Браун обнаружил две куртинки папоротников. Одна из них принадлежит костенцу широкожилковому. Растет в 60 метрах от входа в пещеру на глубине в 35 метров от поверхности. Единственное освещение — лампочка в 75 ватт. Да и та включается, лишь когда есть поток туристов. Горит с февраля по май по 5 часов в день и с мая по сентябрь по 8 часов. Этого обитателям подземелья хватает, чтобы не погибнуть. Растут, конечно, на полуголодном световом пайке очень медленно.

М. Браун наблюдал за своими подшефными созданиями несколько лет. Потом ему пришло в голову подкормить их перегноем. Принес горсть хорошей садовой земли, подбросил питомцам. Те ожили, сразу прибавили в росте, выбросили по паре свежих листьев. Выходит, что не так свет необходим был, как почва, с которой в пещере, ясное дело, туговато. Натуралист не смог выяснить главное: как попали папоротники в подземелье. Поскольку никто их там не сажал, видимо, выросли из спор. Кто занес споры? Может быть, летучие мыши, которые живут в пещере? Или прибыли споры на одежде туристов?

Вообще пещеры играют в жизни костенцов, видимо, не последнюю роль. Хоть живется в них несладко, зато спокойно. В последнем можно убедиться из приключений новозеландского птеридолога (так именуются ученые-папоротниковеды) Г. Добби. В горах он встретил пастуха со стадом. Вид у того был такой, словно он продирался сквозь чащу колючих кустов. Нет, он не продирался. Просто провалился в подземелье, не заметив отверстия в почве. Ободрался, конечно, зато увидел там такие папоротники, каких нет на поверхности. Городские садовники все интересное давно собрали и увезли в свои цветники.

Услышав о папоротниках, Добби тотчас же нырнул в подземелье. Спускался, держась за выступы камней. Вайи — листья костенца вились широкими дугами и были больше похожи на стебли, чем на листья. Остовы их как железные прутья. На них симметрично сидят мелкие листочки. Каждый как крошечный веер. Видимо, подземелья — одно из последних убежищ, где папоротники спасаются от чрезмерного усердия поклонников красоты.

Другие костенцы отсиживаются на каменных стенах. Известный московский ботаник П. Маевский рассказывает, что раньше в Московской области он встречал на старых стенах костенец стенной. В последнее время о нем не слышно. То ли стены разрушили, то ли разошелся по коллекциям охотников за растениями. Когда люди еще не додумались отгораживаться стенами, костенец рос в расщелинах и трещинах известковых скал. Там и по сей день обитает. Даже если эти скалы омывают соленые океанские волны. Споры его летучи, и попасть на вершину скалы или на стену им не составляет труда.

В том, что споры костенцов вездесущи, можно убедиться из истории с перевернутыми бутылками. Произошла она в английском городе Колчестере в графстве Эссекс. Некий итальянец, хозяин городского ресторана, все дорожки и цветники в своем саду огородил бутылками, вкопав их на два дюйма горлышками вниз. Может быть, он хотел привлечь побольше публики или просто ему так понравилось. На эту затею ушло больше тысячи пустых бутылок, пузатых, как футбольный мяч.

Прошло сколько-то времени, и хозяин заметил, что в бутылках зазеленело. Папоротники! Почти в каждом сосуде красовался представитель этого почтенного племени. Малютки быстро подрастали: бутылки служили для всходов как бы маленькой теплицей. Вскоре растения заполонили все свободное место, так что вытащить из микрооранжерей бедные создания было невозможно, разве что разбить стекло.

Натуралист Ч. Бэнхам был крайне удивлен увиденным. Ведь папоротники выросли только в сосудах. Рядом на такой же почве не было и следов. Заинтригованный натуралист решил повторить опыт итальянца, втайне думая, что тут дело нечистое. Он вкопал у себя в саду такие же бутылки под липой и каштаном, убедившись предварительно, что никто и никогда на этом месте папоротников не разводил.

Прошел месяц, другой, полгода, год. Бэнхам начал терять терпение, когда — о радость! — в бутылке появился костенец! Но откуда? Ведь липы здесь росли 20 лет, а раньше расстилалось картофельное поле!

Натуралист находит только одно объяснение: споры занесены из дальних мест ветрами. Чтобы проверить предположение, он решает воспользоваться каменной стеной сада. Она располагается как раз наперерез ветрам. Если споры прилетают с ветрами, то больше всего осаждаются на земле возле ограды, которая служит как бы плотиной.

Бэнхам берет пробы почвы рядом с оградой, подальше и еще подальше. Разбалтывает с водой. Осаждает тяжелый грунт. Споры костенцов, как легкая пена, всплывают. Чем дальше от стены, тем меньше спор. Значит, они прилетели издалека!

Заманчиво измерить расстояние, которое могут преодолеть костенцовые споры. И хоть пока его определить не удалось, некоторые ученые высказывают далеко идущие предположения. Ну как не помечтать, если костенец широкожилковый встречается на юго-востоке США и в противоположной точке земного шара — Южной Африке. Не иначе, как совершил перелет из Африки в Америку или наоборот. Костенец малый растет в Аризоне и в Гималаях. Может быть, он тоже совершил перелет? Правда, другие возражают, считая современные заросли костенцов остатками прежних широких владений, обнимавших чуть ли не весь земной шар. Проверить ту и другую версии, к сожалению, пока не удалось.

В мире около 700 видов костенцов. Род разнокалиберный. Самые крупные листья, кажется, у костенца гнездового. Длиною метров до двух, шириной до полуметра. Цельные. Жесткие. Воды в своей воздушной грядке накапливают столько, что использовать не могут. Излишки струятся по стволу дерева-хозяина вниз, где их перехватывают другие сожители. Костенец Манна образует листья разного сорта. Одни обычные, перистые. Другие куцые. Их назначение — давать молодняк. Без спор. Бесполым путем. Маленькие папоротнички вырастают прямо на листьях. Таков же и другой костенец — живородящий.

Со скал — в старые колодцы

Английские писатели, рисуя пейзаж своих островов, любят упоминать как бы невзначай о листовике обыкновенном. Этот папоротник в Англии обычен и вездесущ. Натиск цивилизации его словно не коснулся. Напротив, он ускользает из своих привычных мест обитания — с влажных, тенистых скал — и переселяется поближе к человеку. Его цельные ярко-зеленые листья победно реют то тут, то там. Они похожи на листья обычного огородного хрена. Англичане называют его «олений язык», хотя сходство очень отдаленное. Разве что по форме. По размеру же папоротник гораздо крупнее. Длиной более полуметра, шириной в ладонь.

