Мод Сильвер. Книги 1-33

Анонс

Роман «Мисс Силвер приехала погостить» возвращает пас к традициям «деревенского детектива», характерного скорее для приятельницы и коллеги мисс Силвер — мисс Джейн Марпл. Персонажи более решительны, ситуации обострены, небрежность одной дамы, мошеннические проделки другой, молодые люди с преступными наклонностями — все это больше напоминает нам ингредиенты «деревенской» Кристи, нежели наиболее известные приключения мисс Силвер. Если убрать из романа саму мисс Силвер, вопрос принадлежности этого романа к сериалу мог бы вызвать сомнения даже у самого неискушенного читателя! Впрочем, у сериала к концу сороковых уже выработалась определенное клише — при каждом появлении мисс Силвер (или другого женского персонажа) обычно описываются или сравниваются предметы туалета; кроме того, считается нужным информировать читателя о степени готовности очередной вещи, которую вяжет мисс Силвер (мисс Марпл осталась в памяти читателей как вяжущая что-то неопределенно-розовое и пушистое); более того, она знает какие-то весьма экзотические техники вязания.

Поскольку интерес романов этой серии вращается вокруг человеческих эмоций, и они являют собой бытовые истории в большей степени, чем детективные тайны, разоблачение убийцы никогда не окутывается покровом сенсационности. В этом романы серии отличались от основного потока детективов того времени, представленных, например, Джоном Диксоном Карром. Даже Найо Марш, чей инспектор Эллен в чем-то гораздо ближе к мисс Силвер, чем к доктору Феллу, в решающий момент всегда старалась напустить побольше таинственности. Здесь же детектив поставлен не в слишком выигрышное положение, когда ему выдают имя убийцы, известное даже не благодаря дедуктивным умозаключениям, а всего лишь вовремя подслушанному разговору! Но мисс Силвер, как мы знаем, не смущает невыигрышность ситуации. Главное, что преступник пойман, влюбленные соединились и — еще одна характерная особенность — аристократический класс очищен от подозрений. Особенно это проявляется в данном романе. Трактовка классовых противоречий здесь намного резче, чем в остальных произведениях цикла.

Стремление к социальной справедливости в романе проявляется не только в личном, но и в материальном плане — деньга, приобретенные за счет жестких финансовых сделок Джеймса Лесситера обращаются на пользу обществу. Хотя, опять же, все это стало возможным (как всегда в мире мисс Мод Силвер) благодаря тому, что когда-то юный Джеймс был безумно влюблен в очаровательную и очень симпатичную девушку.

Впервые роман вышел в Англии в 1949 году.

На русский язык переведен В. Челноковой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

А. Астапенков

Глава 1

Мария Стюарт утверждала: «Конец моего пути предопределен его началом…» Проще согласиться с ней, чем разбираться, что есть конец, а что начало. Когда мисс Силвер приехала к старой школьной подруге, она оказалась вовлечена в историю, начало которой относилось к давним годам, а конец мог бы так и остаться неизвестным, поскольку то, что случилось вчера, требует отклика сегодня и устанавливает правила на завтра. Конечно, события необязательно будут следовать этим правилам, но так проще, а простота всегда хороша.

Так где же началась эта история? Двадцать лет назад две девушки, блондинка Катерина Ли и брюнетка Генриетта Крей — Катерина и Рета, дальние родственницы, восемнадцатилетние школьницы, закадычные подружки, — пошли на танцы и познакомились с одним и тем же молодым человеком. Джеймс Теодальф Лесситер, только что перешагнувший рубеж в двадцать один год. Возможно, история эта началась здесь, а может, чуть подальше, — там, где обитали три поколения Лесситеров, которые ухватили себе место под солнцем и с тех пор неустанно только и делали, что черпали из этого источника, так что в результате последним из них досталось лишь обнищавшее имение, обшарпанный старый дом и наследственная убежденность, что весь мир брошен к их ногам.

Наверно, история эта началась тогда, а может, чуть позже, когда Джеймсу Лесситеру больше всего на свете захотелось создать семью с Генриеттой. Он сказал ей об этом в цветущем саду Меллинг-хауса под майской луной, когда ей было девятнадцать, а ему двадцать два. Рета рассказала Катерине о желании Джеймса, и Катерина ей посочувствовала. «Знаешь, дорогая, у него совсем нет денег, и тетя Милдред придет в ярость».

С тетей Милдред, или с миссис Лесситер, обе девушки имели давние связи и приходились ей дальними родственницами. Но ни одну из них не ждал бы радушный прием в качестве невестки. Джеймс и пальцем не мог тронуть те немногие деньги, которые еще оставались в цепких руках Милдред Лесситер. Он шагнул в мир в поисках удачи с обширными планами и воинственным духом. Катерина в двадцать три года вышла замуж за Эдварда Уэлби и покинула Меллинг, а Рета осталась ухаживать за матерью-инвалидом и растить племянника Карра Робертсона, поскольку ее сестра Маргарет отправилась с мужем в Индию и там умерла, а майор Робертсон, выждав приличествующее вдовцу время, снова женился. Он посылал деньги на обучение Карра, но домой не приезжал, а со временем перестал и писать. Он умер, когда Карру было пятнадцать лет.

Возможно, все началось, когда Карр ожесточился против всего мира, поскольку тот прекрасно обходился без него. Или же когда Катерина Уэлби вернулась в Меллинг бездетной вдовой. Милдред Лесситер была еще жива. Катерина отправилась к ней, поплакалась, и ей было предложено жить в Гейт-хаусе за символическую плату, что ее вполне устроило.

— Реточка, дорогая, там так хорошо. Повсюду чудные вьющиеся розы, — восторгалась Катерина. — И вообще, жить на земле Меллинг-хауса — это так мило, правда? А тетя Милдред говорит, что Александр может ухаживать и за моим садом, раз уж он все равно делает все по хозяйству. Это так мило с ее стороны, я смогу жить и практически ничего не тратить. Надо ведь думать теперь о том, что мне останется, когда все утрясется. Это было таким страшным ударом узнать, что дела Эдварда в плачевном состоянии… Знаешь, когда привыкаешь иметь все, то очень трудно начать считать каждую копейку, правда?

Рета как-то странно улыбнулась.

— Не знаю, Кэти. Видишь ли, я никогда, — последовала нарочитая пауза, — не имела всего.

Через пятнадцать лет после этого разговора мисс Силвер приехала навестить свою давнюю подругу миссис Войзи.

Глава 2

Когда поезд подошел к платформе станции Лентон, мисс Мод Силвер спрятала вязанье во вместительный чемодан, закрыла сумочку, из которой доставала железнодорожный билет, и, спустившись по неудобным крутым ступенькам, оглянулась в поисках носильщика и миссис Войзи. Больше всего мисс Силвер волновал вопрос, узнает ли она ее по истечении стольких лет, ведь могло оказаться, что она теперь совсем не похожа на ту девушку, которую она помнила. Сисси Кристофер превратилась в Сесилию Войзи, обе школьные подруги были уже далеко не молоды.

Мисс Силвер считала, что лично ее-то время не сильно изменило. Сегодня утром она мечтательно разглядывала фотографию, сделанную после окончания школы, когда ей пришлось приступить к своей первой работе в качестве гувернантки, и отметила, что, несмотря на прожитые годы, узнать ее все-таки можно. Конечно, уже пробивается седина, но волосы все же сохранили мышино-коричневый оттенок и, возможно, такими и останутся до конца. Та же прическа, челка, как всегда, плотно прижата сеткой. Те же изящные черты лица. Бледная гладкая кожа, постарев, не потеряла своей бледности и гладкости. Одежда, конечно, была другая, но в том же стиле: черное пальто верно служит ей пятый год, меховая горжетка стала тоньше, старее и бледнее, чем десять лет назад, но в ней все так же уютно и тепло. Она никуда не ездит без нее даже летом, зная, какие в деревне сквозняки и как холодно ночью. А шляпка вообще почти как на фотографии — сзади бант со множеством петель, а сбоку букет из незабудок и анютиных глазок. Подобная приверженность тому, что она считала хорошим вкусом, должна была помочь подруге узнать ее. Но что касается Сисси Кристофер… Честно говоря, с ней могло случиться все что угодно. В памяти сохранился образ ужасно болтливой, долговязой, костлявой, сутулой девицы с большущими ногами.

Оглядывая платформу, мисс Силвер покачала головой, как бы отгоняя видение. К ней устремилась массивная фигура в толстом клетчатом твидовом костюме и в довольно помятой шляпке, сбитой на макушку. Это была не Сисси Кристофер — та давным-давно умерла, оставшись в прошлом. Это, вне всякого сомнения, была Сесилия Войзи — радостная, суетливая, сердечная, преисполненная самых добрых чувств.

Прежде чем мисс Силвер успела что-либо сообразить дама уже поцеловала ее.

— Мод! Я тебя сразу узнала! Конечно, мы с тобой стали постарше, не будем говорить на сколько. Но я ничуть не сожалею и всегда повторяю, что зрелость — лучшая пора жизни. Миновали такие утомительные штуки, как любовь и страсть, ты перестала гадать, что с тобой будет, — ты просто строишь свою жизнь, заводишь друзей и живешь в свое удовольствие. Носильщик, сюда! — Она выскочила на дорогу и схватила за руку проходившего мимо носильщика. — У этой дамы есть багаж. Мод, покажи ему, он отнесет к машине.

На привокзальной площади их ждала малолитражка, которая явно была тесна и самой владелице. Однако это ничуть не смущало миссис Войзи, которая, как только машина тронулась, принялась бурно изъявлять радость по поводу долгожданной встречи.

— Я буквально считала дни — точно так, как мы считали, сколько дней остается до каникул. Забавно, как это мы с тобой потеряли друг друга на долгие годы! Но сама знаешь, как бывает — клянешься в вечной дружбе, потом пишешь все реже и реже и наконец вовсе перестаешь. Вокруг все новое, встречаешь массу разных людей. К тому же я побывала в Индии, вышла замуж. Правда, брак не слишком-то удался, но надо сказать, в большей степени по моей вине, и если бы можно было все начать сначала, на что я никогда не согласилась бы, то, наверное, все устроила бы гораздо лучше. Но, так или иначе, это прошло. Бедный Джон умер двадцать лет назад — незадолго до этого мы стали жить раздельно. Дядя оставил мне кое-какие деньги, так что с тех пор, как ушла от мужа, я живу в Меллинге. Мой отец, если помнишь, был здешним пастором — так что я чувствовала себя как дома. Он прожил всего год после моего возвращения, а после его смерти я сама построила дом. Живу в кем и радуюсь! А теперь расскажи, что у тебя? Ты ведь начинала гувернанткой — так как же тебя занесло в детективы? Знаешь, я встретила Алвину Грей — свою дальнюю родственницу, — и она рассказала про тебя и про то ужасное дело об убийстве женщины с сережками… Помнишь? Так вот, прежде всего я подумала, что не может быть, чтобы это была ты, а потом она тебя описала, и я подумала, что, может, это и правда ты, послала тебе письмо — и вот ты здесь! Но ты так и не сказала, что заставило тебя взяться за все эти расследования.

Да, как годы ни изменили Сесилию, она осталась все той же болтушкой. Мисс Силвер чопорно кашлянула.

— Трудно сказать. Просто стечение обстоятельств. Мой школьный опыт очень помог мне.

— Ты должна мне все рассказать, — с энтузиазмом заключила миссис Войзи.

В этот момент ей пришлось прижать машину к краю дороги, чтобы обогнуть двух молодых людей, стоявших у ограды с противоположной стороны. Мисс Силвер с интересом посмотрела на девушку в ярко-красном наряде и высокого юношу в серых слаксах и просторном твидовом пиджаке. Девушка была необыкновенно хороша — просто чрезмерно хороша. Неожиданное явление для деревенской улочки в осенний день — в пылающей одежде, со светлыми, золотистыми волосами. Юноша казался хмурым и раздраженным.

Миссис Войзи, проезжая мимо, помахала им из окошка и объяснила:

— Это Карр Робертсон. Приехал к своей тете Рете Крей, которая его вырастила. Девушка тоже у нее живет, он ее привез, знаешь, прямо так, никого не спрашивая! По крайней мере, так говорит Катерина Уэлби, а уж она-то все знает про дела Реты. Ну и нравы нынче пошли! Интересно, что бы сказал отец, если бы один из моих братьев вошел и сказал: «А это Фэнси Белл».

— Фэнси?

— Он так ее зовет — наверное, от Фрэнсис. Я полагаю, вскоре нам предстоит услышать, что они помолвлены — или уже женаты! — Она дружелюбно засмеялась. — А может, и нет, кто его знает! Слышала — пуганая ворона куста боится? Так вот, Карр уже был женат, на такой же ветреной блондинке, как эта. Она сбежала от него с другим, потом вернулась и вскоре умерла. Надо думать, теперь он будет осторожнее.

— Она довольно красива, — промямлила мисс Силвер.

Миссис Войзи фыркнула — за эту привычку ее часто ругали в школе.

— У мужчин нет ни капли здравого смысла.

Они выехали из переулка, и взгляду предстала типичная сельская картина: деревня, пруд с утками; церковь, старый погост; дом викария; деревенский трактир с болтающейся вывеской, на которой красовался сноп пшеницы — когда-то он сверкал золотом, а теперь был почти неразличим на полинявшем фоне; большой дом с колоннами при въезде, будка привратника; ряд коттеджей с садами, где все еще пламенели астры, флоксы и подсолнухи.

— Я живу на другом конце, он называется Грин, — сказала миссис Войзи. Она оторвала руку от руля и показала. — Вот дом викария. Для мистера Эйнджера он великоват. Он холостяк, домом заправляет сестра. Я ее не люблю, никогда не любила, хотя нельзя сказать, что она не приносит пользы деревне. Он хотел жениться на Рете Крей, но она ему отказала. Уж не знаю почему, он обаятельный мужчина. Кстати, вот дом Реты — маленький, белый, за забором. Ее отец был у нас врачом, его очень уважали. Дорога, которая начинается между этими столбами, ведет в Меллинг-хаус. Он принадлежит Лесситерам, но старая миссис Лесситер умерла, а сын не был здесь лет двадцать, даже на похороны матери не приезжал, потому что тогда шла война, и его, видимо, не было в Англии. Знаешь, он был помолвлен с Ретой, но из этого ничего не вышло — оба не имели денег, хотя с тех пор он разбогател. Короче, у них был роман, как бывает у всех девочек-мальчиков. С тех пор ни один из них так и не женился, и мы все ужасно волнуемся, потому что он только что вернулся. Через столько лет! Конечно, из этого ничего не следует, но в деревне только мертвые не интересуются делами соседей.

В этом месте мисс Силвер вставила, что люди вообще весьма любопытны.

Миссис Войзи притормозила, чтобы не задеть собаку.

— Кыш, Ровер, нечего тут крутиться посреди дороги! — Она повернулась к мисс Силвер. — Однажды его кто-нибудь задавит, надеюсь, что не я. Катерина Уэлби живет в привратницкой Меллинг-хауса, — она опять показала на домик, — вон он, за колоннами. Они называют домик Гейт-хаус, но это всего лишь перестроенная привратницкая. Она для Лесситеров нечто вроде связующего звена. А для нее это очень удобно, потому что дом ей обходится почти даром, и к тому же она может пользоваться овощами и фруктами. Надеюсь, Джеймс Лесситер не выгонит ее, потому что тогда я уж и не знаю, что она будет делать.

Мисс Силвер кашлянула.

— У нее скудные средства?

Миссис Войзи энергично кивнула.

— Почти никаких, хотя, глядя на нее, этого не скажешь. Я пригласила ее к чаю, ты сама увидишь. Она все еще симпатичная, хотя я предпочитаю такую внешность, как у Реты. Они ровесницы, обеим по сорок три года, но в наши дни это ничего не значит: крем, пудра, помада, завивка, так что если следишь за фигурой, то возраст не заметен. Катерине не дашь больше тридцати. Конечно, когда набираешь вес, как я, будешь вне игры, но я не стала себя утруждать, все эти фигли-мигли не для меня. А вот мы и приехали!

Она свернула на миниатюрную дорожку, ведущую к миниатюрному домику. По обе стороны от входной двери красовались клумбы алой герани и васильковой лобелии, соперничая яркостью красок с кирпичными стенами дома. И через двадцать лет дом Стейплхерст-Лодж выглядел так, будто только что вышел из-под рук строителя: изумрудная покраска, сверкающий дверной колокольчик — все с иголочки. На фоне деревенского пейзажа домик выглядел, как розовая байковая заплатка на куске старой парчи. Такое сравнение, однако, не пришло в голову мисс Силвер, она не было поклонницей раннеанглийской архитектуры — «темно, неуютно, зачастую полная антисанитария». Она считала, что Стейплхерст — очень уютное жилище, и растрогалась, когда старая подруга взяла ее под руку, пылко прижалась и сказала:

— Ну вот и мой дом. Я надеюсь, ты приятно проведешь здесь время.

Глава 3

Катерина Уэлби вышла из Гейт-хауса, проследовала между колоннами, отмечавшими вход в Меллинг-хаус, и побрела по тропинке к Белому коттеджу. По обочинам зеленели полоски травы. И хотя был уже конец сентября, глядя них можно было понять, какое выдалось лето. Но сегодня день стоял прекрасный, такой теплый, что Катерине стало жарко в шерстяном светло-сером костюме, подчеркивавшем прекрасный цвет лица и яркость рыжих волос. Миссис Войзи была права — это была красивая женщина, чья фигура сохранила гибкость, а глаза голубели, словно ей было восемнадцать лет. Но помимо красоты, в ней было нечто большее, неординарное. Что бы она ни надела, это всегда было ей к лицу и уместно к случаю; волнистые волосы никогда не казались ни растрепанными, ни слишком строго уложенными.

Она открыла белую калитку, по выложенной камнем дорожке прошла к двери, толкнула ее и крикнула:

— Рета!

Рета Крей, сидя в гостиной, нахмурилась, отчего стала похожа на своего племянника, и отозвалась:

— Я здесь. Заходи!

В этот момент ей меньше всего хотелось видеть Катерину Уэлби. Как и вообще кого бы то ни было. Но если живешь в деревне, бесполезно не хотеть видеть людей, потому что все равно придется. Она прекрасно понимала, что после возвращения Джеймса Лесситера все вспомнят, что когда-то они были помолвлены, и будут интересоваться, как они выглядят, да что чувствуют, да что скажут, когда встретятся. Двадцать лет — долгий срок, но не настолько долгий, чтобы деревня забыла.

Она не пошла навстречу Катерине, а продолжала, склонившись над столом, кроить детское платье из какого-то куска материи. Они с Катериной были знакомы так много лет, что можно и не суетиться, к тому же неплохо намекнуть, что она занята и не стоит ей мешать. Она прорезала ножницами линию до конца и только после этого подняла глаза на Катерину, которая раскуривала сигарету.

— Вижу, ты очень занята, Рета. Одежда для бедных?

На лице Реты опять появилось хмурое выражение. Это странным образом делало ее моложе. Рету никто бы не назвал красавицей, для этого она выглядела слишком суровой. «Афина Паллада с головой Медузы Горгоны», как сказал один из приятелей Джеймса Лесситера после того, как она его отчитала. Но бывали моменты — по большей части бурные и быстротечные, — когда она была подлинно красива. Чтобы докончить описание, необходимо отметить, что волосы у нее были темные, глаза серые, фигура греческой богини, а манеры излишне резкие.

Она подняла глаза и спросила:

— В чем дело?

Катерина удобно расположилась на подоконнике.

— Ну, знаешь, Рета! Шитье — занятие сложное, у тебя от него всегда портится настроение. Должна благодарить, что я пришла и оторвала тебя.

— Не буду. Я хочу доделать.

Катерина махнула в воздухе сигаретой.

— Я же тебя не останавливаю — давай, сметывай вещь. Я просто подумала, почему бы мне не зайти и не спросить, виделась ли ты с Джеймсом?

На этот раз Рета не позволила себе нахмуриться. В ней вспыхнула ярость, потому что гостья спросила то, о чем сейчас судачит весь Меллинг. Она сказала невыразительным тоном, который у нее всегда был признаком злости:

— Нет. С чего бы?

— Не знаю, может, ты его уже видела. Вообще-то я тоже не видела — он ведь приехал поздно вечером. Интересно, как он выглядит, постарел ли, как мы. Знаешь, Рета, если ты приложишь немного усилий, будешь выглядеть… ну, на тридцать четыре года!

— Я совсем не хочу выглядеть на тридцать четыре года.

Катерина вытаращила голубые глаза.

— Какие глупости! Все, что тебе нужно, — это краски, ты всегда была бледная, и выражение лица сделай помягче. Ты должна практиковаться перед зеркалом.

Губы Реты тронула улыбка. Злость прошла. Все-таки Катерина — прелесть. Картина, как она перед зеркалом тренирует мягкое выражение лица, ее позабавила и утешила.

— Можем практиковаться вместе, — сказала она.

Катерина выпустила клубок дыма.

— Уже смеешься надо мной? А когда я вошла, ты была готова мне голову оторвать. Мне вот что интересно: Джеймс растолстел? Было бы жаль — он был такой красавчик. Вы бы составили ужасно красивую пару — только ему, конечно, следовало влюбиться в блондинку вроде меня. Знаешь, с моей стороны было очень мило не попытаться его у тебя отбить.

Рета подняла на нее прекрасные серые глаза и позволила себе на миг задержать взгляд на Катерине. Обе отлично знали, что Катерина попыталась и потерпела неудачу, но говорить об этом совсем не хотелось. И Рета промолчала. Через мгновенье она уже продолжала сметывать маленькое розовое платьице.

Катерина беззлобно рассмеялась и вернулась к Джеймсу Лесситеру.

— Не знаю, что хуже — если растолстел или если отощал. Джеймсу сейчас лет сорок пять. — Она затянулась сигаретой и добавила. — Вечером он придет ко мне на кофе. Ты тоже приходи.

— Спасибо, нет.

— Приходи. Вам так или иначе придется встретиться, так уж лучше в дружеской компании, когда выглядишь наилучшим образом, чем случайно столкнуться на улице, когда волосы обвисли после дождя или когда полдеревни выстроилось поглазеть, как ты это воспримешь.

На мгновение вспышка гнева придала щекам Реты те краски, которых ей недоставало, но она тут же взяла себя в руки и спокойно сказала:

— Мы не девочки. И воспринимать тут нечего. Конечно, раз Джеймс приехал, мы должны будем встретиться. Но я не удивлюсь, если он здесь долго не задержится. Решит, что в Меллинге скучно.

— Он сделал кучу денег, — задумчиво произнесла Катерина. — Послушай, Рета, хватит важничать! Грядут такие перемены, раз Меллинг снова открывается, и в конце концов, ты и я — мы самые давние друзья Джеймса. Ему не слишком весело возвращаться в пустой дом. Я думаю, мы должны устроить ему встречу. Приходи вечером на кофе!

Рета в упор посмотрела на нее. Было бы естественнее, если бы Катерина пожелала оставить Джеймса Лесситера для себя одной. Она что-то задумала — непременно кот выскочит из мешка. Или скорее не кот, а гладенький, шелковый котеночек с невинными глазенками и сметаной на усах. Хотя в теперешнее послевоенное время никто не кладет сметану в мешок или куда-нибудь еще. Рета ничего не сказала, только позволила себе улыбнуться, чтобы дать Катерине понять, что той не удалось ее провести.

Показалось ли ей за легким облачком сигаретного дыма, или на самом деле естественный румянец Катерины Уэлби стал ярче? Та поднялась изящно и без спешки.

— Что ж, приходи, если сможешь, — сказала Катерина. У самой двери она обернулась и спросила: — Карра нет?

— Он с Фэнси уехал в Лентон.

Катерина Уэлби засмеялась.

— Он собирается на ней жениться?

— Я бы не советовала тебе у него спрашивать. Я не спрашиваю.

— Дурак будет, если женится. Она слишком похожа на Марджори. Опять выйдет та же история.

— У тебя нет оснований так говорить.

Катерина послала ей воздушный поцелуй.

— Не советую обращаться со мной свысока, за все эти годы могла бы научиться. Во мне говорит здравый смысл, тебе тоже не мешало бы призвать его и заставить парня отказаться от своих намерений, если не хочешь еще одного краха. Я думаю, это его доконает. Он выяснил, с кем сбежала Марджори?

— Нет.

— Что ж, она избавила всех от массы неприятностей тем, что не выжила. Я имею в виду, раз она вернулась, а он ее принял и нянчился с ней, то он вряд ли смог бы без труда получить развод, так? Единственный пример тактичности с ее стороны, но и он пропадет зря, если парень наступит на те же грабли. Ну пока, увидимся.

Глава 4

Фэнси Белл искоса, из-под ресниц посмотрела сначала на своего хмурого компаньона, а потом с легким вздохом перевела взгляд на более приветливую картину — отражение собственной фигуры и очаровательного личика в зеркале за витриной модистки. Этот алый цвет — просто чудо, но это хит или промашка? Судя по тому, что каждый встречный на нее смотрит, а потом еще и оглядывается, — хит! Они с Карром представляют собой дивный контраст. Он тоже хорош собой, это любой скажет. И конечно, соседство такого мрачного, хмурого типа делает белокурую девушку еще прекраснее. Он всегда был ужасно мил, только все стало бы намного проще, если бы он хоть чуть-чуть улыбался и вообще показывал, что наслаждается ее обществом. Но приходится терпеть…

За декоративным фасадом Фэнси скрывался прочный стержень здравого смысла. Не можешь иметь все сразу, так настройся на то, чего хочешь больше всего! Молодые люди с кучей денег не раз приглашали ее провести с ними уикэнд. Но она не такого сорта девушка, она сразу давала им это понять — без обид отклоняла приглашения, и никто не пытался повторить его еще раз. Девушка, работающая в шоу-бизнесе, — это, конечно, прекрасно, но это не может длиться вечно.

Разумная персона, которая звалась Фрэнсис, советовала Фэнси устроить свою жизнь, а уж она-то знает, чего хочет: приподняться в этом мире, но не настолько, чтобы новые родственники стали тебе завидовать; нужно иметь столько денег, чтобы хватало на собственный маленький домик и, скажем, троих детей, и еще на оплату того, кто будет делать черную работу, потому что нельзя опускаться, руки должны оставаться красивыми. Конечно, многое придется делать самой, особенно когда пойдут дети. Она ничего не имеет против. Фрэнсис все спланировала. Она размышляла о том, какую роль отвести Карру Робертсону в этой игре. У него есть работа, есть немного собственных денег, и Фэнси находила, что его нетрудно полюбить, но Фрэнсис не позволяла ей делать глупости.

Она подергала его за рукав.

— Вот место, где миссис Уэлби делает прическу. Я вернусь через час. Сможешь подойти к этому времени?

Карр безразлично ответил: «Да».

— Хорошо. А потом пойдем пить чай. Пока!

Он смотрел, как она уходит, с забавным чувством облегчения. В его распоряжении целый час, и в этот час от него ничего не потребуется! Не нужно говорить, не нужно заниматься любовью или отказываться заниматься любовью. Подобное чувство испытываешь, когда уходят гости. Ты был рад их принять, наслаждался их обществом, но есть что-то особое в том, когда твой дом снова принадлежит только тебе. Правда, когда Карр оставался один, всегда существовала возможность, что его одиночество будет нарушено неугомонным привидением: он услышит шаги Марджори на лестнице… ее смех и плач… ее убитый голос, повторяющий: «Нет, нет, я не скажу тебе его имя, я не хочу, чтобы ты его убил. Нет, Карр, нет!»

В его мысли ворвался реальный звук. Карр стрельнул глазами, так же нервно нахмурившись, как это делает Рета, и увидел мистера Хоулдернесса, который, как всегда, выглядел благожелательным и щедрым дядюшкой. Самые ранние воспоминания Карра были связаны со щедростью мистера Хоулдернесса, подарившего ему полкроны. Он ничуть не изменился — достойный вид, цветущий цвет лица, добрый взгляд, рокочущий бас — благословенный восемнадцатый век, из которого так и не выбралась его контора, отделанная панелями в георгианском стиле. Его нотариальная контора считалась старомодной, деревенской, где свято блюдут традиции. Мистер Хоулдернесс хлопнул Карра по плечу и спросил, где тот так долго пропадал.

— Рета будет рада, что ты у нее поживешь. Как она? Надеюсь, не слишком много работает? Когда я ее видел, мне показалось, что она перетрудилась. Она сказала, что в саду все делает сама.

— Да, ей приходится выращивать овощи. В доме тоже полно хлопот — миссис Фаллоу приходит только на два часа в неделю. Я считаю, Рета слишком много работает.

— Заботься о ней, мой мальчик, заботься. Хорошие люди — редкость, а сама она о себе не позаботится, таковы все женщины. Между нами говоря, у них есть все добродетели, кроме одной — здравого смысла. Но не говори, что я это сказал. Свидетелей нет, и я отопрусь! — Он раскатисто засмеялся. — Ну ладно, нечего мне стоять и судачить. Я весь день провел в суде, теперь нужно зайти в офис. Кстати, я слышал, что вернулся Джеймс Лесситер. Ты его никогда не видел?

Карр растянул губы в улыбке, такой же быстрой и нервной, как его мимолетная хмурость.

— Ни разу в жизни. Он скрылся за горизонтом до того, как меня подбросили в Меллинг.

— Да-да, конечно, он скрылся. А теперь возвратился богатым. Приятно слышать историю успеха, в некотором роде, очень приятно. Ты не видел его после возвращения?

— По-моему, его никто не видел. Да он и приехал-то вчера вечером. Миссис Фаллоу ходила туда, помогала мистеру и миссис Мейхью.

— Ах да, это дворецкий и повариха у Лесситеров. Очень достойные люди. Мейхью каждую неделю приходит ко мне в офис за зарплатой. От него я и узнал, что Джеймс приедет. Думаю, он мне позвонит. Мне пришлось много поработать, пока он был за границей, а его матушка скончалась. Ну, пока, мой мальчик. Рад был тебя видеть.

