Митрополит Исидор Киевский (1385/1390–1463)

Деятельность Исидора в качестве проповедника Флорентийской унии на территории Византийской империи

Как уже было отмечено в предыдущей главе, из Венгрии Исидор отправился к папе в Италию, окруженный ореолом подвижника веры и человека непоколебимой твердости»[533]. Почему он возвращался именно сюда, а не в Константинополь? Вероятно, он понимал, что в Константинополе реакция на насильственное введение унии была похожей на реакцию Москвы, и, к тому же, как он мог вернуться в столицу Византийской империи зная, что там его не примут должным образом, а будут относиться к нему как к неудачнику и ренегату? Ведь, несмотря на то, что за унию был сам император, и после 1439 г. тот, кто хотел пользоваться покровительством императора, должен был ее официально поддерживать[534], и, как мы помним, ее подписали почти все греческие епископы, не считая св. Марка Эфесского, простой народ относился к этому ложному единению крайне негативно. У историка Дуки есть замечательное повествование о том, как отнеслись к унии греки: «Сразу после того как архиереи сошли с трирем, население Константинополя по обычаю приветствовало и спрашивало: "Ну, как наши дела? Как Собор? Одержали ли мы победу?" Но те отвечали: "Мы продали нашу веру, обменяли благочестие на нечестие, предали чистую Жертву и оказались азимитами" Эти и другие еще более позорные и постыдные слова говорили они. И кто это был? — восклицает возмущенный автор. — Те, кто поставил свою подпись в договоре: Антоний Гераклейский и все остальные. А если кто-нибудь спрашивал у них: "Зачем вы подписали [договор]?" — они отвечали: "Потому что боялись франков". И когда снова спрашивали у них, пытали ли франки кого-либо, били ли, бросали ли в тюрьму, [те отвечали]: "Нет". "Тогда почему же?" — "Сама рука подписала, — говорили они, — будь она отрублена! Сам язык согласился, будь он вырван!"». И Дука комментирует: «Ничего другого они не могли сказать. Ведь некоторые архиереи заявляли при подписании договора: "Не подпишем, пока вы не дадите нам достаточно денег". Те дали, и они обмакнули перо в [чернила]. На них было истрачено бесчисленное количество денег, отсчитанное в руки каждого из отцов. Затем раскаявшись в этом, они, однако, не возвратили серебра. Что же касается их заявления о том, что они продали свою веру, то [следует заметить]: они совершили больший грех, чем некогда Иуда, ибо тот вернул сребреники. Но увидел Господь и отверг их. Поднялся огонь на Иакова, и обрушился гнев Его на Израиль»[535]. Из этой пространной цитаты видно, как относились к унии не только в среде простого народа, но и само духовенство, подписавшее акт о соединении. Как могли отнестись греки к главному творцу ее, если бы он явился в Константинополь? — Конечно, подобным же образом. Кроме того, Исидор был «легатом от ребра апостольского» для Руси и сопредельных территорий, потому ему было важно отчитаться перед папой о результатах своей миссии здесь. Понимая все это, Исидор предпочел лучшим для себя явиться к папе.

13 мая 1443 г.[536] (по другим сведениям — в начале июня 1443 года)[537] кардинал прибывает в Венецию из хорватского города Сень с 80 лошадьми, и здесь его встретили в храме свт. Николая дож, синьор, духовенство и множество людей, после чего Исидора поселили в доме в Сан-Джорджо-Маджоре. В Венеции Исидор пробыл несколько дней, и Республика «не только заплатила за его расходы, но и преподнесла ему дары»[538]. 15 июня 1443 г. ему были предоставлены привилегии венецианского города и доступ в Великий Совет[539], а уже 20 июня того же года привилегии, которых активно искал Исидор, были подтверждены и его приняли в члены Великого Совета[540]. После этого он через Павию, Равенну и Римини отправляется к папе. Уже 11 июля того же года Исидор достигает Сиены, где в то время находился папа[541]. Для характеристики отношения к Исидору папы и вообще всего католицизма весьма показательна встреча, которую устроили бывшему митрополиту кардиналы. Присутствовавшие в то время в Сиене 13 кардиналов с невероятной помпой выехали к воротам города навстречу Исидору[542] и проводили его во дворец папы. Понтифик «принял Исидора в присутствии всей консистории. Он облобызал его и передал ему красную шляпу. Спустя четыре дня [15 июля[543]. — С. А.] состоялась тайная церемония очищения уст. По обычаю, то было последним актом принятия нового члена в святую коллегию. Затем был отдан приказ, чтобы Исидор отныне получал свою долю при распределении доходов»[544]. После этого, как сообщает источник, Исидор «отправился жить в своем доме», который, видимо, ему выделила курия[545].

Кардинал Исидор мог немногим похвалиться касательно успеха унии в области его легатства. На Руси его деятельность по провозглашению унии провалилась, в Польше и Литве, которые он посетил после своего бегства, были настроены менее дружественно, чем прежде, и вообще были против папы Евгения, в открытую выступив в поддержку Базеля[546]. Папа тоже не мог похвастаться сколько-нибудь значительными успехами в этом деле: греки так и не решились провозгласить унию в Константинополе. Исидор поделился с папой своими мыслями относительно того, как можно было бы устроить проповедь унии на территории Византии. Так, например, он предложил отправить на Пелопоннес легата, который бы оказал влияние на местные власти и те бы приняли унию. После этого легат мог бы пойти в Константинополь, где сделать то же самое[547]. Конечно, папа не был доволен византийским двором, считая его нерешительным и робким. Тем не менее, он не терял надежды на возможность крестового похода против турок и утверждения унии. Папа «писал побудительные письма императору Иоанну, обещая ему помощь». Приезд Исидора был весьма кстати, так как его личность и приверженность «делу унии» могли быть неплохим «инструментом» для налаживания контактов с Константинополем и проповеди унии. Поэтому «ему немедленно была дана миссия в Грецию и Русь»[548]. Период времени с приезда Исидора и до его отъезда «на миссию» был посвящен, видимо, сборам. Так, 17 августа 1443 г. Галеазий Мантуанский анонсировал выдачу 1 000 флоринов «для путешествия Исидора, кардинала Рутенского, папского легата», а 21-го числа того же года Апостольская палата (Camera apostolica) выдала ему эти деньги[549]. Из Сиены Исидор отправился 28 августа «в пределы Греции и России»[550] (на Русь он, конечно, не попал), 12 или 13 сентября был снова в Венеции[551], но, судя по всему, Италию он оставил в конце января 1444 г. в сопровождении флорентийца Антонио Николаи[552].

В период с января 1444 по 12 февраля 1448 гг.[553] и с перерывами по 1451 г. он занимался пропагандой унии на территории Греции и в венецианских колониях Востока, где имел, по его словам, значительный успех[554]. В начале 1445 г. он прибыл на Пелопоннес, однако это пребывание было кратким — и неизвестно, принесло ли какие-либо ощутимые плоды; летом того же года Исидор вернулся в Рим[555]. Во время своего продолжительного путешествия Исидор часто обменивался письмами с папой Евгением IV. Однако «от этой корреспонденции уцелело лишь одно письмо, адресованное папой Исидору»[556] и написанное 11 июня 1445 г. из Рима. Это письмо для нас представляет большой интерес, так как «характеризует настроение Исидора до и после Флорентийского Собора». Евгений IV «горячо благодарит Исидора за сообщение церковных и светских новостей. Он просит его писать возможно чаще: тогда можно будет изо дня в день принимать соответствующие меры в пользу унии и для истребления неверных. "Что касается Вас, мой сын, — в заключение пишет папа, — мы Вас заклинаем именем Господа нашего: останьтесь всегда в деле унии равным самому себе, соревнуйте с собою, превосходите себя. Если до воссоединения со святой Римской Церковью Вы обнаружили столько рвения в деле унии, то ныне, когда Вы стали видным членом нашей Церкви, Вы легко поймете сами, каковы ваши обязанности"»[557]. Приведенный П. Пирлингом фрагмент довольно любопытен тем, что папа заклинает Исидора оставаться «всегда в деле унии равным самому себе». Может быть, видя большое противостояние унии со стороны православных, Исидор начал колебаться? В этом отношении представляет интерес письмо византийского интеллектуала Иоанна Евгеника, адресованное Исидору и написанное, по мнению М. М. Бандиленко, в 1445 г.[558] Иоанн Евгеник полагает, что в своем стремлении к унии Исидор зашел слишком далеко и теперь всем очевиден обман, ибо помощи западных государств Византия так и не дождалась, а коалиция Польши и Венгрии была жестоко разгромлена в битве под Варной в 1444 г. Евгеник просит Исидора, «владыку посвященного и великих святых отцов и светил ревнителя и наследника, чтобы, по заповеди Божией, более не смешивалось человеческое и божественное, преходящее с неизменным, чтобы более не колебался, подобно тростнику от ветра, разум»[559].

Вновь в Константинополе Исидор оказался весной 1446 г. и пробыл здесь в течение полутора лет (по осень 1447 г.), занимаясь не только церковными делами, но и переписыванием рукописей[560]. Здесь же, в Константинополе, в 1450 г. Исидор вместе с Константинопольским униатским патриархом Григорием Маммой возвели на кафедру Владимира-Волынского епископа Даниила[561]. О пребывании Исидора в 1450 г. в Константинополе свидетельствует и византийский интеллектуал и сторонник унии Иоанн Аргиропул в своем письме-прошении папе Николаю V[562].

