Митра

РЕЗИДЕНЦИЯ

— Ты должна войти туда чистой и благоуханной. Как тебя зовут?

— Наргис, — робко ответила девушка.

— Ты работала на нашей фабрике?

— Да, но недолго.

— Здесь тебе будет лучше. Сохранишь зрение, быстро не постареешь. Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Поторопись. Сейчас я представлю тебя фрау Элен. Она не любит ждать, нетерпелива, капризна и строга… А мне надо тебя всему научить.

Наргис быстрым движением скинула одежду и стояла совершенно голая. Оробев, она не знала, что делать дальше.

— Вымойся, потом я дам тебе новую одежду. Ты стройна, словно высечена из мрамора.

Наргис с опаской вошла в большую каменную ванну, наполненную теплой, насыщенной благовониями водой.

— У тебя есть брат?

— Нет, — ответила Наргис, осторожно погружаясь в воду.

— Ты одна в семье?

— Да.

— Жаль, что у тебя нет брата. У меня дочь твоего возраста. Откуда ты?

— Из Шираза. Мать работает на фабрике. Мне надо помогать ей.

— Здесь тебе будет хорошо. Многие девушки с фабрики были бы счастливы, получив это место. Но немцы очень требовательны — если ты им не понравишься, выбросят на улицу. Помни! Ты всегда должна быть в хорошем настроении. В их присутствии стой прямо, не опирайся о стену. Если случайно закашляешь — закрой рот рукой и мило улыбнись. Будь готова к тому, что тебя каждую минуту могут вызвать хозяева. Мадам Элен не обманешь. Она может позвать тебя не только днем, но и ночью. О своих обязанностях узнаешь, когда мы перейдем в салон. Вот тебе полотенце, вытрись получше и натри тело жидкостью из этого флакона. Мадам Элен нравится только этот запах. Она очень чувствительна…

— А вы давно в этом доме? — робко спросила Наргис.

— Да, но я уже постарела и подурнела, и в салоны меня не пускают. Теперь надень это платье, нельзя же показываться в твоих лохмотьях.

Наргис с помощью пожилой женщины оделась в платье веймарской девушки времен немецкой монархии и, украдкой взглянув в зеркало, спросила:

— Мне всегда надо носить это платье?

Женщина кивнула.

— Запомни, когда увидишь кого-то в салоне, возьми кончиками пальцев край юбки с обеих сторон одновременно, правую ногу отведи назад за левую и слегка присядь. Одновременно надо слегка наклонить голову, а глаза опустить. Если фрау Элен обратится к тебе, следует ответить: «Я-а, майне гнедиге фрау…» А если к тебе обратится хозяин, ответишь: «Я-а, майн гнедигер герр…» Повтори!

Наргис повторила, немилосердно коверкая слова.

— Повтори еще раз, — велела женщина.

Медленно, но уже более правильно, девушка повторила фразу и спросила:

— А что это значит?

— Это значит: «Да, милостивая государыня…» и «Да, милостивый государь…». Немцы очень вежливы, тебе надо заучить это наизусть.

— «Да, милостивая государыня», — уже смелее ответила девушка и поправила платье, в котором чувствовала себя еще неловко. Время от времени она украдкой бросала быстрый взгляд в зеркало, глядя на себя и не узнавая.

— А сейчас я познакомлю тебя с помещениями дворца. Иди за мной.

Женщина провела девушку через кухню в расположенный за резиденцией двор. Они вышли на широкую аллею, обсаженную рядами высоких деревьев и устланную опавшей желтой листвой. Остановились перед красивыми, искусной ковки железными воротами, и женщина потянула за резную ручку звонка. Пожилой, слегка сутулый мужчина открыл боковую садовую калитку.

— Наш садовник, — пояснила женщина. — Эта девушка с сегодняшнего дня работает у нас, — сообщила она старику.

Они вошли за ограду. Впервые Наргис увидела великолепный парк так близко. Огромная разноцветная клумба напоминала огромный живой ковер, расстеленный перед дворцом из бледно-зеленого мрамора. Сочная зелень пушистого газона контрастировала с живыми красками обрамлявших его цветов. Девушка от такой красоты онемела. Она не могла поверить, что будет находиться среди всей этой роскоши, сомневалась, сможет ли вести себя как надо.

Разные чувства охватили ее: страх перед завтрашним днем и огромная радость.

— А гнедиге фрау действительно оставит меня здесь? — спросила она, коверкая немецкие слова.

— Это зависит только от тебя. Надо заслужить, — ответила женщина.

Они поднялись по мраморным ступеням лестницы, что вела на террасу светло-зеленого дворца. Свод над террасой поддерживали две блестящие колонны белого мрамора. Наргис еще раз поправила свое новое платье, подчеркивающее ее стройную фигуру.

Они вошли в просторный холл, украшенный мозаикой из редких сортов дерева. Узор паркета прекрасно гармонировал с оформлением холла. Солнечные лучи дробились в цветных стеклах витражей и отражались в блестящих игрушках, развешенных на елке. Наргис казалось, что она во сне перенеслась в какой-то сказочный мир. Пожилая женщина заметила восхищение девушки и пояснила, глядя на елку:

— Через два дня у них праздник. Немцы очень уважают традиции.

— А что они делают с этим деревом? — спросила Наргис.

— Это такой же обычай, что и у наших армян. Украшают дерево, потом кладут под ним подарки и поют песни. А теперь я проведу тебя к фрау Элен.

Баронесса Элен Витгенштейн сидела в старинном кресле и, как обычно в это время, слушала передачу Берлинского радио. Ей было около пятидесяти лет. Она не обратила внимания на входивших, словно и не заметила их. Женщины стояли у двери до тех пор, пока Берлинское радио не кончило передачу последних новостей. Баронесса выключила приемник и повернулась к старшей:

— Так это она?

— Яволь, майне гнедиге фрау! — ответила женщина, сделав книксен.

Наргис последовала ее примеру и склонила голову, опустив прикрытые длинными черными ресницами глаза.

— Подойди поближе, — приказала баронесса.

Девушка приблизилась и сделала еще один книксен, так, как научила ее пожилая женщина.

Элен смерила ее пронизывающим взглядом и спросила:

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Запомни! — произнесла фрау Элен. — Здесь не ковровая фабрика. Если ты что-то услышишь в доме — немедленно забудь об этом. Никаких сплетен. Получишь одежду, тебя будут кормить и платить половину того, что ты получала на фабрике. Раз в месяц имеешь право сходить домой и мать может прийти проведать тебя. Кроме того, ты не должна ни с кем знакомиться из тех, кто не женат, и никого не принимать. Поняла?

Служанка выразительно глянула на Наргис. Девушка, подхватив пальцами краешек юбки, вежливо поклонилась и произнесла, уже довольно правильно, фразу по-немецки.

— Начинай, — обратилась фрау Элен к старшей и добавила, глядя на Наргис: — А ты учись, завтра начнешь заниматься тем же.

Служанка принесла большой медный таз, медный кувшин с водой и несколько флаконов духов. Элен помыла руки, потом понюхала их, помыла еще раз, старательно вытерла, после чего, выбрав один из флаконов, протерла его содержимым руки и сказала:

— Пора завтракать.