Как и у костенцов, споры листовика летят далеко. Этот баловень судьбы появляется в самых неожиданных местах. Возле города Колчестера листовик захватил карниз каменного виадука над железной дорогой. Дым паровозов растению нипочем. По всей длине виадука колышутся хреноподобные листья, как зеленые праздничные флаги.

В Америке листовик редок. В городе Сиракузы под Нью-Йорком собрались на митинг члены ассоциации развития наук. Местный ботаник обещал показать нечто экзотическое. Он привел собравшихся на полянку, где рос «олений язык». Ученые пришли в восторг. Им никогда не приходилось видеть такую редкость. Однако присутствовавший здесь же английский ботаник пожал плечами: «Подумаешь, невидаль, да у нас он в каждом дворе!»

Не повезло с листовиком и американским писателям. Один из них по примеру английских коллег попытался включить «олений язык» в описание ландшафта. Поселил его возле дупла на стволе дерева, склонившегося над водой. Немедленно в папоротниковом журнале появилось опровержение. Возмутился английский подписчик Э. Эллиот: «Олений язык» на дереве? Немыслимо! У нас в Девоне этого добра хватает. И деревья подходящие есть. Но чтобы рос на стволе? Неправдоподобно! Многоножка — та растет. И в дуплах селится».

Реакция редактора журнала на это письмо оказалась совершенно неожиданной. Он обратился к подписчикам с призывом рассаживать этот папоротник на стенках старых, заброшенных колодцев. Условия жизни там будут напоминать тенистые скалы: влажный воздух, постоянная температура… В том, что папоротник будет расти в колодцах, редактор был уверен на все сто процентов. Ведь в Англии «олений язык» находили именно в таких местах и даже писали об этом. Тут он процитировал отрывок из романа Т. Харди. И хоть опыт подсказывал, что ссылка на романистов весьма ненадежна, любители папоротников приняли вызов редактора и ринулись на обследование колодцев.

Я не знаю, всем ли так повезло, как С. Мазону, только этот натуралист вскоре обнаружил на дальней ферме в Мэриленде в колодце «олений язык». И сажать не надо. Сам вырос! Грубая каменная кладка из неотесанных плит известняка оказалась для растения отличным домом. Невдалеке плескалась вода. А сруб несколько затенял и в то же время не мешал свету проникать в глубину.

Мазон попытался уточнить название по определителю. Увы, найденыш немного отличался от американской формы листовика. Зато он в точности соответствовал признакам обычной европейской формы. Как он попал в колодец? Несомненно, из чьего-то сада. Однако поблизости «олений язык» нигде не рос. Самым близким его местопребыванием оказался Вашингтон… Именно там и нашли его. Рос в открытом грунте. Сомнений не оставалось: споры листовика преодолели расстояние в 72 километра, отделявших ферму от столицы.

Решив эту проблему, Мазон попытался выяснить, как давно в колодце залетный житель. Пришлось разыскивать прежних владельцев фермы. Точно, конечно, никто не засекал время, когда появился листовик в колодце, но это случилось лет 7—10 назад.

Все остальные растения, поселившиеся рядом на колодезной стене, явно уступают листовику. Он первый среди зеленой братии. Значит, если под натиском цивилизации «олений язык» исчезнет со скал, то хоть в колодцах уцелеет!

Щитовники

Еще в юности датчанин К. Христенсен твердо решил изучать ботанику, но она так обширна. Какую ветвь избрать?

В тихий зимний день юноша брел по буковому лесу. Снег уже укрыл землю. Только ажурные листья папоротника еще зеленели на его сметанной белизне. Их переплет мог бы послужить моделью для художников, выдумывающих орнаменты. Дома Кристенсен долго возился, определяя вид папоротника. Наконец узнал: перед ним щитовник игольчатый. Его нежный триждыперистый лист юноша запомнил на всю жизнь. Этот лист решил его судьбу. Он стал птеридологом.

В наши дни кружевные листья щитовников продолжают волновать не меньше, чем в старину. В 1952 году объявили конкурс красоты для папоротников Северной Америки. Победителем стал щитовник окаймленный. Четвертое место досталось щитовнику Гольди. Десятое— щитовнику красносорусовому. Из 12 призовых мест щитовники взяли пять!

Миллионы листьев щитовника каждый год собирают для оформления банкетов, торжественных собраний и просто для букетов. Возникла целая индустрия заготовки зеленых украшений. Сборщики бродят толпами, оголяя склоны гор. Прославились два мальчугана. С помощью своих друзей они собрали за сезон по 15 тысяч листьев. Правда, одна фирма в штате Массачусетс заверила, что ее сборщики работают на тех же местах 25 лет и заросли не редеют. Но кто проверит? Даже если нет заметного урона от сбора листьев, то уж наверняка есть от выкапывания. Еще в 1913 году браконьеры совершенно истребили заросли щитовника Гольди в части штата Вермонт.

Могучий щитовник Гольди с полутораметровыми листьями сохранился в горах в штате Кентукки. И не потому, что там меньше браконьеров, а по той причине, что они боятся ходить в горы: слишком много ядовитых змей! На равнинах Кентукки щитовник исчез и без помощи браконьеров: вырубили леса, снизилась влажность, уменьшилась тень…

Красота, конечно, не единственное, что влечет к щитовнику. Его листья служат пищей для некоторых лесных жителей. Особенно любит их лось. Зоологи даже попытались выяснить, какова роль щитовника в диете сохатого. Сделали расчеты бюджета времени лося. С секундомером в руках зоолог Г. Беловский наблюдал, как движется многопудовая туша по морю еды. На ходу срывает листья деревьев, двигаясь со скоростью 2,5 метра в минуту. Водные растения вылавливает с тою же быстротой. А вот в зарослях папоротника, нежнейшего щитовника, который сорвать, казалось бы, легче всего, перемещается в два с половиной раза медленнее. Видимо, очень необходим лосю щитовник. Баланс времени у четвероногого очень напряженный — приходится тратить на еду почти половину дня. Когда же отдыхать и пережевывать жвачку?

Прореживая заросли щитовников, сохатый, сам того не ведая, приносит изрядную пользу для леса. В густом пологе папоротников душно и жарко. Под сплошным кружевом листвы особенно плохо растут в Саянах молодые кедры. Там они очень слабо испаряют влагу. Значит, и растут туго. Это установили недавно лесоводы из Академии наук. Всего в лесу должно быть в меру. Щитовников тоже.

