Мод Сильвер. Книги 1-33

Анонс

Сюжет романа развивается с необычным для всего сериала напряжением — это не героиня, отправляющаяся после пятиминутных размышлений на край Англии, а разномастная толпа людей, согнанных в один дом и подведенных под подозрение. В некоторой степени «Светящееся пятно» — более мягкий вариант «Десяти негритят», и все неприятные люди должны умереть в непосредственной зависимости от тяжести их проступков.

С каждым очередным романом о мисс Силвер увеличивается количество случаев, когда она как бы случайно сталкивается с главными действующими лицами очередной драмы и активно вмешивается в ситуацию. Столь частое повторение начинает создавать впечатление о мисс Силвер как о ведомой судьбой вершительнице справедливости. Что же касается Злого Дядюшки, то он вместе с Кэрроллом ассоциируется с дьяволом, таким образом оппонируя в глобальном смысле этого образа.

В романе мисс Силвер выступает также как оплот нравственности, что проявляется здесь гораздо ярче, чем в других романах, — в основном благодаря построенному на теме шантажа сюжету. И все это оттеняется клубком взаимоотношений в семье Тоутов, в которой женщины тяжело переносят грязноватую атмосферу нуворишества, в семье Мастерменов, в которой брат отказывается поделиться с сестрой наследством, в семье Оукли, где никому нет дела до воспитания ребенка, И наконец в образе Доринды Браун, слишком хорошо знающей, как были приобретены деньги, доставшиеся ей капризом судьбы в наследство. Роман вполне можно было выпустить под названием «Грязные деньги». Особенно, подчеркивает писательница, деньги, заработанные на бедствиях людей во время войны. Нувориши — неприятный слой общества в любой стране, и отдельные сцены в романе достаточно умело это препарируют.

Читатель же здесь должен испытывать неподдельное удовольствие, наблюдая разворачивающуюся панораму званого вечера, прекрасно зная, что он закончится убийством, и заранее стараясь запомнить все передвижения и мельчайшие детали в одежде действующих лиц, потому что на первый взгляд совершенно непонятно, зачем Дядюшке нужно было подстраивать обвинение Доринды в магазинной краже, еще более непонятно, зачем Джастин заставляет свою невесту наниматься на нежелательную ей работу… Поистине хотелось бы надеяться, что не вес молодые люди будут ждать убийства как повода сделать предложение девушке!

Впервые напечатан в Англии в 1947 году.

Перевод В. Тирдатова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

А. Астапенков

Глава 1

Когда Доринда Браун восьмого января в четыре часа вошла в клуб «Вереск», она не имела ни малейшего понятия о том, что сделала первый шаг по дороге, которая приведет ее в весьма странные места. Если бы кто-нибудь сказал ей об этом, она бы рассмеялась. Доринда часто смеялась, откинув голову назад, поблескивая глазами и превосходными белыми зубами. Женщину менее добродушную могло бы обидеть замечание Джастина Ли, что, когда она смеется, можно пересчитать все ее зубы. Но Доринда лишь снова засмеялась и сказала: «Мои зубы всегда при мне».

Клуб «Вереск», строго говоря, был не настоящим клубом, а меблированными комнатами, которые при некоторой доле фантазии превращались в частный отель. Его хозяйка, мисс Доналдсон, полагала, что, назвав свой отель клубом и поставив в маленьком темном холле большую вазу с шотландским вереском, она отдает дань патриотизму и утонченности. Правда, слово «частный» в данном случае отнюдь не гарантировало клиентам клуба-отеля качественной частной жизни, уединение. Само здание — и большое — находилось в районе, пришедшем в упадок, и в конце концов его просторные помещения разделили на маленькие каморки, где помещалась лишь узкая кровать, а постояльцу едва хватало места, чтобы подняться с нее. В некоторых каморках имелась часть окна, а в других — только узкая щель, не пропускающая никакого воздуха в жаркие дни, зато вполне достаточная для сквозняка в дни холодные. Доринде досталась каморка со щелью.

Проходя через холл, она столкнулась с мисс Доналдсон, высокой и костлявой особой с весьма суровым выражением лица. Строгая внешность отпугивала вновь прибывших, но ненадолго, ибо, несмотря на внушительные манеры, стянутые в тугой узел волосы и густые брови, эта женщина была милейшим и простодушным созданием, не требующим от жизни большего, чем возможность обходиться тем, что есть, не влезая в долги.

— О, мисс Доналдсон! — воскликнула Доринда. — Я получила ее!

— Работу, за которую вы говорили?

Двадцать лет в Лондоне не смогли отучить Юфимию Доналдсон от специфических шотландских оборотов.

Доринда кивнула.

— Но эта работа не в Шотландии?

Доринда покачала головой, и мисс Доналдсон печально вздохнула.

— Я подумала, что, если у вас есть там родственники, было бы приятно…

Доринда снова покачала головой.

— У меня их нет.

Мисс Доналдсон выглядела разочарованной.

— Странно — вы ведь так молоды. Возьмите, к примеру, меня — я приехала на юг более двадцати лет тому назад, а у меня в Шотландии тридцать пять родственников, считая четвероюродных и пятиюродных братьев и сестер.

Доринда засмеялась.

— Таких дальних родственников я не знаю.

— Ну да, вы ведь говорили, что ваша мать была англичанка — это все объясняет. А мистер Ли, который заходил к вам пару раз, родственник со стороны матери?

— Очень дальний, — ответила Доринда. — Из тех, кого можно называть кузеном, если вам этого хочется, или вовсе не считать родственником. Седьмая вода на киселе.

Мисс Доналдсон прокомментировала это старинным шотландским восклицанием «имфм», которое могло означать практически все что угодно. В данном случае, оно означало, что она понимает смысл сказанного Дориндой, но не одобряет ее, и раскатисто добавила:

— Р-р-родственники бывают очень непр-р-риятными, но р-родная кровь это вам не вода, и в случае надобности они станут за вас гор-р-рой.

Чувствуя гордость от того, что произвела впечатление, Доринда улыбнулась своей обворожительной улыбкой и двинулась дальше.

— Я как раз собиралась позвонить.

Мисс Доналдсон снова произнесла «имфм» и удалилась в мрачную клетушку, которую именовала своим офисом.

Доринда вошла в телефонную будку и закрыла дверь. Это было единственное место в доме, где можно было говорить, не опасаясь, что тебя подслушают. Сквозь стены каморок можно было расслышать каждое слово. И в холле, и в коридорах, и в столовой, и в комнате отдыха всегда находились любители послушать чужие разговоры. У некоторых старых леди в жизни не осталось иных интересов. Сидя вечерами на скамье у камина, они обменивались подслушанной информацией. А когда кто-то принимал ванну, было слышно, как льется вода, и если ее расходовали больше, чем полагалось, это становилось известно всем постояльцам. Особое негодование вызывала Джудит Крейн, принимавшая ванну дважды в день, но, к счастью, она съехала в конце недели.

Зато телефонная будка была звуконепроницаемой. Забавно было видеть, как люди открывают и закрывают рот, будто рыбы в стеклянном аквариуме, вид у всех такой потешный. Но самой ей находиться в будке очень нравилось: словно оказался в собственном мире. Причем не один — с помощью волшебного телефонного диска одиночество можно было разделить с кем хочешь.

Доринда опустила монеты в щель, набрала номер и стала ждать. Для проходящих мимо, она являла собой отрадное зрелище. Кругом было столько унылых, печальных, сердитых и раздраженных лиц, что приятно было видеть хоть одно веселое. Доринда почти всегда выглядела веселой. Даже во время единственного визита к дантисту: хотя ее и пугал незнакомый жутковатый аппарат, она умудрилась и там улыбаться. Доринда шла по жизни с улыбкой — не только на губах, но и в глазах, которые сияли и казались золотистыми, когда Доринду что-то радовало. Ее густые каштановые волосы тоже отливали золотом. Джастин Ли как-то сказал, что они скорее цвета грецкого ореха, снисходительно добавив, что он имел в виду полированное ореховое дерево. Доринда, которой тогда было десять лет, долго стояла перед ореховым бюро в гостиной, пытаясь определить, означали ли слова Джастина похвалу. Она приложила косу к дереву и посмотрела на нее. Действительно, цвет тот же, особенно если волосы тщательно причесаны и блестят. С тех про Доринда уделяла много времени причесыванию. Но коса ей не нравилась, потому что другие девочки в школе носили короткую стрижку. Поэтому в один прекрасный день Доринда взяла ножницы тети Мэри и откромсала ее. Во время тут же разразившейся бурной семейной сцены она безмятежно улыбалась, понимая, что косу приклеить назад невозможно. Сейчас Доринда была симпатичной девушкой с ямочками на румяных щеках и алыми губами, которым не требовалась помада. Росту в ней было пять футов и пять дюймов, а фигура радовала глаз приятными округлостями, не обнаруживая при этом склонности к полноте.

В трубке послышался гудок и голос Джастина Ли, произнесшего «алло» тем немного скучающим тоном, которым он привык отвечать на телефонные звонки.

— Это ты? — осведомилась Доринда.

— Допустим.

— Слушай. Я получила работу.

— В самом деле? И какую?

В его голосе не ощущалось особого интереса. О господи! Неужели можно оставаться таким занудой, когда сама она ну просто готова лопнуть от радости!

— Одна из девушек показала мне объявление во время ленча — я имею в виду, ее ленча…

— Значит, ты не ходишь на ленч?

— Ну почему… Обычно хожу, но сегодня у меня не было времени, потому что я сразу же помчалась по указанному адресу — в отель «Кларидж». Когда я туда явилась, там уже сидели шесть девушек, и вид у них был довольно кислый. Я подумала, что если они торчат тут весь день, то у меня нет ни единого шанса. Я поднялась последней, и миссис Оукли сказала, что у нее от всего этого уже кружится голова. Когда я собиралась войти, в коридор вышла рыженькая девица, топнула ногой и громко прошептала: «Я бы не согласилась и за тысячу фунтов в год». Потом она усмехнулась и добавила: «Наверное, зря не согласилась, но, боюсь, в конце концов, я бы ей перерезала горло, и себе тоже, и вообще каждому, кто подвернулся бы под руку».

В голосе Джастина затеплилось слабое любопытство:

— Ну и ну… признаться первому встречному, что готов перерезать всем горло? Со мной такого не случалось. Ты заинтриговала меня. Что ты ей ответила?

— Я спросила: «Почему?»

— Вопрос по существу.

— А она ответила: «Сами увидите. Я бы ввязалась в это, только если бы осталась совсем на мели». Тогда я сказала, что я именно в таком положении.

— В самом деле?

— Почти, — бодро отозвалась Доринда.

— Так вот почему у тебя не нашлось времени для ленча?

— Ну, теперь это не имеет значения, раз я получила работу. Слушай дальше. Я вошла. Миссис Оукли лежала на диване. Шторы были опущены на всех окнах, кроме одного и свет падал как раз туда, где мне предстояло сидеть. Полное ощущение, будто ты на сцене — только без костюма и без грима.

— Не отвлекайся.

— Свет падал мне в глаза, и сначала я почти ничего не видела, но голос у нее был недовольный, это я сразу поняла. Когда я привыкла к свету, то увидела, что у нее светлые волосы, которым она… ну, не позволяет седеть. По-моему, ей было уже за сорок, но она походила на избалованного ребенка. Бледно-розовый пеньюар, совсем как в кино, а в руке она держала золотую бутылочку с нюхательной солью.

— Кто «она»?

— Миссис Оукли. Ее мужа зовут Мартин, и он финансист. У них куча денег и пятилетний сын. Его тоже зовут Мартин, но они называют его Марти. Ужасное имя для мальчика — тебе не кажется?

— Кажется. Продолжай.

— Ну, сначала миссис Оукли стонала и жаловалась, что от всех этих девушек у нее кружится голова. Я спросила, неужели ни одна из них не подошла? А она ответила, что нет — у них не те голоса, особенно у последней, а ей нужен голос, который не действует на нервы. Тогда я осведомилась насчет моего голоса, потому что если он тоже действует ей на нервы, чего ради мне тратить время. Она понюхала соль и сказала, что мой вроде бы действует на нее успокаивающе. Больше мы не говорили о других девушках, и миссис Оукли назначила мне целых три фунта в неделю!

Но Джастин опять не проявил особого энтузиазма.

— А что это за работа? Что тебе придется делать? Доринда хихикнула.

— Миссис Оукли называет это быть ее секретарем. Но, по-моему, мне придется делать за нее абсолютно все: писать письма, менять цветы в вазах, отвечать на телефонные звонки. Иногда она не в состоянии слышать голоса даже ближайших друзей, а к приходу мужа вечером ей нужно быть в форме. Также я должна буду присматривать за Марти, когда у его воспитательницы свободный день, и тому Подобное.

— И где все это будет происходить? В «Кларидже»?

— Нет. У них есть сельский коттедж в Саррее[1]. Там они и будут жить: она, ее муж, Марти, его воспитательница, я, ну и еще куча слуг. К тому же каждые выходные они собираются принимать гостей. Коттедж называется Миллхаус, и мы отправимся туда завтра.

— Могу себе представить, — более чем сдержанно промолвил Джастин. — Вода в погребах и отсыревшие туфли по утрам.

Доринда покачала головой.

— Это не настоящая мельница[2]. Миссис Оукли сказала, что дом стоит на вершине холма. Там раньше действительно была мельница, но ветряная, а теперь ее снесли. Я напишу тебе обо всем. Ты понял, что я уезжаю завтра?

— Понял. Тебе бы очень не повредило сегодня вечером со мной пообедать.

Доринда засмеялась.

— Не уверена, что смогу.

— Почему?

— Ну, я собиралась обедать с Типом, но сказала ему, что не пойду, если он не позволит, чтобы с нами пошел и Баззер, поэтому я не знаю…

— Довольно! — решительно прервал Джастин. — Я зайду за тобой в половине восьмого.

Глава 2

Мартин Оукли вышел из кабинета Грегори Порлока и закрыл за собой дверь. С полминуты он стоял, держась за ручку двери, как будто собирался вернуться в кабинет. Это был высокий крепкий мужчина с желтоватой кожей, с редеющими волосами и темными глазами. Наконец он принял решение и направился вниз по лестнице, не дожидаясь лифта и нахмурив брови. Если бы Доринда Браун находилась здесь, ее бы поразило сходство Мартина Оукли с капризным мальчишкой, с которым она столкнулась, выходя из апартаментов миссис Оукли. Но Доринды здесь не было — она с восторгом сообщала о своей удаче Джастину Ли по телефону в клубе «Вереск». Поэтому никаких замечаний о сходстве не последовало.

В комнате, откуда только что вышел Мартин Оукли, остался Грегори Порлок, прижимающий к уху телефонную трубку в ожидании, когда мистер Тоут скажет «алло» на другом конце провода. Обстановка кабинета была в высшей степени комфортабельной. Мистер Порлок именовал себя «агентом широкого профиля», и никто, побывавший в этой комнате, не сомневался, что его агентство себя окупает. Буквально все — от ковра на полу до картин на стенах — свидетельствовало о солидном банковском счете вкупе с хорошим вкусом. Роскошь отнюдь не была крикливой. Костюм Грегори Порлока выгодно подчеркивал то, чем одарила его природа. Это был весьма видный мужчина, чей румяный цвет лица контрастировал с темными глазами и густыми седыми волосами стального оттенка. На вид ему было лет сорок пять, и хотя за последние десять лет он ощутимо прибавил в весе, это никак не портило его внешности.

В трубке послышался треск и долгожданное «алло» мистера Тоута.

Грегори Порлок приветливо улыбнулся, словно собеседник мог его видеть.

— Привет, Тоут. Как поживаете? Это Грегори Порлок. Как миссис Тоут? Я хочу, чтобы вы приехали ко мне на выходные… Дружище, отказы не принимаются.

Сквозь громкий треск в трубке Порлок расслышал оправдания мистера Тоута.

— Вряд ли мы сможем… Жена неважно себя чувствует…

— Какая жалость! Но знаете, иногда перемена обстановки идет на пользу. Хотя Грейндж — дом весьма почтительного возраста, мы провели центральное отопление, так что тепло вашей супруге обеспечено. К тому же у нас ожидается приятная вечеринка. Вы знаете Оукли?

— Я знавал Мартина Оукли.

Порлок засмеялся.

— Но не его жену? Тогда мы с вами в равном положении. Они только что въехали в соседний дом — форменный барак. Только не проговоритесь Оукли — он от него в восторге. Приглашу их к обеду. Как-никак мои ближайшие соседи, так что я должен познакомиться с миссис Оукли. Говорят, она очень недурна. Так, значит, я вас жду.

Мистер Тоут судорожно глотнул.

— Право, не знаю, сможем ли мы…

— Кстати, мой дорогой Тоут, вы получили мою записку с адресом и датой? У меня есть пара других, которые могут вас заинтересовать. Я подумал, что если вы приедете, мы сможем по-дружески все обсудить. По-моему, это недурной план. Что скажете?.. Превосходно! Жду с нетерпением. До скорого.

Грегори Порлок положил трубку и, не мешкая, набрал другой номер. На сей раз ему ответил женский голос, обладательница которого, судя по безупречным интонациям занимала куда более высокое место на социальной лестнице, чем мистер Тоут.

— Мойра Лейн слушает.

Порлок назвал себя, после чего состоялся обмен комплиментами. Мисс Лейн также получила приглашение на выходные, которое охотно приняла.

— С удовольствием! Кто еще у вас будет?

— Тоуты. Вы с ними незнакомы и едва ли захотите сойтись с ними поближе. Мне придется обсудить с Тоутом кое-какие дела.

— Он один из наших нуворишей?

— Да. Посмотрите на драгоценности его жены, это нечто. Совсем не уверен, что они натуральные.

Мойра рассмеялась. Ее смех звучал весьма приятно.

— Что она собой представляет?

— Белая мышка.

— Мой дорогой Грег!

— Вам вовсе не обязательно утруждать себя беседой с ней. Кроме того, будут мистер и мисс Мастермен, брат и сестра — они только что унаследовали кучу денег от престарелой кузины.

— Везет же некоторым! — с чувством произнесла мисс Лейн.

— Кто знает? — усмехнулся Порлок. — Возможно, удачи хватит на всех.

— Кто еще приглашен?

— Леонард Кэрролл — специально для вас.

— Грег, дорогой! Почему для меня?

— Красивый и остроумный молодой человек — уж он-то не позволит вам скучать.

— Ах, дорогой мой, нам с ним обоим скоро стукнет тридцать, и возраст перестанет иметь значение.

— Отличный возраст! Как там в детском стишке: съели хлеб с маслом, можно есть пирог.

Порлок услышал в трубке звук поцелуя.

— Лен действительно приедет? Когда мы виделись в последний раз, он сказал, что ангажирован на несколько месяцев. Вот что значит быть популярным артистом кабаре!

— Еще бы! Как бы то ни было, он приедет Ну, скоро увидимся.

Порлок положил трубку, довольно улыбаясь, и чуть погодя набрал еще один номер.

— Это «Люкс»?

— Да, сэр.

— Скажите, мистер Леонард Кэрролл закончил свое выступление?

— Только что, сэр.

— Не могли бы вы передать ему, что Грегори Порлок хочет с ним поговорить? Я не буду класть трубку.

В ожидании он приятным баритоном напевал старинную шотландскую песню:

Любовь обрел я вскоре

И счастлив теперь, друзья.

Скорей замерзнет море,

Чем в этом раскаюсь я.

Когда Леонард Кэрролл произнес «алло», приятно-грустный мотив смолк.

Грегори Порлок отметил, что актер слегка запыхался.

— Дружище, надеюсь, я не заставил вас бежать?

— Нет. Что вам нужно?

— Очевидно, вы настолько заняты, что для меня у вас нет времени?

— Я этого не говорил.

Грегори засмеялся.

— Надеюсь, что и не думали. Шутки в сторону — я звоню узнать, не приедете ли вы ко мне на выходные.

— Едва ли.

— Вы так импульсивны, мой дорогой Кэрролл. Боюсь, это из-за переутомления — если вы не будете благоразумны, вам может понадобиться длительный отдых. В ваших же интересах не доводить до этого. Жду вас в субботу.

— Говорю вам, я не могу приехать. — Не сказать, что Кэрролл старался быть вежливым. . Грегори продолжал улыбаться.

— Какая жалость! Между прочим, если у вас есть время для чтения, у меня найдется для вас кое-что интересное. Поразительные разоблачения одного парня по фамилии Таушер. Но раз вы так заняты…

После длительной паузы Кэрролл медленно произнес:

— Не настолько, чтобы не позволить себе пару денечков отдыха.

— Вот и отлично. Милости прошу ко мне в субботу, и я помогу вам уладить дело с Таушером.

Последовала еще одна пауза.

— Хорошо, — наконец отозвался Кэррол, и Порлок услышал щелчок повешенной трубки.

Осталось сделать еще один звонок. Услышав женский голос, Порлок попросил мистера Мастермена.

— Он занят, — весьма неприветливо ответил голос. — Что ему передать?

Порлок разразился дружелюбным смехом.

— Ну конечно — это мисс Мастермен! Какой же я идиот! Не узнал ваш голос! Это Грегори Порлок.

— Да. В чем дело, мистер Порлок? — голос слегка смягчился.

— Я что хотел: был бы счастлив видеть у себя вас с братом в выходные. Надеюсь, вы сможете прибыть к чаю?

— Не знаю — нужно спросить у брата…

— Понял. Если не возражаете, я подожду у телефона. Пожалуйста, передайте ему, что я, кажется, нашел подходящее решение той проблемы, которую мы с ним обсуждали. Полагаю, ему больше не стоит из-за этого беспокоиться.

Телефон — весьма чувствительный инструмент. Мисс Мастермен находилась на расстоянии пяти миль, но Грегори Порлок услышал, как она затаила дыхание. Эта абсолютная тишина сообщила ему то, что он хотел знать: она пользовалась доверием своего брата. Порлок так и думал, но всегда лучше быть уверенным полностью.

Когда мисс Мастермен, вернувшись, сказала, что они с братом постараются прибыть в Грейндж к четырем, Порлок изобразил невероятное радушие.

— Превосходно! Надеюсь, вечеринка вам понравится. Гарантирую приятное общество и даже одну знаменитость, Леонарда Кэрролла, так что скучать не придется. Приедут Тоуты — они славные, и очаровательная девушка, Мойра Лейн. Заглянут также несколько соседей. Ну, передайте наилучшие пожелания вашему брату. — Благодарю вас. — Судя по тону, благодарность была абсолютно искренней.

Грегори Порлок положил трубку и расхохотался.

Глава 3

Джастин Ли повел Доринду в одно из тех мест, которое только собираюсь стать модным. Если бы оно уже стало таковым, он, возможно, назвал бы его вульгарным и отправился бы куда-нибудь еще. Джастину было лет тридцать, он был красив и безукоризненно одет и служил в Министерстве реконструкции. Глядя на него, никто бы не поверил, что на протяжении шести лет он почти постоянно был грязным, небритым и промокшим до костей, а изредка, для разнообразия, изнывал от духоты или трясся от холода. Те, кто был рядом, часто исчезали в дыму и пламени войны безвозвратно. А он, исхитрившись остаться в живых, как будто становился все грязнее. Все это казалось абсолютно невероятным при виде элегантного молодого джентльмена, чье непоколебимое самообладание порою заставляло Доринду снова ощущать себя школьницей. Она старалась не выдать своей школярской робости, ведь если Джастин заметит, что она комплексует, то станет совсем уж несносным, а только этого ей не хватало. Хоть он и седьмая вода на киселе, других родственников у нее все равно не осталось.

В данный момент Джастин с неодобрением рассматривал ее голубое платье. Она купила его, потому что ей понравился цвет, и, разумеется, зря. Если у тебя только одно вечернее платье, оно должно быть черным и хорошего качества. Тогда ты можешь носить его до тех пор, пока кто-то из вас двоих не умрет: или ты, или платье.

Доринда встретила взгляд Джастина с твердостью, несколько смягченной ямочками на щеках.

— Я знаю, что платье так себе. Фасон никуда не годится, зато цвет очень приятный, правда?

— Детка, оно просто кошмарно!

Но Доринду не так-то просто было вывести из себя.

— Что толку рассуждать об этом, раз я его надела? Розовое было еще хуже — я его отдала. И что бы ты ни говорил, оно мне идет. Так сказал Тип.

— В том сентиментальном настроении, в котором сейчас пребывает Тип Ремингтон, он способен наговорить все что угодно.

— Баззер тоже так сказал.

— В самом деле?

В голосе Джастина не слышалось ни малейшего интереса к Баззеру Блейку. Изучив меню, он подозвал метрдотеля и после изобилующего гастрономическими подробностями разговора повернулся к Доринде, которая надеялась возместить пропущенный ленч шикарным обедом.

— Ты с кем-то из них помолвлена?

Оторвавшись от мыслей о еде, она посмотрела на Джастина.

— Ну, не знаю…

Джастин недоуменно поднял брови.

— Вероятно, тебе следует это выяснить. Не в моих правилах вмешиваться в чью-то личную жизнь, но ты не можешь выйти замуж за них обоих.

— Пока что я не собираюсь замуж ни за них, ни за кого бы то ни было.

Подали суп. От него исходил восхитительный аромат, и было очень трудно есть его медленно, но она слишком хорошо помнила строгие нотации тети Мэри. Незадолго до смерти та сказала Доринде: «Я могу оставить тебе только пятьдесят фунтов в год, зато я научила тебя приличным манерам, необходимым каждой леди». Иногда эти «манеры» сильно осложняли жизнь Доринды. Сейчас был один из таких моментов, так как ее терзал голод.

Между ложками супа она поделилась своими взглядами на брак.

— Понимаешь, замужняя жизнь так долго тянется, если, конечно, не развестись, что меня она просто пугает.

Джастин снизошел до улыбки.

— С этим ничего не поделаешь.

— Предположим, я выйду замуж за Типа, — продолжала Доринда. — Ему двадцать четыре года, а мне двадцать один. Это может растянуться на пятьдесят или шестьдесят лет. Жуть. Конечно, у Типа полно денег — он работает в конторе своего дяди, а через год или два станет его партнером — и было бы приятно иметь свою квартиру и машину, но я чувствую, что очень скоро умерла бы от тоски… — Она умолкла, целиком и полностью сосредоточившись на камбале.

— Тогда не советую тебе выходить за него.

— Я и не собираюсь, ну, если только Оукли окажутся такими ужасными, как говорила та рыженькая девушка. Знаешь, она мне показалась симпатичной. Я бы с удовольствием с ней подружилась.

— Не финти. Речь сейчас не о том, что ты думаешь о браке, а о том, что эти двое парней думают о твоих намерениях. Ты дала кому-то из них повод надеяться, что выдешь за него?

Доринда просияла.

— Джастин, дорогой, какая чудесная рыба, никогда не ела вкуснее! Как хорошо, что я не пошла на ленч!

Он строго посмотрел на нее.

— Пожалуйста, ответь на мой вопрос.

— А можно, я закажу еще?

— Можно, но сначала взгляни, что будет дальше.

После тщательного изучения меню Доринда вздохнула и сказала, что заказывать вторую порцию камбалы, пожалуй, не стоит.

— Там такие аппетитные названия.

— Я жду ответа.

Покуда официант подавал второе, Джастин успел заметить, что забракованное им платье действительно очень идет к ее волосам. Несомненно, оно должно было очаровать людей непривередливых, вроде Типа Ремингтона и Баззера Блейка. А вот такую деталь, что ресницы Доринды были того же золотисто-коричневатого оттенка, что и волосы, эти джентльмены вряд ли заметили и оценили. Если бы эта глупышка начала подкрашивать ресницы, ему бы пришлось сделать ей выговор, ибо такой редкостный цвет грех было менять — с чисто эстетической точки зрения.

Когда они приступили с цыпленку с грибами и ароматным соусом, Джастин вновь повторил свой вопрос.

— Ну, — промолвила Доринда, — я могла бы в ответ спросить, какое тебе дело. — Его назойливость почему-то совсем ее не рассердила.

— И ты собираешься об этом спросить?

Она засмеялась.

— Вряд ли. Вся заковыка в том…

— Ну?

— Что очень трудно ответить «нет».

Эти слова заставили Джастина рассмеяться. В тех редких случаях, когда это случалось, Доринда всегда чувствовала гордость: все-таки она научилась поддерживать разговор! Блеск в ее глазах и румянец на щеках стали заметно ярче.

— Они оба очень даже ничего, — продолжала она. — Возможно, Баззер чуть симпатичнее, но это только потому, что у него нет денег, и поэтому мне с ним как-то проще общаться — мы как бы в одной лодке. Но я бы не хотела выходить за мужчину, у которого абсолютно ничего нет, потому что я хочу иметь детей, а вырастить их, не имея ни гроша в кармане, очень непросто.

— Истинная правда.

— Я много об этом думала. Хорошо бы иметь двух мальчиков и двух девочек. Но сам подумай: одежда, обувь и учебники — за все надо платить, даже если образование бесплатное. А потом еще придется выводить их в свет и пристраивать на работу. Поэтому вряд ли стоит выходить за Баззера, даже если бы я этого хотела. Ну а Тип не устраивает меня только потому, что у него куча денег. Это мерзко.

— Девочка моя, если ты попытаешься выйти за кого-то из них, я опротестую брак.

В глазах Доринды вспыхнуло неподдельное любопытство.

— И как же ты это сделаешь?

— Понятия не имею, но приложу все усилия. Так что лучше поучись, стоя перед зеркалом, говорить «нет» — каждое утро и не меньше пяти минут. Нельзя говорить «да» каждому, кто сделает тебе предложение.

— Но никто, кроме Типа… Правда, Баззер сказал, что он не может просить моей руки, пока не найдет хорошую работу, но осведомился, буду ли я его ждать. Не знаю, считается это предложением или нет.

— Считай, что не считается ни то, ни другое. Слушай, ты можешь мне кое-что пообещать?

— Что именно? — осторожно осведомилась Доринда.

— Не обручаться ни с кем, не поговорив со мной. И не спешить. Суть такова: никаких помолвок, если ты не собираешься выходить замуж, и никаких замужеств, если не чувствуешь, что твой избранник тебе нужен. Неужели твоя тетя Мэри не говорила тебе это? — В его глазах мелькнула усмешка.

— Она говорила мне, чтобы я вообще никогда не выходила замуж, — честно призналась Доринда. — Она ненавидела мужчин. Из-за Злого Дядюшки.

— Я никогда не был знаком с твоей тетей Мэри, но, по-моему, она была совсем не сахар.

Доринда выполнила свой долг перед покойной.

— Не смей так говорить. Она ведь вырастила меня. Я никому была не нужна, а она сочла это своим долгом. Мне было всего два года, и со мной, наверное, было много хлопот.

Джастину не очень-то верилось, что двухлетняя крошка может доставлять хлопоты, но он ничем не выдал своих сомнений. Он просто еще сильнее невзлюбил покойную миссис Портеус.

— Злой Дядюшка был в самом деле жутким типом, — продолжала Доринда. — Он убегал из дому, все пропивал, потом возвращался, забирал у тети все, что у нее оставалось, и уходил снова.

— Есть закон об охране имущества замужних женщин. Почему она позволяла ему это делать?

— Тетя Мэри рассказала мне об этом, когда болела. Думаю, у нее немного помутилось в голове, и она не вполне понимала, что говорит. «Никогда не выходи замуж, Доринда, — сказала она. — Не позволяй мужчине разбить тебе сердце». Потом она как-то спросила, помню ли я дядю. Я помнила, что называла его дядя Глен и что у него был круглый белый шрам на запястье. «У него было то, что обычно называют шармом, — с горечью промолвила тетя Мэри. — Но ему ничего не стоило забрать у человека последний пенни вместе с последней каплей крови и весело при этом хохотать». Тетя добавила, что он забрал все ее деньги, кроме годового дохода в пятьдесят фунтов, который она оставляет мне, и предупредила, чтобы я не давала дяде ни пенни.

— Разве он не умер?

— Тетя Мэри не знала. Перед смертью, когда она стала совсем плохо соображать, то все просила меня обещать, что «никогда не выйдешь замуж», но я, конечно, этого не сделала.

— Можешь отсылать претендентов ко мне.

— Знаешь, Джастин, это неплохая идея. Девушке ужасно трудно самой ответить «нет». Я часто думала, что хорошо бы иметь строгого отца, опекуна или какого-нибудь родственника, который говорил бы это за меня. Ты правда хочешь взять на себя это?

— Хочу и возьму. Можешь прийти и посмотреть. Я чувствую, что неплохо справлюсь с этой ролью. Хочешь пудинг с мороженым? Доринда укоризненно посмотрела на него. — Конечно хочу. Как все вкусно, Джастин! — Рад, что тебе понравилось, детка. А теперь слушай. Я узнал кое-что об Оукли. Он заработал состояние во время войны. Хотя налог, казалось бы, исключал все возможности нажиться, многим это удалось. В том числе Мартину Оукли. — Да, миссис Оукли сказала, что у него полно денег. Она из тех, которые всем все рассказывают. — В таком случае Мартин Оукли, возможно, далеко не все ей сообщает, — усмехнулся Джастин. — Как бы то ни было, он считается весьма состоятельным человеком, а про его жену ничего дурного не известно, так что можешь принять ее предложение. Доринда покраснела от удовольствия. Джастин взял на себя труд разузнать об Оукли — раз уж она собиралась жить у них. Это было очень любезно с его стороны, о чем Доринда ему и сказала.

— Кроме тебя мне некого было попросить. Конечно, приятнее иметь строгого отца или опекуна на такие случаи. Это создает надежный тыл, ты меня понимаешь, да?

— Отцом я быть отказываюсь, — с улыбкой заявил Джастин. — Категорически.

Доринда задумчиво посмотрела на него.

— Пожалуй, по возрасту ты больше годишься в братья.

— Черта с два я соглашусь быть твоим братом!

Доринду удивила и немного испугала горячность, с которой он это произнес. Она мысленно объяснила его слова злополучным голубым платьем. Будь у Джастина родная сестра, она никогда бы не купила платье только потому, что ей понравился цвет. У нее был бы безупречный вкус, и она ни за что бы не заставила своего брата ее стыдиться.

— Конечно, если бы у тебя была сестра, — с простодушной откровенностью сказала Доринда, — она была бы совсем на меня не похожа.

В.ответ Джастин загадочно улыбнулся.

Глава 4

На следующий день Доринда катила в Милл-хаус, сидя в большом «роллс-ройсе», где также сидели миссис Оукли, воспитательница по имени Флоренс Коул, Марти собственной персоной и, впереди рядом с шофером, горничная миссис Оукли, которая походила на старую преданную служанку, хотя в действительности провела с ней всего неделю. Казалось, никто не в состоянии подолгу пребывать в обществе миссис Оукли, за исключением Марти. Флоренс Коул проработала у нее около десяти дней, но, насколько Доринда могла судить, твердо решила уволиться в конце месяца. Жалованье, возможно, было хорошим, но зато Марти был сущим наказанием. Так как мальчик нисколько не походил на свою хрупкую и миниатюрную мамашу, Доринда пришла к выводу, что он, должно быть, пошел в мистера Оукли. Если так, то ничего удивительного, что его папаше удалось заработать во время войны состояние. Доринде еще никогда не приходилось видеть столь нахального и назойливого ребенка со столь явными стяжательскими наклонностями. Марти хотел заполучить абсолютно все, что попадалось ему на глаза, и прыгал на пружинистых сиденьях автомобиля, громогласно это требуя. Если ему говорили «нет», он начинал реветь, как бык, и миссис Оукли недовольно говорила: «Право же, мисс Коул!»

Первое, что Марти захотел во время поездки, был черный козленок, привязанный у обочины. Он громко нудил до тех пор, пока его внимание не привлекла брошь Доринды. Марти сразу же перестал орать и осведомился нормальным детским голосом:

— Что это?

— Это брошь, — ответила Доринда.

— Почему это брошь?

— А почему ты мальчик?

Марти снова начал нетерпеливо прыгать на сиденье.

— Я хочу на нее посмотреть! Дай ее мне!

— Ты отлично можешь рассмотреть ее и так. Это шотландская брошь. Она принадлежала моей прабабушке. Желтые камни называются дымчатыми топазами. Их добывают в Кернгормских горах.

— Как добывают?

— Люди находят их.

— Я тоже хочу пойти туда и поискать! Сейчас же!

— Там слишком холодно, — терпеливо объяснила Доринда. — Всюду лежит глубокий снег, и ты не сможешь найти камни.

Марти продолжал подпрыгивать.

— А сильно глубокий?

— Сильно. Четыре фута и шесть с половиной дюймов. Ты утонешь в нем с головой.

Некрасивая физиономия Марти покраснела. Подскоки стали еще нетерпеливее, еще чаще.

— Не хочу тонуть в снегу! Доринда улыбнулась.

— Летом снег растает.

Марти подпрыгнул почти до потолка.

— Я хочу твою брошь! Снимай ее — быстро! — Не могу. — Почему не можешь? Я хочу ее!

Миссис Оукли, откинувшаяся на спинку сиденья, открыла глаза и произнесла обреченным голосом:

— Если он не получит брошь, то будет кричать. Доринда с любопытством посмотрела на нее. — Вы всегда даете ему все, что он требует, когда кричит? Миссис Оукли снова закрыла глаза.

— Всегда. Он кричит, пока не получает то, что хочет, а мои нервы этого не выдерживают.

Доринде хотелось спросить, не пытался ли кто-нибудь унять Марти с помощью хорошей оплеухи. Вопрос вертелся у нее на языке, но она предпочла его не задавать. Марти уже открыл рот, и вопль казался неминуемым. Дрожащими пальцами Доринда отстегнула брошь и протянула ему. С довольной улыбкой он взял брошь, ткнул булавкой ей в ногу и, смеясь, выбросил ее в окошко, приоткрытое на три дюйма. К тому времени как машина остановилась, определить место падения было крайне сложно. После тщетных поисков они поехали дальше, оставив брошь прабабушки Доринды валяться где-то на обочине.

— У Марти на редкость верный глаз, — заметила миссис Оукли. — Мартин будет очень доволен. Ему нравится, когда Марти попадает чем-нибудь в открытую щель в окошке.

При всем ее добродушии Доринде было нелегко отреагировать на эти слова умильной улыбкой. Флоренс Коул, по-видимому, вообще ничего не замечала. Это была бледная, полноватая молодая женщина, которую всю жизнь учили дышать через нос, каких бы трудов это ни стоило. Каждый раз, когда машина останавливалась, было слышно, как она это делает.

Марти продолжал кричать и подпрыгивать, требуя дикого кролика, чей хвост мелькнул в живой изгороди, гостиничную вывеску с изображением белого оленя на зеленой траве, кошку, спящую в окне коттеджа и, наконец, шоколад. Услышав последнее требование, мисс Коул, сопя носом, открыла сумочку и достала оттуда плитку. Марти заснул, жуя шоколад и весь им перепачкавшись. Наступивший покой казался таким блаженством, что в него было почти невозможно поверить.

Марти проспал до самого прибытия в Милл-хаус. Темная и мрачная подъездная аллея, над которой нависали деревья, извиваясь тянулась к вершине холма, на которой стоял дом, открытый со всех сторон, кроме южной. Это было большое и довольно безобразное здание, в котором беспорядочно чередовались красные и желтые кирпичи, украшенное множеством башенок и балконов. Миссис Оукли поежилась, но заявила, что дом очень удачно расположен. В этот момент Марти проснулся и начал громко требовать чаю. Доринда поинтересовалась, предстоит ли ей пить чай в детской, и испытала колоссальное облегчение, получив отрицательный ответ. Теперь она уже не рассчитывала, что Флоренс Коул уволится только в конце месяца, вопрос был лишь в том, уедет ли она сегодня последним поездом или первым утренним. Но Доринда знала одно: если присматривать за Марта попросят ее, она не согласится даже за тысячу фунтов в год.

Доринда пила чай с миссис Оукли в комнате, которую та именовала будуаром. Подобное словечко Доринда встречала только в старомодных романах. Будуар миссис Оукли с розовыми ковром и портьерами, с невероятным количеством подушек и с общей атмосферой, производящей впечатление скучной роскоши, вполне соответствовал тому, что писали в романах.

Миссис Оукли в розовом кружевном пеньюаре восседала среди подушек, а Доринда устроилась на удручающе неудобном позолоченном стуле. Когда они заканчивали чаепитие, в дверь постучали. Миссис Оукли удивленно произнесла «войдите», и в комнату шагнула Флоренс Коул, все еще в дорожной одежде. На ее лице было написано выражение решимости, и прежде чем она открыла рот, Доринда поняла, о чем пойдет речь.

— Сожалею, миссис Оукли, но я не могу остаться, — твердо начала мисс Коул. — Поезд отходит в шесть, и я собираюсь уехать в нем. Я дала ребенку чай и оставила его с горничной. Она сказала мне, что его старая няня в деревне и может с ним управиться. Я не могу. Ваш сын только что попытался опрокинуть мне на ногу чайник с кипятком. Если хотите знать мое мнение, он небезопасен для окружающих.

— Марти такой веселый мальчик, — вздохнула миссис Оукли.

— Он нуждается в хорошей порке! — заявила мисс Коул. — Вы собираетесь заплатить мне за десять дней, что я провела с ним, миссис Оукли? Конечно, вы не обязаны этого делать, но думаю, каждый согласится, что я честно отработала эти деньги.

Миссис Оукли выглядела озадаченной.

— Не знаю, куда я дела мой кошелек, — сказала она. — Он должен быть где-то в моей спальне. Если не возражаете, мисс Браун, поищите его вместе с мисс Коул. Кошелек лежит в сумочке, которая была у меня в машине.

Когда Флоренс Коул получила деньги, включая стоимость железнодорожного билета, она несколько смягчилась.

— Если хотите, миссис Оукли, я по пути могу заглянуть к няне Мейсон. Дорис сказала, что ее дом в деревне легко найти.

Миссис Оукли заколебалась.

— Боюсь, она не согласится приехать. Мой муж решил, что Марти достаточно подрос, чтобы обходиться без няни, и это ее очень расстроило.

— Дорис говорит, что няня Мейсон примчится сразу же, — заверила ее Флоренс Коул. — Она ведь обожает Марти. — Было очевидно, что этот феномен выше ее понимания.

— Возможно, вам стоит к ней зайти, — неуверенно продолжала миссис Оукли. — Но моему мужу это может не понравиться. Вот если бы мисс Браун согласилась…

— Мисс Браун не согласится, — твердо заявила Доринда.

— Ну, тогда, если вы будете так любезны… Надеюсь, что мой муж…

— До свидания, миссис Оукли, — попрощалась Флоренс Коул и вышла из комнаты.

Доринда шагнула на площадку следом за ней.

— Надеюсь, вы получите хорошую работу, — сказала она. — Вам есть куда идти?

— Да, к замужней сестре. А вы собираетесь здесь остаться?

— Постараюсь.

— Если хотите знать мое мнение, — промолвила Флоренс Коул, — то от таких мест, как это, лучше держаться подальше.

Довольно скоро Доринде пришлось вспомнить эти слова.

Глава 5

Примерно через полтора часа Доринда постучала в дверь детской. Услышав слово «входите», она шагнула через порог и сразу же поняла, что помещение было вновь превращено в детскую после краткой и неудачной попытки сделать из нее классную комнату. Одежда Марти сушилась у камина, сам Марти раскладывал в шкафу свои игрушки, а крепкая полная женщина, в которой за милю можно было узнать няню, сидела за столом и штопала носки. Сцена была в высшей степени мирной, но чувствовалось, что, если что-нибудь нарушит этот мир, няня потребует объяснений. Доринда знала о нянях все. У нее тоже была няня, очень строгая и очень старомодная, покуда Злой Дядюшка не растратил все деньги тети Мэри.

— Добрый день, няня, — почтительно поздоровалась Доринда и объяснила, что миссис Оукли просила узнать, есть ли у нее все, что ей нужно.

Няня Мейсон кивнула и ответила не слишком воинственным тоном, что она и сама в состоянии найти все необходимое.

Подбежал Марти с безголовой лошадью в руке.

— Няня говорит, что она в жизни не видела такого беспорядка.

— Что верно, то верно, Марти. Иди разбирать свои игрушки. И как только тебе удалось довести их до такого состояния?

Марти отшвырнул изувеченную лошадь и осведомился с довольной улыбкой:

— Я вел себя очень скверно, пока тебя не было, правда, няня?

— Не болтай, а занимайся делом!

Марти подобрал очередную порцию хлама и радостно сообщил:

— Я выбросил ее брошь из машины, правда? — обратился он к Доринде за подтверждением. — И воткнул ей в ногу булавку так глубоко, что полилась кровь. Правда, мисс Браун?

— Я не заметила, — отозвалась Доринда.

Няня пронзила малолетнего преступника испепеляющим взглядом.

— Немедленно извинись перед мисс Браун! Сроду не слыхала, чтобы людей специально кололи булавками до крови! Такое вытворяют всякие дикари-язычники, которые ходят в чем мать родила, а мои питомцы никогда так себя не ведут! Сейчас же извинись!

Марти бросил на пол игрушки, сделал пару шагов вперед и, молитвенно сложив руки, произнес скороговоркой:

— Простите меня, я был плохим мальчиком. Я больше не буду.

Няня была шокирована донельзя, узнав, что брошь старинная и досталась Доринде от прабабушки, а Марти добавил, что на ней были дымчатые топазы.

— Я выбросил брошь так метко, как будто стрелял из ружья! — закончил он.

— Не желаю больше об этом слышать, — решительно заявила няня.

— И я вылил воду из чайника на мисс Коул, а она надела пальто и шляпу и ушла.

— Довольно, Марти! Если игрушки не окажутся в шкафу через десять минут, увидишь, что будет!

Марти энергично взялся за дело.

Доринда повернулась к двери, но кое-что привлекло ее внимание. Среди вещей, которые Марти бросил на пол, была мятая фотография с визитной карточки. Доринда подобрала ее и стала разглаживать. Внезапно все поплыло у нее перед глазами. Словно издалека она услышала голос няни:

— Марти, где ты взял эту фотографию? У мамы?

— Из-под коробки, — ответил мальчик.

— Из-под какой еще коробки?

— Она лежала под ней и была вся скомкана.

Доринда слышала слова, но с трудом понимала их смысл. Сделав над собой колоссальное усилие, она сказала:

— Я прослежу, чтобы фотографию вернули на место.

Ее комната находилась с другой стороны лестничной площадки. Заперев за собой дверь, Доринда села на кровать и с ужасом уставилась на скомканную фотографию. Нет, она не ошиблась… Имя фотографа читалось достаточно легко: «Чарлз Роубекер и сын, Норвуд». Точно такая же фотография была в альбоме тети Мэри. Невероятно, но факт — на ней был изображен Злой Дядюшка.

Глава 6

Доринда буквально остолбенела. Практически у каждого имеется родственник, которого надеешься никогда больше не увидеть. Глядя на фотографию, Доринда убеждала себя, что иметь Злого Дядюшку и найти его снимок среди вещей отпрыска своих работодателей — вполне обычное явление. Ей казалось, что таким образом она избавится от ощущения тошноты. Все дело было в том, что у Доринды тоже был комплекс — так она называла это ощущение в отношении Глена Портеуса. Давным-давно его знаменитый шарм действовал и на нее. До той ночи. Она тогда проснулась и услышала, как он разговаривает с тетей Мэри. Ей было всего шесть лет, но она до сих пор помнила все так, словно это произошло вчера. Очевидно, дверь в соседнюю комнату осталась открытой, так как Доринда могла разобрать каждое слово. Она все помнила, ничего не могла забыть, потому что впервые слышала, как плачет взрослый человек. Тетя Мэри горько рыдала, а дядя Глен смеялся над ней, как будто она говорила что-то очень забавное. Потом он исчез на два года. Тетя Мэри больше не плакала, но стала очень строгой и сердитой.

Доринда с трудом заставила себя вернуться в настоящее. Прошлое было мертво, как и тетя Мэри. Но мертв ли Злой Дядюшка — вот в чем вопрос. Последний раз дядя Глен появился около семи лет тому назад и сразу же исчез снова, после чего тете Мэри пришлось экономить каждый пенни. Доринда считала, что его нет в живых, поскольку больше он не возвращался, однако он мог просто решить, что возвращаться больше незачем. Это было не совсем верно — оставались пятьдесят фунтов в год, которые теперь получала Доринда, но дядя Глен, возможно, о них не знал, да и при всем желании не мог положить себе в карман годовой доход тети Мэри и уйти с ним.

Доринда снова уставилась на фотографию. Это была точная копия снимка в альбоме тети Мэри. На нем был красавец с темными глазами, с темными вьющимися волосами и белозубой улыбкой, которую все находили очаровательной. Интересно, когда был сделан снимок? Не позднее чем пятнадцать лет назад, так как после этого дядя Глен приходил к тете Мэри только за деньгами и не стал бы сниматься у местного фотографа и дарить тете экземпляр. Очевидно, он сфотографировался, когда они жили в Норвуде.

Между ссорой тети Мэри с дядей Гленом, снимком у «Чарлза Роубекера и сына» и шкафом с игрушками Марти в Милл-хаусе прошла целая вечность. Внезапно в голову Доринде пришла жуткая мысль. Что, если Мартин Оукли окажется Злым Дядюшкой? Доринда была слишком благоразумна, чтобы всерьез предполагать такое, но эта дикая мысль не давала ей покоя. Спеша немедленно ее опровергнуть, она вспомнила, что няня никак не назвала мужчину на фотографии. Если бы там был изображен Мартин Оукли, няня наверняка спросила бы: «Почему ты так измял фотографию своего отца?» Нахлынувшая дурнота прошла, и настроение начало улучшаться. В конце концов, самое худшее, что ей грозит, это потеря работы. Но этого не произойдет. У всех есть альбомы, полные старых фотографий. Тетя Мэри не помнила имен почти половины из тех, чьи снимки хранились в ее альбоме. Фотография дяди Глена не имеет никакого значения — это всего лишь мусор. Сунув снимок в один из больших накладных карманов платья, Доринда спустилась по лестнице.

Казалось, чего проще? Войти в будуар, отдать фотографию миссис Оукли и сказать: «Марти держал этот снимок в шкафу с игрушками, и я обещала няне принести его вам». Но Доринда не могла себя заставить даже открыть дверь. Если бы Дорис, одна из горничных, не появилась в коридоре, она могла простоять здесь, пока не вросла бы в пол. Преодолев себя, Доринда вошла в комнату. Там никого не оказалось. Судя по голосам в соседней спальне, миссис Оукли переодевалась к обеду.

Почувствовав колоссальное облегчение, Доринда положила фотографию на столик с безделушками и побежала наверх надевать презренное голубое платье.

Когда она спустилась снова, миссис Оукли успела переместиться с дивана на удобное кресло и теперь на ней был не менее воздушный наряд, тоже розовый, но другого оттенка. Фотографии нигде не было видно. Никто о ней не упоминал, что вполне устраивало Доринду. Любой, кто знал Глена Портеуса, мог иметь столь же не менее веские, чем у нее, причины заводить о нем разговор.

Обед был превосходным. Доринда старалась не увлекаться, но еда в Милл-хаусе столь разительно отличалась от скудного и однообразного меню в клубе «Вереск»…

Они едва успели пообедать, как зазвонил телефон. Так как Доринду предупредили, что одна из основных ее обязанностей — избавлять миссис Оукли от телефонных разговоров, она сняла трубку. Аппарат стоял на столике, куда она положила фотографию.

— Секретарь миссис Оукли слушает.

В трубке послышался мужской голос:

— Будьте любезны передать миссис Оукли, что с ней хотел бы поговорить Грегори Порлок.

Положив руку на микрофон, Доринда повторила просьбу.

— Я никогда не говорю по телефону ни с кем, кроме Мартина или тех, кого я хорошо знаю, — сказала миссис Оукли, сидя к ней спиной. — Пусть он поговорит с вами, а вы все передадите мне. Доринда снова поднесла трубку к уху.