Вероятно, одним из плодов деятельности Исидора на территории Греции стал приказ императора всем епископам явиться в Константинополь. Видимо, хотели провести собрание и провозгласить унию. Но Исидору не удалось ни сломить оппозицию, ни рассеять сомнения императора, и уния в Константинополе так и не была провозглашена[563].

6 марта 1447 г. был избран новый папа — Николай V[564], человек очень просвещенный и покровительствующий гуманистам. В нем «рядом с верой и благочестием <…> уживались грандиозные замыслы и тонкие вкусы». Церковь для него была мистической супругой Христа, поэтому «задачей наук, литературы и искусств было ее прославление <…> Рим Николая, населенный гуманистами, учеными, писателями, всевозможными художниками, опояшется стенами с башнями»[565].

Эти мечты папы, кажется, очень соответствовали духу и настроениям Исидора. Очень может быть, что папа «создает для Исидора более прочное положение, старается всячески наградить его, чтобы иметь возможность пользоваться его дарованиями»[566]. Это мнение подтверждается дальнейшими поступками папы в отношении Исидора. Так, 31 января 1450 г. папа Николай V отдает ему в пользование бенедиктинский монастырь святого Власия[567]. В конце 1450 г. мы видим, что Исидор занимает одну из ключевых должностей при папском престоле — камерария или камерленго — ответственного за финансы и имущество Римской Церкви[568]. Эта должность была настолько близка к понтифику, что у камерария всегда были при себе ключи от папских покоев и, соответственно, право бывать у папы в любое время. Впрочем, судя по списку занимавших эту должность камерариев, они сменялись практически каждый год, и Исидор, исходя из этого списка, был камерарием тоже лишь в течение 1450 г.[569] Далее, 8 февраля 1451 г., освободив кардинала от уз, связывавших его с Русской Церковью, папа назначил его кардиналом-епископом с титулом «Сабинский»[570]. Это была «прекрасная епархия, лежащая недалеко от Рима, в очаровательной гористой местности, которая осталась за Исидором до конца его дней»[571]. По мнению архиеп.-митр. Иосифа (Слипого), кардинал жил при подаренном папой Николаем V монастыре Святого Власия[572], где, вероятно, имел возможность повседневного общения с другими людьми. Но это было не все. В том же 1451 г., 19 июня[573] папа отдал ему в управление Червийскую епархию, взятую от кардинала Барбо. Одновременно с этим ему были предоставлены в пользование епархиальные земли в Болонье и Ферраре. 16 июля бывшему митрополиту были пожалованы еще три бенефиции: св. Петр Пизанский в Пере, св. Михаил — собор, принадлежащий генуэзцам, в Галате, св. Антоний в Самоне, и многое другое. 13 сентября кардиналу была назначена пенсия в 500 дукатов из доходов Санта Мария Помпоза, которой он лишился спустя месяц с небольшим[574].

На основании опубликованного отчета Исидора папе Николаю V, который был составлен кардиналом, вероятно, летом 1451 г., можно увидеть основной механизм пропаганды унии: Исидор зачитывал своим слушателям декрет об унии и истолковывал его, ссылаясь только на тексты греческих отцов Церкви[575]. В отчете Исидор также сообщал, что уния была хорошо принята во всех венецианских колониях Востока, проуниатские взгляды разделяют патриарх с архиереями и император, не говоря уже о наибольшей части знати и народа[576]. По словам самого кардинала, в Константинополе осталось совсем небольшое ядро, около полудюжины, противников Рима. Это ядро состояло как из тех, кто подписал акт о соединении во Флоренции, так и из тех, кто заранее согласились на заключение унии, но потом раскаялись. Исидор предложил папе план, в соответствии с которым необходимо было строить церковную политику в отношении унии. Для того чтобы усилить унию, следует отправить обученных проповедников, чтобы те просто объясняли людям, чему учит декрет об унии. Для доказательства касающихся вероучения вопросов он предлагал использовать только греческие источники, так как греки доверяли только им[577]. Также в этом документе говорилось о византийском посланнике[578], которого император отправил в Рим с целью объявить папе о полной готовности Константинополя провозгласить унию. От папы также требовалось послать человека, который мог бы заняться этим вопросом, так как униатский патриарх Григорий III Мамма, при растущей оппозиции унии, в августе 1451 г. бежал из Константинополя в Рим[579].

В результате бегства патриарха из столицы Византийской империи и в связи с приходом к власти нового султана Мехмеда II завязалась череда контактов между Константинополем и Римом. Одним из условий продолжения переговоров папа поставил возвращение патриарха Григория в столицу Византийской империи и поминовение понтифика за литургией. Однако патриарх Григорий в столицу так и не вернулся, а для продолжения переговоров и провозглашения унии папа решил послать в Константинополь Исидора, «который, как он надеялся, окажется способным снискать благосклонность греческого духовенства»[580].

В конце 1451 г. умер латинский патриарх Константинополя Джованни Контарини, и патриарх Григорий III Мамма стал получать все доходы от церквей и земель Латинского патриархата Константинополя, сконцентрированных, главным образом, на Крите и Негропонте (Эвбея). Как отмечает современный исследователь, благодаря этому союзу двух патриархатов в лице Григория III Маммы он стал «истинным и единственным патриархом Константинополя»[581] и папа Римский не хотел назначать туда нового патриарха латинской юрисдикции[582]. 24 января 1452 г. папа сделал Исидора в условном смысле «наследником» почившего Константинопольского латинского патриарха Джованни Контарини[583], назначив его администратором на Крит[584] и Эвбею. Кардинал мог пользоваться только церковными землями, или бенефициями Латинского патриархата этих и некоторых других мест и доходами с них. Для упорядочения деятельности Исидор назначил на эти острова управляющих, в задачи которых входило не только следить за имуществом и имениями патриархата, но и обеспечивать пастырскую заботу о людях, здесь работающих. В письме папы Каллиста III от 9 июля 1455 г. сообщалось, что владелец константинопольских приходов на Крите назначил викария, сославшись на «Breve» папы Николая V[585]. В этом Критский архиепископ увидел нарушение церковных традиций и обратился с жалобой к папе Каллисту III, который и разрешил недоразумение, возникшее между архиепископом и кардиналом[586]. Серьезные проблемы в управлении имуществом патриархата возникли и на Эвбее, причем для их разрешения потребовалось личное вмешательство венецианских дожей, папы Пия II и латинского патриарха Венеции[587]. Видимо, благодаря доходам, получаемым с Латинского патриархата, кардинал Исидор профинансировал свою военную операцию по защите Константинополя в 1452–1453 гг.[588]

Но прежде этого скажем об одном важном событии, в котором также принял участие Исидор. В марте 1452 г. в Рим прибыл вместе с женой Фридрих III (1415–1493) на коронацию в качестве императора Священной Римской империи (последняя коронация императора в Риме)[589]. Историк П. Пирлинг без ссылки на источник заимствования информации так пишет об этом: «19 марта первосвященник Римский возложил на голову Фридриха III корону Карла Великого, горевшую в лучах своей угасающей славы. Исидор был участником этого торжества и вел к алтарю потомка Габсбургов. Это день был в сущности похоронами Святой империи, несмотря на все великолепие зрелища и народное ликование: умирала великая идея Средних веков. Скоро Исидору придется увидеть еще более потрясающую драму: на его глазах пошатнется и рухнет с громом Империя Константина»[590]. Повествование Яна Длугоша имеет несколько интересных деталей, опущенных П. Пирлингом: коронация совершалась в часовне святого Петра, где, по Преданию, апостол Петр совершал литургию; к алтарю, у которого папа Сильвестр помазал императора Константина на царство, Фридриха вели два кардинала-епископа — Исидор и Франческо Кондульмер, Альбанский кардинал. Он был старше Исидора и дольше находился в кардинальском достоинстве, потому именно ему было поручено в начале священнодействия прочесть положенные на этот случай молитвы. Потом упомянутые кардиналы подвели к алтарю императрицу, после чего продолжилась месса и их функции, судя по повествованию Яна Длугоша, закончились[591].

Как уже отмечалось выше, летом 1451 г. из Константинополя в Венецию и Рим было отправлено посольство Андроника Вриенния Леонтариса, с которым византийский император Константин XI Драгаш Палеолог отправил папе «дружеское послание» и письмо противников унии с предложением созыва нового Вселенского Собора. Папа, конечно, не видел смысла в этом предложении и потому поставил императору в некотором смысле ультиматум: если декрет об унии будет принят в Константинополе, то Византийская империя в лице папы и кардиналов найдет верных союзников, готовых оказать помощь[592].

И вот, словно своеобразный ответ папы, 20 мая 1452 г.[593] кардинал Исидор на генуэзском корабле отправляется в Константинополь, чтобы водворить там «духовный мир»[594] и привезти туда денежную помощь и солдат. Папская казна дала Исидору денег, чтобы он на пути следования к месту назначения мог нанять военную силу. Однако средств, данных папой, явно не хватало, поэтому Исидор, как сообщает Георгий Трапезундский, «повсюду искал денег»[595]. Он посетил Неаполь и у неаполитанского короля «выпросил несколько судов на подмогу»[596], а с ними, видимо, и 50 человек «итальянцев»[597].