Впрочем, отнюдь не все представители этого славного рода столь могучи и пышны, как игольчатый. Есть и совсем мелкие. Больше других известен щитовник душистый. Дваждыперистые листья его собраны густыми дерновинками, точно связаны крепким жгутом. В начале века много спорили: оправдывает ли этот папоротник свое название? Пахнет или не пахнет? Одни утверждали, что запах еле слышен. Другие возражали: аромат просто невыносимо резкий. Нашелся восторженный поклонник щитовника, который взялся выяснить это досконально. Карабкался по скалам, рискуя свалиться в пропасть, и нюхал, нюхал, нюхал… Прихватывал и с собой. Предлагал оценить силу запаха знакомым дамам. Те ахали и в один голос твердили, что лучше запаха не найти. А он потом не мог отстирать носовой платок, в который паковал щитовник, слезая со скалы, — запах сохранялся неделями, не теряя силы.

В итоге написал письмо в журнал. Нечего и спорить было: спорщики оценивали силу запаха в разное время года. Не забыл упомянуть и об истории с носовым платком. Закончил послание неожиданным предложением: «Хотите, пришлю экземплярчик? Его хватит, чтобы пропах весь тираж журнала!» Неизвестно, принял ли редактор предложение. Но письмо опубликовал. Оно принесло свою пользу. Запахами папоротников заинтересовались. Выяснилось, что душист не один щитовник.

В южных морях островитяне прибавляют в кокосовое масло листья многоножки фиматодес. Кладут и в одежду. Говорят, аромат не выдыхается и через 30 лет. Другой вид многоножки — пузырчатую маори — аборигены Новой Зеландии используют в кулинарии. А в Индии листья многоножки прямо раскладывают в комнатах. И тогда в них пахнет свежим сеном.

Корреспондент лондонской «Дейли ньюс» заинтересовался, чем вызывается запах. Заметил на листьях снизу рыжие пятнышки — сорусы — скопления спор. После этого в газете появилось сообщение: запах вызывают споры! Они высыпаются из сорусов и золотистым туманом плавают в воздухе индийских комнат.

«Споры пахнут? — возмутился папоротниковый журнал «Америкен Фён». — Вранье! Молодые листья душистых папоротников так же ароматичны, как и зрелые, а на них никаких спор еще нет». Заодно журнал высмеял всех ведущих журналистов лондонских газет. Берутся писать об индийских растениях, а не знают своих. И, решив просветить корреспондентов, опубликовал перечень душистых папоротников.

Первым в списке значится нефродиум горный. Пахнет лимоном. Другой — нефродиум раскрытый — источает аромат спелых яблок. Да не простой, а сильнее, чем у настоящих яблок. Не обошли и щитовник душистый. Он записан как источник запаха… грузинской розы. Самый оригинальный — нефродиум душистый. Этот пахнет горчицей. И на вкус такой же острый. В конце статьи поместили примечание: возможно, что и еще есть душистые папоротники, но мы и сами того не знаем…

Диксонии, циатеи и другие гигантские пигмеи

Мест, где живут древовидные папоротники, путешественники всегда побаивались. Один из них, пробираясь в горах Камеруна с бригадой носильщиков, писал: «Самое скверное было то, что я потерял ориентировку и не мог видеть хотя бы даже на 20 метров вперед. Самой страшной оказалась работа на ровных местах, где чаща особенно непроницаема. Сегодняшний день выпал тяжелее вчерашнего. Я прорубался в том же лесу, презирая смерть…»

Можно понять чувства путешественников. Лес не только густой и темный. Он и сырой, туманный. Отовсюду капает. В иной обстановке древовидным папоротникам не прожить. Их дальние родственники из каменноугольного периода жили в банно-влажном климате. Сейчас папоротникам приходится выбирать места повлажнее и пользоваться различными приспособлениями для улавливания воды: их листья и стволы покрыты всевозможными волосками и чешуйками.

Угольно-черные стволы древовидных папоротников одеты массой тонких, как бечевки, воздушных корней. Чехлы из корней так толсты, что сам стволик под ними кажется совсем тонюсеньким. Вверху ажурная, словно воздушная, крона. Листья в ней собраны в пучок, как у пальм или саговников. Только листья папоротников рассечены много сложнее. Они трижды-, четыреждыперистые. Ярко-зеленые, на блестящих черных черешках.

Самый крупный — черное дерево — циатея сердцевинная. Гигант в своем племени. Ростом метров 15. Диксонии обычно вырастают метра на три или четыре…

При всей своей легкости и воздушности циатеи и диксонии оказываются вполне земными созданиями. Имеют хорошо отработанную защиту от возможных бед, а также и возможности для захвата освободившегося кусочка земли.

По этому поводу новозеландский знаток папоротников Г. Добби рассказал случай из собственной практики. Еще молодым и неопытным он попал в уцелевший от рубок кусок девственного леса возле местечка Утмали в Родезии. Проводник предупредил: соблюдайте осторожность при встрече с папоротниками. Они имеют шипы. Добби принял это за шутку, рассмеялся и вскоре забыл о предупреждении.

Дальше происходит следующее. Взбираясь по крутому склону, Добби скользит на мокрой глинистой почве. Теряя равновесие, хватается за первую подвернувшуюся опору. Резкая боль пронизывает руку. Добби вопит от неожиданности и оборачивается к спутнику, ища сочувствия. Тот едва сдерживает улыбку: «А что я говорил?» И указывает вверх. Добби поднимает голову и видит на высоте пяти метров ажурную крону прекрасной циатеи. А та опора, за которую он так неосмотрительно ухватился, оказывается циатеевым стволом. Шипы на нем сидят так густо, что не остается свободного места. Они поднимаются до самой кроны и разбегаются дальше по черешкам листьев.

Добби всегда поражало равнодушие, с которым относились к древовидным папоротникам первые новозеландские поселенцы. Они просто не замечали неземной красоты и грациозности папоротников. Если же те оказывались на пути, старались быстрее от них избавиться. Конечно, новоселов можно понять: обживали новый край. Не до сентиментальности. Но порою люди сами были повинны в том, что древовидные создания становились на их пути.

Человек принес с собой пожары. На пожарищах особенно бурно разрастаются диксонии. У них от ствола отходят горизонтальные побеги, дающие новые стволы, между которыми старый, родительский, не всегда легко найти. На вырубках диксонии выстраиваются густыми шеренгами, как колонны демонстрантов.