— Извините, мистер Порлок, но миссис Оукли просила объяснить вам, что она никогда не говорит по телефону. Я здесь совсем недавно, иначе я бы это знала. Если хотите, передайте ваше сообщение через меня. Она услышала смешок мистера Порлока. Хорошо хоть не разозлился, подумала Доринда.

— Пожалуйста, передайте ей, что я сегодня видел ее мужа. Я устраиваю в выходные прием, и он обещал прийти с женой. Званый обед состоится в субботу вечером. Так как я пока не имел чести быть знакомым с миссис Оукли, то не хотел бы выглядеть дерзким, как будто считаю их визит чем-то само собой разумеющимся.

Доринда повторила это, на что ей с раздражением ответили: если Мартин пообещал, что они придут, значит, им придется это сделать. Как обычно, миссис Оукли бормотала себе под нос, так что можно было надеяться, что ее слова не расслышали в Грейндже.

Передав мистеру Порлоку уже вежливо выраженное согласие, она услышала его возглас:

— Великолепно!

Это слово напомнило ей о чем-то или о ком-то. Воспоминание было подобно яркой, но мимолетной вспышке.

— Я бы попросил миссис Оукли, — продолжал мистер Порлок, — оказать мне любезность и привести вас с собой. Мисс Браун, не так ли?.. Да, Мартин Оукли мне так и сказал — мисс Доринда Браун… Пожалуйста, передайте миссис Оукли, что у нас плоховато с дамским обществом и что я очень хотел бы с вами познакомиться.

Доринда нахмурилась, глядя на аппарат. Манера речи мистера Порлока показалась ей знакомой. Она кратко повторила его приглашение.

— Он говорит, что среди приглашенных мало дам, и просит вас привести меня. Кажется, он уже договорился об этом с мистером Оукли.

Услышав утвердительное бормотание, Доринда облекла его в слова и снова услышала «великолепно!», после чего положила трубку.

Вернувшись на свое место, она неожиданно стала объектом внимания миссис Оукли.

— А у вас есть подходящее вечернее платье, мисс Браун?

Очевидно, злополучное голубое платье в самом деле никуда не годилось, так как миссис Оукли явно не считала его «подходящим».

— Нет? Этого я и боялась. Мартин звонил, когда я одевалась, и просил позаботиться, чтобы у вас было что-нибудь подходящее.

Доринда не была бы женщиной, если бы слова миссис Оукли пришлись ей по вкусу.

— Мне вовсе не обязательно идти туда, — сдержанно отозвалась она.

Лицо миссис Оукли сморщилось, как будто она собиралась заплакать.

— О боже! Теперь вы обиделись, и Мартин скажет, что я бестактна. По-моему, быть тактичной очень утомительно — мои нервы этого бы не выдержали. Будет гораздо проще, если вы не станете обижаться. Мы понимаем: вы ведь не знали, что вам может понадобиться вечернее платье. А заставлять вас тратить деньги мы тоже не можем, ну… вы понимаете, что я имею в виду.

Еще бы не понять! Сейчас она была не просто Дориндой Браун, а одним из символов финансового благосостояния Оукли. Они не могли отправляться на званый обед с неподобающе одетой секретаршей, как не могли бы поехать туда в старой разбитой машине. Шотландская гордость Доринды была уязвлена.

Но она видела, что миссис Оукли по-настоящему испугана. Она даже чуть наклонилась и положила дрожащую руку на подлокотник кресла.

— Пожалуйста, не обижайтесь, мисс Браун. Вы ведь еще молоденькая девушка — что, если мы купим вам платье?

Из-за кружев и оборок выглядывало не слишком взрослое создание, так и не привыкшее ходить, не держась за родительскую руку. Природное добродушие Доринды одержало верх.

— Конечно, миссис Оукли, — сказала она. — Это очень любезно с вашей стороны.

Когда миссис Оукли пошла спать, Доринда позвонила Джастину Ли.

— Слушай, завтра я собираюсь в город… Да, я знаю — ты думал, что избавился от меня. Я тоже так думала. Но произошла отсрочка — или, возможно, ты назовешь это рецидивом.

— Едва ли я зашел бы так далеко, — насмешливо отозвался Джастин. — Следует ли из этого факта, что ты завтра пойдешь со мной на ленч, если я буду очень настаивать?

— Пойду — в час дня. Меня посылают купить себе платье к обеду в субботу. За ленчем я покажу тебе платье, и если ты скажешь, что оно не годится, я его обменяю.

— Ничего не выйдет. Я не знаю, куда ты ходишь на ленч с Типом и Баззером, но в высоких сферах, где я вращаюсь, не принято переодеваться между блюдами.

— Иногда мне кажется, Джастин, что ты — форменная скотина!

— Совсем наоборот — я благородный герой. Я пожертвую временем между двенадцатью и часом, отведенным на ленч, и встречусь с тобой в… В какой магазин ты пойдешь?

— Миссис Оукли сказала, что в любой из этих… — Она прочитала список названий.

— Ладно, начнем с самого большого. Будет лучше, если ты подождешь меня там — скажем, у прилавка с перчатками. Тогда глаз знатока поможет тебе сделать правильный выбор. Когда ты выезжаешь?

Доринда была потрясена.

— О, Джастин, неужели ты действительно потащишься со мной в магазин? Я выезжаю в половине одиннадцатого, но это не важно — мне еще нужно выполнить поручения миссис Оукли. А в половине третьего я должна быть в офисе мистера Оукли, и он отвезет меня назад. Надеюсь, эта поездка будет спокойнее, чем сегодняшняя.

— А что произошло сегодня?

Доринда начала рассказывать ему про Марти и про брошь. Очевидно, ей не удалось сделать историю забавной, так как Джастин не засмеялся а сердито воскликнул:

— Брошь твоей прабабушки!

— Единственная, которая у меня была, — печально промолвила Доринда. — Придется купить золотую булавку, чтобы было чем застегнуть платье, если нужно. Я знаю, где такую можно раздобыть за семь фунтов шесть шиллингов.

— В таком случае она не золотая.

— Какой ты сноб, — хихикнула Доринда. — Конечно, она просто позолоченная.

Джастин внезапно разозлился. Доринда никогда не видела его в таком состоянии, поэтому очень удивилась. Ей даже показалось, что на другом конце провода хлопнула дверь, чего, разумеется, не могло быть.

— В жизни не слышал такой чепухи! — сердито сказал он и положил трубку.

Доринда легла спать в приподнятом настроении.

Глава 7

Мисс Мод Силвер выбирала шерсть для детских фуфаек. После шерсти цвета хаки, которую она использовала для вязания во время войны, и практичных серых чулок для трех мальчуганов ее племянницы Этель, было истинным наслаждением перебирать мягкие розовые клубки, смотанные куда лучше, чем это можно было сделать вручную. Старший брат Этель, который так долго пробыл за границей, вернулся домой несколько месяцев тому назад, и его жена ожидает первенца. Для их семьи это важное событие — они женаты уже десять лет, и пустая детская начала угнетающе действовать на Дороти. Мисс Силвер хотелось выбрать для фуфаек что-нибудь особенное. У этой шерсти очаровательный бледно-розовый оттенок, и она такая мягкая и легкая. Оплатив покупку, мисс Силвер ожидала сдачу и пакет.

Клубки шерсти всевозможных цветов и оттенков громоздились на большой трехъярусной подставке, в которую упирались четыре отделения. Прямо перед мисс Силвер находился прилавок с чулками, перчатками и носовыми платками. Позади тянулся длинный ряд дешевых платьев. Справа, за подставкой с зонтиками, продавали пуловеры и трикотажные изделия, а слева, за прилавком с ожерельями, бисером и стеклянными цветами — дамские шляпы. Все это радовало глаз. Было приятно видеть магазины, полные товаров, после долгих лет, когда даже самым ловким декораторам было нечем оформить витрины.

Кто-то рядом также восхищался цепочками, ожерельями и букетиками цветов из стекла и яркой эмали — фиалок, маргариток, веточек остролиста и мимозы. Девушка, любующаяся ими, задержалась возле мимозы. У нее были золотисто-каштановые волосы и ресницы точно такого же цвета. Свободное пальто из коричневого, с медовым отливом твида было далеко не новым, но хорошо скроенным к очень ей шло. Мисс Силвер подумала, что веточка мимозы выглядела бы на нем весьма недурно. Девушка, очевидно, тоже успела это понять. Она долго смотрела на стеклянную мимозу, потом с сожалением вздохнула, собираясь отойти.

В этот момент несколько человек устремились от прилавка с чулками в сторону отдела дамских шляп. Девушка в твидовом пальто оказалась в самой их гуще. Мисс Силвер с интересом наблюдала за ней. Выбравшись из толпы, девушка направилась к прилавку с носовыми платками. Мисс Силвер увидела, как от группы людей отделилась маленькая темноволосая женщина, подошла к прилавку и что-то быстро сказала продавцу, после чего поспешила за своими спутниками и скрылась из виду.

Мисс Силвер повернулась, чтобы получить пакет с шерстью и сдачу, и быстро зашагала к прилавку с носовыми платками, но не успела вовремя. Доринда Браун с выражением крайнего изумления на лице шла по проходу в сопровождении внушительного вида дежурного администратора. Постепенно изумление сменялось тревогой. Она не понимала, что происходит, но ей это не нравилось. Почему ее попросили зайти в офис управляющего? Ей это было абсолютно незачем, и она не имела представления, зачем это могло понадобиться ему.

Они подошли к двери из настолько ярко отполированного дерева, что в нем можно было видеть собственное отражение. В следующий момент Доринда оказалась в просторном кабинете, где за письменным столом восседал высокий лысый мужчина, холодно глядя на нее сквозь очки в роговой оправе.

— Кража, сэр, — услышала она голос стоящего позади дежурного администратора.

От возмущения Доринда покраснела до корней волос. Можно иметь самый добродушный характер в мире, но выйти из себя, когда магазинный администратор, которого ты ни разу в жизни не видела, называет тебя воровкой.

— Как вы смеете! — Доринда топнула ногой.

На управляющего это не произвело никакого впечатления.

— Вы сами предъявите ваши вещи или хотите, чтобы вас обыскали? — осведомился он тоном, который показался Доринде в высшей степени оскорбительным.

— Думаю, они в карманах ее пальто, — предположил дежурный администратор.

В этот момент в комнату без стука вошла мисс Силвер — невзрачная маленькая женщина, похожая на гувернантку из начала века. На ней были практичное пальто из черного сукна, которое она проносила всего две зимы, и желтая меховая горжетка неопределенного происхождения. Шляпа, купленная только прошлой осенью, тоже была практичной: она будет выглядеть точно так же еще лет десять, а потом рассыплется на мелкие кусочки. Шляпа из черного фетра с пурпурной бархатной морской звездой спереди и пурпурно-черной лентой вокруг тульи. Под шляпой виднелись аккуратно причесанные по эдвардианской моде[3] волосы мышиного цвета, а под челочкой в сетке — правильные черты старческого лица и маленькие серовато-карие глазки, которые, по словам детектива-сержанта Эбботта, всегда видели немного больше, чем можно было увидеть.

Управляющий устремил на нее взгляд сквозь стекла в роговой оправе, способный обратить в камень.

Однако мисс Силвер и не думала каменеть. После вежливого вступительного покашливания она шагнула к столу.

— Доброе утро.

— Мадам, это мой личный кабинет.

Мисс Силвер кивнула с таким достоинством, что в голову управляющего закралось ужасное сомнение. Невзрачный вид не всегда означает бедность или низкий общественный статус. Иногда так выглядят очень богатые и очень знаменитые особы. К примеру, одна вдовствующая герцогиня с ужасным характером…

— Если вы позволите… — начала мисс Силвер.

Управляющий уже не решился больше возражать и вежливым тоном осведомился о причине визита.

Мисс Силвер снова кашлянула, давая понять, что непроизнесенное извинение принято. В бытность свою гувернанткой она, несмотря на внешнюю мягкость, умела поддерживать достаточно жесткую дисциплину среди учеников. Умение сохранилось.

— Меня зовут Мод Силвер, — представилась она. — Я покупала розовую шерсть и случайно стала свидетелем инцидента, в результате которого эту молодую леди, очевидно, попросили пройти в ваш офис.

— В самом деле, мадам?

Доринда устремила взгляд на маленькую женщину в черном.

— Вы не могли ничего видеть, — заявила она. — Смотреть было абсолютно не на что!

Мисс Силвер спокойно встретила горящий негодованием взгляд.

— Если вы пошарите у себя в карманах, то, думаю, измените ваше мнение.

Доринда без колебаний сунула руки в просторные карманы твидового пальто. В них ничего не должно было находиться, тем не менее они оказались полными. Доринда чувствовала себя так, словно оступилась в темноте и упала. Глаза ее расширились, лицо покраснело, а дрожащие руки извлекали из карманов шелковые чулки, носовые платки и ленты.

Дежурный администратор что-то сказал, но его слов Доринда не слышала. Она тупо смотрела на чулки, платки и ленты, и ее покрасневшее лицо постепенно заливала смертельная бледность. Потом она шагнула вперед, положила вещи на стол и снова полезла в карманы пальто. Оттуда появились еще одна пара чулок и стеклянная ветка мимозы, которая, как ей казалось, недурно бы выглядела в петлице ее пальто. Доринда положила эти вещи рядом с остальными и твердо заявила:

— Я не знаю, как все это оказалось у меня в карманах.

Управляющий бросил на нее взгляд, от которого ее шотландская кровь сразу же закипела.

— Не знаете, вот как? Ну, думаю, мы можем об этом догадаться. Мы предъявим вам обвинение в краже. И если эта леди любезно сообщит нам свой адрес, мы вызовем ее в качестве свидетеля. Так что именно вы видели, мадам? Вы ведь сейчас нам сообщите?

Мисс Силвер выпрямилась.

— Для этого я сюда и пришла. Я ждала, когда запакуют шерсть и отсчитают сдачу, когда случайно увидела эту молодую леди, рассматривающую стеклянные цветы и ожерелья в углу неподалеку от отдела дамских шляп. Мне показалось, что ей понравился букетик мимозы, и я подумала, что она собирается купить его. Он хорошо бы смотрелся на ее пальто. Она как раз собиралась отойти, но тут от прилавка с чулками к ней вдруг направилась группа людей. Не знаю, были ли они вместе или нет. Они подошли в тот момент, когда эта леди уже отошла от подставки с цветами, и я утверждаю, что ветка мимозы была на своем месте. А ваша подозреваемая находилась примерно в ярде от нее, идя в сторону от толпы. У прилавка с чулками стояли две молодые женщины, и они вдруг подошли к этой леди — одна слева, другая справа. К тому времени много людей ходило между отделами. Иногда они заслоняли от меня этих двух женщин. Но я готова поклясться, что эта молодая леди не возвращалась к подставке с цветами и не могла взять ветку мимозы. Она меня заинтересовала, и я все время видела, по крайней мере, ее макушку. Находясь на том месте, где эта леди стояла, было просто невозможно взять мимозу. Это во-первых. Во-вторых, я успела заметить, хотя вокруг сновали люди, как одна из упомянутых мною женщин отдернула руку от кармана пальто этой леди. Тут продавщица отдала мне мой пакет с шерстью и сдачу, но я не выпускала из виду ту женщину, которая отдернула руку, и я видела, как она сказала что-то другой продавщице и быстро отошла. Я поспешила к прилавку с чулками, но обе молодые женщины уже скрылись, а продавщица что-то с жаром говорила дежурному администратору. И еще я заметила, что веточка мимозы исчезла с подставки. Эта леди подходила к прилавку с носовыми платками, когда к ней направился администратор, и тут я поняла, что мои показания могут оказаться полезными, и последовав за ними.

Управляющий откинулся на спинку стула.

— Вы говорите, что видели, как молодая женщина сунула руку в карман этой девушки? — недоверчиво осведомился он.

Мисс Силвер укоризненно кашлянула.

— Я говорила, что видела, как она убрала руку от кармана этой леди, и готова в этом поклясться.

Управляющий поднял брови.

— Весьма кстати для этой девушки. Неплохая идея, отправляясь промышлять в магазин, прихватить кого-нибудь, кто может поклясться, что вы этого не делали.

Мисс Силвер устремила на него взгляд, который мог устрашить даже самых трудных ее учеников. Этот взгляд обескураживал многих злодеев, и даже заставил старшего инспектора Лэма неохотно принести извинения. Он проник в самое сердце управляющего, которому вдруг захотелось провалиться сквозь землю.

— Прошу прощения, — ледяным тоном произнесла мисс Силвер.

Управляющий услышал свой голос, произносящий извинения. Женщина держалась очень скромно, и он понимал, что перед ним не эксцентричная герцогиня или какая-то иная аристократка. Но властные нотки в ее спокойном голосе повергли его в смущение. Управляющий прервал свой сбивчивый монолог, услышав, что к нему обращаются. Ему казалось, будто обращение исходит с трибуны, и он внезапно почувствовал себя мелким и незначительным. Чувство было не из приятных.

— Возможно, вы хотите, — сказала мисс Силвер, — чтобы я предоставила вам доказательства моей благонадежности. Извольте, вот моя визитная карточка.

Достав из ветхой черной сумочки, висевшей на ее левом запястье, маленький картонный прямоугольник, она положила его перед управляющим. В центре красовалось имя — мисс Мод Силвер, в левом нижнем углу был напечатан адрес — Монтэгю-Меншинс, пятнадцать, а в правом только два слова — частные расследования.

Покуда управляющий усваивал эту информацию, мисс Силвер продолжала:

— Если вы потрудитесь позвонить в Скотленд-Ярд, старший инспектор Лэм скажет вам, что он хорошо меня знает и что мне можно доверять. Сержант Эбботт, да и другие офицеры следственного отдела, подтвердят, что я пользуюсь доверием полиции. Разумеется, если вы готовы признать свою ошибку и принести этой молодой леди извинения, нам незачем беспокоить Скотленд-Ярд.

Затравленный управляющий свирепо уставился на дежурного администратора. Присутствие подчиненного, на котором можно сорвать злость, оказалось весьма кстати.

— Мистер Соупли!

— Сэр?

— На основании каких доказательств вы действовали? По словам этой леди, одна из продавщиц обратилась к вам. Кто она была и что сказала?

Мистер Соупли понял, что ему досталась роль козла отпущения. Он был уже немолод, и все же пребывание в должности дежурного администратора могло стать короче, чем ему бы хотелось. Чувствуя, что воротник рубашки внезапно стал ему тесен, он пустился в сбивчивые объяснения:

— Это… это была мисс Эндерсон. Она сказала, что какая-то женщина шепнула ей, что эта… — мистер Соупли судорожно глотнул — …эта молодая леди набила свои карманы, и ей показалось, что об этом следует сообщить.

— Тогда почему эта женщина не присутствует тут в качестве свидетеля?

— Она сказала, что опаздывает на поезд, — упавшим голосом ответил мистер Соупли.

Лысина управляющего покраснела от гнева.

— Мисс Эндерсон должна была задержать ее.

Почуяв овна в чаще[4], мистер Соупли согласился, что мисс Эндерсон проявила нерадивость, хотя ни он, ни управляющий были не в состоянии объяснить, каким образом она могла задержать покупательницу, опаздывающую на поезд.

— Я строго отчитаю ее за это, сэр, — заверил мистер Соупли тоном, исполненным праведного гнева.

Мисс Силвер сочла нужным вмешаться.

— Абсолютно ясно, что женщина, выдвинувшая это обвинение и тотчас же скрывшаяся, положила украденные товары в карманы этой молодой леди. Вынуждена настаивать на том, чтобы вы позвонили в Скотленд-Ярд. Я не буду спокойна, покуда молодой леди не принесут извинения.

Старший инспектор Лэм поднял трубку и услышал голос сержанта Эбботта.

— Забавная история, шеф! У меня на проводе управляющий магазином «Де Люкс», который желает знать, является ли Моди надежным свидетелем! Он спрашивает вас. Возможно, вы бы хотели сами осадить этого нахального субъекта.

— Из-за чего весь сыр-бор? — проворчал Лэм.

— Из-за магазинной кражи. Моди утверждает, что девушку ложно обвинили. Она говорит, что видела, как женщина сунула ей руку в карман, потом что-то сказала продавщице и убежала, так как, по ее словам, опаздывала на поезд. Соединить вас?

Ворчание Лэма означало согласие. В трубке раздался щелчок, а затем послышался голос, который сразу ему не понравился. Будучи знатоком человеческой натуры, он понял, что управляющий допустил промах и пытается свалить вину на других.

— У телефона старший инспектор Лэм, — остановил он поток информации, медленно и веско произнося каждый слог.

Управляющему пришлось начать все заново. Он уже жалел, что не извинился перед девушкой и связался со Скотленд-Ярдом.

Старший инспектор снова прервал его:

— Я не имею никакого отношения к тому, что произошло в вашем магазине. Если вы желаете кого-то обвинить, обратитесь в районный полицейский участок. Что же касается мисс Мод Силвер, то я очень хорошо ее знаю и могу вас заверить, что она абсолютно надежный свидетель. Мисс Силвер неоднократно оказывала помощь полиции, так что советую вам прислушаться к ее мнению. Если она утверждает, что девушка невиновна, вам лучше ей поверить — она знает, что говорит. Одну минуту — я сам поговорю с ней, чтобы удостовериться, что это действительно она.

Мисс Силвер взяла трубку и кашлянула.

— Старший инспектор Лэм? Как приятно слышать ваш голос! Надеюсь, у вас все в порядке?.. А у миссис Лэм и ваших дочерей?..

Когда со взаимными любезностями было покончено, Лэм с усмешкой осведомился:

— Во что вы там впутались?

— Мой дорогой старший инспектор!

Усмешка сменилась хохотом.

— Пришлось обратиться за помощью в полицию? Ну, мы всегда рады вам услужить.

— Я не сомневалась, что могу на вас положиться, — серьезно сказала мисс Силвер. Она передала трубку управляющему, чья лысина приобрела свекольный оттенок, и сделала шажок назад.

Услышав голос управляющего, Лэм сообщил:

— На свете существует только одна мисс Силвер, и это именно она.

Глава 8

Джастин Ли был несколько озадачен поведением Доринды. На ней было надето именно то, что он рекомендовал, она выглядела абсолютной здоровой, она рада была его видеть, но что-то с ней творилось не то. Доринда казалась рассеянной, и Джастин что-то не заметил особого энтузиазма, который неизбежно должен был возникнуть в предвкушении обновки, за которую не придется платить самой. Сумма, названная миссис Оукли, была более чем щедрой.

Доринда, которая никогда не поднималась на столь головокружительные высоты, должна была бы восторженно перепрыгивать с одной вершины на другую, но тем не менее оставалась равнодушной. Только когда платье извлекли из какого-то тайного святилища и почтительно представили ей на рассмотрение, она проявила какой-то интерес.

Платье произвело неотразимое впечатление. Доринда произнесла: «О!» и порозовела. Джастин заметил, что платье следует примерить, и она удалилась, чтобы сделать это.

Когда Доринда вышла из примерочной, никаких сомнений не осталось. Это было именно то, что нужно. Магический эффект платья было невозможно описать. Оно словно струилось, а черный цвет изумительно подчеркивал красоту глаз, волос и кожи Доринды.

— В самый раз, — довольно странным тоном произнес Джастин. — Скорей снимай его, иначе у нас не останется времени на ленч.

Когда платье было упаковано, они уплатили за него весьма солидную сумму и покинули магазин.

Джастин нашел новое место для ленча, и они заняли столик в уютной нише.

— В чем дело? — осведомился Джастин, глядя Доринде в глаза.

Она побледнела и ответила с дрожью в голосе:

— Меня чуть не арестовали за кражу в магазине… и если бы не мисс Силвер… Ощущение было ужасное: как будто идешь по дороге, и вдруг под ногами оказывается пустота Такое часто случалось со мной во сне, но ни разу наяву — до сегодняшнего утра.

Когда официант принял заказ и удалился, Джастин заставил Доринду рассказать обо всем подробно.

— Ты когда-нибудь видела кого-то из этих женщин раньше?

— Нет. Мисс Силвер тоже об этом спрашивала. После того как управляющий извинился, мы пошли с ней выпить кофе. Она просто чудо! Мисс Силвер знает всех в Скотленд-Ярде, так что им пришлось к ней прислушаться.

Джастин навострил уши.

— Мод Силвер… Где же я слышал это имя?.. Ну конечно! Это же почтенная наставница Фрэнка Эбботта!

— Он ее так называет?

— Да, когда не зовет ее Моди Талисман. Несмотря на это прозвище Фрэнк питает к ней безграничное уважение.

— Она просто размазала по стенке того жуткого управляющего! — Воспоминание приободрило Доринду. — Мисс Силвер спросила, не хочет ли кто-нибудь причинить мне неприятности или убрать меня с дороги, и я ответила, что нет. Ведь это никак не могло иметь отношение к Злому Дядюшке, верно?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, в шкафу Марти с игрушками оказалась его скомканная фотография.

— Доринда!

Она кивнула.

— Точная копия той, которая была у тети Мэри — с надписью «Чарлз Роубекер и сын, Норвуд». Я положила ее на письменный стол миссис Оукли и ничего ей не сказала, а она тоже об этом не упоминала. Джастин, ведь это не может быть связано?

Он был сейчас так красив и так… равнодушен, что в голове у Доринды мелькнула ужасная мысль: не наскучила ли она ему?

— Нам вовсе незачем это обсуждать, — поспешно сказала она.

По-прежнему красивый, но уже не такой равнодушны!!, Джастин нахмурился и посоветовал ей не болтать глупости.

— Но, Джастин, у тебя такой скучающий вид!

— Это все из-за моей физиономии. Мозг тем временем работает. Слушай, Доринда, зачем ты вообще пошла в тот магазин?

— Я должна была купить кое-что для миссис Оукли.

— Девочка моя, не станешь же ты говорить мне, будто жена Мартина Оукли отоваривается в магазинах «Де Люкс»? Как там? «Мода для миллионов, для самых лучших буржуа!»

Доринда рассмеялась.

— Для себя она, конечно, там ничего не покупает. Но кто-то сказал ей, что у них есть светящаяся краска, и она попросила меня зайти и посмотреть. К Марти вернулась его старая няня, а он успел соскоблить всю краску со стрелок часов в детской, и она, просыпаясь в темноте, не видит, сколько сейчас времени.

— Кто знал, что ты собираешься в этот магазин?

— Ну, миссис Оукли, няня, Дорис — горничная в детской — и… практически, все в доме. Марти рассказывал каждому, что я куплю ему новую светящуюся краску, потому что он был плохим мальчиком и сцарапал ее со стрелок. И каждый раз, когда он это упоминал, няня говорила, что краску трудно достать, но она слышала, что ее продают в магазине «Де Люкс». Не знаю, кто ей это сказал.

Джастин нахмурился еще сильнее.

— Если это была ловушка, то ее организовал тот, кто знал, что ты собираешься в этот чертов магазин. Ты уверена, что не видела в толпе никого знакомого?

Доринда покачала головой.

— Нет, я никого не видела.

— Едва ли это была попытка избавиться от краденого из-за того, что вор попал под подозрение. В таком случае та женщина не рискнула бы обратиться к продавцу. Мне это не нравится. Думаю, тебе лучше отказаться от этой работы. Ты можешь позвонить миссис Оукли и сказать, что тебя срочно вызвали к смертному одру тети Джемаймы.

— Не могу, Джастин, даже если бы миссис Оукли не знала, что у меня нет ни одной тети во всем мире, — а она это знает. Я только что истратила на платье ее тридцать фунтов и должна их отработать.

— Ты можешь вернуть в магазин это чертово платье!

— Денег мне в магазине не отдадут, — уверенно заявила Доринда. — Они предложат купить у них что-нибудь на эту сумму в любое время, но миссис Оукли ничего у них не покупает. Она сказала мне, что там бывают симпатичные дешевые платья для девушек, но ей нужны более дорогие вещи. Так что ничего не выйдет.

Джастин наклонился к ней поближе.

— Тогда позволь одолжить тебе тридцать фунтов.

Благодарность блеснула в глазах Доринды, словно роса на солнце.

— Очень благородно с твоей стороны, но, конечно, я на это не соглашусь.

— Почему?

— Тетя Мэри встала бы из могилы и не давала бы мне покоя, если бы я так поступила. Она внушала мне с детства три строжайших правила — никогда не позволять мужчине говорить с тобой, если его тебе не представили, никогда не позволять мужчине оплачивать твои долги, никогда не позволять мужчине одалживать тебе деньги.

— Но родственник — совсем другое дело, — возразил Джастин.

Доринда покачана головой.

— Нет, если он мужчина. Тетя Мэри особенно предостерегала меня насчет кузенов. Она говорила, что они коварны.

Джастин расхохотался, разрядив возникшее напряжение. Он не вполне понимал, почему это напряжение возникло, но чувствовал себя сердитым, как никогда, а упрямство Доринды вызывало у него жгучее первобытное желание сбить ее с ног и оттащить за волосы в пещеру.

Смех уничтожил это желание, но упорство Доринды никуда не делось. Она хотела сохранить свою работу, свое тридцатифунтовое платье, не желала возвращаться в клуб «Вереск», а гнев Джастина только ее раззадорил. Доринда знала, что, если мужчина сердится на женщину, значит, она ему нравится. Это сказала ей не тетя Мэри, а Джудит Крейн — девушка, которая так бесила старых леди в клубе «Вереск» частыми приемами ванны и частыми прогулками с молодыми людьми. Доринда многому научилась у Джудит Крейн. Тетя Мэри заложила солидный фундамент в ее воспитании, но требовались и более легкие штрихи — к тому же страдания, причиненные тете Мэри Злым Дядюшкой, естественно, повлияли на ее отношение к мужчинам. Она воспринимала их как неизбежное зло, но чем меньше имеешь с ними дело, тем лучше.

Думая об этом, Доринда продолжала излучать благодарность и отказываться от тридцати фунтов. При этом она поглощала отличный ленч, возвращаясь в промежутках к мисс Мод Силвер.

— Она дала мне свою карточку и велела сразу же дать ей знать, если у меня снова возникнут неприятности. Я сказала, что не могу платить ей гонорар, а она ответила, что это не имеет значения. Джастин, мисс Силвер — просто душка! Она потрепала меня по руке и сказала: «Дорогая моя, когда я была молодой девушкой, мне тоже приходилось зарабатывать себе на жизнь в домах чужих людей. Но мне повезло, и в благодарность за это я стараюсь понемногу выплачивать долг судьбе».

В конце концов, Джастин сдался. Он собирался кое-что подарить Доринде и, поссорившись с ней в последний момент, испортил бы все дело. Не то чтобы Доринда намеревалась ссориться — она вся сияла, называла его «дорогой», но продолжала говорить «нет». Джастину начало казаться, что он ставит себя в дурацкое положение. Чтобы вручить свой маленький подарок, он должен был принять позу доброго и снисходительного кузена, но никак не мог этого сделать.

Доринда помогла ему, напомнив, что ей нужно успеть купить позолоченную булавку, прежде чем отправится в офис мистера Оукли. Джастин сунул руку в карман и извлек оттуда маленький конверт.

— Это получше булавки — по крайней мере, надеюсь, что тебе так покажется. Она принадлежат моей матери.

— О, Джастин! — Щеки Доринды залились румянцем.

В конверте находился небольшой кожаный футляр, внутри которого, на светлой бархатной подкладке, которая успела пожелтеть, как клавиши старого рояля, лежала сверкающая брошь. Доринда уставилась на нее, онемев от восторга. Два переплетающихся кружка из маленьких бриллиантов сверкали всеми цветами радуги.

— Нравится?

Доринда перевела дыхание.

— Она слишком прекрасна!

— Надень ее.

Ее руки застыли в воздухе на полпути к шее.

— Джастин, ты не должен… я имею в виду, я не могу ее взять. Если она принадлежала твоей матери, ты должен хранить ее у себя. Когда ты женишься… — Доринда умолкла — одна мысль о том, что Джастин женится, вызывала такую боль, что она не могла окончить фразу.

Джастин серьезно посмотрел на нее и спросил:

— На девушке какого типа я, по-твоему, должен жениться?

Ответ на этот вопрос возник сразу, но причинял не меньшую боль, чем самый острый нож. Доринда всегда знала, на какого типа девушке должен жениться Джастин, а за последние несколько месяцев тип обрел имя. Впервые Доринда увидела ее на фотографии в еженедельнике, публикующем всевозможные сплетни. Подпись гласила: «Мистер Джастин Ли и мисс Мойра Лейн». Она вырезала фотографию и хранила ее, а однажды, набравшись смелости, спросила Найджела: «Кто такая Мойра Лейн?» Он нахмурился и ответил«Просто знакомая». После этого Доринда пару раз видела их вместе — во время ленча с Типом и когда была в театре с Баззером. Мойра Лейн каждый раз выглядела одинаково: так, будто знала, чего хочет, и знала, как этого добиться. Конечно то, что она была очень привлекательной, еще не означало, что она подходит Джастину. Но то, что она всегда выглядела безупречно и явно в этом не сомневалась, заставляло сердце Доринды сжиматься, будто в него вонзали острый осколок льда. Положив брошь на бархатное ложе, она начала чертить кончиком пальца линии на скатерти.

— На высокой и очень стройной, только не на худышке — тебе ведь не нравятся худые девушки, верно? С очень светлыми или, во всяком случае, с красиво причесанными волосами, умеющей одеваться со вкусом и пользоваться косметикой. Не все девушки это могут, а тебе нужна именно такая, у которой это получается безукоризненно.

— Неужели?

— Да, Джастин. Потому что ты замечаешь абсолютно все и не можешь вынести, когда что-то не так. Тебе нравится все совершенное, поэтому ты должен жениться на девушке, которая никогда не ошибается.

Не сводя глаз с лица Джастина, Доринда отодвинула от себя коричневый футляр. Джастин поднял его и снова положил перед ней.

— Такая девушка, вероятно, сочла бы эту брошь старомодной, поэтому я лучше отдам ее тебе. Пожалуйста, надень ее.

— Но, Джастин…

— Не будь смешной, девочка моя. Я бы не подарил тебе брошь, если бы не хотел, чтобы ты ее носила… Нет, не так — чуть выше, .. Вот теперь в самый раз. — Джастин посмотрел на часы и поднялся. — Мне пора бежать. Будь хорошей девочкой и держи меня в курсе.

Глава 9

Миссис Оукли все утро жалела, что отправила Доринду в город. Любой из трех магазинов, которые она ей рекомендовала, с радостью прислал бы на выбор несколько платьев в ответ на просьбу жены Мартина Оукли. А в «Де Дюкс» можно было просто позвонить. Теперь же ей придется весь день оставаться одной. Мартин не вернется до четырех, так как Доринда должна встретиться с ним в половине третьего, а это означает, что он выедет не раньше трех, а может быть, и позже. В его офисе постоянно возникнут срочные дела в самый последний момент.

Ее отношение к работе супруга было довольно сложным. С одной стороны, миссис Оукли ее ненавидела, так как она отнимала у нее Мартина, но с другой стороны, если бы он не бывал в офисе, у них не было бы денег, а бедность миссис Оукли ненавидела еще больше одиночества. В ее жизни было время, когда денег оставалось совсем мало, а потом не стало вовсе, когда она жила в одной комнате, а еды зачастую не хватало. Ей приходилось самой убирать комнату, в результате чего ее руки делались неимоверно грязными, а комната не становилось чище; приходилось также самой готовить, и о результатах лучше было не вспоминать вовсе. Годами миссис Оукли не позволяла себе думать об этом времени, но сегодня мысли о нем сами собой лезли ей в голову. Как будто в ее аккуратном и чистом доме появилась компания грязных бродяг, которые ходили повсюду и делали то, что хотели. Они не давали ей заснуть ночью, а когда она засыпала, являлись ей во сне.

Конечно, не следовало отпускать Доринду. Вместе они могли бы многое сделать. Например, повесить новые портьеры в гостиной — это заняло бы большую часть утра. После ленча Доринда почитала бы ей вслух или они просто бы поболтали, а к чаю уже вернулся бы Мартин. А теперь дом казался пустым. Няне не слишком нравилось, когда ее хозяйка приходила в детскую. Няня Мейсон вела себя с должным почтением, но и она, и Марти всегда давали ей понять, что она тут лишняя. Если бы у новой горничной был другой характер, утро прошло бы куда легче. У миссис Оукли было полным-полно нарядов, и она могла бы побеседовать о них с Хупер. Но, к сожалению, Хупер не любила разговаривать. Она знала свои обязанности и хорошо с ними справлялась, но не более того. Ее ответы ограничивались кратким «да, мадам» или «нет, мадам».

В отсутствие Доринды Хупер пришлось ответить на телефонный звонок перед ленчем.

— Мистер Порлок, мадам, — доложила она.

— Спросите, что ему нужно, Хупер. Он знает, что я не подхожу к телефону.

После паузы одеревеневшее лицо горничной снова обернулось к хозяйке.

— Мистер Порлок просит, чтобы повидать вас, мадам. У него важное сообщение для мистера Оукли. Он говорит, что зайдет в два.

Миссис Оукли встрепенулась.

— Но я должна отдохнуть — прошлой ночью я так плохо спала! Скажите ему… что мистер Оукли вернется к половине пятого…

— Мистер Порлок уже положил трубку, мадам.

Ровно в два часа Грегори Порлок позвонил в парадную дверь Милл-хауса. Вскоре послышались шаги, и дворецкий открыл дверь, сообщив, что миссис Оукли примет его в своей гостиной наверху. Проведя визитера вверх по массивной лестнице, через площадку, где стоял шкафчик в стиле «буль»[5] с безобразными фарфоровыми фигурками, и по коридору к открытой двери в конце, он доложил:

— Мистер Грегори Порлок.

Оторвав взгляд от книги, которую она и не думала читать, миссис Оукли увидела перед собой крупного мужчину в коричневом твидовом костюме, какие носят в сельской местности, прижимающего к лицу коричневый шелковый носовой платок с желто-зеленым узором. Когда дворецкий удалился, закрыв за собой дверь, рука с платком опустилась, и миссис Оукли увидела, что это Глен. Она так испугалась, что не могла даже крикнуть, хотя и открыла рот, а просто сидела, уставясь на него выпученными глазами.

Грегори Порлок спрятал платок и мысленно поздравил себя с удачей. Миссис Оукли могла закричать, когда дворецкий находился еще поблизости, но ему пришлось рискнуть. К телефону она не подходила, а одним из его нерушимых правил было не доверять ничего бумаге.

Подойдя к дивану, Порлок сел на противоположный от миссис Оукли угол, протянул руку и заговорил приятным голосом:

— Я так и думал, что это ты, Линнет, но должен был убедиться. Нельзя было допускать, чтобы в субботу вы с Мартином пришли к обеду, и ты бы разыграла сцену узнавания перед всеми.

Так как она продолжала смотреть на него в безмолвном ужасе, он взял ее за руку.

— Не волнуйся так, девочка моя! Я ведь тебя не съем.

То ли теплое и крепкое пожатие руки, то ли веселые искорки в его глазах, а может быть, пробужденные ими воспоминания помогли миссис Оукли обрести дар речи.

— О, Глен! — воскликнула она. — Я думала, что ты умер!

— Но я ведь не похож на мертвеца, верно?

Теперь Порлок держал ее за обе руки и чувствовал, как они дрожат, словно два испуганных птенчика.

— Приди в себя! — сказал он. — Тебе абсолютно нечего бояться. Я не собираюсь вредить тебе или копаться в прошлом. Нынешнее положение меня вполне удовлетворяет. Ты бы никогда меня не увидела, если бы нас с Мартином не свел бизнес. Я решил, что так как мы все равно должны встретиться, то лучше в первый раз сделать это наедине.

Даже самое слабое существо способно бороться, поняв, что может потерять все. Линнет Оукли резко высвободила руки.

— Почему ты исчез и позволил мне думать, будто тебя нет в живых?

— Ну что я могу тебе ответить, моя девочка? Мне подвернулся шанс, и я им воспользовался. Мы ведь дошли до такой стадии нашей бурной жизни, когда продолжать ее не было смысла.

— А ты не думал о том, что мне… что я совсем пропаду?

Порлок рассмеялся.

— Напротив, дорогая. Я был уверен, что моя Линнет найдет себе новое гнездышко. И ты в самом деле его нашла — причем куда более надежное и комфортабельное. Совсем как в той песенке — «В золоченой клетке птичка…»

Линнет Оукли ударила его по руке — это действительно походило на птичий клевок. Он снова засмеялся.

— Не валяй дурака! Я знаю, что тебе нелегко сейчас, но мы не можем обсуждать это целый день. Когда мы расстались, ты была на семь лет моложе и лет на десять красивее. Тебе хватило ума счесть меня мертвым и не составило труда найти гнездышко, о котором я говорил. Но если ты сейчас натворишь глупостей и подорвешь свое весьма удобное положение, я даже представить не могу, что с тобой произойдет. Не смотри на меня с таким ужасом — тебе вовсе незачем что-то менять в твоей жизни. Полагаю, ты сказала Мартину, что ты вдова?

Миссис Оукли заплакала.

— Я так и думала. Я действительно считала тебя мертвым.

В глазах Порлока снова заплясали искорки.

— Боюсь, наши законы жестоки: суд может потребовать свидетельство о смерти. Естественно, ты надеялась, что я умер, так как это позволяло тебе выйти замуж за Мартина. Люди склонны верить тому, чему хотят верить, но мне кажется, суд не отнесется к этому с сочувствием. Сколько времени ты надеялась на мою смерть, прежде чем выйти за Мартина — шесть месяцев?.. Неужели целых девять? Едва ли я мог ожидать, что меня будут оплакивать дольше. Но закон настолько консервативен, что до сих пор не одобряет двоемужие.

Миссис Оукли опять заплакала, и Порлок стал опасаться, что перегнул палку. Плач был отнюдь не громкий — для этого она была слишком испугана, — но любой плач, если его услышат, необходимо как-то объяснить. Он сменил поддразнивающий тон на искренний и дружелюбный.

— Тебе незачем опасаться меня, Линнет. Я не больше твоего хочу раскрывать карты — это не соответствует моим деловым планам. Конечно, закон нарушил не я, а ты. Но я не хочу расстраивать свои планы, поэтому у меня нет причин расстраивать твой брак. У тебя есть сын, не так ли?

В ее глазах мелькнул новый страх.

— Да, Марти…

— Не бойся — никто не собирается ему повредить. Теперь слушай меня внимательно. Ты можешь держать язык за зубами?

— Могу.

— Я бы в этом усомнился, если бы речь шла о чем-то другом. Но так как на карту поставлено все, что у тебя есть, ты, по крайней мере, постараешься. Не вздумай проболтаться Мартину, рыдая у него на плече, потому что, если ты это сделаешь, он выставит тебя на улицу, а я подам на тебя в суд за двоемужие. Поняла?

— Да, Глен…

— И не называй меня Глен, иначе ты когда-нибудь брякнешь это на людях. Запомни: мое имя Грегори Порлок, а друзья зовут меня Грег. Так что думай и говори обо мне, как о Греге, пока это не станет для тебя естественным. И, ради бога, не смотри на меня так, словно я собираюсь тебя убить!

Миссис Оукли действительно напоминала существо, которое видит занесенный над ним нож и понимает, что помощи ждать неоткуда — мышцы напряглись, в глазах застыл ужас. При каждом движении Порлока она вздрагивала. Он успокаивающе похлопал ее по плечу.

— Ты никогда не блистала умом, девочка моя, но если ты возьмешь себя в руки и выслушаешь меня, то тебе станет легче. Повторяю: я не хочу расстраивать твой брак с Мартином Оукли. Понятно?

Она кивнула.

— Вот и отлично. Лучше никому не знать, что мы когда-либо встречались. Если ты придержишь язык, то я и подавно. Но если ты проболтаешься Мартину или любой живой душе, сделка лопнет, и мне придется принять меры. Понятно?

Еще один молчаливый кивок.

— Сделка выгодна прежде всего для тебя. Ты сохраняешь Мартина и его деньги, свое положение и репутацию, наконец, своего ребенка и не попадаешь в тюрьму. Это немало — верно? Взамен я прошу только о двух услугах. Первая — держи язык за зубами. Любопытно, удастся ли это тебе. Вторая… — Он сделал паузу, внимательно глядя на нее.

К этому моменту страх миссис Оукли немного отступил, как приступ боли, который, впрочем, мог начаться снова в любую минуту. Когда Порлок с улыбкой откинулся на спинку дивана, она ощутила приближение очередного приступа.

— Вторая услуга состоит в следующем. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. В этом нет ничего сложного, и когда ты сделаешь это, я больше не стану тебя беспокоить. Мы с Мартином — деловые партнеры, но у каждого из нас есть собственные интересы. Мне бы не мешало узнать кое-что из того, что известно Мартину. Когда он сегодня вернется домой, у него в «дипломате» будут кое-какие бумаги, на которые я бы очень хотел взглянуть.

— Нет! Я не могу… Не могу!

— Ну, заладила… Это же совсем просто. Когда Мартин идет переодеваться к обеду, где он обычно оставляет свой «дипломат»?

— В кабинете. Но я не могу… к тому же он заперт…

— Кабинет находится как раз под этой комнатой?

— Я не могу!..

— Дорогая Линнет, я не хочу выходить из себя, но если ты будешь бессмысленно повторять одно и то же, мне придется это сделать, а тебе это никогда не нравилось, не так ли?

Миссис Оукли задрожала всем телом. Сцены из прошлого предстали перед ней во всей своей чудовищной неприглядности. Только тот, кто видел Глена, вышедшего из себя, мог понять, насколько это ужасно.

Он снова засмеялся.

— Отлично. Ты сделаешь то, что тебе сказали, и у тебя не будет никаких неприятностей. Пока Мартин будет переодеваться, ты пойдешь в кабинет, возьмешь «дипломат», положишь его на подоконник и оставишь окно незапертым. Вот все, о чем я тебя прошу. Это займет всего полминуты и не потребует никакого риска. «Дипломат» снова окажется на столе в кабинете, прежде чем вы закончите обед, и Мартин никогда не узнает, что его выносили из дому. Будет неплохо, если ты после десяти вечера заглянешь в кабинет и запрешь окно.

— Я не могу это сделать! — испуганно сказала миссис Оукли.

— Но ведь это совсем легко.

— Хотя я плохо разбираюсь в финансах, но я не так глупа, как ты думаешь. Если я позволю тебе взглянуть на эти бумаги, ты получишь деньги, а Мартин их потеряет.

— Совершенно верно — и притом порядочную сумму. Но постарайся ненадолго поумнеть. Сколько, по-твоему, заплатил бы Мартин, чтобы спасти твою репутацию и избавить тебя от скамьи подсудимых, не говоря уже о спасении сына, которого, публично признают незаконнорожденным? Думаю, он бы не поскупился. Ведь Мартин любит тебя, верно?

— Да.

— А мальчика?

— О, Глен!..

— Если ты еще раз назовешь меня Гленом, я действительно тебя убью! Ну-ка быстро скажи: «О, Грег!»

Она повторила это испуганным шепотом.

— Так-то лучше! Ну, это и будет та сумма, которую заплатит Мартин за душевное спокойствие жены, сына и свое собственное. Думаешь, он стал бы ворчать, если бы узнал об этом? Не стал бы — даже если бы сумма была вдвое большей. Право же, я, как бывалый авантюрист, удивлен собственной скромностью и великодушием.

Линнет Оукли понимала, что ей придется это сделать — она не могла отказаться, не могла потерять Мартина, а тем более отправиться в тюрьму. Мартин этого бы не допустил. Он заплатил бы за нее или за Марти сколько угодно. В такой ситуации деньги не главное.

— Если я соглашусь, ты обещаешь, что Мартин ничего не узнает? — спросила она.

Грегори Порлок весело рассмеялся.

— Мне казалось, дорогая, даже ты в состоянии понять, что откровенничать с Мартином не в моих интересах!

Глава 10

Возвращение Доринды в Милл-хаус происходило в полном молчании. Мартин Оукли сидел рядом с шофером, не произнося ни слова. Доринда получила в полное распоряжение заднее сиденье с подушкой в углу и теплым пледом. Глядя на мелькающие за окошком улицы и прохожих, она думала, что у нее есть по крайней мере одна причина быть благодарной. Мартин Оукли, безусловно, не являлся Злым Дядюшкой. Он выглядел так, как выглядел бы Марти, повзрослев и став удачливым бизнесменом. Та же желтоватая кожа, тот же задумчивый взгляд, который у Марти предвещал очередную шалость, те же подвижные брови. Правда, в отличие от Марти, его отец отнюдь не страдал болтливостью, что давало Доринде еще один повод для признательности.

Она была рада, что не позволила Джастину уговорить себя бросить весьма удобную для нее работу. Несмотря на весьма скромный опыт в таких делах, Доринда не сомневалась, что немногословный хозяин, не стремящийся к панибратским отношениям — большая удача. Она твердила себе, что ей повезло и что Джастин говорил глупости, так как девушке сейчас нелегко устроиться на работу, поэтому, найдя хорошее место, следует за него держаться.

Доринда сняла брошь Джастина, посмотрела на нее и надела снова. Чудесно, что он подарил ее ей! Она не поблагодарила его как следует, боясь расплакаться от избытка чувств, а слезы в ресторане Джастин счел бы непростительным грехом. Поэтому она решила после чая написать ему.

Но усевшись за письмо, Доринда никак не могла должным образом выразить свои чувства. Потратив много времени и много листов бумаги, она в конце концов быстро написала уже не задумываясь:

Надеюсь, Джастин, ты не считаешь меня неблагодарной. Мне еще никогда не дарили такого чудесного подарка. Брошь такая красивая, что я боялась расплакаться. Если бы это случилось, ты больше бы не захотел со мной разговаривать.

Любящая тебя Доринда.

P.S. Миссис Оукли понравилось платье.

P.P.S. Мистер Оукли совсем не похож на Злого Дядюшку. Единственная фраза, с которой он обратился ко мне — «Здравствуйте, мисс Браун». Но это лучше, чем если бы он говорил слишком много.

P.P.P.S. Я в восторге от моей броши.

Окончив послание, Доринда переоделась в голубое платье, просто на всякий случай, так как не знала, будет ли она обедать с хозяевами, когда Мартин Оукли дома. Она спросила об этом у миссис Оукли, но та рассеянно ответила, что это решит сам Мартин. Это было унизительно, Доринда предпочла бы поднос с едой в собственной гостиной. Она вспомнила, что кое о чем не рассказала Джастину, взяла письмо и добавила четвертый постскриптум:

P.P.P.P.S. У меня своя гостиная.

Комната находилась напротив ее спальни — через коридор, рядом с детской, это был четвертый этаж. Она была такого же размера и формы, что и будуар миссис Оукли, если не считать более низкого потолка, там стояла удобная мебель и был электрокамин, который можно было включать и выключать, когда хочется. Сейчас он был раскален докрасна, и в комнате было очень тепло. Доринда думала, что ее гостиная расположена прямо над будуаром, но она еще не настолько ориентировалась в доме, чтобы быть в этом уверенной. Она попыталась представить себе планировку дома. Будуар находился в конце коридора слева, и ее гостиная тоже. Подойдя к окну, Доринда шагнула за портьеры и сдвинула их за собой, чтобы ей не мешал свет.

Сначала она ничего не могла разглядеть. Тьма висела за оконным стеклом, как еще один занавес, но вскоре она словно начала рассасываться, переходя в сумерки. Небо было пасмурным, как и весь день, но за облаками, очевидно, светила луна, так как Доринда смогла различить деревья, темную линию подъездной аллеи и гравиевую площадку, на которой стоял дом. Окно находилось в боковой стене. Действительно, этажом ниже было окно будуара, а под ним — окно кабинета. Миссис Оукли сказала ей, что она может пойти туда и выбрать себе книгу. «Кабинет в конце коридора, как раз под этой комнатой». «Эта комната» была будуаром.