Путь до Константинополя следовал вдоль берегов Мореи, и вскоре добрались до острова Хиос, где необходимо было уладить генуэзские торговые дела. Здесь Исидор нанял еще 150–200 солдат[598] и «обзавелся новым спутником»[599], который был старше его, — Леонардо Джустиниани, латинским епископом Митиленским (Лесбос)[600]. Историк Дука так пишет об этом: «Когда с очень большим кораблем генуэзцев он прибыл на остров Хиос, он прожил там достаточно дней, пока купцы того корабля торговали: что было нужно, отдавали, а что им требовалось, получали; — ожидали они к тому же и другой корабль, который должен был плыть вместе до Кафы. Итак, кардинал, имея с собой до пятидесяти человек из итальянцев, нанял за плату и других многочисленных латинян с Хиоса. И вот, когда показался ожидаемый ими корабль, вышли они из Хиоса и поплыли в Константинополь»[601], куда прибыли 26 октября[602]. Как сообщает очевидец осады Константинополя Убертино Пускуло, у городских ворот Исидора встретили толпа народа из дворца и «латиняне», он сел на лошадь и направился к императору Константину XI[603].

Подводя промежуточный итог рассмотрению отрезка жизни Исидора с 1443 по 1452 гг., следует отметить, что он постепенно занимал всё более и более значительные посты в высшей иерархии Католической Церкви, имея благорасположение пап Евгения IV и Николая V. Кардинал с некоторым успехом занимался в эти годы продвижением унии на территории Византийской империи и латинской Романии, придерживаясь определенной программы действий и пропагандистской тактики, в которой ключевое место занимала опора на авторитет православных отцов. Своеобразным итогом этой деятельности стала поездка Исидора в Константинополь с целью помочь отразить натиск турок. Однако им было привезено всего 200–250 солдат — слишком незначительное количество в сравнении с многотысячной армией Мехмеда II.

Провозглашение унии в Константинополе в 1452 году

Как сообщает византийский историк Михаил Дука, приехавших с Исидором и самого кардинала Константин XI Драгаш Палеолог «принял ласково» и появление папского легата «вызвало определенный энтузиазм и среди простонародья. Император не замедлил этим воспользоваться. Были назначены специальные комитеты представителей городского населения и знати, призванные выразить одобрение народом унии. Комитет городского населения выразил согласие строго соблюдать положения унии, в то время как противники ее попросту отказались в нем участвовать. Комитет знати, где дискуссии были более серьезными, предпочитал компромисс, по которому имя папы провозглашалось бы в литургии, однако действительное установление унии было бы отложено. Но император под влиянием Исидора отклонил это предложение»[604]. Исидор застал Константинополь поделенным на две противоборствующие партии: противников унии во главе с мегадукой Лукой Нотарой, и сторонников объединения во главе с Иоанном Аргиропулом и Михаилом Апостолием[605]. C прибытием в Константинополь Исидора противники унии активизировались и стали заниматься пропагандой[606]. Георгий Схоларий, теперь уже монах Геннадий, рассылал по всему городу свои послания и увещания, чтобы этим поддержать оппозицию унии: «Еще до прибытия Исидора он обратился к народу со страстной речью, призывая не предавать веру отцов в надежде на призрачную материальную помощь»[607].

После встречи с императором и по результатам обсуждения проблем продвижения унии было решено пойти в храм Святой Софии, чтобы там «те из клириков, — священники и диаконы, — которые показывали себя держащимися постановления об унии, и царь с синклитом, придя в Великую церковь <…> совершить там Богу в общем единомыслии литургию и нековарной мыслью вознести Ему молитвы»[608]. Была вознесена продолжительная молитва, после которой присутствующие «выслушали речи кардинала и согласились с постановлением об унии». В конце концов было решено вернуться к содержанию определений униатского Собора после снятия с Константинополя осадного положения[609]. На богослужении в храме Святой Софии присутствовали, конечно же, только сторонники унии, а ее противники решили обратиться за разъяснениями к монаху Геннадию Схоларию. Историк Дука так описывает это: «Тогда схизматическая часть, явившись в монастырь Пантократора, к келье Геннадия — некогда Георгия Схолария, — говорила ему: "А мы что будем делать?". Тот же, быв в затворе, взял бумаги, написал свое мнение и чрез записку объявил и совет свой. А написанное объявляло так: "О, жалкие ромеи! Зачем вы сбились с праведного пути: удалились от надежды на Бога и стали надеяться на силу франков; вместе с городом, в котором скоро все будет разрушено, отступили вы и от благочестия вашего? Милостив буди мне, Господи! Свидетельствую пред Лицом Твоим, что неповинен я в этом. Обратите, несчастные граждане, внимание: что делается? Вместе с пленом, который скоро постигнет нас, вы отступили и от от[е]ческого предания и стали исповедывать нечестие. Горе вам, когда придет на вас суд Божий!" Это и другое, еще большее, написав и прикрепив написанное к двери своей кельи гвоздями, он затворился опять внутри, а бумага стала читаться»[610]. Это было, видимо, 1-го ноября[611]. Великий дука Лука Нотара убедил собрание людей в том, что Исидор пришел с лучшими намерениями и празднование унии в Константинополе будет только всем во благо[612]. Опасность была уже слишком близко, и «вид кардинальских солдат заставил жителей города колебаться»[613]. Как раз это обстоятельство и помогло Исидору одержать победу над общественным мнением. Вокруг Исидора сплотилась группа решительных людей, среди которых были Феофил Палеолог, Иоанн Аргиропул, Михаил Апостолий и около трехсот священников[614].

Восприятие унии в Московской Руси научило Исидора многому. Он во всех этих сложных ситуациях «держал себя настолько сдержанно и тактично, что близкий к императору Сфрандзи предложил: а не имело бы смысл сделать его патриархом вместо отсутствовавшего Григория Маммы?»[615] Сам Сфрандзи так пишет об этом: «… когда русский кардинал находился в Константинополе, я был его посредником к моему незабвенному покойному господину василевсу по поводу того, чтобы он стал патриархом и чтобы им и тогдашним папой было сделано то-то и то-то или хотя бы чтобы вторым поминался папа. И после многих моих разговоров, советов, беспокойств незабвенный василевс решил, что от одного он совершенно откажется, так как если тот станет патриархом, все либо должны будут повиноваться ему, либо ополчатся против него, и между ним и теми неповинующимися возникнет война»[616]. В самом деле, по мнению Д. Никола, назначение Исидора на патриаршество удовлетворило бы папу Римского и могло привлечь дополнительную помощь со стороны западных государств. Однако император Константин поступил мудро, ибо видел, что это назначение только еще больше взбудоражит противников унии[617].

В какой-то момент стало очевидно, что больше помощи от западных держав не будет, благодаря чему антиунионисты отвоевали свои прежние позиции в думах народа. Латинский епископ Лесбоса, которого Исидор привез с собой, сказал императору, что тот слишком мягкий и с противниками унии нужно обойтись строго, задушив оппозицию и арестовав их лидеров. Вместо этого Константин XI 15 ноября вызвал духовенство Синаксиса во дворец и попросил составить документ, в котором бы излагались все их возражения против унии[618]. Во взрывоопасной ситуации Константинополя это было мудрым решением. Спустя 10 дней после встречи императора с антиунионистами «ружья Румели Хисар затопили венецианский корабль на Босфоре <…> и крик о помощи практически любой ценой становился все громче». К концу ноября Исидор понял, что атмосфера в городе соответствующая и можно, наконец, выполнить то, ради чего он был сюда послан папой: официально объявить унию Церквей[619].

Итак, получив разрешение императора, 12 декабря 1452 г., на память свт. Спиридона Тримифунтского, в кафедральном соборе Св. Софии «в присутствии императора, всего двора»[620], «10 митрополитов и огромной массы духовенства»[621], была отслужена торжественная литургия и провозглашен генотикон, т. е. духовный мир с латинянами в виде декрета Флорентийского Собора. На богослужение собралось множество народа: Исидор в письме папе Николаю V сообщает, что пришел весь Константинополь, «от мала до велика»[622], историк же Дука уточняет, что большинство присутствующих на литургии притворялись, но саму унию отвергали и многие «не приняли просфоры антидора, как мерзкой жертвы, совершенной на униатской литургии»[623]. Кардинал Исидор в письме папе сообщил также, что во время литургии было совершено поминовение не только папы, но и патриарха Григория III Маммы, которого с самого восшествия на патриарший престол не поминали за богослужениями ни в одной константинопольской церкви[624].

Безусловно, народ на унию согласился только из-за безвыходности положения, а Геннадий Схоларий вместе с 8-ю другими монахами не захотели ее признавать[625]. Историк Дука так характеризует согласие константинопольцев на унию: «Кардинал (Исидор) же ясно видел всякое сердце и всякое намерение греков, потому что не скрыться было от него обманам и хитростям греков. Но, так как и сам он происходил из того же самого народа, то поспешил он, хотя и с небольшим рвением, помочь городу: и довольствовался он лишь изложением папе в защитительной речи того, как происходило дело; большее же возложил он на Бога, все строящего к полному концу»[626].

14–15 декабря 1452 г.[627] пришлось решить важное дело, касавшееся защиты города. Император созвал у себя совет, на котором, по свидетельству Леонарда Хиосского, присутствовал и Исидор. Дело в том, что в Золотой Рог, порт Константинополя, вошли на несколько дней 5 венецианских галер. Решено было их задержать, переговорив заранее с капитанами. На другой день Исидор, Леонардо, венецианский консул и представители императора пошли на переговоры с командирами судов. Встретив сначала резкий отпор, они все-таки сумели добиться своей цели[628]. Более того, «венецианская колония в Константинополе предложила императору свою полную поддержку. На собрании венецианцев, на котором присутствовали Константин и его совет, а также кардинал Исидор, венецианский бальи Джироламо Минотто принял обязательство в полной мере участвовать в обороне города и проследить, чтобы ни один венецианский корабль не покинул гавань самовольно. Он также дал заверения в том, что Венеция пришлет флотилию судов, и направил туда специальное послание с настоятельным требованием оказать немедленную помощь»[629]. И действительно, 29 января 1453 г. город радостно приветствовал прибытие Джованни Джустиниани Лонго, привезшего с собой 700 хорошо вооруженных солдат[630]. Но что это было в сравнении с многотысячной армией султана?

