Полицейские высадили Сьюзен у дома. Она сварила кофе и позвонила старому телевизионному приятелю, Руису, состоявшему ныне в «Режиссерской гильдии». Она попросила дать ей номер домашнего телефона Джона Джонсона, но Руис колебался. Тогда Сьюзен напомнила ему, что именно она помогла его сестре сделать пластическую операцию, и он дал номер. Ручка высохла. Она снова и снова повторяла номер Джона в поисках чего-нибудь, чем его можно было бы записать, когда зазвонил телефон. Это был Рэнди с известием о похищении.
Повесив трубку, Сьюзен застыла посреди своей веселенькой безликой кухни, вдруг перестав ощущать созданную кондиционером прохладу. Кровь так шумела в ушах, что она почти оглохла. Раковина и папоротник в горшке казались расплывчатыми, как картинка в камере слежения магазина. Только чувство вкуса еще не отказало, хотя и работало как-то неправильно: во рту стоял кисловатый медный привкус. Она ждала этого с того самого момента, как порвала отношения с матерью в офисе Калвер-сити, когда разбили пепельницу Грегори Пека. Она всегда подозревала, что от эмоциональной зависимости так легко не избавляются.
Бурление химических элементов в крови постепенно стихало. Чувства вернулись к ней, она побежала в коридор, схватила сумочку и быстро просмотрела ее содержимое: ключи, бумажник, права, сотовый, фотографии и ментоловые пастилки – это все, что ей понадобится. Вылетев из дверей, Сьюзен метнулась к своей машине, стоявшей на подъездной дорожке, оставив дом незапертым и не выключив кофеварку. Солнце село, и час пик практически кончился, но на голливудском шоссе машины стояли по пять в ряд, тесно, как зрители в кинотеатре, двигаясь с мучительно медленной скоростью. Она позвонила Рэнди, и они начали спорить, перекрикивая друг друга: Рэнди настаивал на том, чтобы вызвать полицию, Сьюзен категорически приказывала ему не делать этого. Они выехали из зоны приема, и связь оборвалась. Сьюзен позвонила снова, телефон запищал, сообщая о севшей батарейке. Она сказала Рэнди, что позвонит еще раз, после того как перезарядит батарейку в прикуривателе, на что уйдет часа три, к этому времени она будет недалеко от границы Калифорнии с Невадой.
– Рэнди, ты не виноват. Она пробралась бы и в Форт-Нокс, если бы захотела.
– Сьюзен, почему ты…
– Она вернется в Вайоминг, Рэнди. Она хочет играть на своем поле. Так она…
Телефон умолк, батарейка села окончательно, и Сьюзен осталась наедине со своими мыслями, в машине, едущей на восток, а в небе между тем зажглось несколько звездочек и промелькнуло несколько огней самолетов.
Сьюзен была в ярости. Но на себя она злилась не меньше, чем на мать, за свое излишне мстительное и глупое поведение в Шайенне. Она так гордилась, поворачивая в ране финансовый нож, но верхом глупости было упоминать о внуках. Дура, дура, дура. Что-то в ее голосе и выражении глаз навело Мэрилин на след. Черт. Она ударила ладонью по рулю и почувствовала, что от волнения ее вот-вот вытошнит. Сьюзен включила радио, но скоро ее голова начала гудеть от каких-то диких мнений и бессмысленной болтовни, которыми был забит эфир. Она выключила приемник.
Сьюзен смотрела на дорожные знаки. Она приближалась к Неваде. Рэнди сказал, что у Мэрилин фора в один час, но Сьюзен знала, что ее мать – адский водитель, так что вполне вероятно, что она была уже на приличном расстоянии где-то на автостраде.
Сьюзен вспоминала прошедшие годы, пытаясь найти зацепки, которые объяснили бы происходящее безумие. Самым серьезным, пожалуй, было то, что после возвращения в Лос-Анджелес из Эри Сьюзен ничего не читала о Мэрилин в газетах и ни разу не видела мать на телеэкране, если, конечно, не считать сцены, в которой мать и дочь обнимались на крыльце дома Мэрилин и которую без конца гоняли по телевизору. Сьюзен понимала, что, отказываясь от интервью, Мэрилин таким образом показывала, что она готова принять вызов. Сьюзен попыталась представить, сколько денег потеряла Мэрилин из-за своего молчания, и позавидовала силе ее воли. Почему ее мать никогда не расходовала энергию на то, чтобы подшивать газетные вырезки и вязать пинетки малышам, как это делают все остальные матери?
Ей припомнился прошедший день. Она вздохнула и, отведя назад руку, попыталась нашарить на заднем сиденье бутылку апельсинового сока. Машина вильнула, другая машина предупреждающе загудела, и, свернув к обочине, Сьюзен перевела дух.
Она встретила Джона Джонсона только сегодня днем, но казалось, что с тех пор прошла целая вечность. За очень долгое время это было первое настоящее общение. Джон был колоритен, наделен сердечностью и свежестью восприятия, о которых, как ей показалось, сам даже и не подозревал. И ее лицо явилось ему в видении! Это было очаровательно. В привычной ситуации она бы посчитала, что это способ завязать знакомство, но с Джоном все было по-другому. Сьюзен тронуло и то, что она может представлять образ… чистоты для постороннего человека, человека, с которым ее, похоже, связывал ряд уникальных переживаний.