Доринда видела, что в будуаре горит свет. Сквозь портьеры пробивалось розоватое сияние. А в кабинете портьеры были из плотного алого бархата, они, наверное, совсем не пропускают свет. Вся мебель там состояла из хромированных трубок, за исключением письменного стола — вполне традиционного и очень удобного.

Доринда думала, что ей бы действовали на нервы стулья, наводящие на мысль о кабинете хирурга, и обилие алых обивок, даже если они эффектно оттенены каминной полкой из черного мрамора и черным ковриком… Вдруг на гравиевой площадке неожиданно возникла чья-то фигура. Доринда не видела, откуда она появилась, и заметила ее только потому, что в этом месте было чуть светлее. Судя по очертаниям и быстрой решительной походке, это был мужчина, хотя Доринда не могла быть в этом уверена. Он подошел к окну кабинета, почти тотчас же повернулся и зашагал назад через площадку, после чего ступил на край лужайки и скрылся из виду. Ей это показалось очень странным.

Когда она вернулась в освещенную комнату, вошла Дорис с подносом.

— Мистер и миссис Оукли будут обедать вместе, мисс Браун, поэтому я принесла вам обед сюда.

Глава 11

Мистер и мисс Мастермен прибыли первыми, причем даже раньше обещанного. Они говорили, что будут к четырем, но вошли в холл Грейнджа, когда часы били половину четвертого.

Грегори Порлок радушно их приветствовал.

— Моя дорогая мисс Мастермен, не хотите ли немного отдохнуть перед чаем? Вам бы это пошло на пользу, а ваш брат и я могли бы пока поговорить о делах — до приезда остальных. Вы не против, Мастермен?.. Вот и отлично. Глэдис, проводите мисс Мастермен наверх и обеспечьте ее всем, что ей нужно. — Он добродушно рассмеялся. — Боюсь, для некоторых из нас это было бы нелегкой задачей — а, Мастермен?

Мисс Мастермен, следуя за горничной в щеголеватой темно-красной униформе, не улыбнулась в ответ. Ее красивое лицо выглядело утомленным, как будто она забыла, что такое сон. Когда Глэдис вышла, оставив ее в комфортабельно меблированной спальне, она медленно подошла к камину, сняла перчатки и расстегнула меховое пальто. Не упускающий ничего из виду Грегори Порлок отметил про себя, что пальто весьма поношенное. Стоя у очага, мисс Мастермен пыталась согреться, но холод, который она ощущала, был не только физическим, и справиться с ним не мог никакой огонь.

Опустившись в обитое ситцем кресло, стоящее у камина, мисс Мастермен закрыла лицо руками.

В кабинете Грегори Порлок разливал напитки.

— Очень рад, что вы смогли приехать пораньше. Лучше покончить с делами как можно скорее.

Джеффри Мастермен очень походил на свою сестру. Никто, видя их вместе, не усомнился бы в их родстве. Оба были высокими, худощавыми, с темными вьющимися волосами и красивыми глазами. Из них двоих брат выглядел более эффектно — довольно резкие фамильные черты больше подходили мужчине, чем женщине. Обоим на вид можно было дать лет пятьдесят.

Мастермен глотнул из стакана и поставил его ни стол. Если бы кто-нибудь наблюдал за ним так же внимательно, как Грегори Порлок, он бы отметил, что Мастермен тщательно контролировал даже это простейшее действие. Рука, держащая стакан, ни разу не дрогнула, но было нелегко определить, нет ли у нее никаких причин, чтобы дрожать, или же ее обладатель не позволяет ей этого делать. Откинувшись в мягком кресле, он посмотрел на хозяина дома.

— Сестра сказала, что вы нашли подходящее решение. Я бы хотел знать, в чем оно состоит.

Грегори засмеялся.

— Я просил ее передать, что вам не о чем беспокоиться, опасаясь, что вы слишком нервничаете. Между прочим, как много ей известно?

— Слушайте, Порлок, мне не нравится этот тон. Тот факт, что кое-кто, склонный к излишней подозрительности, думает, будто может делать деньги, предъявляя абсолютно необоснованные обвинения, не дает вам права говорить со мной так, словно я или моя сестра замешаны в чем-то… неблаговидном.

Грегори Порлок допил свой стакан и, наклонившись, поставил его на стол.

— Конечно нет, мой дорогой Мастермен. Тысяча извинений, если я внушил вам подобные мысли. Но видите ли, приятель, дело совсем не в том, что вы говорите или я думаю. Речь идет о свидетельнице, которая еще не решила окончательно, обращаться ли ей в полицию. Если вы не возражаете, чтобы она это сделала — ну, тогда не о чем разговаривать. Но вы ведь знаете, как это бывает — если вас начинают обмазывать дегтем, он может прилипнуть намертво.

Джеффри Мастермен сделал резкое движение.

— Кто эта женщина?

Грегори Порлок зажег сигарету и затянулся.

— Я как раз собирался сообщить вам это. Во время нашей весьма краткой предыдущей беседы я информировал вас, что вследствие ряда случайных обстоятельств я стал обладателем одной любопытной улики, касающейся смерти вашей пожилой кузины, мисс Мейбл Ледбери. Говоря, что эта улика в моем распоряжении, я, разумеется, не имел в виду это буквально. Дело в том, что ко мне за консультацией обратилась женщина, утверждающая, что располагает упомянутой уликой. Когда слышишь такое о своем друге, прежде всего хочешь предупредить его. Я начал вам об этом рассказывать, но нас прервали. Получив вашу записку с просьбой о встрече — право же, с вашей стороны было крайне неосмотрительно ее писать — я решил позвонить вам и пригласить сюда. И, надеюсь, теперь мы сможем все уладить к обоюдному удовольствию.

Мастермен взял стакан и сделал еще один глоток.

— Каким именно образом?

— Я к этому и подхожу. Но прежде чем мы продолжим, я хотел бы напомнить вам, что именно утверждает эта женщина. Кажется, я говорил, что она лежала в постели — из-за сломанной ноги — в комнате на верхнем этаже. А дом ее расположен на улице, соседней с вашей. Задние стены зданий на этих улицах обращены друг к другу, разделяясь лишь узенькой полоской сада. Ваша кузина занимала комнату прямо напротив той, где пребывала эта женщина — я буду называть ее Энни. Ей было абсолютно нечем развлечься, и она от скуки стала наблюдать за соседями в бинокль. Особенно ее интересовала мисс Мейбл Ледбери, так как у нее сложилось впечатление, что вы были не очень-то к ней добры.

— Какая чушь!

— Мисс Ледбери не была прикована к постели, но проводила большую часть времени в кровати. Иногда она вставала и ходила по комнате. Несколько раз Энни видела ее, роящейся в банке с печеньем и вытаскивающей оттуда продолговатый конверт. Энни утверждает, что она четко видела на нем в бинокль надпись «Последняя воля и завещание». — Что за чепуха! — Джеффри Мастермен повысил голос. На сей раз он не поставил стакана на стол, а сидел, держа его обеими руками. Черные брови Грегори Порлока слегка приподнялись.

— Вам не кажется, дружище, что лучше все выслушать до конца? — Значит, это еще не все? — Естественно, иначе я бы не стал вас беспокоить. Энни говорит, что четырнадцатого октября прошлого года она видела, как вы вошли в комнату вашей кузины. Мисс Ледбери в халате сидела за столом у окна с документом, который, по словам Энни, являлся завещанием. Старая леди была глуховата, не так ли? Энни говорит, что она вроде бы не слышала, как вы вошли. Вы остановились сзади, глядя ей через плечо и — прошу прощения, но так утверждает Энни — выглядели, как сам дьявол. Женщины обладают природной склонностью к мелодраме — это компенсирует однообразие их жизни.

Он посмотрел на неподвижное лицо Мастермена и снисходительно усмехнулся.

— Продолжим рассказ о том, что видела Энни. Не правда ли, это был бы интригующий заголовок — «Что видела Энни?» Газету раскупили бы сразу. Так вот, по ее словам, мисс Ледбери внезапно обернувшись, увидела вас и очень испугалась. Вы схватили завещание, старая леди пыталась его отнять, но вы грубо толкнули ее на кровать. В этот момент вошла ваша сестра, вы вышли, забрав завещание с собой, а мисс Мастермен постаралась успокоить мисс Ледбери, включила свет и задернула портьеры, поэтому Энни больше ничего не могла видеть. А утром молочник сообщил ей, что мисс Ледбери нашли мертвой в ее кровати. Лечащий врач заявил, что в этом нет ничего неожиданного, поэтому не было ни дознания, ни прочей суеты. Согласно завещанию, вы и ваша сестра стали единственными ее наследниками, разделив между собой сотню тысяч фунтов. В день похорон Энни попала в больницу и вышла оттуда только месяц назад. Услышав, что вы и мисс Мастермен унаследовали все деньги, она заинтересовалась, что произошло с завещанием, которое старая леди хранила в банке с печеньем. Когда вы читали его, стоя у нее за спиной, Энни, глядя на ваше лицо, никак не думала, что оно сулит вам пятьдесят тысяч фунтов. А потом она вспомнила, что ее подруга, миссис Уэллс, которая приходила убирать к мисс Мастермен, около полугода назад говорила ей, что старая леди как-то позвала ее, когда вас с сестрой не было дома, и попросила засвидетельствовать завещание и найти кого-нибудь еще, так как нужно два свидетеля, пообещав уплатить каждому десять шиллингов за беспокойство. Миссис Уэллс сбегала через дорогу в дом номер семнадцать, где у нее была знакомая кухарка. Обе женщины видели, как мисс Ледбери подписала документ, сказав, что это ее завещание.

Послышался звук бьющегося стекла. После того как руки Джеффри Мастермена, сжимающие стакан, невольно дернулись.

— Вы не порезались, приятель? — забеспокоился Грегори.

Оказалось, что нет. Крови на руках не было. Подобрав осколки и вытерев пятно от виски на брюках Мастермена, они вернулись к тому, что сообщила Энни.

— Все это ложь от начала до конца! — заявил Мастермен.

— Разумеется.

— Шантаж — вот что это такое!

— Если вы так считаете, дружище, то могу вам посоветовать только одно — идти прямо в полицию. Полагаю, завещание, по которому вы унаследовали деньги, было написано несколько лет тому назад. Если не существовало более позднего завещания, вам нечего опасаться.

— Даже если оно существовало, она сама его уничтожила. Старухи всегда пишут завещания, а потом их рвут.

— Значит, было другое завещание?

— Возможно. Откуда мне знать?

Порлок присвистнул.

— В таком случае положение усложняется.

— Это бессовестный шантаж! — повторил Мастермен.

— Дорогой мой, Энни ведь не потребовала у вас ни пенни. Она борется со своей совестью, и если решит обратиться в полицию…

— А каким образом она обратилась к вам? — прервал Мастермен.

Порлок безмятежно улыбнулся.

— Это длинная история — слишком длинная, чтобы в нее вдаваться. Случайная цепочка обстоятельств, весьма удачная для вас.

— Разве? — мрачно осведомился Мастермен.

— Несомненно — ведь она могла сразу пойти в полицию. Ее совесть буквально кипела. Пока что я притушил газ под кастрюлей, но она может закипеть снова.

Мастермен потерял самообладание. Он разразился бранью, проклиная всех женщин вообще и Энни в частности, после чего свирепо уставился на собеседника.

— Вы говорите, что все можно уладить, а сами только насмехаетесь надо мной! Вам известно не хуже, чем мне, что я не могу идти в полицию. Как бы все ни обернулось, грязь прилипнет, и от нее никогда полностью не отмыться!

— И вы не можете доверить вашей сестре дачу свидетельских показаний, не так ли? — В голосе Порлока звучало сочувствие. — Она нервная особа. К тому же она не прикасается к наследству, верно?

В наступившей паузе послышался шепот Мастермена:

— Кто вам это сказал?

Порлок рассмеялся.

— Ее шубка. Если бы ваша сестра имела доступ к деньгам, то купила бы себе новую. — Услышав тихий стон гостя, он быстро продолжил: — Нам лучше перейти к сути дела. Нет никаких оснований для паники. Никто из двух свидетельниц, подписавших завещание, не заподозрит ничего дурного, если кто-нибудь не вобьет это им в голову. Миссис Уэллс уехала к замужней дочери, а кухарка из дома номер семнадцать уволилась и вернулась на север, откуда прибыла. У Энни есть любящие родственники в Канале, которые уже несколько лет умоляют ее приехать жить к ним. Если оплатить ей дорогу и позволить ей положить немного в чулок, ее совесть перестанет кипеть — я совершенно в этом уверен. Перемена обстановки, новые интересы, воссоединение с любящей семьей поможет ей забыть о происшедшем. Конечно, вы не должны фигурировать в этом. Энни ничего не просила, деньги поступят от неизвестного благотворителя, и никаких вопросов не возникнет. Я обо всем позабочусь.

— Сколько? — процедил сквозь зубы Джеффри Мастермен.

— Тысяча фунтов.

Глава 12

Мистер и миссис Тоут и Мойра Лейн прибыли к чаю вовремя. Мисс Лейн была высокой и элегантной молодой женщиной с блестящими глазами, ослепительной улыбкой и неотразимым очарованием.

Миссис Тоут была совсем иной, абсолютный контраст. Полдорогой меховой шубой оказалась худая маленькая женщина, напоминающая мышь, с редкими пепельными волосами, стянутыми в узел на затылке. Иной прически миссис Тоут не носила с тех пор, как выросла. Вот и сегодня она аккуратно причесала волосы, нашпиговав их множеством шпилек. Не ее вина, что тяжелая меховая шапка свела на нет все старания. Она предпочла бы надеть легкую фетровую шляпу, какие привыкла носить, когда у них был бизнес в Клэпеме — до того, как Алберт заработал столько денег. От меховой шапки у нее болела голова, как, впрочем, и от многого другого с тех пор, как они разбогатели. Хорошо бы небрежно сбросить шляпу, как сделала мисс Лейн, продемонстрировав свои роскошные волнистые светлые волосы. Но в ее возрасте надо быть более сдержанной, к тому же наверняка выскочат все шпильки, как это уже произошло в машине.

Четкий мелодичный голос Мойры Лейн прервал размышления миссис Тоут.

— Джастин сейчас придет, — ответила она на вопрос Грегори Порлока, где ее молодой человек. — Он отводит машину. Хорошо, что вы позволили привезти его, Грег, иначе пришлось бы ехать поездом. Поездка третьим классом и возня с багажом на пересадках больше всего напоминают мне о моем безденежном состоянии, в то время как пребывание в чьем-либо автомобиле создает блаженную иллюзию не только платежеспособности, но хотя бы эфемерной принадлежности к классу богатых и праздных. Когда я встретилась с Джастином вчера вечером и узнала, что он умирает от желания с вами познакомиться, то не могла упустить такую возможность.

Грегори Порлок дружески положил ей руку на плечо.

— Все в порядке, дорогая — у меня нет никаких возражений. Но почему он так жаждет познакомиться со мной?

Мойра засмеялась.

— Точнее, он жаждет познакомиться с Мартином Оукли. Простите, если я вас разочаровала, но ведь это одно и то же — вы с Мартином старые приятели.

— А почему он хочет познакомиться с Мартином Оукли?

Она недовольно нахмурилась.

— Какая-то его молоденькая кузина — седьмая вода на киселе и только что со школьной скамьи — устроилась работать секретаршей жены Оукли. Джастин говорит, что он практически ее опекун, поэтому ему нужно познакомиться с этим семейством. Забавно — это совсем не в его духе. Неужели она настолько хорошенькая, что Джастин согласился взвалить на себя такую ответственность?

— Ну, через час или два вы сможете в этом убедиться, — с усмешкой отозвался Порлок, — так как Оукли обедают здесь, и я просил их привести с собой эту девушку.

Он отошел, чтобы приветствовать миссис Тоут.

Мисс Мастермен с усталым видом разливала чай. В качестве закуски фигурировали недурные лепешки и домашнее печенье, но единственной, кто воздал им должное, была миссис Тоут. Одной из традиций, которые она не выносила, были лондонские чаепития, сопровождаемые жалкими тостами с маслом. Миссис Тоут не любила поздние обеды, но обожала вкусно поесть за чаем. Мистер Порлок любезно предоставил ей отдельный столик и угостил ее медом.

Пришедший позже Джастин Ли составил ей компанию. Он пропустил ленч и был очень голоден, так что по достоинству оценил чай и закуски.

— Твоя кузина придет к обеду, — сообщила Мойра Лейн. — Нет, я не ем за чаем. Бесполезно размахивать передо мной булочкой, как перед обитателем зоопарка… Как ее зовут?

— Доринда Браун.

Мойра элегантно приподняла брови.

— Она совсем юная?

— Как сказать, — рассеянно отозвался Джастин.

Мойра рассмеялась.

— Почему я ни разу ее не встречала? Ты слишком хорошо ее прятал. Я не люблю внезапных потрясений — лучше расскажи мне, как она выглядит.

Джастин неожиданно улыбнулся.

— Неплохо, — ответил он и потянулся за очередной булочкой.

После чая гости разошлись. Мастермены куда-то исчезли, Мойра увела Джастина играть в бильярд, а миссис Тоут поднялась в свою комнату.

Примерно через полчаса муж присоединился к ней, и увидев его, она сразу же поняла, что что-то не так. Теперь ей придется его успокаивать, иначе он будет расстраиваться весь вечер и плохо спать ночью. Алберт сильно располнел, и когда волновался, лицо его становилось багровым, что при такой короткой шее отнюдь его не украшало. Войдя, он захлопнул за собой дверь и с ходу заявил, что не станет терпеть такое ни ради кого и ни ради чего.

— Но, Алберт…

— Не говори «но, Алберт», мама, — я сейчас не в том настроении, чтобы это выслушивать! Не забывай, что мне пришлось в свое время достаточно вынести! И другие пусть об этом не забывают!

Давно миссис Тоут не видела мужа в столь взвинченном состоянии — с тех самых пор, как Олли сбежала с Джимми Уилсоном, чей отец держал лавку по соседству с ними, когда они жили в Клэпеме. Конечно, Олли могла бы найти жениха и получше с теми деньгами, которые Алберт заработал во время войны. Но молодость бывает лишь один раз, а когда ты молода, деньги не имеют большого значения. Она вспомнила, как Олли говорила отцу: «Джимми — хороший и надежный парень. У него есть работа, и я собираюсь за него замуж. Нам не нужны твои деньги — мы можем содержать себя сами. Мы не хотим с тобой ссорится, но все равно поженимся, нравится тебе это или нет».

Конечно, Алберт рассвирепел. К тому же он был упрям как мул. Олли и Джимми думали, что он опомнится, но миссис Тоут на это не надеялась. Этого не произошло, даже когда у молодых родился ребенок — правда, Алберт продолжал называть ее «мама», не задумываясь о том, что он никогда не стал бы этого делать, если бы не появилась Олли.

Слушая крики мужа, миссис Тоут приготовилась проявить твердость.

— Объясни, что все это значит.

Она не сказала «папа», так как перестала называть его так с тех пор, как ушла Олли и он запретил упоминать ее имя. Нельзя быть папой, не имея ребенка.

— Лучше расскажи, в чем дело, и перестань ходить взад-вперед — в этом нет никакого смысла.

Весь красный и тяжело дыша, Алберт разразился потоком брани. Он продолжал мерять шагами комнату, натыкаясь то на умывальник, то на гардероб. Миссис Тоут не одобряла сквернословия, но терпела, понимая, что если не позволить мужчине ругаться, когда он в таком состоянии, то может произойти нечто худшее. Поэтому она подождала, пока мистер Тоут выдохся, и заявила с неожиданной твердостью:

— Довольно, Алберт. Тебе должно быть стыдно так распускаться. Сядь и расскажи мне все.

Мистер Тоут плюхнулся на кушетку рядом с ней. Ярость еще одолевала его, но он понимал, что вскоре она смениться чувством пустоты, холода и страха. Ему необходимо было с кем-то поговорить. Эмили — хорошая жена, хотя упряма и любит все делать по-своему. Но она умела держать язык за зубами, когда речь шла о его делах. Не каждый мужчина может сказать такое о свой жене. Посмотрев на нее, он произнес сдавленным голосом:

— Шантаж — вот что это такое!

Миссис Тоут предпочитала действовать решительно.

— Кто тебя шантажирует?

— Этот чертов Порлок!

— А что такого ты натворил, из-за чего тебя можно шантажировать.

Мистер Тоут отвел глаза, глядя на розовые цветы, украшавшие ситцевую обивку кушетки.

— Это деловой вопрос, а женщины не понимают в бизнесе.

Эмили Тоут продолжала смотреть на мужа. Он угодил в передрягу. Она всегда понимала, что невозможно так быстро разбогатеть, оставшись при этом честным. Когда все мысли заняты наживой, легко перейти черту. Миссис Тоут благодарила Бога, что Олли далека от всего этого.

— Все-таки лучше расскажи мне, — промолвила она.

— Порлок шантажирует меня. Конечно, он делает это исподволь, но меня не проведешь. Говорит, будто узнал об этом случайно и может все уладить — как будто я не понимаю, что это значит! Может, я и глуп, но не в такой степени, чтобы не видеть насквозь мистера Грегори Порлока! Агент широкого профиля — как бы не так! Говорю тебе, его бизнес — шантаж! Но я с ним поквитаюсь! Я покажу ему, как меня шантажировать! Если однажды ночью его пырнут ножом, он должен будет винить в этом только себя!

Мистер Тоут перешел на крик. Жена склонилась вперед и похлопала его по колену.

— Тише. Ты хочешь, чтобы все в доме услышали твои нелепые угрозы? Возьми себя в руки, Алберт, и расскажи мне, в чем дело. Что ты натворил?

— Не больше, чем сотни других, — угрюмо отозвался он.

— Но что именно?

Мистер Тоут посмотрел на Эмили, сидящую на кушетке: костлявые руки сложены на коленях, не сводит с него глаз. Вид у нее невзрачный, что ни говори. Можно нарядить ее в шубу ценой в тысячу фунтов, но все равно она не будет выглядеть, как жена богатого человека. Зато она умеет держать язык за зубами, а ему нужно кому-то довериться.

— Сначала я разрешил кое-кому использовать мой двор для грузовика, чтобы он стоял там, пока не понадобится.

— Понадобится для чего?

— Мне до этого не было дела. Потом они захотели нанять мой грузовик, но я сказал, что не могу позволить какому-то Тому, Дику или Гарри садиться за руль. Тогда они обещали платить за найм втрое или вчетверо выше стоимости.

— Кто «они»? — осведомилась Эмили Тоут.

— Сэм Блэк, если тебе так хочется знать. Ну, к тому времени я уже увяз в этом достаточно, чтобы нарваться на неприятности, а денег получил не так уж много. «Больше я этим не занимаюсь, — сказал я Сэму. — Игра не стоит свеч». А он ответил: «Как знать — может, и стоит». И оказался прав.

— Черный рынок? — предположила Эмили.

Алберт снова сел на кушетку.

— Доступные деньги — вот что это было.

Эмили сидела прямо в своем голубом фланелевом халате — он гак и не смог заставить ее купить шелковый.

— Пять фунтов водителю грузовика за то, чтобы он пошел выпить чашку какао или стакан пива, а за время его отсутствия исчезали дюжина мешков сахара или бочонков масла. Вот в чем заключалась эта игра? — холодно спросила она.

У Алберта отвисла челюсть.

— Но, мама…

— По-твоему, я не читаю газет? Там все было написано черным по белому. Некоторые из игроков заработали суровые приговоры, не так ли?

Румянец на лице мистера Тоута заметно увял.

— Тогда была война, — пробормотал он.

— А то, что ты делал, было не во время войны?

— Об этом никто не узнает. Кому надо беспокоиться из-за того, что происходило три или четыре года назад? Если я заплачу ему, то только потому, что не хочу никаких неприятностей.

Миссис Тоут все еще не сводила с него глаз.

— Ты не мог заработать столько денег на нескольких мешках и бочонках.

Алберт усмехнулся.

— Конечно не мог! Это было только начало. Я превратил это в крупный бизнес. Ты бы не поверила, если бы я тебе рассказал, какие дела мы проворачивали. У меня оказались организационные способности — я планировал почти все. Деньги — забавная штука; стоит только начать их делать, как они идут в карман сами собой. Когда мы начинали этот грошовый бизнес в Клэпеме, ты небось и не предполагала, что станешь женой богача.

«Я не предполагала, что стану женой вора», — подумала Эмили, но, разумеется, не произнесла это вслух.

— Ты сообщил мне только половину, — сказала она. — Что знает мистер Порлок, и что он намерен делать?

Кровь снова бросилась в лицо мистеру Тоуту, а вены на шее вздулись.

— Он знает места и даты, черт бы его побрал! Несколько бочонков топлива с аэродрома, солидная партия масла из доков, еще три-четыре крупных дела… Порлок утверждает, что есть свидетели, готовые дать показания под присягой. Но я ему не поверил. Кто станет слушать людей, которые рассказывают о том, что они видели три года назад? Если я и заплачу, то потому, что в бизнесе лишние разговоры ни к чему. Но я отлично знаю, куда перекочуют мои денежки — прямиком в карман мистера Шантажиста Порлока! И когда я думаю об этом, то готов его прикончить, пусть даже меня за это повесят!

Он снова перешел на крик.

— Не говори глупости, Алберт, — спокойно сказала миссис Тоут.

Глава 13

Грегори Порлок вошел в бильярдную, ведя за собой Мастерменов.

— Ну, вот и мы. Я собираюсь увести Мойру. Только что закончили игру? Кто выиграл?

Мойра Лейн рассмеялась.

— Куда мне до Джастина — я уже не могу сосчитать, насколько он впереди.

— Тогда пускай он сыграет с Мастерменом, а мисс Мастермен посмотрит честную игру. Мы скоро вернемся.

Порлок отвел Мойру в кабинет — в уютную комнату с множеством книжных полок, с мягкими коврами и коричневыми кожаными креслами. Учитывая, что он арендовал дом меблированным, его можно было похвалить за удачный выбор. Сам Порлок с его ясными глазами, гладкой здоровой кожей и добротным твидовым костюмом, способным выдержать превратности сельского климата, отлично вписывался в обстановку. На столе стоял поднос с коктейлями, один из которых он протянул Мойре.

— Знаете, — заговорил Порлок, — я привел вас сюда, чтобы задать вопрос.

— Вот как? — вполне дружелюбно отозвалась Мойра, глотнув коктейль. — Звучит интригующе. О чем вы хотите меня спросить?

— Что вы обо мне думаете, Мойра? — глядя в ее смеющиеся глаза, вполне серьезно осведомился Порлок. — Что я, по-вашему, за человек?

Она не отвела взгляд, в котором по-прежнему светилась улыбка, ставшая, однако, слегка настороженной.

— Хороший друг, радушный хозяин… А почему вы спрашиваете?

Порлок кивнул.

— Благодарю вас, дорогая моя. Надеюсь, вы говорили искренне.

Сидя на подлокотнике большого кресла, Мойра грациозно откинулась на его спинку и сделала еще один глоток.

— Разумеется.

Порлок подошел к камину, подбросил в очаг бревно и повернулся с обаятельной улыбкой.

— Ну, раз так, я могу продолжать.

— Продолжать?

— Да, это было всего лишь предисловие. Дело в том… позвольте, я возьму ваш стакан… дело в том, что у меня есть кое-что для вас, и я хотел быть уверенным, прежде чем преподнести это вам.

— Кое-что для меня? — Мойра снова засмеялась. — Грег, дорогой, как чудесно! Это подарок? В противном случае, я буду считать, что меня заманили сюда обманом, что вы нарушили обещание, напрасно возбудив мои надежды.

Он тоже рассмеялся.

— В самом деле. Тогда мне придется принять кое-какие меры. Или вам — кто знает? Посмотрим. Вот о чем я говорил.

Вынув из кармана маленький пакетик в оберточной бумаге, Порлок положил его на колени девушке и вновь отошел к камину. На расстоянии пары ярдов он наблюдал, как она внезапно застыла, начав разворачивать бумагу и почувствовав пальцами нечто вроде звеньев цепочки. Румянец ее внезапно погас, словно пламя свечи, если на нее дунуть. Бросив внимательный взгляд на Порлока, Мойра развернула пакет, бросив бумагу на сиденье. Внутри оказался браслет около дюйма в длину и полдюйма в ширину. Звенья из двух рядов мелких бриллиантов чередовались с поперечными полосами из более крупных камней с великолепным рубином в центре каждой.

Мойра Лейн держала браслет на ладони. Бледность выдавала ее чувства, но рука не дрожала.

— Что это?

В глазах Порлока мелькали насмешливые искорки. Он явно был очень доволен собой.

— А вы не знаете? — Не получив ответа, он продолжал: — Думаю, что знаете. Но будьте осторожной. Конечно, на свете столько невежественных людей, что поневоле таковыми начинают казаться все. Опасное заблуждение. Знающие толк в драгоценностях ювелиры могут быть хорошо осведомлены об исторических реликвиях. Да и любители вроде меня могут ими интересоваться.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

Она в самом деле выглядела озадаченной.

— Неужели, дорогая моя, — недоверчиво осведомился Порлок, — вы хотите сказать, будто не знаете, что у вас в руке?

Девушка нахмурилась.

— Браслет с дивными камнями. Полагаю, он стоит кучу денег. А что еще нужно о нем знать?

— В таком случае, — отозвался Грегори Порлок, — правдивая история этого браслета окажется для вас поучительной, а мне даст возможность кое-что продемонстрировать. Должно быть, вы заметили, что я обожаю маленькие демонстрации?

— Да. Что именно вы собираетесь продемонстрировать?

Он добродушно усмехнулся.

— Всего лишь определенные сведения. Наверное, вы также заметили, что мне нравится коллекционировать абсолютно не связанные друг с другом обрывки информации. Знаете, иногда они оказываются весьма полезными.

— Неужели? — В голосе Мойры исчезла прежняя уверенность.

— Судите сами. Все, что касается драгоценностей, издавна меня привлекало. Лет двадцать тому назад я купил в Эдинбурге потрепанную книжицу. Она называлась «Знаменитые драгоценности и их история, а также рассказ о знатных семьях, которым они принадлежали». Написана она довольно скверно, но содержит кое-какие любопытные факты. Например, знаете ли вы, что много драгоценностей из французских сокровищниц было вывезено в Англию во время революции и доверено на хранение маркизу Куинсбери, известному под прозвищем «старина Кью»? Говорят, что он прятал их в подвале лондонского дома, и все их следы потеряны. Маркиз хорошо хранил свою тайну и умер, не раскрыв ее. Теперь дом занимает пара клубов, а где-то под фундаментом, возможно, все еще лежат драгоценности французских королев. Хотя, может быть, и нет — кто знает? У драгоценностей, как и у богатства, иногда вырастают крылья. Но не будем отвлекаться. Полагаю, вам известно, что это один из двух рубиновых браслетов Жозефины[6]?

Мойра взглянула на браслет.

— Откуда мне знать?

Вопрос оказался риторическим, ибо прямого ответа на него не последовало.

— Тогда я продолжу демонстрацию. В моей книжице упоминается об этих браслетах. Наполеон подарил их Жозефине по особому поводу. Взгляните на внутреннюю сторону застежки, и вы увидите инициал «Н», увенчанный императорской короной.

Девушка повиновалась, внешне не проявляя никакого интереса. С золотой поверхности на нее смотрела коронованная буква «Н».

Грегори Порлок подошел и встал рядом.

— Теперь посмотрите на другой конец застежки и увидите с трудом, но различимую дату: «10 фри.1804».

— Что это означает?

— Десятое фримера[7] тысяча восемьсот четвертого года. Иными словами, первое декабря — дата, когда Жозефина наконец убедила Наполеона обвенчаться с ней. Наполеон одурачил ее, отказавшись от присутствия приходского священника, что оставляло лазейку, которой он воспользовался позже, желая расторгнуть брак. Браслеты были свадебным подарком. Императорский инициал присутствует потому, что первое декабря было кануном их коронации. Неужели вы не знаете эту историю?

Она сердито посмотрела на него.

— Какое это имеет ко мне отношение?

Он снова отошел к камину.

— Могу объяснить и это. Жозефина умерла в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Браслеты не были упомянуты в ее завещании. Они считаются исчезнувшими уже около сорока лет, когда второй граф Пемберли купил их в качестве свадебного подарка своей невесте. Где они находились все это время, не выяснено, но, возможно, они передавались в семействе по наследству. Титул ныне не существует, но вдова последнего графа еще жива. Кажется, она ваша родственница с материнской стороны.

— Так вот почему я, по-вашему, должна знать об этих драгоценностях!

Порлок кивнул.

— Мы приближаемся к сути дела. Лет десять тому назад я имел удовольствие познакомиться с леди Пемберли на благотворительном бале — она была одной из патронесс.

Вообразите мой восторг, когда я увидел на ее руках браслеты Жозефины! Я рискнул упомянуть о них, и когда графиня обнаружила, что мне известна история браслетов, она любезно сняла их и показала мне инициал и дату — одни и те же на каждом. Поэтому, когда мне попался на глаза браслет, который вы держите в руке…

— Какое это имеет отношение ко мне? — прервала Мойра.

— Я вам наскучил? Мой рассказ подходит к концу. Один мой друг, знающий о моем хобби, сообщил мне, что наткнулся на браслет необычайно тонкой работы. Я отправился взглянуть на него и, конечно, сразу же его узнал. Нет нужды называть вам магазин, так как он, несомненно, вам известен. Возможно, вам неизвестно то, что владелец магазина отлично знал, у кого покупает браслет. Ваша фотография часто появляется в газетах, в разделе светских новостей, и он узнал вас. У незнакомого клиента он едва ли стал бы покупать столь ценную вещицу. Но, зная о ваших семейных связях, он не колебался.

Последовала длительная пауза, во время которой Порлок внимательно наблюдал за лицом девушки: брови были нахмурены, а губы плотно сжаты. Он нарушил молчание, когда счел его слишком затянувшимся.

— Вам незачем волноваться. Мы же с вами друзья.

Румянец снова заиграл на бледных щеках. Мойра устремила на него взгляд широко открытых блестящих глаз.

— Грег…

Улыбка Порлока никогда не была более очаровательной.

— Так-то лучше!

— Грег, она отдала его мне. Не знаю, что вы подумали…

Он рассмеялся.

— Я купил браслет. Не стану говорить вам, сколько я заплатил, так как между продажной и покупательной ценой всегда чудовищная разница, и я не хочу в это вдаваться. Как бы то ни было, теперь это моя собственность и ничто не помешает мне сделать широкий жест и отослать ее леди Пемберли, верно?

— Вы не можете так поступить! Разумеется, я не хочу, чтобы она знала, что я продала браслет.

— Вполне естественно. У вас имеется и другой, или его вы также продали?

— Она дала мне только один.

Порлок покачал головой.

— Так не пойдет, девочка моя. Мы оба это знаем. Что толку продолжать это фарс? Если бы я отправился к леди Пемберли и сообщил ей, что обнаружил ее браслет в магазине, что бы, по-вашему, произошло? Она бы отправила вас в тюрьму… хотя нет — мы не стираем грязное белье публично. Но думаю, имя мисс Лейн было бы вычеркнуто из завещания леди Пемберли, и всему семейству стало бы известно, что дорогая Мойра посадила в свою тетрадь большую кляксу. Говоря языком мелодрамы, маячит изгнание из общества.

Поднявшись, Мойра Лейн положила браслет на край письменного стола и спокойно спросила:

— А вам какая от этого польза?

Порлок восхищался ее выдержкой. Сразу видна порода — такая не станет плакать и молить о пощаде. Он одобрительно посмотрел на нее.

— Вот мы и добрались до сути. Ответ — никакой пользы. Меньше всего на свете я хотел бы причинить вам вред. Я только хочу, чтобы мы прекратили ломать комедию и перешли к делу.

— К какому делу?

Порлок подошел к столу и подал ей еще один стакан с коктейлем.

— Вам лучше выпить — вы скверно выглядите. Теперь слушайте внимательно, Мойра. Я мог бы погубить вас. Но зачем мне это делать? Я восхищаюсь вами и хочу, чтобы мы остались друзьями. Скажу больше: я хотел бы видеть вас в качестве своего партнера.

Мойра посмотрела на него с презрением. Допив коктейль, она поставила стакан на поднос и, слегка приподняв брови, ожидала продолжения.

Порлок стоял примерно в ярде от нее, дружелюбно улыбаясь.

— Я говорил вам, что собираю кое-какую информацию. Когда люди считают, что им симпатизируют, они часто бывают откровенны. Но сведения нуждаются в проверке — очень важно не допустить ошибки. Наиболее интересная информация исходит из избранных кругов. Для меня явилось бы немалым преимуществом наличие консультанта, принадлежащего к этим кругам.

Брови девушки поднялись выше.

— Только что вы использовали слово «партнер». Вы просите меня стать вашим партнером в шантаже?

Порлок поднял руку умоляющим жестом.

— Какой смысл говорить в подобном тоне, Мойра? Возможно, вам от этого становится легче, но меня вы этим не проймете, так и знайте. У меня выработался иммунитет к сарказму, так что напрасно тратите время. Но учтите, если вам случайно удастся вывести меня из себя, результаты могут оказаться весьма плачевными… — он сделал паузу, — для вас. Думаю, слово «партнер» было выбрано мною не совсем удачно. Оно предполагает ответственность, которую вы не будете нести. Я попрошу вас только информировать меня о фактах и людях, с ними связанных. Вот простейшая иллюстрация. Определенные факты могут в одном случае оказаться компрометирующими, а в другом — не иметь ни для кого никакого значения. Вот тут мне и могут прийти на помощь ваши личные связи. Нет нужды говорить, что ваша деятельность будет строго конфиденциальной и хорошо оплачиваемой. Что касается браслета Жозефины, то вы вольны делать с ним все, что вам заблагорассудится. Если позволите, я дам вам совет: лучше бы вернуть его при первой возможности леди Пемберли. Не стоит рисковать дальше. Теперь для вас важно ваше будущее.

От последних слов у Мойры закипела кровь. Ничего себе, будущее! В этот момент она бы убила Порлока, если бы могла. Возможно, он об этом догадывался. Внезапный блеск ее глаз и яркий румянец на еще недавно бледных щеках свидетельствовали о бушующем внутри пламени. Порлок знал, что его зажгло, и снова восхитился самообладанием девушки.

Дав пламени угаснуть, Мойра заговорила. Это была всего лишь речь гостьи, обращенная к хозяину дома.

— Вы льстите мне, мой дорогой Грег. Но боюсь, я не слишком хороша в бизнесе — с этим даром нужно родиться. С вашей стороны очень любезно вернуть мне браслет. Но вы должны сказать, сколько вы за него заплатили. Мне бы не хотелось, чтобы моя кузина узнала, что я продала ее подарок. Но тогда я оказалась на мели, и мне были срочно нужны деньги.

Браслет так быстро оказался на ее левом запястье, что Грегори Порлок едва ли успел бы этому воспрепятствовать, даже если бы попытался.

— Ну так не продавайте его снова, — улыбаясь, сказал он. — Это слишком рискованно. В следующий раз браслет может узнать кто-нибудь другой. — Когда Мойра повернулась к двери, Порлок шагнул к ней и так стиснул ей запястье, что бриллианты вонзились в кожу. — У меня есть счет с описанием браслета, а у вас — время до утра в понедельник, чтобы принять решение. До тех пор заключаем перемирие.

Он отпустил ее, и она молча вышла из комнаты.

Поднимаясь по лестнице, Мойра услышала, как открылась и закрылась парадная дверь. Вместе со струей холодного воздуха донесся звук голоса Леонарда Кэрролла. Последний из гостей наконец прибыл.

Не оборачиваясь, она проследовала мимо двери спальни мисс Мастермен к своей комнате. Миновав за короткое время столь же короткое расстояние от кабинета до маленькой очаровательной спальни с ее светло-голубыми занавесями, ситцевой с цветочным рисунком обивкой мебели, где тот же цвет смешивался с розовым и пурпурным, Мойра Лейн успела решить, что ей делать дальше.

Глава 14

Грейндж был старым домом. Продолговатая гостиная с низким потолком, четырьмя довольно узкими окнами, занавешенными светлыми парчовыми портьерами — в тон стенным панелям цвета слоновой кости, со стульями и диванами тех же неброских оттенков, сохраняла чопорную изысканность минувших дней. Грегори Порлок, ожидая прихода соседей, не в первый раз думал о том, насколько больше подходил бы этой обстановке старинный стиль одежды — женщины с пышными взбитыми локонами и в широких фижмах, мужчины в панталонах до колен и цветных камзолах. Он легко представлял себя в темно-красном бархате и с пудрой в волосах.

Порлок испытывал радостное возбуждение капитана, ведущего опасным курсом корабль со строптивой командой. Если бы не было трудностей и риска, то не было бы и половины удовольствия. Умение обуздать бунт и выправить курс в тот момент, когда все висит на волоске, придавало каждой авантюре особый смак. Этим вечером он тоже здорово рисковал. Впрочем, иметь дело с Линнет всегда рискованно. Женщины в лучшем случае непредсказуемы — они ведут себя, как компас в магнитную бурю. Линнет и сейчас могла закатить истерику и признаться Мартину Оукли в том, что ее первый муж жив-здоров. Порлок усмехнулся, представляя себе эту сцену. Надо надеяться, что ей удалось продержаться. Но тогда она может прибыть на обед только для того, чтобы свалиться в обморок, и ткнется носом в тарелку с супом. Нужно проследить, чтобы ей сразу подали коктейль, и вести себя с ней полюбезнее. Линнет всегда отзывалась на доброту. Если бы то время, когда они были женаты, не совпало с полосой невезения, она, возможно, и сейчас обожала бы его, но даже самый лучший характер способен испортиться, если его обладатель проживает в трущобах, о которых он вспоминал с содроганием.

Доринда Браун представляла собой еще один фактор риска. Конечно, ей сегодня вечером не следовало сопровождать чету Оукли. Порлоку казалось забавным сначала пригласить ее, а потом принять меры к тому, чтобы она не смогла прийти. Но план дал сбой, и он твердо намеревался выяснить, каким образом. У Доринды в это время должна была происходить другая встреча — не столь приятная, но такая, отказаться от которой было невозможно. Ему не нравилось, когда его планы не осуществлялись. Они всегда были тщательно обдуманы, и если что-либо шло не так, он ставил перед собой цель, чтобы кто-то за это ответил. Тем не менее, если не считать досады по этому поводу, ожидаемый приход Доринды лишь придавал событию большую пикантность.

Порлок даже позволил себе праздные размышления о том, как она сейчас выглядит. Прошло семь лет, а такой срок между возрастом в четырнадцать лет и двадцать один год измеряется не только месяцами и годами. Он помнил девочку с розовым личиком, толстой светлой косой и круглыми карими глазами. Нет, такой она была, по-видимому, еще раньше. В четырнадцать лет коса исчезла, но лицо оставалось розовым, а глаза — детскими. Порлок внезапно вспомнил, как они смотрели на него долгим серьезным взглядом. Мэри вывела его из себя, и он стал кричать на нее, а Доринда открыла дверь и уставилась на него. Но ведь это, насколько он помнил, была их последняя встреча, поэтому еще неизвестно, узнает ли она его. Порлок самонадеянно полагал, что ни одна женщина не может его забыть. Но ребенок мог, хотя на это не стоит рассчитывать. Но даже если Доринда помнит его, едва ли это может иметь значение. Девушка, которую воспитала Мэри, никогда не станет устраивать сцену. К тому же у него ведь мог оказаться двойник — такое случается — и если посеять подобную мысль, она может дать хороший урожай. Он чувствовал растущую уверенность, что сумеет справиться с Дориндой Браун.

Линнет Оукли смотрела в зеркало испуганными глазами. Она уже оделась, но до сих пор не была уверена, пойдет в Грейндж или нет. Последние два дня и две ночи ее намерения на этот счет менялись каждые полчаса.

Иногда миссис Оукли представляла себя садящейся в машину: проехав совсем небольшое расстояние, она входит в Грейндж — незнакомый ей дом, вообразить который она не могла… Нет, она не сможет этого сделать. Она не сможет войти в этот дом, встретить Глена, коснуться его руки, тем более в присутствии Мартина.

В иные моменты Линнет представляла, как она остается дома, сославшись на слабость или головную боль. Но Глен поймет, что это неправда. И если Мартин пойдет без нее, тогда каким образом она узнает, что Глен сказал или сделал? Он может рассердиться… При мысли о Глене в гневе она всегда внутренне содрогалась. Да и Мартин начнет спрашивать, что с ней. Он не будет сердиться — Мартин никогда на нее сердится — но его доброта тронет ее до слез, а если она начнет плакать, то все ему расскажет.

Внутренний голос кричал ей: «Нет! Только не это!» И воображение рисовало страшные картины: Мартин прогоняет ее, она на улице, потом на скамье подсудимых, потом в тюрьме — брошенная, никому не нужная, обреченная на гибель.

Миссис Оукли уставилась на свое отражение в розовом с серебром платье. Хупер знала свое дело. Светлые волосы были аккуратно причесаны, косметика использована в должной мере, ничего лишнего. Не верилось, что это привлекательное отражение принадлежит дрожащему загнанному в угол существу. Увиденное придало ей смелости, как истой женщине. То, что ее страшило, никак не могло иметь ничего общего с леди в зеркале. Миссис Оукли впервые надела это платье, и оно ей очень шло. Новая губная помада и лак для ногтей идеально ему соответствовали. Она отодвинула табурет и встала в полный рост. Выглядела она безупречно. Хупер капнула духами на носовой платочек и подала его хозяйке. Вспомнив, что духи называются «Souviens tu?»[8], миссис Оукли схватилась за туалетный столик, чтобы не упасть. Нет, она не может идти… не может остаться…

В комнату вошел Мартин Оукли, недовольно нахмурив брови.

— Как не хочется никуда тащиться! В такой вечер хорошо бы посидеть дома. Линнет заставила себя улыбнуться. Деликатная Хупер удалилась.

— Тебе нравится мое платье?

— Оно мне всегда нравилось, не так ли?

— Глупый! Платье новое — ты ни разу его не видел.

— Ладно, давай посмотрим. Повернись!

Она грациозно повернулась и присела в реверансе.

— Правда, оно тебе нравится?

Когда Мартин так смотрел на нее, в этом вопросе не было никакой необходимости. Он обнял ее, и дрожь сразу унялась. Она может пойти — Мартин о ней позаботится. Ей нечего бояться — Мартин никому не позволит ее обидеть.

Глава 15

Доринда последовала за супругами Оукли в старый просторный холл, и ее глазам предстали большие балки на потолке, камин с глубоким очагом, в котором весело потрескивали дрова. Плитки пола были покрыты коврами, а в настенных канделябрах теперь горели электрические свечи. Все остальное могли лицезреть и те, кто приходил сюда на протяжении трех веков. Вот какая мысль пришла в голову Доринде, когда она снимала шубу, одолженную у миссис Оукли. Ей захотелось подняться по лестнице и пройтись по галерее, тянущейся вдоль трех стен холла, но миссис Оукли возразила:

— Нет-нет, мы ведь только прибыли.

Доринда бросила шубу в большое, украшенное резьбой кресло и неохотно побрела в гостиную следом за миссис Оукли в ее розовом с серебром платье, которое, очевидно, стоило кучу денег. Интересно, носит ли когда-нибудь миссис Оукли что-нибудь, кроме розового? Ведь от одного и того же цвета можно устать. Почему бы для разнобразия не надеть голубое или зеленое?..

В этот момент Доринда увидела Грегори Порлока, идущего им навстречу с протянутой рукой и очаровательной улыбкой. У камина собралось еще несколько человек, но она видела только его и сразу же поняла, что перед ней Глен Портеус — муж тети Мэри, он же Злой Дядюшка. Возможно, Доринда не была бы в этом так уверена, если бы не фотография Роубекера — все-таки семь лет, как думал сам Грегори, достаточно долгий срок. Теперь же у нее не было никаких сомнений, однако строгое воспитание тети Мэри помогло удержаться от восклицаний. Услышав, как миссис Оукли произносит ее имя, она встретила насмешливый взгляд Грегори и протянула руку.

Даже если бы Доринда забыла все остальное, она узнала бы это крепкое и теплое рукопожатие, которое так любила в раннем детстве, а потом возненавидела. Ее щеки густо покраснели, и Порлок понял, что девушка узнала его, так же ясно, как если бы она произнесла его настоящее имя. Что ж — так будет еще забавнее.

— Мы с вами уже разговаривали по телефону, — сказал он. — Думаю, я мог бы заранее описать вашу внешность. Вы точно такая же, как ваш голос. Скажите, а я похож на свой голос?

— Пожалуй.

В ней оставалось что-то от простоты, серьезности и искренности той девчушки, которую помнил Грегори. Никаких сцен, но и никакого притворства. Право же, забавная ситуация!

Внезапно Доринда посмотрела мимо него и увидела Джастина Ли. Ее очевидные для опытного наблюдателя удивление и радость были настолько сильными, что она забыла обо всем остальном и устремилась навстречу ему с сияющим лицом. Порлоку пришлось отвернуться от них, чтобы представить супругов Оукли Тоутам и Мастерменам. Он с трудом мог вообразить, как будут общаться друг с другом эти шесть человек, двое из которых смертельно его ненавидели, а двое других были столь же смертельно напуганы, но выполнял обязанности гостеприимного хозяина почти автоматически, одновременно ублажая свое чувство юмора разыгрывавшейся перед ним сценой.

Когда к гостям присоединился Леонард Кэрролл с его кривой улыбкой, безусловная несовместимость присутствующих друг с другом заметно усилилась. Глядя на него, Грегори уже не в первый раз спрашивал себя, почему он весь какой-то… перекошенный? Недостатки фигуры или доведенный до абсурда эпатаж, видимость? Действительно ли одно его плечо чуть выше другого, или это только кажется, потому что он так круто изогнул левую бровь? Действительно ли он прихрамывает на левую ногу, или это такое же притворство, как и манера томно растягивать слова, что не мешало ему отпускать иногда едкие и откровенно грубые фразы. У него были красивые, хотя и не очень густые каштановые волосы, слишком морщинистое для его возраста лицо и хрупкое телосложение, тем не менее от этого человека веяло особой нервной энергией. Ироничный взгляд Кэрролла скользнул по немолодым лицам людей, которым его только что представили: было очевидно, что эти пятеро значат для него не более чем мебель, — именно скользнул, задержавшись чуть дольше на Линнет Оукли. Грегори, не забывая о своем хозяйском долге, поспешил разрядить обстановку с помощью коктейлей.

Джастин Ли не переставал удивляться тем ощущениям, которые вызывала у него Доринда — особенно его обескураживало собственническое чувство. Конечно, сыграло свою роль то, что они вместе выбрали это платье, в котором она так превосходно выглядела, а также брошь матери. Но если бы дело было только в этом… Джастину приходилось признать, что в Доринде было нечто, сразу привлекающее к ней внимание, даже если она окажется в толпе. Изумительная посадка головы, необычайное сходство цвета глаз и волос, которым одарила ее природа, детское и в то же время необычайно умное выражение лица. Всего этого нельзя было не заметить, даже когда на ней было надето что-то, оскорбляющее его вкус. А главное, было кое-что еще, внушающее ему уверенность, что где бы он ее впервые ни повстречал — в автобусе, на корабле, на базаре в Бомбее или в пустыне Гоби, — ему сразу стало бы ясно, что они созданы друг для друга. Это было одно из тех странных ощущений, которые невозможно объяснить и от которых не можешь и, что самое примечательное, не хочешь избавиться.

— Как ты здесь очутился, Джастин? — спросила Доринда, не пытаясь скрыть радость. Впрочем, ему также не хотелось скрывать собственное удовольствие. Он засмеялся и ответил:

— Мойра Лейн собиралась сюда на выходные. Она позвонила мне и спросила, не составлю ли я ей компанию.

Доринда была слишком хорошо воспитана, чтобы перестать улыбаться. Она надеялась, что улыбка не выглядит натянутой. Но тут Джастин сказал такое… Она не верила своим ушам!