Таким образом, усилия Исидора, направленные на утверждение унии в Константинопольской Церкви, не были напрасны: ему удалось склонить на свою сторону императора Константина XI Палеолога, и уния была провозглашена, а точнее обновлена в соборе Святой Софии 12 декабря 1452 г. Действия Исидора в это время очень взвешенны и мудры, благодаря чему, собственно, и удалось это все осуществить. Исидор обещал византийцам, что если они примут унию в своей определенной полноте, то помощь Запада окруженной врагом столице будет внушительнее. И действительно, на призыв о помощи откликнулись венецианцы, для которых теперь, после официального провозглашения унии в Константинополе, византийцы стали единоверцами.

Участие Исидора в обороне Константинополя

И вот, наконец, наступил день, ставший точкой отсчета гибели Византийской империи. 6 апреля 1453 г. турецкая армия подошла к Константинополю на расстояние одной мили. В конце марта — начале апреля были назначены команды для обороны столицы Империи с суши и на море[631]. Император оставил за собой ворота св. Романа, а кардиналу Исидору, который командовал солдатами из Рима и Хиоса, была поручена оборона зоны между монастырем св. Димитрия[632], который находился у мыса Акрополя, и Манганами. Здесь, «рядом с дворцами императора и вельмож, возвышалась церковь Богородицы Одигитрии. Там же находился храм св. Димитрия, эта святыня Палеологов. В этом монастыре провел Исидор лучшие дни своей жизни»[633]. Вверенный кардиналу район простирался до ворот св. Евгения, «т. е. до того места, где огромная железная цепь погружалась в Босфор. Ее тяжелые звенья соединяли берег с противоположным, галатским»[634]. Задача Исидора состояла в том, чтобы следить за движением турецкого флота и препятствовать вылазкам противников и «особенно блюсти за целостью цепи». Ни в одном из своих писем о падении Города Исидор не сообщил в подробностях, каков же был его личный вклад в оборону столицы. Как свидетельствует Леонард Хиосский, Исидор принимал участие во всех заседаниях командования обороной столицы[635], потому был очень хорошо информирован о ходе операции. Лаоник Халкокондил сообщает, правда, видимо, из вторых рук, что во время штурма Города Исидор «помогал эллинам сражаться»[636]. Однако сложно сказать, что конкретно делал во время штурма кардинал: только ли руководил военными действиями, или же брал в руки оружие и вступал в открытый бой. Как представляется, Исидор, как священнослужитель, не стал брать в руки оружие и проливать кровь турок. Вероятно, в какой-то момент осады он переместился ближе к храму Святой Софии, потому как (это мы увидим ниже) именно возле этого храма Исидора ранят.

Осада Города продолжалась 53 дня, после чего 29 мая «Новый Рим склонился к ногам победителей»[637]. В обороне Города по разным оценкам участвовало различное количество человек — от 5 000 до 17 000. Турецкая армия многократно превосходила силы византийцев, хотя источники также дают противоречивую информацию о ее численности: от 160 до 700 тысяч человек[638]. Кардинал Исидор, по сообщению папы Пия II, стал свидетелем жестокой резни после взятия Города[639]. Когда он был рядом с храмом Святой Софии, один из турецких лучников ранил его в левую часть головы, но рана оказалась неглубокой и ему удалось уехать на лошади[640]. Историк П. Пирлинг отмечает, что «по поводу этого события создалась легенда. Папа Пий II в своих комментариях придал ей окончательную форму и тем способствовал ее распространению. Турки усиленно искали Исидора. Тогда, будто бы, кардинал накинул свой пурпур на какой-то труп, а сам оделся рабом. Он смешался с толпой и был взят в плен. Потом ему удалось выкупиться. Однако, — продолжает исследователь, — действительность гораздо проще. Исидор сам открыл ее Леонардо Бенволиенти, сиенскому послу в Венеции. Лишь только Магомет II вступил в город, он действительно тотчас же потребовал голову кардинала. Султан хорошо был осведомлен о роли легата через своих шпионов. Верные друзья Исидора принесли султану какую-то голову в красной шляпе. Исидор этим воспользовался. Он остался неузнанным и, как он и сам утверждает, никогда не подвергался плену»[641]. С. Рансимен еще более запутывает и без того хаотичные сведения П. Пирлинга. Британский ученый пишет, что Исидор «отдал свое церковное облачение нищему в обмен на лохмотья последнего. Нищий был схвачен и обезглавлен, и его голову выставили как принадлежавшую кардиналу, в то время как Исидор был за гроши продан узнавшему его купцу из Перы»[642]. По свидетельству папы Пия, труп человека, на котором были обнаружены кардинальские знаки отличия Исидора, был обезглавлен, а голова с кардинальской шапкой была насажена на кол и выставлена на всеобщее обозрение. Исидор действительно был взят в плен, смешавшись с простыми людьми, но был выкуплен узнавшим его человеком[643], причем за потрясающе малую цену в 300 аспров, в то время как за венецианцев и генуэзцев приходилось платить золотом[644]. Таким образом, видим, что легенда папы Пия II и рассказ самого Исидора почти полностью совпадают и расходятся лишь в одном: был ли кардинал в плену. Что касается истории с подменой одежд, то вряд ли живого нищего приняли бы за кардинала Исидора, потому гораздо более правдоподобной выглядит версия с подменой одежд трупа.

Ценнейшим источником, повествующим о первых днях жизни Исидора после падения Константинополя, является письмо[645] «знакомого» Исидора Франческо Гриффолини д'Ареццо от 15 июля 1453 г., адресованное кардиналу Доменику Капранике. Он начинает письмо с красочного образа, согласно которому после отъезда из Рима он продал все свои вещи и одежду, чтобы помочь Константинополю. После взятия Города Исидор пошел к храму Святой Софии в надежде найти там оружие для борьбы с турками, но был заключен под стражу. Затем он был посажен в тюрьму в турецком лагере, оставался там неузнанным в течение 3-х дней и воспользовался смертью старого монаха, голову которого преподнесли султану и выдали за голову Исидора[646]. После этого Исидор вместе с другими пленными был доставлен в Перу (совр. район Бейоглу в Стамбуле), его выкупили, и он 8 дней скрывался в разных домах (с 1/2 по 8/9 июня[647]). Когда до него дошла информация, что Пера тоже взята, он отправился на турецкие галеры, где пробыл 3 дня. Поскольку его лицо было забинтовано после ранения стрелой в голову, он остался неузнанным. По сведениям Лаоника Халкокондила, когда Исидор находился в лагере турок, его действительно не узнали: «Если бы царь знал, что это кардинал Исидор, Мехмед бы казнил его и не позволил кардиналу бежать, но так как царь полагал, что тот уже умер, он не предпринял никаких расследований»[648]. С турками кардинал добрался до города Бурсы, притворился освобожденным заключенным, который пытается выкупить своих сыновей, заключенных в константинопольской тюрьме, и с ними же к 12/13 июня[649] добрался до малоазийской Фокеи. Здесь его узнали несколько генуэзцев и неосмотрительно сделали очевидным его присутствие. Опасаясь за свою жизнь, Исидор сел на небольшой корабль и поплыл на о. Крит[650], куда прибыл, видимо, между 5 и 8 июля. В письме[651] Генри Зомерна схожего содержания от 11 сентября 1453 г. приводится ряд любопытных деталей, касающихся Исидора и не отраженных в письме от 15 июля того же года. Так, когда Исидор приблизился к храму Святой Софии в поиске оружия или вооруженных людей и, ничего не найдя, хотел уже было выйти против турок и пролить свою кровь за веру Христову, собственные слуги остановили его, и он укрылся в храме, где его и взяли турки в плен. Кардинала выкупили из плена за 100 дукатов, и после Фокеи он поплыл на о. Хиос, а оттуда — на Крит[652]. Исидор выехал, вероятно, между серединой и концом июня[653] на одном из трех кораблей, следовавших до острова Крита. На этих кораблях находились критские моряки, последними прекратившие сопротивление в битве за Константинополь[654].

Чудом спасшийся от турок, кардинал Исидор примерно с начала июля по осень 1453 г. пребывает в городе Кандии, на Крите. Здесь он встретился и обсудил с венецианским гуманистом Лауро Квирини потери, понесенные Константинополем, в том числе и в области рукописей. В своем письме папе Николаю V от 15 июля 1453 г. Лауро со слов Исидора сообщает, что во время осады и штурма погибло 120 000 греческих рукописей, содержащих священные и светские сочинения[655].

Находясь на Крите, Исидор составил множество писем разным лицам о падении Константинополя, из которых, собственно, Запад и узнал некоторые подробности гибели столицы Византийской империи[656]. Они, вероятно, были им написаны на греческом языке, а потом, впоследствии, переведены на латынь. Именно латинский их перевод и дошел до нас. Хотя, если мы примем во внимание показание русской летописи, что Исидор был «многим языком сказатель», то очень может быть, что некоторые из них были написаны кардиналом на латыни и после не единожды издавались. Среди них можно назвать следующие письма: кардиналу Доменику Капранике[657] от 5 июля 1453 г., кардиналу Виссариону[658] от 6 июля того же года, властителям Флоренции[659] от 7 июля, в христианский мир[660] от 8 июля 1453 г., папе Николаю от 15 июля[661], к венецианскому дожу Франческо Фоскари[662] от 26 июля 1453 г., и некоторые др. Во всех этих письмах кардинал изображает картину падения христианской столицы Востока, описывает некоторые из многих злодеяний, совершенных турецкими захватчиками, и умоляет собрать все силы для крестового похода против турок.

