Мнимые люди

Зачистка

Начало марта 20… г.

Пришедшая в город весна, мало чем отличалась от зимы и для постороннего наблюдателя, не знающего какой сейчас на дворе месяц, существенного разнообразия, времена суток не привнесли. Всё также в небе висят свинцовые тучи и время от времени из них что-нибудь да сыплется, то ли снег, то ли дождь, сразу и не разберёшь. И повсюду серость, слякоть и тоска…

Такое впечатление, что солнце просто забыло завести будильник. А своими силами по всей видимости, оно ну никак не могло проснуться и раздвинуть наконец перину облаков, что бы явить миру, своё ясное личико.

А нет солнца, нет и тепла. И если даже днём температура умудрялась таки доползать до нулевой отметки, то ночью обязательно ударяли заморозки и улицы Москвы снова сковывало узами льда.

Изменения были только в одном — в ветре. Выспавшись за зиму, он обрёл бодрость и свежесть, и по-весеннему сильный, носился он по городу, как резвый конь. Вот только слово — свежесть, ветер понимал буквально. И в этот раз, шныряя галопом по столице, он был по настоящему свежим и пронизывающим до костей ветрюгой.

Он, то зло гудел, запутавшись меж каменных домов; то заливался радостным свистом, освободив свой длинный хвост из западни. А вырвавшись на свободу, ветер сразу превращался в настоящее дикое животное и развив бешеную скорость, несся подобно тарану, подхватывая с земли то снег, то мусор. И закрутя всё это вместе, в безумном хороводе, он принимался рыскать в поисках, неугодных ему препятствий, чтобы затем швырнуть в лицо им, свою добычу, и устремиться ввысь с осознанием своей безоговорочной победы, над жалкими творениями людей.

И этой весной, люди оставили, на радость ветру, полно игрушек — мусор с улиц не вывозился почти что на протяжении всей зимы. Но вот главного и любимого своего объекта — человека, ветер встречал сегодня очень и очень редко и его это несказанно огорчало. Он ещё не знал, что нынешней весной, вылетев из далёких, жарких стран, он прилетит в почти пустой и наполовину мёртвый город. И там, где раньше встречал он: вереницы людей спешащих по своим делам, или стоящих человечков у остановок, или пешеходов, что выйдя из автобуса сразу же прятались в метро, после чего, он долго ждал, чтоб затем огорошить их неожиданной встречей; наткнулся лишь на гнетущую пустоту, что сама пронизывала ветер. И ветер, уже сам холодея от ужаса, тоскливо выл ночами, заглядывая в окна, в тщетной надежде отыскать живых существ…

А что же люди? Что стало с теми, кто по воле судьбы остался заточенным в городе?

Когда ни в чём не повинные граждане, поняли, что эвакуация не просто на время задержана, а вообще остановлена, они чуть не лишились ума…

Толпы людей осаждали военных с требованием вывезти их из города. Организовывали митинги и бойкотировали временное военное правительство, напоминая о правах человека. Люди плакали и причитали, выли и грозились народным восстанием, но их действия не возымели отклика в сердцах военного правительства. И тогда, массовые беспорядки вспыхнули в разных районах Москвы, постепенно захватывая весь город целиком. А затем, горожане собравшись в организованные толпы, попытались было вообще выбраться из оккупации, своими силами и только огонь на поражение, разогнал разгневанные толпы, загнав обратно в город, несолоно хлебавши.

И тогда люди отбросили закон, как он отбросил их! И на улицах Москвы воцарилась безжалостная анархия…

Жители города поделились на два противоборствующих лагеря, после чего жестоко блюли свой собственный закон, время от времени нещадно враждуя между собой.

Первый лагерь, основали те, кто не хотел мириться со своей судьбой, не желая считать себя обречённым. Такие, объединялись в коммуны, где у каждого её члена были свои обязанности и права: кто распределял еду, кто отвечал за охрану, а кто следил за общими вещами коммуны и т. д.

«Один за всех и все за одного», — гласил их лозунг.

Эти люди чётко подчинялись закону — закону жизни: кровь за кровь, жизнь за жизнь. Потому как осознали — жизнь законопослушного человека, бесценна. Но закон и порядок не возможно поддерживать без лидера и коммуны в скором времени его выбрали. Отныне лидер для них был тот, кому остальные члены сообщества подчинялись безоговорочно, не рассуждая. Только жёсткая дисциплина и порядок, могли сдержать их в рамках человечности и спасти их жизни в создавшихся условиях.

А вот во второй лагерь, самый многочисленный между прочим, вошли те, кто окончательно смирился со своей участью, решив наконец жить дальше так, как хочется. И они создали свой собственный закон:

«Живи как хочешь и делай то, что хочешь, как будет только душе угодно. Как они к тебе относятся, так и ты относись к ним!», — гласил их лозунг.

Эти субъекты сразу занялись безнаказанным мародёрством. Они жгли дома и разрушали всё что попадалось им под руку. И в протест того, что их здесь бросили умирать, эти люди насиловали и убивали, всех кто попадался им под горячую руку, в особенности тех, кто, по их же собственному мнению, вообще был не достоин этой самой жизни. Они можно сказать освободились от всего того, что их всю жизнь сдерживало, что возможно угнетало или злило, а возможно и заставляло бояться. И враз почувствовав «волю», они отбросили порядок и закон, теперь он для них были всего лишь слово и ничего более…

Военные как-то раз попытались навести порядок в тех районах города, но поняв что без применения силы ситуацию не урегулировать, а убивать всех непокорных, направо и налево, конечно же не будешь, плюнули на эту затею и организовали только охрану дальних районов Москвы, где обосновались коммуны. Граждане, которые пока ещё признавали закон, но уже не признававшие постороннюю власть.

А вот центральные районы Москвы, в отличие от её окраин, практически не контролировался военными. Там-то и росла анархия во всей своей красе. Там же, по не уточнённой информации военной разведки, разместились и «мимы» — мутанты, бывшие когда-то обычными людьми. Но что они там делали, как жили и чем занимались? Это предстояло ещё выяснить, на горьком опыте…

Между тем, в Санкт — Петербурге, в преддверии созыва правительственных органов верховной власти страны, у местного здания правительства собралась толпа журналистов. Она шумела и негодовало, клокоча на разные лады:

— Почему заседание правительства проходит в закрытом виде? Народ должен знать всю правду! Вы не имеете права скрывать её от народа, — скандировала толпа.

Корреспонденты, громко переговаривались между собой, скандалили и выясняли отношения, но стоило появиться очередной, чёрной ведомственной машине, как толпа забыв все неурядицы и размолвки, сразу впадала в буйный экстаз. Она тут же, окрашивалась многочисленными вспышками фотокамер, а корреспонденты, громко выкрикивая вопросы, принимались атаковать оцепление, в надежде прорваться к прибывшему высокопоставленному лицу, чтобы с пристрастием его допросить. Но их попытки в очередной раз проваливались. Оцепление не размыкало свой строй, а высокопоставленное лицо, лишь разводило руками и со словами: «без комментариев», скрывалось внутри здания, спеша на заседание.

Повестка дня закрытого пленума, гласила:

«Выяснить создавшееся положение в столице на текущий момент.

Рассмотреть причины, вследствие которых произошло заражение города, неизвестным вирусом и какие нужно принять действия, по решению этой проблемы.

А также, по требованию иностранных посольств, было предложено вынести на рассмотрение, возможную угрозу всему миру, в случае прорыва вируса за пределы территории города и прилегающей области».

Из-за стола для брифинга поднялся председатель собрания, в черном деловом костюме и обратился к залу:

— Господа, попрошу минуту внимания…

Люди сидящие в актовом зале, прекращая беседу обратили свой взор на стол для брифинга, за которым восседали: президент, министр обороны, министр экономики, министр внутренних дел, министр безопасности генерал-майор ФСБ, министр иностранных дел и главный эпидемиолог страны — профессор Асанов.

— Если все собрались, то мы начинаем, — закончил он свою недолгую речь и уселся на место, предоставляя слово президенту.

Глава государства не вставая, начал с места, придвигая микрофон:

— Дамы и господа, вы все ознакомлены с предварительной информацией о положение в Москве и я надеюсь нам не потребуется время для введения вас в курс дела. Поэтому считаю целесообразным перейти сразу к повестке дня. Министр безопасности, прошу, вам слово. Пожалуйста вкратце проинформируйте, здесь собравшихся, о сегодняшнем положении в городе и какие меры вы собираетесь предпринять в ближайшие дни?

Подчиняясь, из-за стола поднялся генерал-майор Овчаренко, и поправив китель прошёл за трибуну:

— Господа, — громогласно, по-военному обратился он к залу. — Как вам известно, эвакуация города нами была своевременно отменена. Ещё бы немного и ситуация с эпидемиологическим заражением вышла бы у нас из-под контроля. И в данный момент, к нашему глубочайшему сожалению, случая возобновления эвакуационных работ, не представляется возможным, — скорбно изрёк он слова приговора для огромного города. И несмотря на всё своё внешнее спокойствие, генерал сильно нервничал в этот момент, что даже, был вынужден прервать свою речь, дабы досуха обтереть струящийся по лицу пот, носовым платком, прежде чем продолжить.

Собравшиеся сегодня представители власти просто не представляли в какой капкан попал Овчаренко. С одной стороны выслушав его доклад, они могли обвинить его в бездействии, повесив на него каждую безвинную душу, что сейчас возможно погибает в городе. С другой стороны, допусти он малейшую ошибку и может случиться непоправимое, отчего на кон будет поставлено уже не миллион жизней, а целый миллиард.

Промочив горло, глотком воды из граненого стакана, генерал продолжил:

— Почему так? Объясняю. Мы столкнулись с доселе неизвестной нам угрозой. Носители вируса, что нами были названы «Мимикрид», больше не поддаются, ни морфологической ни генетической идентификации и мы больше не в состоянии отсеивать здоровых горожан от заразившихся. И в данный момент, у нас просто нет возможности, каким либо способом оградить контакты здоровых людей с больными.

Хоть все и были морально готовы к полученным известиям, но всё же зал тихо зашумел.

— Что в данный момент вы предприняли для безопасности, оставшихся жителей города? Также хотелось бы узнать точную цифру, количества людей, пребывающих в Москве? И какова их дальнейшая судьба? — пришел вопрос из зала.

Овчаренко за светом фонарей не смог рассмотреть кто его задал и посему прокашлявшись обратился ко всем сразу:

— Отвечаю! — громким заявлением, утихомирил он зал. — После известия об отмене эвакуации, в Москве начались брожения и недовольство среди местных жителей. После чего массовые восстания захлестнули улицы города. Толпы разгневанных людей принялись крушить город, а впоследствии организовавшись, горожане попытались прорвать установленное нами оцепление. Эти попытки были жёстко пресечены и в течение недели нам удалось немного успокоить граждан и приостановив массовые беспорядки. Но должного результата, предпринятые нами меры, не принесли и город в последствие раскололся на два противоборствующих лагеря. Одна часть людей, по нашим оценкам, большая часть жителей, оккупировала центр столицы и более не желает иметь каких либо дел с правительством. Вторая часть создала коммуны и поселилась у окраин города, под нашей защитой. В коммунах, жёсткая дисциплина и своё правительство, посредством которого коммуны общаются уже с нами. Питание и одежда поступает в город регулярно и без перебоев и выдаётся всем без ограничений. Коммунальные службы работают в прежнем режиме под усиленной охраной, бесперебойно обеспечивая город теплом и светом, правда в минимальном объёме. — Так звучал первый ответ.

На второй поставленный вопрос генерал Овчаренко ответил с немалой запинкой:

— Что по вопросам безопасности, то тут конечно сложней, — протянул он, почёсывая кончик носа. — Нам удалось взять под свой контроль только коммуны. Остальная часть жителей рассеялась по городу, а каждого, как вы сами понимаете, взять под охрану не представляется возможным.

Ну и наконец на третий вопрос, генерал выдал всё как есть на духу:

— Что же до численности? То по нашим подсчётам, в городе осталось около четырёх миллионов людей, — и по залу пронёсся тревожный вздох негодования.

— Вы, бросили на произвол судьбы столько народу? Оставили их беззащитными перед мутантами?!

— Нет, что вы. — Замахал руками Овчаренко. — Ни в коем разе. Но поймите. Люди в городе, до сих пор считают ситуацию с мутантами, вымыслом, этакой попыткой выселить их из Москвы, с целью захвата земли под постройку деловых центров. И что мы можем на это сделать? — спросил он у зала, то ли выпрашивая совета, то ли сам… — Вылавливать их поодиночке и сажать под замок? — предлагая решение. — Во-первых у нас нет такой возможности, а во-вторых у нас нет таких прав, — сухо ответил генерал.

Затем сквозь общий шум наконец пробился конструктивный вопрос:

— Ваши действия для решения эпидемиологической ситуации в Москве?

Овчаренко потоптался, потоптался да и высказал:

— Сегодня, завтра, мы направим разведгруппы для поиска мест обитания мутантов, чтоб в последующем уничтожить, очистив тем самым город от заразы.

И по залу сразу пролетел крик негодования:

— Как можно, убивать ни в чём не повинных людей?! Их надо лечить, а не истреблять!

На что Овчаренко задал встречный вопрос:

— А вы думаете, что мутанты — это люди?

— А кто же? — предельно удивились в зале. — По крайней мере они ими были и мы не имеем право убивать людей, только за то, что они больны. Но по вашему выходит наоборот. Так давайте, убивайте и больных раком и больных СПИДом, да даже гриппом — они же все больны и исходя из вашего заявления, представляют опасность для общества…

— Вот только не надо демагогии! — разъярился генерал Овчаренко, потрясая руками. — Вы были там, вы видели «этих ваших людей»?! Нет! А мои солдаты сейчас там и они каждый день видят ваших больных, и каждый раз боятся быть разорванными на куски или заразиться от ваших, так называемых, «больных».

— Генерал, — одёрнул гневную реплику президент.

— Извините, — сказал Овчаренко, вытирая красный лоб. — Просто не могу слышать столь глупые речи. Вы поймите, — снова обратился он к залу, — в Москве, не СПИД, не чума, не другая какая-нибудь болезнь. Там, абсолютно новая болезнь, от которой нет излечения, а больной, не просто умирает со временем, а наоборот, становится сильнее, быстрее и выносливей чем обычный человек и этот «больной», как вы его назвали, больше не считает себя человеком, он считает себя кем-то другим. Тем, который просто обязан убить: вас, меня, солдат которые патрулируют улицы, и неважно почему, важно зачем. А затем, чтобы уничтожить весь род людской, выпади у них такая возможность…

— Спасибо генерал, мы вас поняли, — сухо сказал президент недовольно морщась, от того что Овчаренко и так слишком много уже наболтал и того что надо и чего не надо. — Садитесь.

Когда генерал уселся на место в зале поднялся человек с обращением:

— Господин президент, я Джон Вармен, представитель ООН, — представился он. — Хотелось бы услышать, что из себя представляет неизвестный вирус, который обнаружился у вас в столице и какую угрозу он несёт всему миру, что сейчас упоминал генерал?

«Ну вот и пожалуйста, — саркастически подумал глава государства. — Стоило только прозвучать об угрозе всему миру, как этот мир сразу занервничал. Спасибо генерал, удружили».

— На этот вопрос вам ответит профессор Асанов, — проинформировал президент, Джона Вармена. — К нему поступает вся информация по вирусу.

Профессор Асанов — полный человек с круглой лысеющей головой и живыми глазами, смотрящими на мир с иронией; быстренько просмотрел бумаги и убедившись, что все накопленные материалы на месте, захлопнул красную папку, поднялся из-за стола и прошёл к трибуне.

— Дамы и господа, здравствуйте, я профессор Асанов — главный эпидемиолог, — представился он аудитории. — Вирус, с которым нам пришлось столкнуться не имеет аналогов на Земле, — заявил он уверенно, ничуть не сомневаясь в своих словах. Потому что Асанов вообще ни в чём никогда не сомневался. А потому продолжил так же бойко, как и начал. — Этот вирус, не подходит не под одну классификацию известных нам патогенных микроорганизмов и их возможных комбинаций. — И раскрыв папку стал читать. — Вирус представляет собой набор генов, несущих в себе неизвестную нам пока программу. Как известно организм, поражённый вирусом, чаще всего погибает. Тут же мы имеем удивительную особенность. Вирус не разрушает носителя, а наоборот перестраивает его, вызывая мутацию, наделяющую носителя не дюжими способностями, в области физического развития, а также, каким-то непостижимым образом, вирус трансформирует сознание человека, после чего больной больше не ощущает себя человеком, а видит себя кем-то другим. Но кем? — на секунду оторвав взгляд от документов спросил Асанов. — Нам это пока не понятно, — разведя руками ответил он и снова уткнулся в папку с бумагами. — Так же с перестройкой сознания, человек резко деградирует в области умственного развития. Мы вначале считали, что вирус разрушает мозг, как в случае с шизофренией и болезнью Альцгеймера, к примеру. Но дальнейшие исследования показали, что он не разрушает мозг, а просто отключает отделы условно накопительной памяти и вероятней всего, что временно. Зачем? На этот вопрос мы тоже не можем пока ответить.

— Следующее, — перелистнул страницу доктор Асанов. — Вирус открытый нами, вызывает у человека не просто генную мутацию организма, а программную мутацию. Что значит программную, вы спросите? А это значит что вирус постоянно пытается ассимилироваться с человеческим организмом и непостижимым образом пытается сделать так, чтобы носитель ни чем не отличался от обычных людей и в тоже время был лучше, сильней, быстрей и т. д.

И вы скажите, что это бред. А я отвечу вам на это… — профессор Асанов, захлопнул папку и посмотрел на аудиторию, — вирус с которым мы столкнулись, искусственного происхождения.

После такого громогласного заявления, теперь по залу понеслись крики удивления, вперемешку с возмущением. Даже сам президент удивлённо уставился на профессора, не ожидая такого поворота дел. Но тем не менее клич брошен был в толпу…

И чтоб хоть как-то купировать нарастающий скандал, Асанов поспешил закончить свою мысль, повышая голос до предела:

— Но смею вас уверить, Россия не способна, на такого рода, эксперимент. У нас нет таких возможностей и должного оснащения…

— Протестуем! — закричали люди из западной делегации. — С чего вы вообще взяли, что вирус искусственного происхождения?