Он ушел. Карр смотрел ему вслед и чувствовал, что эта нечаянная встреча изменила его настроение. Да, было же время… До того как мир треснул по швам. Старик Хоулдернесс принадлежит тому давнему времени, можно даже сказать, он — его типичный представитель. Жизнь тогда была безопасной, ее условия стабильными. Были друзья, с которыми ты вместе рос, учился в школе и колледже, четверть за четвертью, с перерывами на веселые каникулы. Подарочки в полкроны выросли до десяти шиллингов, потом до фунта. На восемнадцатилетие Генри Эйнджер подарил ему пятерку, Элизабет Мур старую картину — корабль в море. Он почувствовал исходящий от картины дух романтики в тот момент, как увидел ее в темном углу антикварной лавки Мура, дяди Элизабет. Странно, что кусок холста и горсть красок могут стать окном в чудо. Он прямо-таки ощущал, как волны несут его корабль по жизни…

Повинуясь внезапному порыву, он пошел вниз по улице, свернул налево и остановился перед витриной лавки Джонатана Мура. Там стояли изумительные шахматные фигурки из слоновой кости, белые и красные, в китайских и маньчжурских одеждах. Он смотрел на них, восхищался тонкой работой, и в нем нарастала злость. Неожиданно он выпрямился, распахнул дверь лавки и вошел. Звякнул колокольчик, и Элизабет вышла его встретить. Злость тут же улеглась.

Она воскликнула: «Карр!» — и оба замерли, глядя друг на друга.

В первое мгновенье он смотрел на нее, как на чужую. В последний раз они виделись аж пять лет назад, но Карр знал Элизабет всю жизнь. Однако теперь смотрел, как будто видел в первый раз: высокая, легкая фигура, брови вразлет, каштановые волосы, откинутые со лба, пронзительно яркие глаза и быстрая, трепетная улыбка. Казалось, что сейчас она взлетит, станет недосягаемой — впечатление было настолько мимолетным, что оно не успело оформиться в мысль.

Элизабет заговорила первой: ему всегда нравился ее голос — чистый, серьезный, приятный.

— Карр, вот это сюрприз! Долго мы не виделись.

— Миллион лет, — сказал он и удивился, почему сказал так. Но, как и всегда, не имеет значение, что ты говоришь Элизабет.

Она подняла руку, но не дотронулась до него — знакомый жест.

— Неужели так долго? Вот беда! Проходи, поговорим. Дядя Джонатан уехал на торги.

Он прошел за ней в комнату позади лавки — уютные потертые кресла, старомодные плюшевые шторы, неряшливый стол Джонатана Мура. Элизабет закрыла дверь. Они как будто вернулись в далекое прошлое. Она открыла дверцы буфета, повозилась там и достала пакет карамели.

— Ты все еще любишь карамель? Если что-то действительно любишь, то будешь любить всегда, как ты считаешь?

— Не уверен.

— А я уверена. — Она засмеялась. — Что бы у меня ни происходило, я продолжаю любить карамель. Не перестаю благодарить судьбу, что ем и не толстею. Смотри, пакет, как и раньше, стоит между нами, и можно таскать из него карамельки.

Карр тоже засмеялся и расслабился. В комнате у Элизабет так привычно, так уютно, что об этом даже не задумываешься. Как старое пальто, старые башмаки, старый друг — неромантично, неприхотливо и бесконечно спокойно.

Она сказала: «Для чая не рановато? Могу сделать», — и увидела, что он нахмурился.

— Нет. Я здесь с Фэнси — Фрэнсис Белл. Мы живем у Реты. Сейчас Фэнси в парикмахерской. Она хотела, когда закончит, пойти со мной пить чай.

Ясные глаза Элизабет серьезно смотрели на него.

— Не хочешь ли привести ее сюда? У меня свежий кекс.

Он сказал: «Приведу», и Элизабет кивнула.

— Вот и чудесно. Посидим, поболтаем. Расскажи о ней. Она твоя подружка?

— Нет.

Он не знал, как это вышло — сначала сказал, потом подумал. «Господи, но это же правда!» Во что же он вляпался и как глубоко увяз? Будто во сне — идешь, идешь и вдруг видишь, что еще один шаг — и будет пропасть!

— Расскажи про нее, Карр. Какая она?

Опять этот пытливый взгляд. Он ответил ей так же прямо.

— Она похожа на Марджори.

— Я видела Марджори только раз. Она была очень красивая. — Сказано было без злобы, хотя оба помнили ту встречу. Именно после нее Элизабет спросила: «У вас с ней любовь, Карр?» Тогда они сидели вдвоем в этой самой комнате, и он отвел взгляд, а Элизабет сняла обручальное кольцо и положила его на ручку кресла, стоявшего между ними, и когда он опять промолчал, ушла через дальнюю дверь и поднялась по ветхой лестнице к себе в комнату. И он дал ей уйти.

Пять лет назад — а кажется, что это было вчера…

— Почему ты меня отпустила?

— А как я могла тебя удержать?

— Ты даже не пыталась.

— Не пыталась, да. Не хотела держать тебя, раз ты захотел уйти.

Карр промолчал, он не мог сказать: «Я не хотел уходить». Он знал Элизабет всю жизнь, а Марджори — три недели. В двадцать три года к роману подталкивает чувство новизны, неожиданность. То, что на расстоянии выглядело чарующим оазисом, вблизи оказалось пустыней, миражом, и в этом ему было некого винить, кроме самого себя. Марджори не изменилась — ему все время приходилось себе это напоминать.

Он наклонился вперед, зажав руки между колен. Слова сначала давались ему с трудом, а потом полились потоком.

— Знаешь, она не виновата. Я чертовски хотел с ней жить… а ребенок умер… она ничего не получила… С деньгами было туго. Она привыкла бывать среди людей, развлекаться. Я ничего этого дать не мог. Денег не было. Квартира тесная, она ее ненавидела. Меня всегда не было, а если я был дома, то в мерзком настроении. Не обвиняй ее.

— Что произошло, Карр?

— Меня послали в Германию. Демобилизация ожидалась в конце года. Она всегда редко писала, а тут вообще перестала. Я приехал домой, а там чужие люди. Она их пустила жить. Никто не знал, где она. Когда я вернулся насовсем, я попытался ее разыскать. Отобрал квартиру — надо было где-то жить. Мне дали работу в литературном агенстве. Его основал мой приятель Джек Смидерз, мы вместе учились в Оксфорде. Он был измучен войной и занялся бизнесом, пока все не рухнуло.

— А дальше? — спросила Элизабет. Он некоторое время молча смотрел на нее.

— Во мне жила мысль, что она может вернуться. Так вот, она вернулась. Холодной январской ночью. Я пришел домой около полуночи, а она там, лежит на диване. Наверное, она здорово промерзла, потому что на ней не было пальто, только тонкий костюм. Она натянула на себя пуховое одеяло, включила электрокамин и к тому времени, как я пришел, была в горячке. Я вызвал врача, но у нее уже не было шансов. Тот негодяй, с которым она сбежала, бросил ее во Франции без копейки. Она продала все, что у нее было, чтобы вернуться домой. Она мне это рассказала, но не назвала его имени, сказала, что не хочет, чтобы я его убил. И после всего, что он с ней сделал — а я знаю, она говорила в бреду, — после всего этого она его любила до умопомрачения!

— Может быть, она думала о тебе.

Он зло рассмеялся.

— Нет! Она хранила его фотографию, так что я его знаю и когда-нибудь найду. Она лежала у нее на дне пудреницы, под коробочкой. Наверное, она думала, что там ее никто не найдет, но она не знала, что ей предстоит умереть. — В его голосе появились хриплые нотки. — А если бы кто-то ей сказал, она бы не поверила.

— Бедная Марджори! — произнесла Элизабет.

— Я храню эту фотографию. Когда-нибудь я его найду. Там только голова и плечи, и отрезана картонная подложка, чтобы можно было засунуть в пудреницу, так что имя фотографа неизвестно. Но когда я его встречу, я его узнаю.

— Карр, никто не остается безнаказанным, так что ты не пытайся играть роль палача. Это не твоя роль.

— Разве? Не знаю…

Оба замолчали. Элизабет, откинувшись в кресле, дала тишине окутать их. Руки ее спокойно лежали на зеленом полотне юбки. На ней был кремовый свитер с высоким воротом, в ушах блестели жемчужные серьги.

Карр опять заговорил.

— Знаешь, Фэнси на нее похожа. Она работала манекенщицей, потом выступала в шоу, но сейчас без работы. Она упорно трудилась и хочет продолжать работать. Надеется сыграть в нормальной пьесе, как она это называет. По-моему, у нее один шанс на миллион, что ее возьмут. Ей приходится быть очень внимательной: у нее проблемы с согласными, она произносит их так, как говорят в Степни, откуда она родом. Кажется, ее родители и сейчас там живут. Ей и в голову не приходит мысль порвать связи с семьей, она их очень любит.

— И что же ты решил? — поинтересовалась Элизабет.

С горькой иронией он сказал:

— Она хочет продолжать карьеру и рассчитывает на меня как на первую ступень.

— Вы помолвлены?

— Кажется, нет.

— Ты будешь просить ее выйти за тебя замуж?

— Не знаю.

— Как это?! Карр, ты должен знать!

— А я не знаю, и все тут.

Она резко выпрямилась, сжала руки, глаза ее широко раскрылись.

— Ты плывешь по течению и не представляешь, куда тебя прибьет!

— Вроде того.

— Карр, но это самоубийство! Нельзя жениться на девушке, которую совсем не любишь!

— Нельзя, — спокойно согласился Карр и потом добавил: — Как легко плыть по течению, когда тебе все равно, что будет. Живешь себе в одиночестве…

Элизабет сказала тихо и торопливо:

— Одиночество вдвоем хуже, чем просто одиночество.

Ее поразила боль, промелькнувшая в его глазах.

— Это чертовски верно. Я испробовал оба способа и должен бы знать. Но видишь ли, на мне не срабатывает пословица — обжегшись на молоке, дуют на воду. Все кажется, что на этот раз будет иначе.

— Карр, встряхнись! Ты говоришь чепуху и сам это знаешь. С Марджори ты честно прошел этот путь до конца, но сейчас ты даже не притворяешься, что хоть на йоту симпатизируешь этой испорченной девице.

У него на лице появилась знакомая интригующая улыбка.

— Дорогая моя, она не испорченная девица. Наоборот, она милая девушка, очень милая, и потрясающе красивая — платиновые волосы, сапфировые глаза, ресницы в полметра длиной и цвет лица — как розовый лепесток. Подожди, сама увидишь!

Глава 5

Чаепитие прошло так, как намечалось. Правда, поначалу Фэнси взбрыкнула:

— Кто такая эта Элизабет Мур? Ты никогда о ней не говорил. Она держит лавку?

— Ее дядя. Его здесь хорошо знают. Их большой дом когда-то стоял за пределами Меллинга. Трое из Муров были убиты в первую мировую войну, и три налога на наследство всех разорило. Джонатан был четвертым. Когда стало ясно, что придется все продать, он сказал, что откроет магазин и будет торговать сам — с того и начал. Отец и мать Элизабет умерли, так что она живет с дядей.

— Сколько ей лет?

— Она на три года младше меня.

— Но я не знаю, сколько тебе лет.

— Двадцать восемь.

— Значит… ей двадцать пять?

Карр расхохотался.

— Умница! Как тебе это удалось? Пошли, она уже поставила чайник.

Успокоенная известием, что возраст Элизабет приближается к преклонному, Фэнси пошла за ним. Она была готова к выходу на чашку чая. Когда насидишься под сушкой, так хочется пить! Внешний вид Элизабет и ее обветшалой комнаты еще больше успокоил Фэнси. Мисс Мур может быть давней подругой и все такое, но никто не скажет, что она красива, и в ней нет даже ни капли изящества. А юбка! В этом году такие не носят, да и в прошлом уже не носили. А свитер под горлышко, да еще и рукава закрывают запястья! Ни капли изящества. И все-таки у Фэнси почти сразу появилось чувство, что ее алый костюм вызывающе ярок. Это чувство все усиливалось, и она уже готова была расплакаться. Она не могла пожаловаться на то, что мисс Мур была неприветлива или что они с Карром делали хоть что-то, что заставило Фэнси почувствовать себя лишней, но между тем это было так — она готова была поклясться. Они были люди другого сорта. Но ведь это чушь — убеждала она себя — она ничем не хуже их и, уж конечно, красивее и изящнее, чем Элизабет Мур! Какое глупое чувство! Мама сказала бы: не выдумывай то, чего нет… И неожиданно это чувство пропало, она стала рассказывать Элизабет про своих родителей и о том, как пошла работать — в общем, начался простой и дружеский разговор.

Перед уходом Фэнси поднялась с Элизабет наверх, остановилась перед роскошным зеркалом времен королевы Анны и спросила:

— Это старинный дом, да?

Она смотрела на отражение Элизабет в зеркале — слишком высокая, слишком тонкая, но в ней есть какая-то элегантность, нечто созвучное дому и его обстановке.

Элизабет ответила:

— Да, очень старинный, семнадцатый век. На месте ванной был будуар. Дом, конечно, страшно неудобный, но для бизнеса подходит.

Фэнси достала пудреницу и пуховкой прошлась по безупречной коже.

— А я люблю новые веши, — сказала она. — Не знаю, почему все так носятся со старыми. Я бы хотела иметь серебряную кровать, гарнитур серой мебели, а все остальное чтобы было голубое.

Элизабет улыбнулась.

— Тебе это будет к лицу.

Фэнси сжала губы и профессиональным движением накрасила их. Промычала: «М-м», — и, не оборачиваясь, спросила:

— Ты ведь давно знаешь Карра?

— О да.

— Как ты думаешь, с ним трудно ужиться? Я имею в виду, что он мрачный. Он всегда был такой?

В зеркале Фэнси увидела, как Элизабет отодвинулась, и ее лица стало не видно. Она ответила не сразу.

— Я его давно не видела. Ты же знаешь, он уезжал.

— Ты была знакома с девушкой, на которой он женился?

— Один раз видела. Она была очень красивая.

— Я на нее похожа, да? Я ее не знала, но…

— Ты немного напоминаешь ее.

— Тот же тип?

— Да.

Фэнси убрала пудреницу и помаду, щелкнула замком алой сумочки.

— Так вот почему… — произнесла она со странной интонацией в голосе и резко обернулась к Элизабет. — Какая девушка захочет служить обрамлением для другой? Ты бы захотела?

— Нет.

— Я хочу сказать, что не стала бы к ней ревновать или что-то в этом роде. Я знаю одну девушку, она вышла замуж за вдовца, так она сказала, что не переступит порог его дома, пока он не уберет все портреты первой жены. Я думаю, это неправильно, тем более что тут ее дети. Я рассказала маме, а она заметила: «Мужчина, который забыл первую жену, забудет и тебя, не сомневайся». Вот что сказала мама, и я такой не буду, но и выходить замуж за человека, для которого я сама буду служить лишь чьим-то обрамлением, не хочу.

— Я тебя хорошо понимаю.

— Он такой симпатичный, правда? Но когда дело касается того, чтобы жить с человеком, то красота не в лице, а в том, что он делает. Я хочу сказать, надо хорошенько подумать перед тем, как на что-то решиться, правда? — Фэнси прыснула со смеху. — Я столько наболтала… Не знаю, что ты обо мне подумаешь. С тобой почему-то легко говорить. Ну, может, пойдем?

По дороге домой она призналась Карру:

— Я ее представляла себе совсем не такой. Элизабет довольно мила.

Карр скривил рот в улыбке.

— Да, мила.

Он сказал это так, как будто подшучивал над ней, но над чем тут шутить?! Все-таки Карр странный. Ты можешь из кожи вон лезть, чтобы его рассмешить, но с таким же успехом можно обращаться к кирпичной стенке. А потом вдруг засмеется, когда нет ничего смешного. И все-таки, пока он смеется…

Она опять вернулась к теме Элизабет Мур.

— Жалко, что она не замужем. Я даже подумать не могу, что в двадцать пять лет могу быть не замужем.

На этот раз он откровенно засмеялся. А что тут смешного?

— Ну, голубушка, тебе до этого еще далеко. Сколько? Пять лет?

— Шесть. И я не вижу, что тут смешного! Девушка не должна надолго откладывать замужество, так мама говорит. Она говорит, выбери свой путь, нет ничего хорошего, если выйдешь замуж, а мужчина потребует, чтобы все было так, как хочет он. Я не хочу сказать, что он должен ходить по струнке, но когда двое вместе, то будет правильно, если оба будут брать и давать, а когда пойдут дети — ну, тогда, конечно, будешь больше давать, чем брать, если ты меня понимаешь. Вот что мама говорит, а она вырастила шестерых, она знает.

Карр перестал смеяться. Никогда еще он не испытывал меньше любви к Фэнси, чем сейчас, но нравилась она ему вдвое больше, чем раньше. Он сказал:

— Твоя мама очень умная женщина, я хотел бы с ней познакомиться. И я думаю, что со временем ты станешь кому-то хорошей женой.

— Но не тебе?

Слова сами сорвались с языка, но что сказано — того не воротишь. А он смотрел на нее с загадочной улыбкой в глазах и говорил:

— Нет, думаю, что не мне.

Ее прелестные щечки покраснели. Она устремила на него открытый взгляд больших голубых глаз и сказала:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Наверное, мы оба думали, что у нас что-то получится, но не получилось. Я поняла это сразу, как только увидела тебя рядом с Элизабет. Ты был в нее влюблен?

Его взгляд стал холодным.

— Давным-давно.

— Был влюблен — это не совсем точно. Я сказала бы, что ты и сейчас в нее влюблен. Вы подходите друг другу, если ты понимаешь, о чем я говорю. Вы были помолвлены?

Он повторил те же слова:

— Давным-давно.

Они шли и молчали. Фэнси думала: «Нельзя же идти две с половиной мили и молчать! Я сейчас закричу, а он решит, что я свихнулась. Как же тихо на деревенской улице, даже мысли слышны». Чтобы нарушить молчание, она сказала:

— Она тоже в тебя влюблена, это я тебе говорю.

Он нахмурился, но не рассердился, потому что положил руку ей на плечо.

— Если у тебя не получится самой, всегда можно обратиться в брачное агентство. А теперь давай не будем говорить обо мне, лучше расскажи про свою маму и про остальных пятерых.

Глава 6

Катерина Уэлби оглядела свою гостиную и подумала, что комната выглядит очень мило. Некоторые вещи пообтрепались, но все еще вполне приличны, как и подобает вещам из Меллинг-хауса. За маленький столик времен королевы Анны ей в любой момент — захоти она продать его — дадут двести фунтов. Как и персидские коврики, он был подарком миссис Лесситер — ну, почти что подарком, с этим никто не будет спорить. В случае чего миссис Мейхью припомнит, как сама слышала, что миссис Лесситер сказала: «Даю миссис Уэлби эти коврики и столик из Голубой комнаты». И еще добавила: «Ими вполне можно пользоваться». Но миссис Мейхью не придется вспоминать, разве что кто-то ее к этому подтолкнет, а Катерина Уэлби подталкивать не собирается. Почти все в Гейт-хаусе досталось ей на несколько спорных основаниях. Она намеревалась обсудить это с Джеймсом Лесситером. В сущности, поэтому она и ждала его к себе на кофе. Все, что есть в Гейт-хаусе, ей предстояло представить как дары его матушки.

Она еще раз огляделась с признательностью и удовольствием. Конечно же, тетя Милдред намеревалась отдать эти вещи ей. И не имеет значения, что занавески выкроены из старых выброшенных штор бог знает какой давности и уже полинявших, но ведь парча-то дивная: на тускло-розовом фоне ровные ряды чуть заметных голубых и зеленых веночков. Парчи хватило и на то, чтобы обить кресла и диван, а диванные подушки вторят по цвету веночкам. Катерина оделась в тон комнате. Зеркало в золоченой раме над камином отразило тускло-голубое платье для домашних приемов, красивые волосы и гордый поворот головы. Тут же она услышала долгожданные шаги, вышла на узкую площадку и распахнула дверь.

— Джеймс, входи! Очень рада! Дай я на тебя посмотрю! Не будем подсчитывать, сколько лет мы не виделись, правда?

Он был без шляпы, в темном костюме, без пальто и шарфа. Она провела его в освещенную комнату, и он, засмеявшись, сказал:

— Судя по тебе, этих лет вовсе не было. Ты ничуть не изменилась.

— Да что ты! — просияла Катерина.

— Ты стала только красивее, но, думаю, знаешь это и без меня. А что ты скажешь обо мне — я изменился?

Она смотрела на него с неподдельным изумлением. Раньше он был симпатичным парнем. В сорок пять лет он стал красивым мужчиной, чего никак нельзя было ожидать, фотография в доме тети Милдред не солгала. Не переставая улыбаться, она сказала:

— Думаю, ты прекрасно обойдешься без подпитки своего тщеславия. О, Джеймс, как я рада тебя видеть! Подожди минутку, сейчас принесу кофе. Ко мне девушка приходит только утром.

Когда Катерина вышла, он осмотрелся. Все было ему знакомо; некоторые вещи были очень ценными. Видимо, их для нее сюда поставила мать. Надо встретиться с Хоулдернессом и выяснить, как все выглядит с точки зрения закона. Если он думает продавать Меллинг-хаус, то с Гейт-хаусом впридачу, и ему придется предъявить пустующее владение. Но если Катерина получила Гейт-хаус без мебели и платит за него ренту, ее будет невозможно выселить. Беда в том, что, скорее всего, нет никакого письменного соглашения, и нечем будет доказать, что в этом домике не предусмотрено наличие мебели из Меллинг-хауса. Если мать отдала ее Катерине, он ничего не сможет поделать. Красивая женщина Катерина, красивее, чем была двадцать пять лет назад, правда, по теперешним меркам, полновата. Он подумал о Рете. Вполне возможно, что и она потолстела, с девушками-статуэтками такое случается. Ей сейчас сорок три года.

Вошла Катерина с подносом и с улыбкой на губах.

— Ты уже виделся с Ретой?

— Нет еще.

Она поставила поднос на столик с резной окантовкой. Ценная вещь, он помнил ее. Оглядевшись, Джеймс решил, что Катерина неплохо устроилась — больше чем неплохо.

— Вот будет забавно, если мы уговорим ее прийти! Я попробую. Есть только одна причина, по которой она не придет.

— Какая?

Катерина засмеялась.

— Дорогой Джеймс, ты забыл, что такое Меллинг. Он не меняется.

Она взяла трубку. Он подошел и встал рядом. Щелчок и в трубке раздался голос Реты. Да, голос прежний, он не изменился, как и Меллинг…

— Это Катерина. Послушай, Рета, у меня Джеймс. Да, стоит рядом со мной. И мы оба хотим, чтобы ты пришла! А если ты в качестве оправдания выставишь Карра с его девушкой, я подумаю тоже самое что и Джеймс.

— Буду рада снова увидеться с Джеймсом, — спокойно ответила Рета. — Не оставляй для меня кофе, я уже пила.

Катерина положила трубку и весело взглянула на Джеймса.

— Я так и знала, что это ее заденет! Она не захочет, чтобы ты подумал, будто она избегает встречи с тобой.

— Почему она должна избегать?

— Я тоже думаю, что нет ни малейшей причины. А забавно все-таки, что вы оба так и не женились…

— У меня не было ни времени, ни намерения, — бросил он отрывисто. — Одному сподручнее разъезжать.

— И много ты разъезжал?

— Относительно.

— Получил, что хотел?

— Более или менее. Всегда есть перспективы.

Она со вздохом подала ему кофе.

— Должно быть, это было замечательное время. Расскажи мне о нем.

Рета Крей ступила на пятачок у подножия лестницы и кинула пальто на перила. Она была зла на Катерину, что та подстроила ей ловушку. Ей уже было сказано «нет», но когда ее слушал Джеймс, Рета не смогла отказать. Всем в Меллинге, и ему в том числе, должно быть ясно, что она встретила его спокойно, с дружеским безразличием. Она посмотрелась в зеркало. От злости у нее раскраснелись щеки, придав лицу живые краски. Рета пришла в чем была — в домашнем красном платье. Оно слегка село, классические длинные складки тесно облегали тело. Рета открыла дверь гостиной в тот момент, когда Катерина говорила:

— Как это великолепно!

Джеймс Лесситер увидел в дверях Рету и встал ей навстречу.

— Привет, Рета.

Их руки соприкоснулись. Рета ничего не почувствовала. Злость ушла, напряженность ослабла. Это было не привидение, которое вернулось из прошлого, чтобы терзать ее. Перед ней стоял незнакомец, красивый, статный мужчина средних лет. Джеймс и Катерина расположились по разные стороны камина. Она поставила стул между ними и села — инородное тело в комнате пастельных тонов. У нее рябило в глазах от изобилия мелких вещиц, но благо, все они были нежного, бледного цвета.

— Я зашла только поздороваться. Я не могу остаться, у меня в гостях Карр с другом.

— Карр? — Джеймс повторил имя, как это сделал бы любой незнакомец.

— Сын Маргарет. Помнишь, она вышла замуж за Джека Робертсона. Они оставили мне Карра, когда уехали на восток, но они так и не вернулись, и его вырастила я.

— Карр Робертсон… — Это было сказано так, как обычно произносят чужое имя. — Я сожалею о Маргарет. Сколько лет мальчику?

— Его уже не назовешь мальчиком. Ему двадцать восемь лет.

— Женат?

— Был. Она умерла два года назад.

— Печально. Кажется, я задаю глупые вопросы.

— Такое в жизни случается, — со спокойствием произнесла Рета. Катерина отклонилась в сторону, ставя чашку на стол.

— Не бери в голову, Джеймс. В сущности, никто из нас не знал Марджори, Меллинг был ей не интересен. По-моему, Рета видела ее не больше десяти раз. Что касается Карра, думаю, у него есть кому поплакаться и у кого найти утешение. Друг, которого он привез с собой, — ослепительная блондинка.

— Что за дешевка, Катерина! — одернула Рета.

Прежний откровенный голос, прежняя откровенная злость. Афина Паллада, презирающая смертных. Рета — красивое создание, но, возможно, с ней нелегко жить. Он начал расспрашивать о людях Меллинга.

Через двадцать минут она собралась уходить.

— Я тебя провожу, — предложил Джеймс.

— В этом нет необходимости, Джеймс.

— Приятное не всегда бывает необходимым. Катерина, если позволишь, я потом вернусь, так что не прощаюсь.

На улице совсем стемнело. Луны на небе не было, но не было и облаков. Звезды заволокла легкая дымка, не плотнее, чем туман в сентябре перед восходом солнца. Воздух был влажный и чистый, пахло дымом и прелыми листьями.

Они прошли треть недолгого пути к дому Реты, когда Джеймс заговорил.

— Мне в самом деле нужно с тобой поговорить, Рета. Я не знаю, какое соглашение было между матерью и Катериной по поводу Гейт-хауса. Может, ты сможешь мне в этом помочь?

Она замедлила шаги.

— Не знаю, чем я могу тут помочь. Почему ты спрашиваешь у меня?

— Разве это не лучший способ выяснить? — удивился Джеймс. — Я надеялся на более беспристрастное отношение.

— Тогда тебе лучше переговорить с мистером Хоулдернессом.

— Я так и сделаю. Но у меня такое впечатление, что он не все знает. Ты же помнишь, какая моя мать — она все делала по-своему: самодержица, гранд-дама. Скорее всего, ей и в голову не пришло упомянуть о приватном соглашении с Катериной. Я хотел бы знать, говорила ли она тебе о нем? Давай еще немного пройдемся. Так говорила?

— Да. Когда Катерина приехала сюда после смерти мужа, она сказала: «Тетя Милдред пустила меня жить в Гейт-хаус за ничтожную ренту». А когда я после этого встретила твою мать, она мне сказала: «Я разрешила Катерине жить в Гейт-хаусе. Похоже, Эдвард Уэлби оставил ей доход в две с половиной пенни в год».

— А про ренту моя мать ничего не говорила?

— Нет.

— А про мебель?

— Да, она сказала, что Катерина может занять две комнаты в первом этаже, и, видимо, ей придется разрешить Катерине взять кое-какую мебель.

— Это может означать что угодно. Меня интересует, эту мебель она отдала напрокат или насовсем?

— Не знаю.

— Некоторые из вещей довольно ценные.

— Догадываюсь. Может, Мейхью знает?

— Нет. Слушай, это длилось годами. То и дело моя мать говорила: «Я разрешила миссис Уэлби взять то-то и то-то». Или Катерина говорила: «Миссис Лесситер сказала, что я могу взять то и это». Предметы уносились в Лодж — и ни малейшего упоминания о том, отданы они насовсем или на время. Я сомневаюсь, что некоторые вещи мать могла отдать просто так.

— Да, непонятно. Может, сама Катерина скажет, подарены эти вещи или нет?

Джеймс засмеялся.

— Дорогая моя Рета!

В его голосе и смехе было столько сарказма, что к этим трем словам ничего не надо было добавлять.

Они дошли до ворот Лоджа и повернули обратно. Оба вспомнили, как часто они так гуляли — под звездами, под луной, среди темных сумерек, переполненные любовью настолько, что не было сил расстаться. Любовь ушла, как ушла юность и эти долгие прощания. Единственное, что осталось, думала Рета, так это прежнее завораживающее чувство близости. В комнате Катерины Джеймс показался ей незнакомцем. Сейчас, в темноте, ее охватила… нет, не прежняя любовь, а прежнее ощущение присутствия близкого человека. И оно подтолкнуло ее на опрометчивые слова:

— Джеймс, а ты не мог бы… отпустить ее?

Он засмеялся.

— Отпустить со всем этим?

— А почему бы нет? Ты обходился без этих вещей долгие годы. Ты сделал много денег, не так ли? К тому же никто не сможет точно сказать, каковы были намерения твоей матери. Если поднимется скандал, Катерина… будет страшно расстроена.

— Не сомневаюсь, — с усмешкой сказал он. — Но видишь ли, все не так просто, как ты думаешь. Мне предложили за Меллинг-хаус очень хорошую цену, но я должен предоставить пустующее владение. Это относится и к Гейт-хаусу. Если Катерина получила меблированный дом, тогда все в порядке — я ее извещу, и она должна будет выехать. Но если дом был не меблированный, тогда это совсем другое дело. Вот мы и опять дошли до твоей калитки. Я должен вернуться. Посмотрим, что сообщит мне Катерина, но если она не изменилась, в чем я уверен, то нам и на два квартала не подступиться к правде.

— Джеймс!

Он снова засмеялся.

— Ты тоже не изменилась. Ты все тот же добрый друг, а я — тот же злейший враг. Не забывай, ты ничем не обязана Катерине. Она изо всех сил старалась перебежать тебе дорогу.

— Все это в прошлом.

— А сейчас ты хочешь, чтобы я не был к ней суров. Ну-ну! Жить так, как ты, — это не окупается, но я понимаю, что ты не можешь иначе. Ты даже не пытаешься, а я тем более не намерен сворачивать со своего пути. Как ты знаешь, он мне никогда не изменял. Если есть хоть фартинг долга, я его получу.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Разве? Что ж, объясню: я вот думаю, ограничились ли, притязания Катерины простым переносом мебели? Есть у меня такая мысль, что она уже давно стала по ту сторону закона.