Из всех писем особенно выделяется одно, которое обращено не к какому-то отдельному лицу, а ко всему христианскому миру. Это письмо, по сути дела, как бы некий крик, предупреждающий европейские государства об опасности. По обилию фигур, богатству образов и смелости выражений мы легко можем узнать автора-гуманиста. П. Пирлинг пересказывает письмо следующим образом: «Он ранен прямо в сердце, оскорблен в лучших привязанностях. Ему остается только изливаться в страстных тирадах. Но лишь только он касается будущего — в нем начинает говорить человек практики. Он перечисляет силы турок, рассуждает о их замыслах насчет Венгрии и Италии, настаивает на необходимости крестового похода. О себе же он замечает только, что перенес много испытаний, избежал многих опасностей. Но, как Бог спас Иону от чрева китова, так и его Он избавил от рук неверных»[663]. Таковы в основных чертах и прочие письма Исидора.

Последние годы жизни Исидора. Участие в движении за крестовый поход

На Крите Исидор пробыл довольно долго: еще 11 сентября 1453 г. Генри Зомерн сообщал, что Исидор должен появиться в Риме в течение 8 дней — 19–20 сентября[664]. Однако, по всей видимости, Исидор оставался на острове до середины ноября, после чего отправился в Венецию, где имел встречу с сиенским послом Леонардо Бенволиенти, о чем в Государственном архиве Сиены сохранилось свидетельство — письмо посла от 22 ноября 1453 г.[665] При встрече Исидор рассказал Леонардо об обстоятельствах падения Константинополя и поведал о том, как «Великий турок» был одержим идеей убить Исидора. По словам исследователя, проанализировавшего письмо кардинала, он «произвел глубокое впечатление» на Леонардо: «Исидор показался ему человеком, предназначенным для того, чтобы поднять христиан против турок. Преисполненный уважения, итальянский дипломат внимал кардиналу "с благоговением и ужасом". Исидор говорил теперь еще более определенно и ясно, нежели в своем письме. Он предрекал, что, если хотя полгода промедлят с выступлением, — Венгрия и Италия погибли. Кардинал весь еще был под впечатлением недавних ужасов»[666]. Промедление, по словам Исидора, чревато тем, что через 18 месяцев турки могут вторгнуться и в Европу[667].

Из Венеции он отправился в Болонью к кардиналу Виссариону. Вероятно, Исидор хотел и его вовлечь в движение за крестовый поход. Впрочем, Виссарион и сам уже сделал первые шаги в этом направлении, отправив 13 июля дожу Франческо Фоскари письмо, в котором просил «не оставить на произвол судьбы города Константина»[668]. Если Виссарион мог понять желание Исидора спасти Византию, то, когда кардинал Рутенский приехал в Рим, он «понял, что здесь будут действовать медлительно и вяло»[669].

Для Рима и папы ситуация была предельно ясной: все правители западных держав должны объединиться и «предпринять мощный и решительный крестовый поход. Папа Николай V, хотя и был уже человеком, уставшим от дел и не питавшим иллюзий, собрал все свои силы, чтобы возглавить этот поход. Еще с того момента, как из Константинополя пришло роковое известие, он рассылал свои послания, призывая к активным действиям. 30 сентября 1453 г. он разослал всем западным государям буллу с объявлением крестового похода. Каждому государю предписывалось пролить кровь свою и своих подданных за святое дело, а также выделить на него десятую часть своих доходов. Оба кардинала-грека — Исидор и Виссарион — активно поддерживали его усилия. Виссарион сам написал венецианцам, одновременно обвиняя их и умоляя прекратить войны в Италии и сосредоточить все свои силы на борьбе с антихристом»[670]. Более того, с ноября 1453 по март 1454 г. в Риме по распоряжению папы Николая V проходил конгресс, в задачу которого входило выработать меры по противодействию турецкой угрозе[671]. Неизвестно, принимал ли участие Исидор в работе этого конгресса. Съезд не смог предложить ничего конкретного, и крестового похода в то время по разным причинам так и не удалось организовать, потому как истощенные военные и политические ресурсы, а также внутренние противоречия в европейских государствах этому не способствовали. Однако голос Исидора был услышан и сподвиг государей предпринять ряд конкретных политических действий, направленных на преодоление враждебности по отношению друг к другу. Так, 9 апреля 1454 г. был заключен Лодийский мир — мирный договор между Миланским герцогством, Неаполитанским королевством и Флорентийской республикой, положивший предел притязаниям на гегемонию в Северной Италии. В продолжение этих договоренностей в конце августа того же года в Венеции была создана Итальянская лига государств, договорившихся о военной помощи друг другу в случае чьих-либо посягательства на их территории[672].

После падения Константинополя довольно много интеллектуалов и простых византийцев эмигрировало на Запад. Они привезли с собой не только «классические греческие тексты, но и традицию их интерпретации»[673]. Рим был городом папы, потому жить здесь было престижно. Джонатан Харрис указывает, что кардиналы Виссарион и Исидор пользовались особым патронажем папы, потому им было позволено жить в Риме. Здесь же жили выдающиеся греческие ученые Иоанн Аргиропул и Димитрий Рауль Кавакис, которых пригласили в надежде на то, что они окажут благотворное влияние на образовательную среду[674]. По мнению Вальтера Шюрмейера, после провала унии Исидор и Виссарион все свои таланты направили на службу Риму и не принимали участия в политической борьбе, сторонясь и принадлежности к какой-нибудь партии в папской курии[675].

24 марта 1455 г. умирает папа Николай[676] и на кафедру апостола Петра был избран новый понтифик — 76-летний кардинал Алонсо де Борха (Каллист III). За все время правления этого папы роль Исидора в жизни папской курии и вообще в политике была «скромной и незаметной»[677]. Тем не менее, это не мешало Исидору получать от папы Каллиста III преференции, которые имели место быть, вероятно, за его деятельность по обороне Константинополя и пропаганде крестового похода против турок. Так, к примеру, в недатированном документе 1455 г. папа даровал Исидору «некий дом, расположенный рядом с церковью блаженной Марии «in Via lata de Urbe»[678], в котором кардинал, видимо, проживал до конца своих дней; 24 марта 1457 г. «для облегчения расходов» папа даровал Исидору цистерцианский монастырь Св. Марии де Ногара, находящийся в Мессинском диоцезе[679]; 17 сентября того же года Исидору дарованы полные права на эвбейскую деревню Прино, находившуюся в юрисдикции патриаршей церкви Негропонта[680]. Кроме того, в 1455 г. Исидор взял из папской библиотеки 52 греческих рукописи[681], которые, видимо, были возвращены уже после смерти кардинала. 1 мая 1456 г. ему было обещано папой администрирование Никосийской епархией на Кипре (должность каноника в церквях Никосии и Пафоса и должность архидиакона в Никосии[682]), но только 4 января 1458 г. он был утвержден в этой должности и сохранил ее до конца своих дней[683]. 18 апреля 1458 г. для облегчения бремени расходов папа дает Исидору еще одну «препозитуру» (руководящую должность) в Катанской епархии на Сицилии — церковь блаженной Марии де Элемосина[684].

К 50-м годам XV в. относится переписка Исидора с архиепископом Зарским[685] Матфеем Валарессо. Сохранились два письма, адресованные Матфеем Исидору. Из этих посланий становится ясным, что кардинал был большим покровителем этого епископа в Далмации. Вероятно, Исидор был настолько щедр к епископу и играл такую большую роль в папской курии, что Матфей, воодушевленный благорасположенностью кардинала, стал просить его дать рекомендацию брату епископа Иакову к продвижению по иерархической лестнице. Иаков был каноником на Крите и действительно благодаря заступничеству кардинала приобрел многие церковные почести и стал даже епископом Каподистрии (совр. Копер в Словении)[686].

13 мая 1456 г. Исидор едет на 2 месяца в Венецию по одному частному делу[687]. Константинопольскому Патриархату латинской юрисдикции на Эвбее, бывшей под властью Венеции, принадлежали земли, управлявшиеся Бернардо Дандуло. Спустя три года заведования, Бернардо выдал патриарху всего 300 дукатов, что было расценено Исидором как злоупотребление. Кардинал отправился с папскими письмами в Венецию подать жалобу Сенату, результатом чего стало решение выплатить Исидору 1 145 дукатов сверх предоставленных ранее средств[688]. Исидор воспользовался своим путешествием для решения еще одной проблемы: чтобы оказать услугу своим соотечественникам, которых в здешних краях было немало. Дело в том, что еще в начале XV в. греки обратились к венецианскому правительству с просьбой открыть в Венеции собственный храм. Венецианский Совет десяти отказал им в их просьбе, запретив богослужение по византийскому обряду и дав распоряжение разрушить сооруженные для этой цели часовни[689]. В своем послании венецианскому дожу кардинал просил его пойти навстречу грекам-скитальцам и позволить совершение богослужения по униатскому обряду[690]. Совет десяти лишь наполовину исполнил это ходатайство: 18 июня 1456 г.[691] он предоставил не церковь, а место для ее постройки. Лишь в 1470 г. грекам позволили молиться в крыле церкви св. Власия (San Biagio), но совершать богослужения по греческому обряду было запрещено под страхом штрафа. Окончательно вопрос о греческом богослужении в Венеции будет решен позднее, в начале XVI в.[692]

Итак, как мы уже сказали, деятельность Исидора в это время является почти незаметной, но это не означает, что его отношения с папой не ладились. Действительно, когда папа Каллист III только вступил на престол, между ними произошло небольшое столкновение. Опираясь на грамоту Николая V, Исидор назначил было викария на о. Крит. Местный архиепископ пожаловался, назначение не состоялось, и грамота была отменена. С этого времени папа стал платить Исидору пенсию в сто дукатов, которая сохранится у него до конца жизни[693].