— Из-за его необычных свойств! — потрясая своей папкой с документами, выкрикнул Асанов. — Здесь все ответы. Посудите сами. Ни один патогенный вирус не способен изменять человека, не разрушая его здоровья, а тем более маскироваться. Ведь изначально мутанты существенно отличались от людей, в данный же момент у нас нет средств чтобы просто обнаруживать мутантов. И это произошло в течение какого-то месяца! Нет господа, наш вирус является не просто набором генов, которые должны выводить из строя человеческий организм, а это программа с последующими операциями изменения.

И на последней ноте своего выступления, доктор Асанов, решил таки влезть в спор, затеянный генералом Овчаренко:

А ваш вопрос: являются ли пораженные вирусом, людьми?! — выкрикнул он. — По моему мнению — нет! Это абсолютно новый вид людей, с глубокими и невозвратными изменениями психики и физиологии. И их первостепенная цель, на сегодняшний день, является замена нас на себя!

Что тут началась…

Отовсюду послышались возмущённые крики, накалившейся аудитории:

— Бред!

— Шарлатан!

Да он вообще, знает о чём говорит?!

Сказки нам тут рассказывает! Это же надо такое выдумать!

Асанов же, напоследок прокричав:

— У меня всё! — и не став вступать в полемику с разбушевавшейся аудиторией, раздражённо сел на место, нахохлившись, как курица.

— Я Джессика Стайл, представитель международного эпидемиологического общества. — Представилась, поднимаясь с места женщина, в твидовом деловом костюме, лет сорока. В руках она держала блокнот, в который с немецкой пунктуальностью заносила заметки, интересующие её и общество, которое она представляла. — Мой коллега, только что произнёс великолепную речь, но его умозаключения по крайней мере смешны, — фыркнула она, поправляя дорогие очки. — Утверждать, что вирус найденный в городе Москва, искусственного происхождения, просто глупо. — На столь резкое замечание, доктор Асанов, только зло пробурчал себе под нос, нелицеприятные слова в адрес этой самой Джессики. Между тем… — Могу вас уверить, — продолжила Стайл, подчеркивая что-то в своём блокноте, — знания человечества, в области ДНК и хромосомного ряда не только человека, а в общем, всего живого мира, настолько малы и скудны, что ни одно государство не в состоянии создать что-либо подобное, вашему вирусу. — При этом, слово «вашему», немолодая леди, особенно выделила, сделав на нём ударение. Видно всё-таки на что-то да намекая. — И по всему выше сказанному, — подводя итог сказала она, — напрашивается законное сомнение, по поводу того, что над проблемой неизвестного науке вируса, работают квалифицированные люди!

Выговаривая последнюю фразу, голос Джессики неподдельно дрогнул от возмущения и она потребовала… Именно потребовала:

— Исходя из того, что ваши учёные выносят на всеобщее обсуждение столь бредовые идеи, мы требуем, предоставить нашим специалистам, образцы клеток поражённых вирусом, а лучше целого живого мутанта. — И требования эти, по всей видимости относились именно к главе правительства.

На что президент прильнув к микрофону, спокойно ответил:

— Ответ отрицательный. Ни один образец и ни одна клетка, поражённая вирусом, не покинет пределы города. Это моё последнее слово. Что же по поводу не компетентности нашего научного персонала, то на территории Москвы, работает спец лаборатория и вы можете прислать своих специалистов в помощь нашим. Но… — поднял он вверх указательный палец, видя в глазах Джессики Стайл, зажёгшийся нездоровый блеск подлинного интереса в пользу себя. — Но, без права покинуть город, до тех пор пока ваши… — в отместку, на слове «ваши», президент, так же сделал ударения, как до этого сделала Джессика. — Пока ваши специалисты не разработают вакцину. — И закончив дружелюбно улыбнулся.

А вот у Джессики Стайл, от его слов по-настоящему вытянулось лицо, и загасив нездоровый блеск в глазах, она плюхнулась на место, раздражённо захлопывая блокнот.

Вслед за Джессикой, из зала поднялся мужчина, тоже лет сорока, и тоже в строгом чёрном костюме. С лицом, будто вырубленным из камня и жёстким серыми глазами, которые цепко и профессионально, оглядывали аудиторию, пытаясь не упустить ни единой детали:

— Пэрри Ротман, представитель блока НАТО, — представился мужчина.

И генерал Овчаренко, сразу понял, чем его так насторожил этот субъект, в чёрном костюме, стоило лишь заглянуть тому в глаза:

«ЦРУ-шник, — с нескрываемым отвращением догадался он. — Вот значит как… Налетели, забеспокоились, стервятники. Вы своё не упустите, не так ли?»…

И пока генерал размышляя оценивал вероятного противника, Ротман действительно не упускал своего и также выдвигал требования:

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы полагаем, что угроза уничтожения людей нависла не только над вашим городом, Москвой, — коверкая название столицы произнёс он, — а над всем миром. В таком случае, неизвестный вирус может угрожать уже всему человечеству, и поэтому мы требуем, разрешить нам ввести на территорию России иностранный контингент, как вы его называете, в помощь вашим войскам. А также разрешить, размещение военной базы НАТО, непосредственно рядом с территорией города, для снабжения ваших войск и жителей города гуманитарной помощью.

От непомерной наглости этого «человека в штатском», у сидящих за столом членов правительства, аж рты по-раскрывались.

Со сталью в глазах президент категорично заявил:

— Ни один иностранный солдат не переступит своей ногой, границ свободной России. Мы сами в состоянии справиться с нашей проблемой и я попрошу представителей иностранных государств, не лезть к нам с помощью продиктованной силой. Что же с гуманитарной помощью? — произнёс глава государства и далее продолжил более в мягкой форме. — То мы не откажемся от поставок современного оборудования, в области генетических исследований и вирусологии. В остальных же аспектах, мы не нуждаемся ни в чьей помощи.

Получив отказ, у Ротмана, на лице от злости заиграли желваки:

— В таком случае… — прошипел он как змея, — я должен предупредить правительство России. В случае распространения заразы за пределами вашей столицы, и расползания её по стране, мировое сообщество будет вынужденно сжечь в ядерном огне территории заражённые вирусом. Дабы новая чума двадцать первого века не угрожала вымиранием, всего человечеству.

Это была уже просто наглость чистой воды и глава государства, побледнев, взбешённо поинтересовался:

— Это угроза?

— Нет — это предупреждение, — не теряя лица, гордо ответил Пэрри Ротман и с достоинством сел на место, несмотря на то, что это самое достоинство сильно было уязвлено.

— Хорошо, — пошёл на мировую президент. — Мы это учтём и постараемся сделать всё возможное, чтобы мировое сообщество не беспокоилось. — И утихомирив «человека в штатском», обратился к основной аудитории. — Так господа на этом всё. В дальнейшем, вам всем предоставят документы, на которых будет изложена, вся имеющаяся у нас информация, поднятая на сегодняшнем совещании. Так же для дополнительной информацией и со своими предложениями обращайтесь к министру безопасности и лично ко мне. Желаю всем доброго дня. — И собрав разбросанные, по столу, листы бумаг, в папку, вместе с членами правительства покинул зал совещаний.

Уже в коридоре, президент, взял под руку генерала Овчаренко и отвёл в личный кабинет.

— Давайте генерал поговорим с глазу на глаз, — предложил он, присаживаясь в кресло. — И помните, этот разговор, должен остаться только между нами.

— Я понимаю, — согласно кивнул Овчаренко присаживаясь напротив.

— Вот и хорошо, — тихо сказал президент, массируя глаза. — Тогда я начну. Вы слышали, как мировая общественность отреагировала на ваш план по очистке города? — спросил он, облокачиваясь на спинку кресла.

— Ещё бы. Разорались. Права человека вспомнили. Это надо же мутантов причислить к больным людям, а наша обязанность видите ли их лечить, а не уничтожать.

— Вот именно, генерал, — подхватил президент. — Но к сожалению мы пока вынуждены прислушиваться к ним. Поэтому я хотел бы вас попросить. Вы кажется, упоминали в своём докладе, о намерении направить в город разведгруппы, для определения мест нахождения мутантов.

— Да, — не стал отпираться Овчаренко, облизывая пересохши губы. — Также, после их обнаружения, я намерен направить по их следам регулярные войска, для уничтожения.

— Вот… — подался вперёд президент, — вы представляете какой хай тогда поднимут, западные политики, ратующие за права человека.

— Ну и что нам от этого? Пускай кричат, если глотка лужёная.

— А… генерал, — погрозил пальцем президент. — Нам тоже есть от этого дело и не малое, пока мы партнёры по внешнеэкономическому бизнесу. А теперь представьте что будет, если вы введёте войска? Запад сразу же припомнит нам Советский Союз, который они так боялись, с его репрессиями. После чего тут же обзовут Россию — мировым тираном.

Овчаренко не дурак, понял к чему вёл главнокомандующий, но пока решил играть дурачка:

— Хм. В этом есть какая-то доля истины, — растягивая слова сказал он, и прищурив глаза продолжил. — И что же нам тогда делать? Лечить мутантов мы не можем, но и оставлять всё как есть, тоже.

— Вот… — президент обрадовано взметнул вверх правую руку, а потом положил её на колено генералу. — Что же нам делать? Хороший кстати вопрос… — точно так же, как генерал, растягивая слова, задумчиво произнёс он принимая условия заявленной игры. Когда в лоб не прикажешь, а мимоходом указать и можно. И придвинувшись ещё поближе, глава государства шёпотом поинтересовался. — А мы не можем сделать так, чтобы когда регулярные войска вошли в город, они не обнаружили на том месте, куда укажет разведка, ни одной живой души?

Дойдя до кульминации игры в недомолвки, Овчаренко сделав судорожное, глотательное движение, так же шёпотом, но уверенно подвёл итог:

— Вы предлагаете, чтобы разведгруппы, походя уничтожили мутантов, а возможно и людей вместе с ними, до прихода регулярных войск?

— Ну, да, — забывшись чуть ли не выкрикнул президент, но быстро опомнившись, отодвинулся и холодно заявил. — А вы вообще уверены, что в городе, в местах скопления мутантов, остались здоровые люди? Я например нет. Зато проверни мы с вами такую операцию, то эта зачистка не обретёт общественный резонанс. Войска пришли, наткнулись на мёртвых и остались не удел. И что в итоге получается? Мутанты и люди перебили друг друга, мировое сообщество скрипя зубами успокаивается, ну а нас только пожурят, за то, что мы опоздали, но обвинять, никто, никого, не будет…

Генерал задумчиво потёр шею:

— Вообще-то, — завёл он свою песнь, — разведка не предназначена для такого рода операций.

— Ну, это уж ваши проблемы, — отмахнулся президент. — Ну, а так в общем-то вы со мной согласны?

— Можно конечно попробовать, — протянул Овчаренко, а после минутного раздумья, махнул рукой. — Решено, — сказал он, намереваясь выдать секретную информацию. — Слушайте. Я введу в действие специальное воинское подразделение — спецназ «Зверь». Этот спецназ был сформирован ещё в Советские времена — его задача карательные операции, на захваченной территории потенциального противника, для подавления сопротивления местного населения и признания им нового военного правительства. Так же в их задачу входит, защита государства, от возможных и не желательных, как народу так и правительству, переворотов и становления на территории Российской Федерации диктаторской власти. Я думаю эти ребята справятся с вашей просьбой.

Главу государства в особенности порадовало последнее слово генерала, и он удовлетворённо кивнул не скрывая улыбки: «Наконец-то умный и понятливый человек».

— Отличненько, так и поступим, — сказал он.

— Только есть одна маленькая проблема, — задумчиво протянул Овчаренко, теряя раж. — Действующего личного состава, в этом спецназе, не так уж и много на данный момент. Но думаю, я решу этот вопрос, — добавил он после секундного колебания. И не дожидаясь дальнейших указаний, с молчаливым благословением, отправился готовить план дерзкой операции.

Огромный диск солнца, ярко полыхая приближался к горизонту, разрастаясь вширь. А следом, с противоположной стороны, медленно, но верно, грозным маршем, наступали сумерки. Подобно армии тьмы, нёсшей на своих крыльях, царицу ночи, они выступили в боевой поход. Пришло их время, пробил их час! С каждой секундой, метр за метром, они захватывали земное пространства, присовокупляя его к владениям, своей королевы.

А тени — дозорные её, падая от предметов, удлинялись и начинали стремительный бег. Бег от своего вечного врага — солнца, держа путь в лоно тьмы, чтобы в конце пути, наконец-то слиться со своею матерью.

Приближение ночи практически незаметно глазу, и если даже остановиться и ждать её наступления, то заметишь только, что ночь не падает из неоткуда, словно туча, что стремительно закрывает собой солнце, а наоборот, она как бы заглатывает вас, постепенно, медленно и верно, погружая мир во тьму. И только что, еще было светло, как незаметно стало уже темно…

На пустыре, за железнодорожными путями, через каждые пять метров, подвое, стояли солдаты из оцепления и тоскливым взглядом, наблюдали, как на заблокированный город, маршем наступает ночь.

— Как тихо и жутко, — нервно прошептал, рядовой Синицын, своему напарнику, поправляя автомат у правого бока. — Ни одного огонька и шума от машин нет.

— Чё, забздил? — подначил напарника, рядовой Васильев, сплевывая на землю. — А слабо счас туда прогуляться? — указал он на вымерший город.

— Да пошёл ты. Сам туда иди.

— Ха, забздил, — гоготнул напарник. — Не боись браток, я с тобой. В обиду не дам. — И в подтверждение своих слов, Васильев положил правую руку на плечи напарнику.

— Да иди ты, — Синицын сбросил его руку со своего плеча. — Сам же обоссышься, если ночь выстоишь.

— Эх Синица, плохо ты меня знаешь… — притворно улыбаясь протянул Васильев. — Я может ничего не боюсь, в отличие от некоторых — зайчишка трусишка.

Синицын отворачиваясь от нахальной рожи, промолчал, не желая продолжать глупый разговор.

«Да я боюсь, — мрачно подумал он, про себя. — Ну и что из этого. Половина, из их части, боится ночных дежурств. Ночью вступают на дежурство в основном бойцы спецназа МВД — это они ничего не боятся. Какая же у этих ребят должна быт психика железная, чтобы ничего в своей жизни не боятся или прятать страх так глубоко, что сразу и не отыщешь? — каждый раз удивлялся Синицын. — А Васильев только кочевряжится перед ним — новичком, а сам, каждый раз трясётся, когда распределяют часы дежурств».

— Чё нахмурился как суслик? — толкнул напарник Синицына. Нет реакции. — Чё обиделся? — удивился тогда Васильев. — Да ладно тебе, брось. Давай лучше посмолим, пока прапор — папа, куда-то отлучился, — предложил он и вынув из нагрудного кармана пачку, поделился куревом с напарником, и прикрыв ладонью тлеющую сигарету, молча затянулся.

— Вообще-то ты прав, стрёмно как-то, — пошёл он на-попятную, после пары затяжек. — Я б точно ночью не хотел дежурить. Смотри вона, дома темные, мрачные; улицы не освещаются, и там холодно и страшно… — описывая местность Васильев, постепенно переходил на загробный голос, — а за каждым поворотом поджидает «мим», чтобы вырвать твоё маленькое сердце. Ууу… мясо, мясо, — и в конце скорчив рожу, изображая «мима», навис над Синицыным.

— Бля, да пошёл ты, идиот. — Раздражённо оттолкнул Синицын напарника. — И так на душе не спокойно, а ты лезешь со своими шутками, дурацкими. Ты вот вообще задумывался, что ты будешь делать, если «мимы» попрут из города, а? И прямо на тебя…

— А я их тогда вот так… — И Васильев держа в зубах сигарету, поднял автомат и подражая голосом, стал изображать стрельбу, — та-та-та-та, и в рядочек.

— Дебил… — чуть ли не матом отреагировал Синицын на шутку. — Пиздец, с кем я разговариваю? С идиотом…

А Васильеву хоть бы что, только удовольствие. Вот и стоял глядя на зелёного напарника, с довольной улыбкой во весь рот. Потом довольно оглянулся и вдруг чего-то испугавшись тихо прикрикнул:

— Чёрт, кончай базар, сюда кто-то едет. Туши сигаретину, — и первым швырнув недокуренную сигарету на землю, затоптал её ногой.

Синицын обернувшись, разглядел цепочку автомобильных фар, что направлялись прямо к ним, и и сделав пару быстрых затяжек, последовал примеру Васильева.

Через пять минут, восемь военных грузовиков, поравнялись с часовыми и не замечая солдат проследовали в город, грозно урча двигателями. Ещё через пять минут, машины скрылись в темноте, и город поглотил их.

Как успел заметить Синицын, в машинах сидели хмурые парни в камуфляже и в масках.

— Какой-то странный у парней камуфляж, серый кажется? — поделился он наблюдением.

— Ага, я тоже заметил, — ответил напарник.

— А ещё я, у одного из них, заметил на рукаве эмблему «спецназ Зверь». Случайно не знаешь, что это за ребята?

— Не а, — беспечно отмахнулся Васильев. Он в отличие от напарника не забивал себе голову всякой ерундой, а потому уже больше не разглядывал тёмный город, а смотрел себе за спину. — Плюнь ты на них, — бросил он задумавшемуся Синицыну, — не нашего ума это дело. Вона лучше смотри, наша смена наконец-то топает.

Рядовой Синицын оторвался от созерцания города и уже через десять минут, благополучно сдав пост, шёл вместе с напарником в казармы, отдыхать, выбросив из головы все ненужные вопросы.

Военные, грузовые машины, марки «Урал», прибыли на блок пост — контролирующий «Бабушкинский» район, в девятом часу вечера. Когда машины оказались в безопасности, из них стали выпрыгивать люди в странной, камуфляжной форме, серого цвета, сразу же выстраиваясь в общую шеренгу.