Она боялась, что теперь Джон узнает о ней и о Юджине-младшем из какой-нибудь бульварной газетенки, которые всегда раздражали Сьюзен. Рэнди был прав. Ей надо было уже давно ввести ребенка в общество. А как это делается? Если она расскажет о Юджине, то не заподозрят ли ее в поджоге? Если тесты ДНК подтвердят, что ребенок действительно ее, то не решат ли, что Юджин-младший – дитя насилия? Возможные варианты беспорядочно крутились у нее в голове. А не могут ли признать ее недостойной материнства? Не могут ли отнять ребенка?
Рэнди. Телефон зарядился. Сьюзен позвонила. Он был дома, в Долине и блевал в ванной от страха, чувства вины и беспокойства на глазах у Дримы, которая подошла к телефону. Они с Рэнди хотели поехать вместе со Сьюзен, но Сьюзен сказала, что будет лучше, если они останутся дома на случай, если позвонит Мэрилин. Дрима делала все, что могла, чтобы успокоить Рэнди.
Сьюзен ехала ночь напролет. К утру глаза у нее покраснели, и свет восходящего солнца больно резал их. Где-то в центре Юты она купила на бензоколонке яблочного сока и сэндвич с ветчиной. Поев, она поняла, что потеряет сознание, если сразу же снова пустится в дорогу, тогда Сьюзен решила принять транквилизатор и немного поспать на автостоянке. Услышав звонок мобильника, она вздрогнула и проснулась. Звонили Дрима и Рэнди, желая узнать, нет ли новостей.
Она снова погнала машину вперед. По карте от Лос-Анджелеса до Шайенна было 1200 миль. Сьюзен долго делила 1200 на мили в час. Все время получалось что-то около пятнадцати часов. Когда она прибавила то время, что спала, вышло, что она приедет в Шайенн около семи утра по местному времени. В Юте мотор заглох. Пришлось провести там почти полдня. Сьюзен приехала в Шайенн на рассвете, измученная и голодная. Она позвонила в дверь старого дома Мэрилин, готовая к сражению, но ей открыли новые владельцы – Эллиоты, приятная молодая пара, собиравшиеся на работу.
«Ваша мать уехала год назад, – сказала миссис Эллиот, Лорина. – К нам все еще периодически звонят, разыскивая вас или ее. И мы уж никак не ожидали увидеть здесь… вас». В словах Лорины не прозвучало и намека на недовольство или неуважение. Но Сьюзен прекрасно понимала, как дурно это выглядело со стороны: вломиться с утра пораньше и при этом даже не знать, что твоя собственная мать здесь больше не живет.
Эллиоты предложили Сьюзен позавтракать, и она поела на кухне, которая сейчас хотя и изменилась, но все же оставалась той самой кухней, на которой состоялась достопамятная встреча. Лорина предложила ей принять ванну, но Сьюзен отказалась, чувствуя, что у нее не хватит сил намыливать, а потом еще споласкивать волосы. Тогда Лорина предложила ей чистую одежду, на это Сьюзен согласилась. Переодеваясь в ванной на втором этаже, она услышала доносившийся снизу приглушенный разговор. Сьюзен очень боялась, что в дело вмешается полиция. Вернувшись на кухню, она призналась, что они с матерью уже давно не разговаривают, но теперь ей нужно связаться с ней. Муж Лорины, Норм, сказал, что ситуация напоминает ему отношения его сестры с матерью, и Лорина кивнула.
Сьюзен с Лориной переворошили все телефонные книги в поисках всех возможных вариантов фамилии Мэрилин, ее девичьей фамилии, других имен и прозвищ, но абсолютно без толку. Потом Сьюзен методично объехала каждую улочку в городе – благо городок был не очень большой, – высматривая темно-бордовый БМВ. Когда солнце село, Сьюзен смирилась с поражением.
Она позвонила Рэнди, который слонялся по дому в Долине и паковал вещи, не дожидаясь, пока Сьюзен вызовет его с Дримой в Вайоминг.
Сьюзен, хотя и не совсем, но все же удалось взять себя в руки, она поблагодарила Эллиотов, а потом двадцать с чем-то часов колесила по Шайенну. Она позвонила Рэнди и сказала, что поедет на запад, в Ларами, и встретится с ними там.
Когда они встретились, Сьюзен, вся в слезах, упала в их объятия. Она оставила свою машину на бензоколонке, после чего они все вместе вернулись в Шайенн в черном мини-фургоне Рэнди. Рэнди с Дримой старались спокойно оценить ситуацию и решить, что делать дальше.
Среди прочих новостей Сьюзен смущало известие о том, что Джон Джонсон появлялся у Рэнди и Дримы. Она просто не знала, как к этому относиться, ее мысли упирались в тупик.
– Он не придурок, – сказала Сьюзен. – Просто он… не придурок.
– Я этого и не говорила, Сьюзен, – ответила Дрима. – Но у него четырехзначное примарное число.
– Оставь ты эту нумерологию, Дрима. Только не сейчас.
Нервы у сидевшего за баранкой Рэнди были напряжены.
– Он искал меня? – спросила Сьюзен. – Он даже не знает о Юджине-младшем.
«Джон искал меня», – твердила про себя Сьюзен. И снова перед ней вставала стена. Но теперь она чувствовала, будто подзарядилась энергией. Кто-то ищет ее – кто-то, кого она сама до этого пыталась найти. Она посмотрела в окно на прерии. Внезапно они перестали казаться такими огромными и страшными. Внезапно они перестали казаться местом, где можно безнадежно затеряться.
На выезде из Шайенна Сьюзен пересела за руль мини-фургона.