Со своей стороны, Исидор передал в руки папы свои последние права на Киевскую митрополию. Архиепископ Иона Рязанский был в 1448 г. независимо от Константинополя избран и посвящен Собором русских епископов в митрополита Киевского и всея Руси, и в 1451 г. его признал Казимир, король Польши и Литвы. Однако папа по совету Исидора и Виссариона решил, что митрополичья область Русского митрополита слишком пространна и ее надо бы разделить, назначив в границах Польши — Литвы греческую униатскую иерархию[694]. Правителю обоих государств Казимиру было выгодно добиться церковной независимости от Москвы. Поэтому польский король и литовский великий князь поддержал папскую инициативу. 16 января 1458 г. папа Каллист III назначил в Галичскую епархию архиереем некоего монаха Макария[695]. Кроме того, папа решил пойти дальше и «разделил» и Русь «в духовном отношении на «верхнюю, управляемую "монахом-схизматиком Ионой, исчадием порока", и "нижнюю", с новым митрополитом Григорием, в находившемся под польским правлением Киеве»[696]. Московская область осталась номинально за Исидором, а 9 литовских и польских епархий были окончательно отторгнуты от Москвы. Из них составили независимую духовную область, вверенную Григорию Болгарину, ученику и сотруднику бывшего Киевского митрополита Исидора. Григорий получил титул архиепископа Киевского, Литовского и всей Малой Руси. Все это было утверждено 21 июля 1458 г.[697] Однако внезапно скончался папа Каллист, и при новом понтифике, Пие II, это дело было доведено до конца.

Исидор и Виссарион, как кардиналы, имели право принимать участие в конклавах, на которых избирались Римские папы. Впервые Исидор принимал участие в конклаве, избравшем папой Каллиста III[698]. Причем первоначально одним из кандидатов на папский престол был кардинал Виссарион, бывший Никейский митрополит. Однако ему не удалось собрать необходимого количества голосов, и была предложена другая кандидатура[699]. Вероятно, Исидор с Виссарионом голосовали за Алонсо де Борха, взявшего имя Каллиста III: он был образованным и известным в Римской курии человеком, состоял в интеллектуальном общении с итальянскими гуманистами, а также, проживая с 1444 г. в Риме, сблизился с Виссарионом и Исидором[700].

Следующим конклавом[701], в котором принимал участие Исидор, стали выборы папы Пия II, к которому Исидор «по некоторым непонятным для нас причинам <…> питал неприязненные чувства»[702]. Ему вторил и кардинал Виссарион, считавший будущего папу Пия II «слишком старым и слабым»[703], хотя тому на момент избрания было всего 52 года. В 1458 г., когда избирали Эннея Сильвио Пикколомини папой, золотую чашу для голосования поставили на престол и рядом с ней поставили трех кардиналов во избежание мошенничества: кардинала-епископа Исидора, кардинала-пресвитера Гийома Руанского и кардинала-диакона Просперо Колонну. Остальные кардиналы сидели на своих местах, подходили по одному к чаше и опускали в нее карточку с именем кандидата на папский престол[704]. Однако никто из кардиналов не получил достаточного количества голосов для того, чтобы быть выбранным папой. Исидор с Виссарионом пытались продвинуть собственного кандидата, французского кардинала Гийома д' Эстутевилля. Более того, когда, чтобы хоть как-то ускорить процесс, решили прибегнуть к открытому голосованию, Исидор с Виссарионом «по мнимому зову природы» покинули залу и попытались увлечь за собой своих сторонников, но увидев, что за ними никто не последовал, вернулись обратно[705].

Папа Пий не держал на Исидора зла, но, наоборот, в некотором смысле дразнил его своей щедростью. 5 сентября 1458 г. он назначил Исидору дополнительную епархию на о. Корфу[706], от которой, впрочем, кардинал отказался 8 марта следующего года и получил от папы Пия II официальное об этом уведомление от 15 марта[707]. 9 ноября 1458 г. папа даровал Исидору в управление римскую церковь св. Агаты[708], а 10 апреля 1459 г. увеличил в его пользу различные сборы с церкви св. Сабины[709].

В 1458 г. папа Пий II довольно много занимался «русскими делами». Он принял все пункты программы папы Каллиста III относительно разделения Русской митрополии. Григорий был утвержден Киевским митрополитом. Хиротонию над ним совершал патриарх Григорий Мамма[710], и вскоре новый Киевский митрополит отправился в пределы своей митрополии. 20 ноября 1458 и 27 января 1459 гг. патриарх Константинопольский Григорий Мамма сообщил королю Казимиру IV Ягеллончику об этом, а также об «отставке» Исидора от «московской» части общерусской митрополии[711]. А 31 января того же года и Исидор написал Казимиру письмо, в котором сообщал о своей отставке и назначении на должность своего ученика, митрополита Григория Болгарина[712].

Малочисленная греческая община, которая с каждым годом возрастала в Риме, играла заметную роль в крестоносных планах пап Каллиста III и Пия II. Исидор, пока жил в Италии, ни на миг не оставлял мысли о крестовом походе против турок[713]. И хотя Исидор с Виссарионом первоначально выступили против избрания Пия, тем не менее они были горячими сторонниками проекта крестового похода против турок в том виде, как его представлял себе папа Пий и работали «неустанно при нем, чтобы сделать эти планы реальностью»[714]. Римский же понтифик всячески поддерживал эти стремления кардиналов и сам старался всевозможными способами найти союзников в этом деле. Поэтому, когда осенью 1458 г.[715], чтобы обсудить крестовый поход папа Пий II объявил о созыве через год международного конгресса, который принято называть Мантуанским Собором[716], Исидор с Виссарионом, конечно же, с воодушевлением встретили эти планы.

В сопровождении только пяти кардиналов Пий выехал в Мантую в самом начале 1459 г., остальные же кардиналы должны были приехать после. 26 января папа был в Сполето, а уже через месяц — в Сиене, где пробыл, видимо, до апреля 1459 г.[717] Видимо, по заданию Пия II Исидор должен был поехать в Ломбардию, чтобы там вести переговоры с миланским герцогом Франческо Сфорца о его участии в крестовом походе против турок. Об этом свидетельствует подорожное письмо папы от 10 января 1459 г.; правда, неизвестно, осуществил ли Исидор туда поездку[718]. По мнению П. Пирлинга, Исидор присоединился к папе в Сиене, где «ждала его великая честь»[719]. Из Рима кардинал Исидор выехал не ранее 31 января 1459 г., т. к. этим числом датируется его письмо королю Польскому Казимиру[720]. Поскольку патриарх Константинопольский Григорий III Мамма скончался в начале 1459 г.[721], «престол Златоуста был не занят, и Пий не замедлил возложить на Рутенского кардинала сан патриарха»[722]. Это событие произошло 20 апреля 1459 г.[723] В номинационной булле «Cooperante Dei miseratione» папа Пий II очень четко объясняет, на каких условиях объединяются оба патриархата — латинский и греческий и доходы от единого патриархата идут Константинопольскому патриарху[724]. Безусловно, это назначение увеличивало престиж кардинала и указывало на доверие к нему папы. В начале мая 1459 г., еще до официального начала заседаний Мантуанского Собора, Исидор ездил в Венецию от имени папы, надеясь заручиться обещанием если не личного участия венецианцев в священной войне против турок, то хотя бы финансового ее обеспечения[725]. Однако 25 мая Сенат принял решение остаться при старых решениях по этому вопросу[726].

Мантуанский Собор, на котором папа Римский Пий II пытался сплотить христианских правителей Европы к началу великого крестового похода, должен был начать свою работу с 1 июня 1459 г., однако к этому времени в Мантую прибыл лишь папа. 16 июля 1459 г. сюда прибыли отправленные миланским герцогом воины, прозванные «прекрасной бригадой». Этих воинов должен был сопроводить на Восток кардинал Исидор, однако прежде этого, по причине безденежья и недостаточности содержания, они начали продавать свое оружие и частично вернулись домой[727]. Исидор, вероятно, решил дождаться окончания Собора для принятия конкретных решений, но и сидеть без дела он не мог. Как свидетельствует Мантуанский таможенный реестр 1459 г., многие кардиналы ввозили с собой в Мантую из Вероны и Брешии большое количество вина, Исидор же с октября по декабрь импортировал оружие и доспехи, приобретя в Брешии бомбарды, военные катапульты, боевые топоры и проч.[728]

Сам конгресс, открывшийся в начале сентября 1459 г.[729] трехчасовой речью папы Пия II, представлял собой «череду сменявших друг друга посольств», с которыми понтифик был вынужден порой обсуждать не подготовку крестового похода, а помогать разрешать внутренние противоречия, претензии и подозрения, имеющиеся среди христианских государств[730]. За время работы Собора его посетили несколько национальных делегаций: итальянцы (Миланский герцог Франческо Сфорца и послы из Венеции, Флоренции, Пизы, Сиены, Феррары, Неаполя[731]), французы и немцы[732].