С виду прибывшие солдаты ничем не отличались от обычных вояк, что несли дежурство, на территории блок поста. С другой же стороны, в них присутствовала некая, ощутимая только на уровне подсознания, разница. От этих солдат в серой форме просто веяло угрозой и смертью. Солдаты регулярных частей, сразу нутром почувствовали в них силу львов, и эти львы только что прибыли в их стан волков с жалкими зубами.

Капитан Лютич, плевать хотел на то, какое он и его люди, вызвали представление у местных вояк, а вот на что он сразу обратил внимание, так это на город.

«Москва — огромный город. Когда он, в последний раз был здесь? Кажется пять лет назад. Но тогда город, просто пестрил огнями, был наполнен шумом, гамом и людьми, и жизнь в нём просто кипела. А что же сейчас?».

Сейчас столица встретила капитана могильной тишиной и непроглядной тьмой. Ни одного лучика света в окнах, ни одного захудалого фонаря не горит на улицах, ни одного прохожего. А машины, что нескончаемым потоком, лились по магистралям города, издавая ужасный шум и выбрасывая в атмосферу удушливый, угарный газ, стояли сейчас по обочинам дорог, мёртвые и безжизненные, как обычные, пустые консервные банки, брошенные за ненадобностью.

И среди всех этих безжизненных: домов, машин, улиц и деревьев, повсюду клубится густая тьма. И ведёт она себя, наподобие живой. То подбирается к людям она, протягивая к ним свои длинные щупальца, заполняя собой всё видимое пространство, а то пугливо прячется по углам и щелям, стоит только показаться половинчатой луне, из-за косматых туч. И постоянно мерещится, что в этой тьме не просто царствует пустота, а чудится в недрах её, призрачная жизнь, чьи движения неведомых врагов, с каждым стуком сердца подбирались к людям — обосновавшихся на островке жизни, в окружении света костров и прожекторов.

И напоследок, как бы в довесок ко всему, ночной воздух, пронзил отчаянный резкий крик, раздавшийся вдалеке. Так могло кричать только животное или человек стоящий на пороге страшной и неизбежной смерти. И все находящиеся на территории блок поста сразу испуганно притихли, а в воздухе повеяло морозом. Но не тем морозом, что замораживал тело, а тем что пробирается в самую душу и инеем выпадал на голове, делая молодого и сильного человека, седым стариком.

— И часто у вас здесь такое? — поинтересовался капитан Лютич у какого-то сержанта, стоявшего поблизости, что испуганно смотрел в сторону неведомого крикуна.

Сержант оглядел Лютича с ног до головы и неуверенно пожав плечам, ответил:

— Да нет, не часто. Бывает правда, слышим невесть что. Вот всё никак привыкнуть и не можем.

— Ясно, — пробормотал Лютич. Хотел ещё что-то спросить, но последовала команда на размещение личного состава в импровизированных казармах…

На следующие утро, состав спецназа «Зверь», разбили на двадцать групп и каждую из них дополнили десантниками «ВДВ». Командирскую часть, взяли на себя звери.

Капитану Лютичу, не повезло. Ему досталась группа, полностью укомплектованная десантниками и ни одним из «Зверей», кроме него самого. И к тому же, десантники, каким-то образом, за ночь, прознали истинное предназначение их спецподразделения и потому старались держаться обособленно, а это могло ох как помешать проведению предстоящей операции.

В десять ноль-ноль по Московскому времени, сто пятнадцать разведгрупп, общей численностью в десять тысяч человек, двинулись по всем центральным направлениям Москвы, к самому центру столицы — туда, где предположительно находилась основная масса заражённых людей и мутантов.

Грузовые машины, подбросили разведгруппы до внутреннего транспортного кольца, откуда разведчики уже пошли своим ходом, планомерно, метр за метром, прочесывая территорию, заглядывая под каждый куст, в каждый подъезд и каждую квартиру. По оценкам специалистов — операция по выявлению врага и его возможного уничтожения, должна быть успешно завершена в течение недели.

Группу капитана Лютича, выбросили у «Белорусского вокзала». Его подразделение являлось замыкающим, в обязанности которой входило подчищение хвостов за основными группами. Поэтому-то в её состав вошли только десантники и насчитывала личного состава, лишь тридцать человек.

Когда грузовики уехали высадив людей, капитан Лютич с новой силой поразился пустотой города и страшной звенящей тишиной, прерываемой только звуками глухих коротких автоматных очередей.

Десантники точно также, притихли, словно пришибленные, напомнив испуганных детей, что попали в страшную и нереальную сказку. Многие, из них, до сегодняшнего момента хоть раз побывали в Москве или хотя бы слышали о её безумном ритме жизни, и потому имели небольшое, но представление, как должен выглядеть огромный мегаполис. Сейчас же город был пуст и неподвижен. Казалось он замер в ожидании, возможно чего-то ужасного, что особенно и пугало. Вот если бы город действительно был бы мёртв, то наверно он не так бы напускал страху на людей, вознамерившихся его потревожить, тогда бы, он был бы, просто пустышкой…

— Вперёд, — скомандовал Лютич и группа десантников, развернувшись в цепь, тронулась в путь, внимательно оглядывая окрестности, выискивая глазами потенциального противника.

Где-то в двухстах метрах, шла соседняя группа подчистки и их даже можно было разглядеть, выйдя на широкие магистрали, заполненные брошенными машинами. Горожане побросали основную часть автомобилей у обочин, но попадались и такие что ставили своих железных коней прям посреди дорог.

Лютича сие обстоятельство, вначале даже немного подивило:

«Ведь не в спешке же они, в самом деле, покидали город?» — задался было он вопросом. Но через несколько минут ответ пришёл сам. Вскорости, на их пути стали попадаться всё чаще автомобили, не просто брошенные посреди дороги, а раскуроченные чьей-то рукой и перевёрнутые, сожженные и торчащие задами в витринах каких-то магазинов и дорогих бутиков, судя по вывеске.

«А, теперь понятно — Анархисты, радовались свободной жизни», — сам себе ответил капитан Лютич, глядя на погромы не только среди машин, но и магазины, палатки, подъезды домов, фонарные столбы и светофоры — всё было зверски раскурочено, до чего только смогли добраться руки разбушевавшихся вандалов.

Местами даже попадались наспех сооруженные баррикады или забаррикадированные подъезды домов, частично уже разобранные группами зачистки. Такое впечатление, что в городе велась нешуточная война и чем ближе к центру, тем всё больше следов погрома и разорения, выглядящих просто ужасно, особенно на фоне: подтаявшего, серого снега с черными проплешинами пожарищ, и такого же серого, свинцового неба.

Тихо переговариваясь по рации и координируя маршрут движения, группа Лютича постепенно продвигалась к центру города и по всей видимости приближалась к основной группе зачистки, идущей впереди. С каждым шагом, отчетливей становились звуки стрельбы, скоротечного боя, а сами десантники то и дело натыкались на тлеющие или ещё горящие останки людей, или мутантов, уже и не разберёшь…

— Похоже парням не сладко приходится, — поделился своим мнением самый нервный десантник, не выдержав постоянной, гнетущей тишины.

— Да, парни уже нюхнули пороху, а мы тащимся, как черепахи, — подал голос следующий. — Сколько можно! Где эти страшные мутанты? Надоело всего бояться, скорей бы уже в бой с ними вступить.

Кто-то ещё попытался высказать своё мнение, но капитан Лютич оборвал начавшийся разговор:

— Отставить разговоры. Эфир не занимать. Первый, проверить вон тот подъезд, что-то он мне не нравится. Такое ощущение, что его группа зачистки пропустила.

— Есть.

Пятнадцать человек отделились от группы и побежали проверять подъезд жилого, пятнадцати этажного дома.

— Вторая группа остаётся на месте и прикрывает первую, — вторично скомандовал Лютич.

— Есть. — И оставшиеся десантники, рассредоточились во дворе дома. Пятеро цепко осматривали двор и улицу, остальные десять, держали на прицеле жилое здание, готовые в любой момент броситься внутрь.

Через пятнадцать минут по рации пришёл рапорт первой группы:

— В подъезде никого.

— Подвал — чисто.

— Квартиры — чисто.

— Крыша — чисто.

— Вас понял. Отбой, возвращайтесь назад, — передал Лютич.

Следуя приказу, из подъезда слаженно, один за другим, показалась первая группа и их сразу же кто-то радостно поприветствовал:

— Что опять мимо, парни? Эх, видно не судьба…

— И то правда. Мы так и до конца операции не увидим мутантов.

— А хотелось бы?

— Очень, твою мать, прям руки чешутся.

— А я бы например не хотел бы. Мы так мило с вами гуляем… — пришлась шутка к месту.

И в эфире раздался дружный смех:

— Ха-ха-ха! — Даже сам суровый Лютич не сумев сдержать улыбки, недовольно прикрыл её рукой. И не желая портить парням настроение, только сухо отдал команду двигаться вперёд.

Пять часов пути, по безлюдному городу, в постоянном напряжении и без остановок, такой темп может вымотать кого хочешь. Хоть десантники и не обычные, рядовые люди, а подготовленные к самым суровым условиям боевые единицы, но и они постепенно начинали уставать. Сам капитан Лютич, ранее не замечавший за собой, физической слабости тела, вскоре стал понемногу сбиваться с поставленного темпа. И виной всему этому, скорее всего была, даже не обстановка напряжённо царящая вокруг, а новый непроницаемый костюм с лицевой маской и респиратором, в который заставили облачиться перед операцией.

Всё хорошо, да вот тело под ним неимоверно зудело и чесалось, а лицевая маска нагревшись от дыхания поставляла бойцам один лишь спёртый и горячий воздух. Некоторые бойцы, не выдержав, снимали на время маски и с наслаждением втягивали в себя прохладный и влажный воздух улицы. Капитан Лютич, на такое нарушение инструкции, просто закрыл глаза. Он и сам уже третий раз снимает маску и шлем и протирает красное, распаренное лицо, платком, предварительно смочив его водой из фляги. А вот с костюмом дело обстояло куда сложней. Его не расстегнешь, как куртку и не проветришься прохладным ветерком. Потому что, этот модифицированный костюм представлял собой — многослойный комбинезон и чтобы его снять понадобится, в общей сложности, не менее получаса, а у них этого времени как раз и не было. Вот бойцам, хочешь не хочешь, а приходилось терпеть издевательства. Хорошо хоть в комбинезоне имелась специальная прокладка, которая впитывала пот и выводила его наружу, через специальные поры, а то бы так, без прокладки, бойцы просто бы захлебнулись в собственном «соку».

Испытывая дискомфорт, но постоянно держа себя в руках, группа Лютича продвигалась к конечной цели, ожидая когда пройдут дополнительных три часа пути, по истечению которых должны были объявить общий привал.

В течение последующего часа «прогулки» по безлюдному городу, в душе Лютича, нарастала необъяснимая тревога, которая своими цепкими щупальцами затягивала ему горло затрудняя дыхание и спутывая мысли. Его всё сильнее преследовало ощущение безысходности и западни. Такое ощущение, что это не они, вооружённые до зубов, вышли на охоту на монстра, а наоборот — это монстр, сейчас вёл на них охоту, а они, как утки, прямо сейчас шли ему в зубы.

И эти ощущения, у него, родились неспроста. Учитывая тот факт, что уже конец середины дня, а группы зачистки, судя по поступающим докладам, до сих пор не встретили, толпы мутантов, как их уверяли ранее, а лишь отдельные экземпляры, гуляющие сами по себе. Он же, со своей группой подчистки, вообще как на прогулке. То сами собой возникают вопросы:

«Так куда же подевались мутанты? Попрятались? Или же готовят им всем подлую ловушку?».

В последнем утверждении, капитан Лютич не сомневался, уж больно у них, вся эта грандиозная операция проходит гладко и как-то даже без напряга, а вот это-то и настораживает.

Десантники, рассыпавшись цепью, продолжали планомерно осматривать участок, выделенного им маршрута. Заглядывали: в каждую подворотню, дворик, подъезд, улицу — ничего, ни души, пусто. Всё время пусто. Лишь только одиноко лежащие обгорелые трупы, да и то не через каждый метр, а через десяток таких метров.

Оглядывая очередной труп и теребя его носком армейского сапога, капитан Лютич, неожиданно по рации получил оклик своего солдата:

— Стойте, тихо! Капитан слышите? Прислушаётесь. Кажется это двадцатка, наша группа зачистки.

Стройный ряд цепи из людей остановился и стал прислушиваться. Капитан Лютич, чтобы лучше слышать, снял с лица маску и глубоко вдохнул, прочищая лёгкие. Струя прохладного ветра, ударившая в лицо, приятно охладила кожу, смахивая с неё бисеринки пота, унося прочь.

И действительно, сквозь ватную тишину, до Лютича наконец прорвались приглушённые звуки стрельбы. И если раньше, они напоминали одиночную трель птиц, то сейчас это была настоящая канонада, а это означало, что двадцатка вступила в настоящий, кровопролитный бой.

«Вот они! Показались всё-таки гады…», — со злым презрением подумал Лютич.

И с ним тут же согласились остальные хором голосов, словно они могли читать его мысли:

— Точно это двадцатка, нарвалась на мутантов.

— Влипли по полной программе. Кажись несладко им сейчас.

— Капитан, что будем делать?

— Слушайте надо идти им на помощь.

— Тихо! — прикрикнул Лютич, останавливая галдёж в эфире. — Следуем проложенным курсом. Просьбы о помощи не поступало, значит без нас справляются. Вперёд, цепью!

И только он отдал команду, как общий эфир наполнили статические помехи, а следом прорвался голос на грани паники:

— Приём, это двадцатка! Повторяю, это двадцатка. Группа зачистки капитана Попова. Всем группам, следующими за нами… просим помощи… мы наткнулись на их гнездо… они прут изо всех щелей… они повсюду. Выручайте парни, здесь становится жарко.

— Это двадцать второй, идём вам на помощь. Мы в метрах в пятистах от вас. Держитесь! — прокричал в рацию Лютич, и затем уже по внутренней связи, дал команду. — Все слышали! Тогда в колонну стройся! Сержант Кротов — ведущий. Бегом марш!

Тридцать пар сапог дружно застучало по асфальту, меся подошвами подтаявший мартовский снег. Десантникам предстояло совершить марш бросок на пятьсот метров и пересечь две улицы напрямик.

Капитан Попов, который сейчас взывал о помощи, был личным другом Лютича и пока капитан бежал на выручку, он напряжённо думал, отгоняя от себя мысль, о том что могут опоздать:

«Попов, какого чёрта ты угодил в засаду? — с досадой задавался он вопросом. — Ведь вдоль и поперек просматривается город, и ни души вокруг. Ты же им прямо в лапы угодил. Как же это они тебя провели, дружище? Как же ты их прошляпил? А если у тебя в отряде около четырёхсот человек, но ты просишь помощи, то чем же я, со своей тридцаткою тебе смогу помочь? — качал он мысленно головой, боясь даже представить, какая там сейчас заваруха. — Ладно, брось эти мысли. Надо спешить. На месте разберёшься».

И чем ближе была группа Лютича, тем отчетливей раздавались выстрелы, уже не одиночные а шквальные, хаотичные.

— Осталось недолго. Капитан Попов вон за теми домами. — Указал Лютич на два девятиэтажных дома, что как скалы отделяли отряд, от группы Попова. — Поднажмём ребятушки…

И до намеченных домов оставалось пятьдесят метров, тридцать, двадцать… Как весьма неожиданно для всех, из-за бокового здания — покосившейся красной пятиэтажки с выбитыми стёклами — выпорхнула стайка ребятишек, лет десяти-тринадцати и заметив солдат, настороженно замерли, сбившись в кучку.

— Оп-па… А эти здесь откуда? — изумился сержант Кротов — ведущий группы. — Капитан, вижу детей! — доложил он о встрече и замер как вкопанный.

Десантники последовав примеру, не менее удивлённые встречей остановились, разбивая строй:

— Бедные, как же они здесь оказались-то?

— И угораздило же их, в это время, здесь разгуливать.

— Бедняжки, видать стрельбы испугались, — переговариваясь по внутренней связи, жалели суровые мужики малых детей.

Движимый чувством сострадания, из строя, вышел сержант Кротов и махнув детям рукой, крикнул, предварительно стянув маску:

— Эй ребятня, давай сюда! — Дети как будто бы только и ждали этого, а получив приглашение, сразу же кинулись к «спасителям».

Когда они уже были в пяти метрах от десантников, так споро они побежали, вперёд, расталкивая бойцов, выскочил капитан Лютич и срывая на бегу маску, дико заорал:

— Отставить! Эй вы, ни шагу дальше! — страшным голосом приказал он детям. — Ещё шаг и я стреляю! — и в подтверждение своих слов наставил на ребят оружие. Те словно врезавшись в стену, встали как вкопанные. А две девочки и мальчик, лет семи, не сумев справиться с инерцией, вытянув худенькие ручки вперёд, шлепнулись на землю, расцарапав ладони. Мальчику же, в отличие от девочек и вовсе не повезло, не сумев вовремя сгруппироваться, он больно ударился головкой об асфальт и тут же, лёжа на земле и не двигаясь, горько расплакался. Потом и две девочки разревелись, но на ноги встали сами. Остальные дети испугавшись до ужаса, злобного дядьку с автоматом, не двигались с места и не пытались помочь, лежащему на земле, мальчику. Они просто стояли и смотрели, своими детскими и испуганными глазёнками, дрожа от страха.

— Что вы делаете капитан? Это же дети? — возмутился сержант Кротов, мечась взглядом с детей, на капитана.

Капитан Лютич и сам не мог объяснить свой поступок. Он даже себе, не мог объяснить, почему он так поступает. Но всё вокруг — эта обстановка, этот город, эти пустые и безлюдные улицы, эти мутанты, неизвестно как выглядящие и капитан Попов, что сейчас вёл бой, в ста метрах от них, моля о помощи. Всё это напрягало мешая трезво мыслить, настораживало и пугало.

«И почему здесь дети — эти маленькие безгрешные создания, что они делают здесь? — металось в его голове. — Всего в ста метрах свистят пули и взрываются гранаты, неся всему живому смерть. Они же просто должны были спрятаться, забиться в щели и не высовывать от туда носа. Но вместо этого эти дети бегут по улице. Бегут? Но от кого? От мутантов? Возможно. Но также возможно и от людей.