Столовая располагалась по другую сторону коридора. Это была прекрасная комната, пол которой покрывал огромный персидский ковер. В центре стоял тяжелый стол, который окружало двенадцать резных, обитых кожей стульев. У одной из стен находился громадный комод, напротив другой — сервант, украшенный прекрасным мейсенским фарфором.

Фрау Элен вошла первой и заняла место за накрытым уже столом. Служанка велела Наргис встать за стулом хозяйки. Вскоре в столовую вошел красивый мужчина лет пятидесяти пяти — барон Карл фон Витгенштейн, муж Элен, посмотрел на часы.

— Здравствуй, моя дорогая. Сейчас только пять минут девятого. К сожалению, мне далеко до твоей пунктуальности. О, у нас новенькая? — Карл взглянул на девушку.

Служанка подвинула ему стул.

— Как тебя зовут? — обратился барон к девушке.

— Наргис, — тихо ответила она.

— Громче! — приказал барон.

— Наргис, — пришла на помощь девушке баронесса.

— По-персидски Наргис означает «нарцисс». Это цветок… У нашего садовника, конечно, неплохой вкус, но он выращивает лишь розы, а это надоедает. Как тебе спалось, дорогая? — Барон улыбнулся жене.

— Плохо, — буркнула та.

— Сердце? — допытывался барон.

— Я не хочу умереть здесь, понимаешь? Не хочу здесь умереть! — В ее голосе послышались истерические нотки.

— Не волнуйся, дорогая. Ведь здесь есть прекрасный специалист. Даже в Берлине или Веймаре такого вряд ли найдешь. — Карл старался успокоить жену.

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом, — ответила она.

— Я говорил с доктором Иоахимом, — продолжал барон. — Он созовет консилиум. Да! Совсем забыл тебе сказать: на рождественские праздники приезжает Август… Вместе с Кристиной, — добавил он после минутного колебания.

Рука баронессы задержалась на полпути ко рту. Неприятно удивленная, она взглянула на мужа.

— Ничего не могу сделать. Сегодня утром я получил телеграмму. Они уже в пути, прибудут сегодня, самое позднее — завтра.

— Ее никто не приглашал сюда. Август приезжал с Генрихом, а не с ней. — Элен была явно рассержена.

— Это по моей просьбе, — сказал Карл.

— Сколько они пробудут у нас?

— До Нового года.

— Имей в виду, что еще до Нового года мы должны быть в Веймаре, — решительным тоном произнесла Элен.

— Моя дорогая… — попробовал было уговорить ее Карл, но баронесса прервала мужа:

— Никаких дискуссий. Тридцатого мы будем в Веймаре — и точка!

— Элен…

— Я так решила! — бросила она не терпящим возражения тоном.

— В твоем состоянии эта поездка невозможна. Это самоубийство! — пытался объяснить Карл.

— Если я и умру, то умру там… В своем родном доме! — все более повышая голос, продолжала Элен.

— Ты примешь решение после консилиума, — старался убедить супругу барон.

— Никакого консилиума, понял?

— Что это за конфитюр? Он великолепен! Ты пробовала, дорогая? Он действительно превосходен. Попробуй. И не надо нервничать. Тебе нужен полнейший покой. — Карл старался избежать скандала.

Элен протянула руку к вазочке с конфитюром, и в этот момент в столовую вошел слуга с письмом на серебряном подносе. Барон распечатал конверт и извлек из него красивый пригласительный билет.

— Прием завтра в восемнадцать часов, — сообщил он супруге.

— Пусть Юзеф подготовит один из тех больших ковров в качестве подарка его величеству, — решила Элен.

Барон сделал движение, словно у него были какие-то сомнения.

— Возьмет, наверняка возьмет. Когда-то он был бедняком и теперь знает цену таким вещам. Он не случайно стал самым богатым человеком в мире. Вели Юзефу, чтобы внизу выткали надпись: «Прекрасному гению, великому царю царей…» Да Юзеф и сам знает…

— Неужели… — начал Карл, но Элен не позволила ему продолжать:

— Мой дорогой, двадцатиметровым ковром не погнушался бы и император Вильгельм Второй.

— Но ведь до завтра не удастся выполнить эту надпись.

— На свете нет ничего невозможного. Пусть работают день и ночь. Отдай распоряжения Юзефу, а он уж знает, как его выполнить, — этими словами баронесса закончила спор.

Окна помещения, предназначенного для слуг, выходили на широкую аллею, что вела к главным воротам резиденции. С правой стороны был виден вход в контору барона. Старая служанка и две молодые горничные чистили разложенные на широком столе серебряные приборы, подсвечники и пепельницы. Четвертая служанка, самая молодая, стояла у окна.

— Смотрите, пришел Ореш! — крикнула она.

Служанки прервали работу и подбежали к окну. Перед входом в контору стоял хорошо сложенный черноволосый мужчина лет двадцати. Он поправил черные, слегка вьющиеся волосы, снял очки в металлической оправе и старательно их протер, потом одернул белый свитер, прекрасно контрастирующий с его смуглой кожей, и, пропустив выходящего клиента, вошел в контору.

Барон Карл фон Витгенштейн сидел за роскошным ореховым столом, украшенным восточным орнаментом. Подобные столы можно встретить кроме Гданьска на побережье Северной Германии или в Нидерландах.

Перед этим столом находился другой, изогнутые ножки которого были соединены резными подпорками. Вокруг стола стояло шесть тяжелых стульев с высокими резными спинками. У стены находился ореховый шкафчик восемнадцатого века с выступающими карнизами, украшенный резьбой. Меблировку комнаты дополнял диван с высокой плетеной спинкой.

— Прошу. — Барон при виде входящего в кабинет поднялся из-за стола.

Молодой человек присел на краешек стула, вынул из папки образцы нитей и красок, стал раскладывать их на столе. В эту минуту в кабинет вошла жена барона и молча села на диван.

— Вчера, незадолго до окончания работы, снова опрокинулся котел с горячей краской, — заговорил Ореш. — Один рабочий получил сильные ожоги. Врачи говорят, что состояние очень тяжелое.

— Как это произошло? — спросил Витгенштейн.

— Котлы плохо закреплены, — пояснил Ореш. — Достаточно вынуть окрашиваемый материал, как центр тяжести смещается и котел переворачивается. Это уже не в первый раз.

— Скоро у нас будет новое оборудование.

— Я давно это слышал, но пока все остается по-старому…

— Я же сказал, что скоро, — повторил барон.

— А что будет с тем рабочим, если окажется, что он потерял трудоспособность? — спросил Ореш.

— Что вы думаете о качестве этих красителей? — вступила в беседу фрау Элен.

— В принципе, после нескольких промывок зеленый цвет бледнеет…

— Что значит «в принципе» и после какого числа промывок?

— Зеленый цвет теряет интенсивность после пяти промывок, — пояснил Ореш.

— На сколько процентов? Только точно, — допытывалась Элен.

— Почти…

— Что значит «почти»? — прервала баронесса. — Точно — на сколько процентов? Пять, десять, двадцать?

— В принципе, на двадцать процентов, — ответил Ореш.

Элен продолжала:

— Прошу запомнить: нет ни «в принципе», ни «почти». Вы должны давать конкретную информацию в точных цифрах. Вы инженер и обязаны определить точный процент потери цвета, а не… — Внезапный приступ астматического кашля не позволил ей окончить фразу. Она стала задыхаться. Карл подбежал к жене, подал ей ингалятор и сделал знак Орешу выйти из кабинета.