— Не глупи. Я приехал повидать тебя — вернее, не тебя, а этих твоих Оукли — как заботливый опекун.

— О! — Только так можно было изобразить на бумаге звук, который произнесла Доринда, на самом деле напоминавший журчание ручейка, пузырящегося смехом.

В этот момент вмешался Грегори Порлок.

— Так как он все равно будет сидеть рядом с вами за обедом, вы должны познакомиться с остальными, а заодно попробовать коктейль.

Последовало множество представлений. Впечатления Доринды от гостей наслаивались одно на другое. Мистер Тоут, толстый и краснолицый, глазки маленькие и сердитые, как у разозленной свиньи. Мистер Мастермен почему-то напомнил ей владельца похоронного бюро. Миссис Тоут, худая и маленькая под изобилием серого атласа и бриллиантов, с волосами, собранными в тугой узел, как будто она собиралась принять ванну, похожа на симпатичную, но беспокойную мышку. Доринда удивлялась, зачем столько бриллиантов такой жилистой шейке, тем более что из-за их живого блеска лицо будто стало еще старее, как у столетней старушенции.

Зато на мисс Мастермен ни одного бриллиантика. Старомодное черное платье с кружевами было застегнуто у ворота маленькой жемчужной брошью. «Она словно в трауре», — подумала Доринда, встретив взгляд темных глаз. Именно этот взгляд, а не черное платье, навел ее на мысль о трауре. В нем ощущалась горечь невосполнимой утраты.

Мистер Кэрролл ей активно не нравится, и едва она успела об этом подумать, как дверь распахнулась, впустив последнего гостя. Мойра Лейн вошла с таким уверенным видом, словно только что приобрела весь земной шар. На ней было бархатное платье цвета дамасской розы, оттенявшее ее прелестный румянец. Точеные руки были обнажены до плеч, а на левом запястье сверкал бриллиантами и рубинами браслет Жозефины. Задержавшись на секунду у порога, она стремительно подошла к гостям, сгрудившимся у камина и, слегка выгнув левую руку, продемонстрировала браслет Грегори Порлоку.

— Смотрите, дорогой Грег! Не правда ли, он замечательно выглядит? — Мойра обвела всю компанию сияющими глазами и беспечно добавила: — Это счастливое воссоединение. Я потеряла мой браслет, а Грег только что вернул его мне. Вы представляете? Я больше никогда-никогда его не потеряю. Торжественно клянусь.

Произнеся последнюю фразу, она вновь посмотрела на Грегори Порлока, чье лицо выражало искреннее восхищение. Мойра публично бросила ему вызов. Если он не заявит права на браслет сейчас, то ему уже никогда его не видать!

Когда дверь открылась, и дворецкий объявил, что обед подан, Грегори улыбнулся Мойре и ответил:

— Впредь вам следует быть более осторожной, дорогая.

Глава 16

Грегори собрался препроводить гостей в столовую.

— Миссис Тоут, может быть, мы с вами возглавим процессию? Думаю, обойдемся без лишних формальностей. Боюсь, что количество мужчин и женщин окажется неравным, но за овальным столом это не имеет большого значения, не так ли?

Когда они пересекали холл, Джастин почувствовал, что его ущипнули за руку. Обернувшись, он увидел Доринду, взгляд ее был умоляющим. Джастин замедлил шаг, пропуская остальных вперед.

— В чем дело?

— Он — Злой Дядюшка! — ответила Доринда, едва шевеля губами.

— Кто?

— Мистер Порлок!

— Что за чепуха?

Она энергично кивнула.

— Это он!

С этими словами они вошли в столовую.

Когда все расселись, Доринда оказалась напротив Грегори и миссис Тоут. Правее от них и ближе к ней поместились мистер Мастермен, миссис Оукли, мистер Тоут и мисс Мастермен, а по левую руку — Джастин, Леонард Кэрролл, Мойра Лейн и Мартин Оукли.

Доринда смотрела на Мойру, которая, беспечно смеясь, болтала с Леонардом Кэрролом. Она абсолютно искренне считала ее недосягаемым образцом совершенства — обворожительное создание, расточающее улыбки и остроты с неподражаемой легкостью и очарованием. Это настолько удручало Доринду, что Грегори тут же вылетел у нее из головы, поэтому когда Джастин спросил, не обозналась ли она, то получил в ответ недоуменный взгляд.

— Я о том, что ты мне сказала, — напомнил он. — Это кажется абсолютно невероятным.

— Прости, я не сразу поняла, я думала о другом. Не обозналась.

— Ты не можешь быть в этом абсолютно уверена.

— Могу. Я абсолютно уверена, что это он.

— Тогда нам лучше поговорить о чем-нибудь другом.

Доринда снова бросила взгляд на Мойру Лейн. Леонард Кэррол склонился к ней, криво улыбаясь.

— Как же она красива! — шепнула Доринда Джастину.

Эти слова почему-то его позабавили.

— Слишком расфуфыренная, — отозвался он. — Нарядилась, как рождественская елка. Интересно, ради чего?

«Ради тебя, Джастин», — подумала Доринда. Неужели он этого не знает? Хотя, когда кого-нибудь очень любишь, то либо все видишь четко и ясно, либо двигаешься ощупью, как в тумане. Иногда ей казалось, что она может читать мысли Джастина — например, когда он смотрел на ее голубое платье, — а иногда совсем не могла догадаться, о чем он думает. Вот и сейчас она понятия не имела, что он думает о Мойре Лейн.

Доринда оторвалась от этих размышлений, чтобы взять второе. Джастин, Мойра и Леонард Кэрролл о чем-то переговаривались, весело смеясь. Справа от нее мистер Мастермен сосредоточенно смотрел только в свою тарелку. Сидящая рядом с ним миссис Оукли что-то рассказывала мистеру Тоуту о необычайных способностях Марти. «Тогда ему было только три года», — услышала ее слова Доринда. Очевидно, мистер Тоут тоже их слышал, но никак не отреагировал, продолжая жевать с непроницаемым видом.

Чтобы поддержать застольную беседу, Доринда обратилась к профилю мистера Мастермена:

— Надеюсь, сегодня не будет снега.

Мистер Мастермен обернулся к ней и устремил на нее невидящий взгляд. Анфас он выглядел еще менее приятно, чем в профиль.

— Почему?

— Когда он потом тает, на улицах такая жуткая грязь.

Снова повернувшись к ней в профиль, мистер Мастермен взял вилку и начал есть второе, с тем же равнодушием глядя на содержимое тарелки. И напрасно, подумала Доринда, так как блюдо было очень вкусным и очень экзотическим. Даже поразительная красота Мойры и мысли о том, какой чудесной женой она была бы для Джастина, не могли отвлечь Доринду от такого деликатеса. Из чего это все-таки приготовлено? Трое слева от нее снова засмеялись. Джастин сидел, отвернувшись и не делая попыток вовлечь ее в разговор. Доринда и не догадывалась, что в данный момент ему важно было одно: слышала она или нет только что прозвучавший невинный анекдот.

В этот момент, когда миссис Оукли порассказала анекдот, Грегори Порлок обратился к ней поверх сидящих между ними мисс Мастермен и мистера Тоута. Интересно, с чего это вдруг? Миссис Тоут — его соседка справа — оживленно беседовала с Мартином Оукли: они увлеченно обсуждали замечательного и, по-видимому, не уступающего Марти ребенка ее дочери Олли. Возможно, Грегори отчаялся «разговорить» мисс Мастермен, которая оставалась абсолютно равнодушной ко всем его остротам, и решил переменить собеседника.

— Миссис Оукли, надеюсь, вам удалось достать светящуюся краску?

Ее беспомощный и испуганный вид не остался незамеченным остальными. Мистеру Тоуту она напомнила боязливого кролика, причем с примерно таким же количеством мозгов, как у этой глупой твари. Мистер Мастермен, сидящий по другую сторону от миссис Оукли, возможно, ничего бы не заметил, если бы ее левая рука, лежащая на столе, не дернулась, едва не опрокинув его бокал с шампанским. Миссис Тоут показалось, что миссис Оукли очень нервничает, а Мартин Оукли, видя, как его жена изменилась в лице, подумал, не заболела ли она.

— Да, — отозвалась наконец Линнетт и добавила: — Краску купила мисс Браун.

— Надеюсь, без всяких хлопот, — обратился Порлок к Доринде, и она вдруг почувствовала, что он знает о происшедшем в магазине «Де Люкс». Их глаза встретились. «Смотри — будь осторожна», — предупреждал взгляд Грегори. «Ясно», — отвечал взгляд Доринды.

Она не сомневалась, что это он каким-то образом организовал ее визит в «Де Люкс» и устроил так, чтобы ей подложили в карман краденые вещи. Зачем? Чтобы удалить ее из дома Оукли, где она наверняка бы встретилась с ним и узнала в нем Злого Дядюшку.

Очнувшись от своих мыслей, Доринда обнаружила, что в разговоре участвуют практически все.

— Достать краску было очень трудно, а нам она была нужна для часов Марти, — говорил Мартин Оукли. — Я вам очень признателен за подсказку, Грег. Мисс Браун как раз собиралась в город, и жена попросила ее зайти в «Де Люкс».

Доринда мысленно выстроила цепочку умозаключений. Грегори Порлок сказал Мартину Оукли, что в «Де Люкс» продается светящаяся краска, а Мартин сообщил об этом жене. Все сходится!

— А вам-то зачем светящаяся краска, мистер Порлок? — спросила миссис Тоут.

— Неужели не знаете? — усмехнулся Леонард Кэрролл. — Я сразу догадался. Он ходит с ней по ночам, чтобы творить украдкой добрые дела. От нашего безупречного хозяина ничего не ускользает. Гости спят, а он о них заботится.

Грегори тоже засмеялся. Миссис Тоут подумала, что мистеру Кэрроллу пора перестать пить шампанское. У него слишком развязался язык. Некоторые вещи, о которых он говорил мисс Лейн, было стыдно слушать, а она только смеялась и тем самым поощряла его. Таким, как он, дай палец, и они отхватят всю руку, прежде чем вы успеете обернуться!

— Боюсь, я не настолько внимателен, — сказал Грегори. — Краска нужна была мне для балки у входа в гардеробную. Эти старые дома построены чертовски неудобно. Не зная, где выключатель, в темноте можно споткнуться о порог или расшибить голову о балку, если в вас больше шести футов роста. Поэтому мне пришло в голову покрыть балку и выключатель светящейся краской. Кстати, я должен извиниться за запах. Я пока нанес только один слой, который, надеюсь, высох, но нужен еще один, поэтому мы оставили краску в шкафу в гардеробной.

— Марти очень любит свои часы, — неестественно высоким голосом заговорила миссис Оукли. — Мартин нанес на них еще один слой краски как раз перед нашим уходом. Марти говорит, что ему нравится просыпаться среди ночи и видеть, как они смотрят на него. По его словам, это похоже на большой глаз. У него столько воображения!

Мистер Тоут повернул к ней сердитое красное лицо.

— Как могут часы быть похожими на глаз? Ведь красят только стрелки. Ничего себе, глаз!

Линнет нервно рассмеялась.

— Понимаете, Марти покрасил весь циферблат — он не знал, что нужно красить только стрелки. А няня говорит, что это не важно, так как стрелки можно покрасить в черный цвет, и тогда она сможет узнавать время по их положению, не беспокоясь о цифрах. Ну а для Марти главное, чтобы часы светились в темноте.

— Как луч света в темном царстве, — заявил мистер Кэрролл. — Много шума из ничего. Ночные свечи выгорели. Давайте есть, пить и веселиться! Если хотите, я могу часами продолжать в том же духе.

— Они не хотят, — сказала Мойра.

— Тогда я расскажу вам о самом свежем скандале — ночные скандалы не выгорают, в отличие от свечей. — Он понизил голос, и Джастин повернулся к Доринде раздосадованный: ему еще никогда не приходилось бывать в столь скверно подобранной компании. Скорее бы этот вечер завершился.

Ему вдруг подумалось, что все довольно странно. Почему Грегори Порлок, личность весьма светская, собрал за своим столом таких несовместимых людей, как Тоуты и Леонард Кэрролл, Мастермены и Мойра Лейн… Он не находил ответа, хотя еще до конца вечера ему было суждено вновь задать себе этот вопрос. Сейчас же Джастин решил не забивать себе голову и пустился в легкий и беспечный разговор с Дориндой.

Глава 17

Можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить. Собравшиеся в гостиной после обеда гости Грегори Порлока доказывали справедливость этой поговорки. Тоутов и Мастерменов можно было сравнить с мулами, тупо глазеющими на водный поток, но который ничуть их не привлекает.

Ни миссис Тоут, ни мисс Мастермен не играли в карты, но Грегори тут же предложил другие игры. Конечно, это тоже один из способов сломать лед, но он далеко не всегда бывает успешным. Требовалось составить список предметов, начинающихся на букву «М», которые вы взяли бы с собой на необитаемый остров; предметы подразделялись на «еду», «напитки», «одежду», «домашние животные» и «разное». В конце концов мисс Мастермен предъявила абсолютно чистый лист бумаги, а миссис Тоут смогла написать только «мыши» и «маргарин». Перечень мистера Кэрролла был весьма кратким и столь же остроумным, сколь вульгарным. Доринда отнеслась к заданию серьезно и усердно, а Грегори с легкостью составил самый длинный список. Мистер Тоут не захотел играть, а мистер Мастермен куда-то исчез. Вернувшись, он присоединился ко второму туру и закончил писать вторым.

Когда лед слегка подтаял и Мойра предложила шарады, никто не ответил решительным отказом, кроме мистера Тоута. Правда, Леонард Кэрролл заявил, что постановка одной сцены с абсолютно некомпетентными актерами — тяжкое испытание для его рассудка, ну а три сценки наверняка сведут его с ума. На что Мойра отозвалась:

— Хорошо, ты возглавишь одну группу, а Грег — другую.

Обняв ее за плечи, Леонард Кэрролл пропел высоким, суховатым тенором:

— Ты первый и единственный мой выбор!

Мойра усмехнулась.

— Придется тебе взять на себя половину, дорогой. Нельзя же навесить на Грега всех.

Грегори сразу же выбрал Мартина Оукли — таким образом, не стало практически очевидно, что Линнет окажется в другой команде.

В итоге «труппа», удалившаяся вместе с Леонардом Кэрроллом, состояла из миссис Оукли, Мойры, мистера Мастермена и миссис Тоут, а Грегори остался в гостиной с мисс Мастермен, Дориндой, Мартином Оукли и Джастином Ли. Мистер Тоут продолжал курить, сидя в большом кресле, как будто происходящее его абсолютно не касалось. Его жена, выходя из комнаты, бросила на него выразительный взгляд, в котором светились и понимание, и — одновременно — упрек. Можно сердиться, но совсем необязательно забывать о хороших манерах, Алберт давно уже не мальчик, пора знать свои возможности. Пара коктейлей, шампанское, бог знает сколько портвейна — неудивительно, что ему не до игр. Впрочем, если на то пошло, то и ей самой тоже. Игры хороши для молодых, а старикам достаточно смотреть, как они развлекаются. Они всегда устраивали рождественские вечеринки для Олли. Какой она всегда была хорошенькой с ее развевающимися светлыми волосами!

Когда мистер Кэрролл вывел их в холл, по нему проходил дворецкий с кофейным подносом. Отнес кофе в гостиную и снова вышел. Дворецкий был худым и узкоплечим, из-за впалых щек и близко сидящих глаз он слегка напоминал обезьяну. Это навело миссис Тоут на приятные воспоминания о походе с Олли в зоопарк, где они наблюдали за чаепитием шимпанзе.

Чем плохи всякие шарады, так это тем, что половина компании вынуждена томиться в ожидании, покуда их соперники развлекаются переодеваниями и спорят о том, что и как они будут изображать. Леонард Кэрролл ясно дал понять, что намерен играть ведущую роль, а остальные должны выполнять его указания. Он собирался изображать дьявола. Мойре отвели роль монахини («принеси простыню и два полотенца»). Мистер Мастермен должен был надеть длинный черный плащ («один такой висит в вестибюле»), а миссис Тоут — макинтош и самую большую мужскую шляпу, какую ей удастся найти. Миссис Оукли было позволено не переодеваться, если она хочет, пусть возьмет из столовой цветы и сделает себе венок.

— Помните, — закончил Леонард, — что все должны уложиться в положенное время, поэтому если кто-нибудь не выполнит указаний, то отправится прямиком в ад в моих острых когтях! — Открыв дверь в гостиную, он обратился к подопечным Грегори: — Показывать шараду будем в холле. Публика пусть разместится у камина — там тепло и уютно Мастермен сообщит вам, когда мы будем готовы.

Мисс Мастермен и мистер Тоут сидели в гостиной молча; остальные разговаривали друг с другом. Доринда невольно восхищалась остроумными замечаниями дядюшки. Ей было действительно весело и интересно. Возможно, потому что Джастин сидел на подлокотнике ее кресла. Было бы куда хуже, если бы он ушел в холл с Мойрой Лейн. Но Джастин определенно был не нужен мистеру Кэрроллу, который сам явно был без ума от Мойры.

Мистер Кэрролл справился со всем очень быстро. Не более чем через десять минут дверь открылась и мистер Мастермен, облаченный в черный плащ, поманил их за собой.

После ярко освещенной гостиной холл казался совсем темным. В камине горел огонь, но электрический свет выключили, кроме лампы для чтения. Она стояла на мраморной каминной полке, а ее абажур был накрыт плотной коричневой бумагой таким образом, чтобы единственное пятно света оказалось на полу, между подножием лестницы и массивным дубовым столом у стенной панели. Все остальное — сама лестница, пространство вокруг нее, задняя часть холла — было покрыто мраком.

Мастермен проводил их к камину, у которого стояли стулья, развернутые к лестнице и задней стене холла. Впоследствии все никак не могли точно вспомнить, присоединился ли мистер Тоут к остальным или нет.

Откуда-то сверху донесся высокий пронзительный голос:

— Занавес поднимается!

Вниз по лестнице начали спускаться смутно различимые фигуры, становясь все более отчетливыми по мере приближения к пятну света и снова растворяясь во мраке. Первым шел Мастермен, выглядевший весьма эффектно в черном плаще и в зловещей белой повязке на глазу, скрывающей половину лица. За ним следовала миссис Тоут, опираясь на раздвоенную сверху клюку — серый атлас и бриллианты скрывал старый грязный брезент, а голова утопала в потрепанной широкополой шляпе. За ней в освещенном участке появилась Линнет Оукли — в своем розовом с серебром платье, с цветами в руках и в волосах. Ей было велено улыбаться, но, оказавшись в луче света, она внезапно испугалась и застыла с остановившимся взглядом и открытым ртом, словно ожидая, что что-то случится. Простояв несколько секунд, она вздрогнула и исчезла в темноте. Ее место заняла Мойра Лейн в белом одеянии монахини. Она шла, опустив глаза и перебирая четки, но, проходя через пятно света, обернулась, бросив быстрый взгляд через плечо.

Когда Мойра поравнялась с дубовым столом, на лестнице произошло какое-то движение, единственный источник света погас, и холл погрузился во мрак. Внезапно в этой непроглядной тьме появилось светящееся лицо с двумя рогами и две светящиеся руки, которые взметнулись вверх и столь же быстро опустились. Крик Мойры, отозвавшийся эхом в балках потолка, сменился жутким кудахтающим смехом.

Мойра не стала кричать снова, когда Лен Кэрролл схватил ее за плечи и прижался своим кривым ртом к ее губам, но больно ущипнула его под мышкой.

Когда мистер Мастермен включил все лампы, «дьявол» снова оказался на столе, с которого только что спрыгнул; темный пуловер скрывал его рубашку, в руке болталась бумажная размалеванная маска, а два бумажных рога озорно торчали над лицом, которое в этот момент отнюдь не выглядело дьявольским. Публика захлопала в ладоши, а Грегори воскликнул:

— Браво, дорогой мой! Но мы угадали вашу пословицу: «Дьявол хватает последнего»[9].

Леонард Кэрролл махнул белой от краски рукой и спрыгнул со стола.

— Теперь ваша очередь, — сказал он. — Мне нужно смыть с себя эту дрянь, а то я все тут перепачкаю.

Впоследствии каждому задавали вопрос, насколько близко находился Лен Кэрролл к Грегори Порлоку. Все утверждали, что он подошел к сидящим у камина, поговорил с одним или двумя, выслушал поздравления с эффектно разыгранной шарадой и побежал вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Но на вопрос, подходил ли он и к Грегори, никто не мог ответить с уверенностью. Когда же Кэрролла спросили, почему он не мог умыться в гардеробной, он объяснил, что должен был снять пуловер и надеть смокинг, который оставил в своей комнате.

Доринда посмотрела на Мойру, стоявшую между столом и камином и стаскивающую белые полотенца, которыми перевязала лоб и подбородок, изображая монахиню. Взгляд ее был сердитым, а пальцы двигались быстро и энергично Швырнув полотенца на стол, она сорвала с себя простыню служившую монашеским одеянием, и швырнула ее следом. Простыня соскользнула с полированной столешницы и упала на пол, потянув за собой одно из полотенец. Расправив темно-красную юбку, Мойра провела рукой по волосам Зеркала в холле не было, и она обратилась к Джастину:

— Как мои волосы? Не хочу подниматься наверх.

— Все в полном порядке, — отозвался он.

— Слава богу. Как я выглядела в шараде?

— Как сказал Порлок, это было первоклассное шоу. Боюсь, наша шарада будет выглядеть бледно в сравнении с вашей. Ты так натурально закричала! Жаль, что мы не можем тебя позаимствовать.

— А тебе бы этого хотелось? — рассмеялась она и добавила довольно кислым тоном: — Хотя звездой номера, конечно, был Лен.

Подойдя к лестнице, Грегори обратился к группе у камина:

— Ну, теперь наша очередь. Боюсь, мы не сможем с вами сравниться. Ваша шарада была слишком хороша. Пожалуйста, пройдите в гостиную и позвольте теперь нам попытать счастья. Кэрролл подойдет чуть позже — краску так быстро не смоешь. Думаю, мы можем начать без него. Итак, миссис Тоут, миссис Оукли, Мойра и Мастермен отправляются в гостиную, а прочие остаются здесь.

Он направился к ним, но не успел сделать и пару шагов, как свет погас снова. Линнетт Оукли испуганно вскрикнула, а мистер Мастермен сердито осведомился, кто это сделал. Все зашевелились. Кто-то опрокинул стул. Внезапно послышались нечто среднее между кашлем и стоном и звук падения тяжелого предмета.

Джастин Ли схватил Доринду за руку и подвел ее к стене, потом двинулся вдоль стены в сторону парадной двери. Он понятия не имел, где другие выключатели, но в каждом нормальном доме должен быть по крайней мере один, который можно включить, войдя снаружи. Не обращая внимания на взволнованные голоса позади, Джастин прошел мимо двери кабинета и добрался до цели. Он нащупал выключатель, и электрические свечи ярко вспыхнули. Это произошло секунд через сорок пять после того, как прозвучал стон.

Сцена, которую увидел Джастин, четко запечатлелась у него в памяти. Стоявший в дверях гостиной мистер Тоут уставился на внезапно осветившийся холл. На лестнице, на третьей ступеньке сверху стоял Леонард Кэрролл, держась рукой за перила и занеся ногу для следующего шага. У камина были Доринда (на том самом месте у стены, где ее оставил Джастин), Мастермен, миссис Тоут, мисс Мастермен и, на дальней стороне, Мартин Оукли. Между ними и началом лестницы две женские фигуры и мужская — Мойра Лейн, Линнет Оукли и Грегори Порлок.

Грегори лежал где-то посередине — на полу лицом вниз, выбросив одну руку вперед и придавив другую своим телом. Нечто похожее на рукоятку кинжала поблескивало у него между лопатками.

Взгляд Джастина переместился на стенную панель над камином. Между двумя канделябрами висело оружие — два кремневых ружья со скрещенными дулами, шпага с рукояткой из слоновой кости, еще одна шпага в потускневших бархатных ножнах, пара длинных рапир и полдюжины кинжалов. Вскоре он обнаружил брешь — одного кинжала не хватало. Джастин снова посмотрел на блестящую рукоятку между лопатками Грегори Порлока.

Никто не говорил, не двигался с места и как будто даже не дышал, покуда Линнет Оукли не сделала два шага вперед и не опустилась на колени с криком:

— Глен мертв! Боже мой, он мертв! О, Глен, Глен!..

Казалось, камень угодил в зеркальную гладь, и отражавшаяся там картина разлетелась на осколки. Все зашевелились и заговорили. Мистер Тоут шагнул в холл. Лен Кэрролл спустился с лестницы. Мойра сделала три шага назад, медленных и скованных, словно ее гибкое живое тело под алым платьем превратилось в нечто твердое, тяжелое и холодное. Она продолжала пятиться, пока не наткнулась на стул, и застыла, не сводя глаз с того места, где лежал Грегори Порлок.

Мартин Оукли подошел к жене. Она бросилась в его объятия, истерически рыдая:

— Это Глен!.. Кто-то убил его! Он умер!

Глава 18

В чрезвычайных обстоятельствах обычно кто-то один берет на себя инициативу. В данном случае это был Джастин Ли. Он быстро подошел к Грегори, опустился перед ним на колени, попытался нащупать пульс, потом встал и направился к звонку, находившемуся слева от камина под рядом выключателей. Ожидая ответа на вызов, Джастин быстро огляделся вокруг. Никто не мог погасить свет, воспользовавшись выключателем у парадного входа. Зато любой из находящихся у камина мог добраться до выключателей слева, футах в пятнадцати по прямой линии от того места, где был заколот Грегори. Дверь в гардеробную и помещения для слуг в задней стене также могли открыть незаметно, а потом протянуть руку к выключателям. Под прямым углом к ней находилась дверь в бильярдную, но она располагалась в глубокой нише, и к выключателям было невозможно подобраться, не входя в холл и не рискуя быть замеченным кем-то из группы у камина.

Покуда Джастин отмечал все это, дверь в гардеробную открылась и вошел дворецкий. Увидев, как изменилось его лицо, Джастин шагнул навстречу и сказал:

— Мистер Порлок мертв — его закололи. Пожалуйста, позвоните в полицию и попросите их прибыть сюда как можно скорее. Скажите им, что мы ничего не будем трогать. Потом возвращайтесь сюда.

Дворецкий открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал и быстро вышел. Джастин вернулся к телу. Леонард Кэрролл подошел к нему и тихо осведомился:

— Не много ли вы на себя берете? Как насчет того, чтобы вытащить нож и дать бедняге шанс?

Джастин покачал головой.

— Бесполезно — он мертв.

— Почему вы так в этом уверены?

— Я побывал на войне.

— Ну, я чувствую, мы переходим прямиком к игре «Поймай убийцу»! — заметил Кэрролл чуть ли не с веселой усмешкой, впрочем, тут же подавленной. — Интересно, кто это сделал. Впрочем, убийца, кто бы он ни был, может особо не переживать: местная полиция с присущим ей усердием уничтожит все улики, которые он, возможно, оставил. Любопытно, кто же ненавидел Грегори до такой степени, что рискнул даже воспользоваться игрой в шарады?

Джастин, которому был адресован вопрос, не ответил. Он смотрел на группу людей, каждый из которых мог быть тем, о ком спрашивал Леонард Кэрролл. Миссис Тоут сидела на маленьком резном стуле в стиле «шератон»[10]. Дождевик, который она надевала для шарады, лежал у ее ног, напоминая очертаниями второй труп, но старомодная широкополая шляпа все еще оставалась у нее на голове, правда, немного съехала набок. Лицо выглядело напряженным — возможно, его бледность усиливали серое атласное платье и блеск бриллиантов. Она сидела прямо и неподвижно, стиснув руки, унизанные кольцами.

Мисс Мастермен стояла слегка склонившись вперед и вцепившись в спинку стула обеими руками. Колец на них не было, а костяшки пальцев заметно побелели. Джастин видел, как брат подошел к ней и что-то сказал, но не получив ответа, подошел к очагу и наклонился, чтобы подбросить полено. Линнет Оукли, упав в кресло, рыдала. С одной стороны от нее стояла Доринда, а с другой — Мартин. Белые и розовые гвоздики, которые она взяла в столовой, чтобы сплести венок, почти все валялись на полу. Один цветок лежал на подлокотнике кресла, еще один — у нее на коленях. Бутон и лист свисали ей на шею, подобно серьге. Она уткнулась лицом в плечо мужа, который посмотрел на Джастина и резко произнес:

— Я должен увезти отсюда мою жену — она в ужасном состоянии.

Джастин подошел к нему и сказал, понизив голос.

— Очень жаль, но боюсь, вам придется подождать прихода полиции.

Их взгляды встретились. Глаза Мартина гневно блеснули.

— И кто же заставит меня ждать?

— Полагаю, здравый смысл, — ответил Джастин.

— Что вы имеете в виду?

— А вы как думаете? Любой, кто уйдет отсюда, привлечет к себе больше внимания, чем он того заслуживает.

Последовала напряженная пауза. Джастин помнил, что Злого Дядюшку звали Глен Портеус, а миссис Оукли кричала, что Глен мертв. Это слышали девять человек, и если Мартин Оукли будет держать язык за зубами, то остальные не смогут и не станут этого делать. Миссис Оукли, которая сегодня вечером якобы впервые встретилась с Грегори Порлоком, придется объяснить, почему она, рыдая, бросилась на его труп и называла его Глен. Отойдя на прежнее место, Джастин увидел одну из ее розовых гвоздик. Сломанный цветок лежал между левым плечом Грегори Порлока и его густыми вьющимися волосами.

Мистер Тоут подошел к жене. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Взгляд его маленьких серых глазок был устремлен на собственные руки.

— Пожалуй, всем нам не мешает выпить, — предложил Кэрролл.

Он все еще стоял в одном-двух ярдах от тела, глядя на него. На спине трупа виднелось круглое белое пятно, в центре которого торчала рукоятка кинжала.

Джастин с ужасом осознал, что это светящаяся краска.

Глава 19

В эту ночь в Грейндже практически не спали. Дом внезапно перестал быть частным жилищем. Джастин, чья мать увлекалась пчеловодством, вспомнил, как она, приподняв заслонку, наблюдала через стекло за обитателями улья.

Да уж, достаточно переступить грань, отделяющую законные действия от противоправных, и все права на неприкосновенность частной жизни мигом отменяются. Полицейский врач, фотограф, дактилоскопист, сержант, инспектор, главный констебль — все смотрели на всех них словно через стекло, особо отмечая тех, кто съеживается под их наблюдательным взглядом. Убийство, некогда бывшее одним из самых личных деяний на земле, ныне стало одним из самых публичных. Покуда остальные сотрудники местной полиции совершали традиционные ритуалы, инспектор Хьюз сидел в кабинете, выслушивая показания.

Было уже совсем поздно, когда Мартину Оукли позволили отвести в Милл-хаус свою жену и ее секретаршу, и еще позже разрешили удалиться в спальни остальным, хотя вряд ли кто-либо надеялся уснуть.

В воскресенье в десять утра сержант Фрэнк Эбботт позвонил мисс Мод Силвер домой, в ее квартиру на Монтэгю-Меншинс.

— Мисс Силвер слушает.

— Это Фрэнк. Боюсь, я не смогу прийти к чаю. Одного типа закололи кинжалом в Саррее, а так как и он сам, и все, кто мог это сделать, из Лондона, расследование передали нам, поэтому мы с шефом уезжаем. Может, и вы к нам присоединитесь?

Мисс Силвер деликатно покашляла.

— Нет, дорогой Фрэнк, скорее всего, нет.

В трубке послышался разочарованный вздох.

— Жаль. Когда вы рядом, никогда не бывает скучно. Ваше участие придает каждому делу особый колорит — не говоря уже о внимании к моральной стороне.

— Мой дорогой Фрэнк!

— Ну, мне пора бежать.

Позднее тем же утром Джастин позвонил Доринде.

— С тобой все в порядке?

— Да.

— Ты смогла поспать?

— Ну…

— Хотя вряд ли кому-то это удалось. Как миссис Оукли?

— Очень расстроена.

— Я бы приехал тебя навестить, но дело вроде бы передали Скотленд-Ярду. Их люди могут явиться в любую минуту, так что мне лучше оставаться на месте. Конечно, они захотят побеседовать со всеми.

Последовала пауза.

— Ужасно, что ты тоже оказался в этом замешан, — сказала наконец Доринда.

— Ни ты, ни я в этом не замешаны, — твердо заявил Джастин и положил трубку.

Старший инспектор Лэм и сержант Эбботт добрались в Грейндж только в начале третьего, посовещавшись перед этим с инспектором Хьюзом, изучив снятые им показания и съев весьма посредственный ленч в местной гостинице.

Когда дворецкий впустил их в дом, Лэм внимательно посмотрел на него, прежде чем отдать ему пальто и шляпу. После уличного света холл казался темным. Дворецкий распахнул первую дверь направо и шагнул в сторону, пропуская полицейских в кабинет. Подойдя к письменному столу, старший инспектор обернулся:

— Войдите и закройте дверь. Вы дворецкий?

— Да, сэр.

При свете, проникающем через три окна, инспектору проще было его разглядеть: мужчина средних лет, с начавшими редеть волосами, со слегка сутулыми плечами, глаза карие и впалые щеки.

— Пирсон! — воскликнул Лэм. — Так я и думал! Дворецкий молча опустил глаза, вид у него был слегка виноватый. Фрэнк Эбботт переводил недоуменный взгляд с одного на другого. Старший инспектор придвинул стул к столу и сел. Он привык судить о меблировке по тому, насколько выбранный им стул способен выдержать его вес. Так как этот стул не издал протестующего скрипа, то получил одобрительную оценку. Не исключено, что инспектор судил людей по способности выдержать его внушительный взгляд. Если так, то Пирсон справился весьма недурно. Он стоял молча, но не выглядел особенно обескураженным.

— Ну и ну! — заговорил Лэм. — Никак не ожидал встретиться с вами здесь, Пирсон. Полагаю, вы тоже не рассчитывали увидеть меня.

— Да, сэр.

— Вы служите здесь дворецким?

— Да, сэр.

— Что это, черт возьми, за фокусы? — Лэм посмотрел на сержанта Эбботта, слушавшего разговор с живейшим интересом. — Это мистер Эрнест Пирсон из детективного агентства Блейка. Раньше он служил в полиции, но был уволен по состоянию здоровья. — Инспектор снова повернулся к дворецкому. — Выкладывайте, приятель. Что вы здесь делаете?

— Ну…

Лэм стукнул кулаком по столу.

— Перестаньте мямлить! В этом доме произошло убийство. Заранее предупреждаю, что ссылки на конфиденциальность бесполезны.

Взгляд карих глаз был по-прежнему виноватым, но не тревожным.

— Знаю, сэр. Я как раз подумывал о том, как бы поаккуратнее мне все вам объяснить. Ситуация довольно деликатная. Мистер Блейк послал меня сюда наблюдать за мистером Порлоком.

— Развод?

— О нет, сэр… — Поколебавшись, Пирсон добавил: — Шантаж.

Фрэнк Эбботт поднял брови. Старший инспектор позволил себе присвистнуть.

На меланхоличном лице Пирсона мелькнуло подобие торжествующей улыбки.

— Шантаж был бизнесом мистера Порлока. Одна из наших клиенток очутилась из-за этого в неприятном положении — он что-то знал о ней, хотя она не сообщила нам, что именно. Поэтому мистер Блейк отправил меня сюда, чтобы я попытался обнаружить… э-э… нечто, что могло бы вызвать страх у мистера Порлока.

— Так-так. Собирались шантажировать шантажиста?

— Ну что вы. сэр!

Лэм коротко усмехнулся.

— А как еще прикажете это называть? Впрочем, меня это не касается. Вы сказали, что Порлок промышлял шантажом. У вас имеются какие-нибудь доказательства?

— Только то, что я слышал собственными ушами, — со сдержанной гордостью уточнил Пирсон.

Фрэнк Эбботт придвинул стул к дальней стороне стола. Сняв пальто, он предстал в весьма элегантном облачении: серый костюм, серо-голубой галстук, серые носки, серый платок торчал из кармана пиджака. Светлые волосы, как всегда, были гладко зачесаны назад, а взгляд светлых глаз был холоден и пытлив.

— Записывайте, Фрэнк, — бросил Лэм через плечо, и карандаш в длинных белых пальцах сержанта начал быстро строчить в блокноте.

Лэм склонился вперед, положив руки на колени; его румяное лицо, под темными волосами, начавшими редеть на макушке, выглядело бесстрастным.

— Что именно вы слышали собственными ушами? — осведомился он. — Вы имеете в виду, что Порлок шантажировал кого-то из гостей?

Выражение торжества на лице Пирсона стало более явственным.

— По-моему, почти всех.

— В таком случае, возьмите стул и сядьте, чтобы мы могли поговорить об этом подробно.

Мистер Эрнест Пирсон с почтительным видом придвинул стул, сел и, кашлянув, заметил, что даже не знает, с чего лучше начать.

Склонившись над столом, Фрэнк Эбботт положил перед своим шефом список имен. Лэм кивнул и прочитал имена мистера и миссис Тоут.

— Вам что-нибудь о них известно?

— Да, сэр. У мистера Тоута и мистера Порлока вчера после чая состоялся нелицеприятный разговор в этой комнате. Часть его мне удалось подслушать, так как я не запер дверь на щеколду после того, как развел огонь в камине. У дворецкого много возможностей подслушивать разговоры. Подавая напитки, забирая подносы и следя за камином, он всегда может найти предлог, чтобы находиться рядом с дверью, а в доме с центральным отоплением не бывает сквозняков и можно оставить дверь приоткрытой.

Фрэнк Эбботт прикрыл рот ладонью. Изобретательность Пирсона вызвала у него улыбку. Лицо Лэма оставалось хмурым.

— Вы подслушали разговор между Порлоком и мистером Тоутом?

Мягкие карие глаза спокойно встретили его взгляд.

— Только часть его, сэр. То, что говорил мистер Порлок, очень рассердило мистера Тоута.

— И что же он говорил?

— Такое не назовешь иначе как шантажом. Мистер Тоут использовал это слово — даже прокричал его. Но потом в холл вошла одна из горничных, и мне пришлось отойти. Я вышел в утреннюю гостиную с другой стороны холла, а когда вернулся, мистер Порлок говорил: «Два свидетеля могут дать показания под присягой, и вы не хуже меня знаете, что, если полиция начнет в этом копаться, свидетелей окажется гораздо больше».

— О чем они говорили?

— О черном рынке, сэр. Когда мистер Тоут попытался оправдаться, мистер Порлок сказал ему: «Можете сообщить все это Скотленд-Ярду. Полагаю, вы думаете, что они вам поверят. Если нет, расскажите это кому-нибудь другому». И он засмеялся — мистер Порлок любил шутки.

— А мистер Тоут тоже засмеялся?

— О нет, сэр. Он разразился ужасными ругательствами. Тогда мистер Порлок сказал ему: «Вы ведь заработали кучу денег, Тоут! Неужели вы не можете расстаться с тысячей фунтов, чтобы заткнуть рот этим людям?» «Черта с два! — ответил мистер Тоут. — Это ваш рот нужно заткнуть, и если вы не будете осторожны, вам заткнут его навеки! Я не из тех, кто позволяет себя шантажировать!» Мистер Порлок снова засмеялся и сказал: «Черный рынок или шантаж — вы платите деньги и делаете выбор».

Лэм нахмурился еще сильнее.

— Говорите, мистер Тоут угрожал ему?

— Он использовал слова, которые я упомянул, и его поведение казалось весьма угрожающим, сэр.

— Вы слышали что-нибудь еще?

— Нет, сэр. Мистер Тоут поднялся, продолжая ругаться, поэтому я отошел к камину в холле и подбрасывал дрова, пока он не вышел и не поднялся наверх, красный, как индюк.

— Хорошо, — кивнул Лэм. — Это что касается Тоута. Кого еще шантажировал Порлок?

Пирсон заколебался.

— Ну, сэр, мистер Порлок вышел из кабинета и направился в гостиную, но сразу вышел оттуда с мисс Мастермен и ее братом и повел их в бильярдную, а я пошел накрывать стол к обеду. Столовая находится за стеной, которая сзади вас, сэр, — дверь в нее за книжными полками. С другой стороны она видна, но, конечно, ею нельзя пользоваться из-за полок. Тем не менее сквозь нее достаточно хорошо слышны голоса. Вскоре я услышал, что мистер Порлок вернулся в кабинет с одной из леди, поэтому я подошел ближе, продолжая полировать серебро на случай, если кто-нибудь войдет.

— Ну?

Эрнест Пирсон печально покачал головой.

— Боюсь, на сей раз результат был не слишком удовлетворительным. С мистером Порлоком была мисс Лейн, и разговор шел о браслете. Я слышал, как мисс Лейн сказала: «Мне бы не хотелось, чтобы моя кузина узнала…» и добавила что-то насчет того, что она оказалась на мели и ей срочно понадобились деньги. Женский голос не так легко уловить — он не такой звучный. Зато голос мистера Порлока был отлично слышен. «Ну так не продавайте его снова, — сказал он. — Это слишком рискованно. В следующий раз браслет может узнать кто-нибудь другой». А потом добавил: «У меня есть счет с описанием браслета, а у вас — время до утра понедельника, чтобы принять решение. До тех пор заключаем перемирие». Я заметил, что когда мисс Лейн спустилась к обеду, на ней был очень дорогой браслет с бриллиантами и рубинами.

— И что вы об этом думаете? — осведомился Лэм.

— Ну, сэр, я спросил себя, имела ли мисс Лейн право продавать этот браслет? У меня создалось впечатление, что мистер Порлок обладал какими-то сведениями, которые мог использовать против нее. Но едва ли ему нужны были деньги, так как если он купил браслет, то заплатил за него очень большую сумму. По-моему, мистер Порлок хотел, чтобы мисс Лейн кое-что для него сделала, но она отказалась, поэтому он дал ей время на размышление, У такой леди, как мисс Лейн, наверняка хорошие связи. Шантажисту высокого класса, вроде мистера Порлока, она могла бы принести немалую пользу.

Лэм проворчал нечто, могущее означать согласие.

Карандаш Фрэнка Эбботта бегал по бумаге с той же скоростью, с какой бегали его мысли. Какое дело! Даже Тоута жалко вешать за убийство такого типа, как Порлок. Хотя, может быть, это вовсе не Тоут… Фрэнк надеялся, что убийца — не та леди, которая, возможно, украла браслет. Ведь в доме были и другие гости… Он снова стал внимательно слушать Пирсона, который как раз перешел к мистеру Леонарду Кэрролу.

— Это тот самый Леонард Кэрролл! — воскликнул Фрэнк.

— Вы его знаете? — спросил Лэм.

— Модный артист кабаре. Необычайно остроумен. Лично я с ним не знаком — в противном случае он, возможно, не слишком мне бы понравился.

— Один из этих эстрадных певцов? — мрачно осведомился старший инспектор.

— Нет. сэр. Что бы еще ни сделал Леонард Кэрролл, он, слава богу, никогда не пел.

— Ну так что же еще он сделал?

— Возможно, сэр, это расскажет Пирсон.

Эрнесту Пирсону было что рассказать. Мистер Кэрролл прибыл позже других гостей. Он направился прямо в кабинет, где в тот момент были благоприятные условия для подслушивания.

— Все находились наверху, переодеваясь к обеду. Очевидно, на это и рассчитывал мистер Кэрролл, так как он даже не понижал голос.

— Что же он говорил?

— Мистер Кэрролл сразу взял быка за рога. «Кто такой Таушер? Я не знаю этого человека! Вы проклятый шантажист, и я специально приехал сюда, чтобы сказать вам это!» А мистер Порлок отозвался: «Вы приехали, чтобы спасти свою шею от петли».

Инспектор присвистнул.

— Спасти свою шею? Он что же, кого-то убил?

Пирсон покачал головой.

— Хуже, если это только возможно. Не подумайте, что я оправдываю убийц, но иногда хотя бы можно понять, как они до этого дошли. А вот встречаться тайком с вражеским агентом во время гастролей в армейских частях и сообщать ему сведения, которые могут стоить жизни сотням людей — такое способен понять лишь тот, кто сам до этого опустился. — На его впалых щеках выступил румянец. — В сорок пятом у меня на фронте погиб сын, так что у меня к этому особое отношение…

— Понятно, — кивнул Лэм. — Что вы слышали?

— По словам мистера Порлока, он получил эту информацию от человека по фамилии Таушер. У этого Таушера был брат — нацистский агент. В конце войны его убили, и Таушер стал разбирать его бумаги и наткнулся на сведения о встречах с мистером Кэрроллом, абсолютно недвусмысленные. Так говорил мистер Порлок — я не знаю, насколько это соответствует действительности. Он спросил у мистера Кэррола, что тот намерен делать? Мистер Кэрролл заявил, что все это грязная ложь, а мистер Порлок засмеялся и сказал, что ему, конечно, виднее, но раз это ложь, то нет никакой беды в том, что Таушер передаст эти бумаги британским оккупационным властям, дабы доказать, что он хороший немец. Я подумал, сэр, что мистера Кэрролла сейчас хватит удар. В моем бизнесе всякого наслушаешься, но даю вам слово, от таких ругательств волосы могут встать дыбом. Но мистер Порлок только снова рассмеялся и промолвил: «В таком случае, говорить больше не о чем». Тогда мистер Кэрролл буквально прорычал: «Сколько вы хотите, черт бы вас побрал?»

Сержант Эбботт оторвал взгляд от блокнота, посмотрел на шефа и заметил:

— Ничего себе, вечеринка.

Ответа он не получил. Лэм свирепо сдвинул брови, выпучил глаза, которые его непочтительный подчиненный называл бычьими, и мрачно буркнул:

— Это все?

— Что касается мистера Мастермена, — с явным сожалением ответил Пирсон, — то я не смог услышать столько, сколько бы мне хотелось.

— Мастермен тоже? — угрожающе прорычал Лэм. Его лицо побагровело.

— Да, сэр. Мистер Порлок повел его в кабинет перед чаем, но обязанности дворецкого в момент прибытия других гостей заставили меня покинуть холл, не раз служивший мне наблюдательным пунктом. Мне пришлось удалиться в столовую, где никаких условий для подслушивания. Пару раз приходила горничная справиться насчет серебра, поэтому могу с уверенностью заявить лишь то, что в кабинете произошла ссора, что мистер Мастермен использовал слово «шантаж» и что было упомянуто исчезнувшее завещание. Но я случайно оказался-таки в холле в тот момент, когда мистер Мастермен вышел из кабинета — он выглядел так, будто только что переплыл Ла-Манш в сильный шторм. Перед войной мы с женой часто ездили в Булонь. Мы оба хорошо переносим качку, но знаете, какие лица бывают у большинства людей, когда море волнуется. Вот такой вид и был у мистера Мастермена. — Слушайте, Пирсон, а вы часом не придумали все это?

— Я, сэр?!..

— Вам лучше быть поосторожнее. У вас положение довольно шаткое. Посмотрим… Вы заявили инспектору Хьюзу, что ужинали в холле для слуг, когда произошло убийство… — Лэм взял со стола лист бумаги и посчитал вслух: — «Я принес кофейный поднос из гостиной минут за пятнадцать-двадцать до того и не ходил в переднюю часть дома, пока не услышал звонок. В течение этого времени я находился в компании кухарки, горничной и старшей служанки». Хотите что-нибудь добавить?

— Нет, сэр.

— Вы уверены, что не проходили через холл после того, как принесли поднос, и до того, как вас вызвали звонком, когда произошло убийство?

— Абсолютно уверен, сэр. — В голосе мистера Пирсона послышались протестующие нотки. — Агентство Блейка всегда старается соблюдать интересы клиента, но не до такой степени, чтобы пойти на убийство.

— Будем надеяться, — мрачно произнес Лэм.

Глава 20

Вскоре Пирсон удалился с поручением попросить пройти в кабинет мистера Джастина Ли.

— Многовато подозреваемых, сэр, — заметил сержант Эбботт.

Если бы он хотел заработать замечание, то мог бы добавить: «Embaras de richesse»[11]. Но фразы на иностранном языке действовали на инспектора, как красная тряпка на быка, поэтому он предпочел воздержаться. Сейчас явно было не самое подходящее время для того, чтобы Лэм начал распространяться на излюбленную тему о самонадеянных молокососах из полицейского колледжа и о ветре в их головах, печальное следствие чрезмерной образованности. Большую часть этих тирад Фрэнк Эбботт знал наизусть, и было бы жаль, если бы и остальные окончательно утратили свою свежесть.

— Да уж, чересчур, — буркнул в ответ Лэм.

— Если только Пирсон не сгустил краски, — продолжал Фрэнк, восприняв это, как поощрение.

— Не доверять ему нет никаких оснований. Пирсон был хорошим полицейским, но с ним произошел несчастный случай — его пришлось отчислить по инвалидности. Через год или два ему стало лучше, и он поступил к Блейку. Это вполне респектабельное агентство.

Фрэнк задумчиво поигрывал карандашом.

— Если Порлок занимался шантажом, то практически любой мог его прикончить. Жаль, если кого-нибудь из-за него повесят.

— Чепуха! — отрезал Лэм. — Закон есть закон, а долг есть долг. Убийство — не способ улаживать дела. Не желаю больше слушать всякую чушь! Пирсону незачем лгать — не вижу, какие у него могут быть личные цели в этой истории. Порлок наверняка шантажировал Тоута и Кэрролла, причем на основании весьма серьезных преступлений. Насчет Мастермена и мисс Лейн мы можем только предполагать. Возможно, он шантажировал и других гостей. Послушаем, что нам скажет мистер Ли. По словам Пирсона, именно он взял на себя труд распорядиться насчет полиции. Люди, не теряющие самообладания, обычно многое замечают. Жаль, что мы прибыли сюда, когда местная полиция уже успела здесь поработать. Фотографии и отпечатки пальцев, конечно, полезны, но они не дают почувствовать атмосферу места и ощущения людей. Мы приступили к расследованию спустя восемнадцать часов после убийства, и каждый успел обдумать, что ему говорить. Лучше действовать по горячему следу: пока подозреваемые не оправились от шока, можно получить куда больше правдивой информации — особенно от женщин. Причем это касается не только виновных. Удивительно, как часто люди стараются что-то скрыть от полиции. Помню, лет тридцать тому назад одна женщина врала напропалую, до того довралась, что выглядела виновной на сто процентов. И чего ради? Оказалось, что она носила парик и не хотела, чтобы об этом узнал ее муж. А вот и мистер Ли. — Он с достоинством представил себя и Фрэнка. — Инспектор Лэм и сержант Эбботт из Скотленд-Ярда. Садитесь, мистер Ли. Надеюсь, вы сумеете нам помочь. У меня есть ваши показания, и я бы хотел задать вам несколько вопросов. Насколько хорошо вы знали мистера Порлока?

Джастин подумал, что перед ним сейчас два любопытных образца — полицейский старой закваски и полицейский нового поколения. Лэм — продукт сельской школы, среднего образования, до всего дошедший на собственном опыте, полагавший, что это лучший в жизни университет. Добротный и надежный, как английская земля и английская говядина, с чисто деревенской картавой речью и такой же деревенской проницательностью — как фермер, обдумывающий цены на свиней и телок. Эбботт — выпускник привилегированной частной школы и полицейского колледжа, с холеными руками и в костюме с Сэвил-роу[12]. Интересно, сможет ли он когда-нибудь занять место старика? По виду не скажешь, но чего на свете не бывает…

— Я совсем не знал мистера Порлока, — ответил Джастин. — Впервые увидел его только вчера, когда приехал сюда к чаю с мисс Лейн.

Лэм кивнул.

— Если вы сопровождали мисс Лейн, значит, ее вы знаете?