— Джеймс!

— У меня отличная память, и мне кажется, что в доме пропало множество мелких ценных вещей, которые легко было обратить в деньги. Позволь, я открою тебе калитку.

— Джеймс…

— До свиданья, дорогая. Как я уже сказал, ты совсем не изменилась. А жаль.

Глава 7

На следующий день после своего приезда мисс Силвер отправилась с миссис Войзи по магазинам. В Меллинге были мясная лавка, булочная, где продавались также пирожные, бисквиты, фруктовые консервы в стеклянных банках, и конфеты, и бакалея, где набор товаров приближался к ассортименту универмага. Например, вы могли начать с левого конца прилавка — купить бекон, кофе и пшеничную крупу, постепенно продвигаясь направо, вы покупали яблоки, картошку и овощи, дальше видели веревки, садовый инвентарь, хозяйственные сумки, сапоги и туфли, развешанные по стене на гвоздях, как связки лука. Где-то посредине размещался стенд с открытками — наличие пресс-папье возвещало о том, что магазин служит и почтовым отделением, где можно получить марки и бланки для телеграмм. Понятно, что при таком разнообразии предложений бакалея становилась местом встреч. Мисс Силвер была представлена мисс Эйнджер, сестре викария, грозной даме с седыми волосами и римским носом, в твидовом костюме, который выглядел на ней, как боевые доспехи, — на такое сравнение наводили то ли крупная черно-белая клетка на сером фоне, то ли сама фигура мисс Эйнджер. Она ругалась с миссис Гроувер из-за бекона и с трудом оторвалась от этого занятия.

— Слишком толстый кусок и слишком много жира… Говорите, ваша школьная подруга? А, здравствуйте… И чтобы больше такого не было, иначе я пожалуюсь викарию.

Миссис Гроувер покраснела, стиснула зубы и сдержалась. Миссис Войзи сделала шаг к почтовому стенду и схватила за руку мисс Крей.

— Реточка, я хочу познакомить вас с моей подругой. Мы вместе учились в школе.

Рета вздохнула — она спешила, но двадцатилетний опыт общения с миссис Войзи научил ее тому, что с ней спешить не удастся, она не отпустит свою большую, крепкую руку, пока не выполнит общественную обязанность. Рета поздоровалась и тут же получила приглашение на чай.

— И не пытайтесь отговориться, что вы не можете, Реточка, потому что я точно знаю, что Карр и мисс Белл уехали в город на целый день. Пекарь видел, как они уезжали. Он сказал, что все знает, потому что в это время небо заволокла черная туча, а он заметил, что мисс Белл без зонтика, и выразил пожелание, чтобы она не промокла. По его словам, он посоветовал ей взять зонтик, но она только засмеялась. Сколько еще они будут жить у вас?

— Точно не знаю. Карр привез с собой рукописи для правки.

— У него такой вид, как будто ему не мешало бы взять долгий отпуск. Так вы придете на чай? Я позвоню Катерине, приглашу и ее. Я хочу, чтобы Мод Силвер познакомилась с вами обеими. — Она наклонилась к Рете и сказала громогласным шепотом: — Она знаменитый детектив.

Мисс Силвер разглядывала открытки. Меньше всего она была похожа на детектива, и Рета испуганно переспросила:

— Что она делает?

— Расследует преступления, — объяснила ей миссис Войзи прямо в ухо. Она наконец отпустила руку Реты и отступила на шаг. — Жду вас в полпятого. Мне совершенно необходимо перекинуться словечком с миссис Мейхью.

Миссис Мейхью покупала лук и шесть килограммов картошки.

— Я раньше и не думала, что придется выходить дальше своего сада, но мистер Эндрю был не в состоянии поддерживать чистоту в доме, это правда, и мистер Гроувер действительно не умеет, ну, и деваться было некуда. Так что если Сэм после школы сможет мне все это занести… — Она повернулась, маленькая кроткая женщина с жалобным голосом, и ее тут же прижала в угол миссис Войзи.

— Ах, миссис Мейхью, вы, наверное, совсем захлопотались после возвращения мистера Лесситера. Как это неожиданно, правда? Всего лишь на прошлой неделе я сказала викарию: «Что-то ничего не слышно насчет того, что Меллинг-хаус снова оживет», — и еще я сказала, что мне жаль, что он стоит закрытый. Ну, я надеюсь, на этот раз мистер Джеймс больше не исчезнет.

— Видит бог, не знаю.

Миссис Войзи ответила ей задушевным смехом.

— Если мы все будем с ним поласковей, то он останется! — Она придвинулась на шаг и понизила голос. — Я надеюсь, от сына хорошие новости?

Миссис Мейхью испуганно стрельнула глазами по сторонам. Бесполезно. Ее зажали в углу между прилавком и стеной, и пройти мимо миссис Войзи не было никакой возможности. Едва слышно она пробормотала:

— У него все хорошо.

Миссис Войзи дружелюбно похлопала ее по плечу.

— Я уверена, что с ним все будет в порядке, так ему и передайте. Сейчас не те времена, что тридцать-сорок лет назад. Тогда второго шанса не давалось ни парню, ни девушке. Я думаю, скоро он приедет с вами повидаться.

Миссис Мейхью смертельно побледнела. Конечно, миссис Войзи не имела в виду ничего плохого, вся деревня знает, что она добрая, но миссис Мейхью не выносила разговоров о Сириле, тем более посреди магазина, когда все слушают. Она почувствовала себя в ловушке, из которой не знала, как выбраться. Но тут маленькая дама, похожая на гувернантку, кашлянула и тронула миссис Войзи за рукав. «Сесилия, умоляю, расскажи об этих видах, мне нужно послать открытку племяннице, Этель Бэркетт», — и миссис Мейхью получила свободу. У нее так билось сердце, что только пройдя половину пути до дороги, она вспомнила, что собиралась купить еще и перечную приправу.

Когда обе дамы вышли из магазина и двинулись к дому, миссис Войзи сказала:

— Это была миссис Мейхью. Она работает в Меллинг-хаусе поварихой, а ее муж — дворецким. Сын причинил им немало горя.

— Она не хотела говорить о Сириле, — заметила мисс Силвер.

Миссис Войзи тут же проникновенно отреагировала:

— Незачем быть такой чувствительной. Вся деревня знает, все ей сочувствуют и надеются, что Сирил начал новую жизнь. Он у них единственный, они его избаловали — это большая ошибка. Конечно, ей обидно, что мальчик Гроуверов так хорошо устроился, — там в конце прилавка была миссис Гроувер, она обслуживала Дагмар Эйнджер. Алан и Сирил дружили, вместе закончили школу, но Алан пошел работать к мистеру Хоулдернессу, это хорошее начало. А Сирил поехал в Лондон, вот в чем беда. Он неплохой мальчик, но слабый и избалованный. Ему нужно было устроиться поближе к дому. Мальчикам бывает очень одиноко, когда они впервые выходят в мир, и им доступна только такая компания, которая не доведет до добра. Знаешь, Мод, я всегда ужасно жалела, что у меня не было детей. Ручаюсь, я многое потеряла, — но это такая огромная ответственность!

Мисс Силвер согласилась.

— Даже с таким благополучным мальчиком, как Алан Гроувер, — продолжала миссис Войзи. — Знаешь, я никому бы не сказала, только тебе, и конечно, на словах это глупость, исключительная самонадеянность…

— Дорогая моя Сесилия! — мисс Силвер попыталась остановить ее.

— Я была просто поражена. Я не могу… нет, я не верю, что она его подстрекала. Конечно, в этом возрасте их и не надо подстрекать, а она красивая женщина…

— Дорогая моя Сесилия!

Миссис Войзи кивнула.

— Да, Катерина Уэлби. Полный абсурд. Началось с того, что он предложил повесить полки в ее доме, а потом сказал, что посадит ей овощи в огороде, а она будет давать ему книги. А когда она попыталась заплатить, он не взял ни пенни, и конечно, нельзя же было так его отпустить! Ему нет двадцати одного года, она ему в матери годится!

Мисс Силвер в оправдание покашляла.

— Ах, дорогая моя Сесилия, какое это имеет значение?

Глава 8

Джеймс Лесситер сидел в кресле и смотрел через стол на мистера Хоулдернесса, который пребывал в явном смятении. Он покраснел до корней волос, лицо стало пунцовым, как у основателя фирмы, чей портрет висел у него за спиной. Подняв глаза на Джеймса, он сказал:

— Вы меня поражаете.

— Да неужто? — Джеймс вскинул брови. — Вот уж не думал, что можно чем-то поразить человека, который тридцать лет проработал нотариусом.

Наступило короткое молчание. Краски на лице мистера Хоулдернесса несколько потускнели, и он слегка улыбнулся.

— Трудно сохранять профессиональную невозмутимость по отношению к людям, которых знаешь так долго, как я знал вашу семью. С вашей матерью мы дружили, а что касается Катерины Уэлби, то я был на свадьбе ее родителей…

— И потому вы позволите, чтобы меня ограбили.

— Джеймс!

— До чего все похоже! Рета сказала так же.

— Вы с ней говорили об этих своих… печальных подозрениях?

— Я ей сказал, что пропало много ценных вещей и что я не удивлюсь, если Катерине известно, куда они подевались. Рета, как и вы, смогла только сказать: «Джеймс!»

Мистер Хоулдернесс оставил карандаш, который крутил в руках, и сжал пальцы. Его клиентам была хорошо знакома эта поза, она взывала к сдержанности.

— Позвольте намекнуть, что это — всего лишь печальное подозрение. Стоит ли обрекать семью на скандал на основе простого подозрения?

— Конечно нет.

— Я был в этом уверен. Ваша мать очень любила Катерину. Если не найдется доказательств обратного, я рискну предположить, что она намеревалась подарить ей эту мебель.

Джеймс продолжал улыбаться.

— Мать завещала Катерине пятьсот фунтов и ей не стоило труда сделать приписку: «…и мебель Гейт-хауса» или что-то в этом роде. Но она этого не сделала. Если уж говорить о предположениях, этот факт говорит о другом. В завещании мебель не упоминается. Может быть, мать что-то сказала вам?

— Не совсем.

— Что значит не совсем?

Пальцы разжались, в руках опять появился карандаш.

— Э-э, в сущности, это я о ней упоминал.

— И как она реагировала?

— Она уклонилась. Как вы знаете, она не допускала возражений. Я не претендую на то, что точно передам ее слова — завещание составлялось десять лет назад. Но мне вспоминается, что она сказала: «Это не входит в завещание». В свете того, о чем вы говорите, это может означать, что мебель не включена в завещание потому, что она уже отдала ее Катерине…

— Или потому, что не собиралась отдавать. Вы не уточнили, что она имеет в виду?

— Нет, она говорила безапелляционно.

— Представляю! В чем я по-прежнему сомневаюсь, так это в том, что мать позволила бы Катерине уйти с такими ценными вещами.

Мистер Хоулдернесс задумчиво вертел карандаш.

— У вас есть основания для сомнений, но нет уверенности. Осмелюсь сказать, ваша матушка не слишком ясно представляла себе ситуацию. Когда она говорила Катерине, что позволяет ей взять то или другое, она предполагала либо одолжить ей это, либо подарить, либо вообще не задумывалась о своих намерениях. Со своей стороны Катерина могла решить, что эти вещи ей подарены. Я думаю, если позволите так выразиться, недопустимо будет поощрять подозрения, которые вы не сможете доказать.

Джеймс Лесситер угрожающе выпрямился.

— Кто сказал, что не смогу? Очень даже смогу…

Мистер Хоулдернесс опять был шокирован. Но на этот раз покраснел не так сильно, как прежде, и не помрачнел. Он перестал вертеть карандаш.

— Знаете…

Джеймс кивнул.

— Знаю, знаю — вы считаете, что я должен оставить все как есть. Так вот: я не собираюсь! Не люблю, когда меня держат за дурака, а еще больше не люблю, когда грабят. Уверяю вас, найдется не так много людей, которые согласились бы на это. У меня такое впечатление, что за моей спиной происходит какая-то возня. Так вот, я доберусь до самого дна, и когда я это сделаю, всякий, кто считает, что смог нажиться на моем отсутствии, окажется в Стране дураков.

Мистер Хоулдернесс поднял руку.

— Мой дорогой Джеймс, я надеюсь, вы не имеете в виду семью Мейхью. Ваша матушка им доверяла…

Джеймс Лесситер засмеялся.

— Если бы не было столько доверия, не осталось бы места для сомнительных трюков, не так ли? Я хочу сказать следующее. Вы утверждаете, что я не могу обосновать свои подозрения, потому что мать не распускала язык и ни о чем конкретном не упомянула в завещании. Но кое-что она сделала — написала мне письмо дня за два до своей кончины. Хотите знать, что в нем говорилось?

— Конечно.

— Цитирую: «Я не докучала тебе письмами и делами, потому что надеялась, что ты скоро приедешь домой. Тем не менее, на случай неприятности, хочу, чтобы ты знал, что у меня есть записка, где все тщательно перечислено»! «Все тщательно перечислено» — это как раз то, что мы хотим знать, не так ли?

— Возможно, — медленно произнес мистер Хоулдернесс.

— О, вы слишком осторожны. Думаю, мы можем считать, что это так. Я не нашел эту записку. Моя мать, как многие женщины, испытывала глубокое недоверие к банкам и сейфам. Конечно, было бы намного разумнее — и удобнее — вручить этот документ вам, но она этого не сделала. Я просмотрел ящики письменного стола и шкаф в библиотеке, но такую бумагу она могла хранить в особом тайнике. Я очень рассчитываю ее найти, и тогда…

Мистер Хоулдернесс посмотрел на него в упор.

— Это звучит мстительно.

Джемс засмеялся.

— Возможно…

— Вы действительно готовы на крайние меры?

— Я передам дело в суд.

Глава 9

Чаепитие у миссис Войзи проходило традиционно. Со скромной гордостью на стол были выставлены булочки собственной выпечки и айвовое варенье.

— Рецепт моей дорогой мамочки. Какой чудесный цвет, не правда ли? Он напоминает ваше красное платье, Реточка. Но мне очень хотелось бы знать, как им в Португалии удается сохранять светло-зеленый цвет фруктов. Я в детстве месяц прожила в Португалии. Из айвы они варят нечто изумительное! Похоже на мармелад или желе цвета зеленого винограда. Такие ломтики, обсыпанные сахаром, ужасно вкусно. Но я не встретила никого, кто объяснил бы мне, как это делается. Как только я бросаю айву в кипящий сироп, она сразу становится похожа на зажженные фары: сначала янтарная, потом красная.

Миссис Войзи от души посмеялась своей шутке и тут же прошлась по поводу ужасного португальского водопровода. Мисс Силвер разделяла сказанное ею относительно сегодняшнего состояния санитарии, но находила тему не подходящей для застолья. Она покашляла и попробовала изменить направление беседы, но это ей удалось нескоро и, к ее огорчению, болтушка Сесилия перешла к вопросам профессиональной деятельности мисс Силвер. Она пересказала историю с сережками, изложенную ей Алвиной Грей.

Тщетно мисс Силвер предостерегающе покашливала и вставляла: «Я бы предпочла об этом не говорить», и даже: «Дорогая моя Сесилия, я никогда не обсуждаю свои дела». И в школьные годы никому не удавалось остановить Сисси Кристофер, а уж в пожилом возрасте, да в собственном доме Сесилия Войзи была неудержима. Мисс Силвер вздохнула и отказалась от дальнейших попыток. Как только представилась возможность, она предложила тему образования и обнаружила, что ей очень интересно обмениваться взглядами с мисс Ретой Крей.

— Я отдала двадцать лет педагогической работе.

При этих словах в голове Реты что-то забрезжило, но снова ушло в тень. Вскоре где-то на самой кромке памяти опять что-то возникло. И вдруг, когда Катерина жаловалась на дороговизну, когда миссис Войзи настойчиво предлагала еще чаю, а мисс Силвер, прервав цитату из Теннисона, сказала: «Нет, спасибо, дорогая», — до нее вдруг дошло.

— «Знания уходят, мудрость остается» — как сказал по этому случаю лорд Теннисон…

Не успела мисс Силвер закончить свою фразу, как Рета воскликнула:

— О, так вы и есть мисс Силвер Рэндала Марча?!

Мисс Силвер расплылась в благодарной улыбке.

— Он и его сестры были моими воспитанниками. Я рада сказать, что это переросло в дружбу. Вы знаете Марчей?

— Я училась в одной школе с Изабель и Маргарет. Они были большие девочки, я маленькая. Мисс Аткинсон всегда повторяла, что они хорошо воспитаны. Рэндал, конечно, был младше их, вроде меня. Теперь он главный констебль графства.

— Да. Недавно я имела удовольствие с ним обедать. Изабель вышла замуж за вдовца с детьми, чрезвычайно успешно. Как говорит мой опыт, поздние браки часто бывают счастливыми, в этом возрасте люди умеют ценить общество другого. Хотя Маргарет выскочила замуж в двадцать лет, но и у нее все хорошо.

Они еще немного поговорили о Марчах.

Домой Рета и Катерина шли вместе. В глубоких сумерках светились отдаленные желтые пятна окон с неплотно задвинутыми шторами в коттеджах на окраине Грина. Пройдя немного, Катерина с неожиданной страстью спросила:

— Рета, что тебе вчера сказал Джеймс? Он говорил обо мне?

Рета задумалась, но не нашла никаких причин, по которым следует придержать язык. Она сказала:

— Он спросил, не знаю ли я, в чем состояло соглашение между тобой и его матерью по поводу Гейт-хауса.

— И что ты сказала?

— Что я не знаю.

Катерина часто задышала.

— А еще?

— Он спросил про мебель.

— Что про мебель?

— Она тебе одолжена или подарена?

— И что ты сказала на это?

— То же, что и раньше, — я не знаю.

Катерина возбужденно сжала руки.

— Тетя Милдред отдала мне эту мебель, ты знаешь, что отдала, я тебе сто раз объясняла! Почему ты так не сказала?

— Потому что твои слова — не доказательство, — резко бросила Рета.

— Ты хочешь сказать, что не веришь мне… Если я говорю, что отдала, значит она и вправду отдала.

— Нет, я не это хочу сказать. Я имею в виду то, что говорю: твои слова — не доказательство.

— Какое еще доказательство тебе нужно!

До чего это похоже на Катерину — устраивать сцены из ничего! Уже не в первый раз Рета задумалась, чего же стоит старая дружба? Но если знаешь кого-то всю жизнь, и вообще живешь практически дверь в дверь со всей деревней, тебе ничего не остается, как обуздывать свой темперамент. Она сказала по возможности холодно:

— Это не мне нужно, а Джеймсу. Он хочет найти доказательство намерений его матери и спрашивал, не говорила ли она мне чего-нибудь.

— И что ты ответила? — сердито выпалила Катерина.

— Я сказала, что твоя мать говорила мне: «Я пускаю Катерину жить в Гейт-хаус. Я ей сказала, что она может жить в двух комнатах нижнего этажа, и полагаю, мне придется дать ей кое-что из мебели».

— Ну вот! Видишь? Что он на это сказал?

— Что это ничего не значит, — сухо ответила Рета.

— Ох! — Это был возглас ярости, за ним последовало короткое: — Это совершенно возмутительно!

Они были в центре Грина на узкой тропе. Рета остановилась.

— Катерина, разве ты не видишь, что нельзя так принимать Джеймса? Признай, что он вернулся. Он смотрит на это как на деловую передачу владения…

Катерина взвизгнула:

— Конечно, ты за него! Все это знают!

Рита вскипела, но сдержалась.

— Я не за него, я просто объясняю тебе, как он смотрит на вещи. Сопротивление всегда его только ожесточало. Хотя он очень изменился… Самое лучшее, что ты можешь сделать, — это выложить карты на стол и сказать всю правду.

— А ты думаешь, то, что я ему говорю, — ложь?

— Да нечто среднее, — откровенно сказала Рета.

— Как ты смеешь! — Катерина быстро пошла вперед.

Рета догнала ее.

— Ты сама меня спросила! Послушай, Катерина, какой смысл так продолжать? Ты знаешь, и я знаю, какая была тетя Милдред, — более того, Джеймс тоже знает. У нее были приступы деловой активности, но чаще всего она хотела, чтобы ее не беспокоили. Она была деспотом до кончиков ногтей и непостоянна, как флюгер. Если она тебе что-то давала, то в этот день считала это подарком, а на следующий уже не считала, или вообще об этом не задумывалась. Хочешь знать, что я думаю: я не верю в то, что она имела в виду отдать тебе эти вещи, среди которых есть очень ценные. Но Джеймсу я об этом не сказала.

— Еще скажешь.

— Нет. Он не спрашивал, а если бы спросил, я не обязана ему отвечать. Это всего лишь мои мысли.

Минуту-другую они шли молча. Потом Катерина схватила ее за руку. Дрожащим голосом она сказала:

— Я не знаю, что мне делать.

— Сделай, как я говорю — выложи карты на стол.

— Не могу.

— Почему не можешь?

— Не могу — он может вывернуть все наизнанку.

В голосе Реты появились утешительные нотки.

— Ну что он может сделать? Если его не злить, он, возможно, заберет самые ценные вещи, а все остальное оставит тебе.

Катерина в отчаянии сжала ей руку.

— Рета… лучше я все скажу тебе… дело гораздо хуже. Я… некоторые вещи я продала.

— О-о!

И Катерина затрясла руку Реты.

— Не говори «О-о!». Они были мои, я могла делать с ними что хочу, тетя Милдред мне их отдала, говорю тебе, отдала!

— Что ты продала?

— Несколько миниатюр, табакерку и серебряный чайный сервиз. За одну из миниатюр дали триста фунтов. Это был Козуэй, очень красивый, я была бы не прочь оставить его себе. А чайный сервиз был времен королевы Анны. За него дали очень много.

— Катерина!

Катерина оттолкнула ее.

— Не будь занудой, я же должна одеваться! Если кого и обвинять, то Эдварда. Он мне не говорил, что был по уши в долгах, он оставил меня без гроша! Теперь, я полагаю, ты побежишь к Джеймсу и все выложишь.

— Ты знаешь, что ничего подобного я не сделаю, — холодно сказала Рета.

Катерина опять приблизилась к ней.

— Как ты думаешь, что он будет делать?

— Это зависит от того, что он выяснит.

— Он знает, что эти вещи пропали — табакерка, миниатюры и чайный сервиз. Я имею в виду, он знает, что их нет в Меллинг-хаусе, а миссис Мейхью сказала ему, что тетя Милдред разрешила мне взять чайный сервиз. Вчера он сказал, что не хочет причинять мне неудобства, но это его наследие, и его нужно вернуть. Не все ли равно, наследие это или нет! У него нет детей!

Помолчав, Рета сказала:

— Да, ты запуталась.

— Какой смысл это говорить? Ты скажи мне, что делать?

— Я уже сказала.

После паузы Катерина с придыханием выпалила:

— Он говорит, его мать составила список всего, что имела… ценные вещи, ты понимаешь… пока он отсутствовал. Он его еще не нашел, но когда найдет…

— Когда найдет, — закончила за подругу Рета, — нечего и думать о том, что он отдаст тебе миниатюры Козуэя и серебряный чайный сервиз королевы Анны.

— Может, она забыла их записать, — сказала Катерина угасшим голосом.

Они дошли до окраин Грина и остановились. Гейт-хаус лежал слева от них, Белый коттедж — справа. Катерина повернула к колоннам, белевшим в темноте, попрощалась и перешла через дорогу. Рета направилась к себе, но не успела дойти до калитки, как сзади раздались быстрые шаги. Катерина подбежала к ней и протянула руку.

— Я хочу тебя кое о чем попросить…

— Да?

— Все было бы совсем иначе, если бы ты припомнила, как тетя Милдред говорила тебе, что она отдала мне эти вещи…

— Ничего подобного я не помню.

— Ты могла бы вспомнить, если бы попыталась.

Рета Крей сказала: «Чушь!» — и сделала движение, чтобы уйти, но Катерина ее удержала.

— Рета, еще минутку! Когда Джеймс вчера пришел, он был… какой-то пугающий. Понимаешь, вежливый, но как-то очень холодно. Он говорил о том, что в доме пропали вещи… О, он сказал не так много, как подразумевал! Я думаю, что он хотел меня запугать, я старалась не поддаваться, но он видел, что я испугалась, и мне показалось, он этим наслаждался. Я не сделала ничего такого, чтобы вызвать у него это чувство, но у меня ужасное впечатление: если сможет, он меня раздавит и будет этим наслаждаться.

Рета стояла неподвижно. Тень, которую она отгоняла все эти годы, вернулась и нависла над ней.

Катерина заговорила шепотом.

— Рета, когда вы с Джеймсом были помолвлены, разве он был такой? Теперь у меня ощущение, что ты была помолвлена с другим человеком. Тебе не кажется, что он стал… жестоким?

Рета отступила на шаг, сказала: «Да» — быстро отошла, откинула крючок калитки и закрыла ее за собой.

Глава 10

Джеймс Лесситер возвращался из Лентона. Он любил ездить вот так — ночью по загородному шоссе, когда фары расстилают перед машиной освещенную дорожку и остается только катить по ней. Это вызывало ощущение неограниченной власти. Он не отдавал себе отчет, но чувствовал себя так, как будто перед ним расстилается сама жизнь. Он заработал очень много денег и ожидал, что их станет еще больше. Когда появляется определенное количество денег, дальше они уже множатся сами по себе. Деньги — это власть. Джеймс подумал о том мальчике, который уезжал из Меллинг-хауса более двадцати лет назад, и испытал нечто вроде триумфа. Как он был прав! Вместо того чтобы тонуть вместе с кораблем, который за три поколения накренился и осел, он обрубил концы и выбрался на берег. Сожалений у него не было. С домом надо расстаться. Если ему понадобится загородный дом, найдутся места повеселее Меллинга. Кому в наши дни нужен огромный барак, построенный в те времена, когда гости жили неделями, когда требовался большой штат прислуги! Сейчас нужно что-то современное, необременительное — большая комната, где принимают друзей, и полдюжины спален. А пока Джеймс собирался наслаждаться. У него была парочка должников, и он с удовольствием ожидал от них выплат. Очень приятно, когда имеешь возможность вершить свой собственный суд.

Миновав высокие колонны, он въехал в Меллинг-хаус. Свет фар скользил по дороге, высвечивал мелкий гравий, бил по ярко-зеленым кустам остролиста и рододендрона. В этом свете он уловил какое-то быстрое движение в густых кустах, но не мог бы поручиться, что именно увидел. Может, мальчик-рассыльный уступил дорогу машине, а может, кто-то заходил в гости к Мейхью. Потом он вспомнил, что сегодня у них полдня выходные, и они уехали в Лентон. Миссис Мейхью спрашивала у него разрешения. В столовой его должен ждать холодный ужин.

Джеймс въехал в гараж, довольный тем, что дом будет в его распоряжении — хорошая возможность тщательно обыскать спальню и гостиную матери. Он собрался найти ее записи. Наверное, они в одной из этих двух комнат. Мать была уже слаба и не спускалась вниз.

Он вошел, щелкнул выключателем. Человек, который только что мелькнул на дороге, остановился и стал смотреть на него через большие освещенные окна.

Много позже в хорошенькой комнате Катерины зазвонил телефон. Она отложила книгу, сняла трубку и, услышав голос Джеймса Лесситера, напряглась.

— Это ты, Катерина? Я решил — ты будешь рада узнать, что я отыскал эту бумагу.

— О-о… — Она и под угрозой смерти не нашлась бы, что на это сказать.

— Я боялся, что она уничтожена, потому что мистер Хоулдернесс забрал все бумаги, которые смог найти, а миссис Мейхью говорила, что ты ходила туда-сюда.

Катерина прижала руку к горлу.

— Я помогала чем могла.

— Не сомневаюсь. Как ты думаешь, где она была?

— Понятия не имею.

У нее пересохло во рту, но нельзя допустить, чтобы он слышал, как изменился ее голос.

— Ни за что не догадаешься — ведь ты не догадалась, правда? Она была в томе проповедей последнего викария. Я помню, как их напечатали, и он отдал один экземпляр матери… Она была уверена, что туда никто не заглянет. Я и сам-то нашел потому, что, когда все уже перерыл, стал вынимать и трясти книги из ее шкафа. Настойчивость вознаграждается!

Катерина молчала, только часто дышала. Этот звук достиг ушей Джеймса Лесситера и доставил ему море удовольствия.

— Так вот, — бодро сказал он, — ты будешь в восторге: этот документ очень четко обрисовывает твое положение. Поначалу предполагалось, что ты будешь платить номинальную ренту — десять шилингов в месяц. Но после двух выплат об этом ничего не говорится и вопрос ренты больше не поднимался. Что касается мебели… Ты что-то сказала?

Ей удалось выдавить только одно слово:

— Нет…

— Так вот, что касается мебели, тут на этот счет говорится вполне определенно. Мать пишет: «Я не уверена в том, какая мебель стоит у Катерины в Гейт-хаусе. Время от времени я давала ей какие-то вещи, но только взаймы. Лучше, чтобы ими пользовались, а она очень аккуратна. Я думаю, если ты не захочешь оставлять ее в Гейт-хаусе, ты мог бы выделить ей мебель на маленький домик, но, конечно, ничего ценного, просто полезные вещи. У нее находится сервиз королевы Анны, который я одолжила ей во время войны, когда трудно было достать фарфор. Конечно, подразумевалось, что это взаймы».

Катерина сдавленным голосом сказала:

— Неправда, она мне его подарила.

— Ну-ну. Знаешь, когда дело дойдет до суда, боюсь, эта бумага послужит доказательством, что ничего подобного она не делала.

И опять Катерина смогла только выдавить:

— До суда…

— Вот именно. Видишь ли, это бизнес, а я бизнесмен. Не хочу, чтобы на этот счет кто-то ошибался. Я уже сказал Хоулдернессу…

От ужаса Катерина пришла в себя. Страх, парализовавший ее, превратился в движущую силу.

— Джеймс, ты же не думаешь…

— Думаю, — коротко сказал он и добавил: — Советую тебе поверить, что я так и сделаю.

Глава 11

Карр и Фэнси вернулись в полседьмого и в Лентоне взяли такси. Они приехали оживленные и голодные. Фэнси великолепно провела время, она встретила друга, который не только сводил ее на ленч, но и представил трем разным людям, каждый из которых обещал помочь ей с устройством на работу.