Постой так можно сойти с ума, — одёрнулся себя Лютич. — А что если это всё-таки настоящие дети, бегущие от стрельбы, и сейчас им требуется помощь? А я наоборот их ещё сильней напугал…».

Все эти мысли проносились в голове капитана со скоростью света, но несмотря на их дикую скорость, ему никак не удавалось прийти к правильному выводу. Ему требовалось некое озарение, когда мозг бессилен что-либо решить и тогда ему на помощь приходит инстинкт, находя сам собой ответ. Нужно только время…

«Что же его так настораживает в этих, с виду нормальных, детях. Обычные девочки и мальчики, испуганные и угодившие в западню. Сзади идёт бой, спереди нарвались на автомат. Но что-то не так, он нутром чует, а вот объяснить не может. Что? Что не так? Откуда они взялись? Как получилось, что группа зачистки их пропустила? Или они бегут со стороны мутантов, из центра? Тогда их шансы оказаться людьми ничтожно малы.

А что если они всё же мутанты? Надо повнимательней их рассмотреть. Так их одежда? С виду нормальная и довольно обычная, правда почему-то зимняя, оборванная и грязная, будто её никогда не снимали, чтобы постирать. С другой стороны, где им взять замену. А так вроде всё и должно быть. Он больше бы удивился если бы их куртки и штаны, юбки, оказались бы чистыми или летними.

Дальше. Их лица? Лица как лица. Курносые и тоже грязные как и одежда, отчего маленькие мордашки приняли землисто-серый оттенок, но остались вполне человеческими.

Их глаза? Глаза — настороженные и внимательные, но… какие-то равнодушные, пустые что ли. Но ведь так не должно быть? У них же должны быть испуганные глаза, просто дикие от ужаса. Из них должен просто выплёскиваться ужас, а они равнодушные…»

И вот оно! Только сейчас Лютич понял, что дети вовсе не боятся. Не боятся перестрелки, не боятся предсмертных криков, не боятся его, не боятся наставленного на них автомата, вообще ничего не боятся. Они просто стоят и ждут.

Но чего они ждут?

— Капитан, опустите автомат и не пугайте детей, — предложил сержант Кротов успокаивающе кладя ладонь на дуло автомата, опуская оружие к земле.

Лютич очнувшись, сбросил руку сержанта, выкрикнув ему в лицо:

— Отставить! Это не дети, а мутанты или скоро ими станут!

— Да какие же это мутанты, капитан? — удивлённый не на шутку, реакцией командира, спросил Кротов. — Сами посмотрите — это же испуганные маленькие ребятишки и им требуется помощь, — и после предложения, последовал взрыв негодования. — Не будьте дураком капитан! Опустите автомат.

— Я сказал отставить! — И оттолкнув сержанта Кротова, капитан распорядился. — Всем быть на чеку! Предельное внимание… — И вот тут наконец на него снизошло озарение. Он нашёл решение, как разрулить напряжённую обстановку. Им же на лекции говорили, что мутанты обладают слабым интеллектом и не умеют говорить. А что если им задать вопрос? Ответят?

— Эй вы! — бросил он детям, — откуда вы?

Дети разом, как по команде, неопределённо махнули себе за спину.

— А как вас зовут? Назовите свои имена.

Как ни странно, но вполне ожидаемо, для Лютича, дети ничего не сказали, продолжая таращиться на солдат.

— Вы слышали? Я повторяю свой вопрос. Назовите свои имена… — Но дети снова промолчали. И тогда Лютич ехидно поинтересовался. — Не можете! Тогда ответьте почему не можете? Забыли?..

Но тут кто-то из десантников не выдержав дурацкого спектакля, воскликнул, встряв в допрос:

— Остановитесь капитан, вы не в себе. Как они вам ответят, они же в шоке…

— Тихо! — прикрикнул Лютич на десантников. — До этого они меня отлично поняли, а имена свои вдруг, ни с того ни с сего, взяли да и забыли? Неувязочка получается.

Но у десантников было иное мнение:

— Капитан, нельзя же так. Это же дети…

— Опустите оружие капитан и давайте отведём поскорей ребятишек в безопасное место.

Лютич понимал, что ситуация выходит у него из-под контроля. Эти слепцы не желают его слушать, они верят только своим глазам, но не верят своим ощущениям и здравому смыслу.

— Стоять! Всем не двигаться с места, — рычал Лютич, никого не слушая, нутром ощущая, как растёт вокруг него неприязнь отчуждения.

— Так и будем стоять? А что дальше? — послышался нервный вскрик по рации. Ответа не последовало и в эфире повисла тишина.

И пока капитан Лютич нервно искал выход, затянувшиеся молчание прервали сами дети:

— Дяденьки нам страшно, спасите нас, — жалобным хором попросили они.

Этот жалобный призыв о помощи, обрушился на десантников, подобно молоту, угодив в самую их душу, разорвав последнее звено недоверия.

— Да что же мы за звери-то такие, — воскликнул сержант Кротов, и вышел из строя уверенным шагом, а за ним уже потянулись и остальные.

— Бедненькие, конечно же мы вас спасём. Идите сюда скорей, — пролопотал сержант подходя к детям, подхватив по пути плачущего пацанёнка. И посадив его себе на руку, заботливо спросил. — Больно ушибся? — Мальчишка сразу же перестав плакать, кивнул и широко улыбнулся, от чего у солдата сразу стало светло на душе и он так же открыто заулыбался маленькому ребёнку.

Всего детей было двенадцать. Десантники подхватывали на руки самых маленьких, а ребятишки постарше сами подходили к солдатам и прижимались к ним как испуганные зверушки. Те в свою очередь гладили детей по головам, успокаивая и их лица озаряли радостные улыбки. Улыбки сильных людей, что всегда защищают слабых.

И вот уже самые маленькие, сидя на руках взрослых, заинтересовавшись лицевыми масками, протянули свои худенькие ручки к лицам солдат, а десантники, не долго думая, поснимали свои маски и отдали их детям, дабы те поиграли и успокоились.

Капитан Лютич просто не мог стоять и смотреть, как его подчинённые перестав подчиняться приказам, подходили к детям и сажали их себе на руки, поснимав герметичные маски:

— Назад! Я приказываю, назад. Лицевые маски не снимать! Вы у меня все под трибунал пойдёте, — кричал он и грозил и приказывал, но видя что никто из солдат, кроме пяти-шести, ему не подчиняются, полностью поглощенные детьми, Лютич, в бессознательном порыве, уберечь личный состав, от роковой ошибки, выстрелил, убивая наповал двух мальчишек, лет десяти.

Десантники повинуясь выработанному инстинкту, тут же прикрыли собой ребятишек, наставив оружие на капитана. И вперёд, снова вышел сержант Кротов, только уже со стороны детей:

— Капитан, оружие на землю! — кричал он. — Я приказываю, оружие на землю!

— Ты не можешь мне приказывать, я здесь командую, — вступил в перепалку Лютич. — Разве вы не видите — это не дети, это мутанты.

Но сильные мужчины, у кого в крови было — защищать слабых и невинных, и особенно беззащитных детей, чьи бы они не были, больше не слушали своего командира и тихо молча стояли, целясь в капитана. А сержант Кротов, криком продолжал доказывать свою правоту:

— Капитан! Вы сошли с ума! Перед вами маленькие дети, а вы из них делаете чудовищ. — Двое десантников подошли к убитым детям и со скорбным выражением на лице, покачав головой, закрыли им глаза. Еле сдерживая бешенство, Кротов приказал. — Капитан, я снимаю с вас полномочия. Теперь я здесь командую! Оружие на землю! Я больше повторять не намерен. Оружие на землю!

— Нет! — и Лютич выстрелил, ранив сержанта в правое плечо. Тут же, в ответ, две пули пробили капитану обе руки, а сзади кто-то из десантников, ударил его по затылку прикладом, выбивая дух.

Уже теряя сознание и падая на колени, он всё равно продолжал шептать, поглощённый страхом за жизнь своих людей:

— Нет, вы совершаете ошибку. Это не дети, это… — и свет померк в его очах.

Десантник, что секунду назад ударил командира по голове, зло сплюнул на поверженное тело:

— Каратель чёртов! Зверюга одним словом и весь твой спецназ сплошь звери долбаные, — и брезгливо переступив пошёл к детям, вешая автомат на плечо.

Раненный в плечо, сержант Кротов, пока накладывали шину и фиксировали руку, лёжа на земле, рассматривал серое и хмурое небо. Устав от бестолкового разглядывания, сержант перевёл взгляд на спасённых ими детей, что так и стояли, прилипнув к десантникам не на секунду не отходя от них ни на шаг. Рядом стоял пацан, лет тринадцати, держась рукой за пояс десантника и в упор смотря на Кротова. Заметив на себе взгляд, сержант ответно посмотрел на мальчишку и когда их глаза встретились, его неожиданно обдало ветерком тревоги.

«Какие странные глаза у этого мальчишки, — вяло призадумался он. — Такие тёмные и бездонные, словно два колодца, что манят своей таинственной глубиной так, что не можешь оторвать и взора. И этот взгляд… совсем не по-детски наивных глаз. И как он раньше мог пропустить, этот странный гипнотизирующий взор, выражающий довольно странное сочетание чувств, сочетающий в себе и полное равнодушие ко всему происходящему вокруг, и в тоже время смотрящий с настороженностью и какой-то необъяснимой, тихой злобой, загнанного зверя».

И у Кротова в какой-то момент, создалось такое впечатление, что его рассматривают не как человека, а как какую-то козявку, что валяется сейчас под ногами этого странного мальца.

«Разве так должны смотреть, только что спасённые дети, на своих спасителей? — оторопело задался он вопросом, не сводя глаз с мальчишки. — Разве такие чувства свойственны людям, только что выбравшимся из беды? Смотри-ка, ни следа благодарности, спокойствия или душевной радости в их взгляде нет, свойственные любым спасённым, кто бы они не были. Если, только, эти дети не… А что если капитан был прав?». — И от последней мысли, сержанта пробила дрожь.

С усилием оторвав взгляд от мальчишки, Кротов постарался разглядеть как себя ведут остальные, ими спасённые, дети. И то что раньше, не привлекало внимания, сразу же бросилось в глаза.

«Как странно они себя ведут, — не на шутку разволновался он, продолжая докапываться до истины. — Эти дети до сих пор не произнесли ни слова, хотя прошло уже больше получаса. Они просто стоят рядом или сидят на руках, прижавшись к десантникам и молчат. Ни звука, ни плача, ничего… Неужели, шок, у них настолько силён? И они до сих пор не оправились от ужасной, просто не человеческой и не простительной выходки капитана Лютича. Но с другой стороны, они же не замкнулись в себе, не стали похожими на зомби. Они совершенно осмысленно глядят на мир, берут сладкие подарки от солдат. Но это и всё… Остальная-то их реакция мне непонятна. Почему они до сих пор не вступили в контакт с солдатами? Даже с Потаповым, с кем дети обычно охотно общаются чувствуя его открытую и добрую душу, сидящая у него на руках маленькая девчушка не желает реагировать на расспросы. И ещё одна странность. Эти дети ведут себя как будто они, не живые люди, а скорее роботы… Точно, самые настоящие роботы, у которых всего лишь одна задача, понравиться десантникам и войти к ним в доверие, чтобы можно было приблизиться к ним вплотную. Нет, не верю, — раздражённо отмахнулся Кротов от собственных мыслей, внутренне пугаясь самого себя. — Похоже, что я схожу с ума, как до этого сошёл капитан Лютич — этот изверг».

Но коварные мысли просто так не прогонишь, они будут грызть, пока не докопаются до истины. И ещё полностью не доверяя своим собственным умозаключениям, пытаясь отогнать их как можно дальше от себя, сержант принял решение сделать последнюю попытку налаживания отношений, дабы развеять свои страхи и сомнения, раз и навсегда. Он вспомнил, что недавно хотел от детей, капитан Лютич и повторяя его попытку, задал вопрос рядом стоящему мальчугану:

— Слышь пацан, зовут-то тебя как? Молчишь. Ты-то можешь назвать мне его или ты не помнишь?

Но несмотря на расспросы, мальчишка так и не проронил хоть одного словечка. Только, как показалось самому Кротову, напрягся и что-то такое промелькнуло у него во взгляде, нечто злое наверно, и не предвещавшее ничего хорошего.

— Сержант и вы туда же, — осуждающе одёрнул Кротова, рядовой Торопов, что делал перевязку, сидя рядом на корточках. — Ну дела сегодня. Сначала капитан, теперь и вы решили достать детей своими расспросами. А потом что, тоже стрелять начнёте?

— Подожди Торопов, не лезь, я не с тобой разговариваю, — нахмурившись отмахнулся Кротов. Ему всё больше и больше не нравилась сложившаяся ситуация, а особенно эта молчанка. — Ну так как, пацан назовёшь? — настойчиво повторил он свой вопрос.

Пристально глядя на сержанта, мальчишка молчал, будто воды в рот набрал.

— Ну и долго так будем молчать? — вышел из себя Кротов. — Это же так просто, назвать своё имя. — И вдруг, неожиданно даже для самого себя, повторил свой первый вопрос по-английски, на тот случай, если мальчишка не понимал по-русски. — What is you name? — припомнил он школьную программу, но мальчишка даже не шелохнулся, продолжая тупо смотреть.

И тогда сержант Кротов, находясь уже на гране срыва, взмолился:

— Ну скажи тогда хоть что-нибудь? — Он просто чувствовал что пацан отлично его понимает. Это было видно по его глазам. Но почему он тогда молчит? Почему не хочет отвечать или всё-таки не может?..

— Да отстань ты от пацана, сержант, — буркнул Торопов, за чьей спиной находился тот самый мальчишка, к которому привязался Кротов. — Не видишь разве, что он не в себе. Пережить такое… — сочувственно качая головой, стал он объяснять. — Только-только вышли из-под обстрела, и вдруг на тебе, наткнулись на других вояк, которые, ни с того ни с сего, стреляют прямо в упор. Тут не то что, в штаны наложишь, тут и язык проглотишь. Вон смотрите, какие они напуганные, словно малые щенята, а тут вы ещё со своими вопросами лезете.

В ответ Кротов недоверчиво покачал головой:

— Нет рядовой тут что-то не так. Не могут же они напуганы быть аж до потери пульса, так, что даже не способны ответить всего лишь на один вопрос, самый лёгкий, для кого только можно. — И не спуская глаз со злополучного мальчишки, сержант непроизвольно цапнул автомат и потянул его на себя.

— Эй, ты чего сержант? — удивился Торопов.

— Я то ничего рядовой… — начал Кротов. — Я то в своём уме. А вот эти дети, явно какие-то ненормаль… — и заткнулся снова встретившись взглядом с глазами ребёнка.

Тот видать, шестым чувством понял, что сержант что-то заподозрил, и весь напрягся, как струна, а его настороженный взгляд, моментом потемнел, и заплескалась тёмная и дикая злоба внутри самих недетских глаз, готовая, в любой момент, выплеснуться наружу.

От того, какие произошли метаморфозы с ребёнком, у сержанта Кротова вмиг перехватило дыхание и волосы зашевелились у него на голове.

«Боже! Мы совершили дикую ошибку, — кипятком обдало его осознание. — Мы спасли не детей, мы наткнулись на тех самых мутантов…».

— Э… сержант, чегой-то у тебя, взгляд такой бешеный? — занервничал рядовой Торопов, глядя на, побледневшего в одночасье Кротова, даже и не подозревая, что происходит у него за спиной.

А тот, бросив дикий взгляд на рядового, просипел:

— Капитан Лютич, был прав. Это не дети, это мим… — договорить ему не дали. Мальчишка, что стоял за спиной Торопова, отлепился от спины десантника и целясь в шею, нанёс удар сверху, громоздким сапогом, раздробив сержанту горло и Кротов зашёлся в предсмертном хрипе.

— Эй! Что за дела! — только и успел воскликнуть Торопов, как стальной штырь, врезался ему в затылок, пробив череп у основания. И сразу же, словно по команде, остальные дети напали на своих спасителей.

Ангелы превратились в бесов…

Девочки и мальчики, младших возрастов, до этого мирно сидевшие на руках, вцепились своими ручонками в глаза солдат, ослепляя их. А те кто постарше, достали из-под пуховиков, стальные предметы, кто нож, кто стальную палку, иные схватились за заострённые арматуры и методично, орудуя с поразительной скоростью, металлическими предметами, принялись истреблять, ошеломлённых десантников, нанося им удары по незащищенным головам, а то и протыкая их, с нечеловеческой силой, почти что насквозь.

И самое жуткое в этом зрелище было то, что лица детей в момент чудовищной расправы, абсолютно ничего не выражали. На их белых личиках читалось лишь одно равнодушие с примесью брезгливости. Такое чувство сопровождает, когда давишь на кухне таракана или другую какую мерзкую и отвратительную тварь, но не более. И в детских личиках вовсе не читались, чувства свойственные убийцам: злоба, ненависть, маниакальная радость или осознание своей силы, над жертвой. Нет… Это им было несвойственно, потому что человеческие чувства больше их не преследовали и совести больше у них не было. Они просто, делали, то, что должны были делать. И убивая, дети не принимали десантников за людей и не приравнивали их к себе. Солдаты были для них кем-то другими, кем-то, кто просто мог бы уничтожить их и поэтому они нанесли удар первыми.

Через пару минут, всё было кончено. Бой закончился, так и не начавшись. Трагедию, что разыгралась на небольшом пятачке пространства, нельзя было назвать боем, это была самая настоящая бойня, когда одна сторона, полностью отдалась на волю другой, не в силах ей сопротивляться.

Десантники так и не успели оправиться от шока, коварно помешавшего правильно среагировать на угрозу. У них просто в головах не могло уложиться, как эти милые, невинные и беззащитные создания, под названием — дети, могли в одночасье превратиться в кровожадных и безжалостных монстров? И потому они заведомо были обречены…

Сами же «милые» дети, при расправе с разведгруппой Лютича, в бойне потеряли лишь троих своих, но как будто бы и не заметили этого. Они даже не взглянули в сторону раненых товарищей и не проверили, живы ли те или нет, а просто разбились на две возрастные группы и стали обходить поверженных десантников.