— Очень хорошо знаю. Возможно, мне лучше объяснить. Секретарь миссис Оукли, Доринда Браун, — моя кузина. Доринда совсем недавно к ним поступила, а так как она еще очень молода и я ее единственный родственник, то вот, решил познакомиться с Оукли. Я все пытался что-нибудь о них разузнать и поговорить с кем-нибудь, кто их знает, а потом услышал, что Порлок — их сосед в деревне и близкий друг Мартина Оукли.

— От кого вы это услышали?

— От мисс Лейн. Она сказала, что собирается сюда на выходные и может попросить, чтобы ей позволили привезти и меня. Я решил не упускать случай.

— Мисс Лейн хорошо знала мистера Порлока?

— Понятия не имею. Вроде бы они приятельствовали. Она говорила мне, что он обожает принимать гостей.

— Какое он на вас произвел впечатление, мистер Ли?

Джастин задумался.

— Ну, он, конечно, был радушным хозяином и умел развлечь гостей. Но у меня было такое ощущение, что при этом развлекается, главным образом, он сам. Принимать такую неудачно подобранную компанию было нелегко, но я готов поклясться, что именно это и доставляло ему особое удовольствие.

Лэм пытливо на него посмотрел.

— Это в каком смысле неудачно подобранная?

Джастин улыбнулся.

— Вы бы меня не спрашивали, если бы сами видели собравшееся общество.

Лэм не стал настаивать.

— Кто-нибудь показался вам странным? Слишком нервничал или был расстроен?

— Ну, я не знаю, как обычно выглядит мистер Тоут, но он явно был удручен. Это еще мягко сказано. Ни с кем не разговаривал, не участвовал в играх, просто сидел и молчал.

— И даже не стал есть?

Джастин не удержался от смеха.

— Ну да! Опустошил все тарелки дочиста! У Порлока отличная кухарка.

— Кто-нибудь еще казался расстроенным?

— Позвольте напомнить, что я впервые всех их видел. Мастермен, безусловно, казался мрачным, а его сестра вообще выглядит так, словно не улыбалась много лет.

— Я хочу задать вам еще один вопрос, мистер Ли, на который вы, конечно, не обязаны отвечать. Но мне просто хочется побольше узнать о ваших впечатлениях о мистере Порлоке. Вы сказали, что он был гостеприимным хозяином. А как, по-вашему, он был искренним человеком?

Джастин задумался, пытаясь представить, как бы он воспринял Порлока, если бы не Доринда. Это было не так легко. С тех пор как Доринда шепнула ему: «Он — Злой Дядюшка», Джастин уже не видел в нем Грегори Порлока. Должен ли он теперь выкладывать старшему инспектору историю про Злого Дядюшку? Нет, не стоит. Доринда почти наверняка все расскажет — она никогда не умела ничего скрывать. Эта мысль успокоила Джастина. Пускай Доринда сама решает насчет Злого Дядюшки, а он вполне может ответить на вопрос инспектора.

— Нет, пожалуй, не очень, — сказал Джастин, выдержав паузу, достаточную для обдумывания ответа. Лэм долго молчал, переваривая услышанное, потом продолжил:

— Я бы хотел спросить вас кое-что строго конфиденциально. Все присутствовавшие здесь вчера вечером действительно были вам незнакомы? Кроме мисс Лейн? Джастин кивнул. — И кроме моей кузины Доринды Браун.

— Говорят, что со стороны виднее. Скажите, вы не удивились бы, узнав, что некоторых из этих людей шантажировали?

— Порлок, что ли?

— Вот именно.

— Насчет него не удивился бы.

Лэм склонился вперед.

— Если бы вам пришлось анализировать ситуацию именно на предмет шантажа, мистер Ли, кого бы из них вы назвали?

Джастин нахмурился.

— Я бы не хотел строить догадки, все-таки речь идет об убийстве.

Лэм задумчиво кивнул.

— Я выражусь иначе. У нас есть доказательства, что двух гостей шантажировали. Вы сказали, что двое гостей выглядели расстроенными — мистер Тоут и мистер Мастермен. А как насчет остальных? Были ли какие-нибудь признаки того, что у них с мистером Порлоком напряженные отношения? Например, у мистера Кэрролла?

— Кэрролл — актер. — Джастин сразу же пожалел о своих словах. — Мне не следовало так говорить. Парень не давал для этого, никакого повода, хотя он мне и не нравится.

Лэм снова кивнул.

— Понятно. — Задав еще несколько вопросов — относительно вчерашнего вечера, он осведомился: — Вы случайно не заметили, был ли на руке мисс Лейн браслет?

— Да, заметил. С бриллиантами и рубинами.

— Дорогая вещь?

— Думаю, что весьма.

— Вы когда-нибудь видели его раньше?

— Нет. Мисс Лейн пришла в гостиную перед обедом и показала его нам. Она сказала, что потеряла браслет, а Порлок его ей вернул. Похоже, она была очень ему благодарна.

— Не помните, что именно она говорила?

Джастин постарался как можно точнее повторить слова Мойры. Снова последовали вопросы обо всех событиях вечера вплоть до убийства.

— Я бы хотел, чтобы вы вышли в холл и показали мне, где вы находились и что делали.

Джастину казалось, что он вскоре сможет повторить свои действия даже во сне. Эбботт следил по часам, покуда он проделывал то же, что вчера вечером в темноте, завершив показ тем, что подошел к парадной двери и положил руку на выключатель.

— А потом? — спросил Лэм, стоя у камина.

— Я направился туда, где лежал Порлок. Все это есть в моих показаниях.

— А затем вы вызвали Пирсона и велели ему позвонить в полицию. Давайте вернемся в кабинет.

Копт они перешли туда, инспектор продолжил допрос:

— Вы опустились на колени возле убитого?

— Да. Я попытался нащупать пульс, чтобы проверить, действительно ли он мертв.

— Порлок лежал лицом вниз, и между лопатками торчала рукоятка кинжала?

— Да.

— Вы больше ничего не заметили? Чего-нибудь необычного?

— Вокруг рукоятки было белое пятно.

— Вы поняли, что это такое?

— Я подумал, что это светящаяся краска — они ее использовали для одной из шарад.

— По-вашему, она могла попасть туда случайно?

— Нет.

— Тогда как же она там оказалась?

— Я решил, что убийца пометил жертву краской, чтобы найти нужное место в темноте.

— Еще два вопроса, мистер Ли. Кто знал, что в доме есть светящаяся краска и когда об этом могли узнать?

— На это я не могу ответить. О краске упоминали за обедом.

— В какой связи?

Джастин пересказал разговор о краске.

— Значит, светящаяся краска была у Оукли, которые хотели покрасить часы, и у Порлока, который собирался покрыть ею балку в гардеробной — банка находилась там в шкафу, где каждый мог до нее добраться.

— Краски было много. Перед шарадой Кэрролл покрыл ею руки, маску и рога. Мисс Лейн нарядилась монахиней, соорудив костюм из простыни и пары полотенец, а Кэрролл прыгнул на нее со стола у лестницы. Она должна была сильно перепачкаться. Как только зажегся свет, мисс Лейн сняла простыню и полотенца и бросила их на стол, а Кэрролл оставил там свою маску. Любой мог взять достаточно краски, чтобы посадить пятно на спину Порлока. После шарады мы все стояли у камина. Это мог сделать любой из нас.

— Тем не менее никто этого не заметил, мистер Ли. По крайней мере, никто не признается, что это заметил. Любой мог взять кинжал, но никто не заметил, что он исчез со стены. Конечно, в незнакомом доме это не так уж странно. Согласно показаниям, дом был незнаком всем, кроме мисс Лейн. Она единственная бывала здесь раньше, но не знала о светящейся краске до обеда. Однако преступление было тщательно спланировано, и тот, кто его планировал, был дерзок, изобретателен и весьма сообразителен. Он воспользовался тем, что было под рукой — кинжалом, светящейся краской, шарадой. Кажется, игру в шарады предложила мисс Лейн?

Джастин слегка напрягся.

— Ваше предположение ничем не оправдано. Насколько я могу судить, мисс Лейн была в наилучших отношениях с Порлоком, если сравнивать с другими гостями.

Лицо Лэма оставалось невозмутимым.

— Я ничего не предполагаю, мистер Ли, я констатирую факты. Именно для сбора фактов здесь я и нахожусь. И в этом смысле ваша помощь крайне нам необходима. Я хочу знать, где находился каждый, когда вы включили свет. Вы могли хорошо рассмотреть их, стоя у парадной двери. Не могли бы вы набросать грубую схему?

— Мог бы. Фактически я уже это сделал.

Он вытащил из кармана лист бумаги и положил его на стол.

Фрэнк Эбботт подошел к Лэму и заглянул ему через плечо. Некоторое время оба изучали план.

— Ближе всего к Порлоку находились две женщины — по обеим сторонам от него, — заговорил Лэм. — Мисс Лейн стояла между вами и телом, а миссис Оукли — с дальней стороны. Она стояла лицом к вам?

— Да. И лицом к телу.

— Насколько далеко от него?

Джастин немного подумал.

— В пяти или шести ярдах.

— А мисс Лейн?

— Примерно на таком же расстоянии. Она стояла спиной ко мне.

— Но вы могли видеть лицо миссис Оукли. Как она выглядела?

— Потрясенной, испуганной.

— А потом она опустилась на колени перед Порлоком, назвала его Гленом и сказала, что кто-то убил его?

— Да.

Глава 21

Старший инспектор продолжал опрос гостей мистера Порлока. Если он и устал спрашивать об одном и том же, то ничем этого не выдавал. Некоторые разговоры были очень краткими, а некоторые казались невыносимо долгими, особенно собеседникам Лэма.

Мистер Мастермен, выйдя из кабинета, выглядел примерно так, как недавно описывал его Эрнест Пирсон: будто переплыл Ла-Манш в шторм. Когда он шел к себе в комнату, дверь одной из спален открылась и его окликнула сестра.

— Джеймс, я хочу поговорить с тобой.

— Хочешь, но не сможешь, — огрызнулся Мастермен.

Но прежде чем он добрался до своей комнаты, сестра догнала его и схватила за руку. Мастермен чувствовал, как напряжены ее пальцы.

— Если я не смогу поговорить с тобой, — почти беззвучно прошептала она, — то спущусь и поговорю с ними. Ты предпочитаешь это?

Мастермен обернулся и посмотрел на нее. Если отмахиваться от женщин, они способны на любую глупость. Его сестра не являлась исключением.

— В этом доме я не стану ни о чем разговаривать, — холодно сказал он. — Если тебе не лень надевать пальто и шляпу, давай выйдем.

Она молча отошла и так же молча вернулась в старой шубе и поношенной черной шляпе. Они спустились по лестнице, вышли через парадную дверь и направились через сад к широкой лужайке для крокета. Лужайка выглядела далеко не такой ухоженной, как до войны, когда сестры Помрой играли в крокет с их пожилыми друзьями, но обладала одним неотъемлемым достоинством — если вы встанете посередине, никто не сможет подобраться к вам незаметно и подслушать ваши разговоры.

Только когда они оказались в центре лужайки, Мастермен нарушил молчание:

— Что ты хочешь мне сказать? Думаю, нам было бы лучше пройтись туда-сюда. Это выглядело бы более естественно.

Мисс Мастермен теребила ворот своей шубы так же нервно, как только что его пальцы.

— О чем с тобой говорили эти люди? — не глядя на брата, спросила она. — Что ты им сказал? Что они хотели узнать?

Мастермен пожал плечами.

— Обычные вещи — давно ли я знал Порлока, приезжал ли к нему раньше, в каких мы были отношениях. Потом расспрашивали о вчерашнем вечере — о разговорах за обедом и тому подобном…

— О чем именно?

Он покосился на нее.

— Много будешь знать — скоро состаришься. Но если тебе так уж интересно, инспектор спрашивал о светящейся краске. Кто-то пометил ею Порлока. Помнишь то белое пятно вокруг кинжала? Естественно, полиция хочет знать, кто его туда поставил, ну и теперь прикидывают, кто мог это сделать. К сожалению, теоретически могли мы все — возможно, кроме Тоута. Странно, что никто не может точно вспомнить, выходил ли Тоут в холл смотреть шараду. Было так темно, что он мог сделать это незаметно.

— Когда ты включил свет, его там не было, — заметила мисс Мастермен.

— После шарады? Да. Но Тоут и не должен был находиться там тогда, если это он заколол Порлока. Он мог посадить на него пятно в темноте, выскользнуть через дверь в гардеробную и ждать за ней. Никто бы не заметил, если бы эта дверь осталась приоткрытой. Когда шарада кончилась и свет зажгли снова, ему оставалось только выждать, пока Порлок отойдет от остальных, что он и сделал, а потом погасить свет — у двери в гардеробную есть выключатели. Тоуту не понадобилось бы много времени, чтобы подойти к Порлоку, заколоть его и отступить к двери в гостиную, где он находился, когда зажегся свет.

Мисс Мастермен перестала ходить взад-вперед.

— По-твоему, именно это и произошло?

— Девочка моя, откуда мне знать? Могло произойти.

— Джеффри… — Она не договорила.

— Да?

— А это не ты…

Он коротко усмехнулся.

— Нет, Агнес, не я. Признаю, что были моменты, когда я мог бы с удовольствием его прикончить. Но, как видишь, обошлось. Кто-то избавил меня от хлопот. Проблема в том, что в доме есть любитель подслушивать — не иначе, как этот дворецкий с впалыми щеками. И вот результат: у инспектора возникла идея, что Порлок мог меня шантажировать.

— Он это и делал.

— Не вздумай проболтаться об этом инспектору. — Тон Мастермена стал резким. — Я, практически, уверен, что у них нет никаких доказательств. Инспектор сказал, что часть моего разговора с Порлоком подслушали, что там фигурировало слово «шантаж» и упоминалось об исчезнувшем завещании. Это еще ничего не значит. Но ты держи язык за зубами, слышишь, Агнес? Что бы инспектор у тебя ни спрашивал, отвечай, что у нас Порлоком были чисто деловые отношения и что о моих делах ты ничего не знаешь. До вчерашнего дня ты с ним ни разу не встречалась, а держался он очень дружелюбно. Придерживайся этого, и все будет в порядке.

Агнес Мастермен тяжело вздохнула. Она всегда побаивалась брата, но сейчас должна была поговорить с ним начистоту — сейчас или никогда. Слова, которые Агнес часами обдумывала нескончаемыми бессонными ночами и запирала в своем ноющем сердце столь же нескончаемыми днями, теперь хлынули с ее уст бурным потоком.

— Я больше так не могу, Джеффри! Ты должен рассказать мне; что ты сделал с завещанием кузины Мейбл. По ее словам, ты вошел, когда она перечитывала завещание, и забрал его у нее. Бедняжка была смертельно напугана — мне не следовало оставлять ее одну. Ты вернулся и напугал ее снова — или…

— Какие жуткие идеи приходят тебе в голову, моя дорогая Агнес! — усмехнулся Джеффри Мастермен. — Раз я забрал завещание, чего ради мне было возвращаться? Если бы кузина Мейбл той же ночью не умерла во сне, я бы, несомненно, повидал ее снова, возможно, вернул бы ей завещание и дал бы хороший совет. Но ничего этого не понадобилось — вмешалась природа. Тебя волнует, не помог ли я природе? Я могу ответить одно: иметь всяческие претензии к старой леди, лишившей наследства собственную родню, еще не означает, что ты убийца.

Агнес посмотрела ему в глаза.

— Джеффри, ты можешь поклясться, что не возвращался к кузине Мейбл, не пугал ее и не… не прикасался к ней?

— Конечно могу. Но зачем все эти клятвы? Лучше будем придерживаться фактов. Я не возвращался к ней.

Мастермен видел, что сестра ему поверила — возможно, поверила больше, чем если бы он стал бурно протестовать. Она глубоко вздохнула и явно расслабилась.

— Нам лучше пройтись, — сказал он, взяв ее за руку. — Может показаться странным, что мы торчим на одном месте.

Когда они отошли от лужайки, Агнес спросила, но уже без прежней тревоги и напряжения:

— Что было в том завещании?

Мастермен горько усмехнулся.

— О, ты получала свои пятьдесят тысяч! «Моей дорогой кузине Агнес Мастермен, которая всегда была добра ко мне…» А вот меня она не называла «дорогой» и оставила мне только жалкие пять тысяч — остальные сорок пять отписала на благотворительные нужды! По-твоему, я должен был с этим смириться?

Щеки Агнес покрылись румянцем, а взгляд просветлел. В этот момент она выглядела почти счастливой.

— Почему же ты не рассказал мне об этом, Джеффри? Мы можем все уладить. Ты возьмешь мои пятьдесят тысяч — мне они не нужны — и отдашь мне то, что кузина Мейбл оставила тебе. Тебе придется только пойти к адвокатам и сказать, что ты нашел новое завещание. Можешь объяснить, что оно лежало в коробке из-под печенья — это истинная правда, потому что бедняжка именно там его и прятала. Тогда мы наконец избавимся от этого кошмара, который сводит меня в могилу!

Ее голос дрожал от волнения, а шаг заметно ускорился.

Мастермен удивленно посмотрел на сестру.

— Как трогательно, моя дорогая Агнес! Если ты в самом деле хочешь выбросить сорок пять тысяч фунтов на благотворительные цели, я не стану вмешиваться, хотя советовал бы тебе обуздать твою щедрость. Но у меня нет в кармане завещания, а Трауэр и Уэйкфилд не живут напротив, так что с этим придется подождать до нашего возвращения. А до тех пор не забывай, что, если возникнут неприятности в связи со смертью Порлока и упоминанием о шантаже, я не смогу предъявить это завещание. Так что если хочешь ублаготворить твою чувствительную совесть, тебе понадобится разыграть убедительный спектакль для Скотленд-Ярда.

Глава 22

Леонард Кэрролл вошел в кабинет с беспечным видом. Холодные голубые глаза сержанта Эбботта осмотрели его с головы до ног. Обладатель этих глаз пришел к выводу, что парень разыгрывает спектакль. Это могло ничего не означать — актер всегда остается актером, но могло и подтверждать мнение Пирсона: Кэрроллу было что скрывать. Эбботт невозмутимо выдержал ответный дерзкий взгляд Леонарда и взялся за карандаш.

Устремив глаза на старшего инспектора, мистер Кэрролл всем своим видом выражал желание помочь.

— Вы ведь понимаете, что я не знаю никого из этих людей, кроме мисс Лейн. Но, как говорится, все, что в моих силах…

— Насколько я понял, вы знали мистера Порлока?

Мистер Кэрролл изогнул бровь.

— Практически нет. Встречал его пару раз в домах, куда меня приглашали как профессионала, поэтому, когда он тоже пригласил меня на выходные…

— Так здесь вы тоже с профессиональными целями?

Лицо Леонарда скривилось в улыбке.

— Дорогой мой, вы видели остальных гостей? Меня бы и на дикой кобыле туда не затащили, если бы не обещанный гонорар! Я даже собирался намекнуть Порлоку, что заслужил премиальные. — Он пренебрежительно откинулся на спинку стула, давая понять, что такое для него Тоуты и Мастермены. — Ну, я слушаю ваши вопросы. Я в полном вашем распоряжении, хотя боюсь, толку от меня будет немного. После шарады я поднялся наверх умыться — перепачкался в краске — так что меня не было в холле, когда Порлока закололи.

— Я так и понял. Вот план холла, который набросал мистер Ли, — здесь отмечено, кто где был в тот момент, когда зажгли свет после убийства. — Инспектор протянул ему листок. — Пожалуйста, взгляните на план и скажите, соответствует ли он тому, что помните вы.

Леонард Кэрролл посмотрел на листок и вернул его инспектору.

— По-моему, здесь все как надо. Я спустился на три ступеньки. Тоут выходил из гостиной. По крайней мере… — уголок его рта слегка приподнялся, — так казалось. А Мойра Лейн и миссис Оукли стояли по обе стороны от Порлока. Все выглядело необычайно драматично — особенно, когда миссис Оукли упала на колени с криком: «Глен! Кто-то убил его!» Полагаю, вас заинтересует, почему она назвала его Глен, ведь имя Порлока Грегори, а друзья называли его Грегом. Странно, не так ли? Тем более, что, насколько я понял, он познакомился с этой леди всего пару дней назад. В таком случае ее эмоции выглядят слегка преувеличенными.

— Совершенно верно, — кивнул Лэм. — А теперь, мистер Кэрролл, давайте обсудим ваши собственные передвижения. У меня здесь ваши показания. — Он взял со стола лист бумаги. — Вы утверждаете, что, когда свет зажегся после шарады, вы стояли на этом дубовом столе, возле которого находилась мисс Лейн. На вас была бумажная маска, покрытая светящейся краской. Вы сорвали ее и бросили на стол, а потом спрыгнули, чтобы принять поздравления зрителей, и поднялись наверх вымыть руки. Почему? Ведь туалет при гардеробной был ближе, не так ли?

— Я оставил смокинг в своей спальне. На мне был пуловер.

— Сколько времени вы отсутствовали?

— Не знаю — несколько минут.

— Вам быстро удалось смыть краску.

Кэррол вновь криво улыбнулся.

— Я профессионал. Привык быстро приводить себя в порядок между номерами.

— Понятно.

— Я бы рад был вам помочь, но я находился на верху лестницы, когда свет погас.

— Вам был виден камин? Слева от него есть выключатели — вы не заметили, кто был ближе всех к ним?

— Боюсь, что нет. Я подошел к углу, когда свет внезапно выключили.

Лэм склонился вперед.

— Как видите, мистер Кэрролл, здесь четыре панели с выключателями. Свет в холле можно было погасить с любой из них.

— Об этом я ничего не знаю.

— Однако вы сумели устроить так, чтобы свет выключили перед вашей шарадой, а потом включили снова.

Кэрролл пожал плечами.

— Простите, не подумал. Конечно, я знал о выключателях у камина. Мастермен орудовал ими во время шарады — прочие выключатели в этом задействованы не были.

— Итак, здесь четыре панели с выключателями, — снова сказал Лэм. — Одна у парадной двери, другая слева от камина, третья у двери в гардеробную в задней стене холла и четвертая на верху лестницы. Мистер Ли включил свет у парадной двери сразу после того, как мистера Порлока закололи. На выключателе его отпечатки пальцев. Думаю, мы можем быть уверены, что выключили свет другим выключателем, с другой стороны. Остаются три других панели. Вы сказали, что мистер Мастермен воспользовался выключателем у камина, чтобы включить свет после шарады?

— Да.

— Так, теперь понятно, откуда на этом выключателе его отпечатки. Если бы кто-то прикоснулся к нему после, отпечатки мистера Мастермена были бы стерты.

— А если он сам прикоснулся к нему снова?

— Не исключено. Но могли воспользоваться двумя другими панелями — у двери в гардеробную и на верху лестницы.

— Как раз под рукой у меня! — Кэрролл рассмеялся. — Жаль вас разочаровывать, но я даже не знал, что там есть выключатель. А если бы знал и собирался пырнуть ножом Порлока, лишив себя при этом солидного гонорара, то как бы мне это, по-вашему, удалось? Я должен был бы буквально слететь на крыльях вниз и снова взлететь наверх, чтобы оказаться там, где меня увидел Ли, когда зажегся свет. Боюсь, что это неосуществимо.

— Теоретически вполне осуществимо, мистер Кэрролл Соскользнуть вниз по перилам можно почти так же быстро, как слететь на крыльях. Мистер Порлок мог как раз повернуться к вам спиной, и вам оставалось только нанести удар в светящееся пятно. Что до подъема наверх, то, если бы вы перескакивали через две ступеньки, как сделали это раньше, по окончании шарады, то вполне успели бы подняться, покуда мистер Ли ошупью пробирался к парадной двери.

Лицо Леонарда Кэрролла приобрело довольно безобразный блеск — старший инспектор описал бы его как сальный. На его висках выступил пот, глаза забегали.

— Это шутка? — осведомился он через несколько секунд.

— На службе я не шучу, мистер Кэрролл, — ответил Лэм. — Вы заявили, что это неосуществимо, а я доказав вам обратное. Я не утверждаю, что это произошло в действительности, но теоретически вполне могло произойти.

Заметив, как напряглась рука Кэрролла, лежащая на колене, Фрэнк Эбботт поднял взгляд и увидел, что мышцы его лица и шеи тоже явно напряглись. Видимо, поэтому гневные слова, рвущиеся на язык, застряли у него в горле.

Лэм невозмутимо созерцал этот странный феномен внезапной немоты. Бросив взгляд на шефа, Фрэнк Эбботт сосредоточился на своих записях.

— Понимаете, мистер Кэрролл, — снова заговорил старший инспектор, — я обязан принимать во внимание все имевшиеся варианты, поэтому никак не могу согласиться с тем, будто вы не могли заколоть мистера Порлока — физически. Другое дело — был ли у вас мотив желать его гибели. Так, говорите, вы его плохо знали?

Рука, лежащая на колене, расслабилась.

— Можно сказать, вообще не знал. Пара случайных встреч в чьих-то домах, потом чисто профессиональный ангажемент… — Леонард пожал плечами.

— Вы имеете в виду, что знали его не настолько хорошо, чтобы из-за чего-то с ним ссориться?

— Так далеко я бы не заходил, — усмехнулся Кэрролл. — Поссориться можно даже с первым встречным, если у вас соответствующее настроение. Но этого едва ли достаточно для убийства, верно?

Лэм подумал, что мистер Кэррол очень скользкий тип, как угорь, и весьма быстро соображает. Замечательной сообразительностью, безусловно, обладал и убийца Грегори Порлока.

— Как сказать, — спокойно отозвался он. — Вы ведь ссорились с мистером Порлоком в этой комнате незадолго до обеда, не так ли?

— Я разговаривал с ним и выпил пару бокалов.

— Вы спросили у мистера Порлока: «Кто такой этот Таушер?», а потом назвали его проклятым шантажистом и заявили, что приехали сюда сказать ему это. А он ответил: «Вы приехали, чтобы спасти свою шею от петли».

Если первый тревожный сигнал вызвал испарину на лице мистера Кэрролла и ненадолго лишил его дара речи, то на сей раз допрашиваемый продемонстрировал куда большее самообладание.

— Что значит эта чушь? — осведомился Леонард.

— Ваш разговор подслушали, — объяснил Лэм.

Кэрролл и глазом не моргнул.

— Тогда тот, кто его подслушал, туговат на ухо. Порлок спросил меня, знаю ли я человека по имени Таушер, а я ответил, что в жизни о таком не слышал.

— Это далеко не все, мистер Кэрролл. Насколько я понимаю, этот человек был вражеским агентом и мистер Порлок предполагал, что вы встречались с ним, когда выступали на концертах в армейских подразделениях, вы снабжали его полезной для нацистов информацией… Нет-нет, подождите! Я вас ни в чем не обвиняю, а только говорю, что мистера Порлока подслушали, когда он выдвинул эту гипотезу. Согласитесь, что это весомый повод для ссоры.

Но Кэрролл лишь беспечно рассмеялся.

— Боюсь, вашему слухачу помешало пребывание по другую сторону двери. Жаль, что он не вошел в кабинет и не присоединился к нам — тогда бы он во всем разобрался. Порлок сказал мне, что Таушер был вражеским агентом, находившимся в Бельгии, когда я там гастролировал, и спросил, не встречал ли я его. Мне этот вопрос показался оскорбительным. Я понятия не имел о существовании этого парня, а тут мне объявляют, что он нацистский шпион, и спрашивают, знал ли я его! Кому бы такое понравилось? Признаюсь, я вспылил. Но вы ведь не станете убивать человека только за то, что то он проявил бестактность, верно?

Глава 23

— Ну… — произнес Лэм, откинувшись на спинку стула.

Фрэнк Эбботт перевел взгляд с двери, закрывшейся за Леонардом Кэрроллом, на лицо шефа. То, что выражал этот холодный и саркастический взгляд, едва ли понравилось бы мистеру Кэрроллу.

— Ну, сэр?

— Я спрашиваю вас.

Младшему офицеру пришлось забыть о самолюбии. Когда учитель задает вопрос, школьник обязан отвечать, а не задирать нос кверху. Тон Фрэнка тотчас же стал весьма почтительным.

— У каждого из них наготове несколько причин, по которым убийцей может оказаться кто-то другой. Мастермен весьма изобретательно предположил, что Тоут мог проскользнуть в темноте через холл и ждать за дверью в гардеробную. Кэрролл также нашел несколько добрых слов о Тоуте. Все трое просто из кожи вон лезли, расписывая, как миссис Оукли опустилась на колени возле убитого и назвала его Гленом.

— Да, в этом нужно разобраться, — буркнул Лэм. — Мы еще не говорили с мисс Лейн и мисс Мастермен. Думаю, миссис Тоут можно не принимать в расчет. Если она и видела своего мужа в холле, то ни за что в этом не призналась бы, а о других она вообще ничего говорить не пожелала. Я бы сосредоточился на этих трех мужчинах, если бы не история с миссис Оукли. Возможно, у ее мужа мог появиться мотив, так что и его нельзя упускать из виду. Что же касается вышеупомянутой троицы, то вот что мы имеем: Кэрролл достаточно быстро соображает, и, учитывая показания Пирсона, у него мотив имелся. Мастермен оставил отпечатки на выключателе у камина — вроде бы у него была для этого уважительная причина. Насчет мотива мы мало что знаем, но, похоже, он мог у него иметься. Нужно, чтобы Ярд покопался в его прошлом. Теперь Тоут… Что вы о нем думаете?

Фрэнк поднял брови.

— Если убийца должен был быстро соображать, едва ли Тоут подходит на эту роль. С другой стороны, если Тоут такой тупой, каким кажется, то как же он заработал столько денег?

Лэм кивнул.

— На это есть два ответа. Первый: он их не заработал, а украл. И второй: он не такой дурак, каким выглядит.

Фрэнк подумал, что шеф отнюдь не теряет форму.

— Первый вариант мне не кажется особенно вероятным, — сказал он. — Черный рынок требует мозгов. Если человек глуп, его могут использовать как орудие, но не позволят ему выйти из игры с крупной суммой. Тоут, насколько я понимаю, купается в деньгах, а если так, то я очень сомневаюсь в том, что он глуп. Значит, верен второй вариант.

Лэм рассеянно барабанил пальцами по столу.

— Если Тоут убийца, он должен был пометить Порлока светящейся краской и добраться до какого-нибудь выключателя. На выключателях у двери в гардеробную есть смазанные отпечатки, как и на самой двери. Этого и следовало ожидать. Но выключатели на верху лестницы вытерли начисто.

— Это скорее Кэрролл.

Лэм кивнул.

— Или Тоут. Он мог добраться туда, выйдя через дверь для слуг и поднявшись по задней лестнице — хотя я не знаю, зачем ему это делать.

Фрэнк покачал головой.

— Сомнительно. Тоут слишком массивен, чтобы соскальзывать по перилам и бегать по лестницам. Да и вообще, сэр, я не понимаю, как кто-либо мог бегать по лестнице вверх или вниз, не будучи услышанным. Нельзя бесшумно ступать по дубовым ступенькам.

— Можно, если вы в одних носках. Если Кэрролл соскользнул вниз по перилам и взбежал вверх по лестнице, он мог сбросить свои шикарные туфли и оставить их в удобном месте, чтобы потом надеть снова. Тоут мог нести туфли в руке — толстяки часто обладают легкой походкой. Но я не понимаю, зачем ему подниматься наверх, чтобы выключить свет, когда было бы гораздо проще сделать это внизу, у двери в гардеробную.

— Ну, это версия Мастермена — Тоут мог последовать из гостиной за остальными, когда они вышли смотреть шараду, пометить по пути Порлока краской, пройти через темный холл и подождать за дверью в гардеробную. Это позволило бы ему орудовать находившимся там выключателем, а светящееся пятно на спине у Порлока — надежный ориентир в наступившей темноте. Теоретически такое вполне возможно, но доказательств никаких.

Дверь медленно открылась, и появился Пирсон с подносом в руках. Судя по его поведению, сейчас он был дворецким, а не детективом. На подносе находились чайник, кувшин с молоком, сахарница эпохи королевы Анны[13], пара чашек с блюдцами, фруктовый пирог, тарелка с сандвичами, а также блюдо с крышкой, откуда исходил приятный запах тостов с маслом или оладий.

Закрыв за собой дверь, Пирсон поставил поднос.

— Я подумал, что вам пора выпить чаю, сэр. Под крышкой тосты с анчоусом, а на тарелке сандвичи с яйцом. — Доложив это, он вновь превратился в частного детектива. — Если позволите, сэр, я хотел бы кое-что сообщить, о чем вам, по-моему, следует знать.

Лэм оторвал взгляд от блюда с крышкой.

— Говорите!

— Это касается горничной миссис Оукли…

— Что с ней такое? — Лэм повернулся к Фрэнку Эбботту, который взял чайник. — Если хотите, наливайте себе эту жижу. Я пью только крепкий чай, как следует заваренный и с хорошей порцией сахара, какой готовила моя бабушка. — Он снова повернулся. — Ну, что там насчет горничной миссис Оукли?

— Ее зовут Хупер, сэр, мисс Хупер. Ничего, сэр, кроме того, что мистер Порлок ей платил.

Лэм выпрямился на стуле.

— Вот как? Почему вы так думаете?

Пирсон выглядел еще более виноватым, чем обычно. Почему-то он напомнил Фрэнку уховертку, высовывающуюся из-под камня — впрочем, Фрэнк не знал, высовываются ли уховертки из-под камней.

— Я не думаю, сэр, я знаю. В таких домах телефоны очень удобны для подслушивания, так как у дворецкого в буфетной имеется параллельный аппарат. Если я видел, что мистер Порлок кому-то звонит, я просто шел в буфетную и закрывал дверь. А если ему звонила мисс Хупер — хотя, конечно, она себя не называла, — я соединял ее с мистером Порлоком и продолжал слушать. Соблюдая осторожность, можно было избежать щелчков.

Фрэнк Эбботт добавил три капли молока в чай соломенного цвета.

— Откуда вы знали, что звонит Хупер, если она не называла своего имени? — спросил Лэм.

— Молодая леди на телефонной станции смогла сообщить мне номер абонента. Мисс Хупер называла себя мисс Робинсон. Вскоре я выяснил, что в Милл-хаусе нет никаких Робинсонов. По содержанию разговоров я понял, что звонит личная служанка.

— Что она говорила?

— Впервые она позвонила в прошлый вторник вечером. Я соединил ее с мистером Порлоком. «У вас есть, что сообщить?» — спросил он. «Не очень много, — ответила она. — Они прибыли, но воспитательница — мисс Коул — вернулась в город, а старая няня снова приехала сюда». Мистер Порлок сказал, что его интересует не старая няня, а новая секретарша. Горничная фыркнула и заявила, что миссис Оукли слишком балует девушку — предложила ей поехать в Лондон и выбрать себе вечернее платье. «Когда она едет?» — спросил мистер Порлок. «Завтра». Тогда он сказал ей, что миссис Оукли нужна светящаяся краска для часов сына, и велел ей убедить ее послать мисс Браун — секретаршу — в магазин «Де Люкс», так как там есть эта краска. «Только ничего не перепутайте, — предупредил мистер Порлок. — Она должна быть в „Де Люкс“ между двенадцатью и часом». Он спросил, как будет одета мисс Браун, и мисс Хупер ответила, что у нее только одно пальто — светло-коричневое твидовое, довольно поношенное. Потом мистер Порлок стал спрашивать о ее шляпе, туфлях и сумочке. «У нее по-прежнему волосы и глаза одного оттенка?» — со смехом осведомился он, а горничная снова фыркнула и сказала, что не обратила на это внимания. «Что-нибудь еще?» — спросил мистер Порлок. Мисс Хупер ответила, что произошло нечто странное. Перед обедом миссис Оукли прошла из своей спальни в будуар — эти комнаты смежные, — и Хупер услышала, как она вскрикнула. Горничная вошла в будуар узнать, в чем дело и увидела, что ее хозяйка уставилась на скомканную фотографию, которую держала в руке. Потом она села и уронила фотографию, а Хупер подобрала ее. «Ну?» — спросил мистер Порлок. «Вы хотите, чтобы я сказала вам, кто был на этой фотографии?» — осведомилась горничная довольно ехидным тоном. «Назовите мне имя фотографа», — велел мистер Порлок. «Роубекер и сын, Норвуд», — ответила Хупер. Тогда он присвистнул и положил трубку. Минуты через две мистер Порлок позвонил по лондонскому номеру — вот по этому, сэр, — и поговорил с женщиной, которую называл Мейзи. «Между двенадцатью и часом дня, — сказал он ей. — Ищите девушку в светло-коричневом поношенном пальто из твида». Мистер Порлок сообщил ей описание секретарши, которое узнал у горничной, и добавил: «У нее волосы и глаза были совсем одинакового цвета. Думаю, они и теперь такие же — золотисто-коричневатые и очень красивые. Действуйте!» В тот раз это было все, сэр.

— Значит, были и другие разы?

— Да, сэр. Мисс Хупер позвонила на следующий день около половины восьмого и сказала, что не могла позвонить раньше, так как ждала, пока миссис Оукли пойдет в ванную. Хупер сообщила, что мистер Оукли и мисс Браун вернулись. Мистер Порлок выругался, а потом засмеялся и сказал: «А-а-а… Какая разница?» Потом он положил трубку.

— Это все?

— Нет, сэр. Хупер позвонила вчера после полудня и сообщила, что миссис Оукли очень расстроена с тех пор, как мистер Порлок приходил к ней в среду. «Она придет сюда вечером?» — спросил он. Горничная ответила, что хозяйка еще не решила окончательно, но думает, что придет, так как не хочет, чтобы мистер Оукли знал, что что-то не так.

— Хм! — произнес Лэм. — Благодарю вас, Пирсон.

Когда дверь за дворецким закрылась, он повернулся к подносу, налил себе хорошо заваренного чаю, щедро добавил молока и сахара и воздал должное тосту с анчоусом, сандвичам и пирогу. Единственным упоминанием инспектора о деле во время чаепития было следующее:

— Значит, он приходил к ней в среду. Ладно, займемся этим после чая.

Когда они шли через холл к парадной двери, к ним вдруг приблизился Джастин Ли.

— Позвольте спросить… я отниму не больше минуты… В ожидании дознания я хотел бы заняться здесь своей работой, но для этого мне необходимо съездить в город за кое-какими бумагами. Что, если я уеду завтра утром и вернусь к ленчу?

— Конечно, мистер Ли.

Но оказалось, что это не все.

— Мисс Лейн хотела бы составить мне компанию в поездке. У вас не будет возражений?

На сей раз старший инспектор ответил не так быстро.

— Я еще не беседовал с мисс Лейн. Едва ли она может быть важным свидетелем, но я бы хотел повидать ее. Обещаете привезти ее завтра к двум часам?

— Постараюсь изо всех сил.

Лэм двинулся дальше, но внезапно обернулся.

— Зачем ей ехать в Лондон?

— Ее кузина, леди Пемберли, очень слаба здоровьем. Мисс Лейн хочет ее навестить и успокоить. Она боится, что эта история могла стать причиной сильного потрясения. Я отвезу ее туда и привезу назад.

— Хорошо, мистер Ли, — после еще одной длительной паузы ответил старший инспектор. — Но я бы хотел видеть мисс Лейн не позднее двух часов.

Глава 24

Мартин Оукли встретил их категорическим отказом.

— Моя жена больна. Она не может никого видеть.

— У вас имеется врачебное свидетельство, мистер Оукли?

— Нет, но это ничего не меняет. Я знаю свою жену куда лучше любого врача. Сейчас она не в состоянии никого видеть. Подумайте сами: практически в двух шагах от хрупкой, утонченной женщины был убит человек, и вы рассчитываете, что она сможет это обсуждать! От такого сильного шока она сама могла умереть! К тому же моя жена не в состоянии сообщить вам ничего, что не мог бы сообщить я. Мы все были там, стояли рядом друг с другом. Мистер Порлок отошел к лестнице, потом направился к нам, и в этот момент свет погас. Мы услышали стон и звук падения, а менее чем через минуту свет зажегся, и мы увидели Порлока лежащим на полу с кинжалом в спине. Это все, что знаю я, столько же знает моя жена. Линнет очень чувствительна и мягкосердечна. Она опустилась на колени рядом с Порлоком, чтобы посмотреть, нельзя ли ему помочь, а когда увидела, что он мертв, впала в истерику.

— Я так и понял, — кивнул Лэм.

Они находились в кабинете со сверкающей хромированной мебелью и с портьерами из алого бархата, которые старший инспектор мысленно заклеймил как «дешевую мишуру». Он знал, как должен выглядеть кабинет английского джентльмена, а это помещение выглядело совсем не так.

— Вы давно знали мистера Порлока? — спросил Лэм.

— Пару месяцев.

— А миссис Оукли?

— Она ни разу не встречала его до того, как он нанес официальный визит в прошлую среду.

— Вы в этом уверены?

— Разумеется, можете спросить кого угодно. Я встречался с ним исключительно по делам, а она даже не знала его в лицо.

— Тогда как вы объясните, что ваша жена назвала его Глен?

— Она не делала ничего подобного.

— Мистер Оукли, в холле, кроме вас и вашей жены, присутствовали восемь человек. Все они утверждают, что миссис Оукли стала кричать: «Глен мертв! О, Глен, Глен!..»

— Думаю, они ошибаются. Как она могла называть Порлока Гленом, если его звали Грегори? Мы все называли его Грег. Моя жена часто слышала от меня это имя, поэтому и сказала: «Грег мертв!» Она кричала и плакала, так что окружающие могли ослышаться.

Последовала пауза, которую нарушил старший инспектор:

— Я бы хотел повидать мисс Доринду Браун и горничную миссис Оукли. Наверное, лучше начать с горничной.

Мартин Оукли встрепенулся.

— Горничная служит у нас всего неделю и не была вчера вечером в Грейндже.

— Тем не менее я бы хотел ее видеть, мистер Оукли.

Хупер вошла в комнату в черном платье с маленькой старомодной брошью на шее. Мелкие кудряшки на ее голове наводили на мысль о парике или шиньоне. Под ними находились выпуклый лоб, бледные щеки и плотно сжатый рот. Подойдя к столу, она остановилась с привычно почтительным видом.

— Ваша фамилия Хупер, и вы личная прислуга миссис Оукли?

Сжатые губы чуть приоткрылись.

— Да, сэр. Меня зовут Луиза Хупер.

— Сколько времени вы пробыли в услужении у миссис Оукли?

— Сегодня будет десять дней. Я поступила на службу в субботу, а сюда мы переехали во вторник.

Говоря, Хупер смотрела в пол. Ее веки напомнили Фрэнку Эбботту навесы над окнами, которые часто видишь на морском побережье.

— Давно вы знаете мистера Порлока? — почти сразу же осведомился Лэм.

— Мистера Порлока?

— Нам известно, что вы его знаете, — строго сказал инспектор. — Вы звонили ему по телефону, и ваши разговоры подслушали. Какой смысл тратить время? Он платил вам, и я хочу знать за что.

Веки оставались опущенными, а губы — сжатыми. Но губы внезапно изогнулись в улыбке — очень недоброй.

— Если джентльмен интересуется леди, не понимаю, какое до этого дело полиции.

— Советую вам как следует подумать. Когда джентльмена убивают, полицию интересует все, что с ним связано. Понятно? Тогда отвечайте, почему он вам платил.

Горничная продолжала улыбаться.

— Его интересовала миссис Оукли.

— Которую он ни разу не видел до прошлой среды?

Веки резко поднялись. Глаза под ними были холодными и злыми.

— Кто так говорит?

— Мистер Оукли. Если вы располагаете иными сведениями, вам лучше их сообщить.

Веки опустились вновь.

— Он приходил повидать ее в среду во второй половине дня. Полагаю, джентльмен может нанести визит леди, которая его интересует.

— Отпираться бессмысленно, мисс Хупер. Я уже сказал вам, что ваши разговоры с мистером Порлоком подслушали. Вы позвонили ему во вторник вечером и рассказали, что миссис Оукли нашла скомканную фотографию и очень из-за этого расстроилась. Потом вы осведомились, следует ли вам сообщить ему, кто изображен на этой фотографии. Он велел вам назвать имя фотографа, что вы и сделали — «Роубекер и сын, Норвуд». Итак, кто был на этой фотографии?

— Откуда мне знать?

— Вы хорошо это знали, когда говорили с мистером Порлоком.

Хупер снова подняла глаза, стараясь не встречаться взглядом с инспектором.

— Там был мистер Порлок.

— Вы в этом уверены?

Она кивнула.

— Он хорошо выходит на снимках.

— Вам известно, откуда взялась фотография?

— Должно быть, ее подобрал мальчик. Она была в шкафу с его игрушками. Няня жаловалась, что он устроил в детской страшный беспорядок, пока ее не было. Она сказала, что мисс Браун забрала фотографию из детской.

— И что случилось с ней потом?

— Миссис Оукли сказала, что фотография испорчена, и бросила ее в огонь.

— Мистер Порлок приходил к ней в среду во второй половине дня?

— Да.

— Где она его принимала?

— Наверху в ее гостиной.

— И какую часть их разговора вы слышали?

— Я не подслушиваю у дверей.

— А там есть дверь, у которой вы могли подслушивать? Дверь в ее спальню?

— Повторяю: я не подслушиваю у дверей.

— Я спрашиваю вас, есть ли дверь из ее гостиной в спальню. Могу спросить об этом саму миссис Оукли.

— Да, есть.

— Но вы у дверей не подслушиваете? Я не угрожаю вам, мисс Хупер никоим образом, я всего лишь указываю вам на некоторые факты. Мы расследуем убийство, и если вы будете препятствовать полиции, у вас могут возникнуть серьезные неприятности. Если вы подслушивали у той двери и располагаете информацией, которая может нам помочь, — ваш долг сообщить ее. Попытка воспользоваться этими сведениями в собственных целях квалифицируется как шантаж — а это серьезное преступление. Вы уверены, что вам пойдет на пользу, если мы вплотную займемся вашей биографией? Лично мне бы этого не хотелось. Итак, что вам удалось услышать из разговора миссис Оукли и мистера Порлока?

Хупер задумалась. Конечно, миссис Оукли заплатила бы ей за молчание, но в следующую минуту побежала бы к мужу, заплакала у него на плече и все ему выложила. Мистер Оукли вряд ли отнесся бы к этому благосклонно. Нет, она не может допустить, чтобы полиция копалась в ее прошлом. Рисковать хорошо в молодости, а с возрастом понимаешь, что самое главное — безопасность. Лучше рассказать инспектору то, что он хочет знать, а потом попытаться что-нибудь вытянуть из миссис Оукли, прежде чем все выйдет наружу. Это труда не составит — она сначала плачет, а через минуту пудрится и мажется, чтобы муж ничего не заметил.

Лэм дал ей время на размышление.

— Ну? — осведомился он наконец.

Хупер деловито кивнула.

— Ладно, сэр, я все расскажу.

— Вот и отлично. Тогда вам лучше сесть.

Она опустилась на стул, положила руки на колени и устремила холодный взгляд на инспектора.

— Дверь была приоткрыта. Миссис Оукли знала, что придет мистер Порлок, так как он звонил и я передала ей сообщение, но понятия не имела, кем он окажется.

— Вы в этом уверены?

— Я никогда не говорю того, в чем я не уверена.

— Продолжайте.

— Я подумала, что мне лучше послушать, о чем они будут говорить, потому что мистер Порлок велел мне устроиться сюда горничной и сообщать ему все, что он захочет знать. Он не объяснил мне причину, а я не люблю работать впотьмах. Прежде всего я услышала, как мистер Порлок назвал ее по имени. «Я так и думал, что это ты, Линнет, — сказал он, — но должен был убедиться». А она ответила: «Я думала, что ты умер» и назвала его Гленом.

— Что было дальше?

— Ну, я всего не помню, но миссис Оукли плакала и спрашивала, почему мистер Порлок позволил ей считать его мертвым. «Полагаю, — спросил он, — ты сказала Мартину, что ты вдова?» А она ответила, что думала, будто так оно и есть.

— Вы имеете в виду…

Горничная кивнула.

— Все было ясно как день, Они были женаты, он сбежал от нее, а через девять месяцев она вышла замуж за мистера Оукли. Мистер Порлок говорил о двоемужии, напомнил, что закон нарушила она, а не он, и потребовал, чтобы она выставила «дипломат» мистера Оукли на подоконник кабинета. Мистера Оукли ожидали к чаю. Она должна была поставить «дипломат» за окно, когда он пойдет переодеваться к обеду, и не запирать окно, чтобы «дипломат» можно было вернуть и никто ни о чем бы не догадался. В конце концов миссис Оукли согласилась.

— И она это сделала?

— Не знаю, но думаю, что да. Ее легко напугать, а — мистер Порлок пригрозил, что отправит ее на скамью подсудимых за двоемужие и что мистер Оукли выставит ее на улицу. По-моему, она бы не осмелилась ослушаться.

— А миссис Оукли ничего не рассказала мужу?

— Нет, если у нее в голове есть хоть капля здравого смысла.

— Почему вы так говорите?

— Потому что так говорил мистер Порлок. Он сказал, что сомневается в ее умении держать язык за зубами, но если она проболтается мистеру Оукли, то отправится под суд за двоемужие.

— Между мистером и миссис Оукли не произошло сцены, какая могла бы произойти, если бы он узнал, что она в действительности… ему не жена?

— Н-нет… — Хупер заколебалась. — Разве только перед тем, как они отправились на обед к мистеру Порлоку. Мистер Оукли вошел, когда она одевалась, и я оставила их вдвоем. Миссис Оукли могла признаться мужу тогда или в машине.

— Но вы не знаете, сделала ли она это?

— Нет, я спустилась вниз.

Отпустив горничную и велев прислать к нему мисс Браун, старший инспектор Лэм повернулся к Фрэнку Эбботту и заметил бесстрастным тоном:

— Это все означает, что у мистера Мартина Оукли был весьма веский мотив.

— Если жена рассказала ему.

— Мы узнаем об этом больше, когда повидаемся с ней.

Глава 25

Мисс Мастермен написала письмо. Оно начиналось обращением: «Дорогой мистер Трауэр…», заканчивалось словами: «Искренне Ваша Агнес Мастермен» и было написано четким, разборчивым почерком.

Поставив свою подпись, мисс Мастермен положила письмо в конверт и адресовала его «гг. Трауэру и Уэйкфилду, адвокатам». Потом она надела поношенную шубу и шляпу и зашагала по подъездной аллее.

Мисс Мастермен вернулась минут через двадцать. Ее брат гонял шары в бильярдной. Увидев на сестре шубу и шляпу, он нахмурился и спросил:

— Где ты была?

Прежде чем ответить, она подошла к столу. Мастермен наблюдал за ней с растущим беспокойством, а когда услышал ответ: «Выходила отправить письмо», это беспокойство перешло в тревогу. Он хотел спросить ее, что это за письмо, но вовремя сдержался. Конечно, это его не касается, но после смерти старой Мейбл Ледбери Агнес практически не писала писем. Кому же она написала теперь?

Они стояли на расстоянии ярда друг от друга. Мастермену не нравился взгляд сестры. В нем ощущалась необычная твердость, как будто она приняла какое-то решение и намерена его осуществить несмотря ни на что.

— Не лучше ли тебе снять шубу? — сказал он, отложив кий. — Здесь жарко.

Агнес проигнорировала это замечание и спокойно сообщила:

— Я написала мистеру Трауэру, что мы нашли новое завещание.

— Ты что, с ума сошла?

— Нет. Я говорила тебе, что больше так не могу. В письме я сообщила, что его нашли в банке из-под печенья, так что никаких неприятностей не будет.

— Ты спятила! — повторил Мастермен.

Она покачала головой.

— Вовсе нет. Я подумала, что лучше сразу тебе рассказать. А теперь я, пожалуй, сниму шубу.