— Один из них занимается кино, — рассказывала она возбужденно. — Он отметил мою фотогеничность, а я согласилась, что это так, потому что я умею сниматься. И показала ему фотографии, которые были у меня в сумочке, я без них никогда в город не езжу, мало ли что может случиться, правда? Он сказал, что покажет их своему другу, он большая шишка в «Атланта студиос», и тот, конечно, скажет «да». Если я получу работу в кино, это будет великолепно!

Карр обнял ее.

— Дорогая, ты не сможешь играть.

Она широко открыла глаза.

— Почему?

— Я видел твои прошлые попытки.

— Ах, ты видел… — В ее голосе не было злости. — Думаешь, это имеет значение? Знаешь, даже смешно так говорить, большинству зрителей я понравилась. И у меня еще не было приличной роли — только две фразы.

Карр рассмеялся.

— Дорогая, ты была отвратительна.

Рета размешивала салат и слушала их милую болтовню. «Никогда он так не смеялся, — подумала она. — Вряд ли у них будет помолвка. Она ему не подходит. Интересно, что из этого выйдет? У нее больше сердца, чем у Марджори, хотя меньше и невозможно было иметь. О, Господи, зачем ты даешь нам детей!»

Но какое бы ни ждало их будущее, сейчас Карр был на подъеме. Он заходил в офис, встретил там Джека Смидерза, который пребывал в восторге от выгодной продажи прав на фильм. Он красочно описал рукопись, которую они называли открытием века, написанную претендующим на непогрешимость джентльменом, имеющим определенное имя в политике.

— Это словно труд десятилетнего ребенка — нет ни знаков препинания, ни заглавных букв, а джентльмен утверждает, что это последнее слово и гениальная простота. Смидерз говорит, что это гадость, но с такими вещами никогда не знаешь, что получится. Между гениальной вещью и гадостью граница очень тонкая, и мы знаем немало хитов, которые сильно отступали от этой грани в ту или другую сторону.

Они с Ретой стали вспоминать подобные случаи и весело пререкаться, как в прежние времена, до появления Марджори. Если Фэнси и почувствовала, что ее оттеснили, то не подала виду, чем заслужила одобрение Реты, решивший, что у девушки покладистый характер. Вообще-то Фэнси была только рада помолчать — все ее мысли занимало платье, которое она видела в бутике Эстель: двадцать пять гиней, но оно того стоит. Фэнси была знакома с одной девушкой, которая там работала, и если Моди сможет достать выкройку, она сошьет себе такое же. А говорить о хитах — себе дороже!

Она продолжала думать об этом, когда Карр и Рета уже закончили, и пришел Генри Эйнджер — он это делал по десять раз на неделе по той простой причине, что его влекло к Рете, и об этом знала вся деревня. Он любил Рету, и если бы она решила выйти за него замуж, считал бы себя счастливейшим человеком. Ему было безразлично, что про них думают другие, и это раздражало его сестру. Она пыталась с ним ругаться, как с миссис Гроувер по поводу бекона, но как можно ругаться с человеком, который в ответ улыбается и говорит: «Это меня не волнует, дорогая».

Генри был весел, выложил на стол пачку газет с картинками: «Мне их прислали, вам понравится», — и отказался от кофе, потому что шел к старой миссис Уингфолд, по той же причине отказался присесть, но закончил тем, что взял чашку, которую Рета сунула ему в руки, и теперь пил, стоя перед камином.

— Она думает, что умирает. Нет, конечно. Она посылает за мной по три раза в месяц, и я иду, потому что вдруг так и случится, и я себе этого никогда не прощу. Рета, вы делаете самый лучший кофе, который я когда-либо пил.

Рета улыбнулась, выражение ее лица смягчилось. Каждой женщине приятно чувствовать себя любимой, когда влюбленный не требует ничего, кроме права обожать, и она относилась к Генри Эйнджеру с нежностью. Однажды она заметила, что Генри почти ангел. Внешне, правда, он не напоминал ни ангела, ни даже пастора — в старых широких серых штанах, толстом белом свитере и плаще непотребного вида. Но розовое лицо, круглые голубые глаза и густые волосы делали его похожим на мальчика, хотя ему шел сорок пятый год. Днем можно было заметить седину в волосах, но он и в девяносто лет будет выглядеть малышкой. Он выпил чашку кофе, потом еще одну и попрощался.

В дверях обернулся и сообщил:

— Миссис Мейхью вернулась из Лентона раньше времени. Я ехал с ней в автобусе, она выглядела очень расстроенной. Надеюсь, не из-за Сирила.

Карр оторвался от книжного шкафа, где перебирал книги.

— Я видел Сирила на вокзале. Он приехал тем же поездом, что и мы.

Рета протянула ему чашку кофе.

— Ты с ним разговаривал?

— Нет. Я хотел предложить подвезти его, но он исчез…

— Наверное, ему сюда не положено приезжать. Он… — она помялась, — делает это нелегально.

Карр поднял брови.

— Что-то случилось?

— Кое-какие неприятности… я не хотела бы это обсуждать. Миссис Мейхью, — Рета повернулась к Генри Эйнджеру, — могла не знать, что он приезжает, или же встречала поезд, чтобы вместе с Сирилом вернуться домой.

— Может быть. Надеюсь, ничего страшного. Я удивился, что в свой выходной вечер она так спешит… Мужа с ней не было.

Рета слегка нахмурилась.

— Джеймс Лесситер сейчас в Меллинг-хаусе. Наверное, она чувствовала себя обязанной его накормить. Я не думаю, что он что-то делает для себя сам.

Генри согласился.

— Я тоже так не думаю. Он заработал кучу денег. В одной из газет есть его портрет. Он только что закончил какое-то большое дело. Надо будет посмотреть, не удастся ли кое-что получить от него в фонд покупки органа.

Он хлопнул дверью — одна из его не-ангельских привычек, — и почти тотчас же зазвонил телефон в столовой. Выходя, Рета видела, что Карр протягивает руку к пачке газет.

Она закрыла за собой обе двери, сняла трубку и услышала задыхающийся, дрожащий голос Катерины:

— Рета, это ты?

— Да. В чем дело? У тебя такой голос…

— Если бы только голос…

— Катерина, в чем дело?

Рета всерьез встревожилась. Это было так не похоже на Катерину. Она знала ее сорок лет, и никогда еще она не была такой. Когда дела были плохи, Катерина обходила их с другой стороны. Даже смерть Эдварда Уэлби она воспринимала как недостаток предусмотрительности, а не как большое горе. Последовавшая за этим нехватка средств не мешала ей каждое утро надевать самую дорогую одежду. Рете доводилось выслушивать Катерину, когда та сыпала упреками, выглядела благодушной или жаловалась. Но на этот раз было что-то другое.

— Рета… это то, про что мы говорили. Он позвонил… он нашел эту чертову бумагу. Должно быть, тетя Милдред выжила из ума. Она написала ее незадолго до смерти. Ты же знаешь, какая она была забывчивая.

— Неужели? — сухо сказала Рета.

Трубка задрожала от возмущенного крика Катерины.

— Была, была! Ты знаешь это! Она буквально все забывала!

— Бесполезно просить меня это говорить, я не могу. Что там написано?

— Там говорится, что все вещи она мне дала взаймы. Она сошла с ума!

— Они перечислены поштучно?

— Да. Список чертовски подробный и полный. Я не могу их вернуть, ты же знаешь. По-моему, он тоже знает. Вот что пугает меня больше всего — он знает, и он этим наслаждается. Он решил меня утопить… За что? Рета, он… он сказал, что позвонил мистеру Хоулдернессу.

— Мистер Хоулдернесс не станет подстрекать его на скандал.

— Он не сможет его удержать. Ничто не удержит Джеймса, когда он на что-то настроился, ты знаешь это не хуже меня. Есть только одно средство… Рета, если бы ты пошла к нему, если бы сказала, что его мать в самом деле сегодня не помнила, что делала вчера…

Рета резко сказала: «Нет!»

— Рета…

— Нет, Катерина, я этого не сделаю! Если бы и сделала, это не принесло бы пользы. Есть мистер Хоулдернесс, есть врач, ничего такого не скажут Мейхью и миссис Фаллоу. Миссис Лесситер прекрасно знала, что делает, тебе это известно. Я не хочу оболгать ее.

Наступила мертвая тишина. После долгой паузы Катерина сказала:

— Тогда ты будешь виновата во всем, что произойдет. Я в отчаянии!

Глава 12

Вернувшись в гостиную, Рета увидела, что Карр стоит возле стола. Ее мысли занимал разговор с Катериной: что сказала она, что сказала Катерина, что может сделать Джеймс Лесситер. Но как только она увидела лицо Карра, все мысли вылетели у нее из головы. На столе лежала развернутая газета, принесенная Генри Эйнджером. Карр неотрывно смотрел в нее и показывал пальцем, все его тело напряглось, глаза сверкали на покрасневшем лице. Испуганная Фэнси склонилась над газетой, приоткрыв ротик.

Рета подошла, позвала его по имени. Она притронулась к его руке — рука была холодна, как сталь. Рета проследила за ее направлением и увидала фотографию, которой так гордилась миссис Лесситер: это был Джеймс — такой, каким она видела его у Катерины Уэлби.

Почти шепотом Карр спросил:

— Это Джеймс Лесситер?

— Да, — сказала Рета.

Тихим, приводящим в ужас голосом Карр произнес:

— Это тот человек, которого я ищу, который увез Марджори.

— Карр, ради бога!

Он отвел ее руку и большими шагами вышел из комнаты. Хлопнула комнатная дверь, за ней — входная. С тропинки донеслись удаляющиеся шаги, щелкнула калитка.

Фэнси что-то сказала, но Рета не слушала. Она схватила с вешалки плащ, выбежала через дверь черного хода и кинулась к калитке, ведущей на участок Меллинг-хауса. С трудом попадая в рукава, натянула наконец плащ и побежала. Сотни раз Джеймс Лесситер поджидал ее там в тени деревьев!

Не останавливаясь и не дожидаясь, пока закроется за ней калитка, она пробежала через лесистый участок и выскочила на лужайку. Ее ноги помнили каждый фут этой земли. Когда память горит, как свеча, не надо другого света.

Она выбралась через кусты на подъездную дорожку и остановилась, успокаивая дыхание. Если Карр направляется к этому дому, он придет отсюда. Она не могла его упустить, он шел по двум сторонам треугольника, а она — по одной. Рета прислушалась, но услыхала только свое дыхание и гулкое биение сердца, и по мере того как они успокаивались, ей стали слышны звуки, которых не замечаешь днем: под ветром лист шуршит о лист, сучок трется о сучок, возится птица, в траве пробегают какие-то мелкие твари. Шагов не было слышно.

Быстрым шагом, стараясь не бежать, Рета прошла вперед по дороге, уверенная, что Карр не мог ее обогнать. Встретиться с ним, задыхаясь от бега, не поможет задуманной цели, для этого больше подойдет размеренный шаг, когда проясняются мысли и голова снова начинает соображать. С того момента, как Карр хлопнул дверью и выскочил из дома, она действовала инстинктивно — ею владела паника. Теперь она стала приводить мысли в порядок, обдумывать, что скажет Джеймсу Лесситеру. Вспомнила вечер у Катерины: Джеймс не знал фамилию Марджори по мужу, а если бы знал — мало ли на свете Робертсонов! Имя Карр Робертсон для него ничего не значило. Миссис Робертсон была красивой молодой женщиной, которой надоел муж, — никакой связи с Меллингом и Ретой Крей. Но в тот вечер он мог догадаться. Теперь она дословно вспомнила их разговор: «Карр Робертсон. Сколько лет мальчику? — Его уже не назовешь мальчиком. Ему двадцать восемь лет. — Женат? — Был. Она умерла два года назад». — А Катерина наклонилась, ставя чашку, и сказала: — Не бери в голову, Джеймс. В сущности, никто из нас не знал Марджори».

Тогда он должен был понять. Тогда Джеймс Лесситер должен был понять.

Она вышла на дорогу, проходящую перед домом. Позади нее на фоне неба чернело огромное квадратное здание, по открытой площадке гулял ветер. Все окна в доме были темными — ни огонька, ни светящейся щели между шторами.

Рета свернула за ближайший угол на тропу, тянущуюся между узким газоном и забором, окружающим небольшой сад. Закончился газон, начались кусты, растущие вплоть до стеклянной двери — входа в кабинет. Пройдя их, Рета вздохнула с облегчением: в окнах кабинета светились красные шторы, значит, в комнате горит свет. Перед дверью было две ступеньки. Встав на нижнюю, Рета постучала в стекло, прислушалась и услышала, как отодвинулось кресло, раздались шаги. Штора приподнялась. Она увидела ярко освещенную комнату, письменный стол, руку, придерживавшую штору.

Свет упал на ее лицо, и Джеймс Лесситер вышел из-за шторы, повернул ключ и открыл дверь. Она вошла и захлопнула за собой дверь. Шторы упали, заняв привычное положение. Снаружи кто-то подошел, поднялся на две ступени и прильнул к стеклу — все беззвучно.

Джеймс с изумлением и с некоторой долей восхищения воскликнул:

— Моя дорогая Рета!

Она раскраснелась и дышала прерывисто. В комнате было тепло, и Рета сбросила плащ на стул.

— Что у тебя с рукой?! — вскрикнул Джеймс.

Она испуганно посмотрела на руку — из глубокой царапины текла кровь.

— Наверное, оцарапалась в лесу, не заметила…

Он подал ей платок.

— Пустяки, не знаю, как это получилось. Нужно бы иметь при себе платок, но у меня нет карманов.

На ней было то же красное платье, что и вчера, но сейчас подол был порван.

— Наверное, попался колючий куст куманики, а я не заметила.

Он засмеялся.

— Так спешила?

— Да.

Она обошла стол и остановилась перед камином. Он жег в нем какие-то бумаги. Камин был забит битком, от него поднималось тепло, но огня уже не было. Странно было находиться в одной комнате с Джеймсом. Здесь все ей знакомо. Здесь они целовались, обмирали, ссорились, прощались… И здесь они встретились опять… В комнате почти ничто не изменилось: массивный стол, старомодный ковер, обои с темными металлическими прожилками, семейные портреты, вид которых несколько отталкивал. Над камином — красивый поясной портрет миссис Лесситер в шляпе со страусовым пером, под ним на полке из черного мрамора стояли бронзовые часы с позолотой, по обе стороны от них — золоченые флорентийские статуэтки, которые она очень любила. Они изображали четыре времени года. Весна — по гибкому телу вьется гирлянда, Лето — обнаженная, Осень — в короне из винных листьев, с гроздью винограда в руке, и Зима, придерживающая покрывало. Даже сейчас они вызвали в ней теплое чувство. Какие-то вещи погибли, какие-то сохранились. Было жарко, но Рету трясло, как от холода. Она посмотрела на Джеймса.

— Карр все узнал.

Джеймс прислонился к столу — красивый, уверенный в себе, он не улыбался, он явно забавлялся.

— Звучит интригующе. Что Карр узнал?

— Что ты сбежал с его женой.

— Разве он не знал?

— Нет, конечно. Ты тоже не знал до вчерашнего вечера у Катерины.

Он достал из кармана золотой портсигар, вынул сигарету, потом, спохватившись, предложил ей.

— Дорогая Рета, прости.

— Я не курю.

— Ну разумеется! — Портсигар отправился обратно в карман. — Это бы не вписывалось в образ, — он затянулся, выпустил клуб дыма и закончил: — Афина Паллада!

Внезапно она разозлилась. Лицо вспыхнуло, голос окреп.

— Я пришла тебя предупредить. Для него это был ужасный шок, и я не знаю, что он может сделать.

— Вот как? Могу спросить, почему?

— Что тут спрашивать!? Я не слишком любила Марджори, но она была молода, она умерла в двадцать четыре года. Ты увез ее от мужа и бросил без гроша во Франции. Чтобы вернуться домой, ей пришлось продать все, что у нее было. В жуткий холод она ехала без пальто и через два дня умерла от пневмонии. Карр не знал имени мужчины, с которым сбежала Марджори, но он нашел твою фотографию на дне пудреницы. Сегодня вечером он увидел такую же фотографию в газете, и под ней подпись. Он считает тебя убийцей Марджори. Я не знаю, на что он может решиться.

Джеймс изящно держал сигарету между пальцами. Он насмешливо отсалютовал ею.

— И ты примчалась меня спасать! Как трогательно!

Она нахмурилась.

— Перестань!

— Что перестать?

— Перестань так со мной разговаривать. Карр выскочил из дома. Я не знаю, где он, и что может сделать. Он думает, что ты убил Марджори.

— Тогда ему нужно обратиться в полицию.

Рета топнула ногой. Забыв более чем двадцатилетнюю разлуку, она свирепо крикнула:

— Прекрати, Джеймс!

Он встал, обошел вокруг нее и бросил сигарету в камин.

— Ладно. Пора тебе узнать факты… Ты дожила до сорока трех лет, и если так и не поняла, что такое Марджори, считай, что эти годы потрачены впустую. Я не большой моралист, но все же не собирался тратить свою жизнь на даму, которой никаких денег не хватит. Марджори крепко надоела ее жизнь, надоел муж, она была сыта по горло ролью соломенной вдовы, она хотела развлекаться. Я увез ее во Францию, где она оторвалась на всю катушку. Когда мне пришлось уехать в Штаты по делам, ей уже опять все надоело. Она перебралась из квартиры, в которой я ее оставил, к господину, который вокруг нее увивался, — богатому международному финансисту. Я не успел его предупредить, что это не самое лучшее помещение капитала. Думаю, она сделала что-то такое, что ему не понравилось, и он выставил ее на улицу. Он на это вполне способен. Так что не я ее бросил. Я бы по крайней мере купил ей билет в третий класс до Лондона.

— Это правда… насчет того, что она оставила тебя и ушла к другому?

— Как на духу.

— Когда ты так говоришь, у тебя все выглядит ложью, — произнесла она с горечью.

Джеймс рассудительно ответил:

— Тем не менее это правда, — рассудительно ответил Джеймс и, стоя к ней вполоборота, стал перебирать бумаги на столе. Наконец нашел то, что искал, захохотал и повернулся к Рете: — Твой молодой корсиканец все еще не появился. Как я представляю себе, он прогуливается, чтобы утихомирить бурю чувств. Когда он вернется, изложи, пожалуйста, ему факты, пусть остынет. Не мог он за три года жизни с Марджори не понять, что она собой представляет. Думаю, ты сумеешь его убедить. У меня сейчас на руках такой хороший бизнес, что жалко умирать! — Он опять засмеялся. — Забавно, что ты пришла именно сейчас, Рета. Я только что сжег твои письма.

— Мои письма?

— Любовь-мечта из моей юности! Поучительная картина: от нее осталась только горстка пепла в камине, но в них было столько огня, что в комнате и сейчас тепло.

Она посмотрела на груду пепла, под которой задыхался огонь. Кое-где пепел еще сохранял форму сложенных листков бумаги. Загнутые края тянулись к вытяжной трубе, по ним иногда пробегали искры, но тут же исчезали. Она хмуро смотрела на них, побледневшая, напряженная.

Джеймс продолжал говорить.

— Мне пришлось все переворошить, пока я искал бумагу, которую мне оставила мать — очень интересный текст. Кое-кому придется хорошенько с ним ознакомиться, прежде чем мы двинемся дальше. — В его глазах вспыхнула злоба. — Вот он, на столе. Кое-кто, думаю, был бы рад, если бы этого документа не было. Этих людей очень бы утешило, если бы он обратился в пепел, как и твои письма. Знаешь, я их нашел в запертом ящике, куда и положил, уезжая. Там же лежало вот это.

Он потряс бумагой, которую держал в руке, — пожелтевший лист завещания. Рета следила за ним сначала с непониманием, а потом с удивлением и недовольством.

— Джеймс, что за нелепость!

Он засмеялся.

— Да? «Завещаю все Генриетте Крей, проживающей в Меллинге, Белый коттедж». Моя мать имела пожизненную ренту с правом передачи, так что в момент написания завещания я оставлял тебе несколько школьных призов, коллекцию рекламных плакатов футбольных команд и свой не слишком ценный гардероб. Комизм ситуации в том, что с тех пор я не сделал другого завещания, и если твой Карр меня сегодня убьет, тебе достанется изрядное состояние.

— Мне не нравится этот разговор. В любом случае… — И бумага скользнула с ее руки в камин на груду пепла. Но прежде чем она опустилась, Джеймс Лесситер подхватил ее и прижал к себе.

— Нет, моя дорогая! Это мое имущество. Разве тебе не известно, что уничтожать завещание — это преступление?

Не знаю, сколько лет каторги за это полагается, ты в следующий раз спроси у Хоулдернесса.

Она недовольно сказала:

— Джеймс, это же смешно. Сожги его. Пожалуйста.

Он веселился, держа бумагу над головой, как будто они были мальчик и девочка, и она могла ее отнять. Через мгновенье его настроение изменилось, он подошел к столу и положил бумагу под пресс-папье.

Потом повернулся и трезво сказал:

— Я не знаю никого другого, кому хотел бы все завещать, Рета.

— Но это же полная чушь.

— Разве? Я так не думаю. У меня нет родственников, кроме очень дальних, вроде Катерины, и тебя. Они меня не интересуют. Я не собираюсь жениться, у меня нет качеств, нужных для семейного очага, и нет желания ввязываться в такое назойливое мероприятие, как семья. — Его голос снова повеселел. — Что ты будешь делать, когда тебе все достанется? Это солидный куш.

Она выпрямилась и нахмурилась.

— Я не хочу об этом говорить. Пожалуйста, брось эту бумагу в камин.

— Тебе в жизни не часто приходилось забавляться, да? — Джеймс продолжал веселиться. — Расслабься, давай обсудим этот вариант — чисто гипотетически, потому что я собираюсь жить сто лет, а такая совестливость, как у тебя, сведет тебя в могилу гораздо раньше. Но мне было бы очень интересно узнать, как бы ты отнеслась… ну, к получению крупного куша.

Все равно им нужно было о чем-то говорить — Рета хотела оттянуть время, чтобы Карр нагулялся и разрядил страсти. Она позволила себе расслабиться и сказала:

— Смотря по обстоятельствам.

— До чего ты осторожна! Смотря по тому, каков куш? Ну, скажем, его хватит на то, чтобы содержать Меллинг-хаус самым расточительным образом. Ты хотела бы здесь жить?

— Да я об этом и думать не буду. Я люблю свой коттедж.

— Хорошо. А нет желания куда-то поехать, сорить деньгами?

— Мой дорогой Джеймс!

Он опять прислонился к столу, глаза его сверкали, губы улыбались.

— Тогда что же ты будешь делать? Надо же что-то делать с деньгами — в моем гипотетическом случае.

Она сказала, как бы размышляя:

— У очень многих людей нет жилья. До них никому нет дела. Они кочуют по дешевым ночлежкам, чахнут. Я думаю, можно было бы приспособить какой-нибудь большой загородный дом, где много комфортабельных отдельных комнат и большие общие комнаты для отдыха и обеда…

Он кивнул, потом засмеялся.

— Оригинальная идея… Курятник! Я тебе не завидую, если ты все это осуществишь. Они же сразу глаза друг дружке повыцарапают!

— С чего бы это? К тому же там будут жить не только женщины, но и мужчины. Мужчинам дом нужен еще больше, они не могут устроить его сами. — Она протянула к нему руку. — А теперь, Джеймс, пожалуйста, сожги эту бумагу.

Он покачал головой и улыбнулся.

— Это мое завещание, и это совершенно не твое дело. Если б мне захотелось, я уничтожил бы его много лет назад. Но я не побеспокоился об этом. А если когда и побеспокоюсь, у меня есть подозрение, что я сделаю то же самое.

Джеймс посмотрел на нее в упор.

— Почему?

— Сейчас скажу. Верность мечте. Как я сказал, в юности у меня была любовь-мечта, и, веришь или нет, за всю жизнь я не испытал ничего подобного. Я любил многих очаровательных женщин, наслаждался, но эти, если позволишь так выразиться, контакты были совсем другого рода. Прочие дамы не выдерживают сравнения с Афиной Палладой. Я не имею ни малейшего желания возвращаться к тревожной поре юности, но в ретроспективе она представляет определенный шарм. Ты — олицетворение этого шарма.

— Ты прекрасно знаешь, что во мне никогда не было ни капли шарма.

— Ars est celare artem. Знаешь, когда ты так сказала, я снова почувствовал себя юношей.

— Ты всегда мне говорил, что я прямая, как кочерга, — Рета улыбнулась. — Такой и осталась. Я всегда была бестактной, так что принимай какая есть. Я хочу тебе кое-что сказать. Это насчет Катерины.

Приникшая к стеклу Катерина Уэлби расслышала свое имя. Над дверью, над самой ее головой, было отверстие для вентиляции, устроенное году так в восьмидесятом, когда было сделано великое открытие, что свежий воздух не обязательно приводит к летальному исходу. Сейчас это отверстие было открыто, и из кабинета доносились отчетливые голоса — ей многое удалось разобрать. Она услышана, как Джеймс Лесситер сказал:

— Что насчет Катерины?

Рета сделала к нему шаг.

— Джеймс, не разоряй ее.

— Дорогая моя девочка, она — воровка.

Катерина куталась в длинный черный плащ на меху. Он был очень теплый, Милдред Лесситер отдала ей его много лет назад, но мех все еще был хороший, теплый. Под этим мехом Катерина сжалась от холода.

— Она воровка.

— Ты не имеешь права так говорить!

— Думаю, имею. Вот завещание моей матери, можешь сама прочесть. Она здесь все расписала. Катерина врала, когда утверждала, что мать дарила ей вещи. Если она не сможет или не захочет их вернуть, я буду вынужден возбудить судебное дело.

— Ты не можешь этого делать!

— Могу и буду.

— Почему?!

— Потому что она воровка.

Рета покачала головой.

— Нет, дело не в этом. Ты что-то против нее имеешь. Что?

— Тебе ли спрашивать? Она разбила нашу помолвку, сочиняла тебе про меня небылицы.

— Джеймс, это не небылицы.

— Она лгала о нас обоих моей матери.

Рета подошла к нему вплотную и встала, опершись правой рукой о стол.

— Джеймс, не это разбило нашу помолвку. Ее разбила я… когда ты убил собаку.

Вспышка гнева исказила его лицо, исчезла шутливая манера говорить.

— Ты хотела, чтобы я держал у себя зверя, который на меня набросился?

— Ты сам напугал собаку, и она тебя цапнула. И ты ее жестоко убил.

— Полагаю, тебе об этом рассказала Катерина.

— Нет, один из садовников, он видел. Катерина не знала. Я никому не сказала.

— Сколько шума из-за собаки… — бросил он мрачно и вернулся к прежней легкой манере. — Я как-то сказал тебе, что плачу по счетам. Думаю, мне доставит удовольствие разобраться с Катериной.

— Джеймс, пожалуйста…

Встретившись с ним взглядом, она поняла, что просить бесполезно. Он опять смеялся.

— С большим удовольствием увижу Катерину на скамье подсудимых.

Этими словами он словно ударил ее. Он ворошил прошлое, играл на ее чувствах, на какой-то момент даже растрогал ее своим прежним обаянием. И вот теперь… Даже если бы он ударил ее по лицу, потрясение не было бы сильнее. Рета рассвирепела. Позже она не могла вспомнить, что говорила. Слова появлялись сами, и она швыряла их ему в лицо. Если бы что-то подвернулось под руку, она бы запустила этим предметом в Джеймса.

Неожиданно она испугалась своего гнева — гнева, который вырвался из прошлого… Сдавленным голосом она сказала:

— Я пойду.

После этих слов Катерина отошла от стеклянной двери и скрылась в кустах. Она увидела, как взлетела штора, с силой распахнулась дверь, и Рета в красном платье, с непокрытой головой сбежала по ступенькам.

Глава 13

Рета открыла дверь и вошла в свой дом. По дороге она никого не видела, ничего не слышала. Гнев так кипел в ней, что она даже не чувствовала холода, хотя и была без плаща, который так и остался в кабинете Меллинг-хауса там, куда его бросили. Она о нем и не вспомнила. Она думала о Карре, о Катерине, о собственной внезапной злости, которая ее ошеломила.

Рета отрыла дверь, вошла. Фэнси подняла на нее глаза и зевнула.

— Вы пропустили девятичасовые новости.

Рета невольно глянула на часы — старые круглые часы, висевшие над камином. Двадцать минут десятого. Джаз-оркестр наяривал последний хит. Она выключила радио.

— Карр вернулся?

Фэнси снова зевнула. У нее были прелестные зубки: белые, как молоко, и ровные, как жемчужины.

— Нет еще. Что с ним такое, мисс Крей?

Рета подошла к ней и остановилась, высокая и грозная.

— Я хочу знать, что здесь было, когда я выходила из комнаты.

Фэнси заморгала большими голубыми глазами. Она явно старалась сдержать зевок. Рета с раздражением подумала, что это создание похоже на сонное дитя. Ее не за что обвинять, но в теперешней ситуации от сонного ребенка мало пользы.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что случилось, пока я разговаривала по телефону.

— Ну… — глаза ее все еще были широко раскрыты и несколько расфокусированы, — вообще-то я не знаю, что случилось. Только самый конец.

— Что же?

— Ну, мы просматривали газеты — те, которые принес мистер Эйнджер, и я увидела шляпку, которая мне понравилась. Я раздумывала, как бы сделать такую же, и поэтому ничего не замечала — как бывает, когда о чем-то задумаешься. И вдруг Карр вскрикнул. Я даже подумала, что он укололся. Он выглядел ужасно, просто ужасно. И сказал: «Вот он, негодяй!» — а я спросила: «Где?» — потому что не знала, что он имел в виду, откуда мне было знать, а тут вы вошли, и он сказал про человека на той картинке, что он увез Марджори, и еще спросил вас, правда ли это Джеймс Лесситер. Марджори была его жена, да? Я хочу сказать, жена Карра, а Джеймс Лесситер ее увез, да? Карр не сделает никакой глупости, как вы думаете?

Рета решительно сказала «нет», и Фэнси, кажется, удивилась. Она заморгала.

— Все равно убежавшее молоко не подобрать, правда?

Услышав «да», Фэнси зевнула.

— Насколько я знаю, невелика потеря. — Она опять заморгала. — Кажется, мне не следует так говорить. Вы ее любили, да?

— Нет, я ее не любила.

— Выходит, никто ее не любил. По-моему, Карр получил сильную встряску. Он… он очень милый, правда? Когда я рассказала про него маме, она заметила, что он оскорблен в лучших чувствах, и велела мне относиться к нему бережно. «Бери его, детка, если хочешь, или не бери, если не хочешь, но не играй с ним». Вот что мама сказала.