Дети помладше, обтерев ручонки об одежку, принялись подбирать оружие с земли или выдёргивать его из омертвевших рук, десантников. И беря тяжёлый автомат, порой равный росту, маленькие крохи, мальчики и девочки, навьючивали оружие на себя, по три-четыре автомата за раз и как будто не чувствуя тяжести, продолжали методичный обход, прибавляя к уже имеющемуся грузу, пару тройку гранат и боеприпасов.

Ребята старших же возрастов, лет тринадцати-пятнадцати, коих было меньшинство, осматривали тела десантников, с легкостью переворачивая их, если те лежали на животе или на боку. И не найдя для себя ничего интересного у одного, они переходили к другому телу и так в течение пяти минут, пока не обошли всех, и даже капитана Лютича, что лежал в отдаление от основной группы, не обделили своим вниманием. А сделав осмотр, трое мальчиков и две девочки, проделали невероятное действие. Они, уже предварительно наметив цель, подошли, к телам пяти десантников и без видимых усилий взвалили их себе на спину, ничуть при этом не согнувшись под тяжестью тел. Среди тех пяти тел, был и капитан Лютич.

Когда мародёрству пришёл конец, дети подчиняясь негласному приказу, последовали быстрым шагом за своим предводителем, самым старшим в группе, и постепенно удалившись с места побоища, стайка ребятишек направилась в глубь города, туда, откуда ранее и пришли. Но прежде им следовало обогнуть группу Торопова и группы зачистки спешащих на выручку. Для чего они сначала взяли в бок, двигаясь параллельно группам зачистки, а затем повстречав, своих соплеменников, ожидавших их провожатых — двух хмурых мужчин, ребятня споро тронулась сквозь кольцо зачистки.

Двигаясь в течение часа и не сбавляя ни на шаг скорость передвижения, дети и их провожатые, не разу не передохнули и не попытались сделать привал. Стайка ребятишек передвигалась по городу цепью, друг за дружкой, перебегая от одного здания к другому и замирая ненадолго, пока их проводники осматривали окрестности в поисках угрозы, потом они возвращались и шествие детей, возобновлялось.

Замыкали, странное шествие пятеро ребятишек, несущих на своих хрупких плечах, взрослых мужчин, и из-за недостатка в их росте, громоздкие тела, свисая с детских плеч, почти что касались земли, а ноги, те и вовсе полностью безвольно волочились по земле, оставляя в подтаявшем снегу, глубокие борозды.

Куда они идут? Чего они достичь стремятся? Знают лишь проводники…

… Боль. Вначале тупая, пульсирующая боль, толчками заполняющая всё тело. Следом, пришла тьма. А с тьмой прорезались и чувства, а чувства пробудили ощущения и мысли…

И капитан Лютич мучительно вынырнул из глубин беспамятства. Но несмотря на вернувшееся сознание, он по-прежнему пребывал, как бы в липком, вязком тумане — мешающем связно мыслить. Тело же ему и вовсе отказывалось подчиняться и виной всему дикая усталость, что непостижимым образом, навалилась на него, на корню задавив все попытки к каким-либо действиям.

Первое, что он услышал, сквозь «забившую уши» вату — это эхо выстрелов, что резкими щелчками носилось вокруг него. Пока он плавал на границе беспамятства, эти звуки, как будто бы шли издалека, из другой реальности, но постепенно, нарастая, они врезались в его сознание, вороша и будоража, постепенно возвращая к реальности. И первым же делом он задался справедливым вопросом:

«Что произошло?» и «Где я нахожусь?». — А углубившись в глубины сознания, спустя какое-то время, он восстановил уже всю цепь событий прошлого. После чего, вторая его мысль выражалась примерно так:

«Неужели я ошибся? И сержант Кротов оказался прав, защищая собой детей, а я как дурак ему не поверил, за что и получил по башке. И поделом. А сержант молодец. Ему получается, удалось таки уладить недоразумение и группу, вместе с детьми, эвакуируют в безопасное место», — От этой мысли у капитана сразу отлегло от сердца. Как будто камень с плеч сбросили. Он же думал, что повстречавшиеся им дети, были вовсе не дети, а мутанты и поэтому так боялся за жизнь своих подчинённых, что… И Лютич, обмирая от ужаса, вспомнил свой чудовищный поступок:

«Смогу ли я простить себе, столь ужасное деяние, совершённое мной? — задал он вопрос своей совести. И совесть ответила ему, что нет.

Он будто наяву увидел, как на землю падают маленькие, беззащитные тельца двух мальчиков, а на их невинных личиках читаются следы удивления и ужаса смерти.

«Или же это только мне кажется, что их лица в тот момент, что-то подобное выражали? Неважно! Я убийца и никогда себе этого не прощу…».

И мечущаяся душа покрылась коркой льда. Лютичу прямо сейчас захотелось задушить себя, своими собственными же руками, выцарапать глаза, вырвать беспощадное сердце из груди, потому что он ненавидел себя, он проклинал себя и хотел только одного — умереть. И эта буря чувств настолько истерзала ему душу, что Лютич уже тужился отчаянно закричать, обращаясь к своим спасителям:

«Бросьте меня здесь подыхать! Я убийца детей! Я не заслуживаю больше жизни! Зачем вы меня спасаете, если я не заслуживаю даже дышать и очернять вас своим смертным грехом», — но сил на крик не хватало, даже на жалобный стон потребовало бы всех его усилий и поэтому ему оставалось лишь молча лежать на спине своего спасителя, мерно покачиваясь в такт шагов — вверх-вниз, вверх-вниз. И пока его так несли, капитан попытался, если уж не суждено умереть, хотя бы разобраться в причинах своего поступка.

«Уже с самого начала операции, всё пошло наперекосяк, — стал он рассуждать, ворочая проржавевшими шестернями. — Ещё с того момента, как в Москву, послали спецназ «Зверь». И зачем мы только понадобились им? Пред нами же всегда ставили совсем иные задачи. Мы изучали совсем иную тактику. Тактику давления на людей и их подчинение новому правительству. А здесь что? Что здесь, в этом проклятом городе? Здесь людей и в помине-то нет. Мы даже их и не видели за целый день. На кого, спрашивается, нам оказывать было давление? На мистических мутантов? Чушь! У мутантов нет организованности. У них нет своего правительства, кому бы они подчинялись. С ними нельзя договориться или прийти к какому-либо соглашению. Они сами по себе и сами себе на уме. И единственной их задачей является убийство всех вокруг или же превращение в себе подобных».

Вот почему капитан Лютич, так боялся, вступать в этот проклятый город, покинутый людьми и постоянно не находил себе места, пока шла зачистка. Он просто боялся за свою жизнь и за жизнь подчиненных, но и это был не главный его страх. Больше всего он боялся быть заражённым или увидеть как инфицируются его солдаты, отданные ему в подчинение, боялся, потому что, как он лично знал, от этой страшной болезни не было излечения, а это одно и то же, что и неизбежная смерть. И только в силу этого, он принял детей за мутантов, найдя их вид более чем странным, в частности и в целом Он просто нутром чуял, что перед ними в тот момент стояли вовсе не дети. Но как оказалось, он всё-таки ошибался и наверное это хорошо.

И капитан Лютич немного расслабился. А уже секунду спустя, перед его глазами вновь пронеслась картина убийства и снова его сердце болезненно сжалось, а когда отпустило, он вдруг, с содроганием, неожиданно, даже для самого себя, подумал в продолжение своих рассуждений:

«Или нет? А что, если всё-таки, в их поведении, было что-то не так и эти дети, и вправду были мутанты?», — но эта мысль ему сразу как-то не понравилась и он попытался переключиться на что-нибудь более радостное, но в голову как назло ничего не лезло и он провалился в безголосую тишину. Но стоило только перестать вести беседу с самим собой и избавиться от досужих домыслов, как в голове неожиданно зазвучал тревожный звоночек, от одной странности, которую он, каким-то непостижимым образом умудрился таки упустить ранее:

«Почему это мои ноги волочатся по земле? — пришло осознание физического дискомфорта. — Меня, что тащит карлик? Как это ещё карлик? Постой, какой к чёрту может быть карлик! Откуда он мог взяться?», — скрывая нарастающий страх, зло подумал он, и ослабевшее сердце, получив дозу адреналина, сразу же учащённо забилось в груди, гулко отдаваясь в ушах. С возрастающей тревогой, Лютич обратил наконец своё внимание, на того, кто его так упорно куда-то нёс. И сквозь комбинезон, под собой, он почувствовал, маленькое, чуть сутулое, худосочное тельце, но не смотря на свои размеры, оно казалось, будто выплавлено из железа, а руки, что обвили его собственные, безвольные конечности, походили на стальные прутья, цепко держащие в тисках. Но эти руки вовсе не принадлежат взрослому человеку. Но кому тогда?

Также к своему ужасу, капитан Лютич, осознал, что его, до сих пор не перевязали и кровь так и продолжала вытекать из огнестрельных ран, с каждой каплей забирая, ещё теплящуюся жизнь.

И страшные подозрения обуяли его разум. Ещё не веря своим догадкам, насчёт своих спасителей, собрав остаток сил, Лютич неимоверными усилиями оторвал тяжеленную голову, от плеча носильщика и открыл глаза…

Увиденное зрелище, повергло его в шок, своей абсурдностью. Стоило открыть глаза и пред ним встали именно те самые дети, которых всего минуту назад, он так жалел и так убивался по поводу двух невинно загубленных детских жизней. Перед ним открылось поистине фантасмагорическое зрелище, испугавшее любого бы обычного человека, своей нереальностью. Он видел, перед собой маленьких детей. Он смотрел, как они вышагивали, словно маленькие зомби ведомые двумя мужчинами, обвешенные оружием и амуницией с ног до головы, как тащат на себе, тяжеленные для их возраста автоматическое оружие, и как это оружие, мешаясь им под ногами, бьёт их пониже колен, должно быть причиняя нешуточную боль, набивая страшные синяки и кровоподтёки. Но эти маленькие существа, словно ничего и не замечали, ни тяжести, ни боли, и самое страшное, они шли абсолютно молча, ни стона, ни плача, ни единого звука, ни разу не вырвалось из их ртов. Даже дыхание у них не прерывалось ни на минуту, дышали они ровно и тихо, словно и не было на их плечах груза, способного вымотать и взрослого человека. Они, словно какие-то роботы, ни на секунду не делая попыток остановиться и передохнуть, шли себе и шли.

Немного скосив взгляд вбок, Лютич, всмотрелся в своего носильщика. Зрелище оказалось ещё куда более фантастично, нежели увиденное им ранее. Его носильщиком, на чьих плечах он так неудобно лежал, оказался пацан, лет четырнадцати не больше. И этот пацан, вовсе не чувствуя на себе тяжести взрослого мужчины, а это не меньше семидесяти восьми кило, с лёгкостью, куда-то пёр Лютича, следуя за основной группой, и по примеру остальных, то останавливался ненадолго, то переходя на быстрый шаг, а то и вовсе перебежками старался он не отстать от жуткой процессии.

«И не следа усталости, — поразился капитан. — Этакий мальчик киборг. На что ещё, он способен? Коли я для него, словно пушинка. Мутанты, — резко догадался Лютич. — Я в плену у мутантов. Те самые пресловутые «мимы», вживую, и я в их руках. Но зачем?».

Чуть в стороне, справа от себя, Лютич заметил, второе такое же странное существо, только уже — девочку киборг. Девочка несла на своих хрупких плечах взрослого мужчину, в военной форме, цепко держа его за руки. И в тот момент она, напомнила Лютичу, этакого муравья, что тащит в муравейник ношу, в несколько раз тяжелее себя.

«Но где этот муравейник? — с содроганием задался он вопросом. — И зачем я понадобился им?

И тут, из неоткуда, отвечая на его вопрос, сам собой пришёл ответ, громом поразивший капитана:

«Они хотят тебя заразить. Сделать тебя подобно им. После чего, ты вольешься в их бесчисленные ряды, став безжалостным мутантом».

— Нет, — простонал Лютич. — Только не это. — Чего он так боялся, боялся больше смерти, могло произойти в любой момент. И он оставшись в живых, в тоже время станет мертвецом и начнёт убивать людей. — Нет, нет, нет…

Получив дозу адреналина, сердце Лютича запрыгало, как загнанная птица в клетке, гулко отдаваясь в голове и открытых ранах. Почувствовав неимоверную усталость обречённого, он безвольно опустил голову на плечи юнцу, и расслышав вдалеке автоматную стрельбу, напоследок, теряя сознание, обречённо прошептал:

— Прощай, дружище Торопов… Я тебя подвёл. Потерял отряд и сам попал в ловушку. Прощай, больше мы с тобой не свидимся, а ты держись дружище. — И красная пелена застлала глаза и Лютич вновь провалился в небытие.

Вторичное пробуждение оказалось резким и болезненным и напоминало выныривание из глубины, когда в легких уже не остаётся воздуха, а вода пытается завлечь обратно, не пуская на поверхность, а сил так мало.

Очнулся Лютич в каком-то заброшенном помещении, полуразвалившегося здания. Ободранные обои, лохмотьями со стен свисая, шуршали потревоженные ветром, врывающимся в помещение сквозь раскуроченные оконные рамы. Куски штукатурки вперемешку с килограммами пыли устлали пол из стёртых досок. А сами половые доски, местами варварски выдраны из пола и на их месте зияют бетонные прорехи. Скорее всего, они пошли на обогрев, некогда обосновавшихся здесь людей, о чем свидетельствуют следы многочисленных кострищ, горы разнообразного мусора, валявшегося по всему помещению и кучки подсохшего дерьма в углах и в самом центре, как бы в насмешку над теми, кто здесь когда-то ночевал.

Очнувшись, Лютич, прислонился к стене напротив выхода из помещения. Вокруг ни одной живой души. Сколько он провалялся без сознания, в этом затхлом месте, Лютич точно сказать не мог, но судя по наступившим сумеркам, где-то около трёх часов. Что с ним успели сделать, за это время, мутанты, он так же не знал и даже не хотел просто об этом думать. И потому, стоило ему только окончательно пробудиться и собрать в кучу разбежавшиеся мысли, как сразу стал выстраивать план, самоубийства. Он не питал иллюзий и понимал, что попав в лапы «мимов», он уже скорее всего заражён и скоро станет одним из них. А этого Лютич не хотел и боялся больше смерти. Он уже зацепился взглядом за стекло от разбитой пивной бутылки. Оставалось только дотянуться и вспороть себе сонную артерию на шее. И лишь одно обстоятельство заставило его повременить с расправой над собой.

Его раны, кто-то туго перевязал его бинтом, отчего руки стали как свинцовые и весили целую тонну, но зато кровь была остановлена и это обстоятельство скорее всего спасло ему жизнь.

«Но кто мог это сделать? — спросил он воздух, и в его пессимистически настроенной душе, промелькнул лучик надежды на спасение. — Ведь это не могли сделать мутанты. Зачем им это? Может пока я был без сознания, меня кто-то вырвал из рук мерзких подобий на детей? Возможно… После, меня перенесли сюда, перевязали, а теперь ждут когда я очнусь, чтобы с моей помощью попробовать выбраться из города, например предложив меня в качестве заложника. Неплохая мысль. Что ж, остаётся только ждать и надеяться на благополучный исход. Тем более он мог в любой момент схватиться за стекляшку и прекратить своё существование на бренной Земле».

Вдруг в устоявшейся тиши послышался сдавленный стон и Лютич резко обернулся.

— Ба… Да оказывается, я-то здесь и не один, — приятно удивился он, разглядев в сумерках по левую руку от себя, на полу, ещё четырёх военных без сознания. Их раны также были перевязаны бинтами, но в отличие от Лютича они не подавали признаков жизни и лишь только равномерное, почти незаметное движение грудной клетки, говорило в пользу того, что они ещё живы.

Лютич повнимательней присмотрелся к товарищам по несчастью, и как он и думал, все солдаты оказались из его разведгруппы. Здесь были: и рядовой Зотов и рядовой Васин, сержант Макеев, и рядовой Потапов, который так любил детей, что получил и в этот раз их ответную «любовь».

Лютич печально усмехнулся. Рядовой Потапов особо усердно защищал тех жутких созданий, он-то сразу перешёл на сторону сержанта Кротова и к чему это всё впоследствии привело — весь отряд мёртв, а судьба выживших ещё неизвестно в чьих руках. Самого сержанта Кротова среди бессознательных солдат, не было.

«Погиб бедолага, — с горечью подумал капитан. — Хороший был парень в общем-то и отличный солдат. Вот только, так и не понял до конца с кем имеет дело. Не смог распознать врага. Дурацкая, смертельная ошибка! — проскрежетал зубами Лютич. Он не винил Кротова, сам-то чуть не попался на уловку мутантов, хотя и обладал большим военным опытом. Куда уж тут молодняку было распознать ловушку».

И острое чувство вины захлестнуло капитана, за погибших бойцов и за тех ребят что лежали сейчас рядом с ним. Не смог спасти, не смог предупредить их и не защитил, всё обернулось против него.

Он смотрел на бесчувственных солдат, на их бледные лица, по-детски наивные и беззащитные и его душа болела.

«Ещё совсем мальчики, только-только от мамки оторвались, а я старый дурак так их подвёл. Сам же их и привёл к порогу смерти. — И столько в нём образовалось обиды, столько горечи, злости и отчаяния, что захотелось прямо сейчас вскочить, взять, первый попавшийся под руки предмет и защищать этих выживших мальчишек, до последнего вздоха, до последней капле крови, пока в груди ещё бьётся сердце. Но к сожалению он не мог этого сделать. Силы оставили бренное тело, сделав и его самого таким же беспомощным и безвольным, как и эти солдатики. И только одно отличало его сейчас, от них, он был в сознании, а они нет. Но он бы всё сейчас отдал, чтобы было наоборот.

Шло время, а за ними так никто и не шёл. Сумерки постепенно сгущаясь, заползали в заброшенный дом. Проникая во все щели, заполняя собой всё свободное пространство, выгоняя ненавистный свет.