Впоследствии Мастермен был рад, что Леонард Кэрролл выбрал этот момент, чтобы войти в комнату, очевидно, решив со скуки поиграть в бильярд. Агнес вышла с тем же бесстрастным видом, и Мастермен был удовлетворен, разбив молодого Кэрролла наголову. Это куда лучше, чем ссориться с сестрой. Какой смысл, раз письмо уже отправлено? Им придется пройти через это, но он примет ее предложение насчет пятидесяти тысяч. Таким образом, он ничего не потеряет и будет в безопасности. Знал бы он, что Агнес так себя поведет, то вообще не стал бы рисковать. У женщин для таких авантюр кишка тонка.

Покуда продолжалась игра в бильярд, Джастин вошел в Милл-хаус.

— Надень шляпу и выйди, — сказал он Доринде.

Они зашагали по дороге к деревне в сгущающихся туманных сумерках. Из труб деревенских домов вились струйки дыма, сливаясь с туманом. В воздухе ощущался запах гниющих листьев и навоза.

Отходящая от первого дома дорожка тянулась между высокими изгородями и нависающими деревьями. Джастин и Доринда молчали, пока не свернули на нее. Они чувствовали, что должны сказать слишком многое и что об этом лучше говорить, когда рядом никого нет.

Первым заговорил Джастин:

— Как твои дела?

— Приходила полиция… — вместо ответа сообщила Доринда.

— Они виделись с миссис Оукли?

— Нет, мистер Оукли им не позволил. Он сказал, что она неважно себя чувствует. Завтра они вернутся, а сегодня поговорили с горничной и со мной.

— Расскажи поподробнее.

— Они держались очень любезно, не старались меня запугать. Вопросы задавал старший инспектор, а другой записывал мои ответы. Прежде всего меня спросили, давно ли я знала мистера Порлока.

— И что ты ответила?

Доринда посмотрела на него сквозь туманную мглу. Между изгородями и под деревьями было почти совсем темно. Джастин велел ей надеть шляпу, но она вышла в твидовом пальто и с непокрытой головой. Коричневый цвет пальто сливался с осенними красками опавших листьев, голых веток и бурой земли. Волосы Доринды скрывали тени деревьев. Видно было только ее лицо, лишенное красок и почти всех характерных черт, словно первый набросок портрета на тусклом темном фоне. Девушка казалась Джастину близкой и далекой одновременно. Он мог дотронуться до нее, протянув руку, но в тот момент сомневался, что ему это удастся.

— Я ответила, что совсем его не знала до визита к нему вчера вечером, — сказала Доринда после небольшой паузы. — Господи, кажется, что это было уже давно… — Она вздохнула. — Прости… на меня что-то нашло. Потом я добавила, что когда мы вошли в гостиную, я его узнала.

— Значит, ты им рассказала?..

Голос Доринды внезапно стал совсем детским.

— Мне казалось, я должна им рассказать, и я подумала, что лучше сделать это сразу же.

— Ладно, продолжай.

— Ну, они задали много вопросов. Я рассказала им, что, когда я знала мистера Порлока, его звали Глен Портеус и он был мужем тети Мэри. Они спросили, когда она умерла, и я ответила, что четыре года назад. Тогда они осведомились, развелась ли тетя Мэри с мужем, и я сказала, что она получила развод лет через семь после того, как он ушел в последний раз, и что с тех пор я его не видела. Они спросили, уверена ли я, что Грегори Порлок это Глен Портеус. Я ответила, что уверена и что он понял, что я узнала его. Я догадалась по тому, как он на меня смотрел. Ну, потом они стали расспрашивать про фотографию, которую я подобрала на полу в детской — не знаю, кто им об этом рассказал. Я сказала, что точно такая же фотография была у тети Мэри, и я сразу ее узнала. Тогда они вернулись к этой ужасной истории в магазине «Де Люкс». Знаешь, что я думаю, Джастин? Что все это подстроил Злой Дядюшка, чтобы лишить меня работы у Оукли. Он ведь не мог рассчитывать на то, что я его не узнаю, и ему не хотелось, чтобы вдруг возник кто-то из его прошлого и заявил: «Это вовсе не Грегори Порлок, а Глен Портеус. Моя тетя Мэри развелась с ним, потому что он был законченным негодяем».

— Возможно, ты права.

— Кажется, они знают мисс Силвер. Когда я рассказала им, как она говорила с управляющим магазином, молодой полицейский усмехнулся и воскликнул: «Ну, еще бы!», а старший инспектор сказал, что мисс Силвер очень уважают в Скотленд-Ярде. О, Джастин, как бы я хотела, чтобы она была здесь!

— Почему?

— Из-за Оукли — я боюсь за них. Помнишь, как миссис Оукли закричала, увидев Порлока мертвым, и назвала его Гленом? Должно быть, она знала его до того, как он стал Грегори Порлоком, а ведь считалось, что она вовсе его не знает. Меня все это пугает. Миссис Оукли все время плачет, а мистер Оукли выглядит, как на похоронах. Они оба напуганы. Она боится признаться ему, а он боится ее спрашивать. Это ужасно!

— Мне не нравится, что ты живешь там, — сказал Джастин.

— Дело не во мне. Я не могу не испытывать к ним жалости, даже если…

— Что ты имеешь в виду, Доринда?

— … даже если это пугает меня, — еле слышно повторила она.

Невысказанная мысль, пугающая Доринду, повисла между ними во мраке. Смертельный удар нанесла рука отчаявшегося человека — может быть, женская, а может быть, мужская…

— Такие люди, как Глен Портеус, напрашиваются на убийство, — вздохнув, добавила Доринда.

Глава 26

— Вы примете мисс Мойру, миледи?

Леди Пемберли позавтракала в кровати и сейчас читала газету.

— Мисс Мойру? — переспросила она. — Рановато она явилась. Да, конечно, приму. Возьмите поднос и попросите ее подняться.

Свет падал на газетный заголовок: «Убийство в сельском доме». Когда дверь открылась и Мойра Лейн вошла, она заметила заголовок, но еще раньше успела разглядеть бледное суровое лицо под густыми волосами серо-стального цвета, которые Сибилла Пемберли зачесывала назад — на манер моды восемнадцатого столетия. Все в комнате было очень качественным и очень простым — никаких безделушек и ярких красок; темный портрет маслом покойного лорда Пемберли над камином; под ним на каминной полке вазочка с белыми камелиями; пурпурное постельное покрывало, которое Мойра непочтительно именовала балдахином для гроба; кружевной чепчик с алыми лентами; прекрасная шетлендская[14] шаль поверх ночной рубашки, похожей скорее на одеяние монахини. Все это было хорошо знакомо Мойре: именно то, что она ожидала увидеть. Первый ее взгляд был брошен на лицо леди Пемберли, которое не сказало ей ничего, а второй — на газету, которая сообщила слишком даже многое. Судя по огромным заголовкам и фотографиям, эта газета была не из тех, которые обычно читала кузина Сибилла. Следовательно, Досон специально принесла ей ее, а если так, значит, там упоминалось не только об убийстве, но и о самой Мойре Лейн.

«Среди присутствующих была мисс Мойра Лейн». Вообще-то ее имя почти не сходило с газетных полос, и Мойра воспринимала это, как нечто само собой разумеющееся. «Очаровательная мисс Лейн…», «Лорд Блэнк и мисс Мойра Лейн в Эпсоме[15]…», «Герцог Дэш, леди Эстриск и мисс Мойра Лейн на вересковой пустоши…», «Мисс Мойра Лейн и мистер Джастин Ли…» Однако, когда твое имя упоминается в связи с убийством, это довольно неприятно… «Мисс Мойра Лейн на дознании по случаю смерти Грегори Порлока…»

Подойдя к кровати, Мойра коснулась худой щеки леди Пемберли своей холодной румяной щечкой и снова выпрямилась.

— Доброе утро, кузина Сибилла.

— Что-то ты сегодня больно рано, Мойра.

— Меня привез Джастин Ли. Он поехал в офис за бумагами. Мы должны вернуться к часу или к двум. Полагаю, газеты уже обо всем сообщили.

Темные брови слегка приподнялись. Единственное сходство между старой и молодой женщинами заключалась в тонких изогнутых бровях. Но лицу леди Пемберли они придавали строгое выражение. Глаза под ними были серыми, а не голубыми, как у Мойры. Серые глаза бывают очень мягкими или очень суровыми. Глаза на аскетичном лице леди Пемберли скорее относились ко второй категории.

— Все это очень неприятно, — промолвила она.

Кивнув, Мойра села на край кровати.

— Я хочу рассказать вам о происшедшем.

Повествование шло не слишком гладко. Атмосфера словно была насыщена фразами, которые леди Пемберли не раз произносила. И хотя сейчас она их не говорила, но их присутствие ощущалось почти зримо. Когда ты общаешься с людьми своего круга, то, по крайней мере, заранее знаешь правила игры, но если рискуешь выйти за его пределы, можно угодить во что угодно. Мужчин забавляют подобные эскапады, но женщинам не следует даже пытаться делать нечто в таком роде. Эти назидания с бесконечными вариациями были настолько часто произносимы, что Мойре достаточно было уловить одну знакомую нотку, чтобы вспомнить все пассажи целиком. Кое-как она довела свой рассказ до конца.

— Очень неприятно, — повторила леди Пемберли.

— Эпитафия Грегори Порлоку, — усмехнулась Мойра.

Тонкие изогнутые брови поднялись снова.

— Дорогая моя…

Мойра посмотрела в строгие серые глаза кузины.

— Я имела в виду именно это. — Румянец исчез с ее щек. В сером твидовом костюме она выглядела бледной и осунувшейся. — Этот человек был сущим дьяволом.

— Мойра…

— Он был шантажистом. — Она встала. — И шантажировал меня. И я хочу объяснить почему.

Последовала краткая пауза. Леди Пемберли тоже побледнела.

— Тогда тебе лучше сесть, — сказала она.

Мойра покачала головой.

— Предпочитаю стоять. Вы не поверите мне, кузина Сибилла — полагаю, никто бы не поверил, — но я рассказываю вам об этом не потому, что Грегори Порлока убили. Я бы приехала в любом случае — после того, что произошло там в субботу, когда он пытался меня шантажировать. Конечно, вы мне не верите…

— Я этого не говорила.

Темно-голубые глаза гостьи смотрели по-прежнему отчаянно и смело.

— Некоторое время назад я оказалась на мели — в смысле денег. Я поехала на выходные к людям, где играли по слишком высоким ставкам, и мне не повезло…

— И что же?

Мойра стиснула зубы.

— Помните, я пришла навестить вас в первую неделю ноября?

— Почему ты мне ничего не рассказала?

— Я собиралась, но не смогла. Здесь были Ламонты, и вы были раздражены из-за миссис Ламонт. Она всегда имела зуб против меня.

— Миссис Ламонт — одна из моих самых старых подруг.

— Она меня терпеть не может.

— Не преувеличивай, Мойра.

— Ладно. Скажем, она меня не любит.

— Не думаю, чтобы ты дала ей повод тебя любить. Твое поведение с ней…

— Конечно, я была чертовски груба! Я хотела, чтобы они поскорее ушли, но они никак не уходили. А потом…

— Что потом, Мойра?

— Вы послали меня сказать Досон, что вам нужна шкатулка с драгоценностями. Вы говорили о свадьбе Молли Ламонт и хотели подарить ей брошь, которую надевали на собственной свадьбе. Подарить именно эту брошь, так как вам подарил ее кузен Роберт, который стал потом ее крестным. Я принесла шкатулку, вы показали брошь, и Ламонты ушли, а вы продолжали показывать мне драгоценности…

— Да, Мойра?

— Среди них был браслет с бриллиантами и рубинами. Вы упомянули, что завещали его мне. Потом пришла кузина Софи Арнотт, и вы сказали: «Отнеси шкатулку Досон, Мойра». Я взяла шкатулку и попрощалась — оставаться не хотелось, так как кузина Софи зануда…

Продолжать дальше было не просто трудно, а невозможно. Но бывают в жизни моменты, когда приходится делать невозможное. Сейчас был один из них.

— Я отнесла шкатулку наверх. Досон там не оказалось. Я снова посмотрела на браслет. Вы же знаете, какой у меня скверный характер… Вряд ли я бы на это пошла, если бы не разозлилась.

Лицо леди Пемберли стало почти таким же белым, как кружево ее чепчика.

— Почему ты так рассердилась?

— Из-за миссис Ламонт. Она меня ненавидела, и я думала, что вы специально задерживаете ее, так как я хотела с вами поговорить.

— Но когда она ушла, ты ничего не сказала.

— Я уже здорово завелась, а потом пришла кузина Софи, и я почувствовала, что все против меня. Я взяла браслет.

— Что ты с ним сделала? — осведомилась леди Пемберли после длительной паузы.

Худшее было позади. Мойра перевела дух.

— Мне срочно нужны были деньги. Я собиралась заложить браслет и все вам рассказать. Но вы заболели, и я… не смогла.

— Ты заложила его?

Мойра покачала головой.

— Пыталась, но мне стали задавать вопросы… я должна была назвать имя, адрес — и я испугалась. После я пошла в магазин Кроссли и продала браслет. Там обошлось без всяких вопросов… очевидно, меня узнали, хотя тогда я об этом не догадывалась. К вам я не могла прийти — вы были очень больны.

— И ты подумала, что, если я умру, браслет будет считаться твоим и никто ничего не узнает?

Это была правда. Мойра промолчала — возразить было нечего.

— А каким образом мистер Порлок узнал об этом? — спросила леди Пемберли.

— Он увидел браслет и узнал его. По его словам, это был один из двух, которые Наполеон подарил Жозефине. Порлок знал, что они принадлежали вам. Он купил браслет и пытался меня шантажировать — хотел, чтобы я собирала для него скандальные сплетни, которые он мог использовать потом для шантажа. Я отказалась. Это было в субботу вечером. Я решила вернуться в понедельник в Лондон и все вам рассказать. Но после обеда кто-то его заколол.

— Ты знаешь, кто это сделал?

— Нет. — Мойра внезапно рассмеялась. — Я бы с удовольствием сама его прикончила! Но не бойтесь — это не я.

Возможно, леди Пемберли в самом деле боялась и сейчас испытывала облегчение. Признаться в первом да и во втором — не тот у нее был характер. Протянув худую руку без единого кольца на пальцах она позвонила в колокольчик, стоящий на столике у кровати.

Вошла Досон. Пожилая горничная, как всегда, выглядела очень благоразумной и немного чопорной.

— Досон, принесите мои ключи и большую шкатулку с драгоценностями. Я отдала один из моих браслетов с бриллиантами и рубинами мисс Мойре и решила подарить ей другой — глупо их разделять. Найдите браслет и дайте его мне.

Мойра молчала. Она не находила слов, что случалось с ней крайне редко. Поставив шкатулку на туалетный столик, Досон отперла ее, достала браслет и вложила его в протянутую руку леди Пемберли.

Служанка немного сердилась. Ей казалось, что мисс Мойре следует поблагодарить и поцеловать ее милость, а не стоять неподвижно, как жена Лота[16]. Она снова заперла шкатулку, и тут леди Пемберли произнесла:

— Напомните мне внести изменения в список драгоценностей и предупредить мистера Рэмзи, чтобы он вычеркнул браслеты из моего завещания. Будет гораздо приятнее думать, что мисс Мойра носит их теперь. Благодарю вас, Досон, это все.

Когда дверь закрылась и они остались одни, Мойра подняла глаза. В руке у нее был украденный браслет. Она шагнула вперед и положила его на пурпурное покрывало.

— Я не могу взять их, кузина Сибилла.

— Но я хочу, чтобы ты их взяла, — мягко сказала леди Пемберли.

Странное тепло разлилось в груди Мойры. Она опустилась на край кровати, чувствуя, как по ее щекам текут слезы.

Глава 27

Когда Джастин Ли, отведя машину, вошел в холл Грейнджа, было без четверти час. Обратная дорога не заняла много времени. Мойра Лейн была непривычно молчалива, но Джастина это вполне устраивало. Ему было о чем подумать.

Едва он успел закрыть за собой парадную дверь, из кабинета вдруг выбежала Доринда. Она схватила Джастина за руку и потащила назад в кабинет.

— Мне нужно поговорить с тобой. Я думала, ты никогда не вернешься! Это ужасно! Полиция только что ушла, а мистер Уинтер моет руки…

Джастин закрыл дверь кабинета.

— Дорогая, я не понимаю, о чем ты говоришь. Кто такой этот Уинтер?

Доринда смотрела на него испуганными глазами.

— Он адвокат мистера Порлока. Полицейский из Скотленд-Ярда вызвал его сюда — он прибыл около одиннадцати…

— Меня не интересует его биография, — прервал Джастин.

— Меня тоже вызвали по телефону, потому что мистер Уинтер привез завещание мистера Порлока… то есть дяди Глена. Он все оставил мне!

Джастин присвистнул.

— Быть не может!

— Правда, это ужасно?

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Почему ты так говоришь?

— Я не могу принять это наследство, Джастин. У него раньше не было никаких денег. Я уверена, что он заполучил их нечестным путем.

— С помощью простого шантажа, дорогая.

— Как это… — поколебавшись, Доринда закончила фразу — детским словом «гадко!» — К счастью, я сразу заявила, что мне не нужны эти деньги.

— Ты так и сказала?

— Да. Полицейским и мистеру Уинтеру. Я сказала, что понятия не имею, почему он решил завещать все мне. А мистер Уинтер, маленький седой человечек, хлопотливый, как муравей… Правда, муравьи не бывают седыми, но ты понимаешь, что я имею в виду… Мистер Уинтер повертел в руках свое пенсне и объяснил, что так как у его клиента, по его же словам, не было родственников, ему хотелось облагодетельствовать племянницу покойной жены, с которой он потерял связь, но которая, как он помнил, была славной девочкой. Очевидно, мне следовало чувствовать благодарность, но я не могла это сделать… Как вспомню, что дядя Глен хотел отправить меня в тюрьму за магазинную кражу. Это действительно подстроил он — мне сказал старший полисмен.

Джастин выглядел серьезным.

— Ну и что ты собираешься делать?

— Не знаю. Я хотела посоветоваться с тобой. Мистер Уинтер говорит, что все значительно упростится, если он и я утвердим завещание — мы оба душеприказчики. В противном случае деньги отойдут государству, а в этом нет никакого смысла. Ведь если докажут, что дядя Глен вымогал у кого-то деньги, я, по крайней мере, смогу вернуть их этим людям. Правда, мистер Уинтер такого не говорил — мне самой это пришло в голову. А если что-нибудь останется, я могла бы пожертвовать это детскому благотворительному фонду. Поэтому я подумала, что пусть он займется утверждением завещания.

— Сколько денег оставил тебе дядя Глен?

— Мистер Уинтер точно не знает… что-то около пяти тысяч фунтов. Джастин, они хотят, чтобы я переехала сюда.

— Зачем?

— Говорят, что так будет легче. Я одна из душеприказчиков, и это в некотором роде мой дом. Здесь больше некому распоряжаться. Мистер Уинтер объяснил, что мне лучше быть тут, так как мы с ним отвечаем за дом и мебель: дядя Глен арендовал их на год. А полицейские считают, что это облегчит расследование.

— Но ведь в доме по-прежнему торчит эта странная компания, и один из них убийца. Я не хочу, чтобы ты здесь находилась.

— Я тоже не слишком хочу сюда перебираться, но могу понять и полицейских.

— Что ты им ответила?

— Я сказала, что не стану переезжать, если здесь не будет мисс Силвер.

— Мисс Силвер?

— Я говорила тебе вчера вечером, как было бы хорошо, если бы она была здесь. Если бы вы оба находились в Грейндже, я бы не возражала против переезда.

— А как же миссис Оукли?

— Полиция приходила к ней после завтрака, и она заставила меня остаться с ней в комнате. Миссис Оукли очень несчастна и ужасно напугана. Я не могу рассказать тебе всего, но если бы я была здесь, мне бы, возможно, удалось ей помочь. Среди бумаг дяди Глена может оказаться… то, чего она опасается. А я, будучи душеприказчиком, имею право просматривать их вместе с мистером Уинтером и полицией. Я бы сделала для нее все, что могла. У бедняжки нет ни капли мозгов, но она обожает мужа и Марти и панически боится их потерять.

Джастин посмотрел ей в глаза.

— Это она убила Порлока?

Глаза Доринды стали совсем круглыми.

— Что ты — конечно нет! Она никогда не смогла бы…

— Я в этом не уверен, — медленно произнес Джастин.

Глава 28

Мисс Мод Силвер прибыла к чаю в черном суконном пальто, древнем меховом палантине и черной фетровой шляпе, украшенной пурпурной морской звездой спереди и мелким черно-пурпурным кружевом сзади. После чашки чая, который мисс Силвер охарактеризовала, как «необыкновенно освежающий», гостью проводили в отведенную ей комнату, где она сняла пальто и шляпу и побеседовала с Дориндой.

— С вашей стороны было очень любезно приехать, — поблагодарила ее девушка.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Разумеется, вам лучше находиться здесь со мной, чем в одиночестве… Моя комната рядом с вашей? Очень хорошо. А теперь, мисс Браун, расскажите мне, что произошло в субботу вечером.

Когда Доринда закончила повествование, мисс Силвер одобрительно кашлянула:

— Коротко и ясно. — Она посмотрела на часы, приколотые к левой стороне корсажа. — А сейчас мне, пожалуй, лучше спуститься. Сержант Эбботт сказал, что прибудет к пяти — осталось всего несколько минут.

Фрэнк Эбботт был весьма пунктуален. Он позвонил в парадную дверь, когда мисс Силвер и Доринда спустились с лестницы, приветствовал мисс Силвер скорее как племянник, нежели как полисмен, и направился с ней в кабинет, и Доринда вдруг убедилась в том, что ему свойственны не только привлекательная внешность и лоск, но и простые человеческие эмоции.

В кабинете сержант стал еще меньше походить на полицейского. Обняв мисс Силвер за талию, он проводил ее к удобному креслу, после чего сам уселся на подлокотник другого.

— Как хорошо, что вы мне позвонили, — сказал Фрэнк. — Шеф сначала разбушевался, но я его успокоил. В этом деле около полудюжины человек увязли по горло, и каждый из них имел основания прикончить Грегори Порлока.

С традиционным своим «боже мой!» мисс Силвер открыла цветастую ситцевую сумочку для вязания — подарок ее племянницы Этель — и извлекла наполовину законченную детскую фуфайку из бледно-розовой шерсти, купленной во время памятного визита в магазин «Де Люкс». Четыре спицы быстро защелкали, и фуфайка начала вращаться, нисколько не отвлекая мисс Силвер от того, что говорил Фрэнк.

— Вот именно «боже мой!» — кивнул он. — Это можно повторять, как припев. Насколько я понимаю, вы более или менее осведомлены о происшедшем в субботу вечером?

— Мисс Браун дала мне подробный отчет о случившемся.

— Хотите сначала прочитать показания? Это не займет у вас много времени. Шеф позволил мне прихватить их с собой, когда выпустил пар.

Мисс Силвер отложила вязанье и углубилась в изучение отпечатанных текстов. Фрэнк не пытался нарушить молчание. Когда она подняла взгляд, он протянул ей еще один лист.

— Мои заметки по поводу различных показаний. В них много дополнительной информации.

Мисс Силвер прочитала и их.

— Все соответствует тому, что изложила мне мисс Браун.

— Да, у нее есть голова на плечах, и хотя девушка — единственная наследница убитого, она одна из немногих, кто вне подозрения. Что касается подозреваемых, я свел их данные для вас в таблицу, чтобы вы сами убедились, как просто и очевидно все выглядит.

Он передал ей еще несколько листов с отпечатанным текстом и, склонившись над ее плечом, стал читать вслух, то и дело отвлекаясь на комментарии и пояснения:

— Номер один — Леонард Кэрролл. Артист кабаре. Умен, хитер и абсолютно ненадежен.

Мисс Силвер деликатно кашлянула.

— Мне приходилось его встречать.

— Ну, у него очень сильный мотив. Порлок его шантажировал. Их разговор подслушал Пирсон — вы знаете о нем. Он устроился сюда дворецким, чтобы добыть сведения о Порлоке, который шантажировал клиента его фирмы. Шеф знает его и говорит, что ему можно доверять. Пирсон подслушивал у дверей при любой возможности, которых, по его же словам, у дворецкого немало. Он слышал, как Порлок говорил Кэрроллу, что располагает доказательствами того, как во время гастролей на фронте в сорок пятом году тот передавал немцам тайную информацию. Кэрролл был взбешен — все это есть в моих записках. Через пару часов Порлока закололи. Если вы взглянете на план холла, то увидите, где находился каждый, когда Джастин Ли включил свет. Он сам составил план, и никто пока не обнаружил на рисунке ошибок. Тело Грегори Порлока лежало в двух-трех ярдах от стойки перил у подножия лестницы. Он отошел туда от группы у камина и перед тем, как зажегся свет, повернулся и двинулся назад. Таким образом, в момент убийства он находился лицом к камину и спиной к лестнице и двери в гостиную. На плане видно, что Кэрролл стоял на лестнице, на третьей ступеньке сверху, а Тоут — в дверях гостиной. Если считать Кэрролла убийцей, то, очевидно, по пути наверх, чтобы умыться — он изображал дьявола в шараде, — он посадил пятно светящейся краски Порлоку на спину, погасил свет в холле вверху у лестницы, нажав на выключатель, потом съехал вниз по перилам, нанес Порлоку удар кинжалом, метясь в светящееся пятно, и поднялся наверх, перескакивая через две ступеньки. Такое вполне осуществимо. На кинжале не оказалось отпечатков пальцев. Кэрролл мог надеть перчатку или, улучив момент, обтереть его.

Мисс Силвер снова кашлянула.

— А как насчет выключателя?

— Ни пятнышка. Это одна из самых веских улик против Кэрролла. Выключатель по определению должен быть покрыт отпечатками. Зачем кому-то понадобитесь вытирать его? На это существует только один ответ, и только у одного человека была причина это сделать — у того, кто выключил свет. Если это был Кэрролл — а я не вижу, каким образом, кто-то еще мог добраться до этого выключателя, — значит, он убийца. Теперь перейдем к Тоуту. Порлок шантажировал его из-за махинаций на черном рынке. Тоут заработал на этом состояние во время войны. Все утверждают, что он выглядел очень сердитым. Тоут отказался участвовать в шарадах и, соответственно, не принадлежал к группе, которая вышла готовить свое выступление. Он остался в гостиной с Порлоком, мисс Мастермен, Джастином Ли и Дориндой Браун. Но мы не знаем, остался ли он там, когда остальных пригласили смотреть шараду в темный холл. Тоут говорит, что да, остался, но никто не может этого подтвердить. Грегори Порлок вышел из гостиной последним — только он мог точно знать, последовал ли за ним Тоут. Если да, то именно Тоут мог пометить Порлока светящейся краской. Все знали, что банка с краской стоит в гардеробной. Тоут мог незаметно проскользнуть туда через холл и прятаться за дверью, пока шарада не кончилась. Все вскочили, начали аплодировать, двигаться. А Тоуту оставалось только приоткрыть дверь и выключить свет. Конечно, нет никаких доказательств, что он это сделал — тот выключатель как раз густо покрыт всевозможными отпечатками. Когда Ли включил свет у парадной двери, Тоут стоял в дверях гостиной, очевидно, намереваясь войти в холл. Взгляните на план.

Мисс Силвер кашлянула и послушно воззрилась на листок бумаги.

— Очень интересно.

— Стоя у двери гардеробной, — продолжал Фрэнк Эбботт, — Тоут должен был видеть светящееся пятно на спине Порлока. Дверь находится в задней стене холла, за лестницей. Он тоже мог надеть перчатку или вытереть кинжал. После этого ему оставалось подойти к двери гостиной, открыть ее и повернуться лицом к холлу, как будто он выходит. Тоуту это было бы раз плюнуть.

— Мой дорогой Фрэнк! — Мисс Силвер не одобряла вульгаризмы.

Эбботт послал ей воздушный поцелуй.

— Мы неплохо продвигаемся — двое убийц за три минуты. Теперь перейдем к третьему. Ну чем не Шекспир, а? Первый, второй и третий убийцы[17]. На сцене появляется угрюмый мистер Мастермен, просто идеальный типаж для роли злодея, что среди убийц встречается довольно редко. Порлок, возможно, шантажировал и его. Наш главный подслушиватель, Пирсон, уловил только интригующий фрагмент об исчезнувшем завещании. Мы навели справки по телефону и выяснили, что Мастермен и его сестра около трех месяцев тому назад унаследовали солидную сумму от престарелой кузины, которая жила с ними. Она умерла внезапно и, очевидно, среди соседей ходили разные слухи, подкрепленные тем, что, покуда Мастермен сорил деньгами, его сестра выглядела так, что краше в гроб кладут и ходила в поношенной одежде. Насколько я понял, они сильно нуждались, пока не унаследовали по пятьдесят тысяч каждый по завещанию старой кузины. В связи с тем, что удалось подслушать Пирсону, возникает предположение, что кузина Мейбл составила новое завещание, и ее убрали с дороги — а может, убрали только завещание. Думаю, Порлок наверняка шантажировал Мастермена. Этот угрюмый джентльмен участвовал в шараде, и ему ничего не стоило пометить Порлока светящейся краской, скажем, окунув в нее носовой платок. Ему ничего не стоило подобраться к выключателю у камина, даже не нужно было стирать отпечатки, так как он должен был включить свет в конце шарады. Мастермен мог выключить его снова, как только Порлок повернулся спиной к подножию лестницы, пересечь холл, ударить его кинжалом и вернуться к другой стороне камина. Все это не составило бы труда, но, как вы собираетесь сказать, не подтверждается ни единым клочком доказательств.

— Я собиралась сказать совсем не это, — задумчиво промолвила мисс Силвер. — Но, пожалуйста, продолжайте.

Эбботт внимательно посмотрел на нее и повиновался.

— Перейдем к мисс Лейн. Эту молодую леди несомненно шантажировали, и она едва ли отнеслась к этому благосклонно. Пирсон слышал только загадочные фразы насчет браслета. Если ее шантажировали из-за этого, то она ловко одурачила покойного Грегори — вошла в гостиную, продемонстрировала всем очень красивый браслет и заявила, что потеряла его, а расчудесный Грег ей его вернул. Ну, он не стал ей возражать, но мы нашли счет за браслет. Порлок выложил за него солидную сумму. Пирсон слышал, как он говорил мисс Лейн, что в счете содержится подробное описание браслета. Это была неправда, но мы нашли ювелира, и он сообщил, что браслет продала ему в ноябре мисс Мойра Лейн. Есть над чем подумать, не так ли? Хотя я не знаю, каким образом Мойра могла выключить свет, не задев отпечатки пальцев Мастермена.

Мисс Силвер кашлянула.

— Женщина может выключить или включить свет, почти не касаясь выключателя, а если она сделает это ногтем, то никаких отпечатков не останется.

Фрэнк резко выпрямился.

— Вы попали в точку! Любой мог проделать это ногтем! Какой же я болван — мне это и в голову не приходило! Я ломал себе голову, пытаясь понять, как кто-то, кроме Мастермена, мог воспользоваться этим выключателем, и вот вам ответ — прямо у меня под носом! — Он вытянул руку и хмуро уставился на свои пять идеально обточенных ногтей, потом неожиданно улыбнулся. — Ответ был и под носом шефа, но мы не будем заострять на этом внимание. Итак, Мойра Лейн могла это сделать, как и — с куда большей вероятностью — Мартин Оукли.

Мисс Силвер внимательно посмотрела на него.

— Среди бумаг, которые вы мне дали, не было показаний миссис Оукли.

— Да, я их придержал. Мы побеседовали с Мартином Оукли и с горничной вчера, а с ней — только сегодня утром.

— С ее горничной? Она что-нибудь сообщила?

Глаза Фрэнка злорадно блеснули.

— Только то, что миссис Оукли была повинна в двоемужии, выйдя за Мартина Оукли. Ее первым мужем был Глен Портеус, он же Грегори Порлок.

— Боже мой!

Фрэнк предъявил очередную серию листов с отпечатанным текстом.

— Горничная подслушала разговор хозяйки с Порлоком в среду. Лучше прочитайте мои заметки.

Пробежав глазами текст, мисс Силвер промолвила:

— Значит, он шантажировал и ее.

— Несомненно. Миссис Оукли в этом не признается — она вообще ни в чем не признается, только плачет и твердит: «Пожалуйста, не рассказывайте Мартину». Жаль, что вас там не было — возможно, вы бы сумели определить, прикидывается она или нет. Миссис Оукли одна из тех миниатюрных пышечек, у которых, как правило, мозги отсутствуют полностью. Я говорю «как правило», потому что шеф утверждает, что встречал таких и раньше, и у многих из них прирожденный актерский дар. Вы смогли бы понять, искренна она или нет. Это важно, так как все зависит от того, рассказала ли миссис Оукли мужу, что Глен Портеус объявился и шантажирует ее. Если да, то у Мартина Оукли достаточно веский мотив, с точки зрения присяжных. Но если нет, он вовсе не имеет мотива. Порлок был его другом, и они вместе занимались бизнесом. Миссис Оукли говорит, что держала язык за зубами. Мартин Оукли это подтверждает, что, собственно, от него и следовало ожидать. Шоу было весьма убедительным: изумление, возмущение, гнев, а в конце концов нечто вроде полного отчаяния. Вполне естественно для человека такого типа. Если Оукли притворялся, то он замечательный актер. Что касается реальных возможностей, то и он мог выключить свет и заколоть Порлока, как и любой из стоявших у камина. И в первую очередь, миссис Оукли.

— Вот как?

Фрэнк кивнул.

— У нее, безусловно, был мотив и были такие же возможности, как у остальных. Когда свет зажегся, миссис Оукли находилась рядом с телом и, как все утверждают, выглядела ошеломленной. Она опустилась на колени рядом с Порлоком, назвала его Гленом и стала кричать, что его убили. Другой вопрос, хватило бы ей ума, чтобы спланировать убийство, которое, несомненно, было тщательно спланировано. Вроде бы сразу ясно, что нет, но шеф сомневается. Думаю, из-за того, что слишком уж весомый мотив. Шеф считает, что женщина способна на все ради того, чтобы сохранить мужа и ребенка.

Мисс Силвер поправила вязание, и спицы защелкали снова.

— Женщины редко используют нож — во всяком случае, в Англии. Разве только сгоряча, в пылу ссоры, — сказала она. — Но данное убийство было преднамеренным, а кинжал выбран заранее. Я не утверждаю, что женщина не способна на подобное, но только очень необычная женщина избрала бы такой выход из отчаянной ситуации. Та женщина, которую описали мне вы и мисс Браун, скорее всего призналась бы во всем мужу, рыдая у него на плече, и предоставила бы ему искать выход. Конечно, в отличие от старшего инспектора я не общалась с миссис Оукли. Я глубоко уважаю его мнение и готова согласиться с его выводами, но человеческая натура иногда преподносит небывалые сюрпризы.

Фрэнк рассмеялся.

— Ему нравится, когда вы с ним соглашаетесь. Это случается не так часто, верно? Что касается остальных, то Пирсона не было на месте преступления, и, как он старательно дал нам понять, главное для него — интересы клиента, который никогда не позволил бы ему пойти на такую крайность, как убийство. Мисс Мастермен и миссис Тоут, полагаю, возможные кандидатуры, хотя шеф не считает эти варианты реальными. У Джастина Ли нет мотива, а Доринда Браун хоть и единственная наследница, но почти наверняка не знала условий завещания. Таким образом, у нас остаются Кэрролл, Тоут, Мастермен, супруги Оукли и Мойра Лейн…

Последовала краткая пауза. Фуфайка бойко вращалась на спицах. Казалось, мисс Силвер полностью сосредоточилась на вязании, но вскоре она подняла взгляд и осведомилась:

— В камине холла горел огонь?

— Думаю, да.

— Интересно, насколько он был ярок? Проходя по холлу, я обратила внимание на то, что камин тут великолепный. Огонь в очаге должен был давать достаточно света. От данного обстоятельства зависит, мог ли мистер Тоут пройти через холл незаметно, и…

— Да, знаю, — прервал Фрэнк Эбботт. — Вы, как всегда, думаете обо всем. Я должен был сказать вам, что огонь в камине загасили.

— Кто?

— Мастермен, по распоряжению Кэрролла. Пламя в очаге мешало представлению. Кэрролл хотел, чтобы в холле было темно, исключая лампу на каминной полке, из которой сделали своего рода театральный прожектор — надели на нее колпак из коричневой бумаги и нагнули его таким образом, чтобы свет падал туда, где участники шарады по очереди сходили с нижней ступеньки и поворачивали к стойке перил. Мистер Ли сказал, это выглядело весьма эффектно. Они спускались с лестницы, проходили через пятно света и снова скрывались в темноте. Мастермен отвечал за освещение. Кэрролл велел ему загасить пламя в камине. Мастермен спустился первым и, сыграв свою роль, прошел вдоль стен холла к камину, готовясь включить свет, когда шоу подойдет к концу. Я сказал, что Тоут мог незаметно пересечь холл, потому что никто не заметил, как Мастермен шел от двери в комнаты для слуг к камину. Конечно, тогда все были сосредоточены на шараде, но думаю, Тоут мог бы пройти, не привлекая внимания. В тот момент все стали хлопать, поздравлять актеров, всем было не до него.

— Пожалуй, — кивнула мисс Силвер, продолжая вязать. — Теперь я бы хотела затронуть один важный пункт. Спину мистера Порлока пометили светящейся краской. Какого размера было пятно?

— Примерно три на четыре дюйма. Оно было неправильной формы. В его назначении сомневаться не приходится.

— Увы, да, — промолвила мисс Силвер. — Но светящуюся краску должны были нанести таким образом, чтобы она не разбрызгалась и не пометила не только жертву, но и убийцу. Вы сами предположили носовой платок. Я склонна с вами согласиться. Испачканный платок обнаружили?

— Нет.

— Если пламя в камине было потушено, то платок не могли сжечь. Кто-нибудь покидал холл до прибытия местного инспектора?

— Нет. Ли велел всем оставаться там. Толковый парень — не дал никому выйти из холла. Но боюсь, что инспектор Хьюз отнесся к обыску формально. Он поместил женщин в соседнюю комнату до прибытия сотрудницы, которая произвела бы их обыск, а сам обыскал мужчин на предмет наличия пятен крови и следов краски. Крови не оказалось ни на мужчинах, ни на женщинах — ведь наружного кровотечения не было. Пятна светящейся краски нашли у Кэррола, Мойры Лейн и Мастермена, но это ровным счетом ничего не доказывает. Кэрролл перепачкался краской, изображая дьявола, а в конце шарады обнял мисс Лейн. Светящуюся маску он бросил на стол, куда мисс Лейн тоже положила свой маскарадный костюм. Под мантией на ней было красное бархатное платье, на левом плече которого и нашли довольно влажное пятно. У Мастермена пятно было на правом обшлаге смокинга. Конечно, он мог посадить его, закалывая Грегори Порлока, но это недоказуемо. Мойра Лейн говорит, что Мастермен указал ей на пятно у нее на плече. Он якобы случайно задел ее и воскликнул: «Вы испачкались краской! У меня тоже пятно на манжете. Может быть, вам лучше его стереть?» Это было до прибытия Хьюза.

— Мой дорогой Фрэнк!

— Я просто имею в виду, что Мастермен мог поступить именно так, обнаружив у себя пятно, в происхождении которого ему пришлось бы отчитываться. Правда, пятно на его обшлаге едва ли явилось бы веской уликой для присяжных.

— Да, если бы оно не было подкреплено другими доказательствами. У кого-нибудь еще имелись пятна от краски?

— Нет. Думаю, это Хьюз проверил достаточно тщательно. Просто у него даже не возникло сомнений относительно того, каким образом было нанесено пятно. Очевидно, он был уверен в виновности Кэрролла и считал само собой разумеющимся, что светящееся пятно посадили на спину Порлока рукой, испачканной в краске. Руки Кэрролла были сплошь покрыты краской, и он поднялся наверх, чтобы вымыть их. Столь очевидное объяснение вполне удовлетворяло Хьюза, поэтому он лишь мельком взглянул на мужские носовые платки, не потрудившись их развернуть. Вряд ли краску можно было бы скрыть на тоненьких муслиновых квадратиках, какими пользуются женщины — она бы просочилась насквозь.

Мисс Силвер деликатно кашлянула.

— Не муслиновых, мой мальчик, а батистовых или льняных.

Почти бесцветные брови Фрэнка слегка дрогнули.

— Называйте их как хотите — краска все равно бы просочилась. Но мужской носовой платок можно сложить, скрыв пятно. Когда я спросил, разворачивал ли он платки, Хьюз недоуменно уставился на меня. Разумеется, он этого не делал. В результате убийца получил в распоряжение почти сутки, чтобы избавиться от улики. К тому времени, как я подумал о носовом платке и велел Хьюзу хорошенько прочесать дом, искать уже было нечего.

Мисс Силвер отложила вязанье и поднялась.

— Я бы хотела пройти в холл, но сначала скажите, какие результаты дали поиски отпечатков пальцев.

— Кажется, я уже говорил вам о четырех панелях с выключателями. Ту, что на верху лестницы, вытерли начисто. Отпечатки на выключателях у двери гардеробной смазаны. На выключателе у камина отпечатки Мастермена, а у парадной двери — Джастина Ли — и те и другие имеют вполне невинное объяснение. Кинжал также вытерли — на нем нет никаких отпечатков… — Он умолк под испытующим взглядом мисс Силвер.

— А никаких других отпечатков не обнаружили?

Брови дернулись вновь.

— Какие другие отпечатки вы имеете в виду? Часть присутствовавших гостили в доме, часть приехали к обеду. Все расхаживали по холлу. Их отпечатки могут быть где угодно — они ничего не доказывают.

Мисс Силвер снова кашлянула, взяла план Джастина Ли и вышла в холл.

Он был пуст. Электрические свечи отбрасывали мягкие отблески на каменные плитки и на две персидские ковровые дорожки. Но мисс Силвер не смотрела на пол. Она подошла к камину и остановилась, глядя на оружие, развешанное над мраморной полкой на каменном выступе дымохода. Этот выступ между деревянными стенными панелями напоминал грудь могучего воина, облаченную в серое сукно, к которому были приколоты боевые награды. Здесь были старые кремневые ружья, четыре громоздких пистолета и расположенные кольцом кинжалы, самый нижний из которых отсутствовал. Мисс Силвер задумчиво разглядывала место, где ему следовало находиться.

Вскоре она повернулась и посмотрела в сторону лестницы, а потом на выключатели слева от камина. Услышав приближающиеся звуки голосов, мисс Силвер вернулась в кабинет, села и снова взялась за вязанье.

— Какого вы роста, Фрэнк? — спросила она.

Эбботт выглядел удивленным.

— Пять футов одиннадцать дюймов.

— Должно быть, мистер Мастермен чуть выше вас?

— Да, — кивнул он. — Оукли и Мастермен оба выше — около шести футов. Джастин Ли, по-моему, выше еще на дюйм. В Мойре Лейн не менее пяти футов девяти дюймов. Доринда Браун не такая высокая, а миссис Оукли примерно вашего роста. В Тоуте не больше пяти футов семи дюймов.

— К нашему счастью, на каминной полке достаточно пыли, — продолжала мисс Силвер. — Я и не надеялась, но в холле, похоже, не вытирали пыль.

Фрэнк засмеялся.

— Очевидно, так оно и было. Пирсону хватило ума не трогать ничего до нашего прибытия, а я велел ему оставить все как есть до дальнейших указаний. Боюсь, я забыл дать ему эти указания.

— Очень кстати, — улыбнулась мисс Силвер.

Эббот сидел верхом на стуле, положив руки на спинку.

— К чему вы клоните?

Мисс Силвер быстро щелкала спицами.

— Надеюсь, нам удастся получить отпечатки пальцев, которые могут оказаться крайне важными. Я бы хотела, чтобы вы позвонили и попросили немедленно прислать специалиста.

— Без всяких объяснений?

Мисс Силвер улыбнулась. Ее очаровательная улыбка легко завоевывала людские сердца и укрощала закоренелых скептиков. Сердце Фрэнка Эбботта было завоевано уже давно. Обычно не склонный к восторженности, он испытывал безграничное восхищение своею «почтенной наставницей», всецело полагаясь на ее суждения. Поэтому, когда она чопорно произнесла: «Не думаю, что стоит терять время», он тут же подошел к столу и снял телефонную трубку.

После краткого разговора Фрэнк вернулся на прежнее место и осведомился.

— Теперь я получу какие-нибудь объяснения, мэм, или мне просто сидеть и дожидаться взрыва?

На сей раз мисс Силвер не улыбнулась.

— Я с большим удовольствием все вам объясню, — сказала она, глядя на него поверх спиц и бледно-розовой шерсти. — Но сначала, пожалуйста, пройдите в холл и измерьте расстояние от пола до того места на выступе дымохода, где должен был находиться исчезнувший кинжал.

— Хорошо.

Он вышел и вскоре вернулся.

— Около шести футов. Надеюсь, дюймы не имеют значения.

— Нет. Думаю, вы меня поняли. Каменный выступ поперек дымохода, служащий каминной полкой, по-моему, ниже дюймов на двенадцать-четырнадцать. Мне пришло в голову, что едва ли кто-то мог дотянуться до кинжала, не опираясь рукой на выступ. Вы, конечно, сейчас скажете, что любой из гостей мог положить руку на полку, не имея при этом никакого отношения к убийству. Но если будут найдены отпечатки пальцев подозреваемого, их расположение и направление может оказаться ценной косвенной уликой.

Фрэнк кивнул.

— Вы прячете в рукаве что-нибудь еще?

Улыбка появилась вновь.

— Думаю, да. Нам известно, что все подозреваемые во время убийства Грегори Порлока находились в холле, за исключением мистера Тоута, который мог быть в гостиной или ожидать за дверью гардеробной, и мистера Кэрролла, который поднялся наверх умыться и стоял на третьей ступеньке сверху, когда после убийства зажегся свет. Если мы примем как аксиому — полагаю, мы должны это сделать, — что свет погасил убийца, то мистер Кэрролл мог это сделать, только используя выключатели на верху лестницы, а мистер Тоут — выключатели у двери гардеробной. Для всех остальных оставалась доступной только одна панель с выключателями и, благодаря царившей атмосфере и азарту игры, никто особо не обращал на нее внимания. Я имею в виду выключатели слева от камина. Теперь, мой дорогой Фрэнк, подумайте как следует. Давайте временно забудем о мистере Кэрролле и мистере Тоуте и предположим, что убийца — один из группы у камина. Он заранее все спланировал, поставил метку на спину Грегори Порлоку, чтобы наверняка нанести удар в темноте, и выключил свет. Не забывайте, что мистер Порлок, который отошел в сторону лестницы, уже повернулся и двинулся в обратном направлении. Следовательно, он находился лицом к убийце, и тот не мог видеть светящееся пятно у него на спине. Что же должен был предпринять убийца? Полагаю, как можно скорее пересечь холл, вытянув вперед руку, пока она не упрется в лестницу. Таким образом, он оказался бы позади жертвы и неподалеку от нее. Повернувшись, убийца увидел бы прямо перед собой светящееся пятно, и ему оставалось бы только шагнуть вперед и нанести удар.

— Вы думаете, мы могли бы получить отпечаток руки убийцы на обшитой панелями стороне лестницы?

— Или на балюстраде. Я точно не знаю, какой высоты лестница прямо напротив выключателей.

— Пожалуй, стоит попытаться, — задумчиво произнес Фрэнк Эбботт. — Но если убийца был в перчатках, ничего не выйдет.

Мисс Силвер негромко кашлянула.

— Мне это кажется крайне маловероятным. К тому же, насколько я понимаю, никаких перчаток не обнаружили?

— Нет.

— Они почти наверняка были бы испачканы краской. Я не верю, что убийца воспользовался перчатками. У него было бы слишком мало времени, чтобы избавиться от них. Гораздо проще и безопаснее вытереть рукоятку кинжала. Думаю, на лестнице может оказаться след от левой руки, так как в правой либо была зажата рукоятка кинжала, либо преступник готовился схватить эту рукоятку в любой момент.

В холодных голубых глазах мелькнули искорки восхищения.

— Сколько у вас еще тузов в рукаве? Вы ведь знаете, как шеф реагирует на ваши трюки.

— Мой дорогой Фрэнк!

— Скажите честно — как мужчина мужчине, — это все?

Мисс Силвер была снисходительна к молодым.

— На данный момент все, — ответила она с благожелательной улыбкой.

Глава 29

Вечером в Грейндже царила довольно странная атмосфера. Если гости плохо контактировали даже при жизни радушного хозяина дома, то теперь, после его смерти, между ними словно исчезли всякие точки соприкосновения. Их так или иначе объединял страх, но его пытались маскировать правилами этикета. Однако, выражаясь фигурально, когда на дне водоема холодное течение, на поверхности воды появляются характерные отблески. По сути, в доме находились испуганные люди, вынужденные терпеть общество друг друга и понимающие, что нависшая над ними тень опускается все ниже, а одного из них, по всей вероятности, поглотит навсегда.

Джастин, находившийся чуть в стороне от этого беспросветного мрака, с удовольствием наблюдал, как Доринда играет свою новую трудную роль. Она была хозяйкой, но никак это не подчеркивала, вела себя, как молодая девушка, которой случайно пришлось занять место, подобающее более опытному и взрослому человеку. Доринда проявляла особую предупредительность к мисс Мастермен с ее худым изможденным лицом и к миссис Тоут, теперь еще сильнее походившую на мышь — и притом на очень несчастную мышь.

Впрочем, мисс Мастермен, казалось, не замечала ничего вокруг. Она была поглощена ожиданием ответа на свое письмо. И умом и сердцем она жаждала одного: скорее освободиться от ноши, тяготившей ее все эти ужасные месяцы. Среди присутствующих только ее, Агнес Мастермен, не слишком заботило убийство Грегори Порлока. В ее душе не было места ни для чего, кроме грядущего освобождения.

Возможно, одна мисс Силвер в полной мере наслаждалась обедом. Она знала толк в хорошей пище, и даже свершившееся убийство не могло помешать ей оценить великолепную стряпню миссис Роджерс. Когда они перешли в гостиную, мисс Силвер извлекла свое вязанье. Приближающаяся к завершению бледно-розовая детская фуфайка пробудила слабый интерес у миссис Тоут. Вскоре она уже рассказывала маленькой пожилой леди об Олли, ее ребенке и выказывала надежду на появление еще одного.

— Конечно, не слишком скоро, но откладывать надолго тоже не следует, потому что когда проходит много лет, дети растут одинокими. Ребенку нужна компания других детей, чтобы играть, ссориться и мириться. Я сама была единственным ребенком в семье — по крайней мере, единственным выжившим, — но знаю, что необходимо детям.

Мисс Силвер согласилась, продолжая позвякивать спицами.

Мисс Мастермен взяла газету. Она не читала ее, но когда держишь в руке газету, тебя оставляют в покое, а именно этого ей и хотелось.

Мойра Лейн, стоя у камина, повернулась и посмотрела на Доринду.

— Так и будем молчать? — Она засмеялась. — Ради бога, давайте вести себя по-человечески! Я не думаю, что вы убили Грега, и надеюсь, вы не думаете, что это сделала я, а если нет, то можете сказать это прямо. Сядем на тот диван и перестанем быть благовоспитанными и сдержанными. Кто, по-вашему, убийца? Должна признаться, что кем бы он ни был, он сделал доброе дело. Грег был чудовищем. Если он ваш дядя, то вы, возможно, знаете об этом не хуже меня.

Доринда смотрела в искристые, словно танцующие голубые глаза. Их танец был вызывающим, и она подумала о Марджане, пляшущей перед атаманом сорока разбойников и вонзившей ему в грудь кинжал по самую рукоятку[18].

— Он не мой дядя, а муж моей тети. — В голосе Доринды проскользнула нотка ужаса.

Мойра снова рассмеялась.

— Какая разница? Главное, что он был ублюдком! А вас, похоже, распирает от собственных невысказанных мыслей. О чем вы думали, смотря на меня так, словно поймали на месте преступления?