Тасманийский ботаник Д. Джильберт попытался выяснить, сколько пожаров способны выдержать диксонии. Они отлично чувствуют себя в лесу, если пожары редки, скажем, один пожар за 350 лет. Если чаще, один раз в 200–300 лет, то место хвойных в лесах занимает эвкалипт и диксонии разрастаются еще гуще. Когда огонь начинает пробегать по лесам через 20–30 лет, то диксонии не найти. Остаются одни эвкалипты, да и то не все виды.

Зато папоротники берут реванш в посадках экзотических сосен. С давних пор в Австралии и Новой Зеландии выращивают сосну лучистую. В Австралии она очень успешно конкурирует с эвкалиптами. Она расселяет свой молодняк в эвкалиптовых лесах и грозит потеснить австралийского аборигена. В Новой Зеландии в той же роли выступает не сосна, а циатея.

В 1925 году выгорел большой участок ногоплодникового леса. На пожарище посадили сосну замечательную. Лет 25 сосна росла спокойно. Но, как это всегда бывает, с возрастом чаща посадок становилась все реже. Через 25 лет поредели и сосновые чащи. Деревьев стало втрое меньше. Тут-то и стали замечать, что под пологом сосен поселилась масса циатей. Сосновые посадки штурмовали сразу три вида: черное дерево, циатея Куннингама и самая изящная из них — циатея серебристая с блестящей белой изнанкой листвы.

К 30 годам число сосен снова уменьшилось почти вдвое. А легион циатей соответственно возрос. Неизвестно, чем бы кончилось соревнование, если бы не вмешался преподаватель университета Виктории в Веллингтоне Д. Мак-Квин. Он проредил сосновые посадки, а подлесок вообще вырубил начисто. В том числе и циатеи. Прошло 6 лет. Кустарники снова наводнили сосновые посадки. Только ажурных крон циатей уже не видно между ними. Может быть, им нужно 25 лет, чтобы собраться с силами?

Отношение к древовидным папоротникам резко изменилось, когда возникла мода сажать их дома под окнами, как березы или кусты шиповника. Даже в глухих местечках Новой Зеландии я видел такие деревца, которым позволено жить в соседстве с человеком на зеленом бархате газона. Но за это папоротниковое племя заплатило дорогую цену. Новозеландские сельские дамы стали выкапывать в лесу молодняк и сбывать его горожанам. Возник оживленный натуральный обмен: я тебе — циатею, ты мне — рубашку, я тебе — диксонию, ты мне — блузку. Потом стали вывозить в другие страны. Добрались и до Лондона. Там уже диксонии и циатеи шли по цене от 5 до 47 фунтов стерлингов за штуку. Молодняка в лесах соответственно поубавилось.

Многоножки

Недавно биологи подобрали в тропическом лесу Коста-Рики громадный сук, свалившийся с дерева. На нем рос папоротник, непохожий на все то, что приходилось видеть до сих пор. Прямые, как палки, листья торчали из переплета шиповатых стеблей. На этих же стеблях сидели круглые, похожие на картофельные, клубни, только такие же шиповатые, как и сами стебли. Картофельный папоротник — соляноптерис Брунея! Находка столь же редкая, сколь и загадочная.

Назначение клубней у соляноптериса до сих пор не выяснено. Сначала думали, что они нужны для привлечения муравьев. Внутри клубней — ароматная сладкая мякоть, как и у многих членов семейства многоножковых. Муравьи из рода ацтека выедают внутренность клубней, пока те не опустеют. Тогда ацтеки покидают обработанный куст и перебираются на новый. Их место занимают личинки других насекомых. Они используют отходы муравьиной семьи.

Изучение соляноптериса затянулось из-за многих причин. И главная — ярость муравьев ацтека. Все, кому пришлось иметь с ними дело, с содроганием вспоминают минуты встречи.

Вообразите. Биолог взбирается с риском для жизни на ствол дерева, чтобы добраться до картофельного папоротника. Ствола почти не видно. Он весь облеплен мхами и другими поселенцами, скользкий и мокрый. Наконец исследователь у цели. Он хочет сорвать гроздь клубней, но ацтеки молниеносно обрушивают на него силу своих челюстей. Тут уж не до наблюдений. Несчастный едва живой спускается вниз, уже не помышляя о науке.

Именно поэтому биологи в Коста-Рике были несказанно рады, найдя на земле обрушившийся сук с прекрасной колонией соляноптериса. Однако ветку-то подобрали, но как определить, где у нее верх и где низ? От этого зависят выводы. Дело в том, что в клубнях соляноптериса есть отверстия, через которые муравьи ацтека курсируют туда и обратно. Если отверстия в клубнях снизу, значит, клубень предназначен для муравьев. Если же отверстие сверху, то возможно, что оно вовсе и не для ацтеков, а для сбора воды.

Биологи так и не смогли сориентировать сук по отношению к земле. Решили приехать на следующий год и поискать картофельный папоротник на дереве. Но сколько ни искали, так и не нашли, хотя пурпурные клубни соляноптериса хорошо заметны на фоне зелени. Все дерево бывает сплошь увешано клубнями. Замечательно, что соляноптерис всегда находят на деревьях бобовых или лавровых. Их цветки обильно выделяют нектар, и ацтекам такие деревья больше нравятся. Но никто и никогда не находил картофельный папоротник на деревьях цекропии, в ветвях которой живут муравьи.

Соблюдая точность, приходится признать, что душистые и сладкие клубни папоротника муравьи заселяют не всегда. Иногда их там не находят. Говорят, что без своих квартирантов соляноптерис становится уязвимым ко всяким бедам и напастям, хотя доказано, что от соседних растений ацтеки папоротник не защищают. Итак, неясного еще много. Так ли необходимы муравьи для соляноптериса, твердо не установлено. Зато он для них находка. Где еще найдешь такое обилие глюкозы и фруктозы?

У нас растут 6 близких видов из рода многоножка. У них нет пурпурных клубней, но толстое корневище не менее сладко. Жесткие зимующие листья похожи на двусторонние зеленые гребни с крупными зубцами. В Средней Европе многоножка обыкновенная, сохраняя приверженность рода карабкаться по стволам деревьев, пучками расселяется по коре дубов. В Сибири «сладкий папоротник» — многоножка обыкновенная — чаще выбирает каменистые россыпи и неприступные скалы.

