– Подумай только, какими красивыми мы будем, когда ты проснешься.
– Мам, но ведь терпеть все это приходится мне, а не тебе.
– Сьюзен Колгейт, я чуть не разорилась, чтобы исправить твою челюсть, и теперь не время быть неблагодарной. А сейчас возьмись за мой палец и считай обратно от ста.
Сьюзен взялась за палец Мэрилин и принялась считать: «Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь…» – и закрыла глаза. Когда она открыла их, в комнате было прохладно и сумрачно. Мэрилин сидела в углу и курила. Докурив сигарету ровно до половины, она загасила ее и прикурила другую («Курить окурки вредно, дорогая»). Подняв голову, она заметила, что Сьюзен открыла глаза: «Ах ты, моя сладкая! Вид у тебя просто сказочный», – и она, вся лучась от гордости, бросилась к Сьюзен, лицо которой было сплошь в кровоподтеках – синих, оливковых и желтых, – ее челюсть была разломана, снова собрана и теперь перебинтована.
Сьюзен ощупала свое лицо, казавшееся чужим, как резиновая маска-страшилка. На носу была шина.
– Мбой ндос! Что случилось?
– С днем рождения! Мне тут как раз подвернулся доктор, который заодно исправил тебе и нос. Мы будем выглядеть потрясающе.
– Нды ндала им изурондовать мбой ндос?
Голос звучал приглушенно, как будто на нее навалили целую кучу ковров.
– Изуродовать? Ну, это ты уж слишком. Теперь у тебя будет замечательный носик, не хуже, чем у ДженниЛу Уилер, «Мисс Арканзас».
– Эндо же… мбой ндос.
Ее тошнило. Челюсти болели.
– Не переживай так, радость моя.
Сьюзен попробовала пошевелиться – тело казалось непомерно тяжелым. Ей никак было не преодолеть силу тяготения.
– Мы должны оставаться здесь, в послеоперационной палате, еще шесть часов, – сказала Мэрилин. – Как ты себя чувствуешь?
– Голова кружится и тошнит.
– Это от обезболивающих. Сьюзен! Мы продаем все и переезжаем в Вайоминг. Надеюсь, ты не забыла об этом?
– Я нде хочу переезжать в Вайомбинг, мама. Это была твоя идея. Бне уже пятнадцать лет. И я тоже имбею право голоса в таких делах.
– Ах ты, предательница! – улыбнулась Мэрилин.
– Мам, я слишком устала ругаться. Приндеси мне зеркало.
Услышав это, Мэрилин не стала особенно торопиться.
– Я что – так плохо выгляжу?
– Вопрос не в том, плохо или хорошо, дорогая. Просто поверь моим глазам. Ты вся в повязках, так что вид у тебя жуткий.
– Мам, дай мде наконец это дурацкое зеркало.
Мэрилин взяла со столика зеркало с желтой ручкой. Сквозь открытую дверь было видно, как по коридору возят взад и вперед перевязанных пациентов. Мэрилин поднесла зеркало к лицу Сьюзен.
– О-го-го. Я похожа на использованный памперс, который скатали и выбросили в мбусорное ведро.
– Слишком богатое у вас воображение, юная особа, – сказала Мэрилин, быстро убирая зеркало. – Через три недели ты будешь выглядеть просто потрясающе! Ты хоть представляешь, что это значит? Я уже договорилась с фотографом. Бывший хиппи. Из бывших хиппи получаются самые хорошие фотографы. Даже непонятно почему. Но таковы факты.
Она закурила новую сигарету.
– Кстати, о ДженниЛу Уилер: мне рассказывали, что накануне конкурса «Мисс Дикси» она так накачалась коктейлями с кучкой сенаторов, что глаза у нее распухли, и пришлось ставить пиявки, чтобы убрать мешки под глазами. Я никогда тебе этого не рассказывала?
– Нде-а. Нде рассказывала.
– Два дня из нее текла кровь, как из свиньи, которую режут, и поэтому она проиграла конкурс. По крайней мере, так говорят.
– Чудесная история, мама.
Сьюзен расслабленно откинулась на подушку. Вошедшая в палату сестра попросила Мэрилин погасить сигарету.
– Простите, барышня, мы что – сейчас в Москве?
– Таковы правила, миссис Колгейт.
– Где ваш хозяин? – спросила Мэрилин.
– Это больница, а не «Макдоналдс», миссис Колгейт. У нас нет «хозяев».
– Мам, это же больница. Брось сигарету.
– И не подумаю, Сьюзен. Пока эта нахалка передо мной не извинится.
– Таковы правила, миссис Колгейт.
Тут сестра раздумала продолжать спор и вышла. Мэрилин победоносно перевела дух.
– Я всегда одерживаю верх, верно, Сьюзен?
– Да, мама. Всегда. Ты королева драмы.
– И это комплимент?
Сьюзен решила, что умнее всего будет закрыть глаза и притвориться спящей. Уловка сработала. Мэрилин вернулась к журнальной анкете и выкурила победную сигарету. Сьюзен мысленно пролистала каталог драм без антрактов, участницей которых была Мэрилин, припомнился, например, случай, как когда-то в раздевалке ее мать прицельно выпалила из флакона с рапсовым маслом на купальник «Мисс Орландо», это произошло после жестокого состязания в исполнительском мастерстве. Сьюзен исполняла «К Элизе» Бетховена, а «Мисс Орландо» исполнила одну из «Гольдберг-вариаций» Баха, что могло склонить в ее пользу даже самого музыкально неискушенного слушателя. В результате рапсовой атаки (причастность к которой Мэрилин так и не удалось установить) «Мисс Орландо» была вынуждена взять на время купальник у «Мисс Чаттануги» и проиграла конкурс.
Сьюзен выиграла норковое манто и поездку на уик-энд в Вайкики – вместо манто и поездки они взяли наличные, которые ушли на то, чтобы покрыть дорожные расходы и заплатить по домашним счетам. Деньги – это, конечно, было здорово, но, вне всякого сомнения, не только из-за гонораров стоило участвовать в конкурсах красоты. «Сьюзен, нет такого ценника, который можно было бы прилепить к превосходству и совершенству. Будь ты даже самой богатой девушкой на земле, неужели ты думаешь, что смогла бы просто купить себе корону? У победительниц есть огонь в душе, о котором даже и помыслить не могут те, кто ни разу не побеждал».
С тех пор как Сьюзен стала подражать Барби и начала завоевывать на конкурсах один приз за другим, клетки, в которых Мэрилин когда-то держала кроликов, чтобы наскрести денег на платья, канули в прошлое.
Когда дела шли хорошо, когда Мэрилин и Сьюзен уверенно двигались к победе, благоухая дорогими шампунями и лаками, Сьюзен и представить себе не могла другого, более интересного детства и другой такой же замечательной и щедрой матери, какой становилась в такие периоды их жизни Мэрилин.
Школа в расчет не принималась. Мэрилин регулярно звонила туда и врала, что Сьюзен болеет. Вместо школы она заставляла Сьюзен читать по три книги в неделю, а также брать уроки дикции, современного танца, фортепиано, изящных манер и французского.
– Школа – для неудачников, – говорила Мэрилин, закончив травить очередную байку о больных почках дочери кому-нибудь из завучей. – Поверь мне, милочка, ты никогда не проиграешь, если научишься всем штучкам, которым я тебя учу.
И Сьюзен не проигрывала. Этой мыслью она себя успокоила, и ее притворный сон растворился в настоящих сновидениях.