— О Марджане и атамане сорока разбойников, которого она заколола в той сказке из «Тысячи и одной ночи».

Мойра зажигала сигарету. Ее рука ни на секунду не дрогнула. Бросив спичку в камин, она затягивалась, пока кончик сигареты не покраснел, потом повернулась и с интересом посмотрела на Доринду.

— Знаете, вы, наверное, очень умная, потому что я вполне могу себя представить в этой роли. Марджана ведь танцевала, не так ли? Это хорошо взвинчивает. Как бы человек не был мне гадок, я бы не могла хладнокровно пырнуть его ножом. Но можно взвинтить себя, когда звучит заводная музыка и танцуешь все быстрее и быстрее… — Мойра побледнела.

— Вы назвали меня умной, — быстро сказала Доринда. — А вот вы, по-моему, очень глупая, если болтаете такую чушь.

Мойра выпустила облачко дыма, приподняв тонкие брови.

— Собираетесь рассказать полиции? — осведомилась она.

— Хватит идиотничать! — огрызнулась Доринда, словно перед ней была школьная подружка.

— Это могло бы их заинтересовать.

— Едва ли.

Мойра рассмеялась в третий раз.

— Знаете, вы мне нравитесь!

— Премного благодарна!

— Ваш сарказм неуместен — я говорю искренне. Хотя вроде бы и не должна, ведь вы, как я полагаю, моя ненавистная соперница. Джастин влюблен в вас, верно?

— Ничего подобного! — Доринда не покраснела, а побледнела, устремив на Мойру возмущенный взгляд золотисто-карих глаз.

Мойру, казалось, это только позабавило.

— Он говорил вам об этом?

Доринда вскинула голову.

— Джастин мой кузен и всегда был добр ко мне. Я очень привязана к нему — надеюсь, что и он ко мне.

— Продолжайте надеяться. — Мойра усмехнулась. — Вам никто не говорил, что лучше говорить правду, если не умеете убедительно лгать? Я умею, но не собираюсь этого делать. Так вот. Я бы могла поладить с Джастином, если бы не вы. — Она выпустила еще одно облачко дыма. — Я не имею в виду, что влюблена в него без памяти, так что вам незачем запираться на ночь — я не собираюсь подкрадываться к вам, прихватив еще один кинжал. Но повторяю, я могла бы поладить с Джастином и, думаю, он со мной тоже, если бы не Доринда Браун. Поэтому вам повезло, что вы мне понравились, не так ли?

Доринда явно расстроилась.

— Мойра…

— Да?

— Мы ведь совсем не знаем друг друга — и разговариваем вот так… Думаю, я знаю почему.

— И почему же?

Доринда стиснула руки.

— Потому что все это слишком ужасно. Вот мы и стараемся об этом забыть. Вот почему вы болтаете чепуху про еще один кинжал. А разговоры о Джастине делают все… — она немного помедлила, — фантастичным. Все словно превращается в игру — перестает быть реальным и… таким страшным.

— Смышленая девочка, — сухо сказала Мойра. — Иными словами, мы драматизируем ситуацию, чтобы ее преодолеть. Так неприятно, если происходит обратное, когда обстоятельства одерживают верх!

Кофе подали в гостиную. Пирсон сообщил об этом Джастину Ли, и мужчины один за другим вошли в комнату. Мисс Силвер внимательно за каждым наблюдала. Мистер Кэрролл порядочно выпил за обедом и, возможно, выпил бы куда больше, не будь рядом свидетелей. Мисс Силвер, как истинная леди, осуждала подобную невоздержанность, но как детектив была скорее ей рада, ибо алкоголь развязывает язык. Однако слишком большая доза могла погрузить мистера Кэрролла в состояние ступора, что никак не устраивало мисс Силвер. Поэтому она облегченно вздохнула, увидев, как бодро мистер Кэрролл вошел в гостиную — слегка покрасневший, с чуть более кривой, чем обычно, улыбкой, но без признаков того, что его бокал наполняли вдвое чаще, чем у остальных.

Когда вошли мистер Мастермен и Джастин Ли, мисс Силвер отметила про себя, насколько они разные, и контраст этот тем более бросался в глаза, что поверхностное описание внешности обоих могло быть одинаковым. Оба были высокие, оба темноволосые, но на этом сходство оканчивалось. По общей договоренности, никто не переодевался к обеду. И это было очень кстати, поскольку официальное черно-белое вечернее облачение мужчин не позволяло судить об их индивидуальных вкусах, которые иногда являются важным ключом к характеру. Серый костюм мистера Ли был не только отлично скроен, но казался частью его самого. Костюм мистера Мастермена выглядел на нем далеко не так естественно: был слишком нов и явно стоил больше денег, чем его обладатель привык тратить. Скорее всего, мистер Мастермен предпочитал экипировку подешевле, так как часто появлялся в людных местах, где его одежда немедленно привлекла бы внимание: например, за банковским прилавком или в каком-нибудь офисе Сити. Как бы то ни было, при взгляде на мистера Мастермена возникало ощущение, что ему не по себе в столь дорогом костюме.

Костюм мистера Тоута, вероятно стоил вообще немыслимых денег, поскольку целью его жизни было приобретать все самое дорогое. К сожалению, его фигура была плохо приспособлена для шикарных вещей. При виде мистера Тоута любой портной мог впасть в уныние. И наверняка бы впал, если бы мог предвидеть, что мистер Тоут нарушит священные заповеди элегантности и осквернит темный костюм ярко-зеленым галстуком, разрисованным желтыми подковами.

На мистере Кэрролле был коричневый костюм. Оттенок показался мисс Силвер слишком броским для хорошего вкуса, и уж тем более оранжевые галстук и носовой платок.

Сама мисс Силвер была в старом платье, перекрашенном в красновато-лиловый цвет, и черном бархатном жакете, который всегда брала с собой, отправляясь зимой в сельский дом, не слишком надеясь на наличие там надежного центрального отопления. Из украшений на ней были только золотая цепочка на шее и брошь из ирландского мореного дуба в форме розы с большой жемчужиной посредине.

С очень чинным и важным видом, который помогал ему отлично справляться с ролью дворецкого, Пирсон поставил поднос с кофе на маленький столик перед мисс Браун. Слегка покраснев, Доринда взяла тяжелый кофейник и стала обводить взглядом присутствующих, думая, что каждый скажет сколько ему добавить молока и сахара, но воцарившееся напряженное молчание было прервать труднее, чем самую оживленную беседу. Миссис Тоут, только что рассказавшая об Олли и малыше, тут же умолкла, увидев, что вошел ее муж. Больше она не проронила ни слова. И неудивительно. Мысли, сразу ею овладевшие, были совсем не из тех, которые стоило бы произносить вслух в гостиной, полной посторонних. Нельзя же взять и признаться, что «возможно, мой муж убийца» или даже «возможно, так думает полиция». Короче, прекратив обсуждать свою дочь Олли, миссис Тоут сразу же погрузилась в холодный мрак этих мыслей. И очень возможно, не она одна. У Джастина имелись свои идеи на этот счет. Но как бы то ни было, он поспешил на выручку Доринде и обнес гостей молоком и сахаром, следуя за мистером Мастерменом, который вызвался раздать чашки. Когда все были обслужены (за исключением мисс Мастермен, отказавшейся от кофе и продолжавшей прикрываться газетой), Джастин поставил на поднос кувшин с молоком и сахарницу, после чего устроился на диване между Мойрой и Дориндой. Гнетущее молчание все еще продолжалось. Доринда чувствовала, что если кто-то заговорит, что-нибудь непременно случится. — Чудесный кофе, не так ли? — сказала наконец мисс Силвер и огляделась вокруг, словно ожидая подтверждения. Никто не откликнулся.

Мистер Мастермен стоял спиной к камину, поставив свою чашку на полку. Мистер Тоут сел в кресло и углубился в «Тайме». Мистер Кэрролл бродил с чашкой в руке, похожий на муху, ищущую подходящее место для приземления. Внезапно он разразился неприятным смехом.

— Чудесный кофе! Чудесная компания! И какой чудесный вечер нас ожидает!

Мойра бросила на него холодный взгляд.

— Собираешься строить из себя дурака, чтобы разрядить обстановку? Отличная идея!

В маленьких глазках Кэрролла блеснули искорки злобы. Другая женщина на месте Мойры могла бы испугаться, но она лишь насторожилась. «Он что-то замышляет. Но что именно?» Ее губы скривились в иронической усмешке.

Левое плечо Леонарда Кэрролла, которое всегда казалось чуть выше правого, слегка дернулось. Он снова рассмеялся.

— Моя профессия — развлекать публику, не так ли? Сейчас я собираюсь развлечь вас. Леди и джентльмены, я намерен представить вам оригинальное и доселе невиданное действо под названием «Кто это сделал?». Ледяной страх и острый азарт гарантированы, а также поощрительное похлопывание по спине того, кто сможет указать убийцу. Похлопывание могучей руки полицейского.

Джастин Ли сделал резкое движение, словно собираясь вскочить на ноги, но встретил взгляд мисс Силвер, предупреждающий и властный, как на вышедшем из-под пера мистера Вордсворта портрете совершенной женщины. Это заставило его откинуться на спинку стула и придержать язык.

Все, разве что за исключением мисс Мастермен, смотрели на Леонарда Кэрролла. Между тем он перестал изображать из себя клоуна и продолжил более естественным доверительным тоном:

— Мы все думаем о Греге, так почему бы нам не поговорить о нем? Нельзя избавиться от трупа, игнорируя его, верно? Давайте постараемся во всем разобраться. Возражать может только убийца — ему это, разумеется, не понравится. Но, само собой, он об этом не скажет. А теперь — «Поднимайте занавес!» — Откинув голову назад, Кэрролл пропел фразу, предваряющую подъем занавеса в «Паяцах»[19], и понизил голос: — Акт второй, сцена первая. Убийца занял свое место, свет только что включили, холл полон людей. Леонард Кэрролл смотрит на них, стоя на третьей ступеньке сверху. — Его голос стал вкрадчивым. — Ему видны все, и у него чертовски хорошее зрение.

Блестящие глаза заскользили по лицам слушателей, располагавшихся полукругом, развертывающимся веером от того места, где мистер Мастермен прислонился к камину. Леонард Кэрролл чуть в стороне от полукруга, окидывая злобным взглядом руки мисс Мастермен, держащие газету, налитую кровью физиономию мистера Тоута, положившего «Тайме» на колени, мисс Силвер и ее вязанье, миссис Тоут с покрасневшими веками, нахмуренное лицо мистера Мастермена и, наконец, Джастина Ли, сидящего с рассеянным видом между двумя девушками — румяной и бледной.

Краем глаза Доринда видела, что Джастин с трудом сдерживает гнев. Ей вдруг захотелось, чтобы вечер немедленно закончился и все очутились в своих кроватях, а проснувшись наутро, поняли, что все это было кошмарным сном.

— Чертовски хорошее зрение, — задумчиво повторил Кэрролл. — Ли действовал быстро — возможно, чересчур быстро. Ну это как посмотреть. Во всяком случае, Леонарду Кэрроллу, стоящему на третьей ступеньке сверху, все было отлично видно. Если там было что замечать, он едва ли бы это упустил.

Мистер Тоут выпрямился в кресле и впился в Кэрролла маленькими сердитыми глазками. Столь яростный взгляд мог бы обескуражить многих.

— Что означают эти намеки? Почему бы вам не сесть и… и не прекратить этот балаган! Если у вас есть что сказать, выкладывайте, а если нет, то нечего делать вид, что вам что-то известно.

Кэрролл рассмеялся.

— Не будьте слишком суровы к моему представлению. Немного тайн, немного предположений, немного того, что вы называете намеками — боюсь, мы не можем обойтись без них. Возьмем, к примеру, вас. Речь не о том, что я видел и чего не видел, но кто-то упоминал при мне, что вы отлично метаете дротики, когда приходится играть в дартс… Ах да, ваша жена.

Шея мистера Тоута угрожающе покраснела.

— А вам что до этого?

Губы Кэрролла скривились в улыбке.

— Мне? Ровным счетом ничего. А вот для Грегори Порлока это могло означать очень многое. Кинжал ведь могли бросить, не так ли? И я еще не сказал о том, что видел с балкона первого яруса.

— Слушайте, вы… — Мистер Тоут задохнулся от ярости.

Мисс Силвер посмотрела на Леонарда поверх щелкающих спиц.

— Боже мой, как интересно! Действительно, оригинальное представление. Но ведь вы никого конкретно не имеете в виду, верно, мистер Кэрролл?

В глазах Леонарда мелькнуло легкое презрение, сменившееся откровенной злобой, когда он перевел взгляд с мисс Силвер на Джеффри Мастермена.

— Какая удача сидеть на балконе — вдали от толпы в партере! Знаете, свет и в самом деле зажегся чуть скорее, чем намечалось. Для кое-кого слишком скоро. — Скользнув глазами по Доринде и Джастину, он посмотрел на Мойру Лейн. — Странно, как четко все видишь, когда свет вспыхивает внезапно. Сначала сплошной мрак, а в следующую секунду светло, как днем. Поистине незабываемое ощущение! — Подойдя к подносу, Леонард поставил на него свою чашку. — А теперь, раз вы все так разволновались и так заинтригованы, я сменю жанр — поиграю для вас на фортепиано. Так как наш бедный Грегори нанял меня с этой целью, я, пожалуй, потребую вычесть сумму моего гонорара из его состояния.

Слегка пришаркивая, он подошел к роялю и открыл крышку. Никто не шевельнулся и не произнес ни слова. В тишине прозвучало несколько звучных аккордов — у Кэрролла было отличное туше, — после чего приятный голос, в котором слышались злобные нотки, запел старинную детскую песенку:

Глава 30

Около десяти компания разошлась по комнатам, вспоминая прошедший вечер — кто с интересом, кто с сомнением, кто с подозрением, кто с неуверенностью, кто со страхом или усмешкой, кто испытывая все чувства разом. Но что бы ни ощущали мистер и миссис Тоут, мистер Кэрролл, мистер и мисс Мастермен, Мойра Лейн, Доринда и Джастин и что бы ни преобладало в каждом случае, сама мисс Силвер была крайне заинтригована. Она минут двадцать об этом размышляла и едва успела отстегнуть брошь, как раздался стук в дверь ее спальни. Открыв, она увидела Пирсона, с таинственным видом приложившего палец к губам.

В ответ на вопрошающий взгляд, Пирсон поманил мисс Силвер в коридор. Они прошли мимо комнаты Доринды справа и комнаты мисс Мастермен слева, спустились по трем шатким ступенькам, столь часто встречающимся в старых домах, свернули за угол и вошли в неправильной формы комнату. Мисс Силвер увидела книжные полки, большой глобус, все в царапинах пианино и нечто вроде школьной парты.

— Прошу прощения за беспокойство, — заговорил Пирсон, ловко сочетая почтительность дворецкого и доверительность коллеги-детектива, — но я подумал, что вам следует это знать.

— Разумеется, мистер Пирсон. В чем дело?

— Вам не кажется, что здесь холодно?

— Нисколько, — ответила мисс Силвер, не успевшая снять черный бархатный жакет. — Пожалуйста, расскажите, что произошло.

Надо сказать, Пирсона нервировала недостаточная осведомленность. Не то чтобы ему хотелось быть замешанным в деле об убийстве — совсем наоборот. Но оказаться в самой гуще событий и толком не знать, что происходит, — это вызывало неприятное напряжение, и при первой же возможности он решил попытаться взять реванш. Пирсон очень надеялся, что эту попытку не сочтут опрометчивой. Как и многие благонамеренные люди, он всегда испытывал дискомфорт, если не был уверен в пользе своих действий. Пирсон не знал как заговорить с мисс Силвер о своих наблюдениях, не знал, как она это воспримет. Несмотря на вежливые манеры, пожилая леди внушала ему некоторый страх.

Видя, что глаза дворецкого бегают, как у нервной лошади, мисс Силвер неожиданно улыбнулась. Много лет назад в бытность ее гувернанткой эта улыбка могла подбодрить отстающего или робкого ученика. Пирсона она также подбодрила, вернув ему дар речи.

— Увидев, как мистер Кэрролл вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, я подумал, что он, возможно, намерен воспользоваться телефоном, и мне пришло в голову, что было бы неплохо… — Он снова замешкался, и мисс Силвер мягко продолжила:

— Подслушать разговор по параллельному аппарату в буфетной?

— Да, мисс Силвер. И когда я услышал номер…

— Вы узнали его?

— Это был номер Милл-хауса, и мистер Кэрролл попросил миссис Оукли. Конечно, ему не удалось поговорить с ней, потому что она никогда не подходит к телефону. Вместо нее подошел мистер Оукли, и разговор сразу же принял скверный оборот. По-моему, мистер Кэрролл слишком много выпил. Возможно, вы тоже это заметили, когда он вошел в гостиную. Не настолько, чтобы опьянеть, но достаточно, чтобы чувствовать себя важной персоной.

Мисс Силвер одобрительно кашлянула.

— Весьма точное описание, мистер Пирсон.

— «Это вы, Оукли? — осведомился он, довольно бесцеремонно, на мой взгляд. — Надеюсь, я вас не разбудил. Или, возможно, теперь вам не слишком хорошо спится? Мне бы на вашем месте точно не спалось. Но я, к счастью, холостяк, и мне не приходится сталкиваться с подобными проблемами». «Не знаю, о чем вы, — чопорно отозвался мистер Оукли, — но если вам есть что сказать, то говорите». — Пирсон сделал паузу и виновато посмотрел на мисс Силвер. — Не знаю, обратили ли вы внимание, но у мистера Кэрролла очень своеобразный смех, больше похожий на хихиканье, если вы понимаете, что я имею в виду. — Мисс Силвер отлично это понимала. — Кэрролл захихикал в трубку, и реакция мистера Оукли была именно такой, какой следовало ожидать. После чего Кэрролл повторил фразу о проблемах и произнес весьма скверным голосом: «Я просто подумал, что вас это заинтересует. Зритель видит игру лучше участников. Именно это я говорил остальным. Возможно, я им наскучил, хотя я думаю — даже почти уверен, — что нет. Какая жалость, что вы и ваша жена при этом не присутствовали! Вас бы это очень заинтересовало, так как я превосходно видел весь холл, когда в тот вечер зажегся свет, а особенно хорошо — вашу жену. Но, конечно, „Honi soit qui mal y pense“[20].

В устах Пирсона знаменитый девиз ордена Подвязки звучал в высшей степени патриотично. Можно не сомневаться, что о Франции, на языке которой существовал этот девиз, его бы поняли весьма приблизительно. Однако мисс Силвер, привыкшая к британскому произношению, отлично все поняла.

— Умоляю вас, продолжайте, мистер Пирсон.

— Добавить почти нечего. «Держите язык за зубами!» — сказал мистер Оуклли, а мистер Кэрролл ответил: «До сих пор я так и делал, но не даю никаких обещаний на дальнейшее». И швырнул трубку.

— Боже мой! — промолвила мисс Силвер.

Пирсон удовлетворенно кивнул.

— Именно это я и подумал, мадам. Мне показалось, что лучше сообщить обо всем вам. Старший инспектор и сержант Эбботт сейчас вне досягаемости, а я бы не хотел, чтобы думали, будто я утаиваю полезные для полиции сведения.

— Вы поступили очень благоразумно, — одобрила мисс Силвер. — Когда состоялся этот разговор?

— Около пяти минут назад. Я запер все двери и окна. Когда я был у парадной двери, мистер Кэрролл вышел из кабинета и поднялся к себе.

Выслушав благодарность, дворецкий удалился.

Через пять минут сержанта Эбботта позвали к телефону, весьма неудобно расположенному в узком вестибюле гостиницы «Овен», куда он сопровождал своего шефа. Опасения Эбботта относительно данного заведения оправдались в полной мере. «Овен» располагал четырьмя спальнями, матрасы на постелях были комковатыми и пахли пивом, пища обладала всеми недостатками, какими способна наделить ее нерадивая кухарка, пиво было крайне скверным, и, в довершение всего, телефон находился в холле.

Услышав в трубке столь неуместное в такой обстановке покашливание и чопорное «алло» мисс Силвер, Эбботт отозвался:

— Фрэнк у телефона.

Чопорные интонации не исчезли.

— Прости, что побеспокоила тебя. Надеюсь, ты еще не лег?

— Я оттягиваю этот момент, насколько хватит сил. Не пойму, чем здесь набивают матрацы. На щебень не похоже — тогда бы они еще и кололись. Видимо, кормовой свеклой. Я весь в синяках. Чудная чисто сельская экзотика.

Мисс Силвер утешительно кашлянула и перешла на свой британизированный французский.

— Меня очень беспокоит мистер Кэрролл. Этот на редкость глупый молодой человек всем дает понять, что располагает какими-то важными сведениями. Он заявляет, будто видел нечто… не совсем пристойное в тот момент, когда зажегся свет. Не знаю, насколько это вероятно. Безусловно, в ту критическую минуту он занимал выгодный наблюдательный пункт и мог что-то видеть. Меня тревожат последствия этой глупой похвальбы. Убийца может поверить, что он в самом деле что-то заметил, и, соответственно, предпримет решительный шаг… Я ужасно переживаю.

— И что же вы хотите от меня? — осведомился Фрэнк после небольшой паузы.

— Мне было бы гораздо спокойнее, если бы ты находился в доме. Уверена, что мисс Браун не станет возражать.

— Нормальные пружины вместо кормовой свеклы, — серьезно промолвил сержант. — Это похоже на подкуп и коррупцию. Ладно, спрошу у шефа — едва ли он будет против. Подождите у телефона.

Ожидая, мисс Силвер думала о человеческой натуре — в частности, о натуре мистера Кэрролла. Предмет ее размышлений отнюдь не был приятным. Пытаясь понять мотивы его безрассудного поведения, она припомнила такие качества, как чувство неполноценности, неизбежно компенсируемое агрессивностью, и, разумеется, зависть к тем, кому больше повезло в жизни. И невольно ей тут же вспомнилось изречение ее любимого лорда Теннисона[21]: «Зависть — испаренье мелких душ». К тому же мисс Силвер допускала, что этот поток слов был лишь дымовой завесой, скрывающей собственную вину и пачкающий черными подозрениями других.

Мисс Силвер все еще была занята этими проблемами, когда в трубке снова раздался голос Фрэнка Эбботта.

— Все в порядке — шеф не возражает. Только пробормотал что-то насчет горы, родившей мышь, и погони за удобствами. Ну, до скорой встречи. Мне понадобится не более пяти-шести минут.

Глава 31

Однако ему понадобилось куда больше времени. И дело тут было совсем не в расстоянии, ведь Грейндж находился на окраине деревни, и всего четверть мили отделяла его украшенные колоннами ворота от здания с вывеской, где изрядно потускневший золотой овен пасся на зеленом поле. Фрэнк Эбботт быстрым шагом миновал угол, где стояла церковь с низенькой древнесаксонской башней, примостившаяся за плотным рядом тисов, которые можно было принять за стену, если бы их кроны не были темнее любой каменной кладки. До входа в Грейндж оставалась сотня ярдов. У Фрэнка был с собой фонарик, но он предпочитал им не пользоваться. Фрэнк вырос в деревне и знал, как быстро глаза привыкают к темноте. Через несколько минут в сплошной тьме он уже различал линию горизонта и живую изгородь.

На серые колонны падали слабые отблески скрытой облаком луны. Пройдя в открытые ворота, Фрэнк услышал быстрый топот ног впереди на подъездной аллее. Звук почти сразу оборвался, но Фрэнк был уверен, что не ослышался. Переложив саквояж в левую руку, он достал из кармана фонарик и двинулся дальше. Над головой темнели голые ветки деревьев. В одном месте длинная аллея дважды круто изгибалась в форме латинской «S», на месте поворотов с одной стороны поблескивал пруд, а с другой виднелись кусты остролиста.

Остановившись у кустов, Фрэнк услышал треск ветки и увидел, как впереди что-то движется. Луч фонаря выхватил из мрака мужское лицо и взметнувшуюся — чтобы загородиться — руку, но взметнувшуюся недостаточно быстро.

— Оукли! — окликнул Фрэнк Эбботт.

Мартин Оукли застыл как вкопанный.

— Кто это? — спросил он. В его голосе звучали страх и отчаяние.

— Эбботт, — отозвался Фрэнк, направляясь к нему. — Что здесь происходит?

Происходило явно нечто странное. Мартин Оукли прерывисто и часто дышал, словно только что бежал, спасаясь от смертельной опасности.

— Кэрролл… — с трудом вымолвил он.

— Что с ним такое?

— Он мертв… — Мартин Оукли судорожно стиснул руку Фрэнка.

— Где он?

— Возле дома… — Мартин наконец отдышался, и слова полились нескончаемым потоком. — Это не я — клянусь вам! Я пришел повидаться с ним, но он уже был мертв, когда я туда добрался… Кэрролл позвонил мне и стал делать грязные намеки… Не знаю — может быть, он собирался меня шантажировать…

Эбботт направил свет в лицо Мартину Оукли. Тот быстро заморгал и прикрыл рукой глаза. Поток слов иссяк.

— На вашем месте я бы помалкивал, — заметил Фрэнк. — Или вы намерены признаться?

— В чем? Я его и пальцем не трогал! Уберите фонарь! — Он шагнул в тень, все еще прикрывая глаза.

— В любом случае, — бесстрастно напомнил Эбботт, — не забывайте, что все сказанное вами может быть использовано в качестве улики против вас.

— Говорю вам, я к нему не прикасался!

— Ладно. Покажите мне, где он.

Дорога делала очередной изгиб вокруг рощи. Фрэнк подумал, что тот, кто планировал подъездную аллею, изо всех сил старался сделать ее как можно длиннее. Ему пришла в голову цитата из Честертона[22]: «Вихляющую английскую дорогу соорудил вихляющий английский пьяница». Вот почему он услышал только первые шаги бегущего Оукли: тогда он находился ближе к дому, чем сейчас. Половина английских дорог таковы — идя по ним, удаляешься от места назначения, а потом приближаешься к нему снова.

Сейчас они опять приблизились к дому. Аллея вывела их на гравиевую площадку. «Вот где бежал Оукли, когда я его услышал, — подумал Фрэнк. — Должно быть, он от страха совсем потерял голову, если бежал по гравию».

— Куда теперь? — осведомился он вслух.

— Налево.

Тропинка, вьющаяся между лишенными листвы кустами сирени и темными зарослями тиса и остролиста, привела их на вымощенный брусчаткой дворик сбоку от дома. На булыжниках, весь скрючившись лежал Леонард Кэрролл, у него был размозжен затылок.

— Он мертв, — сказал Мартин Оукли. — Я не прикасался к нему.

— Кто-то, очевидно, прикоснулся, — холодно заметил Фрэнк Эбботт.

Подойдя ближе, он пощупал запястье Леонарда. Оно было еще теплым. Фрэнк направил на площадку свет фонаря. Сырые булыжники были покрыты мхом. У стены дома рос папоротник — старые листья пожелтели, а новые свернулись, защищаясь от январских морозов. Нигде не было ничего похожего на орудие убийства. Луч скользнул по занавешенным окнам. На нижнем этаже все окна были закрыты. В ответ на бесцеремонно блуждающий луч нигде не вспыхнул свет — ни в одном из окошек.

— Кто спит с этой стороны дома? — резко осведомился Эбботт.

— Понятия не имею.

— Тогда как вы здесь оказались?

— Пришел повидать Кэрролла.

— Но почему именно сюда?

— Господи, Эбботт, ну что в этом особенного! Говорю вам, я пришел его повидать!

— Но что привело вас к этой стороне дома?

— Сначала я подошел к парадной двери. Когда Кэрролл мне позвонил, было только начало одиннадцатого. Я решил тут же с ним встретиться и выяснить, что он имеет в виду. Когда я стоял у парадного входа, мне послышались голоса где-то слева. Фасад дома был темным. Мне показалось, что прозвучало мое имя, вот я и направился сюда. Мои ботинки скрипели по гравию — очевидно, поэтому я больше ничего не слышал. У меня при себе был фонарик. Я остановился, и мне снова почудился какой-то звук. «Кэрролл, это вы?» — окликнул я. Ответа не последовало. Я двинулся дальше и… наткнулся на него, на лежащего… Клянусь вам, я к нему не притрагивался!

— А вы не подумали о том, чтобы поднять тревогу?

— Я думал только о том, чтобы поскорее убежать. Боюсь, я потерял голову. Прийти к человеку и вдруг наткнуться на его труп… Я пустился бегом по гравию, но понял, какой шум я поднимаю, остановился и двинулся дальше, стараясь не шуметь, а потом наткнулся на вас. Это истинная правда!

Фрэнк Эбботт был далеко в этом не уверен.

— Нам лучше пройти в дом, — сказал он.

Глава 32

Телефон был занят постоянно. Мартин Оукли повторил свой рассказ старшему инспектору Лэму, которому пришлось проснуться и руководить расследованием очередного убийства. При помощи магниевых вспышек были сделаны фотографии лежащего на булыжниках Леонарда Кэрролла и заросшего мхом двора, который стал его последней сценой.

Красное обветренное лицо Лэма под густыми всклокоченными черными волосами, начинавшими редеть на макушке и седеть на висках, было абсолютно бесстрастным. Карие, слегка на выкате, глаза были прикованы к лицу мистера Оукли — такой взгляд мог обескуражить даже самого невинного свидетеля. Но Мартин Оукли никак не мог надеяться, что его считают таковым. Ему казалось, будто его толкают к пропасти с быстротой, не позволяющей обдумать свое положение. Он согласился дать показания и теперь жалел, что, несмотря на предупреждение, не смог противостоять искушению объяснить свои действия.

— Показания Пирсона о вашем телефонном разговоре с мистером Кэрроллом в целом правильны? — осведомился Лэм.

— Думаю, что да.

— Хотите прочитать их еще раз?

— Нет, все было так, как он говорит.

— Сколько прошло времени после этого разговора, прежде чем вы решили прийти сюда и повидать Кэрролла?

— Я решил это почти сразу же.

— Кто первым положил трубку?

— Кэрролл. А я туг же снова соединился с коммутатором.

Это было нечто новенькое. Фрэнк Эбботт оторвался от своих записок, а мисс Силвер — от своего вязанья.

— Зачем вам понадобился коммутатор? — резко спросил Лэм.

— Я хотел связаться с Кэрроллом и сообщить, что я приду.

— Вам это удалось?

— Да.

— Значит, он знал о вашем приходе?

— Да.

— Что именно вы ему сказали?

— Что если он видел что-то, о чем, по его мнению, мне следует знать, то я сейчас же приду и пусть он мне все расскажет.

— И что он ответил?

— Он засмеялся, и я повесил трубку. Вот почему я отошел к боковой стороне дома — мне показалось, что я слышу свое имя, и я решил, что Кэрролл меня зовет. Сначала-то я подошел к парадной двери — думал, что он будет ждать меня там…

Мисс Силвер кашлянула, дав понять, что ей нужно кое-что уточнить.

— Мистер Оукли, вы уверены, что слышали ваше имя?

Он свирепо уставился на нее.

— Я ни в чем не уверен. Мне показалось, что я его слышал, поэтому я отошел к той стороне дома. Неужели вы не понимаете, что у меня должна была иметься для этого какая-то причина?

— Мы не знаем, какая причина была у мистера Кэрролла, чтобы пойти туда, — бесстрастно произнес инспектор. — Тем не менее он это сделал. Убийца должен был иметь какой-то повод, чтобы следовать за ним или сопровождать его.

Последовала пауза, во время которой мистер Оукли в очередной раз подумал, что ему действительно было бы лучше помалкивать. Вскоре его отпустили к остальным, собравшимся в гостиной под бдительным присмотром местного констебля. Если бы этот молодой человек думал о чем-то, кроме своей работы, он мог бы отметить некоторые странности в одежде присутствующих, но для него они были всего лишь группой подозреваемых, один из которых, возможно, являлся убийцей. Поэтому констебль не обратил внимания на то, что мистер Тоут надел голубые брюки из сержа и твидовое пальто, что миссис Тоут вновь облачилась в платье из черного сукна, в котором была за обедом и которое, вероятно, некогда было красивым, но сейчас имело довольно жалкий вид, и что другая пожилая леди спустилась в плотном сером старомодном платье, но тем не менее дрожала всем телом и выглядела так, словно ей больше никогда не суждено согреться. Мисс Браун была в твидовой юбке и джемпере, а мисс Лейн — в тонком красном халате. Мистер Мастермен также надел халат — очень красивый и, по-видимому, совершенно новый.

Время шло, и никто не произносил ни слова.

— Ему проломили череп каким-то тяжелым предметом, — говорил в кабинете Лэм. — Орудие убийства не найдено, его не было ни на месте преступления, ни в доме, но его, разумеется, могли вымыть и положить на прежнее место. Убийца мог воспользоваться кочергой, утюгом, клюшкой для гольфа и множеством других вещей, но чтобы отчистить их и вернуть на место, требовалось время, а его как раз было очень мало. Когда пришел Фрэнк, Кэрролл только что умер. Телефонный разговор закончился к четверти одиннадцатого, потому что в это время Пирсон, запирая двери, видел, как Кэрролл поднялся наверх. В десять двадцать пять минут мисс Силвер позвонила в «Овен». В половине одиннадцатого Фрэнк вышел из гостиницы и столкнулся с Оукли — минут через шесть-семь. Если Оукли вышел из Милл-хауса после второго телефонного разговора, он никак не мог добраться сюда в темноте раньше половины одиннадцатого. Если он убил Кэрролла, то у него было около шести минут, чтобы сделать это и вернуться на подъездную аллею, где его встретил Фрэнк. Конечно, это возможно, но ведь Оукли должен был встретиться с Кэрроллом, который, вероятно, поджидал его, уговорить его отойти к боковой стороне дома — спрашивается зачем? — затеять ссору, ударить его по голове и убежать к аллее. Если убийца — Оукли, он мог принести оружие с собой или подобрать по дороге тяжелый камень или обломок кирпича, а потом выбросить его на бегу. В таком случае мы найдем камень при дневном обыске. Конечно, Оукли никак не успел бы его отчистить, так что, если не будет дождя, опознать орудие не составит труда. Но что понадобилось Кэрроллу — или убийце — в том месте, где обнаружили труп?

Мисс Силвер неуверенно кашлянула.

— Именно туда выходят окна спальни мистера Кэрролла.

— Да, — отозвался Лэм, — но они были закрыты и плотно занавешены.

Спицы защелкали над бледно-розовой фуфайкой.

— Если кто-то хотел привлечь внимание мистера Кэрролла, он мог бросить горсть гравия в одно из закрытых окон, и мистер Кэрролл сразу бы выглянул. А если убийца убедил его выйти к нему, то он вполне мог снова закрыть окно и задернуть портьеры.

— Откуда Оукли мог знать, где находятся окна спальни Кэрролла? — вмешался Фрэнк Эбботт. — Он ни разу не был в этом доме ни до, ни после обеда в субботу вечером — иными словами, никогда не бывал здесь при дневном свете. Тем не менее мы должны поверить, будто он добрался кратчайшим путем к окну Кэрролла и сразу попал в него гравием. Лично меня это не убеждает.

Его шеф недовольно нахмурился.

— Если мне понадобится ваше мнение, мой мальчик, я спрошу его. Я не говорю, что оно не имеет оснований, но я вижу их сам. И вот вам ответ. Кто говорит, что Оукли не знал этот дом, что он был здесь только однажды, что он не условился с Кэрроллом по телефону о встрече под его окном? — Он хлопнул себя по колену. — Только сам Оукли!

— Не понимаю почему, сэр, — возразил Фрэнк.

— Что вы имеете в виду?

— Я не понимаю, почему Оукли должен был выбирать подобное место для конфиденциального разговора. В такой час все должны были уже подняться наверх, в свои спальни. Целых пять окон выходят в этот двор — два в каждом из малых флигелей и одно в центре боковой стены, причем все широкие, с двойными створками. Два окна слева находятся в спальне Кэрролла, два справа — в спальне мистера и миссис Тоут, а окно в середине стены — это коридор. Почему же Оукли, у которого имелись все причины соблюдать секретность, выбрал такое место для беседы с Кэрроллом? Как-то неубедительно. Откуда ему знать, что Тоуты не оставят окна открытыми? Если бы они это сделали, то могли бы услышать каждое слово. Оукли, очевидно, тревожился за жену… он явно предпочел бы приватный разговор в четырех стенах.

На сей раз Лэм хлопнул ладонью по столу.

— Почему вы так уверены, что Оукли хотел поговорить с Кэрроллом? Если он задумал убийство, то не стал бы входить в дом, а выманил бы Кэрролла наружу!

— И повел бы его под окна Тоутов? Это абсурд!

— Что, если все произошло следующим образом? — задумчиво промолвил Лэм. — Оукли бросает гравий в окно или подает другой сигнал, и Кэрролл спускается вниз. Предположим, он выходит через одно из французских окон на первом этаже… нет, это не пойдет, так как они заперты изнутри, ведь Оукли не мог их запереть.

— Предположим, это не был Оукли, шеф, а кто-то из пребывающих в доме. Он мог вернуться через открытое французское окно и запереть его за собой, не так ли?

Лицо Лэма стало еще более красным.

— Чего ради он должен был встречаться с Кэрролом снаружи? И почему Кэрролл должен был выходить, чтобы встретиться с кем-то, живущим в доме? Они могли выбрать для разговора любую из нижних комнат! Все уже легли спать. Будем придерживаться фактов. Кэрролл вышел из дому и направился в этот двор. Бессмысленно спрашивать, почему он это сделал, или утверждать, что он не должен был этого делать: произошло то, что произошло. То же самое относится и к Оукли. Нет смысла задавать вопрос, почему он выбрал такое место для встречи с Кэрроллом. Он пошел туда и наткнулся на Кэрролла. Нет никаких доказательств того, застал ли он его еще живым или нет. Он утверждает, что нет. Решать будут присяжные, если только кто-нибудь из сидящих сейчас в гостиной, не сообщит что-то полезное. Я намерен начать с миссис Тоут.

Во время первой половины этого разговора мисс Силвер казалась рассеянной. Ее спицы двигались все медленнее, пока не остановились вовсе, а руки покоились на бледно-розовой шерсти. Но постепенно она слушала все более внимательно, и чувствовалось, что ей есть что сказать, она только ждет подходящий момент.

— Одну минуту, старший инспектор, — наконец заговорила мисс Силвер.

Казалось, Лэм забыл о ней. Хотя возможно, удивление, отразившееся на его лице, было несколько нарочитым. Мисс Силвер давали понять, что, коль скоро ее пребывание здесь отнюдь не является официальным, ей лучше напоминать о себе как можно реже.

— Не будете ли вы так любезны, — вежливо продолжала она, — мне бы хотелось кое о чем спросить мистера Пирсона в вашем присутствии. Вы позволите? Это может оказаться абсолютно несущественным — в таком случае мне придется извиниться за то, что я отняла у вас время, — или, напротив, крайне важным.

Инспектор недовольно нахмурился.

— Сначала я побеседую с миссис Тоут — если вы не возражаете.

Фрэнк Эбботт плотно сжал губы. Сарказм не был сильной стороной его шефа. В непочтительном уме сержанта мелькнуло сравнение с гиппопотамом. Мисс Силвер, напротив, буквально излучала восхищенное почтение. Казалось, она вернулась в викторианскую эпоху и обратилась к старшему инспектору с этого далекого расстояния:

— Тогда вы, быть может, позволите мне быть вашим вестником? Я сообщу миссис Тоут, что вы хотите ее видеть.

Когда дверь за ней закрылась, Лэм зашелестел бумагами. Взгляд Фрэнка устремился на розовую шерсть, лежащую среди спиц на подлокотнике пустого кресла. Ему казалось, что Моди поменялась ролью с его шефом, который теперь чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Детская фуфайка, клубок шерсти и спицы служили ободряющем свидетельством скорого возвращения Моди. Он исподтишка улыбнулся и тут же получил взбучку.

— Предупреждаю вас, мой мальчик: если вы не прекратите ухмыляться, думая, что я вас не вижу, и говорить дерзости по-французски, то в один прекрасный день нарветесь на неприятности!

Фрэнк почтительно склонил голову, предчувствуя грозу и приготовившись ее переждать.

Глава 33

Когда мисс Силвер шла через холл, чтобы выполнить свою миссию вестника, он был пуст. И поэтому никто не видел, как она подошла к камину и несколько секунд изучала содержимое очага. Дрова настолько выгорели и обуглились, что от них осталась лишь хрупкая оболочка, такая же легкая, как зола, среди которой они лежали. Было ясно, что при первом же прикосновении они рассыплются в прах, все, кроме одного. Позади, в куче пепла, виднелась тяжелая сучковатая деревяшка, изогнутая в форме буквы «L» — из тех, что могли красоваться на вывеске старой придорожной гостиницы под названием «Кривое полено».

Наклонившись, мисс Силвер внимательно посмотрела на нее. Жар уже выдохся из очага, но среди золы еще кое-где тлели красноватые огоньки. Она протянула руку, но тут же ее отдернула, покачала головой, поджала губы и направилась в гостиную за миссис Тоут.

Они вдвоем вернулись в кабинет, когда старший инспектор уже успел успокоиться.

— Садитесь, пожалуйста, — приветливо обратился он к миссис Тоут. — Сожалею, что пришлось задержать вас так поздно, но думаю, вы понимаете, что это необходимо. Надеюсь, вы не возражаете, чтобы при нашей беседе присутствовала мисс Силвер? Она представляет интересы мисс Браун.

— Конечно не возражаю. — Положив руки на колени, миссис Тоут устремила на старшего инспектора покрасневшие глаза, с тоской вспоминая те дни, когда с удовольствием смотрела на бравых полицейских. Лишь бы ничего плохого не выяснилось об Алберте. Быстро разбогатеть неправедным путем было великим грехом, но она опасалась худшего. Когда на ум приходило слов «убийство», миссис Тоут казалось, будто она съеживается все сильнее и сильнее — скоро от нее ничего не останется и ей больше никогда не удастся увидеть Олли…

Голос Лэма звучал в ее ушах, словно звон колоссального гонга.

— Когда вы поднялись наверх этим вечером, миссис Тоут?

— Без десяти десять.

— Так рано?

— Мы все чувствовали, что с нас довольно.

То, как она произнесла эту фразу, помогло инспектору составить представление о том, как прошел этот вечер. Он стал расспрашивать миссис Тоут, выясняя ее точку зрения на то, что уже подробно описала мисс Силвер. Она согласилась, что мистер Кэрролл слишком много выпил.

— Конечно, он не был пьян, но явно хватил лишнего. Иначе он так бы себя не вел — не пытался бы внушить всем, будто ему что-то известно. Мне такое поведение показалось в высшей степени неблагоразумным и чреватым неприятностями.

— Что вы имеете в виду?

Миссис Тоут тут же пожалела об этих словах. Когда речь идет об убийстве, лучше держать свои мысли при себе — высказывать их небезопасно.

— Никому не нравится выслушивать намеки, — быстро ответила она. — Я боялась, что кто-нибудь из джентльменов примет это на свой счет и начнется перепалка.

Возможно, ей не следовало говорить и это. Миссис Тоут бросила нервный взгляд на мисс Силвер. В розовой шерсти и мерном щелканье спиц было нечто ободряющее.

— Итак, вы поднялись наверх без десяти десять, — снова заговорил Лэм. — Вы сразу легли?

— Нет.

— А что вы делали?

— Немного поболтали.

— О мистере Кэрролле и разыгранной им сцене?

— Ну… в общем, да.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Лэм. — Полагаю, ваш муж был недоволен?

— Как и все остальные.

— Я его не порицаю. И вы пытались его успокоить?

— Да.

— А потом?

— Он пошел раздеваться.

— Сколько тогда было времени?

— Двадцать минут одиннадцатого.

— Вы посмотрели на часы?

— Да. Я хотела написать письмо дочери, пока муж раздевается.

— И написали?

— Нет, я передумала. Я была расстроена и решила не расстраивать ее.

Лэм склонился вперед.

— Миссис Тоут, два окна вашей комнаты выходят во двор, где нашли тело мистера Кэрролла. Они были открыты или закрыты?

— Закрыты, — ответила миссис Тоут. Посмотрев на мисс Силвер, она открыла рот, словно собираясь что-то добавить, но закрыла его снова.

— Да, миссис Тоут?

Женщина сидела, плотно сжав губы и нервно сплетая пальцы рук.

— Вы хотели сказать что-то начет этих окон, не так ли? — настаивал инспектор. — Может быть, вы открыли одно из них и выглянули наружу?

Миссис Тоут едва заметно шевельнула головой. Было нелегко определить, начнется ли это кивком. Лэм устремил на нее строгий взгляд.

— Если вы что-то видели или слышали, ваш долг сообщить об этом. Неприятно давать показания, которые могут привести человека на виселицу, но речь идет об убийстве.

Глаза миссис Тоут с покрасневшими веками были печальными, но покорными.

— Я открыла окно.

— Почему?

— Я услышала какое-то постукивание — словно кто-то бросал в окно камешки.

— В ваше окно?

Она покачала головой.

— Мне — показалось, что в мое, поэтому я решила посмотреть.

— Да?

— Я выключила свет и открыла окно. Сначала я ничего не могла разглядеть, но слышала, как кто-то двигается во дворе. Потом мистер Кэрролл открыл свое окно — как раз напротив моего — и высунулся, свет в его комнате был включен.

— Вы четко его видели?

— Да. Он спросил: «Кто здесь?» Снизу ему ответили: «Спуститесь — я хочу с вами поговорить».

— Понятно. Продолжайте.

— «Это вы, Оукли?» — спросил мистер Кэрролл. «Не стоит переговариваться через окно, — сказал человек во дворе. — Спуститесь, и мы все обсудим».

— Что ответил Кэрролл?

— Сначала просто засмеялся. Они говорили очень тихо, но у меня острый слух. «Я сойду вниз, — сказал мистер Кэрролл, — и впущу вас через французское окно». Потом он закрыл свое окно и задернул портьеры.

— И что сделали вы?

— Тоже закрыла окно и потушила свет. Я решила, что это не мое дело, и не хотела, чтобы они подумали, будто я подслушиваю.

— Больше вы ничего не слышали?

— Н-нет…

— Ничего похожего на звук от удара или падения?

— Я ходила по комнате, потом открыла кран. Трудно что-то услышать, когда умываешься… — Однако в ее голосе звучало сомнение.

— Но вы уверены, что Кэрролл спросил: «Это вы, Оукли?»

— Да, уверена, — твердо ответила она. — Он произнес имя достаточно четко.

— И после того, как вы закрыли окно, вы больше ничего не слышали?

На лице миссис Тоут отразились тревога и растерянность.

— Не знаю… В данных обстоятельствах лучше ничего не говорить, если сомневаешься…

— Значит, вы все-таки что-то слышали?

Ее пальцы снова нервно переплелись.

— Не то чтобы слышала. Пока я умывалась, мне почудилось, что кто-то кого-то зовет.

— И что вы в тот момент подумали?

— Что мистер Кэрролл зовет мистера Оукли. Мне показалось, что он снова назвал его по имени, только громче, иначе бы я ничего не услышала, так как из крана лилась вода. Конечно, я ничего не могу утверждать наверняка…

Инспектор отпустил ее.

— Ну, — заметил он, когда дверь за ней закрылась, — похоже, шее мистера Оукли грозит петля!

Мисс Силвер деликатно кашлянула.

— Миссис Тоут не берется утверждать, что во дворе был именно мистер Оукли.

— Но она слышала, что Кэрролл обратился к нему, как к Оукли.

— Это совсем не то, что увидеть собственными глазами. Мистер Кэрролл мог обознаться. Фактически, последние показания миссис Тоут, которые вы так искусно из нее вытянули, подтверждают слова мистера Оукли. Он ведь объясняет свое присутствие во дворе тем, что ему показалось, будто кто-то его окликнул, и он поспешил на звук голоса.

— А что еще он мог сказать? — мрачно усмехнулся Лэм. — Кэрролл выкрикнул его имя — это мог кто-нибудь услышать. Вот он и придумал подходящее объяснение.

Инспектор внезапно увидел, как мисс Силвер склонила голову набок, и глаза ее заблестели, словно у птицы, узревшей аппетитного червяка. Он уже знал, что подобный взгляд означал, что сейчас произойдет что-то необычное.

— Если бы я могла поговорить с Пирсоном, инспектор…

— Это действительно неотложный разговор?

— Боюсь, что да.

Лэм повернулся на стуле.

— Позвоните, Фрэнк!

Пирсон вошел и выжидающе посмотрел на присутствующих. Нервы его были натянуты, но приятно согревала мысль о том, что лишь благодаря его усердию полиция прибыла вовремя, и убийца был арестован фактически на месте преступления. Тем не менее Пирсон хотел, чтобы эти два убийства поскорее стали всего лишь ярким воспоминанием и предметом увлекательных рассказов. «Одно дело, когда ты уверен, что все это уже в прошлом, — впоследствии говорил он жене, — и совсем другое, когда не знаешь, появится ли очередной труп и кто им станет». Утешало лишь то, что в присутствии двух полицейских офицеров, тем более если один из них старший инспектор, убийство маловероятно. Кабинет вдруг стал казаться Пирсону самым уютным местечком в доме и он был бы рад провести здесь всю ночь.

Поэтому слова мисс Силвер разочаровали его.

— Я только хочу задать вам всего один вопрос, мистер Пирсон.

— Да, мадам?

— Когда вы проходили через холл, после того как заперли двери, вы подбрасывали дрова в камин?

Если бы кто-нибудь наблюдал за Фрэнком Эбботтом, он непременно бы заметил, как тот вздрогнул.

— Нет, мадам. Этого не требовалось.

— Так я и думала. Вы обратили внимание на состояние очага?

— Разумеется, ведь это входит в мои обязанности. Я не мог подняться наверх, оставив слишком сильный огонь или, наоборот, такой, который вот-вот погаснет.

— И все же, огонь был скорее слабым?

— Три или четыре полена обуглились полностью.

— А после вы не подбрасывали дрова?

— Нет, мадам.

— А кто-нибудь другой?

— С того момента, как поднялась тревога, практически никто не имел возможности это сделать.

Мисс Силвер повернулась к старшему инспектору.

— Когда стало известно о новом убийстве, я спустилась в холл и заглянула в камин. В глубине его я заметила довольно увесистое кривое полено. Когда мы примерно в десять часов расходились по комнатам, его там не было. Как только вы начали обсуждать орудие убийства, я сразу подумала об очаге, о том, как он выглядел, когда я поднималась и после, когда спустилась снова. Сначала мне только смутно вспомнилось, что что-то меня насторожило, но пока вы беседовали с сержантом Эбботтом, я сообразила, что ненайденное орудие могло быть тем самым подброшенным в очаг поленом. Надеюсь, что тлеющий пепел не успел его уничтожить. Вполне возможно, что это улика.

Прежде чем она умолкла, Фрэнк Эбботт уже распахивал дверь.

Глава 34

— Мы очень вам обязаны, мисс Силвер, — сказал Лэм спустя десять минут. — Несомненно, это оно — орудие убийства. К счастью, Оукли, должно быть, слишком спешил и, бросив полено в камин, не посмотрел, куда оно упало. Если бы оно не откатилось назад, наверняка бы сгорело. Теперь же мы располагаем надежной уликой.

— Оукли? — Мисс Силвер недоуменно кашлянула. — Вы говорите о мистере Оукли, инспектор?

Лэм уставился на нее. Фрэнк Эбботт слегка вздрогнул.

— Если в качестве орудия было использовано это полено, — продолжала мисс Силвер, не прекращая нанизывать петли, — то убийца не мистер Оукли. Это невозможно.

— По каким причинам? — недовольно буркнул Лэм.