Когда инженер вышел, Элен постепенно стала приходить в себя.

— Дорогая моя, мы же договорились, что тебе надо больше отдыхать, — втолковывал супруге Карл.

— Я отдыхаю, мой милый, но помни, что не следует вступать в дискуссии с подчиненными, от них требуется лишь выполнение заданий. Позови Юзефа.

Карл открыл почти незаметное окошко в стене, выходящее в комнату, занимаемую сотрудниками, и вызвал Юзефа. В кабинет вошел седеющий мужчина лет шестидесяти.

— Добрый день.

Элен ответила на поклон и спросила:

— Кажется, вчера какой-то рабочий обварился?

— Да, я узнал об этом сегодня утром, — ответил Юзеф.

— Займись этим, нам не надо никакого шума. У меня создается впечатление, что этот инженерчик сует свой нос куда не следует.

— Жаль, что он лезет куда не надо. Он хороший специалист, — сказал Юзеф.

— А что с надписью на ковре?

— Ковер уже подобран. Надпись будет выткана завтра к двенадцати.

Удовлетворенная, Элен опустила голову, когда вошла служанка и подала барону визитную карточку. Карл извинился и вышел из кабинета.

— Как вы себя чувствуете? — с беспокойством спросил Юзеф.

— Как дерево… Умру стоя.

— Вы, словно дерево, расцветаете каждую весну, — сказал Юзеф.

— Не знаю, Юзеф, доживу ли я до весны на этот раз…

— Как можно так говорить?!

— Мне становится грустно, когда я думаю о том дереве, которое мы вместе посадили двадцать лет назад. Сегодня его корни охватывают всю эту страну, — ответила Элен.

— А ветви протянулись во все столицы мира, — прибавил Юзеф.

— Да, это великое дерево, — продолжала Элен. — Никакая буря его не сломит. Но, пока я болею, вы, Юзеф, помогайте хозяину. До этого барон занимался нашими торговыми филиалами за границей. У него нет опыта в руководстве рабочими здесь, на месте, на фабрике.

— Конечно, будьте спокойны.

Выходя из канцелярии барона, Ореш встретил во дворе садовника, который попросил его осмотреть поврежденный насос. Они вместе направились в конец сада, к источнику, вода из которого текла в искусственный грот. Там они встретили Наргис. Инженер обратил внимание на красоту девушки и сказал:

— Ну и смешная на тебе одежда! Кто тебя так одел?

Наргис промолчала, а Ореш продолжал:

— Ты новенькая? На каком языке говоришь?

— Во всяком случае, не на твоем. — надменно ответила девушка и направилась к кухонным дверям.

— О, мне это нравится! — произнес инженер.

— Принцесса, а? — пошутил садовник.

— Нет, она наша…

— Верно, она дочь работницы с ковровой фабрики, — добавил садовник.

— Не хочет говорить «по-моему». Заговорит… — громко сказал Ореш.

В конце дня перед домом Карла остановилась коляска. Из нее вышел Август, младший брат барона, со своей женой Кристиной. Слуга взял их чемоданы и провел гостей во дворец, где их встретил Юзеф.

— Здравствуйте, господа. А господин Генрих?

— На этот раз сын остался в Берлине.

— Как прошло путешествие?

— Хорошо, — ответил Август.

— Ужасно, — вмешалась в разговор его жена. — Я думала, что вы вышлете машину на аэродром, — произнесла она с обидой.

Это была голубоглазая блондинка лет сорока.

— Хозяева уехали на прием, — пояснил Юзеф.

— Их нет? Мы же послали телеграмму, — Кристина была явно оскорблена.

— Да, но хозяева получили приглашение на торжественный прием в честь шаха.

— Шаха? Ах да, короля. Шаль, что мы опоздали, могли бы увидеть шахиншаха. Это так звучит по-персидски?

— Да, ваша милость, — вежливо подтвердил Юзеф.

— Действительно, жаль, — добавил Август.

— Шах приехал сюда инспектировать войска. Надеюсь, вы понимаете, что на приеме в его честь должен был присутствовать владелец такого предприятия, как наше, — с гордостью произнес Юзеф.

— Немецкого предприятия, — подчеркнула Кристина. — Насколько мне известно, шах относится с большим уважением к нашему фюреру.

— Супруги Витгенштейн владели этим предприятием еще до того, как фюрер пришел к власти, и поэтому пользуются уважением местных властей и самого шаха, — уклончиво ответил Юзеф.

— Милый Юзеф, вы можете показать нашу комнату? — попросил Август.

— С удовольствием. Это та комната, в которой вы всегда останавливались с господином Генрихом.

Юзеф провел гостей в комнату на втором этаже. Через полчаса они уже сидели в столовой за ужином. Внимание Кристины привлекли репродукция портрета кайзера Вильгельма II с семьей, оправленная в рамку, и серебряный крест, укрепленный над дверью.

— Жалкий фарс, — бросила Кристина, глядя на изображение Вильгельма II.

— Что ты сказала? — произнес выведенный из задумчивости Август.

— Сколько ни приезжаю сюда, каждый раз убеждаюсь, как они отстали. Гляжу на этого Вильгельма, и мне кажется, что я приехала не в Персию, а в Германию восемнадцатого века. Эти разодетые слуги, эта мебель, да и Юзеф со своими бакенбардами. Просто не знаю, в музее я или в театральной реквизиторской, — иронизировала Кристина.

— Тебе нравится этот соус? — сменил тему Август.

— Что?

— Он тебе нравится?

— Ты заметил, как кланяются эти служанки? Жалкая оперетка, — продолжала Кристина.

— Попробуй этот соус. Он просто великолепен! Наверняка ты в жизни не пробовала ничего подобного. Он называется «фесен-джун».

— Взгляни! — Кристина указала на крест над дверью. — В доме еврейки — и кресты на каждом шагу. Просто смех разбирает. Жалкая комедия…

— Попробовала?

— Что?

— Соус. Как только попробуешь, то сразу убедишься, что еда гораздо более приятное занятие, чем самая интересная дискуссия.

— Ты точно такой же, как твой брат. Сибарит, — заключила она с упреком.

— В конечном счете самое главное в жизни — это удовольствия, которые она нам доставляет.

— Ну, знаешь! У меня пропал аппетит.

Кристина отодвинула свою тарелку и стала ждать, когда Август окончит ужин.

После ужина они перешли в зеркальный зал. Попивая кофе, слушали по радио музыку. Кристина видела тысячи своих изображений в маленьких зеркальцах, украшающих стены. На ее губах появилась горькая усмешка. Она громко сказала:

— Я, доктор антропологии, должна стоять в очереди, чтобы получить пару килограммов картошки и кусок мяса! И еще неизвестно, получу ли. Мы живем в Берлине в двух комнатах с потеками на стенах, а эта пройдоха, еврейка, ты только посмотри, как она устроилась! Живут тут как короли.

Август не ответил. Попробовал, как обычно, сменить тему. Показал Кристине фотографию в старой резной рамке:

— Взгляни, рядом с кайзером стоит наш отец…

— Вы только прошлым и живете!

— Но он умел смотреть в будущее… Его страстью стала нефть.

— Твоей тоже, — добавила Кристина.