И Лютич, начал было уже сомневаться, что за ними вообще кто-нибудь придёт и спасёт. Надо выбираться самим. Но существовала одна маленькая проблема. Солдаты, лежащие рядом с ним, так и не пришли в сознание. Они по-прежнему, не подавая признаков жизни, бездвижно валялись на полу, словно трупы и временами, Лютичу казалось, что они уже мертвы, но стоило ему, с содроганием, в этом увериться, как кто-нибудь из бойцов начинал сипло дышать и своим тихим стоном разрывать полог тишины. Этот звук для него был как бальзам на душу.

Но так же он чувствовал и исходящий от них жар:

«Лихорадка, — печально резюмировал он. — Началось заражение крови. Им срочно нужна медицинская помощь, а я ни чем не могу им помочь».

Ему хотелось кричать от бессилия и от невозможности, хоть что-нибудь сделать, но из его, пересохшего рта, вырывались только сиплые хрипы, а внутри тела разгорался пожар, отнимающий остаток сил. У него и самого, уже начиналась лихорадка. И если за ними так никто и не придёт, ему ничего не остаётся, как только тихо лежать и ждать неизбежного конца.

Наконец, спустя, казалось бы вечность, в коридоре послышались шаги. И от этого сладостного звука, сердце Лютича слабо и нерешительно затрепетало в груди, ещё не зная толком радоваться или же готовиться к худшему. Слышно было, как под ногами идущих, хрустит осыпавшаяся штукатурка и облицовка стен, звенит стекло и трещат ссохшиеся доски. По звуку шагов, Лютич определил, что идёт не один человек, а двое или трое, хотя, шаги часто сливались и определить точное количество не представлялось возможным.

Наконец неизвестные остановились напротив входа и в проёме помещения показался человек. Это был высокий мужчина с крепкой фигурой, спортсмена, в красной куртке — пуховике и чёрных джинсах. На его голове, несмотря на вечерний холод, отсутствовала шапка. Вместо неё, уши мужчины, закрывали густые, вьющиеся волосы, какого цвета они были, капитан в сумерках не заметил. Они просто были тёмные и на их фоне, и на фоне сумерек, у мужчины резко выделялось бледное мужественное лицо, с тёмными провалами глаз.

Незнакомец, как бы не решаясь вступить в комнату, немного постоял на месте, а потом осторожно сделал три шага в сторону лежащих на полу солдат, и резко остановился, заметив на себе пристальный взгляд.

Капитан Лютич, готов был уже поприветствовать своего спасителя, но слова благодарности, застряли комом в горле. Вначале он даже обрадовался, когда на пороге появился неизвестный мужчина.

«Наконец-то живая душа! — возликовал он. — Долго же он, заставил себя ждать. Надо бы его поблагодарить, ну и само собой, поторопить, чтобы он нас отсюда, побыстрее вывел, а то неровен час, как нагрянут мутанты».

Но стоило только незнакомцу приблизиться, как по коже Лютича пробежал самый настоящий мороз. И первое, что он разглядел, в сумерках были глаза.

— Эти глаза, — замирая от ужаса, прошептал он. — Такие же, как и у детей.

После случая с детьми, Лютич отлично научился своим шестым чувством отличать мутантов. И потому-то сейчас, он сразу понял, стоило только мужчине, в красной куртке, подойти поближе, что перед ним не человек. Хотя и незнакомец, абсолютно никак не выдавал себя и не давал даже повода усомниться в себе, как в обычном человеке. Но капитан нутром почуял, что перед ним, самый настоящий «мим».

Мужчина, верно также почувствовав, что его раскрыли, улыбнулся, широко растягивая губы в стороны, но эта ужимка, Лютичу показалась, больше оскалом дикого животного, нежели улыбкой человека.

И внутренне похолодев, он решился. Капитану не оставили иного выбора, как схватиться за осколок стекла от бутылки, который он, в течение долгого времени, пока был в сознании, приложив невероятные усилия, подтянул к себе. И сейчас ему, нужно было только, поднять руку и воткнуть осколок, себе в шею, и он будет спасён, а то, чего он больше всего боялся, так и не свершиться. Борясь со слабостью во всём теле, он собрал остаток своих сил и медленно повёл непослушную руку к шее.

В ту же секунду, глаза «мима» зло блеснули в наступающей ночи. Мутант, резко махнул, дав знак кому-то у себя за спиной и следом, в тот же миг, из-за его спины, выметнулась неясная тень и сразу кинулась к человеку.

На долю секунды, Лютичу показалось, что это была тень крупной собаки. Он даже вначале растерялся и потерял драгоценное время, на исполнение задуманного. Секунда, и мнимая собака схватила его, железной рукой за шею и придавила к полу. Другой рукой, она ухватилась за его руку с осколком стекла и резко дёрнула в сторону, уводя от шеи.

От резкой боли в руке, Лютич аж пискнул, как придавленная мышь. А своими выпученными, налившимися кровью глазами, он с ужасом рассмотрел, что над ним нависает вовсе не огромная собака, а человек. Во всяком случае, оно походило на человека, но только по внешним общим признакам, в остальном же это безобразное существо сложно было назвать им. Потому что это было истинное чудовище, с жалким подобием человеческого лица, вынырнувшее из кошмарных снов из самых его глубин.

Склонившаяся морда выражала предел безумия, а бешеные, стальные глаза, не мигая, смотрели в упор на человека, завораживая своей глубиной и вытягивая разум. По многодневной щетине и волосам, торчащие патлами в разные стороны, можно было заключить, что это чудовище когда-то было обычным мужчиной и не было бы оно настолько жутким, если бы не слюна, покрывающая всю его нижнюю часть лица. И эта зловонная слюна постоянно вырабатывалась у чудища литрами. Она шла у него нескончаемым потоком изо рта и пузырилась из носа. Когда в отвратительном рту уже не оставалось больше места, она просачивалась наружу пропитывая щетину чудовища, отчего вся морда покрылась отвратной склизкой плёнкой. Постепенно собираясь на подбородке, слюна ненадолго задерживалась, а затем тягучей струёй срывалась вниз, и беззвучно капала на лицо Лютича.

«Что-то есть в этом от бешеной собаки», — мелькнуло в сознании капитана и заткнулось, потому что существо приблизило свою морду ещё ближе к его лицу и распахнуло свою бездонную пасть.

Из-за обилия слюны, раскрытый зёв чудища перекрылся плёнкой, потом она лопнула и Лютича обдало смрадным дыханием. Борясь с подступившей тошнотой, капитан сжал губы и задержав дыхание вступил в борьбу с мутантом, потому что чувство гадливости было сильней его телесной слабости. Он попытался сопротивляться, но бесполезно, с тем же успехом можно было бороться с упавшим деревом. Тогда он, брыкаясь ногами, свободной рукой, попробовал ослабить железную хватку у себя на шее, но от этого стало только ещё хуже. В ответ на сопротивления человека, мутант усилил свою нечеловеческую хватку и продолжай Лютич бороться дальше, «мим» просто раздавил бы ему шею. Но до этого не дошло. Силы оставили капитана раньше, чем его прикончил бы мутант.

Когда тело человека обмякло, перестав сопротивляться, мутант снова приблизил свою морду к лицу капитана и заглянул ему в глаза. И в этом взгляде читалась усмешка. Усмешка над жалким существом. Над жалкой букашкой, что посмела брыкаться и трепыхаться, но в конце всё равно проиграла. И в отличие от человека, «мим» и не сомневался что будет по-другому.

Затем, железные пальцы мутанта, сомкнулись на подбородке Лютича, фиксируя голову так, чтобы мерзкая букашка перестала наконец вертеть своей башкой, пытаясь уклонится от тугой бесцветной слюны. Но жалкая букашка вновь попыталась трепыхаться, но мутант более не обращая на это внимание, сильно нажал ей на челюсти, раздвинув рот.

Лютич не в силах захлопнуть рот и тем более сопротивляться, от нахлынувшего страха просто закричал. Но из сдавленного, чудовищной силой, горла раздался лишь слабый хрип, переходящий в стон. А чудовище, продолжало начатое. Оно вдруг резко отклонилось на длину рук и так же резко приблизилось, выплёвывая ком, тугой слюны, целясь в рот букашке.

Отвратительно пахнущая слюна, попала Лютичу прямо в раскрытый рот и в нос, залепила глаза и перекрыла доступ кислорода, осев на его лице непроницаемой плёнкой, и он с надрывом закашлялся, прочищая дыхательные пути. Тугая, чужеродная слюна из его рта и носа вперемешку с собственной слюной ответно угодила в морду «мима». Но тому, видимо такое поведение букашки не понравилось и зажал ей рот и нос, чтобы не дать Лютичу откашляться. А через восемь минут, когда букашка перестала дёргаться от недостатка кислорода, «мим» отпустил Лютича и прыжком с места, переместился к следующей букашке в военной форме.

Получив свободу и напрочь позабыв, что ещё не избавился от чужеродной слюны, Лютич радостно вздохнул полной грудью, вентилируя застоявшийся воздух в лёгких, и закашлялся с надрывом, ворочаясь кряхтя на месте и постоянно сплевывая на пол. Он не заметил, как к нему подошёл второй, двуногий мутант. А тот подойдя вплотную, посмотрел на Лютича, наблюдая как тот откашливается, размазывая по лицу слюни и сопли, вперемешку с грязью. Затем его взгляд уцепился за осколок стекла, что так и сжимал человек в своей искалеченной руке, и глаза у него, на секунду подёрнулись дымкой. «Мим», что-то мучительно вспоминал, связанное с этим осколком, но что?

А вспомнив наконец, «мим» подскочил, боясь опоздать, к человеку и нанёс сокрушительный удар ногой по голове, пресекая дальнейшие попытки Лютича, к нежелательному самоубийству.

Удар был такой силы, что разом выбил дух из капитана, и его сознание, со скоростью света, выпорхнуло из клетки-тела и отправилось в мир снов, чтобы вновь затем вернуться, но уже не таким, каким было ранее…

— Сколько!? — переспросил президент, на секунду пропадая с экрана монитора. — Этого не может быть… — следом ужасаясь шепчет он вновь возникая на экране и его бледное лицо с гневным взором пристально смотрит на собеседника. — Это как понимать, генерал? — негодующе обращается он. — Двадцать тысяч солдат, посланные вами на разведку в город растоптаны, разбиты и уничтожены, почти что полностью и кем? Этими полоумными мутантами? Спецподразделения, вооружённые до зубов, проиграли невооружённой кучке больных людей? У меня просто в голове не укладывается. Живо отвечайте генерал, как такое могло произойти? Я жду…

Сидящий на другом конце линии связи генерал Овчаренко спал с лица окончательно, и так уже сбросив за прошедшую неделю пару лет своей бесценной жизни. И всё это — постоянное нервное напряжение, что неблаготворно сказывалось на его здоровье. Всего каких-то ещё два месяца назад он светился здоровьем и неугасаемая сила распирала его, требуя всё новых подвигов. И в свои пятьдесят восемь лет Овчаренко ни разу не жаловался на сердце.

В последнее время, он частенько держал под языком, таблетку валидола и её отвратно-сладковатый вкус постоянно преследовал его, отбирая вкус жизни. Он забыл, когда в последний раз бегал трусцой или просто делал зарядку. Пил горстями таблетки от давления, отчего стал походить на пьяного. И некогда его сильное и жилистое тело стало постепенно терять былую упругость форм, превращаясь в этакую аморфную субстанцию. Его кожа приобрела постоянный серый, землистый оттенок и утратила упругость, превратившись в старческий пергамент. И особенно сильно, генерал похудел на лицо. Оно покрылось, множественными морщинами, щеки впали, а подбородок и нос утратили чёткость.

Всего за два месяца напряжённой работы, генерал Овчаренко превратился из пышущего здоровьем зрелого мужчины в слабого и больного старика, и неудивительно, что этот процесс был уже не обратим. Годы, от которых он бегал, ведя здоровый образ жизни, всё-таки его нагнали, и разогнавшись, не могли уже остановиться.

Глубоко вздохнув и досчитав до пяти, Овчаренко ринулся в омут с головой:

— Аналитики ошиблись, товарищ президент, — пояснил он. — Число мутантов, на деле, оказалось большее количество, чем мы ожидали. Против наших двадцати тысяч, выступило более ста. Цифра изначально не была в нашу пользу. Если бы мы только знали реальную обстановку дел в городе, то я бы, ни за что не совершил бы, столь грубой ошибки. — Сокрушённо качая головой высказывался генерал. — Я не могу простить себе смерть, тех ребят, которых сам послал на смерть. Пацаны просто не готовы были, стрелять, как им казалось, в мирных граждан, за что и поплатились своими собственными жизнями. Поэтому прошу снять с меня все полномочия и назначить на моё место — Мишулина, министра вооружённых сил, — резко договорил он, в упор глядя на собеседника, а высказавшись, выпрямился в кресле, ожидая приговора.

— Э… нет, генерал, — грозя пальцем ответил президент. — Вы мне ещё нужны. Тем более, эту операцию, мы с вами вместе утвердили, вместе будем и отвечать. А Мишулин, может подождать. Он у нас предназначен для более масштабных действий. Вот если, не дай Бог, мутанты вырвутся из города, вот тогда я и дам ему все карты в руки. Понятно? — Что ж, вопрос не требовал ответа и потому глава государства, сосредоточился на конкретных вопросах. — Так, а теперь отбросим сантименты. Мне вот что хотелось бы узнать, что у вас на уме, по поводу дальнейших действий? Какие вы намерены принять противодействия агрессору? — напрямую задал он вопрос.

Но пока он ещё говорил, на лице самого генерала, одни чувства резко сменялись другими. С одной стороны Овчаренко в тайне хотелось бы, чтобы с него сняли все полномочия, отправив в отставку. С другой, он просто не мог уйти и бросить народ на произвол судьбы. Потому что он точно знал, что лучше него с этой проблемой, возможно никто не сможет справиться, и в пользу этого была одна очень веская причина. Это он первый вёл дело мутантов. Первый поверил в них и первый кто стал собирать по ним информацию, и сейчас, обладая ощутимым багажом фантастических знаний, в которые и не каждый-то поверит, ему было бы горько передать дело другим и всё забыть, всё забросить.

И потому получив вопрос по обстоятельству, Овчаренко как не пытался, а всё же не смог скрыть своей радости, проявившейся на лице в виде слабой улыбки удовлетворения и облегчения.

— Та операция, которую мы провели, преподнесла нам ужасный сюрприз, — сразу же прыгнул он с места в карьер. — А именно, на сегодняшний момент мы обладаем достоверной информацией, о том что в центре столицы, по крайней мере две трети живого контингента — мутанты. Второе. Разгром разведгрупп, даёт пищу для ума солдатам, что в следующий раз отправятся в черту города. Этот печальный, я даже сказал бы позорный случай, предостережёт военных и спасёт им жизнь, в случае встречи с мутантами. — И переходя к главному, генерал на секунду замолчал переводя дух.

— Наши действия, — сказал он, намереваясь разложить все мысли по полочкам:

Первое. Я уже распорядился. Продовольствие больше не будет поступать в город. Оно будет предоставляться только коммунам.

Второе. Коммуны взять под усиленную охрану и запретить покидать территорию, выделенную им под свои нужды. Никого не выпускать из коммуны и уж тем более не принимать новых членов.

И третье. Надо начинать полномасштабную операцию по зачистке города от мутантов с привлечением до нескольких сот тысяч военнослужащих, при поддержке бронетехники.

Овчаренко выдохнул всё это на одном дыхании и президенту пришлось какое-то время помолчать, тарабаня по столу пальцами, обдумывая слова генерала:

— Хорошо генерал, даю вам полную свободу полномочий, — наконец согласился он с полученными данными. — Действуйте. Но сначала, план дальнейшей операции, в полной форме, доложите на всеобщем собрании парламента. Но можете уже считать, что получили добро, — заверил его президент и сразу же предостерёг. — Только помните, столица должна остаться в целости и сохранности. Никаких артобстрелов и бомбардировок, действуйте только наземными силами пехоты. Желаю вам удачи, генерал… — и монитор ноутбука погас.

А генерал-майор Овчаренко расслабленно откинулся на спинку кресла, трясущейся рукой, нащупал сигареты и закурив, глубоко затянулся, прикрывая глаза.

Начало войны, объявлено…

Спустя неделю, после состоявшегося разговора между президентом и генералом Овчаренко, войсковые подразделения, размещённые вдоль границ мегаполиса, получив приказ, пересекли осадное кольцо и вступили в город.

В рейде приняло участие более ста двадцати тысяч солдат пехоты и двести боевых машин. Использование танков сочли не целесообразно в связи с их разрушительной силой, а это противоречило одному из пунктов приказа, пришлось обойтись. В обязанности же «БМП» и «БТР», входило сопровождение и прикрытие крупнокалиберными пулемётами, основные силы пехоты по мере надобности.

Так же пехотинцев сопровождали специальные подразделения — «экологов», а точнее химвойска. Их задачей являлось выкуривание мутантов из канализационных коллекторов, коими в изобилие страдает столица. А по предварительным данным, именно в канализации, могли находиться основные силы потенциального противника.

В спецобмундировании и с портативными ранцами огнемётов, химвойска следовали по пятам пехоты, одновременно прячась за их спины и в то же время, зачищая вероятные места появления мутантов, не позволяя тем выйти и нанести удар в спину основным силам. Хотя это было маловероятно, скорее всего это было просто опасение, что мутанты могут проскочить и избежать зачистки. Потом лови их снова в чистом поле…

Десантные войска, понёсшие существенные потери, в первом разведывательном рейде, в этом крупномасштабной операции, выполняли роль войсковой разведки, получив приказ: ни при каких условиях не вступать в бой с превосходящими силами противника. В их задачу вменялось только выслеживание мутантов и координирование действий пехоты, на месте.

Войска вступили в город по всей его окружности, взяв город в своеобразное кольцо. Выстраивание боевых единиц в цепь, было изначально признано не целесообразным растрачиванием сил и потерей боеспособности. Поэтому, боевые формирования, пришлось построить в шахматном порядке, когда одна группа вкось замыкает другую, подчищая за впередиидущей.