О Мантуанском Соборе и деятельности Исидора на нем сохранилось не так много сведений. Знаток источников П. Пирлинг сообщает следующее: «На конгрессе обсуждались как раз те вопросы, которые всегда глубоко волновали Исидора. Но и здесь, как во Флоренции, да и повсюду, его затмевает Виссарион. Кардинал Никейский произносит патетическую речь. Ему удается получить помощь, о которой просят для Мореи послы Фомы Палеолога. Что же касается до Константинопольского патриарха, то он хранит молчание и действует в тени. Пусть он не возвышает голоса: нет сомнения, что Исидор не оставался без дела»[733]. Сохранились сведения, сообщающие о месте, где Исидор жил в Мантуе: за каждым кардиналом был закреплен определенный район, в котором располагался он и лица, его сопровождающие. Исидор проживал в квартале Леоне Фермильо (Leone Vermiglio) мантуанского района св. Иакова (borgo di S. Giacomo)[734]. Ко времени проведения Собора относится и любопытная характеристика Исидора, сделанная автором «Хроники Мантуи» Андреа Скивенолья. Ввиду ее особого значения для нашей работы, приведем ее здесь полностью: «Кардинал-грек, старик, был 70-ти лет, ростом мал, худ, с длинной бородой и имел невзрачный вид; <…> и когда ехал в консисторию, ехал с 70 или 80-ю всадниками, худыми и печальными.»[735] В то же время, по-видимому, Исидор встретился в Мантуе со своим старым знакомым Франческо Филельфо, который в его честь создал стихотворение на греческом языке. В этом поэтическом произведении итальянский гуманист отметил, что Исидор был с самого рождения святым человеком, ученым и сияющим добродетелью, и именно через него и его храбрость, как считал поэт, Бог «в ближайшем будущем» проявит милость к Великой Греции[736].

Собор завершился в январе 1460 г. изданием двух папских булл: первая сообщала о трехлетней войне с турками и подготовке крестового похода, а во второй воспрещались любые поползновения апеллировать к Вселенскому Собору по поводу папских решений[737]. Кардинал Виссарион был отправлен папой Пием II легатом в Германию, где должен был контролировать поступление церковной десятины на войну с турками[738], а Исидор, пылая воинственным жаром, хотел навербовать солдат, чтобы лететь на помощь эллинам. Он мечтал на свой страх предпринять поход на Морею независимо от кампании, затеваемой Виссарионом и Бьянкой Сфорца»[739].

Сохранились подробности отъезда Исидора из Мантуи. Маркиз Мантуанский Лудовико III Гонзага обратился к Джамичеле Павези, чтобы тот предоставил достойное проживание двум кардиналам на некоторое время в Ревере: Исидору и Джованни Торквемада. Джамичеле ответил, что кардинал Торквемада остановился у него 28 января, а Исидор, хотя и отправил туда 6 своих лошадей, ночевать остался в Остилии в доме Лодовико да Модена из-за того, что его лодка по причине неумелого управления лодочников села на мель. В Ревере Исидор прибыл на следующий день, 29 января, отобедал, сел на корабль, чтобы «с Богом уйти», но отплыть ему помешал сильный ветер. Исидор со 130 спутниками вынуждены были сойти на берег, с «большим аппетитом» вкусили пищи и ночевали у Павези, что тот назвал для себя «большой честью». Окончательно они разделились на две группы на следующий день, 30 января. В благодарность за гостеприимство Исидор одарил юриста и викария Ансельмо Фоленго, находившегося на службе у семейства Гонзага, высказал восхищение богатством Мантуи и дворца, «который выглядел красивее прочих, которые он видел в своих путешествиях в Грецию, Венгрию, Венецию или Рим», а также задавал разные вопросы о семействе Гонзага, количестве жителей Мантуи и Ревере, и проч.[740]

Окончательно пределы Мантуи Исидор, по-видимому, покинул в начале февраля 1460 г.[741] и отправился в город-порт у побережья Адриатического моря, где стал приобретать оружие, снаряжать корабли, собирать «мужчин и материал для экспедиционной силы»[742]. Одновременно с этим Исидор послал разведчиков, «чтобы узнать, можно ли ему со своим маленьким войском пуститься в дорогу; не грозит ли ему в пути гибель от превосходящего силою врага?»[743] 31 мая 1460 г. Исидор был еще в Анконе, о чем свидетельствует его неопубликованное письмо от той же даты мантуанскому маркизу, извещающее о промедлении с отъездом из-за страха перед пиратами[744].

Как сообщает папа Пий II, дальше Исидор никуда не поехал[745], а, по-видимому, получил неблагоприятные сведения о численности врага, и, не рискнув осуществить свое воинственное предприятие, вернулся в Рим. В скором времени турки захватили Морею[746], а «деспот Фома бежал вместе с женой и детьми на Корфу, прихватив с собой забальзамированную голову святого апостола Андрея, хранившуюся в Патрах. В конце 1460 г. он уехал, взяв ее с собой, в Италию, и 7 марта 1461 г. его с почестями приняли в Риме»[747]. С захватом турками Пелопоннеса и бегством деспота был положен конец и планам Исидора по помощи своей Родине.

В результате больших жизненных потрясений здоровье кардинала Исидора стало его подводить, и он часто стал падать в обмороки. 1 апреля 1461 г.[748] у него случился инсульт, «сопровождающийся весьма тревожными симптомами»[749]. П. Пирлинг так художественно описывает это событие, основываясь, вероятно, на материалах из Архива Гонзаги: «В этот день — дело было в среду — шел проливной дождь и дул резкий ветер. Исидор беседовал в вестибюле со своими домашними. Вдруг он упал и лишился сознания. Перенесенный в опочивальню, он пришел в себя, но не мог владеть языком. Это случилось с ним впервые. Обыкновенные его обмороки не имели подобных последствий. Один из его собратий, кардинал Гонзага, навестил больного на другой день. Вид Исидора внушил ему опасения. Дар слова вернулся к патриарху только в конце августа. Выздоровление было долгое и трудное. В сущности, Исидор так и не поправился. Ему становилось то лучше, то хуже, иногда наступали минуты полного облегчения»[750]. Как свидетельствует папа Пий II, после инсульта у Исидора отнялась речь, но способность ясно мыслить он сохранил до конца своих дней; обычно он находился дома и никуда не выходил[751].

В литературе иногда приводится информация, что Исидор был деканом Священной коллегии кардиналов. Так, например, Интернет-ресурс «Кардиналы Святой Римской Церкви» [The Cardinals of the Holy Roman Church] указывает, что Исидор стал деканом после 8 октября 1461 г.[752] Однако нам это представляется маловероятным, потому как весной 1461 года Исидор перенес инсульт, в результате которого у него отнялась речь, и он не мог полноценно участвовать ни в заседаниях Коллегии кардиналов, ни в кипучей жизни Римской курии. Скорее, можно согласиться с мнением архиеп.-митр. Иосифа (Слипого), согласно которому Исидор, по архивным ватиканским источникам, стал деканом Коллегии кардиналов либо до, либо в скором времени после падения Константинополя[753]. Это предположение кажется нам наиболее вероятным: если Исидора считать одним из первых, кто озвучил идею крестового похода против турок, то ему нужно было определенное солидное положение в папской курии, чтобы вести диалог с сильными мира сего. Кроме того, полноценный устав Священной коллегии кардиналов появился лишь при папе Павле II в 1467 г.[754], а до этого времени все могло устраиваться очень по-разному. Возможно, деканом Коллегии кардиналов называли епископа, который находился на первом месте в списке как по возрасту, так и по времени нахождения в кардинальском звании.

Во время борьбы с недугом Исидору приходилось защищаться от ударов чисто материального характера. При вступлении на папский престол Пия II доходы кардинала не превышали 4 000 дукатов, о чем свидетельствует ежемесячная пенсия, назначенная Исидору в размере 100 дукатов. Это пособие выдавалась тем кардиналам, чей доход составлял менее 4 000 в год. Георгий Трапезундский прямо утверждает, что Рутенский кардинал был беден. Вот почему волей-неволей Исидору постоянно приходилось заботиться об увеличении своих средств, о чем свидетельствуют его непрестанные тяжбы или с должниками, или с кредиторами. Вообще, весь последний период его жизни был полон финансовых затруднений, от которых он никак не мог избавиться. В этом контексте весьма показательна одна история, произошедшая с кардиналом. Еще 18 декабря 1458 г. Исидор отдал церковные земли на Эвбее в аренду латинскому архиепископу Афин Николаю Протимо на 15 лет с тем, чтобы тот, в свою очередь, ежегодно отдавал 400 дукатов Венеции и 300 кардиналу[755]. 17 апреля 1460 г. из Анконы Исидор подтвердил, что арендатор заплатил ему в первый год аренды 400 дукатов и потом еще 50, а 6 декабря того же года кардинал выпустил квиток, удостоверяющий, что Протимо ему заплатил 400 дукатов. Кроме того, Исидор имел неосторожность занять у этого человека в долг, когда собирался отправиться в Морейский деспотат. И вот теперь, в 1461–1462 гг., когда настало время сводить счеты, разногласие в цифрах получилось такое, что пришлось прибегнуть к суду. Дело в том, что Николай отказывался уплатить четырехгодичную плату за аренду в размере 1 200 дукатов и требовал от Исидора в свою пользу 872 дуката. Таким образом, Исидор оставался в долгу. Николай Протимо пожаловался на кардинала папе, и Пий II создал комиссию для выяснения этого дела[756]. Председателем комиссии был назначен Конрад Марциллини[757], состоявший на службе у Исидора[758]. В конце концов было установлено, что Исидор действительно в долгу у Николая и, чтобы хоть как-то выйти из этой тяжбы, он вынужден был возобновить арендный договор и сделать Николая Протимо своим представителем на Эвбее[759]. Конечно же, подобные передряги удручали Исидора и истощали его здоровье. Были у Исидора и другие неприятности финансового характера[760]. Часть их выпала на долю Виссариона, «принявшего на себя дела своего коллеги»[761]. Вероятно, от него старались скрывать большинство этих недоразумений, он же оставался до конца верен своим идеям и привязанностям. 25 февраля 1462 г. Исидор обратился с письмом к Мантуанскому маркизу Федерико I Гонзаге, в котором попросил о содействии Мануилу Ягуби и Ангелу Палеологу, отправляющимся «за сбором милостыни для выкупа константинопольских пленных». Исидор, в частности, написал: "Все, что Вы для них сделаете, будет угодно Богу, а мне доставит самую искреннюю радость. Я же готов для Вас на такие же услуги и даже на большие"»[762].