В салон вошли Карл и Элен, одетая в прекрасное платье персидского покроя и длинное манто. На ней была великолепная диадема, шею украшало колье, в ушах были серьги — все из настоящих бриллиантов.

— Извините нас. Долго ждете? — еще от порога произнесла Элен.

— Нет, нет. Вы прекрасно выглядите. Словно королевская чета, — ответила Кристина.

— Дорогая моя, мы же возвращаемся с приема у самого царя царей.

— Расскажи, каков он, этот царь царей? — попросила Кристина.

— Дорогая моя, для меня настоящим царем царей был наш Вильгельм II, — убежденно произнесла Элен.

— Думаю, что вас там было трудно затмить. Ты восхитительно выглядишь! Какой приятный запах!

— Это Шанель номер пять.

— Ну да. А нам приходится пользоваться немецкими духами. Скажи, дорогая моя, как ты себя чувствуешь? Как твоя астма? — с деланной заботой расспрашивала Кристина.

— Но, моя милая, и к астме можно привыкнуть. А как ты себя чувствуешь? — спросила Элен.

— Хорошо.

— Что нового в концерне, Август? — обратился барон к младшему брату.

— Правду сказать, он мне порядком надоел.

— Его хотели послать в Америку, а поехал кто-то другой. Он чуть не лопается от злости, — вмешалась Кристина.

— Вовсе не поэтому, — возразил Август.

— А где же Генрих? Он что, проведет рождество в Берлине у твоих родственников, Кристина? — спросила Элен.

— Если хочешь знать правду, не знаю. Наверное, отпразднует с друзьями. Радуйся, что у тебя нет сына. Просто не знаю, чей характер унаследовал этот молодой бунтарь.

— Он похож на меня, — сказал Август.

— Да что ты говоришь? На тебя? У него отсутствуют основные немецкие черты, нет уважения к традициям, семье, народу… Должен был приехать с нами, а отправился неизвестно с кем в горы. А Маргит тоже не приехала?

— После смерти своей матери она живет у бабки в Польше. Приедет на день рождения Элен, — ответил Карл.

— Я уже сказала, что мой день рождения мы будем праздновать в Веймаре. И давайте покончим с этой темой, — произнесла Элен и обратилась к деверю: — Вы уже ужинали?

— Да. Ужин был прекрасный. Особенно соус, не помню его названия. Он был действительно превосходен, — ответила за него Кристина.

— Вы, наверное, устали от поездки?

— Ну что вы! Путешествие было приятным. А вас не утомил королевский прием?

— В самом деле, я не лучшим образом себя чувствую в охотно лягу, — согласилась Элен.

— Конечно. Завтра у нас будет достаточно времени, чтобы поговорить, — заключила Кристина.

— Надеюсь, ваша комната вам понравилась? — с беспокойством в голосе произнесла Элен.

— Благодарим. Она очень хорошая.

— В таком случае, спокойной ночи.

Карл и Элен перешли в спальню.

— Ты вела себя как княгиня, только ты так умеешь. Дай бог, чтобы ты выдержала до конца их приезда, — похвалил жену барон, входя в спальню.

— Ну я же знала, что эта простушка будет стараться выглядеть светской дамой. Мне захотелось ей помочь.

— Нет, моя милая, нельзя так придираться к людям. Что ни говори, а она тоже была на высоте.

— Дорогой мой!

— Но ведь умение воспользоваться определенной тактикой тоже требует культуры, — заключил барон.

— Наконец-то я могу спокойно вздохнуть. Надеюсь, до конца нашего пребывания здесь ты не выйдешь из своей роли? — снимая пиджак, сказал супруге Август.

— Я все время думала о наших детях, немецких детях, которым пришлось столетиями голодать, чтобы евреи могли набивать себе брюхо и обвешиваться бриллиантами! Заметил, как она была одета?! Но в Германии это теперь кончится. Для нее тоже. И здесь она недолго поцарит!

— Не кричи! — старался успокоить жену Август. — Ведь мы же в их доме.

— И это она-то представляет немецкий народ! Она! Еврейка! О монархии они, видите ли, мечтают. Но это уже конец! — не могла сдержать своей ненависти Кристина.

— Мне спать хочется, я устал.

— У тебя только одно желание: тишина и покой. Весь ты в этом…

В комнате Элен царила совершенно иная атмосфера. Жена барона, с тех пор как заболела астмой, спала одна, всегда в одной и той же позе, подложив под спину подушку. Она ложилась с высоко поднятой головой, что облегчало ей дыхание. Короткие хриплые вздохи вырывались из ее полуоткрытого рта, перемешиваясь с мерным тиканьем часов.

Спальная комната жены Карла напоминала музей. Элен привезла из Веймара целую коллекцию старинных часов: фарфоровых, металлических, с фигурками людей и животных. Ее отец был известным и уважаемым часовым мастером. Коллекционирование было семейной традицией, и часы эти напоминали атмосферу родительского дома, которую она хотела перенести сюда, в Иран.

Однако сейчас многоголосое тиканье часов, смешавшись с хриплыми звуками дыхания Элен, создавало впечатление какой-то странной симфонии, отнюдь не будившей тоски по детским годам, бесповоротно канувшим в прошлое.

Элен спала неспокойно. Неожиданно в ее дыхании появились свистящие ноты. Лицо ее напряглось, на лбу выступили капли пота. Ей снился кошмарный сон. Она видела себя в гробу, накрытом узорным ковром, по которому подвали отвратительные черви. Крича от ужаса, женщина проснулась. Полубессознательно обвела взглядом погруженную в темноту комнату. Ей казалось, что и по краю одеяла ползают черви, и одним движением она сбросила постель на пол, на расстеленный ковер. Впилась в него взглядом и с ужасом поняла, что на нем тот же рисунок, что и на ковре, покрывавшем гроб в ее кошмарном сне. Элен отчаянно крикнула, у нее началась рвота. В комнату вбежала Наргис. Она включила свет, намочила полотенце и протерла лицо Элен, не перестававшей истерично кричать, указывая на пол:

— Убери это отсюда! Убери!

Девушка не понимала. Не зная, что делать, она молча смотрела на ковер.

— Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? Немедленно убери этот ковер! — еще раз крикнула Элен.

Наргис все еще смотрела на госпожу, не зная, что делать.

— Убирайся! Убирайся! Немедленно!.. — прошипела Элен, когда в дверях спальни показался Карл. — Это ты, дорогой? — произнесла она с облегчением.

Карл подошел к постели и обнял жену.

— Пожалуйста, дай мне вот те духи. — Взяв флакон, она щедро полила себя благовонной жидкостью. — Отвези меня в Веймар. Умоляю тебя! Немедленно отвези меня в Веймар…

— Успокойся, дорогая. Почему ты так упрямишься? Ведь когда-то ты была влюблена в эту страну, говорила, что хочешь навсегда остаться на Востоке. Помнишь? Сколько раз я хотел вернуться в Германию, тогда еще, вначале, когда мы только основывали нашу фабрику. Ты уговаривала меня остаться. Говорила, что Шираз — это наша Мекка, город поэтов, роз и соловьев. В этой стране ты создала — ведь это ты ее создала — прекрасную фабрику, продаешь самые лучшие ковры в мире. А теперь хочешь все это оставить?

— Ох, Карл, прекрати, — прошептала она.