— И что же ты выбрала?

В какой-нибудь другой момент этот вопрос прозвучал бы саркастически, на сейчас он прозвучал из уст Реты совсем просто, и Фэнси так же просто ответила:

— Он меня не хочет. Он сказал, мы не подходим друг другу. Мне кажется, ему нравится девушка, у которой мы пили чай, — Элизабет Мур. Он был в нее влюблен, да?

— Давным-давно.

— А почему не женился?

— Он встретил Марджори.

Фэнси понимающе кивнула.

— Да, она из тех, кто не упускает добычу. Я ее всего один раз видела, но по ней понятно, кто она такая. Ой, мисс Крей, что у вас с рукой? Она вся в крови!

Рета посмотрела на правую руку. Удивительно, сколько крови натекло из небольшой царапины. В Меллинг-хаусе она обернула ее платком Джеймса Лесситера, но, видимо, во время разговора повязка свалилась, и снова пошла кровь. Рета отправилась в ванную и держала руку под струей холодной воды, пока не смыла запекшуюся кровь.

Глава 14

Элизабет Мур сидела с книгой, но не читала. Она выключила радио, прослушав заголовки девятичасовых новостей. Ум отказывался скакать за Атлантику, за пролив, бороздить просторы Европы и Азии и внимать всем глупостям, которые затевают мужчины за сотни и тысячи километров от нее. Бывают моменты, когда весь мир сжимается до пределов того, что происходит с одним-единственным человеком. Так сжался мир Элизабет Мур. Единственным, кто присутствовал в нем, был Карр. А сама она сделалась средоточием боли. Образ Фэнси смутно парил над ней, не представляя угрозы, но в этом маленьком, пустом мире обитал один Карр. Ему было плохо, и она не могла ни подойти к нему, ни коснуться его рукой, ни помочь. Вспомнились строчки, заученные в школе:

Да, островки мы — и в море жизни

порознь живет миллион обреченных.

И это правда. Когда доходишь до последней черты, ты должен выбираться один. Ей пришли в голову другие слова, на этот раз из Библии, полные завораживающей, меланхолической красоты: «Человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него. Дорога цена искупления души их, и не будет того вовек, чтобы остался кто жить навсегда, и не увидел могилы»[1].

Вот тогда она и протянула руку к книжной полке и наугад взяла книгу. Роман лежал раскрытый у нее на коленях — всего лишь белая бумага и черный шрифт, мертвый, как египетский папирус.

Элизабет не знала, сколько так просидела, пока не услышала стук в окно. Комната выходила окнами на задний двор. Она приподняла занавеску и увидала только черную ночь прильнувшую к стеклу, словно другая занавеска. В темноте что-то шевельнулось, появилась рука, чтобы еще раз постучать, и… Карр назвал ее имя…

Окно было двустворчатое, с низким подоконником. Она распахнула его, он влез и закрыл за собой створки. Занавески сомкнулись. Она увидала его блуждающий взгляд, дрожащие руки. Эти руки обхватили ее, придавили, пока она не отошла к креслу и не упала в него. Он встал на колени и прильнул к ней, дрожа всем телом. Они оба как будто проломили корку обыденности и ворвались в сон, где самые фантастичные вещи естественны, как дыхание. Она обвила его шею руками и держала, пока не утихла его дрожь и он не успокоился, положив голову ей на грудь. Она знала, что произнесла его имя, и слышала, что он тоже непрерывно повторял «Лиз… Лиз…», как призыв о помощи. Она не знала, есть ли в мире другие слова. Они были в ее мыслях, они стучались в крови, но она не знала, срывались ли они с губ, или достигали его беззвучно, одним лишь наплывом любви и утешения.

— В чем дело, дорогой?

— Не отпускай меня.

— Карр, что случилось?

И он рассказал, подняв голову, произнося слова почти шепотом, как будто у него не осталось дыхания, и ему приходилось преодолевать себя.

— Тот человек… я говорил тебе… который увез Марджори… и бросил ее… я видел его фото… в газете. Это Джеймс Лесситер.

Она выдохнула:

— Что ты сделал?

— Ничего… я думал, что сделаю, если там останусь.

Холодный страх сковал Элизабет.

— Что произошло?

— Генри Эйнджер принес Рете газеты. Мы с Фэнси их смотрели, Рета вышла к телефону. Я увидел фото этого человека, а под ним подпись: Джеймс Лесситер. Я говорил тебе, что у Марджори была его фотография, — такая же. Вошла Рета. Я спросил ее: это Джеймс Лесситер? Она сказала «да», и я ушел. Если б я его встретил, ему бы не остаться в живых… Я ходил и ходил, не знаю как долго.

Она посмотрела на дедовские часы, которые тикали тихо и торжественно.

— Скоро полдесятого.

— Не мог же я идти сюда целый час… Хотя наверное… Наверное, я пошел в другую сторону, но потом подумал о тебе. После этого только и мечтал о том, чтобы попасть к тебе. Какой я дурак…

— Это не важно.

Ему пришло в голову, что в ее словах содержится суть их взаимоотношений. Не важно, что он говорит или делает, что другие скажут или сделают, уйдет ли он и забудет, или вспомнит и вернется, дождь или солнце, день или ночь, год начинается или кончается, — соединяющая их связь остается. Он только и смог сказать: «Да, это не важно», — и снова опустил голову ей на плечо. Чувство, терзавшее его последний час, утихло, стало казаться чем-то далеким. Наступила минута покоя. Они долго молчали, не замечая времени.

Наконец она спросила:

— Кто-нибудь знает, где ты? Они будут волноваться.

Мир Элизабет вернулся в норму. В нем ожили другие люди — Рета Крей, которая сейчас ужасно беспокоится, Джонатан Мур, который скоро должен прийти, наигравшись в шахматы с доктором Краддоком. Она встала, пошла на кухню поставить чайник, начала выполнять какие-то мелкие домашние дела, как будто они и были выражением любви и заботы. Это был самый счастливый час в ее жизни. Получить то, что потеряла, что не надеялась найти, иметь возможность отдать все нерастраченное — это такая радость, что не выразить словами.

Карр тоже молчал. Он проделал долгий путь — не две с половиной мили из Меллинга, а пять лет, пройдя которые, вернулся в этот дом. Когда она сказала: «Тебе надо идти», — он положил руки ей на плечи и прошептал:

— Элизабет…

— Карр…

— Элизабет, ты примешь меня обратно?

— А ты хочешь?

— Ты знаешь.

После небольшой паузы она спросила:

— А ты можешь… вернуться обратно?

— Ты имеешь в виду Фэнси?

— Ты говорил, что сам не знаешь, помолвлены вы или нет.

Он затрясся от смеха.

— Это была просто болтовня. По пути домой мы поговорили. Она была милой девочкой, все поняла и все признала. «Что без обиды говорится, то без обиды выслушивается», — как сказала бы ее драгоценная мамочка. Так что с этим все в порядке. Я вернулся, как возвращается блудный сын. Ты меня принимаешь?

Элизабет сказала:

— Ничего не могу с собой поделать — да!

Глава 15

Размеренным шагом он шел обратно в Меллинг. Ощущение битвы с пространством и временем прошло. Разум угомонился, остепенился. Все, что было по ту сторону бури, стало казаться нереальным, как сон после пробуждения, когда вокруг видишь сияние дня. То было с кем-то другим, причем очень давно. У него снова есть Элизабет. Как он мог ее отпустить — это просто немыслимо! Карр шел и планировал их будущую жизнь.

Он вышел из Грина. На фоне ночного неба без луны и звезд Грин казался зловещим черным пятном. После переулка, окруженного высокой насыпью и колючей живой изгородью, стало светлее. Вдалеке можно было различить коттеджи и изломанные очертания церкви. Идя по левой стороне дороги, он подошел к Гейт-хаусу. Сквозь шторы пробивался свет. Катерина еще не ложилась спать.

Как много значат мелочи! Если бы Катерина легла спать чуть раньше, все обернулось бы по-другому. Свет из-за бледных парчовых штор сбил мысли Карра, и они стали работать совсем в другом направлении. Если Катерина не спит, то и другие не спят. Под «другими» Карр подразумевал Джеймса Лесситера. Он слышал, как Рета говорила: «Миссис Лесситер ничего не выбрасывала. Ему придется разобрать горы бумаг».

Джеймс Лесситер не спит. Он заканчивает одни грязные дела, чтобы приступить к другим. Карр больше за себя не боялся. Он может войти к негодяю, высказать все, что о нем думает, а потом уйти. У него засело в мозгу, что он должен таким образом поставить точку в своем несчастливом браке, отобравшем у него и иллюзии, и счастье. Но Марджори умерла. Он должен закрыть ее счеты с Джеймсом Лесситером. Нет, он и пальцем не тронет эту падаль! Карр свернул на дорогу, начинавшуюся между колоннами.

Стенные часы в Белом коттедже с мелодичным звоном ударили один раз. Рета Крей посмотрела на них с недоверием. Как медленно течет время! Еще только без четверти одиннадцать! Прошел час, как Фэнси отправилась спать, и два часа с четвертью, как Карр выскочил из дома. Обычно вечера пролетали быстро. Днем у нее было много тяжелой работы, но, перемыв посуду после ужина, она покидала суровый послевоенный мир и становилась праздной женщиной, которую поджидали концерты и пьесы, стоило только нажать кнопки радио, или же книги уносили ее в иные страны и времена. В этот вечер ничего подобного не случилось. Ничто не в силах было отвлечь измученный разум. Рета не заметила, когда на нее навалился страх. Для него не было причин, но она не могла стряхнуть его. Она говорила себе, что завтра над ним посмеется, но это завтра было бесконечно далеко.

В доме было убийственно тихо. Ей не хватало старого пса, умершего месяц назад, ее друга и товарища на протяжении пятнадцати лет. Надо бы взять щенка, но она тянула с этим в память о старом питомце. В доме слишком тихо по ночам, когда ты одна.

В тишине послышались шаги, но не с дороги, ведущей из Грина, а сзади, из сада. У Реты, как и у Катерины, комната выходила окнами на обе стороны дома. Она услышала, как хлопнула калитка, и шаги направились к задней двери. Надо будет запереть ее, когда она пойдет спать. Но пока она была на ногах, ей и в голову не приходило запирать двери.

Шаги ее испугали. Звук их доносился со стороны леса, откуда она сама пришла полтора часа назад. Из Меллинг-хауса. Вот шаги слышны уже из коридора. Дверь открылась, вошел Карр и закрыл ее за собой. Он прислонился к косяку и сказал:

— Он мертв.

Рета стояла, глядя на него: бледное и суровое лицо — ужасающе бледное и ужасающе суровое. В глазах не было бешенства — они смотрели твердо. От этого взгляда веяло холодом, и Рета почувствовала, как ее пробрал мороз. Она ничего не сказала, и Карр повысил голос, как будто разговаривал с глухой:

— Слышишь? Джеймс Лесситер мертв.

Она воскликнула: «Нет!» — потому что поверила. Ее крик был бессильным протестом против того страшного, что она отказывалась принимать.

Следующие слова словно кинжал резанули оцепеневшее сознание:

— Зачем ты это сделала?

Он отошел от двери и встал в центре комнаты. Через руку у него был переброшен плащ. Только сейчас она о нем вспомнила — она бросила его на стул в кабинете Меллинг-хауса, да так там и оставила.

Карр протянул ей плащ.

— Ты понимаешь, какого сваляла дурака, оставив плащ, испачканный его кровью?

Рета подняла голову. Что за кошмар, в этом нет никакого смысла! Но оцепенение не проходило.

— Это моя кровь. Я оцарапала руку, пробираясь через лес. — Она показала ему запястье — тонкая, как волос, царапина уже зажила.

Карр зло засмеялся.

— Не будь дурой, Рета — хотя бы со мной! Мы должны думать.

— Я оцарапалась…

Он встряхнул плащ, поднял его правый рукав и услышал, как она всхлипнула. Обшлаг был весь пропитан кровью. Влажная красная полоса протянулась почти до локтя, внизу во всю ширину полы шли красные брызги и подтеки.

— Ты поцарапала руку?! О господи, какую чушь ты несешь!

Пол покачнулся у нее под ногами, перед глазами поплыл молочный туман с красными пятнами. Ей удалось взять себя в руки, в глазах прояснилось.

— Карр, посмотри на меня!

Он посмотрел.

— И слушай! Я ничего про это не знаю. Когда ты ушел, я испугалась того, что ты можешь сделать. Ты был в шоке, и… я боялась. Я схватила первый попавшийся плащ и кинулась через заднюю калитку в Меллинг-хаус. Прибежала туда. В комнате было жарко, я бросила плащ на стул и больше о нем не думала. Мы поговорили с Джеймсом и под конец поссорились. Ну, не то чтобы поссорились — он вел себя отвратительно, и я ушла. Про плащ я забыла.

Карр приподнял рукав.

— Это его кровь.

Рета попыталась объясниться:

— Я оцарапалась, текла кровь. Он дал мне платок. Я его, наверное, тоже потеряла.

— Это же пустяковая царапина! Ты думаешь, что столько крови натекло из царапины?!

— Я и не говорю, это из царапины. Но я в лесу за что-то зацепилась, и крови было много. — Она содрогнулась. — Но не столько же! — Рета постояла, собираясь с духом. Затем подошла к племяннику. — Карр, положи эту ужасную вещь и расскажи мне все, что было. Мы блуждаем в потемках. Но ради бога, расскажи правду, от всего остального не будет ни малейшей пользы.

Он бросил плащ на пол. Рета впилась взглядом в тяжелое, темное лицо Карра.

— Ладно, расскажу. Когда я вышел отсюда, я сам не знал, что делаю. Куда-то долго и быстро шел, потому что иначе отправился бы в Меллинг-хаус и размазал Джеймса Лесситера. Я проходил так около часа и оказался у дома Джонатана Мура. Элизабет была дома. Я просидел у нее, пока не пришел в себя. Мы… — его лицо прояснилось, — она приняла меня обратно. Я уходил от нее с мыслью, что у меня нет желания его убивать, я просто хотел покончить со всем этим — это правда, Рета. Когда я проходил мимо Гейт-хауса, у Катерины горел свет. Я подумал, что еще не поздно, Джеймс Лесситер не спит, и я мог бы покончить со старым и начать все заново. Я не собирался даже прикасаться к нему. Я хотел только дать ему знать, что мне все известно, и сказать, что я о нем думаю. Глупо, конечно, но так мне это представлялось. Я подошел к дому, там было темно. Я подумал, что он может быть в кабинете, обошел дом, и стеклянная дверь оказалась распахнута…

Рета задержала дыхание.

— Не помню… не помню, закрыла ли я ее. Едва ли, я была слишком зла…

Он усмехнулся.

— Зла! Слабо сказано!

— Из-за Катерины, но это не имеет значения. Продолжай, Карр.

— Я вошел. Шторы за дверью были задвинуты. Горел верхний свет. Он лежал на столе лицом вниз с размозженной головой. Возле камина на подставке лежала кочерга. Никакого сомнения, его ударили кочергой.

— Какой ужас…

— Приятная картина. Видимо, мгновенная смерть. Ты, надеюсь, не ждешь, что я буду его жалеть? Но мы должны быть осторожны, иначе нам придется пожалеть самих себя.

— Продолжай.

— В первые же пять секунд у меня появилась эта веселенькая мысль. Когда я увидел плащ, она окрепла. Он был вывернут, подкладка в желтую полоску показалась мне знакомой, я подошел и увидел под воротником свои инициалы. После это я протер кочергу окровавленным платком, который валялся в камине.

Рета содрогнулась.

— Он дал его мне для перевязки. Ты не должен был стирать отпечатки.

Он уставился на нее взглядом, полным обвинения.

— Это почему же? Раз там лежит мой плащ, значит, его кто-то принес. Я не приносил. Остаешься ты.

— Карр!

— Хватит повторять «Карр!» Если ты рассвирепела и ударила его, шансы сто к одному, что ты убежала и не подумала об отпечатках. Но если это сделал кто-то другой, и он был настолько умен, что воспользовался моим плащом, то сто к одному, что он уже протер ручку кочерги — вот о чем я тогда подумал. Я протер ручку и бросил платок в камин, огонь в нем уже задохнулся под пеплом. Не знаю, сгорел он или нет, это не имеет значения. Потом я собственным платком протер край двери, взял плащ и ушел.

Она снова лишь коротко вздохнула.

— Ты должен был позвонить в полицию.

— Может, я и дурак, но не такой уж законченный… — Карр поднял плащ. — Надо смыть кровь. Как это сделать?

— Холодной водой… Карр, мне это не нравится. Мы должны сообщить в полицию, мы не сделали ничего плохого.

Впервые он дотронулся до нее, крепко ухватив за плечо.

— У тебя неплохая голова, пошевели мозгами! Как ты думаешь, найдется ли дюжина людей, которые поверят, что это сделал не я?

— Ты?

— Или ты.

Она почувствовала, как подступает тошнота.

— Дюжина…

— В суде двенадцать присяжных, Рета, — и повернулся к двери.

Глава 16

Молочник мистер Стоукс пустился в свой обычный обход в семь часов утра. Через двадцать минут он добрался до Меллинг-хауса, и то, что увидел, впоследствии он описал как «ужасное положение вещей». Задняя дверь была открыта. В этом молочник не нашел ничего странного. Все, что от него требовалось, — принести молоко на кухню, и когда миссис Мейхью предложит ему чай, сказать: «Я бы с удовольствием, но не могу». Но в это утро никакого чая не было, миссис Мейхью сидела на кухонном стуле, замерев и вцепившись в сиденье обеими руками. У нее был такой вид, как будто она упадет, если ненароком отпустит руки. Глаза ее смотрели прямо на мистера Стоукса, но он не поручился бы, что она его видит: глаза вылезли на лоб, лицо белое, как творог. Такого приема мистер Стоукс никогда не встречал.

— Э, миссис Мейхью, в чем дело? — спросил он, но ответом ему был все тот же взгляд. Он поставил молоко на стол и оглянулся в поисках самого Мейхью, потому что с его женой явно было что-то неладно, и он не мог уйти, оставив ее в таком состоянии.

Мистер Стоукс вышел из другой двери кухни в темный коридорчик. Дверь в кладовку была открыта, он увидел плечо Мейхью и его руку, держащую телефонную трубку, и все это тряслось. Когда показалась голова, она тоже тряслась, но не потому, что Мейхью тряс ею — нет, он весь колыхался, как желе, которое готовила его жена. Зубы его стучали. Мистер Стоукс подумал, что на другом конце провода, наверное, ничего не понимают из того, что пытается сказать Мейхью. И, видимо, он не ошибся, так как голос из трубки умолял говорить внятно, а Мейхью произнес:

— Я попробую… — и опять затрясся. — Такой страх… я его нашел… жуткое зрелище…

В деревне мистер Стоукс имел заслуженную репутацию человека, повсюду сующего свой нос. Он больше не мог терпеть. Тут и дураку ясно: что-то случилось. Мистер Стоукс ни в коей мере не считал себя дураком. Он немедленно сделал предположение, что это что-то — убийство или, по крайней мере, внезапная смерть, подошел к трясущемуся Мейхью и дружески обнял его за плечи.

— В чем дело, дружище? С кем ты говоришь, с полицией? Ну-ка, глотни водички.

Он сунул мистеру Мейхью чашку, отобрал трубку и прижал ее к уху.

— Алло! Говорит Стоукс, молочник. Это полиция?

Голос, который должно быть принадлежал весьма солидному полицейскому, ответил «да» и спросил, причем тут мистер Стоукс.

— Я принес молоко и застал мистера Мейхью в таком состоянии, что он вряд ли сможет что-либо объяснить. Я дал ему воды и сказал, что поговорю сам. Это полиция Лентона?

Голос опять ответил «да» и потребовал вернуть к телефону Мейхью.

— Это непросто, — замешкался мистер Стоукс. — Видите ли, тут дело скверное: миссис Мейхью за соседней дверью на кухне в полуобмороке, а этот бедолага выглядит так, как будто его ведут на расстрел. Он расплескал воду, что я ему дал, так и не выпив. Побудьте на проводе, я попробую разобраться, в чем дело.

Констебль Уитком ждал. До него доносились бессвязные, тревожные звуки: всхлипы, задыхающиеся вскрики, на них накладывался голос Стоукса, который кого-то сладко увещевал и подбадривал. Затем он кратко и отчетливо сказал: «Черт!» — и наступила такая долгая пауза, что констебль вызвал телефонистку и спросил, не отключился ли абонент. Ему уверенно ответили «нет». После этого констебль услышал еще парочку всхлипов, а затем топот бегущих ног. Мистер Стоукс опять появился на линии, но он растерял всю свою невозмутимость и почти кричал:

— Мистер Лесситер убит! В своем кабинете! Ему пробили голову кочергой! Вот что пытался сказать Мейхью, но не смог, и неудивительно. Я сам обнаружил… Я прошелся по дому… Нет, конечно, я ничего не трогал! За кого вы меня принимаете! Пятилетний ребенок и тот знает, что на месте преступления ничего нельзя трогать… И дверь не трогал, она была нараспашку, после того как Мейхью заглянул туда и увидел эту страшную картину. Он еле добрался до своей кладовки, и я его не виню. Я думаю, чем скорее вы приедете; тем лучше… Ладно, ладно, ладно, я и не говорил, что вы медлительны! Вы меня не так поняли, я только хотел помочь.

В это утро жители деревни получили свое молоко поздно. Задержка была вызвана не только самим происшествием в Меллинг-хаусе, но и, понятное дело, тем, что мистер Стоукс не мог не позвонить в каждую дверь и не сообщить тот драматический факт, что он оказался на месте, когда обнаружилось убийство. К тому времени как он добрался до самого конца Грина к миссис Войзи, он не только отточил свою речь, но и добавил свои наблюдения, как люди реагировали на новость из первых рук.

— Миссис Уэлби высунулась из окна и попросила лишние полпинты, а когда я ей рассказал, она, должно быть, резко села, потому что вот она была, а вот ее нету, я еще подумал, может, она в обморок упала. Я ее окликнул, а она появилась в окне, бледная, как смерть, и спросила: «Вы уверены?» И я сказал, что видел собственными глазами, а она воскликнула: «Господи, какой ужас!»

Варианты этой реплики менялись от дома к дому. К его сожалению, а также к сожалению всех слушателей, ему не была известна реакция обитателей Белого коттеджа, потому что он доставил молоко мисс Рете Крей до того, как направился в Меллинг-хаус.

Пожилая толстая домработница Сесилии Войзи, миссис Крук, выслушала его с тем же жадным интересом, с которым в свое время узнала о рождении близнецов в семействе Стоуксов, о кончине дяди миссис Стоукс, который женился в четвертый раз на восемьдесят девятом году жизни и оставил безутешной вдове дом и кругленькую сумму денег. «Красит волосы, делает вид, что ей еле за тридцать!» — таково было горькое заключение мистера Стоукса. Все эти события миссис Крук комментировала одинаково: «Подумать только!» и далее: «Ну надо же!» Убийство Джеймса Лесситера не сподвигло ее на большее, но она все исправно запомнила, и как только за Стоуксом закрылась дверь, направилась прямиком в столовую, где завтракали миссис Войзи и мисс Силвер, и пересказала им полученные известия до мельчайших подробностей.

— Мистер Стоукс дождался, когда приедет полиция. Он не знает, может, что-то и пропустил, но камин был забит горелой бумагой, а бедный джентльмен сидел с пробитой головой, и на подставке лежала кочерга. Мистер Стоукс оставил нам две пинты молока, но сказал, что не сможет и дальше столько давать.

Мисс Силвер сказала: «Боже мой!»

Миссис Войзи отмахнулась от молока.

— Бесси, миленькая, не говори о еде! У полиции есть какие-то предположения?

— Они не сказали мистеру Стоуксу. Там собрались констебль, инспектор и суперинтендант. Когда он уходил, они фотографировали и снимали отпечатки пальцев. Он сказал, что кто-то пытался сжечь завещание бедного джентльмена. Оно с одного края обгорело.

— Завещание! — со стоном воскликнула миссис Войзи.

Миссис Крук одарила ее задумчивым взглядом и невинным голосом добавила:

— Говорят, он все завещал Рете Крей.

Глава 17

В Меллинг-хаусе суперинтендант окружной полиции Дрейк сидел в обитом гобеленом кресле в комнате домработницы. Миссис Мейхью расположилась напротив. Она держала чашку чая, заваренного констеблем Уиткомом, а Мейхью подлил туда виски из кейса, с которым прибыл Джеймс Лесситер. Не будь ее голова занята одной неотступной мыслью, она бы возмутилась: как, спиртное с утра? Но сейчас она оставила привычную строгость. Виски ударило ей в голову, что привело в смятение, а заодно развязало язык. Но оставалась одна деталь, которую она ни за что не упомянет, хоть поджаривай ее на сковородке.

Впрочем, ничто не предвещало подобную форму дознания. Никто не спрашивал ее о Сириле, который приехал из Лентона на велосипеде, взятом у Эмми Уайт. Что на это сказал бы Фред? Фред не знает и не узнает. Нет смысла говорить им, что Фред порвал с Сирилом и велел ему больше здесь не показываться. Но человек не может порвать с собственной плотью и кровью, это все равно что отрубить себе руку и говорить, что прекрасно без нее обходишься. Она решила все делать так, чтобы Фред не узнал о приезде Сирила… и обо всем остальном.

Ее снова охватил ужас. Он не должен узнать, и полиция не должна узнать, никто и никогда не должен узнать об этом!

В полинявшем, но чистом синем халате миссис Мейхью сидела в кресле с гобеленовой обивкой, не опираясь на лоскутные подушки, оставленные ей в наследство тетушкой Эллен Блаклок, сцепив руки и напряженно глядя в лицо суперинтенданта. Он появился в Лентоне недавно, и она его раньше не видела. Если бы он повстречался ей на улице, она ничего бы не подумала, кроме того, что он рыжий, а ей это безразлично. Рыжая шевелюра и рыжие ресницы делают мужчину похожим на лису. У нее в семье нет рыжих, а то, что они есть у других, ее не касается, она не то что некоторые, не лезет не в свое дело. Ей все равно, какие волосы у суперинтенданта Дрейка — светлые, темные или рыжие. Как бы он ни выглядел, он полицейский, а значит, нужно держать его подальше от Сирила. Ужас опять охватил ее, и она задрожала.

— Ну что вы, миссис Мейхью, не надо так нервничать, — успокаивал ее суперинтендант. — Мне жаль вас беспокоить, но я вас долго не задержу. Я хочу узнать, во сколько вы пришли домой вчера вечером. У вас было полдня выходных?

— Да, сэр. — Она смотрел на него, но краем глаза видела, что молодой человек за столом это записал. Они все запишут! Ну и пусть пишут, ведь она ни слова не сказала о Сириле.

Суперинтендант опять заговорил.

— Что вы обычно делаете в эти полдня?

— Ездим в Лентон.

— Каждую неделю?

— Да.

— Чем вы там занимаетесь?

Ужас ослабил свою смертельную хватку. Он ничего не спрашивает про Сирила — только про то, что они делают в свой выходной день, из недели в неделю не счесть сколько лет.

— Ходим по магазинам, остаемся на чай у миссис Уайт — сестры мистера Мейхью.

— Да, ваш муж дал нам адрес.

Эрни… Эрни и велосипед, не нужно было упоминать про Эмми Уайт. Но это не она, это Фред дал им адрес. Она смотрела на суперинтенданта, как кролик на удава.

— А после чая, миссис Мейхью?

— Ходим в кино.

— Каждую неделю?

— Да, сэр.

— Это отлично — иметь постоянные привычки! Я и сам так делаю, когда есть возможность. А теперь, миссис Мейхью, скажите, почему вы не пошли в кино вчера? Ваш муж сказал, что вы вернулись более ранним автобусом. Почему?

— Я уехала в шесть сорок.

— Да, он приходит в Меллинг в семь, кажется? Почему вы не пошли с мужем в кино, а вернулись так рано?

— У меня заболела голова.

— Вам раньше приходилось возвращаться так рано?

— Приехал мистер Лесситер…

— И?..

Ответа не последовало. Суперинтендант продолжил:

— Вы ведь оставили ему холодный ужин, не так ли?

— Да, сэр.

— Значит, вы вернулись не из-за Лесситера.

Стать бледнее она уже не могла, и у нее на лбу выступил пот.

— Голова разболелась.

— Понимаю. Что ж, расскажите, что вы делали после того, как приехали.

Она стиснула руки. Нужно рассказать ему все как было, только бы ничего не обронить про Сирила — как он вошел через черный ход и сказал: «Видишь, все получилось. Эрни дал мне свой велосипед. Если бы я приехал на автобусе, об этом знала бы каждая собака в Меллинге». Нужно промолчать о Сириле и рассказать обо всем остальном.

— Я пришла домой, сделала чай…

Только ничего не говорить о том, что накормила Сирила ужином, и что в середине ужина Сирил сказал: «Мама, мне нужны деньги. Я попал в беду».

От голоса суперинтенданта она подпрыгнула.

— Вы виделись с мистером Лесситером? Вы говорите, что вернулись отчасти из-за него. Вы пошли к нему в кабинет, чтобы спросить, не нужно ли ему что-нибудь?

Он увидел, как миссис Мейхью заморгала, и подумал: «Она что-то скрывает».

Ее выручил инстинкт, как он выручает слабые создания в критических ситуациях. Пыхтя, она выдохнула:

— О да, сэр.

— Во сколько?

— Как раз перед новостями.

— В девять часов? — Он нахмурился.

— Да, сэр.

— И до девяти вы так и не заходили к мистеру Лесситеру спросить, не нужно ли ему чего-нибудь?

Она слабым голосом ответила:

— У меня болела голова… пришлось немного посидеть… я точно не знаю, что я делала…

— С четверть восьмого до девяти — это много времени.

Много времени… до ужаса много… Сирил плакал, положив голову ей на колени… Она сказала еле слышно:

— Я не помню, как оно прошло. Потом я сделала чай и понесла его в кабинет.

— И увидели мистера Лесситера?

Щеки миссис Мейхью покраснели — от виски и от отчаяния.

— Нет, сэр… не видела.

Из-под рыжих ресниц ее буравили глаза.

— Вы зашли в кабинет, но его не увидели?

Миссис Мейхью кивнула и так впилась левой рукой в правую, что чуть не расплющила ее.

— Я не заходила в кабинет, а только открыла чуть-чуть дверь.