И в тропиках многие многоножки ютятся на скалах. Там светлее и не так сыро, как в лесу. И нет ужасной лесной тесноты. Конечно, во время сухого сезона скальным многоножкам недостает воды, однако они приспособились. Многоножка толстолистная запасает воду в листьях. Они у нее толстые, мясистые. Высотой сантиметров 20. Вода нужна для дозревания спор во, время сухого сезона. Бывает в засуху, что листья совершенно потеряют запас влаги, пожелтеют около жилок, а споры зреют как ни в чем не бывало. У другой многоножки — чешуйчатой — нет большого хранилища воды. Зато ее листья покрыты белыми чешуйками. Они отражают лишнюю энергию солнечных лучей. Если эта мера оказывается недостаточной, срабатывает другой механизм; листья свертываются клубками. Но стоит брызнуть случайному дождичку, как они разворачиваются вновь.

С приходом человека ряды многоножек несказанно умножились. И хотя сам человек и не помышлял об улучшении квартирных условий для своих зеленых собратьев, все же он принес им немалую пользу. Вся пертурбация произошла из-за заборов. В Эквадоре нет ни деревянных, ни проволочных заборов. Не то, чтобы эквадорцы были против них. Просто дерево и металл не выдерживают превратностей местного климата. Проволочные мигом ржавеют и рассыпаются. Деревянные съедаются грибами и термитами. Да и нужную древесину не всегда найдешь. Выход один — строить ограду из земли. Так и поступают. Сооружают земляной забор два метра высотой, полметра толщиной.

Чуть только сооружение закончено, на нем начинают появляться многоножки. Вскоре они заселяют гребень забора полностью. Причина ясна: условия жизни на гребне забора несколько напоминают условия жизни на голой скале. Вода скатывается быстро, не задерживаясь. Гребень забора как бы очажок пустыни в царстве дождей и сырости. В микропустыне земляного забора трудно, зато безопасно. Редкие конкуренты осмеливаются там появляться. А чтобы не погибнуть от иссушения во время сухого периода, многоножки используют еще одно дополнительное приспособление. Листья их, словно повинуясь единой команде, повернуты, как стрелки компаса, с севера на юг, ребром к солнцу. Как у эвкалиптов.

Многоножки заполнили и городские парки. Селятся там на деревьях после того, как садовники уберут с них бромелиевых — строителей воздушных болот. Те собирают массу воды и поливают ею сверху растения, поселившиеся ниже. Когда неприятные соседи убраны, на деревьях появляются микроочажки пустыни, столь нужные нашим папоротникам.

В почтенном многоножковом семействе есть еще род нефролепис. Листья у растений этого рода в общем примерно такие же, как у многоножки, похожи на зеленый двусторонний гребень. Зато способ размножения иной. Корневища дают усы, как у земляники. И, подобно нашей садовой ягоде, нефролепис может давать каждый год сотню новых растеньиц. Кроме того, у нефролеписа сердцевиднолистного еще и клубни образуются, как у картофеля. Мелкие, правда, — сантиметра два с небольшим, но их у старых особей до сотни. Клубни выполняют роль кладовой. Там хранится сахар, протеин, немного жира. Когда связь с материнским растением прервана, клубень немедленно прорастает и дает новое. Бывает, прорастает с обоих концов. Тогда образуются два новых растения. Стоит ли удивляться, что нефролеписы способны очень быстро заселять новые участки. Нефролепис возвышенный идет в первых рядах высших растений, наступающих на действующие вулканы. Закрепляется там на склонах уже через полгода после извержения и даже раньше. Уходит тогда, когда на склоне утвердится лес и укроет папоротник. Затенения не переносит.

Влаголюбы в пустыне

Папоротники в пустыне. Возможно ли? Влаголюбивое племя, сохранившее жадность к воде с древних эпох. И все-таки есть среди них и такие, что могут расти в пустыне. По крайней мере, ботаник Ф. Пембер из Нью-Йорка на это рассчитывал, когда отправился искать их в пустыню Колорадо в Калифорнии. Местечко, прямо сказать, жутковатое. Температура 65,6 градуса Цельсия. Дождей почти нет. Вдесятеро меньше, чем в Москве.

В самом центре Колорадо он папоротников не нашел, но на окраинах ему повезло. Хотя и там пекло и сушь, но по сухим каньонам временных речек растут пальмы вашингтонии. На северных склонах скал он нашел золотистый папоротник гимноптерис треугольный. Не веря своим глазам, дрожащими руками Пембер стал укладывать редкую находку в гербарный пресс. От малейшего нажима листья переламывались, крошились, и их приходилось выбрасывать. А ведь в гербарном прессе растения должны быть стянуты крепко.

Ученый стал искать новые образцы и в соседнем каньоне наткнулся на другой папоротник — хейлант, краекучник. Этот не ломался. Мелкие листочки его едва достигали 10 сантиметров, зато оказались крепкими, жесткими. Росли маленькими пучками, как веники. Так им легче противостоять засухе. Хейлант обещал хорошо доехать до места назначения. Боясь, что и он сломается, ботаник укладывал растение со всеми предосторожностями. Если бы он знал, чего будет стоить ему эта предосторожность!

Вернувшись домой, Пембер распаковал багаж и хотел было взглянуть на восхитительный краекучник. Не тут-то было. Страницы газеты, в которой лежало сокровище, слиплись, точно их смазали гуммиарабиком. Пембер хотел было приложить силу, но вовремя одумался. Рвани он в сердцах газету, и хейлант разорвался бы надвое. И повис, исковерканный, на обеих сторонах газеты. Ученый сдержался и не рванул. Зато потратил целый день, миллиметр за миллиметром расклеивая ветхие газетные страницы, точно вскрывал заклеенный раньше времени конверт. Все остальные образцы хейланта оказались точно так же замурованными между газетными страницами. Листья-вайи этого краекучника выделяют клейкое вещество. Оно копится в железках в изобилии. Недаром этот вид называют хейлантом липким. В природе досадное свойство папоротника приносит ему пользу, защищая от излишнего испарения.

Из 130 видов хейланта многие очень красивы. На изнанке их перистых листьев и на черешках золотистый или серебристый налет — продукт работы секреторных волосков. Это защита от испарения. Даже наш сибирский хейлант серебристый, который растет на Байкале по влажным пересыхающим скалам, имеет предохранительное покрытие из белого воска. Листья у него кожистые, зеленые сверху и серебристые снизу. Даже сорусы со спорами, которые цепочками сидят возле края листа, застрахованы от возможных бед: прикрыты подогнутой внутрь листа коричневой пленкой.