— Когда мистер Пирсон рассказал мне о подслушанном им телефонном разговоре, он упомянул, что запер окна и двери. Все двери и окна на первом этаже были закрыты и заперты — ваши люди могут это подтвердить. Каким образом, избавившись от орудия убийства, мистер Оукли мог так выбраться из дома, что он остался запертым? И проблема не только в этом. Мистер Кэрролл вышел из дома после того, как его уже заперли на ночь, — Пирсон, завершив эту процедуру, видел, как он поднимался наверх. Следовательно, мистер Кэрролл должен был открыть какую-то дверь или окно на нижнем этаже. Однако все двери и окна были при осмотре на запорах. Значит, отворенную дверь или окно запер некто, находящийся внутри. Естественно предположить, что это сделал убийца. Мистер Оукли не мог этого сделать.

Последовала пауза. Недовольное выражение исчезло с лица Лэма. Его ум, не такой быстрый, как у мисс Силвер, но тренированный и беспристрастный, анализировал ее аргументы. Инспектор не любил, когда его торопят, предпочитая придерживаться оптимального для его мозгов темпа.

— Вы правы — это не Оукли, — спокойно и без всякой досады признал инспектор. — И кто же, по вашему мнению, это сделал?

— Кто-то, знавший о скором приходе мистера Оукли, — ответила мисс Силвер.

Лэм присвистнул.

— Почему вы так думаете?

— Мне кажется это логичным. Убийца знал о телефонном разговоре между мистером Оукли и мистером Кэрроллом. По-моему, это очевидно.

Лэм сильнее выпучил глаза.

— Надеюсь, вы не собираетесь утверждать, что убийца — Пирсон? Этого моя бедная голова уже не выдержит.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Вашей голове ничего такого не угрожает. Пирсон слышал первый из двух разговоров — тот , который был прекращен мистером Кэрролом. Однако он не слышал второго, когда мистер Оукли сообщил о своем приходе. Мне показалось, что в спальне мистера Порлока, судя по всему, должен быть еще один параллельный аппарат, и моя догадка подтвердилась. Теперь подумайте как следует. Мистер Кэрролл играл на нервах и страхах всей компании. Несомненно, убийцу взбудоражили все эти намеки, он не знал, действительно ли Кэрролл располагает обличающей его информацией, и как этот сумасброд намерен ею воспользоваться. Когда все начали расходиться по спальням, убийца приметил, что мистер Кэрролл вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, а может быть, даже слышал, как он говорил с телефонисткой на коммутаторе. Его, безусловно, волновало, не собирается ли мистер Кэрролл поделиться своими сведениями с полицией. Проскользнув в комнату мистера Порлока, он мог подслушать разговор по параллельному телефону. Полагаю, нужно немедленно обследовать отпечатки пальцев на аппарате Порлока. Если они соответствуют — а я думаю, что они будут соответствовать — отпечаткам, обнаруженным сегодня вечером на каминной полке в холле и лестничной панели, значит, моя версия вполне убедительна.

— Чьи же отпечатки вы ожидаете найти?

Мисс Силвер покачала головой.

— Пожалуйста, позвольте мне продолжить рассуждения. Убийца слышит, как мистер Оукли говорит, что сейчас придет. По всей вероятности, он добрался до параллельного аппарата как раз к тому времени, чтобы услышать второй разговор. Ему ведь было нужно подняться по лестнице и дождаться возможности проникнуть в комнату мистера Порлока.

— Ну и что же он сделал дальше? — с интересом осведомился Лэм. — Полагаю, вы можете дать нам подробные свидетельские показания.

Мисс Силвер сделала еще рядок петель.

— К сожалению, нет. Я могу лишь рассказать, что происходило, по моему мнению. Конечно, убийца сразу сообразил, что мистера Оукли можно использовать в качестве козла отпущения. Обстоятельства убийства мистера Порлока доказали нам, что преступник очень находчив и сообразителен. Вероятно, он просчитал, что у него появился шанс избавиться от мистера Кэрролла с минимальным риском для себя. Убийца вычислил, сколько времени понадобится мистеру Оукли на дорогу сюда, если учесть, что он может воспользоваться автомобилем. Расстояние между Гринджем и Милл-хаусом значительно меньше мили, и пешим ходом сюда добираться почти столько же, сколько на машине, так как гараж в Милл-хаусе находится в некотором отдалении от дома. Очевидно, убийца ждал не более пяти минут, прежде чем спуститься в бильярдную — возможно, по черной лестнице.

— В бильярдную?

— Думаю, именно туда. Часть ее расположена под комнатой мистера Кэрролла, следовательно, кое-какие окна выходят во двор, где нашли тело. Эти окна, как и верхние, с двойными створками и находятся не очень высоко над землей. Выбравшись через окно, убийца дошел до края гравиевой площадки, подобрал горсть гравия и бросил ее в окно мистера Кэрролла. Так как окно внизу тогда, по-видимому, было открыто, на полу бильярдной могут оказаться несколько камешков.

Лэм резко обернулся к подчиненному.

— Проверьте! И поживее! Свяжитесь с Хьюзом и скажите ему, чтобы поискал отпечатки пальцев на параллельном аппарате в комнате Порлока, на дверных ручках снаружи и внутри и на оконных шпингалетах в бильярдной. Попросите его поторопиться. Пускай начнет с телефона. А где Джоунс? Поставьте его дежурить в бильярдной до завершения процедуры. И скажите Джексону, чтобы никто не покидал гостиную до моего прихода.

Сержант Эбботт неохотно удалился. Он бы предпочел остаться и послушать мисс Силвер. Быстро выполнив поручения, Фрэнк вернулся и радостно доложил, что на подоконнике бильярдной имеется несколько камешков.

— Похоже, мисс Силвер, вы попали в точку, — признал Лэм. — Может быть, теперь вы скажете, чьи отпечатки мы должны обнаружить?

Спицы продолжали щелкать, а розовый клубок — вращаться. В отличие от сержанта Эбботта, в голосе мисс Силвер не слышалось торжества.

— Я провела в этом доме слишком мало времени, — серьезно ответила она. — Поэтому у меня было мало возможностей установить все необходимые контакты, чтобы решиться сделать выводы… Но даже при столь кратком знакомстве некоторые вещи нельзя не заметить. До девяти часов вечера…

— До девяти часов? — резко прервал Лэм.

Мисс Силвер кивнула.

— Кофе подали в гостиную незадолго до девяти. Вскоре после этого к нашему дамскому обществу присоединились джентльмены. До девяти, если бы меня спросили, кто из гостей самый вероятный виновник, я бы скорее всего указала на мистера Кэрролла. Он произвел на меня очень неприятное впечатление: человек, лишенный совести и принципов и к тому же имевший наиболее убедительный мотив. Ведь если бы были доказаны его сношения с врагом, это сулило бы — ему длительный срок заключения, а то и смертный приговор. Даже если бы его вина не была доказана, его профессиональной карьере пришел бы конец.

Лэм склонился вперед.

— А что изменилось после девяти? Кэрролл ведь был жив еще полтора часа.

— Изменилось направление моих подозрений. Когда мистер Кэрролл приступил к тому, что он именовал «действом», я стала внимательно следить за зрителями. Позвольте напомнить вам мою тогдашнюю диспозицию. Я сидела на краю дивана, рядом с камином, а это весьма удобный наблюдательный пункт. Справа от меня, на том же диване, сидела миссис Тоут. Мисс Мастермен села в некотором отдалении от остальных. Мистер Кэрролл стоял между ее креслом и креслом, занимаемым мистером Тоутом. Мисс Лейн, мистер Джастин Ли и Доринда Браун сидели на диване напротив моего. Перед мисс Браун находился кофейный столик. Мистер Мастермен стоял у камина…

— Да-да, мы все это знаем!

Мисс Силвер продолжала вязать.

— Как видите, мое место было весьма выгодным. Правда, мне приходилось вытягивать шею, чтобы наблюдать за лицом мистера Мастермена, но в этом не было особой необходимости. Мое внимание почти сразу же привлекла мисс Мастермен.

Фрэнк Эбботт резко дернулся, словно хотел возразить. Массивная фигура старшего инспектора напряглась.

— Даже краткого пребывания в этом доме, — безмятежно продолжала мисс Силвер, — мне хватило, чтобы понять, как они несчастны, эти две женщины — миссис Тоут и мисс Мастермен, обреченные влачить тяжкое бремя горя и тревоги. Мне удалось узнать, что миссис Тоут очень тяготит внезапное обогащение мужа и разлука с единственной и любимой дочерью. Она говорила на эти темы достаточно откровенно, и я поняла, что ее тревожат истоки столь крупного состояния. Мне показалось, будто миссис Тоут даже готова допустить, что ее муж как-то причастен к смерти мистера Порлока. Сама я ни за что бы не подумала на него, это исключено. Очевидно, мистер Тоут после разговора с мистером Порлоком поднялся наверх и в красках описал жене, что бы он хотел с ним сделать. Она почти призналась в этом. Едва ли тот, кто замыслил убийство мистера Порлока стал бы так глупо себя вести — угрожать ему или демонстрировать свое дурное настроение, а в тот субботний вечер мистер Тоут вел себя именно так. Мисс Мастермен тоже выглядела несчастной, но это проявлялось совсем по-другому. Когда я впервые увидела ее, мне показалось, что она утратила всякую связь с внешним миром. И еще у меня создалось впечатление, что мисс Мастермен чего-то ожидает. Поговорив с сержантом Эбботтом, я подумала, что она опасается, что унаследованные ею и братом деньги достались им незаконно. Мисс Мастермен настолько была погружена в свои мысли, что убийство не могло отвлечь ее от них. Когда мы после обеда перешли в гостиную, она села чуть поодаль от всех у камина и закрыла лицо газетой. Едва ли мисс Мастермен читала — я наблюдала за ней, и она ни разу не перевернула страницу. Но когда Кэрролл начал так называемое «действо», мисс Мастермен словно очнулась, апатии как не бывало. Она не отложила газету, но слегка ее опустила, так сильно сжав правой рукой, что бумага порвалась. Мисс Мастермен, в отличие от остальных, не смотрела на мистера Кэрролла. Я проследила за ее взглядом и поняла, что она смотрит на брата. Он как раз поставил свою чашку на каминную полку. Как я уже говорила, мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть его лицо, но руку с чашкой я отлично видела. Мистер Кэрролл обрушил на мистера Тоута ряд провоцирующих намеков. Я не восприняла их всерьез. По-моему, он всего лишь поддразнивал его, зная, что мистер Тоут может отреагировать более бурно, чем остальные. Я решила вмешаться, произнеся какую-то дежурную, ничего не значащую фразу, и мистер Кэрролл переключился на мистера Мастермена. Он наговорил ему куда меньше дерзостей, чем мистеру Тоуту, и реакция была куда менее заметной, но мы с мисс Мастермен пристально за ним наблюдали, и обе разом почувствовали, как он внутренне напрягся. Подводные течения иногда бывают очень ощутимы. Возможно, я бы вообще ничего не заметила, если бы не одна весьма любопытная подробность. Левая рука мистера Мастермена, державшая кофейную чашку, ни на секунду не дрогнула — чашка даже не звякнула, когда он поставил ее на полку. Правая рука тоже была неподвижна, но оба больших пальца конвульсивно подергивались. Это было одно из тех неконтролируемых движений, которые человек едва ли осознает. Я уверена, что мистер Мастермен тоже это не осознавал, пока не посмотрел на руки. Он проявил немалое присутствие духа, сунув одну руку в карман и заведя другую за спину, словно стараясь поднести ее ближе к огню. Все выглядело вполне естественно, но только сильнее возбудило мои подозрения. Я не сомневалась, что мисс Мастермен видела то же самое и пришла к тем же выводам. Ситуация подсказывала, что она попытается поговорить с братом наедине. Позвольте напомнить, что ее комната находится как раз напротив моей. С галереи, тянущейся вдоль трех стен холла, можно пройти в два спальных, флигеля. Комнаты мисс Браун, мисс Мастермен и моя находятся в правом крыле с этой стороны дома. Комнаты мистера Порлока, Тоутон, мистера Кэрролла и мистера Мастермена — в левом крыле с той же стороны, что гостиная и бильярдная. Поднявшись к себе, я не стала раздеваться и оставила дверь чуть приоткрытой. Очень скоро мисс Мастермен вышла из спальни и направилась по галерее в другой флигель. Подойдя к концу коридора, я увидела, как она постучала в дверь мистера Мастермена.

— Два коридора расположены друг против друга, — сказал Лэм. — Вы смотрели через холл в тот коридор, который проходит над гостиной. Полагаю, он был освещен?

— Свет горел в конце — напротив комнаты мистера Кэрролла. Мне был виден весь коридор. Мисс Мастермен постучала снова, затем повернула ручку и вошла, оставив дверь открытой. Я выключила свет в моем коридоре, чтобы незаметно продолжать наблюдение. Только я повернула выключатель, как мисс Мастермен вышла из комнаты брата, снова не закрыв дверь, и нерешительно остановилась в коридоре. Я подумала, что мистера Мастермена в спальне не оказалось. Потом она вернулась к нему в комнату, время от времени подходя к двери и выглядывая. Было очевидно, что она намерена дожидаться возвращения брата. Мне больше незачем было там оставаться, и я вернулась к себе, а через несколько минут явился Пирсон с сообщением о телефонном разговоре мистера Кэрролла с мистером Оукли. Мисс Мастермен я больше не видела — до того момента, как всех подняли. Она вышла уже из своей комнаты и была в халате.

— По-вашему, мисс Мастермен могла что-то заметить?

Мисс Силвер кашлянула.

— По-моему, да. Она не стала закрывать дверь в комнате брата и явно была настороже. Если из спальни мистера Порлока кто-то вышел, она наверняка увидела этого человека. Черная лестница находится между комнатами мистера Мастермена и мистера Кэрролла. Если кто-то из них спустился по ней, мисс Мастермен также его бы увидела. Мне кажется, она дошла до предела душевного напряжения, которое было слишком долгим. Ей отчаянно хотелось повидать брата — возможно, она надеялась, что он сумеет рассеять ее подозрения. Думаете, в таких обстоятельствах что-нибудь могло от нее ускользнуть?

— Что она делает сейчас? — спросил Лэм.

— Когда я пришла за миссис Тоут, мисс Мастермен сидела у камина. В комнате очень жарко, и она тепло одета, но тем не менее никак не может согреться и унять дрожь. Я думаю, если вы будете настойчивы, она все расскажет. Да, это ее брат, но он убил двоих, стоявших у него на пути. Когда вы займетесь причинами смерти престарелой кузины, от которой он унаследовал деньги, то может статься, что на его совести целых три убийства. Мисс Мастермен долго скрывала свою тревогу. Возможно, она подозревала, но не осмеливалась поверить. Теперь она, по-видимому, убедилась, что ее подозрения были не напрасны, и если это так, то она не станет молчать — ради остальных и ради самой себя. Но если Мастермен догадывается, что сестре все известно, то положение очень серьезное. Этот человек — убийца. Он опытен и коварен. Никто из тех, кого он считает опасным, не может быть спокоен за свою жизнь, даже сестра. Я уверена, что и на параллельном телефоне, и на окне бильярдной вы найдете его отпечатки и что они совпадут с отпечатками на каминной полке и лестничной панели в холле.

— Мисс Силвер абсолютно права, сэр, — вмешался Фрэнк Эбботт. — Хьюз только что мне сообщил — отпечатки принадлежат Мастермену.

Лэм вяло посмотрел на подчиненного.

— И это ровным счетом ничего не доказывает, — отозвался он.

Глава 35

Старший инспектор перевел взгляд на мисс Силвер, которая продолжала вязать.

— Это ничего не доказывает, — повторил он, — и вы это отлично знаете. Любой, пребывающий в доме, мог оставить эти отпечатки, имея не большее отношение к убийству, чем вы или я. Подумайте, что скажут об этом присяжные! — Инспектор коротко усмехнулся. — Могу себе представить! Более того, даже если мы найдем отпечатки Мастермена на параллельном телефоне в комнате Порлока — что это доказывает? Что он вошел туда и кому-то позвонил. По всей вероятности, каждый из гостей пользовался телефоном вчера или сегодня. Мастермен скажет, что он позвонил по ближайшему аппарату. А если мы обнаружим его отпечатки на окне в бильярдной, где Мастермен проводил большую часть времени после прибытия сюда, он ответит, что открыл окно. чтобы подышать воздухом.

— Даже присяжные могут подумать, что Мастермен оставил повсюду слишком много отпечатков, — заметил Фрэнк Эбботт.

Взгляд инспектора посуровел.

— Если вы рассчитываете на то, что соизволят подумать присяжные, то напрашиваетесь на крупные неприятности. Я уже говорил вам, что им нужны факты — простые, надежные факты, которые могут подтвердить надежные свидетели. Присяжные не хотят думать, так как знают не хуже вас и меня, что могут ошибиться. Они не хотят просыпаться ночью и мучиться сомнениями по поводу вынесенного ими приговора. Им нужны факты, чтобы можно было вернуться домой и сказать: «Это сотворил он и никто другой — тут нет никаких сомнений». — Лэм отодвинул свой стул от стола. — А теперь я намерен действовать следующим образом. Улик против Оукли достаточно, чтобы отвезти его в участок и предъявить обвинение…

— Но, шеф, вы же сами сказали, что он не мог этого сделать!

Лэм поднялся.

— Мало ли что я сказал. Сейчас я говорю другое.

Впоследствии Фрэнк Эбботт задавал себе вопрос, так уж ли сильно инспектор противоречил сам себе. Лэм умел напустить таинственности, когда хотел. В конечном счете Фрэнк потом пришел к выводу, что шеф и Моди по-разному мыслят, но при этом мысли их на удивление схожи.

Тем временем старший инспектор посмотрел на мисс Силвер, которая ответила ему понимающей улыбкой.

— Непостоянство суждений всегда считалось чисто женским качеством, но я никогда не понимала, почему джентльмены не могут позволить себе подобную вольность.

Положив вязанье в цветастую ситцевую сумочку — подарок на день рождения от племянницы Этель — и игнорируя поднятые брови Фрэнка Эбботта, она последовала за инспектором.

В гостиной царило молчание, длившееся по меньшей мере минут пятнадцать. Мистер Тоут сидел в том же кресле, которое занял после обеда. На коленях у него лежала газета, но он уже давно в нее не заглядывал. Мойра, Доринда и Джастин расположились на диване справа от камина. Мисс Мастермен сидела на диване, стоявшем напротив, кутаясь в плотный байковый халат и судорожно вцепившись в него руками, явно стараясь унять дрожь. Она расположилась на том самом месте, которое недавно служило наблюдательным пунктом мисс Силвер.

В другом углу миссис Тоут откинулась на спинку кресла. В ее лице не было ни кровинки, если не считать покрасневших век. У нее перед глазами маячила миссис Оукли, рыдающая над телом Порлока. Сломить ее не составит труда. Если полиция арестует мистера Оукли, она расскажет все. «А мне придется давать в суде показания о том, что я слышала — под присягой». Это было хуже кошмарного сна. Миссис Тоут закрыла глаза, чтобы не видеть мистера Оукли, метавшегося взад и вперед по комнате, как зверь по клетке.

Мистер Мастермен неторопливо покуривал одну сигарету за другой, усевшись в кресло, которое после обеда занимала его сестра, прикрывавшая лицо газетой и о чем-то все думавшая.

Мойра Лейн тоже курила. На валике дивана рядом с ней стояла пепельница с кучкой окурков. Ее щеки полыхали ярким румянцем. Доринда, напротив, была очень бледной. Она совсем съежилась, притулившись в углу, и очень обрадовалась, почувствовав на плече теплую сильную руку Джастина.

Констебль Джексон, сидя на стуле у двери, думал о душистом горошке, который посеял осенью в канаве и который дал крепкие многообещающие ростки высотой в четыре дюйма. Он надеялся получить приз на июльской выставке цветов и уже очень живо представлял себе плотненькие стебли дюймов в двенадцать-четырнадцать, унизанные большими яркими цветами.

Пока Джексон размышлял о рекордном количестве цветов на стебле, дверь открылась, и в гостиную вошел старший инспектор Лэм в сопровождении маленькой пожилой леди, которая приходила за миссис Тоут, и сержанта Эббота, в котором за милю можно было опознать лондонского франта. Вон как волосы блестят — интересно, сколько денег он тратит на всякие кремы и бриолины… От этих мыслей констебль вынужден был отвлечься и почти машинально вскочить при появлении старшего инспектора.

Все сразу насторожились. Миссис Тоут открыла глаза. Мистер Оукли, только что дошедший до дальнего конца комнаты, повернулся и застыл как вкопанный. Все ждали, что последует дальше.

Лэм подошел к Мартину Оукли и положил ему руку на плечо.

— Вынужден препроводить вас в участок. Имеется свидетель, заявивший, что после вашего телефонного разговора с мистером Кэрроллом, когда вы предупредили, что придете повидать его, кто-то вошел во двор и бросил гравий в окно спальни Кэрролла. Он открыл окно и окликнул: «Это вы, Оукли?» На что последовал ответ: «Не стоит переговариваться через окно. Спуститесь, и мы все обсудим». Если угодно, можете сделать заявление, но предупреждаю, что все сказанное вами, будет зафиксировано и может быть использовано в качестве улики.

Мартин Оукли уставился на него. За последние три дня он превратился в карикатуру на самого себя — настолько он весь осунулся.

— Это арест? — спросил он. — Но вы не можете… я ничего не сделал… Господи, моя жена этого не перенесет!

Мисс Мастермен вместе с остальными наблюдала за этой сценой, судорожно вцепившись в воротник халата. Мисс Силвер видела, как она вздрогнула при слове «арест». Когда Мартин Оукли сказал «моя жена этого не перенесет», мисс Мастермен что-то пробормотала себе под нос, встала и застыла, как деревянная статуя.

Мисс Силвер показалось, что она произнесла слова: «О нет… Я не могу». Но прежде чем Лэм успел заговорить, мисс Мастермен повторила их, причем на сей раз таким громким и резким голосом, что все сразу же повернулись к ней.

— О нет! Я не могу!..

Она шагнула вперед, протянув руку, словно двигалась в темноте.

— Моя сестра больна! — заявил Джеффри Мастермен.

Он тоже поднялся, но прежде чем успел двинуться с места, Фрэнк Эбботт взял его за локоть и спокойно осведомился:

— Вы так думаете?

Мисс Мастермен, проходя мимо них, посмотрела на брата, пробормотав:

— Так нельзя.

Если Мастермен даже попытался сделать движение, этого никто не заметил: рука Фрэнка крепко его удерживала.

— Она всегда была немного неуравновешенной, — продолжал Мастермен. — Я уже давно опасался чего-то в таком роде. Позвольте мне отвести ее в спальню.

Но на его просьбу никто не отреагировал. Мастермен внезапно почувствовал, что он отгорожен от всех остальных — пока еще не решетками, тюремными стенами и приговором суда, пока только невидимыми барьерами, которые отделяют убийц от других людей с момента появления каиновой печати[23]. Никто не слушал его. Только Джексон, поймав взгляд сержанта Эбботта, подошел к нему с другой стороны.

Мисс Мастермен остановилась между камином и окном и тем же резким напряженным голосом обратилась к Лэму:

— Вы не должны арестовывать мистера Оукли! Он этого не делал!

Массивная фигура инспектора словно воплощала собой закон и порядок, все барьеры, которые начали воздвигать еще в глубокой древности, дабы преградить путь таящимся в джунглях безымянным враждебным силам. Если их впустить, слишком многим людям пришлось бы за это расплачиваться. Агнес Мастермен услышала голос Лэма:

— Вы хотите сделать заявление, мисс Мастермен?

Она глубоко вздохнула.

— Да…

Глава 36

Показания Агнес Мастермен:

«Я делаю это заявление, потому что у меня нет иного выхода. Мистер Порлок и мистер Кэрролл были плохими людьми. Возможно, они заслужили смерть — не мне судить. Но моя пожилая кузина никому не причиняла вреда. Нельзя убивать людей только потому, что они плохие или потому, что они вам мешают. Нельзя позволять, чтобы страдали невинные. Я не могу допустить, чтобы мистер Оукли был арестован, так как знаю, что он невиновен.

Мы поднялись наверх примерно без десяти десять. Я не знала, что делать. Мне нужно было поговорить с братом, но я очень боялась. Я думала о деньгах моей кузины — она не хотела, чтобы они достались Джеффри, и составила новое завещание, но он спрятал его. Мне следовало сразу же пойти к адвокату, но я опасалась, что Джеффри напугал кузину до смерти, если не сделал чего-нибудь еще хуже. Она была очень слаба, и ее ничего не стоило испугать. Я не могла выбросить это из головы. Мистер Порлок узнал о моих переживаниях, не знаю, каким образом. Он заставил нас приехать сюда, потому что хотел вытянуть у Джеффри деньги. Когда его закололи, я очень испугалась, но не думала, что это сделал Джеффри. Я думала, что Порлока убил мистер Кэрролл — полагаю, так считало большинство из нас. Но Джеффри сказал, что подозревает мистера Тоута. Он убедил меня, что не имеет к этому отношения и обещал предъявить завещание. По словам Джеффри, кузина оставила мне пятьдесят тысяч, но я сказала, что он может взять их себе. Я решила их отдать, чтобы он не передумал, и еще написала адвокату, что мы нашли новое завещание. Письмо я отправила из деревни в воскресенье вечером. Ну и стала ждать ответа.

Но позднее кое-что произошло. Это походило на пробуждение после ночного кошмара, только кошмар продолжался — теперь уже наяву. Мистер Кэрролл обратился к нам со своей речью, пытаясь внушить нам, будто ему известно, кто убил мистера Порлока. Он намекал, что видел что-то, когда зажегся свет. Не знаю, правда это или нет. Я посмотрела на Джеффри и увидела, как дергаются его большие пальцы. Вот в этот момент я окончательно проснулась. Такое происходило с его пальцами всегда, когда он испытывал сильный страх. Я видела, как дергались его пальцы, когда наш отец грозился его высечь, когда умерла моя кузина. Сам он даже не замечает, как это происходит. В тот момент я все поняла. Мне следовало сразу сказать ему, что я все знаю, но я очень испугалась.

Когда мы шли через холл, мистер Кэрролл сказал, что должен позвонить, и вошел в кабинет. Джеффри выглядел ужасно. Мы разошлись по комнатам, но я чувствовала, что должна с ним поговорить. Я снова вышла и направилась по галерее и другому коридору в комнату брата, но его там не оказалось. Я подумала, что он, возможно, пошел в ванную, и стала ждать, оставив дверь полуоткрытой. Вскоре я услышала, как рядом открылась дверь, и выглянула в коридор. Это была дверь комнаты мистера Порлока, и оттуда вдруг вышел Джеффри. Я не хотела, чтобы он меня увидел, и отошла назад. Джеффри не заметил меня и, не заходя в комнату, прошел к черной лестнице и стал спускаться. Подождав немного, я тоже спустилась. Я подумала, что нам лучше поговорить внизу, где никто не сможет нас услышать. Когда я спустилась на первый этаж, дверь бильярдной была открыта и оттуда тянуло сквозняком. Внутри было темно, но я ощупью добралась к открытому окну слева и некоторое время простояла там. Мне казалось, что происходит что-то ужасное, но я не знала, что именно. Я боялась идти дальше и боялась возвращаться. Внезапно во дворе послышались шаги и раздался шелестящий и одновременно гулкий звук. В окно влетело несколько камешков. Потом я услышала, как мистер Кэрролл открыл свое окно, расположенное как раз над окнами бильярдной и окликнул: «Это вы, Оукли?» Меня заинтересовало, что здесь делает мистер Оукли на ночь глядя. Спрятавшись за портьерой, я выглянула наружу и увидела в центре двора мужскую фигуру. «Не стоит переговариваться через окно, — сказал этот человек. — Спуститесь, и мы все обсудим».

Я сразу поняла, что это Джеффри. Он говорил громким шепотом, но трудно не узнать голос собственного брата. Я все стояла за портьерой. Мистер Кэрролл спустился вниз, ощупью, как и я, добрался к окну бильярдной и вылез через него во двор. Джеффри быстро сказал: «Что это там позади вас?» Мистер Кэрролл обернулся, и Джеффри ударил его. Я не видела, что он держал в руке. Мистер Кэрролл произнес имя мистера Оукли и больше не шевелился. Джеффри подбежал к окну, влез в комнату, закрыл его за собой и задернул портьеру. Я боялась, что он меня заметит и убьет, но он сразу вышел и направился по коридору в холл. Не знаю, зачем Джеффри туда ходил, потому что он вернулся почти сразу же. Я слышала, как он поднимается по черной лестнице. Какое-то время я не могла двинуться с места. Очевидно, я потеряла сознание, так как, придя в себя, обнаружила, что сижу на подоконнике и что во дворе появился кто-то с фонарем в руке. Я прошла по коридору в холл, поднялась в свою комнату, сняла платье и надела теплый халат, но до сих пор не могу согреться…»

Глава 37

Дознание подошло к концу. Вердикт — преднамеренное убийство, совершенное Джеффри Мастерменом. Гости, которых не выпускали из Грейнджа, разъехались. Мисс Мастермен отправилась в частную лечебницу, Тоуты — в свой дорогой и неудобный дом, где миссис Тоут всегда чувствовала себя посторонней, Мойра Лейн — в трехкомнатную квартиру, которую она делила с подругой. Мисс Силвер решила составить компанию Доринде, а после похорон должна была вернуться в город.

Доринда никак не могла решить, что же ей дальше делать. Конечно, она могла вернуться в клуб «Вереск» и поискать другую работу. Но стоило ли это делать? Эти кошмарные убийства и наследство, которое Доринда не собиралась принимать, не мешали ей оставаться секретарем миссис Оукли. Она изложила эти соображения Мойре Лейн, которая выпустила облачко сигаретного дыма и предложила ей посоветоваться с Джастином.

Доринда так и сделала. Точнее, она не стала ничего спрашивать, а просто сказала, что у нее нет никаких причин уходить от Оукли. На это Джастин проворчал: «Грандиозно!» и вышел из комнаты. Он не хлопнул дверью, так как в этот момент входил Пирсон с чайным подносом, но у Доринды создалось впечатление, что если бы не это препятствие, дверь бы хлопнула весьма ощутимо.

После чая Доринда отправилась в Милл-хаус и была препровождена Дорис в розовый будуар, где супруги Оукли пили чай. Дорис унесла поднос, а Мартин Оукли, пожав Доринде руку, выскользнул из комнаты, оставив ее наедине с Линнет. В розовом пеньюаре, откинувшаяся на розовые и голубые подушки дивана, она напомнила Доринде фигурку из дрезденского фарфора. Следы трагедии, столь несовместимые с чертами женщин такого типа, исчезли почти полностью. Тени под глазами цвета незабудок уже не походили на синяки. Тонкий слой макияжа лишь подчеркивал красоту цветущей кожи. Стиснув руку Доринды, миссис Оукли твердила, какой это был кошмар.

Согласившись, Доринда перешла прямо к делу.

— Я могу вернуться в любой день…

Ее руку тут же отпустили, и на свет появился кружевной платочек. Приложив его к глазам, миссис Оукли пробормотала, что все это очень сложно.

— Вы не хотите, чтобы я возвращалась?

Платочек снова был задействован.

— Не в этом дело, но…

— Тогда в чем?

Процедура оказалась длительной, напомнив Доринде, как она пыталась когда-то поймать птицу с поврежденным крылом, но та в самый последний момент взлетала вверх, и все начиналось сызнова. После многочисленных фраз, начинающихся со слов «Мартин думает…», «болезненные ассоциации…», «тяжелые воспоминания о прошлом…», причина наконец прояснилась: Доринда слишком много знала. Разумеется, миссис Оукли не сказала об этом прямо, но смысл был именно таков.

— Конечно, мы немедленно поженимся снова. Инспектор из Скотленд-Ярда обещал, что никто ничего не узнает, если только это не понадобится для дальнейшего расследования. А такое вряд ли возможно, не правда ли? Мартин говорит, что после повторного венчания, мы сможем обо всем забыть. Я уверена, что вы поймете… Все было так ужасно… я думала, что это сделал Мартин — конечно, не с мистером Кэрролом, а с Гленом… а Мартин боялся, что это я… Очень глупо с его стороны — у меня бы на такое не то, что злости, но и сил бы не хватило. Когда-то я очень любила Глена и ни за что не смогла бы… Мартин — другое дело. Он страшно ревнив, поэтому я и боялась… — Она снова вытерла глаза и достала пудреницу. — Мне нельзя плакать, я потом кошмарно выгляжу. К тому же я должна быть благодарна, что это оказался не Мартин. Иначе… — Рука с пуховкой опустилась, а глаза вновь наполнились слезами. — Если вы были влюблены в мужчину и он стал вашим мужем, то, даже давно с ним расставшись, вы не в силах относиться к нему равнодушно. А я была влюблена в Глена — в него нельзя было не влюбиться, — правда, когда у нас кончились деньги, он стал очень грубым со мной, а потом просто ушел и ни разу обо мне не побеспокоился, хотя я почти голодала. Но в нем было что-то, .. Доринда вспомнила, как умирающая тетя Мэри с горечью говорила: «Какой смысл спрашивать почему? Я вела себя глупо — но в нем было что-то…» Трудно представить себе более непохожих друг на друга женщин, чем тетя Мэри и Линнет Оукли, но у них была одна общая черта: обе не могли ответить «нет» мужчине, которого сначала звали Глен Портеус, а потом Грегори Порлок.

— На вашем месте я бы постаралась об этом не думать, — успокаивающим тоном сказала Доринда. — У вас уже покраснели глаза. Вы так и не ответили, хотите ли вы, чтобы я к вам вернулась. Если нет, мне придется подыскать другую работу.

Линнет изумленно на нее уставилась.

— Но ведь Глен оставил вам все свои деньги!

— Их не так уж много, а кроме того, я не могу их взять. Я только хочу знать, хотите ли вы, чтобы я продолжала у вас работать. Думаю, что нет.

Доринда угадала.

— Не потому, что вы нам не нравитесь — совсем наоборот. Но мы всегда будем вспоминать, что вам все известно, а это так тяжело… Так что, если вы не возражаете…

Вернувшись в Грейндж, Доринда сообщила Джастину Ли, что она безработная.

— Отправлюсь-ка я снова в клуб «Вереск» и подумаю, что делать дальше. Мне выдали месячное жалованье, а так как я и пальцем не пошевелила, чтобы его заработать, это не так уж плохо. Отчасти даже хорошо, что Оукли не хотят моего возвращения. Мне гораздо приятней будет оказаться там, где никто никогда не слышал о дяде Глене. Глупо, конечно, но такая уж я чувствительная…

Мистер Ли развалился в самом удобном кресле кабинета, вытянув ноги и полуопустив веки. Его можно было принять за спящего, но Доринда точно знала, что он не спит.

— Декларация независимости? — пробормотал Джастин после краткой паузы.

— Мисс Силвер и я можем завтра же утром уехать в Лондон.

— Только я бы на твоем месте сначала позавтракал. Никогда не путешествую на голодный желудок.

— Я и не собиралась этого делать. Ну, пойду упаковывать вещи.

Джастин приоткрыл глаза — достаточно широко, чтобы Доринда увидела в них улыбку.

— Собраться еще успеешь. Давай лучше поговорим.

— Не думаю, что мне этого хочется.

— А ты подумай еще раз. Подумай обо всем, о чем скорее всего будешь думать впоследствии и страшно жалеть, что не поделилась этим со мной. Если не можешь думать сама, я с удовольствием помогу. — Теперь улыбались и его губы. — Сядь и расслабься, дорогая. — Он придвинул к своему креслу другое. — Покойный Грегори знал, как обставить дом. А мы все это время сидели, напрягшись, как струны, пока разговаривали с полисменами! Такие прекрасные кресла не заслуживают подобного отношения. Сядь и расскажи мне о своих планах.

— Доринда подчинилась, с ужасом чувствуя, что никогда не сможет проявить неповиновение и твердость, если Джастин будет на нее так смотреть. Но ничего, не так уж часто ему придется ею командовать — оба будут работать и смогут видеться лишь изредка.

Опустившись в кресло, Доринда сразу поняла, что совершила промах. Куда легче быть гордой и независимой стоя. Мягкие кресла ужасно расслабляют. Вместо того чтобы думать о том, как здорово полагаться только на себя, она почувствовала, что это будет невероятно скучно. К тому же, как назло, ей в голову лезли те эпизоды, которые она твердо решила забыть. Например, тот момент в субботу вечером в холле, когда Джастин обнял ее. Конечно, это ничего не значило, потому что они были родственниками, а в комнате только что произошло убийство. Или тот, когда она прижалась к нему всем телом, зарывшись лицом в его пиджак, — это когда полиция арестовывала Джеффри Мастермена, а он вырвался и побежал к окну. Шум борьбы, топот ног по лакированному полу, крики, звон бьющегося стекла снова и снова звучали у нее в ушах, словно рядом шел какой-то детективный фильм. Джастин тогда с трудом отодвинул ее от себя и поспешил на помощь полиции. Доринду бросало в жар при мысли, что ему пришлось силой вырываться из ее объятий.

Рука Джастина коснулась ее щеки.

— Ты совсем не расслабилась — вся как натянутая струнка. В чем дело?

— Думаю, я просто устала, — печально отозвалась Доринда.

— Не сомневаюсь, — ласково усмехнулся он. — Конечно, это веская причина, чтобы сидеть напрягшись, как загнанный зверек.

— Я всегда такая, когда устаю. Пожалуйста, Джастин, позволь мне уйти!

— Еще минутку. Подвинься чуть-чуть, чтобы я мог тебя обнять… Вот так лучше. Теперь слушай. Я подумываю о том, чтобы жениться.

Невольно вздрогнув, Доринда ощутила странное чувство. Это нельзя было назвать болью — просто все, что беспокоило ее до этого момента, внезапно перестало иметь значение.

Она развернулась, чтобы видеть его лицо.

— На Мойре Лейн?

— А ты бы этого хотела?

— Если это сделает тебя счастливым…

— Не сделает. Как бы то ни было, вряд ли ей нужен такой подарочек, как я.

— Откуда ты знаешь?

— Вряд ли она польстится на чужое.

Странно было, что он вдруг заговорил об этом, но тем не менее это была правда. Мойра украла браслет, но не стала бы отбивать возлюбленного у другой девушки. Человеческая натура весьма многогранна и подчас противоречива.

— На чужое? — переспросила Доринда. — И на чье же именно?

Рука Джастина соскользнула с плеч Доринды и сжала ее пальцы.

— Я уже присмотрел квартиру. Мебель у меня есть. Хочешь помочь мне выбрать ковры и портьеры? Все мамины вещи сохранились, но они уже старые. Я возьму выходной, и мы посмотрим, какие еще могут послужить.

— На ком ты собираешься жениться?

— Я еще не делал предложение, дорогая.

— Почему?

— Не хотел смешивать это с полицией, дознаниями и похоронами.

— Все похороны уже позади.

— Поэтому я и спрашиваю: ты выйдешь за меня замуж?

— А ты этого хочешь?

— О, Доринда!

Она увидела, что его глаза стали влажными. Внезапно он вскочил на ноги, поднял ее с кресла и прижал к себе так сильно, что у нее перехватило дыхание. Пытаясь вырваться, Доринда уперлась в грубую ткань его костюма, не чувствуя ее — Джастин так крепко сжимал ей руки, что они онемели.

— Я не подхожу тебе, — сказала она, когда ей удалось освободиться. — Я вечно все делаю не так, как надо. Ты должен жениться на девушке, вроде Мойры. Я всегда думала, что в конце концов ты выберешь ее.

— Подумай еще немного, моя радость, и скажи «да». Разве я не говорил, что люблю тебя? Это продолжается уже не один месяц. Мне казалось, ты поняла, когда я подарил тебе мамину брошь.

Доринда даже вытаращила глаза.

— Я думала, ты просто любишь меня… ну, как сестру.

— Я без ума от тебя! Но ты так и не ответила, выйдешь ли ты за меня замуж.

Лицо Доринды осветила детская улыбка.

— Если тебе этого хочется…

Глава 38

Вечером после обеда все четверо сотрапезников уютно расположились в кабинете. Четвертым был Фрэнк Эбботт. Старший инспектор уже уехал, предоставив своему подчиненному заниматься формальностями, связанными с завершением дела, и Фрэнк с благодарностью принял приглашение переночевать в Грейндже. Завтра все должны были отбыть восвояси. Сейчас же они мирно сидели у камина, дружески болтая. В атмосфере дома больше не ощущалось гнетущего напряжения. Старые дома видели много рождений и смертей, радостей и горя, добра и зла. За триста лет существования Грейндж повидал все это множество раз. Грегори Порлок и Леонард Кэрролл отошли в прошлое. Теперь они значили для дома не больше, чем Ричард Помрой, который заколол своего слугу, за что был повешен в 1650 году — в бытность лорда-протектора[24], или чем Изабел Скейф, которая спустя пятьдесят лет вышла замуж за Джеймса Помроя и выбросилась из окна комнаты, недавно занимаемой мистером Кэрроллом. Она упала на булыжники двора и разбилась насмерть, и причина ее самоубийства осталась неизвестной. Люди с подозрением косились на Джеймса Помроя, но он спокойно дожил до глубокой старости, а его сын, известный как «добрый сэр Джеймс», основал фонд, обеспечивший двенадцать стариков и двенадцать старух местного прихода «достойным жилищем, достойной пищей, достойной одеждой до конца их дней, а после этого достойными похоронами».

Были и другие истории, где смешивалось хорошее и плохое, истории людей, не дороживших жизнью, рисковавших ею в сражениях и гибнущих, вынося с поля боя раненого товарища, истории тех, кто страдал и грешил, кто умер, промотав все отпущенные годы на чужбине или примиренный с Господом в своей постели. Дом пережил их всех, как пережил Грегори Порлока и Леонарда Кэрролла.

В камине полыхал яркий огонь. В комнате было тепло и уютно. Мисс Силвер закончила одну фуфайку и начала вязать другую, ласково улыбаясь Джастину и Доринде. Ничто не радовало ее больше, чем вид счастливой молодой пары.

Она обернулась к Фрэнку и встретилась глазами с его холодным и слегка циничным взглядом.

— Ну, почтенная наставница, вы долго собираетесь молчать?

— Мой дорогой Фрэнк, что ты хочешь от меня услышать?

Циничный взгляд сменила улыбка.

— Что вам угодно.

Мисс Силвер тоже улыбнулась, но сразу же стала серьезной.

— Я не прошу тебя быть излишне откровенным, но так как мистер Мастермен сегодня предстал перед судом по обвинению в убийстве Леонарда Кэрролла, очевидно, не нашлось достаточно доказательств, чтобы обвинить его и в убийстве Грегори Порлока, хотя не вызывает сомнений, что он совершил оба преступления.

Фрэнк кивнул.

— Отпечатки пальцев, наличие которых вы нам подсказали, и след светящейся краски на рукаве его смокинга — единственные улики против Мастермена в деле Порлока, и защита легко бы их опровергла. Прикоснуться рукой к каминной полке он мог по абсолютно невинной причине, коих можно было бы найти не меньше дюжины. Как и к лестничной панели во время шарады. Все участники спускались с лестницы, поворачивались у стойки перил и проходили через пятно света к задней стене холла. Отпечаток на панели находится как раз в том месте, где Мастермен должен был находиться, покидая освещенный участок и снова скрываясь в темноте. Чего уж естественнее — протянуть руку и притронуться к стене.

Мисс Силвер кашлянула.

— Но в таком случае пальцы были бы развернуты в сторону задней стены холла. Отпечаток, насколько я понимаю, был почти вертикальный, но с легким наклоном в противоположном направлении. Собственно, я и предполагала, что он должен выглядеть именно так, — если мистер Мастермен шел от камина в темноте, протянув вперед руку, чтобы знать, когда он доберется до лестницы. Я рассчитывала увидеть отпечаток левой руки, так как в правой был кинжал.

— Все так и было, — снова кивнул Фрэнк. — Но мы не можем обращаться с этим в суд. Ловкий адвокат сотрет такие улики в порошок. Мастермен получит свое за убийство Кэрролла — в этом не приходится сомневаться. Его отпечатки на телефоне в комнате Порлока, на двери и окне бильярдной, плюс показания мисс Мастермен…

— Мне так ее жаль! — воскликнула Доринда.

Мисс Силвер ласково на нее посмотрела.

— Она пережила ужасное время. Не сомневаюсь, что она давно подозревала, что ее престарелая кузина умерла по вине брата. Не обязательно в результате отравления или каких-либо насильственных действий. Думаю, мисс Мастермен опасалась, что кузина умерла от сильного испуга. Это камнем лежало у нее на душе, да еще мучила мысль о том, что брат утаил завещание, хотя она получала по его условиям ту же сумму, что и по старому завещанию. Любопытно, сколько ей еще удалось бы прожить, если бы вина брата не была доказана. Предположим, арестовали бы мистера Оукли. Вряд ли она смогла бы скрыть свою тревогу и душевные терзания от своего брата. Мастермен хорошо бы представлял, как он рискует, если вдруг она не сможет больше молчать, в конце концов она действительно не смогла… Он только что убил двух человек и вряд ли бы остановился перед очередным убийством. Думаю, ему бы удалось убедительно инсценировать самоубийство. Я уверена, что мисс Мастермен спасла свою жизнь в тот момент, когда совесть не позволила ей допустить ареста невинного человека.

Джастин поднял брови.

— Интересно, считает ли она, что эту жизнь стоило спасать.

Спицы мисс Силвер энергично защелкали.

— Вынуждена с вами не согласиться. Жизнь всегда стоит спасать. Мисс Мастермен — совестливая женщина, у нее здоровые религиозные принципы. Она получит большое состояние и будет по мере сил творить добро. Поначалу ей будет очень нелегко, но я постараюсь ее поддержать. Уверена, что она справится… Как говорит лорд Теннисон:

Джастин с трудом удержался от улыбки.

— Эхо великой и наивной Викторианской эпохи[25], когда людям внушали, что все к лучшему в этом лучшем из миров.

Мисс Силвер укоризненно кашлянула.

— Это была эпоха, давшая миру великих мужчин и женщин. Пожалуйста, не забывайте тех, кто неустанно трудился ради более счастливой жизни общества, их мечты сейчас начинают сбываться. Но вернемся к афоризму лорда Теннисона. Я не верю, что из жизни можно изъять веру и надежду, а покуда они существуют, искренняя жажда смерти невозможна.

В холодных глазах Фрэнка мелькнуло искреннее восхищение. Практичность, решительность, ум, твердость, моральные устои, доброта, даже чопорность — все качества Моди приводили его в восторг.

— Знали бы вы, как меня возвышает сотрудничество с вами, — сказал он, дерзко послав ей воздушный поцелуй. — Мой моральный тонус начинает просто зашкаливать. Но продолжайте. Я хочу знать как можно больше, а многое из этого никогда не будет фигурировать в суде. — Фрэнк повернулся к Джастину. — Позвольте сообщить вам строго конфиденциально, без протокола. — Он понизил голос до шепота: — Мисс Силвер знает все.

— Мой дорогой Фрэнк!

Эбботт энергично кивнул.

— Не обращайте на нее внимания. Она воспитана в скромности — чисто викторианский недостаток. Человеческая раса для нее вся на виду, как в витрине магазина, но она смотрит и сквозь витрину и она способна увидеть даже скелет в самом дальнем шкафу. Поэтому предупреждаю — когда надумаете совершить преступление, держитесь от нее подальше. Лишь то, что моя совесть абсолютно чиста, позволяет мне смело смотреть ей в глаза.

Мисс Силвер снова взялась за бледно-розовый клубок.

— Право, дорогой Фрэнк, я бы очень хотела, чтобы ты перестал болтать глупости. Что бы ты хотел от меня услышать?

— Ну, мне бы хотелось знать, блефовал ли Кэрролл, намекая на то, будто он что-то видел, когда зажегся свет. Несомненно, он оказался в тот вечер с шарадами в очень выигрышной позиции. На верху лестницы — пускай даже на третьей ступеньке — ему были видны все находящиеся у камина. Если там было, что замечать, он бы это заметил. Вопрос в том, было ли это.

Мисс Силвер задумчиво кашлянула.

— Пожалуй, что-то все-таки было. Я много об этом думала. Конечно, мистер Кэрролл никак не мог видеть, как убийца нанес удар или стер отпечатки пальцев с рукоятки кинжала. Услышав, как мистер Порлок вскрикнул и упал, мистер Ли отодвинул мисс Доринду к стене, ощупью добрался к парадной двери и включил свет. У убийцы было достаточно времени, чтобы вытереть рукоятку и отойти от трупа. Полагаю, мистер Кэрролл мог видеть только одно. Закалывая мистера Порлока, мистер Мастермен испачкал рукав смокинга светящейся краской, которой он пометил свою жертву. Мистер Мастермен едва ли мог это заметить, пока не занял то место, где намеревался находиться, когда снова вспыхнет свет. Но, очутившись там, он, естественно, посмотрел на свою руку и увидел слабое свечение, исходившее от пятна краски. Инстинктивно он попытался удалить пятно. Если свет зажегся в тот момент, когда мистер Мастермен вытирал рукав, то мистер Кэрролл мог это заметить, а он был слишком умен, чтобы не сделать собственные выводы. Помните, что впоследствии мистер Мастермен воспользовался возможностью как бы случайно задеть мисс Лейн, у которой на плече было пятно краски, а уж потом привлек внимание всех к тому факту, что он испачкал обшлаг. Краска была только на самом краю рукава и больше нигде — такое пятно трудновато заполучить, проведя рукавом по плечу леди. Лично я не могу в это поверить. Столь же трудно, на мой взгляд, вонзить кинжал в спину человека по самую рукоятку в центр светящегося пятна, не испачкав при этом манжету рубашки или рукав пиджака. Я спрашивала всех, заметили ли они что-нибудь необычное в смокинге мистера Мастермена. Четверо, включая мистера Ли, заметили, что рукава были слишком длинными, практически скрывавшими манжеты рубашки. Это объясняло пятно на материи.

— Все это очень интересно, мисс Силвер, — сказал Джастин Ли. — Но если Кэрролл думал, что Мастермен убийца, то почему он шантажировал не его, а Оукли?

Мисс Силвер покачала головой с таким видом, словно ученик оказался не таким смышленым, как она ожидала.

— Мистер Кэрролл казался вам смелым человеком? На меня он не производил такого впечатления.

— Да уж, — усмехнулся Джастин.

— Не думаю, чтобы мистер Кэрролл рискнул шантажировать убийцу. Он явно не стал бы встречаться с мистером Мастерменом в пустом дворе. Но мистер Оукли — другое дело. Как и все остальные, мистер Кэрролл видел миссис Оукли, упавшую перед мертвецом на колени и называвшую его Гленом. Он не мог не догадаться, что мистер Оукли пребывает в смятении от страха, что его жена замешана в преступлении, и приготовился сыграть на этом страхе. Мистер Кэрролл позвонил мистеру Оукли, сделал грязный намек и положил трубку. Когда мистер Оукли, в свою очередь, позвонил ему и сообщил о своем приходе, мистер Кэрролл, должно быть, почувствовал уверенность в успехе. Что его целью был шантаж, ясно из слов Мастермена, притворявшегося мистером Оукли, которые подслушала миссис Тоут. «Не стоит переговариваться через окно. Спуститесь, мы все обсудим». Мистер Кэрролл засмеялся и спустился вниз. Это был момент его торжества. Но торжество грешника длится недолго.

— Да, вы правы, — промолвил Джастин. — Все сходится. Ну, завтра мы все разъезжаемся, но надеюсь, это не прощание. Вы навестите нас, когда мы поженимся?

Мисс Силвер улыбнулась.

— Предвкушаю это удовольствие. Всегда приятно что-то предвкушать. Как говорит лорд Теннисон:

Последовало слегка испуганное молчание. Доринда робко улыбнулась, но Фрэнк Эбботт оказался на высоте положения. В его голосе звучал смех, но это был смех, свидетельствующий об искренней привязанности. Наклонившись, он поцеловал мисс Силвер руку, а заодно спицы и шерсть.

— Не беспокойтесь, — заверил ее Фрэнк. — Чистое золото не ржавеет.