— Да?

Она задержала дыхание и наконец дрожащим голосом сказала:

— Там была мисс Рета Крей.

— Кто это — мисс Рета Крей?

— Она живет в Белом коттедже, сразу от ворот налево.

— Продолжайте.

— Я не собиралась подслушивать, не имею такой привычки, я только хотела узнать, можно ли войти. Никто не скажет тебе спасибо, если прерываешь личный разговор.

— А у них был личный разговор?

Миссис Мейхью энергично закивала.

— Мистер Лесситер сказал, что не очень-то хочет, чтобы его убили.

Суперинтендант воскликнул: «Что?!»

Миссис Мейхью опять закивала.

— Так и сказал. А потом продолжал: «Забавно, что ты пришла именно сейчас, Рета. Я только что сжег твои письма». Вот почему я знаю, что он разговаривал с мисс Крей. А потом он что-то сказал про юношескую любовь-мечту.

— Они были помолвлены?

Она закивала.

— Двадцать лет назад… Это продолжается двадцать пять лет. Вот я и решила, что лучше мне не входить.

— Что еще вы слышали?

— Я не из тех, кто подслушивает!

— Конечно. Но вы могли что-то услышать перед тем, как закрыли дверь. Ведь вы что-то слышали?

— Да. Насчет того, что он все перерыл, пока искал бумагу, которую ему оставила мать. Я запомнила…

Страх постепенно утих. Все было просто, вполне правдивый разговор. С ней все будет в порядке, если она скажет правду и удержит их подальше от Сирила. В голове всплыла картина, как Сирил на кухне крутит ручки приемника, а она в это время далеко, в кабинете Лесситера. Инстинкт подсказал ей задержаться и сделать все, что можно, — тот же инстинкт заставляет птицу притворяться раненой и уводить кошку подальше от гнезда. Она повторила:

— Бумагу, которую ему оставила мать, и пока он ее искал, он наткнулся на письма мисс Реты — и еще кое на что!

— На что же?

— Я не видела — щель в двери была не больше дюйма. Но он сказал, что это завещание, сэр. Кажется, он показал его мисс Крей, а она воскликнула: «Джеймс, что за нелепость!» А мистер Лесситер засмеялся, потом прочитал: «Завещаю все Генриетте Крей, проживающей в Меллинге, Белый коттедж».

— Вы уверены, что он упомянул именно мисс Крей?

— О да, сэр. — Глаза у нее не бегали, взгляд был правдивым.

— Что-нибудь еще вы слышали?

— Да, сэр. Мне не следовало там стоять, но я не могла уйти. Он сказал, что с тех пор не делал другого завещания. «Если твой Карр меня сегодня убьет, тебе достанется изрядное состояние». Вот что он сказал, у меня прямо мурашки забегали по спине. Я прикрыла дверь и ушла обратно на кухню.

Суперинтендант сказал:

— Хм… Кто это — твой Карр?

— Племянник мисс Реты, Карр Робертсон.

— Почему он должен был желать убить мистера Лесситера, не знаете?

— Нет, сэр.

— Не было ли между ними ссоры?

— Нет, сэр… — Она колебалась.

— Так что же, миссис Мейхью?

— Миссис Фаллоу, она у нас убирается, а к мисс Крей ходит по субботам. Так она только вчера говорила, что мистер Лесситер не был здесь двадцать лет и никого в деревне не узнает, хотя родился здесь и вырос. А я сказала, что и никто из нас его не узнает, и она согласилась с этим и вспомнила мистера Карра, он якобы утверждал, что не узнает мистера Лесситера, если встретит его на улице — только мне неизвестно, говорил ли он это.

Суперинтендант снова хмыкнул. У него появилось подозрение, что ему вешают лапшу на уши, и он твердо вернул миссис Мейхью к событиям вчерашнего вечера.

— Вы ушли на кухню и больше ничего не слышали. Это было вскоре после девяти?

— Да, сэр, новости продолжались.

Она тут же взмокла. Не надо было этого говорить, ох, не надо. Сирил крутил ручки, Сирил включил радио…

— Вы оставили включенный приемник?

У нее горели щеки, а ноги были, как лед.

— Да, сэр…

— Позже вы еще раз заходили в кабинет?

Она кивнула.

— Я думала, что мне следовало это сделать.

— Во сколько?

— Без четверти десять. Я подумала, что мисс Крей уже ушла.

— На этот раз вы видели мистера Лесситера?

— Нет… — Она произнесла это почти шепотом, потому что ей пришло в голову, что во второй ее приход мистер Лесситер мог уже лежать мертвым, и если бы она открыла дверь пошире, то увидела бы его лежащим на столе с проломленной головой.

Это был не Сирил, не Сирил, не Сирил!

— Что вы сделали?

— Как и раньше, тихо открыла дверь. Никто не разговаривал. Я подумала: «Мисс Рета ушла» — и открыла дверь пошире. Я увидела плащ мисс Реты, лежащий на стуле.

— Откуда вы знаете, что плащ ее?

— Была видна подкладка в желтую полоску. Вообще-то это плащ мистера Карра, старый, он его не увозит из коттеджа. Мисс Рета иногда его надевает.

— Продолжайте.

— Я закрыла дверь и ушла.

— Почему вы так сделали?

— Я подумала, что мисс Рета еще в комнате. Там было тихо, Я подумала…

Было ясно, что она подумала. Каждому в деревне было известно, что Джеймс Лесситер и Рета Крей были любовниками. И каждый подумал бы, что вполне нормально, если они снова ими стали. Суперинтендант решил, что миссис Мейхью говорит правду. Ему казалось, что она хочет еще что-то сказать. У нее бегали глаза, руки вцепились в колени.

— Итак, что еще?

Миссис Мейхью разжала спекшиеся губы.

— Это про плащ, сэр. Я не могла не заметить…

— Что вы заметили?

— Рукав свисал, и я невольно на него взглянула.

— Что вы увидели?

Дрожащим голосом миссис Мейхью сказала:

— Манжет… он был весь в крови…

Глава 18

После одиннадцати суперинтендант Дрейк направился в Белый коттедж. Мисс Крей была дома. Она приняла его в столовой, бледная и сосредоточенная. Наблюдая за ней из-под рыжих ресниц, он пришел к заключению, что она хорошо владеет собой, а раз так, то можно ожидать, что она бы не потеряла голову и не оставила плащ в кабинете. Если она его вообще оставляла. Может, и нет — может, она все еще была в комнате, когда домработница заходила туда во второй раз. Миссис Мейхью говорила, что видела плащ с окровавленным манжетом без четверти десять, но утром, когда Мейхью обнаружил труп, плаща не было. Значит, в этот промежуток времени его унесли. Если без четверти десять мисс Крей была в комнате, она могла унести его. А если уже ушла, то могла за ним вернуться сама или ее племянник…

Все это Дрейк держал в уме, когда придвинул предложенный стул и сел. Констебль Уитком тоже сел, достал блокнот и приготовился записывать.

Произнося имя Джеймса Лесситера, Дрейк внимательно следил за мисс Крей. Ее лицо не изменилось.

— Вы слышали о смерти мистера Лесситера?

Он услышал короткое, тихое «да».

— Когда вы об этом узнали и от кого?

— Приходила миссис Уэлби. Ей сообщил молочник.

— А вам он не сообщал?

— Он заходил сюда до того, как пошел в Меллинг-хаус.

— Вы были удивлены и потрясены?

— Да.

Они сидели за обеденным столом напротив друг друга. Его стул стоял косо, и он повернул его так, чтобы смотреть ей прямо в лицо.

— Мисс Крей, вы не могли бы сообщить мне о своих перемещениях вчерашним вечером?

— О моих перемещениях?

Он почувствовал легкое удовлетворение. Если человек повторяет твои слова, это означает только одно: что он нервничает и тянет время. Он подумал, что не мешает немного порастрясти мисс Крей, и начал трясти.

— С вами живет племянник, мистер Карр Робертсон? И его подруга…

Рета подсказала имя:

— Фрэнсис Белл.

— Я хотел бы знать, что все вы делали вчера вечером.

— Мы были дома.

— Вы не выходили из дома? Вы уверены? Миссис Мейхью утверждает, что слышала, как мистер Лесситер обращался к вам по имени, она подходила к дверям кабинета около девяти.

Ее щеки раскраснелись от злости, серые глаза засверкали. Если бы суперинтендант изучал классику, он бы вспомнил знаменитую строчку из Вергилия про богиню. Но и без этой строчки он понял, что мисс Крей дама темпераментная, к тому же очень красивая. И решил, что он ее растряс-таки. Но она посмотрела на него в упор и сказала:

— Миссис Мейхью совершенно права. Я была у мистера Лесситера от половины девятого до четверти десятого.

— Вы вернулись домой в четверть десятого?

— Мисс Белл может подтвердить. Она выговорила мне, что я пропустила вечерние новости.

— Мисс Белл? А как насчет мистера Робертсона?

— Он отсутствовал.

— То есть его не было дома?

— Да, он ходил гулять.

Суперинтендант поднял рыжие брови.

— Гулять? В такой час?

Мисс Крей отозвалась:

— Почему бы нет?

Он оставил эту тему.

— Мисс Крей, я должен расспросить вас о визите в Меллинг-хаус. Ведь вы старый друг мистера Лесбитера?

— Мы не виделись больше двадцати лет.

— Вы были помолвлены?

— Более двадцати лет назад.

— Вы с ним порвали, поссорились?

— Я бы так не назвала это.

— Кто разорвал помолвку?

— Я.

— Почему?

— Думаю, это вас не касается.

Ее серые глаза были злые, презрительные, но прекрасные. Суперинтендант в жизни своей не видел таких прекрасных глаз. Он подумал, что женщина, умеющая смотреть так презрительно и зло, вполне способна убить, если захочет.

— Мисс Крей, вы знаете, что мистер Лесситер сделал завещание в вашу пользу?

— Он мне его показал. Я сказала, что это нелепость.

— Он сжег ваши письма, не так ли?

— Если миссис Мейхью подслушивала под дверью, она вам все рассказала.

— Он сжег ваши письма, потом показал завещание двадцатичетырехлетней давности и тоже бросил его в огонь.

Она сказала:

— Это не он — это я его бросила.

— Ах, вы?

— Все это было нелепо — завещание при помолвке мальчика с девочкой. Я бросила бумагу в камин, но он выхватил ее. Если миссис Мейхью подслушивала, она должна будет подтвердить. Я хотела бы, чтобы вы поняли: мистер Лесситер… — она помедлила, — развлекался.

— Вы имеете в виду, что он говорил несерьезно?

— Конечно несерьезно. Он меня дразнил. Он видел, что меня это сердит, и забавлялся.

— Вы рассердились?

— Мне все это было крайне неприятно.

Он наклонился к ней, упершись локтями в стол.

— Мистер Лесситер забавлялся, когда говорил о возможности быть убитым мистером Карром Робертсоном?

Она почувствовала, что лицо ее вспыхнула.

— Конечно!

— Вы хотите сказать, что он шутил. Но для такой шутки должен быть какой-то предлог. Почему он шугал так?

— Этого я не могу вам сказать.

— Миссис Мейхью утверждает, что слышала, как он сказал, что совершенно не хочет быть убитым, а позже, после того как показал вам завещание, добавил: «Если твой Карр меня сегодня убьет, тебе достанется изрядное состояние». Он говорил это, мисс Крей?

— Что-то в этом роде. Я уже объясняла, что он забавлялся. Такие вещи никогда не говорятся всерьез.

— В каждой шутке есть доля истины. Убийство — дело серьезное, мисс Крей. Мистер Лесситер был вчера убит. Насколько мы знаем, вы последняя, кто видел его живым. Зачем вы к нему пошли?

— А разве нельзя?

— Я спросил вас, почему вы это сделали.

— Почему вообще что-то делается. Захотела и пошла.

— По внезапному импульсу?

— Можете и так это назвать.

— Вы были в плаще?

— Конечно.

— В каком?

— Взяла первый попавшийся с вешалки.

— Это был плащ вашего племянника?

— Может быть… Я взяла не глядя.

— Вы одели его, когда уходили?

— Естественно.

Рета опять покраснела и посмотрела на суперинтенданта.

— К чему все эти вопросы про плащ? Я его надевала, а теперь он висит на вешалке.

— Тогда я хотел бы на него взглянуть.

Она сохраняла храбрый вид, но внутри у нее все сжалось от страха. Она настроилась говорить правду, насколько это возможно, и пока ей это удавалось. На вешалке висит не один плащ, она могла бы сказать, что надевала другой… Нет, она не могла этого сделать. Если с детства приучен говорить правду, очень трудно начать лгать, тем более лгать убедительно. Рета Крей была прямым и правдивым человек. Она не могла так сказать и через миг порадовалась этому, потому что инспектор Дрейк прошелся вдоль вешалки и каждый плащ выворачивал, чтобы посмотреть изнанку. Когда он дошел до подкладки в желтую полоску, он остановился, снял плащ и вернулся в столовую.

Она с тяжелым сердцем последовала за ним. Если он узнал плащ Карра, значит, кто-то в Меллинг-хаусе его видел и описал ему. Миссис Мейхью подслушивала под дверью. Если она ее приоткрыла, то могла видеть плащ. В этом не было ничего страшного, инспектор уже знал, что Рета разговаривала с Джеймсом Лесситером. Но если миссис Мейхью приходила позже и видела плащ таким, каким его принес домой Карр, — рукав пропитан кровью, правая пола забрызгана, измазана…

Утро было пасмурное. Дрейк поднес пальто к окну, разглядел его, пощупал и воскликнул:

— Он влажный! Вы его застирывали! — Он протянул ей плащ. — Вся правая сторона вымыта, она влажная. Зачем вы его мыли, мисс Крей?

Она уже не злилась, она была бледна и сосредоточена.

— Не для того ли, чтобы смыть следы крови? Миссис Мейхью видела, что обшлаг этого плаща был испачкан кровью.

— Я оцарапала руку.

Это была правда, но она выглядела ложью. Рета отвернула рукав свитера, и Дрейк сказал то же, что и Карр:

— Это же пустяковая царапина!

В тоне, каким были сказаны эти слова, явственно сквозило: «Вы ничего получше не можете придумать?»

Она твердо решила не отвечать больше ни на какие вопросы. Она встала и посмотрела ему в лицо.

— Я вам сказала правду, мне добавить нечего… Да, если надо, я все это подпишу, но больше не буду отвечать ни на какие вопросы.

Дрейк свернул плащ, положил его на подоконник и попросил позвать мисс Фрэнсис Белл.

Глава 19

Вошла Фэнси. Ее голубые глаза были широко раскрыты. Она оглядела суперинтенданта и оценила его невысоко. Как и миссис Мейхью, она не любила рыжих. Молодой человек, сидевший за столом с блокнотом, понравился ей больше. Очень симпатичный. Она подумала: интересно, умеет ли он танцевать? Так много симпатичных парней не умеют танцевать! А те, что умеют, не всегда симпатичные. С такими нехитрыми мыслями она уселась на стул у окна, предоставив возможность обоим мужчинам полюбоваться умопомрачительно прекрасным цветом ее лица.

Констебль Уитком не остался равнодушен. Он уставился на нее сначала с недоверием, потом с восторгом. Если у суперинтенданта Дрейка и были такие же впечатления, он их успешно скрывал и задавал свои вопросы с безразличием фокусника, вынимающего кролика из шляпы.

Начал он с совсем маленьких кроликов, и они вручались Фэнси самым дружелюбным образом. Она согласилась с тем, что она мисс Фрэнсис Белл, подруга мистера Карра Робертсона. Она приехала погостить. О нет, она не помолвлена с мистером Робертсоном, ничего подобного, они просто друзья. Мистера Лесситера она совсем не знает. Она его даже не видела, только фотографию в газете.

— Когда же, мисс Белл?

— Вчера вечером.

Дрейк наклонился к ней через стол.

— А теперь, мисс Белл, я попрошу вас рассказать, что случилось вчера вечером.

Голубые глаза медленно поднялись на него.

— Что значит — что случилось?

— Ну, просто расскажите, что вы делали, все трое — вы, мисс Крей и мистер Робертсон.

— Ну вот, днем мы с Карром ездили в город. Вернулись около семи, поужинали, и тут пришел мистер Эйнджер и принес газеты с фотографиями. Вы это хотите знать?

— Да. Во сколько это было?

— Ну, примерно в четверть восьмого.

— Продолжайте.

— Мистер Эйнджер ушел, ему надо было навестить одну больную старуху. Потом мисс Крей вышла к телефону — он вон там. Мы с Карром просматривали газеты.

— Тогда вы и увидели фотографию мистера Лесситера?

— Да, только ее увидел Карр, а не я. Я могу вам показать эту газету, если хотите.

— Пока не надо. Итак, мистер Робертсон увидел фотографию. Что он сказал?

Она отвела глаза в сторону. До этого момента ей не приходило в голову, что сказанное Карром могло иметь связь с тем фактом, что через час или два Джеймс Лесситер умер. Если бы Рета Крей или Карр указали бы ей на такую связь, попросили забыть все, что случилось между благополучным отбытием Генри Эйнджера и бурным уходом Карра, она бы послушалась, хотя умелый перекрестный допрос вывел бы ее на чистую воду. Но ни Карр, ни Рета не решились предложить ей нечто подобное. Для каждого из них это выглядело бы как признание вины. Они гордо отвергли саму возможность такого предложения. В результате Фэнси оказалась предоставлена самой себе. Ее охватил страх. В ушах зазвенели слова Карра: «Вот он, негодяй!» Она не может рассказать это суперинтенданту! Но что же тогда рассказывать? Что делать, когда не можешь сказать правду и не умеешь лгать? Ей ничего не приходило в голову. Прекрасный цвет лица стал розовым, глаза наполнились слезами. Констебль смотрел на нее с восхищением. Суперинтендант остался невозмутим. Он подумал, что она дура, и надо извлечь из этого пользу. Он резко повторил вопрос:

— Что он сказал?

Молчание. Румянец угас. Фэнси произнесла:

— Пришла мисс Крей, и Карр ушел гулять.

Дрейк стукнул кулаком по столу.

— Вы не ответили на мой вопрос, мисс Белл! Мистер Робертсон увидел фотографию мистера Лесситера. Что он сказал? Он его узнал?

— Ну, что-то в этом роде…

— Объясните. Я хочу знать, что он сказал.

Фэнси старалась изо всех сил.

— Он… он удивился.

Дрейк быстро отреагировал:

— Вы хотите сказать, что он узнал человека, но удивился тому, что это Джеймс Лесситер?

— Вроде того…

— Он удивился. Он разозлился?

Что на это отвечать?! Разозлился! Не то слово! Фэнси не знала, что сказать. И она ничего не сказала. Это было молчание, означающее согласие.

— Он разозлился, когда узнал мистера Лесситера. Очень разозлился?

Она уперлась глазами в стол, прикрыв их длинными ресницами.

Дрейк опять стукнул кулаком по столу.

— Он узнал мистера Лесситера, он разозлился. Почему?

Фэнси вскинула голову. Она смахнула с глаз две слезинки.

— Вот у него и спросите! — сказала она, и родное предместье Степни вырвалась наружу.

— Мисс Белл…

Она оттолкнула стул и вскочила.

— Нечего задавать вопросы, на которые я не знаю что ответить! Если есть другие, которые вам ответят, так идите и спросите их! Хотите знать, что сделал Карр — спрашивайте Карра! Он скажет вам лучше, чем я!

Суперинтендант взял себя в руки и пояснил:

— Я не могу заставить вас отвечать на мои вопросы, мисс Белл. Но во время дознания, вы должны будете явиться и давать показания под присягой. До тех пор ваша обязанность — всем, чем можете, помогать полиции.

Фэнси почувствовала уверенность. Теперь, когда он ее разозлил, она его больше не боялась. Он не может заставить ее говорить, он сам так сказал. Она не будет отвечать, если не захочет. Она не будет говорить о том, как Карр отреагировал.

Дрейк опять заговорил.

— Мистер Робертсон ушел, и мисс Крей ушла?

— Да.

— Как долго они отсутствовали?

— Они не вместе ушли. Он вышел в переднюю дверь, а она в заднюю.

— Ну ладно, они ушла. Когда мисс Крей вернулась?

К чему он задает эти дурацкие вопросы?

— Было четверть десятого, только что закончились новости.

— А мистер Робертсон?

— Не знаю, я пошла спать.

— Вы не слышали, когда он вернулся?

— Нет. Больше я ничего не слышала.

— Еще минутку, мисс Белл. Мистер Робертсон ушел после того, как узнал человека на фотографии, да?

— Я сказала вам, что он ушел.

— Во сколько?

— В полдевятого. Я посмотрела, потому что ждала передачу по радио.

— Мистер Робертсон узнал человека на фотографии и сразу же ушел из дома. Он был зол, так? Он хлопнул дверью?

Он опять устраивает ей ловушку? Фэнси вскипела.

— У него и узнайте! — сказала она и выбежала из комнаты. Дверь столовой с треском захлопнулась.

Констебль Уитком настолько забылся, что присвистнул.

Глава 20

Карр пришел в Лентон тем же размашистым шагом, каким шел сюда вчера. Он застал в лавке Джонатана, праздно болтавшего с леди Фитчетт. Его всегда поражал контраст между ее квадратной фигурой и резкими манерами и представительностью и изысканной вежливостью Джонатана. Он проскользнул за чипендейловским книжным шкафом к двери, ведущей на хозяйскую половину.

Но чтобы скрыться от любопытных глаз леди Фитчетт, шкафа было явно недостаточно. Она оторвалась от испаномавританских тарелок, качество которых они обсуждали, и требовательно спросила:

— Кто это?

Джонатан Мур отвел затуманенный взгляд.

— Я не заметил.

— Ну как же? Он вошел в вашу личную дверь, как к себе домой.

— Наверное, кто-то из служащих…

— Кто-то из служащих! Похоже, это Карр Робертсон.

— Очень может быть.

Леди Фитчетт фыркнула. Больше всего ее задевало, когда от нее что-то скрывали.

— Джонатан, не кривите душой! Карр вернулся?

— Полагаю, да.

— Давно пора, если хотите знать! Он поладил с Элизабет? — Она улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой.

— Лучше спросите у него.

Леди Фитчетт опять фыркнула.

— Вы просите слишком много за эти тарелки.

— Подумайте о моих налогах.

— Подумайте о моих!

Карр остановился возле двери и свистнул. Сердце Элизабет дрогнуло. Он всегда так делал — входил, останавливался у двери и свистел, и если она была наверху, то спускалась, а если внизу, ей оставалось только крикнуть: «Входи!»

Она отозвалась, и в следующее мгновенье он вошел, и она оказалась в его объятиях. Но в том, как он обнимал ее, было что-то странное. Она испугалась. Он не целовал ее, а просто прижимал к себе так, как будто был не в силах отпустить.

— Карр, в чем дело?

Ей пришлось повторить вопрос. Даже тогда она не сразу получила ответ. Он отпустил ее, отошел на шаг, и руки его повисли.

— Тебе придется опять меня выгнать.

— Карр!

— Вчера вечером кто-то убил Джеймса Лесситера, и скорее всего они подумают, что это я.

Элизабет пристально посмотрела ему в глаза.

— А это не ты?

Он хрипло засмеялся.

— Ну вот и ты готова поверить!

Карие глаза Элизабет, прозрачные, как вода, заблестели.

— Я поверю тому, что скажешь ты.

— Нет, я этого не делал. Мог бы до того, как мы увиделись, но не после. В любом случае, я не подошел бы к нему со спины и не проломил бы голову кочергой.

— Карр!

— Кто-то так сделал. Я его видел…

— Неужели ты к нему приходил?!

— Да. Нет смысла говорить, что я дурак, я и сам знаю. Я же понятия не имел, что его убили. Я хотел прийти к нему, чтобы захлопнуть дверь в прошлое — начать новую повесть: глава первая — свадебные колокола, а потом счастье без конца и края. Мне это казалось хорошей идеей. Видишь ли, если он будет постоянно бывать в Меллинг-хаусе, а я в Белом коттедже, мы рано или поздно встретимся. Я решил, что лучше если такая встреча произойдет без посторонних глаз. Наедине мы бы разобрались по-мужски, возможно, не без помощи кулаков, но никто в Меллинге не стал бы таращиться. — Мне казалось, что это удачная мысль.

Элизабет неотрывно смотрела на него, слегка запрокинув голову, отчего светлые волосы упали на спину, обнажив нежную шею.

— Что случилось? Расскажи.

Он рассказал, как увидел свет в окне Катерины, приблизился к дому, обогнул угол, поднялся на две ступеньки, вошел через дверь, которая была не заперта, а только прикрыта шторами. Он ничего не пропустил: ни мертвеца, лежащего на столе, ни кочерги, ни плаща с измазанным рукавом и забрызганной полой. Элизабет выслушала его рассказ, не перебивая, и только когда он закончил спокойно сказала:

— Напрасно ты протер кочергу.

— Пришлось… на случай, если…

Она покачала головой.

— Напрасно. Ты сказал, что ни за что бы не ударил его сзади кочергой по голове. Неужели ты подумал, что Рета могла так поступить?

Карр покраснел.

— В тот момент я вообще ничего не думал. Там был этот проклятый плащ, и следующее, что я помню, — что протираю кочергу. Я думаю, убийца все предусмотрел. Он наверняка надевал этот плащ, чтобы проделать свою работу, или же измазал его потом нарочно. Неужели ты полагаешь, что он забыл бы про кочергу?

— Нет… — Она немного поразмышляла. — Карр, если ты унес плащ и не оставил отпечатков пальцев, я не вижу, почему тебя должны заподозрить.

Он хмуро сказал:

— Есть еще наша маленькая Фэнси, а это финиш. Мы вместе смотрели газеты, когда я увидел фото Джеймса Лесситера. Не помню, что я сказал, но она-то вспомнит. Что-то вроде «Вот он, негодяй!». А потом я пулей вылетел из дома.

— А она не может помолчать? Ты бы попросил ее…

Он мгновенно нахмурился.

— Нет! — и тут же расслабился. — Из этого не вышло бы ничего путного. Она такое безыскусное дитя, что они сразу бы ее раскололи. Пусть уж лучше говорит все, что знает. Это хотя бы покажет, что нам нечего скрывать.

Зазвонил телефон. Элизабет подошла к столу, взяла трубку. Она ответила кому-то: «Да, он здесь», — и оглянулась через плечо.

— Карр, звонит Рета. Она хочет тебе что-то сказать.

Из трубки донесся низкий голос Реты. Она говорила по-немецки.

— Плохо дело, Карр. Они забрали тот плащ. А он отмыт недостаточно. И еще миссис Мейхью знает, что я была там. Она подслушивала. Она слышала, что он говорил о завещании, и его слова: «Если твой Карр меня сегодня убьет, тебе достанется изрядное состояние». Плохо дело, да? Я решила тебя предупредить.

Раздался щелчок, Рета повесила трубку. Карр поступил так же и, обернувшись к Элизабет, передал ей все, что только что услышал, и в заключение повторил слова Реты:

— Плохо дело, да?

— Они найдут того, кто это сделал. А пока тебе нужен адвокат, — Элизабет старалась не поддаваться панике и рассуждать трезво.

— Да… я схожу к старику Хоулдернессу.

— Он не подходит, нужен адвокат по уголовным делам.

Карр скривил рот.

— Дело дрянь.

— Мне очень жаль.

— Погоди жалеть, прорвемся! Обратимся к Хоулдернессу. Он всех нас знает, и если решит, что это дело не по нем, то направит к кому надо. Он посоветует, кого нам лучше нанять. Я пойду к нему.

— Потом возвращайся и все расскажи.

Он кивнул, сделал два шага к двери, но вернулся.

— Элизабет, вчерашний вечер не считается. Мы с тобой не помолвлены.

Ее глаза загорелись еще ярче. Элизабет была достаточно высокой, и ей не надо было становиться на цыпочки, чтобы обнять его за шею. Она пригнула к себе его голову и коснулась щекой щеки.

— Не помолвлены?

— Нет.

— Вот и хорошо, дорогой. Мы сразу поженимся.

— Элизабет!

— Оставим глупости! Беги к мистеру Хоулдернессу!

Глава 21

Мистер Хоулдернесс снова сел в кресло. Его черные брови, красиво контрастировавшие с густыми седыми волосами, сошлись у переносицы, а глаза тревожно заблестели. Чем дальше говорил Карр, тем больше он хмурился. Чтобы выразить свой протест, он громко вздохнул.

— Мой дорогой Карр!

Карр поморщился.

— Вот чертова ситуация, а?

Мистер Хоулдернесс постукивал большими белыми пальцами по колену.

— Вы, конечно, осознаете, что если все это выплывет наружу, вам грозит арест.

— Я ничего не сделал, но я это осознаю.

— Однако нет причин, почему бы это должно выплыть.

— Что вы имеете в виду?

— Кому известно, что вы вчера побывали в Меллинг-хаусе? Скольким людям вы сообщили об этом?

Карр пожал плечами.

— Рете… Элизабет… Вам.

— Больше никому не говорите. Пусть все помалкивают, и вы придержите язык.

— Боюсь, это не спасет, — медленно произнес Карр.

— Мой вам совет…

— Я не уверен. Видите ли, они знают, что Рета там была, и скажут, что у нее был мотив. Она пошла предупредить его, что я все знаю про него и Марджори. Чтобы ее успокоить, Лесситер состряпал какую-то историю. И по том показал завещание, которое составил в ее пользу, когда они были помолвлены, а миссис Мейхью подслушивала под дверью! Она слышала, как он сказал: «Если твой Карр меня сегодня убьет, тебе достанется изрядное состояние». Как ни крути, это указывает на Рету — или на меня. Если я устраняюсь, остается Рета. К тому же, если отбросить все прочее, Фэнси им расскажет, что я узнал его на фотографии и выскочил из дома в страшной ярости.

Мистер Хоулдернесс упрямо выставил вперед челюсть.

— У вас еще будет время пойти на это самоубийство, если Рета окажется в реальной опасности. Я настаиваю на том, чтобы вы помалкивали.

Карр вскинул брови.

— Почему на самоубийство?

Мистер Хоулдернесс сурово посмотрел на него.

— А как еще это назвать?! Вы расскажете полиции, что, во-первых, узнали на портрете человека, который соблазнил и увез вашу жену, и во-вторых, что были на месте преступления примерно во время совершения убийства. Делайте что хотите, но такое безрассудное поведение я категорически не одобряю. По-моему, положение Реты не так серьезно, как ваше. Никто из тех, кто ее знает, никогда не поверит, что она ради денег пошла на такое преступление.