— Это не все, — ответил барон. — Из-за тебя и я полюбил Восток. И благодарен тебе за это.

— Дорогой мой…

— Ты ведь знаешь, — продолжал Карл, — что сейчас происходит в Германии. Шираз сейчас для нас — убежище.

— Я должна ехать в Веймар! — упрямо повторяла Элен.

— Если это так важно для тебя, я поговорю с доктором Иоахимом. Но решение примем только после консультации. Для меня самое главное — твое здоровье.

Элен вздохнула с облегчением.

— Мне снился ужасный сон: меня несли в этом грязном, мерзком персидском гробу, похожем на тачку. Сверху лежал старый, вытертый ковер, гроб поставили на краю могилы, присутствовали несколько человек, среди них та молодая служанка, язвительно улыбавшаяся. Кто-то читал Коран. Наконец меня положили в белый мешок и опустили вниз. Сверху бросили ковер, как тот, в салоне. По нему ползали черви. Все воняло, и я сейчас, еще сейчас чувствую тот ужасный запах. Черви были черные, мерзкие… Миллионы, миллионы червей… — Элен краем глаза посмотрела на мужа и внезапно расплакалась.

Карл попытался еще раз обнять жену, но она его оттолкнула:

— Не прикасайся ко мне! Не лги! У тебя вместо рта — яма! Яма, в которую ты с аристократическими ужимками бросаешь свои любимые лакомства. Только это имеет ценность и смысл для тебя…

Монолог Элен прервал удушающий кашель. Карл протянул ей ингалятор. Когда она успокоилась и муж хотел выйти из спальни, Элен умоляюще обратилась к нему:

— Не оставляй меня одну! Пожалуйста…

Карл послушно лег рядом с женой. Элен продолжала говорить уже более слабым, приглушенным голосом:

— Я боюсь, этот страх парализует меня. Мои мысли, чувства… Иногда мне кажется, что я не ощущаю собственного тела. Я чувствую смерть. Но она не приходит, не останавливается рядом со мной. Я задыхаюсь. Веймар… Веймар — это жизнь, это воздух моего детства…

Элен повернулась к мужу. Но барон уже спал. Тогда она включила радио. Из Берлина передавали речь Гитлера. Элен в бешенстве увеличила громкость. Теперь голос фюрера как бы сотрясал стены спальни. Барон проснулся и подскочил в постели.

— Извини меня, дорогая, извини. Я слишком много выпил.

С минуту они слушали радио, потом Карл выключил приемник.

— Нет, мы не поедем в Веймар. Это исключено, — сказал барон.

— Ты не смеешь! Я поеду туда, несмотря ни на что. Никто не может мне запретить. Хочу видеть мой дом. Хочу там умереть…

На следующий день Элен присматривала за последними приготовлениями к сочельнику, когда вошел Карл: В руках у него была визитная карточка.

— Приехал человек по поручению графа фон Краузевитца.

— Вольфганга?

— Да.

— По какому делу?

— Помнишь, год назад в Стамбуле граф говорил, что охотно поехал бы в Германию. Ты ему тогда предложила поехать к нам и совместно участвовать в деле.

— И что?

— И вот теперь он, вероятно, прислал человека по этому делу, — ответил барон.

Они перешли в салон, в котором их ожидал сорокалетний мужчина, производящий впечатление образованного человека.

— Меня зовут Ганс Бахман, — представился он и вручил барону красивую коробку, сказав: — Граф Вольфганг фон Краузевитц посылает вам свой сердечный привет и этот символический подарок..

Карл фон Витгенштейн поднял деревянную крышку и с интересом взглянул на комплект прекрасных трубок.

— Это очень редкие экземпляры, кажется из Южной Австралии. Таких в моей коллекции нет. От всего сердца благодарю. Как здоровье моего друга? Когда-то он жаловался на ревматизм…

— Теперь ему значительно лучше, — ответил Бахман.

— А Эмилия, дочь графа?

— Она недавно вышла замуж.

— Вот как? За кого же?

— За офицера.

— Вермахта? — спросила Элен.

— Да, ваша милость, — ответил Бахман.

Служанка подала кофе.

— Вы приехали в Шираз только по делу графа фон Краузевитца?

— Нет, ваша милость. С некоторых пор я работаю здесь в рамках нашей помощи по сельскому хозяйству. Говоря точнее, занимаюсь животноводством.

— Здесь? В Ширазе? — удивился барон.

— Да. В районе Фарса.

— Вы давно знаете графа фон Краузевитца? — спросил Карл.

— Мне посчастливилось познакомиться с господином Вольфгангом несколько лет назад в Гейдельберге, на встрече монархистов…

— Господин Бахман, со времени нашей встречи с Вольфгангом в Стамбуле прошел уже год, и мое тогдашнее предложение теперь неактуально. Но я напишу несколько слов графу, которые, я надеюсь, вы передадите.

— Конечно.

— Нам было очень приятно с вами познакомиться. — Элен, вставая, дала понять, что время завершить разговор.

Ганс попрощался.

— Просто не верится, до чего дошел этот славный граф. Помнишь, с каким отвращением он говорил о Гитлере: «Этот шут, сумасшедший…» Он говорил так громко, что мне пришлось его успокаивать, — сказал барон жене.

— Пустая телега очень шумит на булыжной мостовой. Дочь графа, как и он сам, всегда искала дешевого успеха. Теперь она наверняка говорит, что неважно, течет ли в жилах ее мужа-офицера голубая кровь. Теперь для них важно, чтобы эта кровь была расово чистой, — насмешлив во сказала Элен.

— Где честь, где гордость нашей немецкой аристократии? — добавил ее муж.

Потом он сел за стол и написал короткое письмо графу фон Краузевитцу. Ганс Бахман ожидал в холле. Вручая ему письмо, барон спросил:

— Вы приехали с семьей?

— К сожалению, один.

— В таком случае сердечно приглашаю вас к нам на сочельник.

— Если это не доставит вам неудобств, я охотно воспользуюсь вашим приглашением.

— Вот письмо Вольфгангу. А теперь прошу вас за мной.

Барон проводил Ганса в салон, в котором собрались Август, Кристина, Элен и доктор Иоахим — домашний врач семьи.

— О, это вы, доктор. Позвольте представить: господин Ганс Бахман, знакомый моего друга. Он недавно начал работать в нашем районе, специалист по животноводству.

— Кого мы еще ждем? — спросила Кристина.

— Нашего консула. Жаль только, что нет снега.

— Разве здесь тоже бывает снег?

— В этом районе редко, но на северо-западе — да…

Все вернулись к беседе, которая началась до прихода Карла и Ганса.

— В тысяча девятьсот пятнадцатом году отец был консулом в Тебризе, — продолжал Август. — Но его деятельность проходила в окрестностях Керманшаха и на юге, там, где есть нефть. Основной его целью было уменьшить влияние Англии и России в Персии. Для этого он организовал партизанское движение среди местного населения. Он получил помощь от Османской империи и местной жандармерии, находившейся в руках шведов. Словом, вел настоящую войну. Британцы даже назначили награду в двести тысяч фунтов стерлингов за его голову.

— Двести тысяч? — удивился Иоахим.

— Это пустяки по сравнению с доходами, которые Англия получала от нефти.

— Нам, немцам, не везло с нефтью. Несмотря на то что в технических достижениях мы не хуже англичан, — сказал Иоахим.