В урочный час, сотни тысяч ног, одновременно загрохотали по асфальту города, сотня боевых машин, изрыгнув в небо, чадящий дым выхлопных газов, взревев покатили вслед.

Объявленная война, началась в восемь часов утра по местному времени.

Перед операцией, каждый военный, от полковника до солдата, получил должностную инструкцию. В ней говорилось, о том, чтобы они, войдя в злополучный город, не жалели никого, кто бы не повстречался на пути, ни женщин ни детей, ни дедушек ни бабушек. В городе, больше нет настоящих людей, там повсюду, за каждым углом, будет ожидать мутант и его первостепенной задачей является уничтожение человека, даже ценой собственной жизни. Это утверждение наглядно объяснили войскам, на примере десантников, что сложили свои жизни в столице, до них, и случилось это от их незнания и неверия, в реальную обстановку дел. Те десантники видели в городе, в первую очередь людей, а потом уже мутантов, и это-то и была их роковая ошибка. На самом же деле в центре Москвы, больше не было людей, что им мерещились, там остались лишь мутанты — «мимикриды», что так ловко могут подстраиваться под нормального человека, выдавая себя за невинных овечек, нуждающихся в спасении.

Огромная, безликая, организованная толпа людей, как величественная, слаженно работающая машина, получив сигнал к старту, разом тронулась маршем на город. Городской эфир, разрывая статические помехи, наполнился множеством голосов, отдающих команды, координируя слаженность работы всех механизмов, огромной боевой машины, чтобы ни одного звена не выпало из цепи и не нарушила единства организованности и чёткости.

Под прикрытием бронетранспортёров, войска медленно продвигались вглубь города, встречая минимальное сопротивление противника. Шаг за шагом, солдаты прочёсывала улицы города, заглядывая во всевозможные укрытия и укромные места, туда где мог спрятаться «мим» от карающей десницы боевой машины, направившей свой меч против злобных и бесчеловечных мутантов.

Химвойска следуя вслед фронту, своё внимание не растрачивали на поверхность города, на улицы и здания, их интерес представляла подземная часть: разветвлённая канализационная коммуникация. Пока пехота вела свой бой на поверхности, войска химической атаки, сверяясь по карте, отыскивали подземные укрытия и найдя очередной канализационный проход, откидывали крышку люка и сразу же огнемётчик пускал напалм. После того, как жаркое пламя, медленно утихало, за дело брались остальные. Они снимали с себя портативные канистры, с ядовитым газом и направив раструбы, длинных гибких трубок в канализационный зёв, пускали газ, тщательно следя за тем, чтобы ядовитые пары не попадали на них самих.

Отравляющий газ применяли, как правило боевой, специально разработанный в секретных лабораториях, как экспериментальный образец, но был различной модификации и различался по свойствам отравления. Применили, как и общеизвестные образцы газа, такие как «зарин», «иприт» и т. д., а так же и современные разработки с более «душевными» названиями. Среди них были:

И «жаба» — удушающий газ, вызывающий спазм дыхательных путей, приводящий к летальному исходу. Действия его были практически мгновенны и требовалось миллиграммы вещества на одного человека.

И «сердцеедка» — газ без цвета и без запаха. Попадая в кровь, он растворяясь в плазме, превращался в кислоту, после чего разъедал кровеносные сосуды. Человек надышавшись «сердцеедкой», после непродолжительной агонии захлёбывался собственной кровью из разжиженных лёгких, а вся его кожа покрывалась кровяной плёнкой.

И последний газ, самый современный:

«Улыбка мертвеца» — прозвали этот смертоносный газ. Он имел желтоватый оттенок и представлял из себя концентрированную, сложную, органическою кислоту со специальными примесями — добавками, усиливающие его, отравляющее действие на живой организм. «Улыбка мертвеца» имел одно важное отличие от остальных отравляющих газов, а именно — от него не было спасения. Его особенность была в том, что этот газ являясь тяжелее воздуха, но был летуч и не осаждался в одном месте, а наоборот распространялся на максимальную площадь поражения не теряя своих свойств. Но главное его свойство это то, что от улыбки мертвеца не спасал противогаз — индивидуальная защита каждого солдата. «Улыбка мертвеца», разъедал активированный уголь, превращая его в пену и через несколько секунд, пена, спекаясь на воздухе, становилась непроницаемой. Человек начинал задыхаться и волей неволей, неосознанно срывал с себя противогаз, а там газ. Наглотавшись же, человек начинал испытывать судороги, переходящие в спазм всех скелетных мышц, так называемая мышечная ломка. Мышцы сжимались со всей силой на какую только могли, сковывая человека, как цепью. Но главное, после этого пострадавший терял способность сделать малейший вдох или выдох, потому что мышцы груди и живота этого ему и не позволяли. Отравленный умирал уже через пару минут от удушья, а на его лице, сведённом судорогой играла улыбка от уха до уха — отсюда и название газа: «Улыбка мертвеца».

Собственно применяли ещё и другие газы, но менее интересные и экзотичные. Правда можно конечно упомянуть и ещё один, за его довольно жуткое качество.

«Перегарычь» — ещё один малопривлекательный элемент из семейства душителей. Его действия основывались на том, что человек дыхнувший этот газ, через десять секунд падал замертво, а в чём причина непонятно. Перед смертью его не преследуют, ни боли, ни потеря ориентации, да даже самочувствие его не изменяется, он просто жил и вдруг умер. Почему вдруг? А потому, что этот подлец разрушает специальный белок, посредством которого от клетки к клетке, передаются нервные импульсы и человек просто разом отключается. Вся его нервная система вырубается и перестаёт функционировать, как будто в человеке что-то перегорает, как в лампочке, раз и темнота и душа уже летит к Создателю…

Военные, не видели ужасающих последствий, своей чёрной работы, не было времени для сантиментов. Они просто подходили к объекту своего интереса и пускали газ, закончив, перемешались к следующему канализационному стоку или люку теплотрассы и снова за дело. По мере работы, из недр города, чаще не доносилось никаких звуков, эти недра встречали солдат гробовой тишиной или же звуками плеска сточных вод. Лишь изредка, они слышали неясные шумы, могущие быть вызваны живыми существами и тогда солдатам приходилось задерживаться на пару минут, ожидая появления на поверхности нежданных гостей. Но то ли шумы им мерещились, то ли мутанты просто не успевали добраться до спасительного люка, и на поверхность ни разу так никто и не вылез.

И к середине дня, огромная, хорошо смазанная, военная боевая машина из плоти и стали, постепенно уже приближалась к центру города. Улица за улицей, квартал за кварталом, дом за домом, ни один мало-мальски, потайной уголок, не ускользал от её грозного ока и карающей руки. Военные стремительно и расчётливо занимали город, постепенно сжимая кольцо. И казалось, что никакая сила не способна уже остановить или противостоять, разогнавшейся, могучей и непобедимой армии людей, что слилась в единый, оскалившийся грозным оружием, организм.

Но так ли это на самом деле? Время покажет…

В отдалении, от основных сил, ближе к центру столицы, держась поближе к строениям, цепью, один за другим, двигалась группа людей в военной форме. В их, отточенных бесконечными тренировками движениях, проскальзывала нехарактерная напряжённость. Напряжённость и скованность людей, оторвавшихся от своих и вступивших на территорию врага следуя долгу. Она наступает, когда переступив невидимую черту, осознанно приближаешь свою жизнь к пропасти, на дне которой только смерть и тогда наступает момент когда только ты сам в ответе за её сохранность. Потому и начинаешь бояться. Бояться не за саму жизнь, как таковую, а бояться сделать что-нибудь не так, бояться совершить ошибку ценою в жизнь, сознавая в конце, что сам же и был всему виной.

Передвигающиеся по городу люди в форме, были из войсковой разведки, в чью обязанность входило, выявление больших скоплений мутантов и предупреждение о таковых, основные наступательные силы, во избежание непредвиденных обстоятельств.

Одной из таких разведгрупп командовал лейтенант Терешков Анатолий Павлович, имевший уже, несмотря на свои молодые годы, боевое крещение, в горячих точках страны. Но даже этот опыт, сейчас не спасал лейтенанта от предательского мандража в коленях, преследовавший его на протяжении всего пути, стоило только пересечь черту, пока ещё не мёртвого, но уже глубоко уснувшего города. И он знал, чем был вызван этот мандраж, но ничего не мог с собою поделать.

Там на настоящей войне, он имел дело с такими же людьми, как и он сам. Его противник, так же как и он, хотел жить и боялся умереть, чувствовал боль и лишения, ненавидел и жалел. Сейчас же перед ним был противник, который только внешне был похож на человека, в остальном же, он был совсем не похож на него, он был иным, он был мутантом. А у мутантов нет чувств, которые испытывал лейтенант Терешков. «Мим» ничего не чувствовал, ничего не боялся, никого не любил и не жалел, а главное он не боялся смерти, как боится её каждый нормальный живой человек, «мим» просто выполнял свою задачу и выполнял её до конца, чего бы это ему ни стоило, как бездушная машина у которой есть только цель, но нет сомнений и предрассудков.

Лейтенант как-то уже встречался с мутантами, было дело. С виду они походили на обычных людей, и первое время, его постоянно посещали предательские сомнения, отдавать команду на уничтожение или нет. Но стоило этим, кажущимся людьми, созданиям, проявить свои способности, как сразу становилось понятно, что перед тобой «мим» и все сомнения сами собой отпадали, а вот страх наоборот возрастал. С каждым разом всё глубже, страх проникал в душу, стоило только воочию убедиться, как «мим» превосходит человека, по физическим данным. Эта скорость, реакция, сила — это было что-то невероятное, на грани фантастики, во что разум отказывался верить, но всё это было пугающе реально, и на душе сразу становилось как-то нехорошо и тоскливо, а во рту появлялся кислый привкус страха.

Двенадцать человек тихо пробирались по одной из центральных улиц Московского мегаполиса в поисках скопления врага. Позади, у них за спиной, раздавались сухие щелчки автоматных выстрелов, время от времени прерываемые басовитым резким говором реактивного пулемёта, установленного на БМП и разрывами гранат. Спереди же, разведчиков ожидала гнетущая тишина, окруженная ореолом неизвестности, нарушаемая лишь шорохом мусора гонимого ветром, и хрустом битого стекла под ногами.

Лейтенанту Терешкову выпал один из самых крупных участков, для разведки. Его путь пролегал по центральной «Тверской» улице, прямо по автостраде. Терешкову не нравился их маршрут, здесь он ощущал себя голым и беззащитным. Он никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что за ними постоянно следят многочисленные глаза неизвестных и, они только и ждут удобного момента чтобы напасть. В особенности же угнетало, то обстоятельство, что этих-то самых неизвестных наблюдателей, нигде не было видно. Как не старайся, как не верти головой, а увидеть их невозможно.

Широкая автострада абсолютно пуста, ни души вокруг, пусто, если только не считать, многочисленные автомобили, брошенные своими хозяевами на произвол судьбы. Они стояли, как попадя, и основная их масса была брошена как раз прямо по середине дороги, создавая затор, через который довольно трудно будет пробиться бронемашинам прикрытия, — походя мелькнула мысль у лейтенанта.

Другие машины, перегораживали пешеходную часть улицы. Это уже создавало затруднения, с одной стороны, для группы разведчиков, им приходилось порой перелезать или даже карабкаться, через них, чтобы продолжить свой путь, настолько была загромождена улица местами, но с другой стороны, они своими корпусами, служили разведчика, неким прикрытием, за которым можно было удобно прятаться в случае неожиданной атаки.

И осторожно передвигаясь по автостраде, лейтенант Терешков, видел такие бесхозные машины, о которых, мог только мечтать, а сейчас они были прямо перед ним, садись и езжай. Если бы было куда и если бы не одно но… У Терешкова сердце кровью обливалось при виде в каком состояние находились эти, чуда автомобильного строения. Шикарные автомобили были не просто брошены своими хозяевами, они были практически полностью раскурочены, как будто здесь прошёл Мамай со своей ордой и всё разнёс в пух и прах. От большинства машин, остались лишь обгоревшие остовы. Другие перевернуты или раздавлены. Третьи вообще впечатаны в здания, четвёртые торчали в некогда стеклянных, огромных витринах бутиков и ресторанов и так повсюду покуда хватает глаз.

Тверская улица перестала быть широкой, оживлённой автострадой, она превратилась в кладбище машин, где те упокоились навечно. На своём пути Терешков так и не заметил ни одной целой.

И самое удивительное — кладбище машин абсолютно не диссонировало с общей картиной разрухи и запустения, оно прямехонько вписывалось в мольберт, дополняя его как нельзя лучше.

Мегаполис, пережив несколько теплых деньков, наконец избавился от серого с грязными коричневыми разводами, снега. Солнце иссушило влагу, оставив после себя сухую грязь и тонны пыли, осевшую на транспорте, дорогах, зданиях, а Москву этой весной, мыть было некому. И стоило её только немного запустить, как она с радостью напялила на себя грязную отвратительную, пыльную шубу. Вот зараза. Ишь неряха какая выискалась…

Строения её посерели и осунулись. Их глаза — окна затуманились и не блестели на солнце. Грязные разводы паутиной покрыли стены, скрывая истинный цвет некогда яркий и пёстрый. Рекламные вывески больше не светились, ярким неоновым светом, завлекая публику, а витрины магазинов не отражали свет солнца и не привлекали товаром посетителей, приглашая их зайти, внутрь.

Жилые и офисные здания больше не возвышались величественно и гротескно, а как и остальные дома, напоминали калек, пораженных проказой. Они стояли вдоль улиц, с оторванными дверьми подъездов, с выбитыми стёклами и вырванными оконными рамами, и печально смотрели на умирающий город, а город смотрел на них.

Москва умирала. Умирала, потому что не могла жить без людей. Без этих маленьких, суетливых человечков. Без их жизненной энергии, что ежедневно вливалась в неё. Потому что именно люди, неосознанно вдыхали жизнь в каменный город, всей своей массой создавая его неповторимую душу. А вот нет людей и город медленно умирал поражённый неизвестной болезнью. Болезнью, от которой, его могли спасти только люди, но стоит болезни затянуться и Москва умрёт и душа её навечно покинет своё могучее, железобетонное каменное тело. И даже если б люди, спустя какое-то время, когда душа уже улетела, всё же вернулись бы в Москву, то они бы уже, не смогли возродить его в прежнем обличии. Город, спустя какое-то время, обрёл бы душу, но уже другую, а значит и отношение к себе в целом, и людей друг к другу в частности, стали бы совсем другими.

Обследуя автостраду, десантники хранили молчание, переговариваясь лишь жестами, цепко оглядывая пространство.

Лейтенант Терешков, с виду не отличался от подчинённых. Он, как и они, также внимательно выглядывал врага, двигался, стараясь лишний раз не шуметь и время от времени отдавая сигналы солдатам, куда нужно было обратить внимание. Но если с виду он был спокоен, то в его душе царил истинный мороз. Он никак не мог отделаться от навязчивых мыслей, что же наводит на него необоснованный страх?

«И чего, я никак не могу успокоиться? — искренне удивлялся он. — Ведь ничего же ужасного не происходит, а мандраж никак унять не могу. Ты боишься мутантов — это понятно. Но с другой стороны… — ввёл он разговор в виде монолога, — сам посуди, чего их бояться? Да, они обладают сверх способностями, которые тебе и не снились. Да, ты видел, как мутант выпрыгивает с третьего этажа без вреда для своего здоровья. Ты видел, как мутант стремительно нападает и видел как «мим», голыми руками, отрывает человеку руку и сворачивает шею, как цыплёнку. Да страшно. Ну и что? Их сверх способности остановили тебя? Как видишь, нет. Ты до сих пор жив, здоров и продолжаешь идти им прямо в пасть. Туда, где будет ожидать тебя настоящая бойня, туда где мутанты будут тебя ждать, и ждать в превосходящем количестве и ты знаешь почему это будет. Ты ведь заметил одну странность, пока вёл своих людей, по выделенному тебе маршруту?».

И действительно, одна странность была, наводившая на нехорошие мысли. А именно — мутантов, как утверждала разведка, насчитывается по меньшей мере миллион и в то же время, армия людей до сих пор не наткнулась, хотя бы на сотню сразу. В основном на пути у солдат вставали, мутанты мало похожие на людей, мутанты — первого поколения, как их назвали учёные. Пресловутые «мимы» же, практически не высовывали носа и всячески старались избегать встреч с людьми. И потому сам собой рождается закономерный вопрос:

— Где же они, чёрт их побери?

А ответ был довольно ясен. Основная масса мутантов, находилась в самом центре столицы. Но вот что они там делают? Что замышляют? Готовят ли они людям ловушку или они не способны на это и всего лишь толпятся в одном месте? Это предположение, можно было только проверить лично, а вот гадать бесполезно.

«Так, что хватит бояться, — продолжал успокаивать себя лейтенант Терешков. — Брось это бесполезное занятие, дружище. Ну ты посуди сам. Посмотри на всё это трезвыми глазами. Кто ты и кто эти мутанты. Ну как они могут тебе причинить вред, сам подумай? Да, мутанты обладают сверх способностями. Да, они сильны, быстры и опасны. Но у тебя ведь есть неоспоримое превосходство над ними, ты вооружен, а они нет. А у кого автомат милый мой братец, тот-то и опасен по-настоящему. Автоматная очередь, милый мой, остановит любого, даже сверх человека, продырявит его как решето. Главное — это не подпускать мутантов близко к себе и тогда никакой опасности не будет, а будет лёгкая прогулочка…».

И Терешков, в какой-то момент, на столько углубился в свои мысли, что даже когда, справа от него внезапно взорвалось стекло у чёрного джипа и веером мелких осколков, осыпалось на мостовую, не сразу понял, что собственно происходит. А следом, взорвалось соседнее стекло и совсем рядом. Ещё толком не врубившись в обстановку, Терешков, рефлекторно, пригнувшись, нырнул за соседнюю с джипом легковушку, перевёрнутую на бок и скомандовал зазевавшимся воякам:

— В укрытие.

Те, не заставили себя ждать и резво попрятались за автомобили. А уже через секунду мимо того места, где они стояли, пронеслись стальные осы, в сопровождение автоматного грохота. Злобно жужжа, они, обгоняя звук, проносились над головами разведчиков, со скрежетом впиваясь в каркасы автомобилей, посмевших встать у них на пути, оставляя сквозные дыры в металле.