Самым ответственным моментом в жизни хейлантов, как и других папоротников, является стадия заростка. Это крошечное создание толщиною всего в один-два слоя клеток совершенно беззащитно против высыхания. В засуху заростки лишаются почти всей воды. И часть пластинки отмирает. Для растения это оборачивается выгодой. Когда польет дождь, уцелевшие части заростка начинают расти самостоятельно и вместо одного растения образуется несколько. Взрослые хейланты в засуху теряют массу воды, и тогда их трудно заметить, они становятся невзрачными, как засохший букет. Так могут прозябать недели и месяцы, не теряя способности к жизни.

Ягненок баромец

Легенда о растении-ягненке давно будоражила мир. Приходили вести, что встречается такое существо в странах Востока. Есть глаза, голова, ноги. Мягкая, пушистая шерстка. Пупком прикреплен к стеблю. Века сменялись веками, а легенда не умирала, словно имела под собой твердую фактическую основу. Как только началось книгопечатание, про ягненка написали в книгах. В XIII веке этот факт уже вовсю комментировали. В 1605 году К. Дюре в книге о растениях упомянул о ягненке как о самом выдающемся творении природы. Вскоре легендарным созданием заинтересовались и ученые. В глаза никто растение не видел, а споров было много. В них принимали участие даже математики. Потом стали искать. Доктор Н. Кэмпфер из датской Восточноазиатской компании проехал всю Персию, но, кроме обычных овец, ничего не обнаружил. Правда, его заинтересовали шкурки каракуля. Тут же выяснил, что получают их от новорожденных ягнят. Попытался использовать этот факт для объяснения легенды, но успеха не имел.

По-серьезному взялись за проблему растения-ягненка в XIX веке. Лондонское королевское общество командировало на поиски ботаника Г. Слоуна. Он съездил и… положил перед членами общества желанное существо. Именно то, что искали сотни лет. У него было четыре ноги, небольшие рожки, глаза и рот. И густой, темно-желтый войлок волосков. Кроме чисто внешнего сходства, доставленный в Лондон «ягненок», конечно, ничего общего с настоящими животными не имел. Это короткий и толстый, размером с небольшую кошку стебель папоротника циботиума.

Растет возмутитель спокойствия в Южной Азии. И хоть стебель невелик, зато листья в пять метров длиной. За сходство стебля с ягненком этот вид циботиума называется «баромец» (барашек). В тропической Азии есть и другие виды циботиума. Стебли гак же волосисты. Местные жители сдирают волоски и набивают ими подушки. Казалось бы, что проблема растения-ягненка решена и легенда разгадана. Прошло немного времени, и другой англичанин, Г. Ли, предложил новую версию. Он собрал уйму сведений: географических, ботанических и даже чисто литературных, и взялся доказывать, что растительный ягненок не папоротниковый стебель, а коробочка хлопчатника. Он написал даже книжку «Растительный ягненок Востока — забавная небылица о хлопчатнике». Однако коробочку хлопка даже при сильной игре воображения трудно себе представить в виде барашка. И цвет не тот. И формы не те. Разве что волоски…

Стебель циботиума, напротив, напоминает ягненка не меньше, чем корень женьшеня — фигурку человека. Черешки листьев, торчащие из тела стебля, выглядят ногами. На голове — рожки. Кое-где в Южной Азии крестьяне и теперь продают циботиум как редкий сувенир заезжим туристам. Глаза обычно делают из семян дюранты ползучей, что из семейства вербеновых. Рот прорезают просто ножом. Особенно бойко идет торговля баромцом на Тайване. Рядами сидят продавцы по дороге к храму возле столицы острова Тайбэя, куда направляется основной поток туристов. У каждого дюжина желтых, волосатых созданий на тонких, коротеньких ножках. Редкий откажется купить легендарное существо. Надолго ли хватит папоротника при столь массовой распродаже?

Пока квакают лягушки

По широким долинам Приморья, где сохранились последние ясеневые леса, уцелела и осмунда коричная — ближайший родич древовидных папоротников с Новой Гвинеи и островов Фиджи. Каждую весну, как древние свитки, разворачиваются резные, перистые листья. Они вытягиваются в высоту на метр, а то и на два. Осенью становятся оранжевыми и полощутся тогда, как языки пламени лесных костров. Под землей, наступая на соседние травы, движется год за годом толстое корневище. Расползается центробежно, как ведьмины кольца у грибов. Каждый год увеличивает свою территорию на один сантиметр. Метр за сто лет. Три метра — за триста.

Никто пока не считает коричную осмунду редкостью. Однако ее сестру — осмунду королевскую — в Европе давно уже извели. Повинны в этом, к стыду сказать, любители растений. Они выкапывают корневища осмунды, чтобы выращивать на них в оранжереях орхидеи. Как будто нельзя найти замену! Ведь осмунда растет так медленно! А споры ее ненадежны. Хоть у осмунды коричной их созревает немало — полтора миллиарда на одном растении, — зато жизненный путь короток. Через 10 дней прорастает только треть…

В начале века предполагали, что урон осмундовому племени наносит мотылек из рода папаипема — крупная бабочка с размахом крыльев в пять сантиметров. Виды этого мотылька связаны с растениями из семейства сложноцветных. Личинки ими питаются. Долгое время не могли отыскать хозяина одного вида — папаипемы специальнейшей. Никому и в голову не приходило заподозрить осмунду (считалось, что папоротники насекомых не привлекают!). И все же хозяином оказалась осмунда коричная.

Громоздкая розовая гусеница по размерам не уступает самому мотыльку. Она вбуравливается в корневище осмунды и там проводит все лето, с весны до осени. Когда такая туша проедает себе дорогу, хорошего ждать нечего. Однако вред не так велик. Засыхает один-два листа, отмирает кусок корневища — вот и весь урон. К тому же живет гусеница только в старых корневищах. Молодые не трогает. Зато польза от нее растительному миру огромная. Она убежище для всевозможных паразитов, которые уничтожают вредных насекомых.