— Вот именно. А вы знаете почему? Потому что люди, правящие в старой системе, были близоруки. Только после войны стали понимать цену нефти. Без нефти нельзя начинать войну. Посмотрите на Америку. Ее огромная автомобильная промышленность возникла благодаря нефти. Мой отец это понимал, но, к сожалению, мой брат Карл не воспользовался тем, чего достиг отец. Он занялся изготовлением ковров, — сказал Август.

— Нефтяником нужно родиться. Я им не родился, но наши ковры завоевали мир, и с этим приходится считаться, — произнес Карл.

— Это только твоя личная победа, помни. Наш же отец думал о будущем народа. Он много раз повторял: «Имея нефть, можно овладеть всем миром». К сожалению, этого добились американцы и англичане… — Речь Августа была прервана приходом консула и его супруги.

— Мы просим прощения за опоздание, но в самую последнюю минуту меня задержал важный телефонный разговор, — оправдывался консул.

— Не стоит огорчаться, ведь только сейчас стало видно первую звезду, — ответил Карл.

Элен пригласила гостей к столу. Она взяла с хрустальной тарелки облатку, подошла к мужу и начала церемонию праздничных поздравлений. Гости заняли места за столом.

— Прошу простить, — обратился Ганс к Августу, — что я осмеливаюсь выразить свое мнение. Я полон признательности к вам, барон, и очень вас уважаю, а образ вашего отца должен стать примером для каждого немецкого патриота. Я уверен, что то дело, которое не удалось завершить вашему отцу, доведут до конца другие, к тому же скоро…

— Как это понимать — скоро? — спросил Август.

— Самое большее — через два года, — с убеждением сказал Ганс.

— Не понимаю…

— Насколько мне известно, — продолжал Бахман, — концерн «И. Г. Фарбениндустри» подписал договор об обмене патентами с нефтяным концерном «Стандарт ойл оф Ньюджерси» — «Экссон». И американцы серьезно интересуются немецкими работами по получению синтетического бензина из угля, производством четырехэтилового свинца, необходимого компонента высокооктанового авиационного бензина. К сожалению, это полностью не может заменить нефти, месторождения которой находятся под землей вокруг Персидского залива…

— Минутку! Минутку! Не ослышался ли я? Ведь вы сказали, что занимаетесь животноводством, — прервал удивленный Август.

— Да, но мое призвание — геология, а моя страсть — вертеть дырки в земле, под которой кроется нефть.

— Это превосходно! — с удовлетворением воскликнул Август. — А я все думаю, откуда вы столько знаете о концерне, в котором я работаю. Мне очень приятно, что у нас схожие интересы.

— Если вы примете мое приглашение, мы вместе поедем в пустыню, и тогда я покажу вам что-то необычное, — сказал Ганс Бахман.

Август охотно согласился.

Во время праздничного ужина у Элен случился внезапный сильный приступ астмы. Кристина с деланным беспокойством, извинившись перед гостями, вывела ее из салона.

— Доктор, — обратился Карл к Иоахиму, — представьте, моя жена в таком состоянии настаивает на поездке в Веймар. Неужели…

— Вы знаете мой диагноз, господин барон. Эти симптомы неизбежны. Но с бронхиальной астмой можно жить. Лечение состоит в регулярном приеме антиспазматических средств. Неплохие результаты дает климатическое бальнеологическое лечение. Меня огорчает только, что у госпожи баронессы случаются приступы страха, страха смерти, а это уже само по себе болезнь. Кто знает, может быть, поездка в Веймар будет самым лучшим лекарством?

— Говоря о поездке Элен, я имел в виду нечто совсем иное. Я имею в виду нынешнее положение в Германии.

После этих слов Карла в дискуссию вступил консул:

— На брата моей знакомой в Берлине прямо на улице напали несколько человек. С тяжелыми повреждениями черепа он попал в больницу и через два дня умер. Родителям умершего объяснили, что властям трудно сдержать внезапные проявления патриотизма немецких граждан, направленные против расово чуждых элементов.

Беседу за праздничным столом прервала Наргис, которая вбежала в комнату и попросила доктора Иоахима пройти в спальню Элен. Та, тяжело дыша, лежала на постели. Ее лицо посинело, на лбу выступили крупные капли пота. Врач сделал укол, и больная начала успокаиваться.

— Останьтесь с ней. Я через минуту загляну, — сказал доктор Иоахим Кристине и вышел из комнаты.

Элен чувствовала себя уже значительно лучше, даже приподнялась на постели, внимательно глядя на жену Августа.

— Перед выездом мы были с Августом в Париже, — Кристина вернулась к теме прерванной беседы, — где встретили одного из немецких аристократов, не признающих Гитлера. Представь себе, моя дорогая, этот человек будто ослеп, он совершенно не видит Парижа. Но, понимаешь, он видит во сне свой дом в Мюнхене… Видит знакомых, семью, еще раз переживает старые горести и радости. Он сказал нам, что настоящей жизнью он живет только ночью, ведь только ночью он оказывается в своем доме на Зедлингерторплатц. И еще он говорил, что во сне чувствует даже запах цветов в своем саду, и я подумала тогда, что если бы он вдруг прозрел и приехал в Германию, то совершенно был бы сломлен. У нас уже нет ни монархии, ни Веймарской республики, а он все еще живет в том времени. Для таких людей уже нет места, пусть у них даже будет две или три пары здоровых глаз. Многие могут ненавидеть Гитлера, некоторые могут относиться к нему с отвращением, но, дорогая моя, ведь это он вывел Германию из тупика, дал людям работу и обещал народу необходимое жизненное пространство. Он укрепил нас в убеждении, что мы избранная раса. Потому что мы именно таковы! — твердо заключила Кристина.

Элен взяла со стола яблоко и разрезала его пополам. Внезапно она вздрогнула. Среди косточек она увидела толстого розового червяка. Кристина заметила движение Элен в заговорила вкрадчивым голосом:

— Дорогая моя, ведь это факты не только исторические, но и научные. Что ни говори, но свою докторскую работу я писала по генетической обусловленности рас.

— Хочешь яблоко? — вдруг сказала Элен.

— Что?

— Я спрашиваю, хочешь ли ты яблоко.

— Обожаю яблоки.

Элен встала с постели и подошла к Кристине.

— Август всегда называл тебя «мое яблочко».

— Мужчины любят яблоки, — ответила несколько растерянно Кристина, не понимая, к чему клонит Элен.

— А если они червивые?

— Хуже, если они гнилые, — ответила Кристина.

— Это из нашего сада, — произнесла Элен и внезапно, молниеносным движением, всунула половинку яблока с извивающимся в ней червяком в рот Кристины. Та, обороняясь, сжала зубы, укусив Элен за палец. Несмотря на боль, баронесса не вскрикнула. Лица обеих женщин пылали ненавистью.

— Ах ты, стерва! Хочешь лишить меня дома, в котором я родилась, запаха детства, моего родного языка! Я не доставлю тебе этой радости! Вам это не удастся! — крикнула Элен и, схватив Кристину за шею, вонзила ей в горло свои ногти. Та открыла рот, выпустив палец Элен. Баронесса подошла к столу и обильно полила палец одеколоном.

— Ты не поедешь в Веймар! Останешься здесь и сгниешь. Немецкая земля принадлежит только нам, немцам! — крикнула Кристина, выбегая из комнаты.