Но самый трогательный эпизод, в котором как в зеркале отразилась вся жизнь Исидора, относится к 13 апреля 1462 г.[763]: «В этот день из Понте Молле в Ватикан переносили главу св. Андрея <…> Кардинал был прикован к одру болезни и не принял участия в процессии. Но когда она поравнялась с его окнами и он услыхал священные гимны и благочестивые клики толпы — ничто не смогло его удержать дома. Он поспешил вослед святых мощей вплоть до собора св. Петра <...> Стоя на коленях, престарелый и немощный иерарх взглядами и жестами одобрял своего друга Виссариона, который требовал ради спасения Византии крестового похода против турок. Что могло бы говорить красноречивее в пользу нашего кардинала? <...> Порыв, заставивший Исидора подняться и дойти до храма Св. Петра, по-видимому, окончательно истощил силы его организма. А силы эти были когда-то немалые. Даже во время последнего периода болезни жизнь не раз возвращалась к кардиналу, когда все уже считали его умирающим»[764]. Папа Пий II, на свидетельстве которого строит свой рассказ П. Пирлинг, более сухо сообщает об этом событии в жизни Исидора: по обыкновению Исидор находился дома, но когда увидел, что главу апостола Андрея проносят мимо его дворца, он пожелал любой ценой последовать за реликвией. Он пришел в собор святого Петра и, зайдя за ограждение окружающее алтарь, подошел к папе и кивком головы и знаками дал понять, что хотел бы приложиться к главе апостола. Папа исполнил его просьбу и Исидор, стоя на коленях, с благоговением и рыданиями приложился к главе апостола Андрея, после чего радостным возвратился домой. Папа Пий прибавляет к этому описанию, что Исидор словно увидел воочию основателя своей родины и это видение дало ему столько удовольствия, что сделало «почтенного старика» невероятно счастливым[765].

Исидор в этот последний год своей жизни, естественно, не мог следить за делами в своих «бенефициях», и поэтому папа назначил кардинала Виссариона, бывшего Никейского митрополита и близкого друга кардинала Исидора, администратором при нем. Вполне возможно, что Исидор сам назначил Виссариона своим душеприказчиком, завещав ему все или часть своего имущества. Этому мы находим косвенное подтверждение в завещании Виссариона, составленном 17 февраля 1464 г., в котором он благословляет францисканским монахам храма Святых апостолов поминать имя Исидора в своих ежедневных богослужениях и упоминает «некоторые вещи», унаследованные от него[766].

Когда при смерти находится человек, личность которого была столь известна, часто бывает так, что у его смертного одра собираются желающие получить что-либо в наследство. Нечто подобное было и с Исидором. Мантуанский кардинал-диакон Франческо Гонзага хотел получить в полное владение церковь св. Агаты, находящуюся под властью Исидора и при которой тот, возможно, провел последние дни своей жизни. Эта церковь еще 18 декабря 1461 г. была отдана папой Пием под руководство Гонзаги, однако за Исидором был оставлен доход от этой церкви в 40 скудо. Наконец, за 13 дней до смерти Исидора, 14 апреля 1463 г. папа отдал Франческо эту церковь[767].

По прошествии нескольких дней, 24 апреля, в воскресенье, Гонзага в последний раз навестил больного. Умирающий кардинал «выказал большую радость при виде любимого собрата. Но еще больше обрадовался он, когда услышал от него про крестовый поход и про то, что маркиз Мантуанский отдает в его распоряжение две хорошо вооруженных галеры. Таким образом, Рутенский кардинал остался верен себе: и на краю гроба не покидала его надежда»[768] на спасение Византии. Однако роковой час становился все ближе и в среду, 27 апреля[769], после, вероятно, второго инсульта, жизнь Исидора оборвалась.

Исследователи, изучавшие биографию Исидора, предлагали несколько вариантов места, где мог быть погребен кардинал Рутенский. Так, по мнению П. Пирлинга «погребение происходило в церкви Свв. апостолов, хозяином которой был кардинал Виссарион. Конечно, он взял на себя заботу об отдании последних почестей своему собрату по изгнанию. Он же повелел похоронить его в той церкви, где желает покоиться сам»[770]. Дж. Й. Эггс отмечает, что погребение происходило при «всеобщем трауре» в ватиканской базилике Св. Петра[771]. Однако очевидец смерти Исидора Франческо Гонзага в письме своему отцу герцогу Мантуанскому Лудовику III сообщает, что кардинал нашел место своего последнего упокоения в храме «Святого Апостола» (Santo Apostolo), куда были перенесены его останки в первом часу ночи[772]. По мнению архиеп.-митр. Иосифа (Слипого), в XV в. так действительно называли римскую базилику Святых апостолов, настоятелем которой был друг Исидора кардинал Виссарион Никейский. Исидор был похоронен в одной из часовен базилики, освященной в честь св. Франциска, рядом с кардиналом Просперо Колонна, умершим месяцем ранее. Однако вскоре церкви Святых апостолов потребовалась перестройка и, возможно, 8 марта 1464 г. Исидор был перезахоронен в крипте базилики Св. Петра — именно эту дату ошибочно, пускай и из источников, называет ученый доминиканец А. Чиакконий[773] как дату смерти кардинала; вполне возможно, что этот день отразился в источниках по причине перенесения захоронения Исидора. По крайней мере, такой авторитетный автор как Т. Альфарани указывает место захоронения Исидора в крипте т. н. «константиновской базилики» Св. Петра. Старая константиновская базилика к началу XVI в. обветшала, и папа Юлий II распорядился на ее основе построить новый величественный собор. При перестройке только самые важные захоронения были либо перенесены, либо каким-то образом отмечены. Судьба остальных захоронений оказалась плачевной: они были погребены под толщей нового храма. В начале XX в. в подвальных помещениях собора Святого Петра производились раскопки, и в т. н. константиновской базилике были найдены некоторые захоронения времен Исидора. Сам Исидор, вероятно, был похоронен в той части старого храма, которая еще не раскопана[774].

Подводя итог рассмотрению биографии и деятельности митрополита-кардинала в последний период его жизни, отметим, что он до конца своих дней оставался подлинным патриотом своего Отечества. После провала его униатской политики на Руси и приезда к папе Евгению IV Исидор занимает видное место в Римской курии и с потрясающей энергией ездит по территории Византийской империи, «словом и делом» проповедуя унию между Церквами. За годы пропаганды унии у Исидора выработался определенный механизм, которым он при этом пользовался. Однако все усилия по насаждению унии среди византийцев оказались тщетны: хотя у нее и были тысячи приверженцев, еще большая часть народа находилась в оппозиции ей, благодаря чему вчера обращенные в унию сегодня возвращались в православие.

Папская помощь гибнущей Византийской империи, оказанная в виде нанятых Исидором 200–250 солдат, оказалась совершенно непропорциональна угрозе, перед лицом которой стояло греческое государство. Империя пала, Исидор был ранен в голову, но ему удалось избежать смерти и продолжить свою деятельность уже на новом поприще: своими письмами о падении Константинополя, адресованными христианским правителям Европы и всем христианам, он пытался сподвигнуть их на спасение остатков погибшей Империи путем организации крестового похода, в противном случае, предупреждал Исидор, турки завоюют всю Европу. Однако в этом он ошибся: молодой султан Мехмед II не стал продвигаться на Апеннинский полуостров, а ограничился завоеваниями на Балканах. Лично Исидором, а также кардиналом Виссарионом Никейским и папами Каллистом III и Пием II было положено много сил на переговоры с сильными мира сего для организации крестового похода против турок. Однако, в силу разных причин, осуществить этот поход не удалось и некогда православное государство, Византийская империя, прекратило свое существование, а на его руинах была основана Османская империя, во главе с султаном и мусульманской религией.

В 40–60-е гг. XV в. Исидор получал от пап различные преференции, храмы с монастырями и целые епархии «в кормление» или администрирование. Последнее порой становилось для Исидора тяжкой ношей, ибо до конца своих дней ему приходилось решать вопросы, связанные с деньгами и долгами. Его авторитет в курии, по-видимому, был велик, потому как его на год назначили камерарием; возможно он, как старейший кардинал Римской Церкви, был деканом Коллегии кардиналов, а под конец жизни стал титулярным латинским патриархом Константинополя, отрекшись от претензий на Русскую Церковь в пользу своего ученика Григория Болгарина.

Кажется, Исидор до конца своих дней не потерял живое религиозное чувство. Он, вероятно, продолжал служить по греческому обряду и, когда в Рим была привезена глава св. апостола Андрея Первозванного Исидор, уже совершенно больной и лишившийся речи, заставил себя пройти некоторое расстояние и с умилением поклонился святыне. Это было одним из последних публичных проявлений греческого патриотизма Исидора, а поклонение святыне — своеобразным напутствием и последним свиданием с Родиной.