Осмунды — коренные жители открытых болот, даже чуть засоленных. У нас коричная осмунда обитает в сырых ясеневниках Приморья. Там во время половодий вода застаивается по нескольку дней. Для осмунды это как раз и нужно. За последнее время в Америке все реже встречают молодое поколение папоротника. Все больше старые, древние, равные по возрасту с деревьями. Причина? Осушение. Нежный проросток засыхает…

На Кавказе осмунда королевская отлично росла на болотах возле города Кобулети. Когда стали осушать, позиции осмунды поколебались. Она может жить лишь там, где квакают лягушки. Пришлось взять растение под охрану и занести в Красную книгу. Ведь осмунда не только красива. Она не только осколок древнего мира. В последние годы растение нашло неожиданное применение. В 1976 году печать сообщила, что осмунду королевскую пытаются использовать для определения в речной воде мутагенных веществ, опасных для всего живого. В штате Массачусетс сравнили процент неполноценных растений осмунды, растущей на суше и в воде, загрязненной мутагенами. На берегу 99 процентов растений оказались нормальными. Рядом, в воде, — только половина!

Всего в роде осмунда 12 видов. В Старом и Новом Свете. От Аргентины до Канады и от Скандинавии до Южной Африки. Кроме того, в семействе осмундовых есть еще два рода — тодея и лептоптерис. Оба древовидные, хотя и невысокие, метров до двух высотою. Иной раз и у нашей королевской осмунды можно различить небольшой стволик, возвышающийся над землей. Он одет остатками листовых черешков и черными воздушными корнями, как у тропических древовидных собратьев. Стволик не всегда хорошо виден, потому что между воздушными корнями набивается земля и возникает холмик, внутри которого таится ствол.

Азолла и сальвиния

Веками растили рис вьетнамские крестьяне. И чем дальше, тем меньше становились урожаи. Земля тощала. Тогда попытались собирать два урожая в год. От такой меры оскудение почвы пошло еще быстрее. Был, правда, один выход: посеять зеленое удобрение, а потом запахать его в почву. Только при зеленом удобрении два урожая не получишь. А один даже с удобренного поля давал меньше, чем два без удобрения. Возникал порочный круг. Тупик, из которого не было выхода.

И тут случилось то, что впоследствии называли чудом. Неизвестная дотоле крестьянка Ба Хен получила на своем поле невиданный урожай. Жила она в деревушке Ла-Вань, в 80 километрах от Ханоя. Растила рис, как и все. Только после посадки бросала в воду азоллу — папоротничек мелкий, как ряска. Он разрастался с завидной быстротой. Каждые 5 дней удваивал площадь и вскоре застилал все поле зеленым одеялом… Казалось, он задушит слабые ростки риса, выживет их с поля. Однако к концу марта, когда в Северном Вьетнаме наступает жара и рис начинает набирать силу, азолла стала вянуть, хиреть. После этого она опустилась на дно и очистила территорию для риса. Сгнив, превратилась в удобрение. Зато рис вырос теперь гораздо выше и выглядел здоровым, как никогда.

Сельские феодалы живо смекнули, что обещает им водный папоротничек. Запретили сельчанам разглашать тайну азоллы. После смерти крестьянку Ба Хен стали считать чуть ли не святой. А весь остальной Вьетнам узнал о новом способе удобрения риса уже в наше время.

Сила азоллы в союзе с сине-зеленой водорослью анабеной. Та живет внутри азоллы. Как попадает туда, неясно. Зато хорошо известно, что анабена связывает атмосферный азот. Вместе они снабжают рис дополнительным азотным питанием.

В Италии азоллу никто из крестьян на рисовые поля не вносил. И все же она оказалась и там. И поднимает урожай не меньше, чем во Вьетнаме. Итальянцы рисоводы называют водный папоротничек — азоллу папоротниковидную — травой гуано, потому что она появляется после удобрения риса гуано — птичьим пометом. Связь довольно ясная. Птицы, откладывающие гуано, приносят на лапках и перьях растеньица азоллы и теряют их. Происходит это очень просто. Азолла — папоротничек небольшой, с виду похожий на мох. У азоллы есть плавающее корневище длиною в ладонь. Сверху оно покрыто крошечными листьями, как черепичной кровлей. Кусочки веточек отламываются легко, прилипают к птичьему оперению и совершают дальние круизы. Затем ведут самостоятельную жизнь.

Отламывать и уносить могут, конечно, не только птицы. У натуралиста Е. Шато азолла хранилась в горшках с водой. Однажды Шато заметил, что часть растений лежит на земле. Днем в саду никаких посетителей не было, и натуралист решил, что нарушитель спокойствия приходит и бедокурит ночью. Чтобы проверить предположение, отправился в ночной дозор.

Когда совсем стемнело, возле горшков появились две крупные жабы. За ними следовала зеленая лягушка. Они забрались в горшок и некоторое время там барахтались. Выбираясь обратно, выволокли на своих спинах изрядное количество азоллы. Затем отправились в путь. Шато следовал за ними. Двести метров преследовал нарушителей, пока те не достигли пруда, где поят лошадей. Тут они плюхнулись в воду, и Шато понял, как попадает туда водный папоротничек.

По старинке азоллу часто зовут «москитным папоротником». В начале века пытались использовать ее для борьбы с комарами и москитами. Опыты велись в разных странах. Расчет был прост: азолла быстро покрывает водную гладь и лишает личинок вредных насекомых кислорода.

Однако надежды на москитный папоротник полностью не оправдались. Местами он превратился в бич водоемов, с которым пришлось бороться, используя нефтепродукты. В 1953 году азолла каролинская покрыла канал в Нью-Джерси сплошным зеленым одеялом на протяжении 8 километров. Пробиться на лодке по каналу было невозможно.

В Южную Африку для прудов, где разводили рыбу, завезли другой вид — азоллу перистую — как декоративное растение. Сначала она действительно украсила унылые воды прудов. Затем фермеры стали замечать, что рыба дохнет. Вода запахла сероводородом. Скот отказывался ее пить. Водопроводные трубы, качавшие воду из прудов, забились зеленой массой и вышли из строя. Пришлось срочно применять керосин. Результат: ни азоллы, ни воды, ни рыбы!

Впрочем, с керосином на этот раз фермеры, кажется, поспешили. На Филиппинах москитный папоротничек считался сорняком на рисовых полях. И на Гавайях, на плантациях таро, орошаемых водой. Однако там фермеры использовали могучую силу азоллы для борьбы с другими сорняками. А французский ботаник профессор О. Шевалье напомнил, что в Индокитае никто ее сорняком не считал никогда. Напротив, крестьяне издревле вылавливали из прудов. Собирали даже по канавам и возле колодцев. Кормили свиней и уток, и никогда хрюкающая и крякающая живность не бывает так жирна, как при кормежке азоллой.