Через минуту вошел Карл.

— Как ты себя чувствуешь, моя дорогая?

— Лучше. Значительно лучше, — ответила Элен.

— Гости перешли в салон. Может быть, ты к нам вернешься? — предложил барон.

Элен поправила платье и с достоинством вышла из комнаты, за ней Карл. В салоне кто-то запел рождественскую песню: «Тихая ночь, святая ночь», которую подхватили все. Кристина смотрела на кровоточащий палец Элен, а та с удовлетворением задержала свой взгляд на свежих царапинах на шее Кристины.

Слова старой рождественской песенки эхом отдавались в соседних комнатах и в помещениях для слуг.

— Что они делают с этим хлебом? — спросила Наргис, указывая на лежащую на тарелке облатку.

— Это святой хлеб. Он означает любовь и согласие, — ответила старшая служанка.

— Как это прекрасно…

— У них так принято. Они всегда вежливы друг с другом, живут в дружбе, не так, как мы. У нас человек человека в пустыне убьет за каплю воды.

— Да. У них иначе. Они любят друг друга. И так прекрасно поют…

На следующее утро Наргис шла через сад. За дворцом она встретила Ореша, который грузил в машину красители.

— Ты не хочешь со мной поговорить?

Наргис заколебалась, но, не говоря ни слова, направилась в сторону пещеры, в которой зимой хранились продукты. Войдя в пещеру, в полумраке девушка внезапно услышала таинственный голос, отражающийся от стен многократным эхом:

— Дитя мое… Дитя мое… Подойти поближе.

Девушка выбежала из пещеры, посмотрела, нет ли кого снаружи. Вокруг царила тишина. Она вернулась и снова услышала голос:

— Не бойся… Подойди поближе… Как тебя зовут, малышка?

— Наргис, — ответила испуганная девушка.

— Говори громче!

— Наргис.

— Закрой глаза и постарайся увидеть того, кого любишь. Закрой глаза…

Наргис закрыла глаза и замерла в ожидании.

— Что ты видишь?

Девушка открыла глаза и со страхом оглянулась.

— Кого ты видишь?

— Никого, — ответила она тихо.

— Старайся его увидеть.

— Да. Теперь вижу.

— Того, кого любишь?

— Да, того, кого люблю.

— Где он?

— Не знаю.

— Сколько ему лет?

— Не знаю.

— Как он выглядит?

— Не знаю, не знаю, не знаю… — Наргис, рыдая, выскочила из пещеры. Через минуту она вернулась.

— Кто он? — услышала Наргис тот же голос.

— Это мой отец, — ответила девушка.

— Ты никогда его не видела?

— Может быть, и видела, но не помню.

— Где он находится?

— Не знаю.

— Приходи сюда в субботу в полдень.

— Кто ты?.. Кто ты?.. — с волнением спрашивала девушка.

Ответа не было. Взяв себя в руки, Наргис пошла в глубь пещеры, обыскала ее, но никого не нашла. Взяла большой горшок с мясом и вернулась в кухню. Выждав немного, спросила кухарку:

— Зачем построили эту пещеру?

— Летом господа там отдыхают, потому что там холодно, а зимой она служит нам кладовкой. Иногда летом, когда приезжают гости, они вызывают там духов.

— Как это — духов?

— Ну, попросту так играют. Таинственный голос говорит тогда: «Закрой глаза и увидишь того, кого любишь».

— А чей это голос?

— Там есть дырка, и кто-то, спрятавшись снаружи, говорит через бамбуковую трубку, — пояснила кухарка.

Наргис вскочила, побежала к пещере, обыскала все вокруг и нашла замаскированное отверстие и длинную бамбуковую трубку. Приложила к ней губы и произнесла несколько слов, которые отразились глухим эхом.

Наргис выбежала в сад. Ореш как раз заканчивал погрузку товара в грузовик.

— Зачем вы это сделали? — с грустью спросила девушка и, не дожидаясь ответа, исчезла в кухне.

Вездеход Бахмана медленно двигался по пустыне. Рядом с Гансом сидел Август. Машина словно плыла по волнам несомого ветром песка. Вдалеке, как сквозь туман, виднелось стадо овец и пастух.

— Вы знаете, — говорил Ганс, — они в течение шести-семи месяцев в году пасут свои стада в пустыне, передвигаясь в поисках воды и травы. С собой берут только сухой хлеб и вяленое мясо. Это люди открытые, разговорчивые, а после нескольких месяцев одиночества каждый встреченный человек для них — подлинный клад. Но договориться с ними нелегко. Они живут в своем собственном мире, не имея понятия, что такое море или большой, кипящий жизнью город. Но им известны все тайны пустыни. Только говорят они о ней загадками. То, что здесь происходит, они окружают тайной. Создают легенды и мифы. Я хотел как раз вам показать одно из чудес пустыни. Для геолога это может оказаться восхитительным.

— Как вы с ними разговариваете? Вы знаете персидский язык?

— Когда-то изучал, ну а здесь усовершенствовал свои познания, — ответил Ганс.

— А животноводство?

— Достаточно прочитать учебники, и можно создать впечатление, что я им помогаю.

Издалека до них донесся звук хорового пения. Через минуту появилась группа мужчин. Август понял, что все они слепые.

— Легенда гласит, — пояснил Ганс, — что их родителей казнил король предыдущей династии, Каджар. Они же, как дети бунтовщиков, были ослеплены. Теперь они бродят из города в город, из пустыни в пустыню и поют о своей трагедии. Люди их кормят. Злые языки говорят, что слепота их произошла от отсутствия гигиены, а легенду о бунтовщиках они выдумали сами, чтобы возбуждать в людях жалость и получать таким способом деньги. Они любят мифы, живут ими.

Ганс остановил машину. Перед ним среди песков стояли семь каменных столбов, выглядевших словно пришельцы из иного мира.

— Что это такое?

— Именно это я хотел вам показать, — произнес Бахман. — Местное население называет эти столбы Семью братьями, или Семью источниками. Древняя персидская легенда гласит, что на этом месте был когда-то богатый город, но, чтобы его захватить, следовало сначала засыпать находящиеся неподалеку источники. Так поступил один из завоевателей. Когда жители города умерли от жажды и их трупы покрыли улицы, враг с триумфом вошел в город. Но и у завоевателей кончились запасы воды. Они решили очистить засыпанные источники, и вот, когда был отброшен последний камень, из земли вырвался огненный фонтан, который сотни лет никому не удавалось погасить. Потом кто-то поставил здесь эти столбы, а может быть, сам огонь превратился в камень. Это место иранцы считают священным.

— Мне известна другая легенда на эту тему, — ответил Август. — Тысячелетиями неподалеку от Киркука горят вечные огни, о которых упоминается еще в Библии. Кажется, их видел сам Александр Великий. Проникающий через щели в скалах газ загорелся еще в незапамятные времена, скорее всего, от какой-то случайной искры или удара молнии. В этом месте в тысяча девятьсот двадцать седьмом году было проведено первое бурение. Четырнадцатого октября, около полуночи, неподалеку от одной из буровых вышек находился инженер из Техаса Гарри Вингер. Эту скважину готовили к остановке. Ночью Вингер услышал странный свист, потом удар, и минуту спустя на песок обрушился нефтяной дождь. Я уверен, что когда-нибудь нефть брызнет также и из-под каменных столбов.