Неприятное создаётся ощущение, когда в тебя, ни с того ни с сего, начинают палить из автоматического оружия. У разведчиков создалось именно такое ощущение, подкреплённое ещё тем, что они, были уверенны, что по ним ведут огонь свои же, принявшие их за мутантов.

Лейтенант Терешков, содрал с себя герметичную, лицевую маску и красный от злости, гневно заорал в сторону неизвестных стрелков:

— Вашу мать, прекращай огонь! Здесь свои, дебилы, чтоб вас разорвало! Мы разведгруппа — «Даль 8»! Пароль — «Туман над городом стоит густой…».

Но на удивление разведчиков, отзыва на пароль, не последовало. Неизвестные, открывшие по ним стрельбу, хранили молчаливое инкогнито.

Тогда лейтенант повторил своё обращение к неизвестным. И вторично не получив ответа, Терешков, рискуя нарваться на пулю, высунулся боком из-под перевёрнутой машины, так чтобы только глянуть хоть одним глазком, не рискуя лбом. В ответ же раздалась стрельба, и Терешков понося на чём свет стоит, отклонился назад, не успев рассмотреть нападающих. А стоило ему, пропасть из виду, и неизвестный стрелок, прекратил стрельбу. Патроны жалеет сволочь и в атаку не стремится идти, а тихо, мирно, отсиживается в укрытии и держит на мушке всю группу. Благо местность для этого подходила, как нельзя лучше. По иронии судьбы, разведчики, оказались зажаты, как раз по середине автострады и как назло, в этом месте, было на удивление мало брошенных машин, под прикрытием которых можно было бы добраться до зданий, расположенных по обеим сторонам автотрассы.

«Ловушка? — испуганно пронеслось в голове Терешкова. — Но кто мог её устроить? Кому это надо? Не мутантам же, честное слово…».

— Васильчук, что у тебя? — бросил он по рации, обращаясь к снайперу группы.

— Ничего. Эти гады не дают мне высунуться. — Наябедничал тот.

И действительно, снайпер вжавшись в землю рядом с колесом серебристого джипа «Toyota», стоявшего поперёк дороги, постоянно делал попытки высунутся, чтобы через оптический прицел определить неизвестных, но каждая его попытка оказывалась не удачной. Стоило ему высунуться, как почти рядом, на асфальте вырастал фонтанчик асфальтной крошки. И по всей видимости, неизвестный стрелок, особо тщательно, держал на мушке именно Васильчука, не давая тому ни одного шанса высунуться, для прицеливания. Звука же стрельбы при этом слышно не было, как раньше.

«Винторез, — догадался Терешков. — Незаменимое оружие, на коротких дистанциях в условиях города. Прицельная дальность стрельбы до пятисот метров. Винторезами оснащаются только спецвойска. — Значит, по нам стреляют такие же разведчики», — докончил он свою мысль, делая нехорошее открытие.

И тогда ни минуты не раздумывая, связался с командованием:

— Штаб, это разведгруппа «Даль 8», под командованием лейтенанта Терешкова. Приём.

В ответ, в ухе, сквозь статические помехи, раздался мужской, басовитый голос:

— Это штаб, приём. Что надо «Даль 8»?

— У нас чрезвычайная ситуация, — доложил Терешков. — По нам ведут огонь неизвестные. На запросы не отвечают. Прошу скоординировать действия всех разведгрупп, находящихся рядом с нами. Мы находимся в районе главной магистрали города, на пересечении «Тверской» улицы и «Благовещенского» переулка. Приём.

— Вас понял. Приказываю не принимать ответных действий, до выяснения. Оставайтесь на месте и ждите ответа. Конец связи, — и голос в наушнике пропал, сменившись слабым потрескиванием статических помех.

Терешков оглядев напряжённых десантников, дал им ободряющий знак, что всё хорошо, штаб скоро разрешит недоразумение и их поход продолжится.

При наступлении на город, армию людей разбили на восемь дивизий, по одному на каждый административный округ Москвы. И у каждой дивизии был свои координационный штаб, подчиняющийся непосредственно главному, под командованием операцией генерал-лейтенантом Овчаренко.

И пока процедура соединения шла своим чередом, лейтенант Терешков, сидя на корточках привалившись спиной к днищу перевёрнутый машины, целых пять минут ждал ответа, именно от своего штаба, относящегося к северо-западному административному округу. Наконец в наушниках зазвучал знакомый голос:

— Даль 8, это штаб. Как слышите, приём.

— Штаб, это «Даль 8», слышу отлично, приём.

— Слушайте внимательно лейтенант. В вашем районе никого не должно находиться. Повторяю, в вашем районе нет ни одной разведгруппы. Как поняли, приём?

— Так какого же х… мне тут только что, кто-то чуть башку не отстрелил, по вашему?!

— Мы не знаем лейтенант. Группа Стрельцова, в трёхстах метрах от вас, спереди. Но они не причём. Группа Орлова, в пятистах метрах, позади вас. Как видите рядом с вами не должно никого находиться. Поэтому, ваши дальнейшие действия по усмотрению. Предлагаю укрыться и ждать подкрепление. В бой не вступать. Повторяю в бой не вступать. Подкрепление прибудет через тридцать минут. Как поняли?

— Вас понял штаб. Конец связи, — с нарастающей тревогой ответил Терешков. Всё что непонятно, всегда немного страшно, а во время боя, становится ещё страшней.

Задумчиво оглядев десантников, замерших в ожидании приказа, Терешков перевёл взгляд на обочину автострады, отыскивая подходящее убежище. Заприметив наиболее выгодное, для временного укрытия, передал подчинённым, сначала ответ штаба, а затем, не мешкая, отдал команду к действию:

— Так парни, делимся на две группы. Сержант Малютин берёшь половину, я беру вторую. Малютин, на счёт три, открываешь беглый огонь, прикрываешь нас. Я со второй группой, двигаюсь вон к тому голубому строению, — указывая рукой на пристройку шестиэтажного дома, выкрашенную в голубой цвет, с маленькими окнами — бойницами, пояснял он. — Затем, мы прикрываем вас, а вы двигаетесь к нам. Всё всем понятно? — и получив утвердительный ответ, продолжил. — Так, начинаем. Слева направо, на первый второй расчитайсь. Первые номера со мной, вторые с сержантом.

Десантники, один за другим рассчитались. И когда каждый получил свой номер, лейтенант приступил к действию:

— Приготовились. Идём к голубому зданию, — на всякий случай повторился он, перед броском, а потом отмахнулся. — Начинаем. Раз… два… три… Пошли!

Первые группа вместе с сержантом Малютиным, разом высунулась из укрытий и не жалея патронов, открыла беглый огонь, по вероятному местонахождению, неизвестных стрелков. Лейтенант Терешков, ни секунды не мешкая, вместе со второй группой, покинул импровизированное укрытие и сломя голову бросился в ранее указанном направлении, не обращая внимания на слабую ответную стрельбу неизвестных стрелков. И благополучно добежав до пристройки, с удовлетворением обнаружил, что прибыли на место без потерь. Рассредоточившись, вторая группа переняла эстафету, открывая шквальный огонь. Первые номера, заслышав стрельбу у себя за спиной, покинули укрытия и бегом пригибаясь от свистящих пуль, носящихся в воздухе, кинулись к лейтенанту. Прикрывающая группа, пропустила первую внутрь пристройки, и сама ввалилась внутрь.

А уже внутри, всех обуяло радостное чувство — удалось! И никого не зацепило, самое главное. Отсюда их уже точно никто не выкурит. Пусть только попробуют и тогда, сразу же пожалеют. Что верно, то верно…

На деле пристройка оказалась, небольшим ночным клубом, с круглой сценой, по середине и стойкой бара, в глубине зала, всё остальное пространство занимали, столики с низкими диванчиками, когда-то мягкими, белыми и опрятными. Сейчас же клуб находился в разграбленном и разгромленном состоянии. Столы разломаны, диванчики смотрят на людей, согнутыми пружинами и кусками набивки, торчащей из утробы, наподобие внутренностей. Пол усеян мусором и стеклом, от разбитых вдребезги плафонов освещения и прочей осветительной аппаратуры, а сцена, что посередине, не просто загажена мусором, а загажена в прямом смысле этого слова и оттуда, в сторону десантников, до сих пор тянуло неприятным душком.

Но Терешкову выбирать не приходилось. Ночной клуб, как нельзя лучше, подходил на роль убежища. У пристройки, была одна главная особенность, у неё почти не было окон, отчего помещение постепенно тонуло во мраке, если удаляться от небольших окон — бойниц, из толстого пластика, вместо стёкол. Видимо поэтому-то они и были до сих пор целыми и невредимыми.

И ещё, в ночной клуб, вела тяжелая массивная дверь, наподобие тех что стоят в банковских хранилищах, такую фиг откроешь, будь она закрыта на замок, но им повезло и она оказалась незапертой.

Ворвавшись в клуб и захлопнув сразу же за собой массивную дверь, лейтенант Терешков, не успокоившись, продолжал отдавать команды:

— Сержант Малютин, проверить служебный вход. — В ответ Малютин указав на трёх десантников, побежал вместе с ними в глубину зала, растворившись во мраке. — Вы трое. — Указал Терешков на следующих десантников. — К окнам, следите за улицей. Ещё двое, охраняют дверь. Остальным обследовать здание, на предмет вероятного проникновения врага. Выполнять!

Спустя восемь минут, все возможные проходы проникновения были блокированы и десантники, не желая сидеть в темноте, в ожидании подкрепления, собрались группой, около окон — бойниц, соорудив себе седалищные места из того, что попалось под руку.

Вскоре ожидание затянулось и лейтенант Терешков, не сумев усидеть на одном месте, от нечего делать стал прохаживаться, считая шаги от входа до последнего окна и время от времени поглядывать на улицу.

— Засели сволочи, — подал голос десантник поставленный наблюдать за улицей, стоило Терешкову, в очередной раз с ним поравняться. — Товарищ лейтенант, как вы думаете, пойдут они на штурм или так и будут торчать в своём укрытии?

— Не знаю, не знаю… — Терешков отстранил десантника и посмотрел в окно. На улице было всё тихо, ни души. Стоило разведчикам спрятаться, как неизвестные стрелки затаились и больше не переходили к активным действиям, как будто бы их и не было.

— И всё-таки интересно, кто же это по нам шмалял? — спросил его всё тот же десантник.

Терешков промолчал, отошел от окна и продолжил хождение вдоль окон. А что он мог ответить на вопрос этого солдата, он и сам не знал ответа, а в таких ситуациях лучше промолчать, чем попусту сотрясать воздух.

Время шло, а действий не было. Терешков уже было заскучал, как и его бойцы, и было уже подумывал покинуть убежище, как в его ухе, прорезался нервный голос:

— Штаб! Это разведгруппа «Даль10», просим помощи! Мы попали в засаду, нас окружили неизвестные и ведут по нам огонь! У меня уже четыре «двухсотых», срочно присылайте подкрепление. Мы находимся в районе… — и дальше передача резко оборвалась.

Говоривший пользовался общим каналом, для экстренного сообщения, поэтому-то его и услышал Терешков. А вот, что ответил штаб, лейтенант слышать уже не мог.

Расслышав, что у лейтенанта сработала рация, десантники вопросительно уставились на него, с немым вопросом:

«Это штаб? Что-нибудь насчёт нас? Подкрепления не будет? Нам приказано выбираться самим?»

Опережая все возможные вопросы, Терешков сказал убитым голосом:

— Группа Стрельцова, попала в западню. Они левее от нас, в трёхстах метрах, спереди. Просят помощи. Есть убитые.

— Твою мать, как же это они?

— Слушайте их точно также, кто-то повстречал.

— Не понимаю, кто это может вести войну против нас?

Были слова и покрепче, но в общем, на этом бурная реакция десантников и закончилась. Солдатская солидарность, говорила им, что надо помочь товарищам в беде, но они также и понимали, что это в данный момент невозможно. Они сами зажаты, как кролики в норе. Вся надежда на быстрое реагирование, основных сил.

После приёма безрадостной новости, с разведчиками больше никто не пытался связаться. И томительное ожидание и ничего неделание порядком начинало раздражать. Десантники уже не подходили к окнам, чтобы глянуть наружу, не ходили по залу клуба, в поисках чем бы себя занять, а просто понуро сидели на импровизированных стульях, впав в оцепенение, углубившись в свои собственные мысли.

Но неожиданная стрельба снаружи заставила всех сразу вскочить с мест и гурьбой броситься к окнам.

— Бля, смотрите! Это же один из нас, — крикнул боец заметивший бегущего по улице, в их направлении, человека, облачённого в камуфляжную форму. — Скорее всего из группы Стрельцова.

— Чёрт! Да они же его гонят, как кролика! — Солдат бежал по дороге, лавируя из стороны в сторону. Бежал не останавливаясь и не пытаясь укрыться хотя бы за корпусом автомобилей. Он бежал как безумный, не разбирая дороги, зная бежать только вперёд. Свой автомат, он где-то посеял, вместе с индивидуальной лицевой маской. Форма его, была разодрана в нескольких местах и как будто бы с пятнами крови — разведчики так и не смогли рассмотреть.

— Товарищ лейтенант, его же убьют! Разрешите, мы прикроем его, — пришло предложение.

И Терешков не долго думая, согласно кивнул головой сержанту Малютину.

Гонимый десантник, почти поравнявшись с ночным клубом, в котором засела разведгруппа, и видимо устав от марафона со смертью, неожиданно нырнул под первый попавшийся автомобиль и замер там, сжавшись в комок. В это время, сержант Малютин, уже командовал отобранной группе:

— Пошли!

Железная дверь, распахнулась и наружу выскочило четыре человека, и сгруппировавшись открыли ответный огонь из укрытий, по неизвестным стрелкам. В ответ, противник перенёс весь свой огонь на неожиданную помеху, на время упустив из внимания, свою первую жертву.

— Братишка, давай к нам! Мы прикроем! — крикнул Малютин десантнику, попавшему в западню.

Человек в форме, расслышав призывы, неожиданно выпрямился во весь рост и с чувством радостного облегчения, ни секунды не мешкая, кинулся к неожиданным спасителям. Заметив движение с противоположной стороны улицы, половина стволов неизвестного противника, сразу же перенацелилось на ускользающую из рук, жертву.

— Пригнись идиот! Башку же сейчас оторвут!

Послушавшись, человек в форме, остаток пути, проделал в полусогнутом состоянии, прикрывая голову от летящих в неё осколков. Перехватив десантника, сержант Малютин отдал команду на отход и скрылся внутри клуба с новым членом команды. Когда за спинами солдат, закрылась железная дверь, им вдогонку, застучав градом по металлу, врезалось несколько пуль и стрельба снаружи резко прекратилась, как и началась.

Внутри клуба, чудом спасшегося десантника обступили полукругом и сержант Малютин сразу проявил к нему участие:

— Живой?! — обхлопывая бойца с надеждой поинтересовался он и следом восхищённо покачав головой сказал. — Ну дружище, считай что заново родился. Так что, за тобой должок. На гражданке будем, всем проставляешься. Я вот например коньяк уважаю… — протянул Малютин, мечтательно закатывая глаза и рядом стоящие десантники радостно заржали. Напряжённая обстановка, царящая уже минут двадцать, как-то сама собой рассеялась и каждый боец отряда посчитал своим долгом участливо, похлопать нового члена команды по плечу, а тот только глупо улыбался в ответ и его глаза светились неподдельным облегчением и даже счастьем.

— Хорош обжималки, — урезонил своих людей лейтенант Терешков, сурово глядя на Малютина. — А ты сержант, вместо того чтобы хохмить, сначала лучше бы поинтересовался судьбой его товарищей. — И выйдя вперёд лейтенант обратился к новоприбывшему, — Ты из группы Стрельцова? — Десантник утвердительно кивнул. — Он жив? — Отрицательный кивок. — А что с остальными? Где они? Они живы? — задавал он вопросы, желая услышать поскорей ответы, но повнимательней присмотревшись заметил у бойца на груди кровь и резко поменял вопрос, с тревогой поинтересовавшись. — Ты ранен? Куда тебя зацепило?

Но вместо того, чтобы ответить, спасшийся десантник, хриплым голосом задал встречный вопрос:

— Вы здесь главный? — и на диво, эти довольно простые слова достались ему очень тяжело, если посмотреть с каким напряжением тот их произнёс. Но Терешков не придал этому должного внимания, списав всё на шок.

— Да, — подтвердил он догадку бойца. — Я командир группы, лейтенант Терешков, а что? У тебя, для меня что-то есть?

— Да… — протянул человек в окровавленной форме разведчика и неожиданно для всех, выронил что-то из сжатых ладоней, при этом на его лице заиграло поистине животное злорадство. Звеня об пол, вниз упали две тонкие железячки, десантник резко вытянул обе руки вперёд и разжав кулаки, продемонстрировал солдатам две гранаты, без чеки.

Никто и пикнуть не успел. У самого лейтенанта только глаза расшириться от ужаса успели, когда в придачу к гранатам, разглядели ещё и пластид.

Взрыв был такой силы, что пластиковые окна ночного клуба вылетели из своих гнёзд, как пробки из-под шампанского, а всё шестиэтажное здание нехило тряхнуло, как при землетрясении, выбив все окна на противоположной стороне улицы. Стена самого клуба, чудом устояла, только краска осыпалась. А вот внутри, взрывная волна ударившись об толстую, бетонную стену, подхватила остатки интерьера вместе с людьми и швырнула в глубь зала, оставив после себя одну большую, дымящуюся кучу раскуроченного мусора с человеческими останками.

— Внимание всем разведгруппам, говорит штаб. У нас чрезвычайная ситуация. Разведгруппы «Даль 15, 17, 22 и 27» атакованы неизвестными. Разведгруппы «Даль 11 и 12» уничтожены, «Даль 8» не выходит на связь. В силу сложившихся обстоятельств, всем группам приказано срочно вернуться в расположение своих частей. Повторяю всем группам вернуться в расположение своих частей, немедленно. Конец связи.