Карр кивнул с отсутствующим видом.

— Интересно, кто это мог сделать…

Большая, красивая рука мистера Хоулдернесса взлетела над коленом и снова упала.

— У Джеймса Лесситера много денег. Часто они приобретаются ценой чужих потерь. Мне кажется невероятным, что это преступление мог совершить кто-то из здешних, хотя найдутся те, кто постарается представить его как местное. Нужно посмотреть, не пропало ли чего. У меня есть подробный перечень того, что осталось после смерти миссис Лесситер. Первым делом я свяжусь с полицией и предложу им все проверить. В доме были очень ценные вещи, и если они пропали, полиция сможет их проследить. А пока я настаиваю, чтобы вы наняли адвоката. Если от вас потребуют показаний, вы сможете сказать, что по совету адвоката ничего не скажете до дознания. Это даст мне время разобраться во всем.

Карр коротко кивнул — его мысли блуждали где-то в стороне. Казалось, он что-то сам с собой обсуждает. Его сомнения наконец разрешились, и он спросил:

— Вы что-нибудь знаете о Сириле Мейхью?

Рука на колене дернулась.

— Почему вы спрашиваете?

— Из пустого любопытства. Позавчера я спросил Рету, а она отказалась говорить на эту тему. Что с ним случилось?

— Он попал в беду.

— Связано полицией?

— Увы, да. Он сидел в тюрьме.

— За что?

— Насколько я знаю, обворовал своего хозяина. Мейхью очень переживали. Тяжело, когда единственный сын пошел по плохой дорожке. Они сами — вполне достойные люди.

— Только дети у них испорченные. Сирил смолоду был страшный наглец.

— Родители не всегда бывают разумны в отношении своего ребенка. Почему вы спросили о Сириле Мейхью?

Карр смотрел в потолок.

— Да так… просто видел его на вокзале в Лентоне вчера вечером.

Мистер Хоулдернесс нахмурил брови.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Вы с ним разговаривали?

— Нет. Я увидел его случайно. Он выскочил из последнего вагона и скрылся за зданием вокзала. Меня удивило, что он избегает встреч. Интересно, был ли он вчера дома.

Мистер Хоулдернесс сказал:

— Я думаю, лучше известить об этом полицию.

Глава 22

Закончив телефонный разговор, Рета осталась сидеть за письменным столом. Ей нравились большие столы. За спиной у нее стоял обеденный стол, старомодный, викторианского стиля, за которым могла разместиться большая семья, но он был слишком велик для теперешних обитателей дома. Ни стол, ни тяжелые стулья, у которых спинки были копией мебели Шератона, а сиденья обтянуты полинявшей парчой, не соответствовали ее коттеджу, но Рета с ними выросла, и ей и в голову не приходило их заменить. Они принадлежали тому времени, когда ее отец имел практику в Лентоне, и они жили в большом доме на Мейн-стрит.

Это было давно. Доктор Крей умер, и они переехали в Белый коттедж. Почти тридцать лет назад. Давно это было…

Она несколько минут сидела, глядя на телефонный аппарат, потом протянула руку и снова сняла трубку. Ответившая ей телефонистка была не Глэдис Лукер, как несколько минут назад, а мисс Проссер. Это уже лучше. Все в Меллинге знают, что Глэдис слушает разговоры, которые находит достойными внимания, но за мисс Проссер можно было не беспокоиться. Она не то чтобы глухая, но слышит неважно и как она сама говорит: «Я и без этого узнаю все, что мне надо».

Рета назвала номер, ей пришлось повторить: «Ленфолд, двадцать один». Интересно, вспомнит ли мисс Проссер, что это домашний телефон Рэндала Марча. Став главой окружной полиции, он купил себе симпатичный домик в нескольких милях от Лентона, поселил там семейную пару, которая его обслуживает, а сам увлекся садом и хвастался, что у него есть ручеек, пруд с цветущими лилиями и немножко леса.

Дожидаясь ответа, она повторяла себе, что глупо звонить, и надеялась, что Рэндала не окажется дома. Он мог, конечно, прийти домой на ленч, но, скорее всего, вряд ли. А может быть, он уже здесь, если суперинтендант Дрейк успел передать ему свой рапорт…

После долгих гудков на том конце сняли трубку. Рэндал Марч сказал: «Алло!» Кровь прилила к лицу Реты. Зачем она позвонила? Непростительная глупость! Она услышала свой спокойный, низкий голос:

— Рэндал, это ты?

— Рета! — в голосе на другом конце провода были теплота и удовольствие.

Щеки перестали пылать и Рета подумала: «Он еще не слышал, это хорошо».

— Я хочу тебя кое о чем спросить. Насчет мисс Силвер. Ты знаешь, что она живет здесь у миссис Войзи, своей школьной подруги…

— Я слышал. Ты познакомилась с ней? Уникальное создание, правда?

— Да. Рэндал, насколько она хороша — в своем деле, я имею в виду?

Он засмеялся.

— О, высший класс! Нет, неудачное определение. Она — как учительница, а мы все сидим перед ней, как подготовишки.

— Ты в самом деле так думаешь? Серьезно?

— Абсолютно серьезно. Рета, а почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?

— Очень многое. — Она перешла на французский. — Сегодня ночью убит Джеймс Лесситер.

— Меня известили, но я еще не получил доклад.

— Рэндал, я главный подозреваемый, — сказала Рета почти что шепотом и очень медленно и повесила трубку.

Глава 23

Рэндал Марч оторвал глаза от машинописных листов. Он, не комментируя, дочитал их до конца, и когда отложил последнюю страницу, суперинтендант Дрейк сказал:

— Ну вот, сэр, как видите, против мисс Крей складывается серьезное дело.

Марч улыбнулся.

— Дружище, это абсурд. Я знаю мисс Крей с детства. Она совершенно не способна ударить человека кочергой по голове.

Дрейк напрягся. Вот, значит, как. В нем все забурлило: он знает ее с детства, а значит, она не убийца! Все они заодно! От возмущения его тонкий нос покраснел.

— Они всегда так говорят, пока дело не доказано. Убийца всегда кто-то другой, пока его не схватят за руку.

Рэндал Марч имел ровный, приветливый характер в сочетании с хорошим здоровьем, устойчивой психикой и разумом, но в этот момент в нем вспыхнула ярость. Это его крайне удивило. Неприятное открытие. Все же он справился с собой и только повторил предыдущее утверждение:

— Мисс Крей абсолютно не способна никого убить.

Краснота расползлась по всему лицу Дрейка. Он стал похож на голодную лисицу.

— Посмотрим на доказательства, сэр. Если вы оцените все эти показания, то увидите, что мисс Крей имела сильный мотив. Она была помолвлена с этим мистером Лесситером более двадцати лет назад. Она говорит, что сама разорвала помолвку, но отказывается сказать почему, а в деревне судачат, что он скверно с ней обращался. Нет прямых доказательств того, что она была им недовольна, но такое могло быть. Вдобавок, он вернулся через двадцать лет, набитый деньгами. Перейдем к событиям прошлой ночи. Мистер Карр Робертсон отказывается давать показания. По-моему, это очень подозрительно. Я бы не придал ему большого значения, если бы он был старше. Осторожность — черта людей пожилого возраста, но для молодого человека она неестественна, а ему только двадцать восемь лет. Это крайне подозрительно. Он что-то знает и боится, что это плохо для него или для нее, вот и помалкивает. Но посмотрите на показания мисс Фрэнсис. Она ясно говорит, что мистер Робертсон в ярости выскочил из дома всего лишь из-за того, что увидел в газете фотографию мистера Лесситера и подпись под ней. Я выяснил, что они никогда раньше не встречались, но как только мистер Робертсон увидел его фото с подписью, он его узнал и вышел из себя. При этом говорят, жена Робертсона сбежала во Францию, пока он служил в Германии. Но никто не знает, с кем она сбежала. Потом мистер Робертсон демобилизовался и вернулся домой. Вскоре возвращается и его жена, совершенно больная. Мужчина, с которым она сбежала, бросил ее. Мистер Робертсон принимает эту женщину, ухаживает за ней, но она умирает — это было два года назад. Есть данные, что он настроился узнать, кто виновен в ее смерти. Миссис Фаллоу, которая убирается у мисс Крей, кое-что рассказала про эту фотографию. Говорит, она слышала, как мистер Робертсон рассказывал своей тете, что узнает того человека, если встретит, потому что у Марджори, его жены, была фотография. Казалось бы, пустая болтовня, но она все ставит по местам. Теперь вернемся к показаниям мисс Белл. Вы видите, что сначала мистер Робертсон выскочил из дома в переднюю дверь, а затем мисс Крей — в заднюю. Она хватает первый попавшийся плащ — это оказался плащ ее племянника — и приходит в Меллинг-хаус, где миссис Мейхью слышит, как мистер Лесситер говорит о завещании, которое он составил, когда они были помолвлены: «Все Генриетте Крей» и так далее. И еще она слышит, как он говорит: «Если твой Карр меня сегодня убьет, тебе достанется изрядное состояние».

Дрейк замолчал, довольный тем, как успешно он изложил обличающие обстоятельства.

— Ну? — Рэндал Марч с недоумением посмотрел на суперинтенданта.

— Сэр, разве у вас остались сомнения в том, что мисс Крей поспешила в Меллинг-Хаус затем, чтобы предупредить мистера Лесситера, что ему следует ожидать какого-то враждебного акта со стороны мистера Робертсона?

Рэндал Марч с улыбкой облегчения ответил:

— Если она взяла на себя труд предупредить его, то она его не убивала. Дрейк, вы стараетесь сесть на два стула сразу. Боюсь, это не удастся.

Дрейк прищурился.

— Минутку, сэр, думаю, вы не ухватили суть. Когда она пришла его предупредить, она еще не знала о завещании. По словам местных жителей, у него больше полумиллиона. Можно прийти, чтобы предостеречь человека, а потом передумать, если тебе в карман плывет полмиллиона.

Рэндал держал себя в руках, сохраняя подчеркнутое внимание к подчиненному, с выводами которого не мог согласиться. Он отдавал себе отчет в весомости аргумента: гипотетические полмиллиона могли подстегнуть Рету Крей взяться за кочергу и выбить человеку мозги. Эти данные следовало взять на заметку. Рэндал покачал головой.

— Это не в ее характере.

Суперинтендант Дрейк настойчиво продолжал развивать тему.

— Есть одна улика, которая многое расставляет по местам, если позволите так выразиться. Отказавшись объяснить, почему она заспешила, мисс Крей далее показывает, что сняла первый попавшийся плащ в прихожей и вышла через заднюю дверь. Это оказался старый плащ мистера Робертсона. У него подкладка в желтую полоску. Показания миссис Мейхью касаются именно этого плаща. Когда она пришла в кабинет во второй раз и приоткрыла дверь, этот плащ висел на стуле. Была видна часть подкладки, и она ее описала. Один рукав свисал, и она видела, что обшлаг в крови. Мисс Крей объясняет это тем, что оцарапала руку, пробираясь через лес. Но заметьте, сэр, — вся правая сторона плаща была замыта. Он висел на вешалке среди других, и одна его сторона еще не высохла. Я послал его на исследование и вот что получил. Я звонил им как раз перед выходом, и мне сказали, что на всей влажной поверхности — следы человеческой крови. Правая пола должна была быть сильно измазана, раз остались следы крови в швах и в местах, где подкладка сложена вдвое. Нет сомнения, пятно было обширное, гораздо больше, чем может дать царапина на руке. Мисс Крей показала мне ее — объяснение про царапину можно смело отбросить.

Марч перевернул лежащий перед ним лист, взял следующий.

Дрейк продолжал говорить:

— Состояние плаща говорит об одном: его надевал убийца.

Марч поднял глаза от бумаги, которую держал в руках:

— Миссис Мейхью в своих показаниях особенно подчеркивает, что при ее втором приходе из комнаты не доносилось ни звука. Это ведь могло означать, что мисс Крей уже ушла. И нет доказательств, что этот плащ был именно на ней, когда его так сильно испачкали. Если, как она говорит, она поцарапала руку, крови могло быть достаточно, чтобы привлечь внимание миссис Мейхью. А также и убийцы. Если ему подвернулся чужой плащ с чужой кровью на нем, он мог воспользоваться этим.

— Вы считаете, что мисс Крей вернулась домой без плаща, хотя на улице было холодно, и что некто надел его, чтобы убить мистера Лесситера? Если так, то как вы объясните, что мы нашли этот плащ на вешалке у нее дома, и он был замыт? Конечно, этому может быть объяснение, я обдумал и эту версию. Если мистер Карр Робертсон пришел в Меллинг-хаус после того, как ушла мисс Крей, он мог надеть плащ — как вы помните, это был его плащ — и совершить убийство. Единственное, что ему оставалось, — это вернуться к себе и постараться отмыть грязь. Нет сомнения, он это проделал. В конце коридора есть небольшая мойка. Под раковиной мы нашли смазанное пятно и пару капель на полу — там темный линолеум и они были не видны. Плащ был весь пропитан кровью, когда его туда несли. Они полагали, что все подчистили, но обычно всегда что-то остается…

Рэндал Марч сидел как громом пораженный. Это была улика, которую не отбросишь покачиванием головы. Она свидетельствовала не против Реты — этот путь для него оставался заблокированным, но возникало серьезное подозрение против Карра Робертсона. Если вчера вечером он действительно опознал в Джеймсе Лесситере соблазнителя своей жены, дело принимало совсем другой оборот.

И к тому же Карр отказался давать показания…

Глава 24

— Можно войти, дорогая?

Миссис Войзи, которая в это время оформляла счета, повернула голову. Она увидела мисс Силвер, одетую для прогулки по деревне. На ней была шляпка, знававшая лучшие времена. Вместо банта со множеством атласных завит ков шляпку декорировал почти неразличимый бант из гладкого сукна. Обычный букет цветов на левой стороне шляпки был заменен на букетик поменьше и постарее: увядший желтофиоль, окруженный резедой, которая по цвету перекликалась с престарелой горжеткой, ценимой мисс Силвер за ее выдающиеся качества. Черное пальто было одно для праздников и буден, как и аккуратные черные туфли на шнурках и черные шерстяные чулки, которые она носила с октября по апрель, а иногда и дольше, если весна была холодной.

Войдя и осторожно прикрыв за собой дверь, мисс Силвер покашляла. С руки у нее свисала большая сумка, на пальцы были натянуты черные нитяные перчатки.

— Сегодня такой промозглый день. Извини, если я помешала тебе, Сесилия, но я получила приглашение на ленч и подумала, что ты не станешь возражать, если я его приму.

Миссис Войзи встретила это сообщение приветливо, но удивилась.

— Приглашение на ленч?

— Да, Сесилия, от мисс Крей.

Миссис Войзи только и смогла произнести: «О-о».

Со времени прихода молочника, принесшего первое известие о смерти Джеймса Лесситера, деревенская служба новостей работала с чрезвычайной активностью. Миссис Крук кинулась в магазин за блинной мукой, которой никогда не пользовалась, и встретила там племянницу миссис Фаллоу, которая, если вы помните, каждый день встречалась с миссис Мейхью. Племянницу уговорили сходить в Меллинг-хаус с предложением по-соседски помочь — если она не встретит миссис Мейхью, то уж обязательно увидит миссис Фаллоу.

— Она не могла поднять головы, бедняжка, — сказала миссис Крук, передавая новости, услышанные в магазине, миссис Войзи и ее гостье. — Вызвали врача, он сказал, что это шок, и велел миссис Фаллоу остаться с ней и не давать ничем заниматься. А после того, что миссис Фаллоу от нее узнала, у нее самой чуть шок не приключился: везде кровь, и пальто мисс Реты все в крови.

Миссис Войзи сказала:

— Что за чушь, Бесси!

Миссис Крук стояла на своем:

— Племяннице это сказала миссис Фаллоу, она пришла прямехонько от миссис Мейхью, а та сама все видела. Говорят, бедный джентльмен все завещал мисс Рете, и завещание лежало у него под рукой, а на нем кровь. Мистер Мейхью это видел, когда обнаружил труп, он сказал, что сразу понял, что кто-то пытался эту бумагу сжечь, потому что она с одного боку обгорела.

— Рета Крей и мухи не обидит, — сказана миссис Войзи.

Миссис Крук была непоколебима.

— Мухе не оставляют завещаний, — изрекла она. — Говорят, тут может быть нечто большее: мистер Карр пулей выскочил из Белого коттеджа в половине девятого. Джим Уоррен торопился к Дорис Гроувер и проходил как раз мимо. Он сказал, что в жизни не видел, чтобы человек был так разъярен, как Карр. Он прошел совсем рядом с ним и говорит, что тот был как раненый, и произносил имя мистера Лесситера, как будто проклинал. Джим слышал, как тот рычал, точно собака, которая что-то рвет зубами. А Дорис говорит, Джим пришел к ней такой странный, что она спросила: «Что случилось?» — и вот что он ей рассказал. Джим с детства был чувствительный. Дорис говорит, ей пришлось дать ему виски из отцовской бутылки, а мистер Гроувер еще и половины не выпил.

В этот момент вмешалась мисс Силвер:

— В какую сторону шел мистер Карр?

Миссис Крук замолчала и мисс Силвер повторила вопрос. Миссис Крук все размышляла, тянула время. Наконец она сказала:

— Раз Джим его встретил, то он шел в другую сторону. Сначала слева идут маленькие коттеджи, где живут Уоррены, мистер Карр должен был идти в ту сторону, потому что Джим еще сказал, что их собака на него залаяла, когда он проходил мимо. Но говорят, наверное, это мистер Лесситер сбежал с женой мистера Карра, и мистер Карр про это узнал и убил его.

Все это пронеслось в голове миссис Войзи, когда она услышала, что мисс Силвер идет на ленч к Рете Крей, и поэтому она только и смогла что произнести: «О-о». Ей было не свойственно говорить так мало, и мисс Силвер ждала, что за этим последует.

На лице миссис Войзи появилось выражение живейшего интереса.

— Мод! Она с тобой консультировалась? Я имею в виду, профессионально? О, как я хочу, чтобы она это сделала!

— Она пригласила меня на ленч, — сказала мисс Силвер.

Миссис Войзи потерла ручки, и в глаза бросились три красивых кольца, которые были ей явно маловаты.

— Ты обязательно должна пойти. Знаешь, это просто судьба, что ты приехала погостить, потому что ничто не заставит меня поверить, что Рета могла такое сделать. Это слишком ужасно, это только доказывает, что слухи — страшная штука. Этот бедняга в гробу перевернется, если узнает, что вся деревня судачит о том, что он сбежал с женой Карра, а Рета убила его из-за денег. Это же немыслимо, правда? Я так считаю, что Джеймс и в глаза не видел эту Марджори. Я сама видела ее раз пять — никогда в жизни не встречала настолько неприятную особу: потрясающе красива и совершенно бессердечна! А Карр был помолвлен с такой милой девушкой! Но тут встретил Марджори, она в него вцепилась, и он свалился, как сбитая кегля, а душечка Элизабет Мур уехала и вступила в ВТС[2], Наверное, командовала противовоздушной батареей или что-нибудь в этом роде. А Марджори сбежала, как я и говорила, но какое это имеет отношение к Джеймсу Лесситеру?

Мисс Силвер кашлянула.

— Дорогая, мне, наверное, пора идти…

Уйти ей удалось только через десять минут.

В Белом коттедже мисс Крей оказалась не одна — у нее была миссис Уэлби, которая почти тотчас же ушла. Мисс Силвер внимательно ее оглядела. От нее не укрылось, что под сдержанным, тщательно наложенным макияжем было смертельно бледное лицо, чего не могла скрыть никакая косметика. Никто из тех, кто видел мисс Силвер, не заподозрил бы в ней знатока всего, что связано с косметикой, как, впрочем, и с другими дамскими штучками, однако она с одного взгляда распознала эту бледность и то, что крем-пудра и румяна, которыми миссис Уэлби воспользовалась, были самого лучшего качества и страшно дорогими и были наложены очень искусно. К тому же для женщины, которая просто поутру забежала к соседке, Катерина Уэлби была одета так хорошо, что на это потребовалось немало усилий. По сравнению с Ретой, на которой были короткая коричневая юбка и старый свитер, Катерина, казалось, тщательно подбирала свой наряд. Нельзя сказать, чтобы что-то из ее одежды было неуместно, но все выглядело каким-то слишком новым. Как будто она участвовала в показе моделей одежды для загородного дома от известного кутюрье. Серый твидовый пиджак и юбка — прекрасного покроя, более светлый пуловер — с вырезом по последней моде, изящные башмачки — на каблуке новейшего фасона. Если на ней не было шляпки, то не потому, что она проявила небрежность, а потому, что так было модно. Каждый локон золотистых волос лежал на своем месте.

Не будь ее знакомство с миссис Уэлби столь кратковременным, мисс Силвер поняла бы, что та уже перешла неуловимую черту, отделяющую понятия «в меру» от «слишком». Но она и так догадалась о чем-то в этом роде: в Катерине ей почудилась не поддающаяся определению ожесточенность, потеря чего-то такого, что придает жизни свежесть и радость.

Те несколько минут, что прошли между «здравствуйте» и «до свиданья», мисс Силвер разбиралась со своими впечатлениями. Она была слишком интеллигентна сама, чтобы не распознать интеллигентность в другом человеке. В Катерине это качество, безусловно, было, и мисс Силвер на память пришла цитата — не из ее любимого Теннисона, а из более старого поэта:

Будь аккуратным, разодетым,

Как будто ты идешь на праздник…

……………………………

Я полагаю, она леди…

……………………………

Все было горько и непрочно.

Интеллигентность в Катерине до известной степени была, но она переусердствовала, а это уже неинтеллигентно. Возможно, причина избыточного усердия — внезапная трагическая смерть и надвигающийся скандал. Возможно…

Мисс Силвер проводила Катерину задумчивым взглядом.

Глава 25

Когда дверь за миссис Уэлби закрылась, наступила небольшая пауза. Рета Крей словно стояла на краю бассейна с ледяной водой и набиралась духу, чтобы прыгнуть. Ей пришло в голову, что не надо этого делать. Ее тайна останется при ней. Она всего лишь пригласила мисс Силвер на ленч. Если вклинится что-то другое, его можно будет проигнорировать. Рета почувствовала на себе взгляд мисс Силвер и подняла глаза.

Случилось что-то непостижимое. Она испытала то, что до нее испытывали многие клиенты мисс Силвер. Когда позже она думала об этом, ей представлялась картина, которую можно было увидеть во время войны: рушится передняя стена дома, и каждая комната на каждом этаже открывается чужому взгляду.

Мисс Силвер изучала хозяйку дома спокойно и внимательно. Улыбка преобразила ее неприметное лицо. Оно приглашало к доверию и к тому же было обаятельно. На этом удивительная часть закончилась — снова появилась маленькая, безвкусно одетая бывшая гувернантка, которая сказала:

— Как я могу вам помочь, мисс Крей?

У Реты не было готового ответа. Она обнаружила, что ее приглашают сесть в ее собственном доме. Ее охватило чувство, что эта женщина в силах ее защитить. Она наклонилась и по-детски прошептала:

— Мы попали в большую беду.

Мисс Силвер деликатно покашляла.

— Я об этом кое-что знаю.

— Как и все. Наверное, так всегда бывает, только об этом не думаешь, пока тебя самого не коснется. Тебя расспрашивают, а если не отвечаешь, то делают свои выводы. Не остается ничего своего, личного.

— А должно оставаться, мисс Крей?

— Вы имеете в виду, не скрываю ли я что-то? Скрываю. Я думаю, у каждого есть за душой что-то, что он не даст топтать. — На последних словах ее голос упал.

Мисс Силвер смотрела с пониманием. Она видела болезненные следы бессонной ночи и нервного напряжения — под глазами у Реты темнели синяки. Она деловито спросила:

— Что вы ели на завтрак?

— Не знаю.

Мисс Силвер покашляла.

— Уже час дня. Вы пригласили меня на ленч, и я думаю, мы продолжим наш разговор после того, как поедим. Позвольте я вам помогу.

Рета удивилась, но успокоилась. Некоторое время не надо будет говорить. Мысль о ленче была противна, но он оттягивал момент, когда ей придется говорить о Джеймсе Лесситере.

— Все уже готово. Фэнси поможет мне подать на стол. Это девушка, которая у нас живет, Фрэнсис Белл. Вы познакомитесь с ней и с Карром. Я думаю, так будет лучше.

За время своей детективной деятельности мисс Силвер привыкла к таким обедам, в котором сейчас принимала участие. Общее мрачное настроение, эпизодические вспышки беседы, сдерживаемые страхом сказать что-то такое, что лучше оставить невысказанным, вперемежку с паузами, во время которых никто не может придумать, о чем бы заговорить, — все это было ей хорошо знакомо. Она могла подсказать безобидную тему, но не всегда считала нужным это делать. Иногда считала более поучительным понаблюдать за тем, как люди ведут себя под грузом молчания. Сегодня она решила дать мисс Крей возможность поесть и в этом вполне преуспела. Рете легче было есть, чем повторять «нет», и после нескольких глотков, сделанных через силу, у нее проснулся аппетит.

Мисс Силвер понаблюдала за мистером Карром Робертсоном. От нее не укрылось, что он не одобряет ее визит. Мужчины, подумала она, не умеют скрывать свои чувства. На первых порах они демонстрируют миру такой ход мыслей, который нельзя приветствовать, потому что он весьма наивен. Она нисколько не сомневалась в том, что мистер Карр держит ее за старую горничную, привыкшую во все совать свой нос. Он был похож на мальчишку, не желающего слушать уроки вместе со старшей сестрой. Она видала немало таких мальчишек и относилась к ним снисходительно.

Взглянув на мисс Фэнси Белл в алом костюме, она слегка улыбнулась. Простодушное дитя, для опытного и тактичного собеседника она — открытая книга. Мисс Силвер не сомневалась, что если Фэнси что-то знает, то и она вскоре будет это знать. А что касается мистера Карра — что ж, с ним можно не спешить.

Для Реты время одновременно тянулось и мчалось вскачь. Карр и Фэнси вызвались помыть посуду, так что у мисс Крей больше не было повода для проволочек. В гостиной мисс Силвер сидела в кресле и, судя по всему, чувствовала себя как дома. Горжетку и пальто она уже сняла, под ними оказалось зеленое шерстяное платье с кружевным воротничком, который по центру был скреплен ее любимой брошью — резная роза из мореного дуба с речной жемчужиной посредине Слева на прекрасной золотой цепочке покоилось пенсне. Она пользовалась им, когда было плохое освещение или попадался мелкий шрифт. В большой черной сумке виднелся моток голубой шерсти: мисс Силвер вязала костюмчик для маленькой Джозефины, дочки своей племянницы Этель Бэркетт. Руки она опустила на колени, поскольку спицы держала в манере, которой они с Сесилией научились еще в школе у классной дамы, немки фрейлен Штейн. Очень удобная манера, почти невозможно упустить петлю, а значит, нет необходимости все время смотреть на работу. Позвякивая спицами, мисс Силвер только изредка бросала взгляд на увеличивающуюся полоску голубого полотна. Она улыбнулась хозяйке и безмятежно сказала:

— Прежде чем вы мне что-то расскажете, я должна спросить вас, какой помощи вы от меня ждете?

Рета пребывала в состоянии оцепенения. Она услышала свой растерянный голос:

— Я не знаю… Я надеялась…

Мисс Силвер веско произнесла:

— Я должна просить вас хорошенько об этом подумать. Я принимаюсь за дело с единственной целью — узнать правду. Я не берусь за то, чтобы доказывать чью-то невиновность, а тем более вину. Я чувствую себя обязанной с полной ясностью донести это до потенциального клиента. Возможно, вам нужно будет время подумать.

Рета перестала дрожать, ее неуверенность прошла. Она твердо взглянула на мисс Силвер и сказала:

— Нет, зачем же?.. Правда — это то, чего и я хочу.

Спицы снова застучали, голубая полоска завертелась.

— Тогда, мисс Крей, расскажите, что случилось вчера.

Рета откинула со лба волосы.

— Не знаю, с чего начать… Джеймс Лесситер — мой старый друг, одно время мы были помолвлены. Я разорвала помолвку и до вчерашнего дня не видела его в течение двадцати трех лет. Потом после ужина мы встретились у Катерины Уэлби, она живет в Гейт-хаусе при въезде в Меллинг-хаус. Джеймс был раскованным и внимательным. Он проводил меня домой и обсудил со мной несколько вопросов — он думал, я что-то знаю о намерениях его матери. Я не смогла ему помочь, но мы говорили дружелюбно. Потом вчера вечером…

Она оборвала себя, потому что теперь надо было говорить о Карре. Если бы был вариант не втягивать его в это дело, она бы ничего не сказала, но он будет втянут, а раз так, как можно быть уверенной, что она не навлечет на него беду? Ответ напрашивался простой и практичный: «Ты не можешь укрывать его».

Расстроенный вид Реты заставил мисс Силвер подбодрить ее:

— Продолжайте, прошу вас.

Она продолжала обрывистыми фразами, вроде: «Мистер Эйнджер принес газеты… Когда он ушел, я пошла к телефону… Когда я вернулась, Карр ушел…»

Ничего хорошего это не обещало, и Рета это понимала.

— Думаю, вам придется объяснить мне, почему он ушел… — мягко сказала мисс Силвер и после небольшой паузы добавила: — Мисс Крей, вам нужно решить, будете ли вы мне доверять. Полумеры здесь совершенно бесполезны. Как прекрасно сказал лорд Теннисон, «Ты можешь верить мне во всем или не верить вовсе».

— Это… ко мне не относится.

Мисс Силвер пояснила:

— Смотрите, что получается. Вы спокойно излагаете мне свои мотивы и мысли, поскольку знаете, что вы невиновны. Когда дело доходит до мистера Карра, вы уже не так уверены?

Рета вскрикнула, без слов выражая протест и боль.

Мисс Силвер еще раз, но теперь уже тихо и властно повторила:

— Вы должны решить.

Наступило молчание. Рета встала и отошла к окну. Не оборачиваясь, она сказала:

— Когда что-то произнесено, назад уже не вернешь. Он этого не делал. Неправильно будет сказать, что я ему не верю, но все складывается так… как если бы… у него был мотив.

Мисс Силвер вязала. Через некоторое время она окликнула Рету:

— Идите сюда и садитесь. Эмоции — разрушительный фактор. Нам нужно быть практичными и сохранять ясность мысли. Подумайте вот о чем. Если мисс Белл была здесь, когда мистер Карр покинул дом, она понимает, почему он это сделал?