— Поздравляю вас. Только настоящий нефтяник мог прийти к такому выводу, — с уважением произнес Ганс.

— Вы считаете, я прав?

— Видите ли, — продолжал Ганс, — Дарси шесть лет бурил скважины в окрестностях Абадана, прежде чем пошла нефть. Кто знает, может быть, здесь, под нашими ногами, находится целое море нефти?

— Это начинает меня волновать.

— Вижу, вы любите риск.

— Я всегда верил, что на нефти я сделаю настоящую карьеру, — сказал Август.

— Так значит, мы оба верим в одну и ту же звезду.

— Вы в самом деле хотите бурить скважины?

— Может быть, в скором будущем начну. И хочу добавить, что нахожусь под огромным впечатлением ваших слов, продиктованных настоящим инстинктом нефтяника. Такой человек, как вы, настоящий клад для третьего рейха, — льстиво произнес Ганс Бахман.

После многочасового путешествия сквозь пески пустыни они вернулись в Шираз. Ганс пригласил Витгенштейна к себе. В большой комнате на столе и полках валялись небрежно разбросанные книги, бумаги, проспекты, киноленты и фотографии. Бахман охотно исполнял роль хозяина. Подал нарезанный сыр и баварское пиво, принес кинопроектор. На большом, укрепленном на стене экране показались кадры, иллюстрирующие историю добычи нефти в Иране.

— Когда Вильям Нокс Дарси в тысяча девятьсот втором году получил от иранского правительства концессию на ведение разведки на территории, вдвое большей, чем территория Техаса, — комментировал фильм Бахман, — в обмен на двадцать пять тысяч фунтов наличными и шестнадцать процентов чистого дохода, ему не пришлось прибегать к дипломатическим хлопотам. Просто ему посчастливилось. А такого счастья у немцев сейчас не будет. Но в начале двадцатых годов положение Англии несколько осложнилось. Ей угрожала утрата концессии, когда Советская Россия национализировала кавказскую нефть и остановила доступ американского капитала. Зараза национализации могла быстро дойти до Ирана. Тогда самым популярным человеком в Иране был Ленин, благодаря отмене тайного договора между царской Россией и Англией о разделе и аннексии Персии. Народ ненавидел англичан и династию Каджаров. Молодой шах, несмотря на свои демократические взгляды, не имел никакого влияния на ход событий. И не приобрел доверия народа. В общем-то, он был слабый человек. Весь Иран охватила революция. Английское правительство пришло к выводу, что для получения нефти необходимо завоевать эту страну. Но как? Они же не могли ввести сюда армию и превратить Иран в еще одну британскую колонию. Поскольку, согласно русско-иранскому договору от тысяча девятьсот двадцать первого года, территорию Ирана нельзя было превращать в военные базы. Поэтому никакие иностранные войска не имели права вступать на территорию этой страны. Англия начала искать человека, — продолжал свой доклад Ганс, меняя бобину с пленкой, — человека, который стал бы выразителем ее интересов. Им стал Реза-хан. Нынешний шах, который был когда-то в России командиром казачьего полка. По-моему, Реза — обыкновенный полуграмотный человек с диктаторскими замашками. Англичане окружили его своими людьми, опытными политическими игроками. Они помогали хану совершить в Иране политический переворот, якобы в пользу республики. Реза-хан должен был называться президентом, а не шахом. Он говорил о себе как о человеке из народа, в отличие от ненавистных властителей из династии Каджаров. Благодаря этому народ был на его стороне. Он так хорошо играл свою роль, что его поддерживали как интеллигенция, так и рабочие и феодалы. Никто не предполагал, что это лишь кукла на ниточках, концы которых были в руках англичан.

Итак, Реза-хан, с тихого благословения Великобритании, устранил соперников, провозгласил себя царем царей, гениальным из гениальных, он даже утверждал, что является тенью бога! А для персов наступили кровавые времена. Репрессии коснулись всех противников Англии. Расстреливали феодалов и коммунистов, поэтов и мулл. Царь царей проводил националистическую политику под лозунгами создания Великого Ирана. В тысяча девятьсот тридцать третьем году иранский парламент подписал самый благоприятный для Великобритании договор, гарантирующий Персии только шестнадцать процентов доходов от добычи нефти. Когда друг и личный советник шаха Тимур Таш, министр двора, хотел выторговать у англичан тридцать процентов дохода, его по приказу монарха отравили.

Фильм кончился, Ганс выключил проектор.

— Стоит подвести итог… — сказал он. — Угадайте, какой прием применили англичане? — Он взял в руку стакан с водой. — Видите? — Он поднял стакан. — Издалека этот стакан выглядит пустым, а на самом деле он полон. Предусмотрительные англичане — словно эта вода. Они везде, а вроде бы их нет. Это мастерский прием, который мы могли бы сейчас повторить.

— Думаю только, — ответил Август, — хватит ли нам жизни, чтобы добиться своей цели…

— Наш стакан уже почти полон. В нем не хватает всего лишь нескольких капель…

— В самом деле? — спросил заинтригованный Август.

— Да, господин барон. Борьба, которую вел против англичан в этом районе ваш отец, сегодня стала легендой. И именно Витгенштейны — герои этой легенды. К сожалению, ваш брат не хочет использовать ее в интересах немецкого народа. Вы же, соединив свою страсть с талантом нефтяника, могли бы многое сделать.

— Как капля воды в стакане?

— Не извольте беспокоиться. Такой человек, как вы, не утонет в этом «стакане».

— Я не хотел бы быть романтиком… Точнее говоря — нефтяником без нефти. Меня интересуют конкретные вещи.

— Конкретная вещь — это фабрики Витгенштейна, которые могут стать временной базой для нас и для вас, — сказал Бахман.

— Позволю себе заметить, что на фабриках моего брата изготавливаются ковры.

— Это не имеет значения. Можно выпускать ковры и думать о нефти. Ни для кого не секрет, что центр мировой нефтедобычи из Мексиканского залива и Карибского моря перемещается на Ближний Восток и в район Персидского залива. Это до нас еще понял ваш отец. Нужно только подумать, как лучше подойти к этому делу.

— Вы считаете, что Великобритания будет спокойно смотреть на то, что мы делаем? У них невидимые, но длинные руки…

— Этот старый лев почивает на лаврах. Англия захватила все страны Персидского залива, Иорданию, Палестину, Египет… Вы знаете такую поговорку: когда кот спит, мыши резвятся. Было бы неплохо, если бы вы, вместо того чтобы ехать в Америку, остались здесь и присоединились к брату. Мы устроим вам командировку от концерна на год или два с сохранением всех привилегий, — произнес Бахман и наполнил кружки.

— Предположим, что я принял эти предложения. А что дальше?

— Я думаю, — ответил Ганс, — что в скором времени нефтеперерабатывающий завод в Абадане, эта жемчужина в короне Британской империи, перейдет под управление таких людей, как вы. Это не романтика. Я прекрасно знаю, о чем говорю. — И, чувствуя колебания Августа, добавил: — Персы говорят, что счастье только раз стучится в дверь, и все дело в том, чтобы не прозевать этот момент…

Август фон Витгенштейн уже принял решение. Он с уважением посмотрел на Бахмана и поднял кружку.