Близкий родич азоллы — сальвиния ушковидная проявила себя гораздо агрессивнее. Особенно в наши дни. Этот изящный папоротничек с мутовками из трех листочков прибыл из Южной Америки в Африку тоже для украшения водоемов. С 1959 года о нем стали поговаривать как о злостном сорняке. В 1960 году в Родезии построили крупное водохранилище Кариба, и вскоре его поверхность покрылась плотным ковром сальвинии. Стали забиваться сети у рыбаков, нарушилось судоходство, под угрозой оказались турбины ГЭС — толщина слоя достигла четверти метра. Гибли животные и растения. Местные власти взмолились о помощи: «Пришлите ученых, помогите справиться с карибским сорняком!»

Не успели одолеть одну сальвинию, как в той же Африке стала разрастаться другая — кувшинковидная. Эту занесли в водоемы случайно. Она увеличивает свою массу столь молниеносно, что водоемы превращаются в торфяники.

Ужовник в роли кукушки

Когда костенец гнездовым развернет на дереве свое пышное «птичье гнездо» и накопит достаточно жирного перегноя, у основания гнезда пристраивается другой папоротник — ужовник повислый. Его двухметровые листья раздвоены на конце и свисают вниз гигантскими змеиными языками.

Английский ботаник Д. Кэмпбел попытался узнать, каким образом ужовник попадает на содержание к костенцу. Кэмпбел карабкался по деревьям в Богорском ботаническом саду на острове Ява и выяснил следующее. Сначала в «птичье гнездо» попадают споры. Из них вырастают крошечные заростки. Они находят приют между ветошью старых листовых черешков, на полметра ниже розетки живых листьев. Живут там несколько лет, пользуясь защитой и питанием, пока не наступит время для взрослых экземпляров. Таким образом, ужовник в некотором роде напоминает кукушку, подбрасывающую яйца в чужое гнездо.

В Сингапуре ужовник повислый пристраивается к другому папоротнику, проживающему на древесных ветвях, — «оленьему рогу». По габаритам «олений рог» не уступит гнездовому костенцу. Ужовниковые заростки здесь себя так же привольно чувствуют, однако взрослые растения вырастают только на старых особях «оленьего рога», дряхлеющих и слабых.

Другой вид ужовника — пальчатый, по прозвищу папоротник-«рука», благоденствует во Флориде. Листовая пластинка у него рассечена наподобие человеческой ладони. Он поселяется между черешками капустной пальмы сабаль. Там тоже скапливается разный хлам и ветошь, как и у костенца, и образуется достаточно жирного перегноя. Когда во Флориде наступает период дождей, у «руки» появляются новые листья. Стебли наполняются влагой. Они мясистые, как у пустынных растений. Корни тоже мясистые, очень сочные. Вода запасается, чтобы безбедно пережить сухой сезон.

Конечно, во время сухого сезона столь значительные запасы воды не остаются незамеченными. Полчища белок устремляются в заросли капустных пальм. С удовольствием грызут и сосут стебли и корни ужовника, утоляя жажду. А помет их, падая тут же, задерживается на черешках пальмовых листьев. Таким образом, выгоду получают и «рука», и белки, и сама пальма, потому что удобрение падает и на землю тоже.

Тройственный союз процветал в веках. И еще 50 лет назад изящные растения «руки» можно было собирать вагонами от границ национального парка Эверглейдс до города Майами. Теперь в тех местах не встретишь ни одного листа. Еще перед войной все изменилось. Папоротник-«рука» исчез из многих мест во Флориде.

Кто виноват? Коллекционеры? Слов нет, они причастны к разграблению природы. Но главная причина в другом. В осушении земель. Хотели оздоровить болотистую местность. Дать почве лучше просохнуть. Просушили, да так сильно, что пошли пожары. Что ни год, то сильнее. Огонь лижет сухие черешки капустных пальм — единственное пристанище «руки». Теперь этот папоротник сохранился лишь там, где еще уцелели болотца и нет пожаров.

А поберечь папоротники нелишне. Каждый может пригодиться. Даже орляк. Д. Хантер описал в 1952 году встречу со слоном на берегу горного ручья. Тот орудовал бивнями, пытаясь выкопать корневище орляка. Они нужны ему как лекарство. Но если орляк может постоять за себя, то многие ужовники не могут. В особенности крошечный ужовник многолистный. Этот уникум обнаружили в 1969 году в царстве вельвичии в пустыне Намиб — самом сухом месте Южной Африки. Травка невелика — чуть выше спичечной коробки. Есть у нее споры, но расселяется ужовничек с помощью почек на корнях. Появляется на краткий миг после хороших дождей и исчезает до следующего ливня. Может быть, он сохранился до наших дней благодаря бесплодию вельвичиевых равнин?

В 1935 году американский папоротниковый журнал решил проверить любознательность своих читателей. Предложил им задачу: ответить на 34 вопроса из жизни своих любимцев. Приз — папоротник «олений язык». Ни один из знатоков не смог ответить на все вопросы. Конкурс так и остался неоконченным. А вопросы были такие.

Какой из папоротников имеет клубни, как у картофеля? У какого папоротника самый широкий ареал? Какой находится в сожительстве с водорослью? Какой самый крупный, самый высокий? Какой самый крошечный? Какой самый редкий? И так далее.

Думаю, что на предыдущих страницах вы нашли ответы на эти вопросы, кроме двух последних. Ужовник многолистный, о котором только что говорилось, — еще не самый маленький. «Самый-самый» — монограмма дарееплодная. Листья длиной всего в один-два сантиметра. Ширина миллиметр! При таких габаритах монограмма в лесах все же явление заметное. Ползучее корневище обеспечивает ей образование густых колоний. Они одевают комли деревьев в тропическом лесу. Живет уникальное создание по берегам рек и во влажных лесах Юго-Восточной Азии.

Теперь о самом редком. Тут точно ответить трудно. Человек многое перестроил в папоротниковом мире. Что было редким, стало обильным и наоборот. Орляк все разрастается и теснит порою соседние растения. Другие, а таковых большинство, постепенно исчезают, редеют. Пожалуй, лучший пример — матония гребневидная с полуострова Малакка. Сто лет назад современник и друг Ч. Дарвина зоолог А. Уоллес обнаружил ее здесь на горе Офир. Записал для себя, что больше нигде ее нет. Есть и еще более редкие представители семейства матониевых. Чудом сохраняются они по вершинам гор, пока недосягаемых для широкой публики. Удалены друг от друга на тысячи миль.