— Да.

— Как вы думаете, долго ли она выдержит перекрестный допрос? Вы знаете ее лучше, чем я.

— Да, вы правы… проще рассказать. Карр увидел портрет Джеймса Лесситера в газете и узнал в нем человека, который соблазнил и погубил его жену. Вы, наверное, об этом слышали.

— Да.

— Думаю, тут были смягчающие обстоятельства. Джеймс говорил, что она ушла от него и жила с другим мужчиной. Похоже на то. Но Карр этого не знал. Он выскочил из дома, а я побежала в Меллинг-хаус предупредить Джеймса. — Она просто и ясно рассказала всю историю. Он жег ее письма. Он показал завещание, сделанное тогда, когда они были помолвлены. Она поцарапала руку, пробираясь через лес. Кровь испачкала обшлаг плаща. Джеймс дал ей платок, чтобы остановить кровь… Нет, она не унесла его с собой. Плащ тоже не уносила. Когда она пришла, то сняла его, а уходя забыла.

Мисс Силвер слушала с неослабным вниманием. В этом месте она покашляла.

— Мисс Крей, как вы могли забыть плащ? Ночью было очень холодно.

Прекрасные серые глаза смотрели на нее открыто.

— Я о нем и не подумала.

— Вы вышли на холод и не вспомнили про плащ?

— Да, именно так.

— Я в этом не сомневаюсь, но хотелось бы знать, что заставило вас забыть его. Вы оставили мистера Лесситера, вышли на холод и даже не заметили этого. Вы оставили его живым?

Рета от злости покраснела.

— Конечно!

— Вы расстались по-дружески?

Рета высоко подняла голову.

— Нет. Я разозлилась. Потому и забыла про плащ.

— Из-за чего вы разозлились?

— Это он меня разозлил. Причина не имеет никакого отношения к делу. К Карру тоже.

— Он занялся с вами любовью? — мисс Силвер пытливо следила за реакцией собеседницы.

— Нет, нет, ничего подобного! Ссора из-за бизнеса. Он даже не со мной связан, он касается одного нашего друга.

Мисс Силвер некоторое время продолжала ее изучать, потом нагнулась к сумке и отмотала несколько витков голубой шерсти. Приступив к вязанию, она сделала вид что не хочет продолжать нежелательную тему.

— Вы говорите, что вам позвонили, когда мистер Карр и мисс Белл просматривали газеты, оставленные мистером Эйнджером. Поскольку может возникнуть вопрос о времени, человек, который вам звонил, мог бы поддержать вас по этому моменту.

— Фэнси говорит, было двадцать минут девятого. Она беспрестанно слушает радио и потому всегда знает время. Она говорит, что мы с Карром ушли в полдевятого.

— Ваш собеседник сможет это подтвердить? Кто это был?

— Катерина Уэлби.

— И вы проговорили десять минут. О чем?

Рета почувствовала себя так, как будто вступила в темноту. Под ногами должно быть что-то твердое, но его нет. Кровь отхлынула от лица. Искусство скрывать требует навыка. У Реты его не было. Она беспомощно смотрела на мисс Силвер и лихорадочно искала, что бы ответить. Не придумав ничего лучшего, сказала:

— Мы просто разговаривали.

— По поводу бизнеса?

— Наверное, можно это так назвать.

— Связанного с мистером Лесситером?

Рета лишь произнесла: «О-о…»

Она так явно уклонилась от ответа, что мисс Силвер его получила. Она быстро работала спицами, а в уме складывались мелкие детали: бледность и напряженность Катерины Уэлби; тот факт, что Джеймс Лесситер провожал Рету Крей, но говорил с ней не о былом, а о намерениях его матери в отношении, видимо, ее имущества; десятиминутный разговор с Катериной Уэлби о бизнесе; злость Реты на Джеймса Лесситера после разговора о бизнесе — бизнесе, связанном с другом.

В ряду этих мыслей все время подчеркивалось слово «бизнес» — бизнес, связанный с Джеймсом Лесситером и имуществом его матери. У нее в уме вспыхнули обрывки слухов, принесенных Сесилией Войзи. Спицы так и мелькали в ее руках. Когда она заговорила снова, то беседа вернулась к прежней теме.

— Вы говорите, что ушли из Меллинг-хауса и оставили там свой плащ?

— Да.

— Я полагаю, сейчас он в полиции?

Колебания мисс Крей в ответе на этот вопрос были так заметны, что, когда она наконец сказала «да», сложилось впечатление, что это был для нее самый сложный вопрос.

Мисс Силвер назидательно покашляла.

— Почему этот вопрос доставил вам столько затруднений? Вы не уверены, что плащ забрала полиция?

На этот раз Рета без колебаний ответила:

— Нет, она его забрала.

— Они вам об этом сообщили?

— Они забрали его… отсюда.

— Вы за ним возвращались?

Рета пошевелила губами, но не произнесла ни звука, а только покачала головой. Мисс Силвер перестала вязать и наклонилась к ней.

— Мисс Крей, вы обладаете информацией, которая для вас очень важна. Вы можете ее выдать или оставить при себе, но если вы мне не будете доверять, я ничем не смогу вам помочь. — После небольшой, но многозначительной паузы она продолжила: — Раз вы не принесли плащ сами, совершенно очевидно, что это сделал мистер Карр.

Рета побледнела так, как будто ее ударили. Затем кровь хлынула к лицу.

— Да… вы правы… нужно рассказать. Нет смысла мечтать, что это не станет известно. Карр ходил в Лентон. Он ходил к Элизабет Мур. Они были помолвлены до того, как он познакомился с Марджори, это его жена. Я надеюсь, у них все сладится, раз они снова встретились. Они очень подходят друг другу и очень хорошо друг к другу относятся. Он помешался на Марджори — это была трагедия для всех троих. Вчера Карр сразу пошел к Элизабет. Я думаю, он боялся того, что может совершить. Я вам доверяю: думаю, он мог сделать что-то ужасное, когда выскочил из дома. Но он этого не сделал, он пошел к Элизабет. Она приняла его обратно. Разве вы не понимаете, что после этого он уже не был способен на отчаянные поступки? Он был счастлив. В таком состоянии не идут на убийство. Все, что он хотел, это закрыть главу своей жизни, покончить с ней. Он пошел в Меллинг-хаус и нашел Джеймса мертвым.

— Зачем он пошел в Меллинг-хаус?

— Я его спрашивала. Он сказал, что тогда ему это казалось естественным. Он хотел перевернуть страницу, подвести черту, а для этого увидеться с Джеймсом Лесситером и сказать ему, что он все знает. Он считал, что после этого они станут избегать друг друга, соблюдая приличия.

— Понятно.

Рета подняла руку; прижала к виску длинные красивые пальцы.

— Он пришел и обнаружил Джеймса. Мой плащ лежал на стуле. Он был ужасно испачкан. Обшлаг и правый рукав пропитались кровью. — Ее голос стал безжизненным. — Мисс Силвер, вы спросили меня, уверена ли я, что Карр этого не делал. Я совершенно уверена, и могу сказать почему. Он подумал, что это сделала я. Он пришел сюда с плащом и спросил, зачем я это сделала. — Ее рука опять упала на колено. — Я не уверена, считает ли он так и сейчас. Думаю, он не мог справиться с чувствами, но справился с мыслями. Он попытался отмыть пятна на пальто.

Мисс Силвер воскликнула: «Боже мой!» Слова, ничего не значащие сами по себе, несли в себе глубокое осуждение.

Рета глубоко вздохнула.

— Когда утром пришла полиция, все правая сторона плаща была влажной. Они его унесли.

Мисс Силвер покашляла.

— Они найдут следы крови, как бы вы ни старались ее отмыть. Вы вполне уверены, что крови было больше, чем следовало ожидать от вашей царапины?

Рета содрогнулась.

— Рукав был весь пропитан кровью.

Глава 26

Мисс Силвер пробыла у Реты до трех часов. Когда она облачилась в пальто, пожелтевшую горжетку и шерстяные перчатки, одна пола курточки для маленькой Джозефины была довязана, и не меньше дюйма второй полы болталось на спицах бледно-голубой оборкой. В профессиональном плане она добилась того, что стала отчетливо представлять себе события вчерашнего вечера, насколько они были известны мисс Рете Крей. Короткая беседа с Фэнси выявила дополнительные подробности. В сущности, Фэнси не терпелось поговорить с человеком, который был не из полиции и желал помочь Карру и мисс Крей. Она выросла в среде, где укоренилось сознание, что каким бы ты ни был порядочным человеком, ты не станешь якшаться с полицией. Когда люди скученно живут в густонаселенном районе, их жизненные интересы тесно переплетаются. Дернешь за один край — заколышется все полотно, потому что за него держатся все сразу. Фэнси и в голову не могло бы прийти сдать друга полиции. С мисс Силвер она говорила свободно.

— Он так ужасно выглядел, — вспоминала трепещущая Фэнси. — Побледнел, как полотно. Он мог бы играть привидение без всякого грима. Он меня прямо напугал. Вошла мисс Крей и сказала: «Карр!» Знаете, она тоже испугалась. Он выглядел просто ужасно. И она положила руку ему на плечо, а он даже не заметил, он тыкал пальцем в картинку. А потом он сказал: «Это тот человек, которого я ищу, который увез Марджори». Вы знаете, она была его жена, и если спросите меня, то ему повезло, что он от нее избавился, но он так сказал: «Это тот человек, которого я ищу, который увез Марджори» — и выскочил из дома, хлопнув дверью. Я знала, что у него крутой характер, но таким я его никогда не видела.

Мисс Силвер покашляла и спросила, поделилась ли Фэнси этими интересными подробностями с суперинтендантом Дрейком. Розы, цветущие на нежных щечках Фэнси, стали еще ярче.

— О нет, мисс Силвер, что вы! Они так разговаривают, что можешь проболтаться и не заметить. Но это точно — про Карра я им ничего не сказала!

Карр Робертсон ушел сразу после ленча, и мисс Силвер не смогла с ним переговорить. Она решила, что ей и без того есть над чем подумать. Проходя по деревне, она увидела, как викарий мистер Эйнджер вышел из своего дома и, обогнув пруд, направился по дороге, ведущей к Белому коттеджу. Конечно, он мог навещать кого-то в коттеджах, о которых упоминала Бесси Крук, но мог идти и к мисс Рете Крей. В этом случае ей оставалось надеяться, что он будет тактичным. По своему опыту она знала, что мужчины редко бывают тактичны, особенно влюбленные мужчины. Про викария говорят, что он любит мисс Крей. Если бы она его любила, они бы давным-давно поженились. Если она его не любит, то сейчас меньше всего ей нужны чувствительные сцены. Ценя мужские достоинства и охотно прощая мужские слабости, она часто замечала, что в моменты стресса мужчины могут вести себя отвратительно.

Похожее чувство мелькнуло у Реты, когда она открыла дверь своему гостю. Он появился с помпой — отстучал дробь молоточком при входе, и как только увидел Рету, схватил ее за руку и промаршировал в гостиную. Громко и сердито он спросил:

— Что это за оскорбительная чепуха? — Когда свет упал на ее лицо, и он увидел, как она бледна и измучена, он схватил ее за руки, сжал их и продолжил более мягко. — Дорогая, дорогая моя, не принимайте это так близко к сердцу. Никто не заподозрит вас, кроме превратно настроенного олуха…

Его голос опять зазвучал мощно, как орган — неплохо для кафедры, но на столь близком расстоянии слишком громко для Реты. Он все еще держал ее за руки. Она с трудом высвободила их.

— Спасибо, Генри.

— В жизни не слыхивал такой безобразной чепухи! Всего лишь из-за того, что вы были помолвлены четверть века назад!

Слова тупо били в уши. Как сухо, как мертво, как печально это звучит: четверть века назад… Она выдавила из себя улыбку.

— Вы заставляете меня чувствовать мафусаилов возраст.

Патетическим жестом он отмахнулся от своих слов.

— Всего лишь из-за того, что вы знали этого парня столько лет назад!

— Не совсем так, Генри. Боюсь, тут больше. Видите ли, я там была и разговаривала с ним незадолго до того, как это случилось. Мы… — она помедлила, — мы поссорились, и я ушла и забыла там плащ. Когда я его снова увидела, он весь был перепачкан. Мы сделали глупую попытку его отмыть, и когда полиция его нашла, он был мокрый, и они его забрали. Они не могут не подозревать меня. Бедняга Джеймс составил завещание в мою пользу, еще когда мы были помолвлены, и сказал, что другого не делал. Миссис Мейхью стояла под дверью и слышала это. Вот видите, они неизбежно должны меня подозревать. Но я этого не делала, Генри.

— Мне этого можете не говорить. — Он взъерошил густые волосы. — Вам нужен хороший советчик, вы должны немедленно нанять адвоката. Вы говорите, плащ был измазан, когда вы снова его увидели. Как это случилось? Кто-то должен был его принести. Карр?

— Генри, больше я ничего не могу вам сказать.

— Вы кого-то покрываете. Вы никого не стали бы покрывать, кроме Карра, — даже в деле об убийстве. А знаете, что говорят? Миссис Крокет рассказала моей сестре. Дагмар знает, как я не люблю сплетни, но посчитала себя обязанной мне сказать. Говорят, именно Джеймс Лесситер увел у Карра жену. Это правда? Вы покрываете Карра?

— Генри, прошу вас…

— Это правда?

На нее в упор смотрели ясные голубые глаза, полные гнева и осуждения. Она сказала усталым, ровным голосом:

— Карр этого не делал, я тоже. Больше мне нечего сказать.

Как слепая, Рета подошла к креслу и села, иначе бы она упала. Комнату и Генри заволокло туманом. Она закрыла глаза.

А в следующий момент Генри стоял пред ней на коленях, целовал руки, обвинял себя и изъявлял свою неувядающую преданность.

— Раньше вы этого не хотели, но сейчас вам это необходимо, Рета! Вам нужен человек, который будет вас защищать и бороться за вас. Дайте мне это право. Позвольте объявить о нашей помолвке и открыто вас защищать. Так, по крайней мере, отпадет нелепый мотив завещания. Знаете ли, у меня тоже много денег, мне оставил дядя Кристофер. Правда много! Таким образом отпадает вопрос мотива. Я не буду просить вас жить вместе с Дагмар, я знаю, что с ней трудно ладить. Я мог бы выделить ей содержание. Может быть, она согласилась бы жить в этом доме, когда вы переедете ко мне.

Что бы ни думала мисс Силвер о бестактности мужчин, в этом случае она оказала самый благотворный эффект. Мысль о том, что Дагмар въедет в Белый коттедж и станет заправлять им железной рукой, наполнила Рету праведным гневом. Туман рассеялся, пол перестал качаться, краски вернулись к бледным щекам. Она выпрямилась и оттолкнула Генри Эйнджера.

— Генри, ради бога! Нельзя делать мне предложение, когда я в обмороке!

Это его не смутило. Он выпустил ее руки, но не встал с колен.

— Ну что ж, вы, кажется, пришли в себя. Рета, вы согласны?

Силы снова покинули ее. Она сказала горько и правдиво:

— Должна поблагодарить вас, но я не могу. Вы мне симпатичны, но я вас не люблю. Я не в силах даже чувствовать благодарность — я ничего не чувствую, я слишком устала. Пожалуйста, уходите.

Он смотрел на нее обескураженный, но упрямый.

— Должно же быть что-то, что я могу для вас сделать. Почему вы не позволяете мне помочь вам? При вас должен кто-то быть, но у вас никого нет. Даже если вы меня ненавидите, вы можете разрешить мне помочь.

Это «у вас никого нет» глубоко задело ее. Насколько глубоко, она поняла позже, когда острый укол перешел в боль одиночества. Она задержала дыхание.

— Прошу вас, Генри…

Он встал и посмотрел на нее сверху, раздраженный и несговорчивый.

— Даже если вы меня ненавидите, позвольте вам помочь.

Ее настроение изменилось. Он хочет помочь, так зачем же его обижать?

— Генри, не говорите глупости. Конечно, никакой ненависти к вам я не испытываю — вы один из моих лучших друзей. И я не буду неблагодарной: если появится что-то такое, в чем вы можете мне помочь, я дам вам знать. Сейчас я очень устала, так устала, что не могу разговаривать. Пожалуйста, поймите это… и уходите.

У него хватило ума уйти.

В этот вечер мисс Силвер позвонили. Миссис Войзи сняла трубку и услышала приятный мужской голос:

— Я хотел бы поговорить с мисс Силвер. Я ее бывший воспитанник, Рэндал Марч.

Мисс Силвер отложила вязанье и взяла трубку.

— Добрый вечер, Рэнди. Приятно слышать твой голос. Он очень узнаваемый, если позволишь так выразиться.

— Спасибо, возвращаю вам комплимент. Я звоню, чтобы сказать, что завтра я буду в Меллинге. Не могу не засвидетельствовать вам свое почтение. Сейчас мне трудно назвать точное время, но это будет не раньше полчетвертого.

— Я буду тебя ждать. Насколько мне известно, миссис Войзи пойдет в деревню на собрание. Я знаю, что она обрадуется, если ты придешь на чай.

Он поблагодарил и отключился, не дав ей возможности спросить про мать и сестер, о которых она была не прочь поговорить.

Вернувшись в гостиную и взяв вязанье, она ознакомила миссис Войзи с сутью разговора. Ей нужно было проявить исключительный такт и деликатность. Сесилия Войзи ничего не желала бы сильнее, чем махнуть рукой на собрание, остаться дома и пригласить шефа полиции на чай. Нужно было отговорить ее от этого, сделав вид, что визит Рэндала Марча — не более чем жест вежливости по отношению к наставнице его детских лет.

Быстро работая спицами, мисс Силвер закончила ряд детской курточки и выразила соболезнование своей хозяйке.

— Всегда очень трудно сделать выбор, если хочется быть сразу в двух местах. Ты глава Женского комитета развлечений. В связи с приближающимся Рождеством это очень важно, и тебе будет нелегко уступить свое кресло. Разве что мисс Эйнджер…

Сесилия встревожилась.

— Моя дорогая Мод! — воскликнула она.

Мисс Силвер покашляла.

— Помнится, ты говорила, что она работает эффективно.

— Да она убивает всякую радость! — возразила миссис Войзи тоном христианской мученицы. — Я никогда не говорила и не скажу, что она не эффективна, но нельзя развлекать людей, будучи эффективной! Когда мы разыгрываем пьесу или устраиваем развлечения, мы хотим и сами этим наслаждаться. А Дагмар Эйнджер будет ругать всех, пока они не помрачнеют, и тогда уж что-то организует так, что будешь себя чувствовать шахматной пешкой по гроб жизни, и никуда тебе от этого не уйти. Нет, нет, как бы мне ни хотелось остаться, я не могу рисковать. Одна я способна ей противостоять.

Она еще некоторое время ораторствовала на эту бесплодную тему и закончила так:

— Не понимаю, как Генри ее терпит. Конечно, он всегда может сказать, что пишет проповедь, и запереться в кабинете.

Мисс Силвер вяло отметила, что, когда вмешиваются в чужие дела, — это очень печально. Она повернула русло беседы так, что они естественным образом заговорили о Катерине Уэлби.

— Очень красивая женщина. Когда я вчера ходила к мисс Крей, она была там. Она давно овдовела?

— О да! — Миссис Войзи была переполнена информацией. — Когда она вышла замуж за Эдварда Уэлби, все считали, что она хорошо устроилась. А он умер и не оставил ей ничего, кроме долгов. Не знаю, что бы она делала, если бы миссис Лесситер не разрешила ей жить в Гейт-хаусе.

— Мне показалось, что в Меллинге ей должно быть скучно.

— Моя дорогая Мод, я в этом не сомневаюсь, но где еще она могла бы жить так дешево? Во время войны она уезжала, у нее была непыльная работа — возить кого-то из Главного штаба. Она очень хорошо водила машину миссис Лесситер. Мы, конечно, думали, что она снова выйдет замуж, по-моему, она даже была помолвлена. Но ей не повезло — тот мужчина уехал заграницу и был убит, по крайней мере, так говорят. А потом и работа закончилась, и она вернулась сюда. Дорис Гроувер рассказывала Бесси, что она все еще получает много писем из Индии, — может, что-то из этого выйдет. Она то и дело ездит в город. Конечно, было бы много лучше, если бы она снова вышла замуж.

Мисс Силвер принялась закрывать ряд петель бледно-голубого изделия.

Глава 27

Шеф полиции отложил бумаги, представленные суперинтендантом Дрейком. День выдался на редкость неприятный и изнурительный. Марч считал Дрейка рьяным и полезным сотрудником, но по духу ему весьма далеким. Но это никак не отразилось на лице и манерах Марча.

Дрейк, всегда готовый нарушить молчание, выступил со своей версией.

— Как видите, медицинский отчет указывает время смерти между девятью и одиннадцатью. Ну, мы знаем, что в девять он был жив, потому что миссис Мейхью слышала его примерно в это время. Если бы мы знали, когда он в последний раз ел, мы могли бы сузить этот интервал, но раз ему был оставлен холодный ужин, нам ничего другого не дано. Патологоанатомы считают, что это случилось не позже одиннадцати. Далее, миссис Мейхью видела плащ, испачканный кровью, когда было без четверти десять. Это значит, что он мог умереть в те полчаса, в которые, как признает мисс Крей, она была там. Если он умер позже, показание мисс Мур дает алиби Карру Робертсону — он ушел от нее в девять пятьдесят. Но я еще раз встречался с миссис Мейхью, и из того, что она сказала, следует, что на плаще было не так много крови. Она говорит, был испачкан только манжет. Когда я сообщил ей, что вся пола плаща была в крови, она повторила, что нет, был испачкан только манжет. Это наводит на мысль о царапине, полученной мисс Крей. Итак, по словам мисс Крей, она приходит домой в четверть десятого, мисс Белл это подтверждает. Мы не знаем, почему она забыла плащ, но она его забыла. Мое предположение — либо была ссора, и она ушла слишком рассерженной, чтобы это заметить, либо он стал к ней приставать, она разнервничалась и сбежала. Далее могло случиться одно из двух. Первое — мисс Крей соображает, что старое завещание принесет ей в карман полмиллиона, вспоминает про плащ и идет за ним. Мистер Лесситер сидит за столом. Она надевает плащ, обходит вокруг хозяина, идет к камину вроде бы погреться, берет кочергу… Ну, в общем, так. Потом возвращается домой и отмывает плащ. А необходимость в этом очень даже нужна была!

Шеф полиции покачал головой.

— Невозможно.

— О, я бы так не сказал, сэр. Это первое, что могло случиться. Второе — мистер Робертсон зашел в Меллинг-хаус по пути из Лентона. Он приходит туда в пол-одиннадцатого, видит плащ — если вы помните, это его плащ. Он узнает его по подкладке, как и миссис Мейхью. Заметьте также, что сам он был без плаща. Он его надевает. Ему остается только придумать, зачем подходить к камину. Ночь была холодной, он долго был на ветру, так что это нетрудно. Ну и вот — он стоит с кочергой в руке, если можно так выразиться…

Рэндал Марч откинулся в кресле.

— Не слишком ли просто, Дрейк? Знаете, что меня поражает?

— Нет, сэр.

— Я вам скажу: безвольное согласие мистера Лесситера. Молодой человек с ним в ужасной ссоре — я полагаю, Джеймс Лесситер действительно тот, кто соблазнил Марджори Робертсон. Это ведь ваша теория, не так ли? Ну вот, сделав такой вывод, вы также предположили, что целью похода мисс Крей в Меллинг-хаус было предупредить Джеймса Лесситера. Далее предполагаем, что Карр узнал, кто соблазнил его жену, а Джеймс Лесситер уже предупрежден, что Карру это известно. Неужели вы думаете, что их разговор будет проходить так, как вы указали: Карр Робертсон разгуливает в плаще, идет к камину погреться, а Джеймс Лесситер остается сидеть спиной к нему? Мне это кажется неправдоподобным.

— Тогда мисс Крей.

— Которая имеет свидетельницу того, что она вернулась домой в четверть десятого, а миссис Мейхью показывает, что еще без четверти десять плащ был только слегка испачкан.

— Таким образом, у нее оставался целый час, чтобы сходить убить его и унести плащ.

— И нет никаких доказательств, что она это сделала.

Дрейк прищурился.

— Плащ висел у нее в прихожей. Он же не сам туда пришел.

Воцарилось молчание. Дрейк подумал: «Из кожи лезет вон, чтобы ее вытащить. Все они таковы — убил кто угодно, но только не один из них. Но со мной тебе не удастся замалчивать факты, как ты привык». Он продолжил отчет.

— Мистер Хоулдернесс — он был нотариусом у миссис Лесситер — делает кое-что для мистера Робертсона и, думаю, для мисс Крей…

— Да, я его знаю.

— Сегодня он ко мне приходил. В разговоре с ним мистер Робертсон упомянул одно обстоятельство, которое, как он считает, нам следует знать. У Мейхью есть сын, балбес лет двадцати. Он работает в Лондоне. Мистер Робертсон видел его в шесть тридцать в Лентоне в день убийства. Они с мисс Белл приехали одним поездом. Ну, могло так быть, что он ошибся, а может, нарочно запутывал, но этому имеется подтверждение. Мейхью в выходные дни ездят в Лентон к родственникам, их фамилия Уайт, адрес Гросс-стрит, шестнадцать, магазин табака и конфет. Уитком проверил их. Как вы помните, в день убийства миссис Мейхью приехала домой рано, автобусом шесть тридцать. Ну так вот… У них есть сын, Эрни Уайт, семнадцати лет, помогает отцу в лавке. Когда мистер Хоулдернесс сообщил нам о молодом Мейхью, я отправил Уиткома узнать, виделся ли Эрни Уайт с кузеном. Видите ли, если он приехал в Лентон в шесть тридцать, ему нужно было или попасть в Меллинг, или зайти к кому-то в Лентоне. И оказалось, как выяснил Уитком, Сирил Мейхью одолжил велосипед у молодого Эрни. Сказал, что отец запретил ему показываться в Меллинге, но он собирается заскочить туда повидаться с матерью.

Шеф полиции выпрямился.

— Почему Мейхью запретил ему приезжать домой?

— О, у него были неприятности. Испорченный ребенок, один в большом доме. Работал в Лондоне. Украл деньги из кассы, получил условный срок. Офицер полиции нашел ему работу. Мейхью отказался видеть сына в своем доме. Он очень уважаемый человек — я не имею в виду, что его просто уважают, это совсем другое. Короче, он в Меллинге уважаемый человек. Я думаю, он считал, что обязан так сделать из чувства ответственности. Ну так вот, Сирил Мейхью приезжает в среду вечером, берет у кузена велосипед. А миссис Мейхью приезжает автобусом шесть сорок. Можно не сомневаться, почему она так рано вернулась домой. Сейчас мистер Хоулдернесс и его клерк проверяют вещи по инвентарному списку. Я заглянул к ним по пути — они говорят, из кабинета пропали какие-то фигурки.

— Фигурки?

Дрейк сверился с записной книжкой.

— Четыре фигурки — «Времена года»…

— Странные вещи, чтобы их воровать. Они что, из фарфора?

— Нет, сэр, позолоченная бронза. Я спрашивал о них миссис Мейхью, и ей кажется, что утром в среду они были на месте. Она говорит, они похожи на статуи из музея, на них не слишком много одежды. Высотой десять дюймов.

Шеф полиции готов был улыбнуться, но не позволил себе этого.

— Они могут быть ценными только для знатоков и то в зависимости от рынка. Есть, конечно, люди, которые специализируются на подобных вещицах. Парень мог их стащить. Что говорит миссис Мейхью — был он у нее в среду?

— Она это отрицает, конечно. Плачет, говорит, что не видела его полгода. А все знают, что это неправда. Говорят, он постоянно ездит туда-сюда, и Эрни признался, что он не в первый раз брал у него велосипед.

Марч нахмурился.

— Слушайте, Дрейк, миссис Лесситер должна была иметь страховку. Ею могли пользоваться при составлении завещания. На сколько застрахованы эти фигурки?

Дрейк смотрел настороженно.

— Я спросил об этом мистера Хоулдернесса, но это ни к чему не привело. Из отдельных предметов в страховке указана только старинная мебель и драгоценности. Все остальное представлено кучей и оценено недорого. Общая сумма вместе с домом — десять тысяч.

— Я думаю, нужно спросить мисс Крей про эти фигурки. Она должна знать, стояли они в кабинете или нет, когда она уходила в четверть десятого.

— Я так же подумал, сэр. И еще я предпринял шаги, чтобы узнать, вернулся ли молодой Мейхью на работу. Адрес мне дала миссис Мейхью, это фирма домашних агентов в Кингстоне. Я потолкался среди тамошних людей и попросил их незаметно приглядывать за парнем. Лучше не пугать его, пока не узнаем побольше.

— Да, вы совершенно правы, Дрейк. — Марч взглянул на часы. — Ну что ж, если мы собрались навестить мисс Силвер до того, как разойдемся по домам, нам пора.

Глава 28

Рета провела еще одну бессонную ночь, лишь изредка впадая в забытье, полное смутного ощущения беды, и наутро была бледнее, чем вчера, но тверже: нервы были натянуты, она держала себя под жестким контролем. Она открыла дверь шефу полиции и суперинтенданту — им не пришлось напоминать, что визит официальный. До конца жизни в ночных кошмарах она будет вспоминать этот разговор.

Кошмаром были не детали, а сама обстановка разговора. Они прошли в столовую, и Дрейк вынул блокнот. Рэндал сел по одну сторону стола, мисс Крей — по другую. Она знала его с десяти лет. Позже, когда он поселился в Ленфолде, в пяти милях от Меллинга, они часто встречались, и давняя дружба переросла в нечто большее. Каждый понимал чувства другого и каждый знал, к чему это ведет. Сейчас, сидя по разные стороны стола, они были чужими людьми: шеф окружной полиции и бледная, напряженная женщина — главная подозреваемая в деле об убийстве. Положение близилось к катастрофическому. Оба сохраняли достоинство и соблюдали формальности. Мистер Марч извинился за то, что причинил беспокойство, она в ответ сказала, что никакого беспокойства нет.

В ужасе от собственных чувств, Рэндал Марч продолжал:

— Мы думаем, что вы могли бы нам помочь. Вы хорошо знаете Меллинг-хаус, не так ли?

— Да, — ответила она низким голосом.

— Вы можете описать каминную полку?

Рета слегка удивилась.

— Конечно. Такая тяжелая полка из черного мрамора.

— На ней стоят какие-то украшения?

— Часы и четыре бронзовые фигурки…

— Четыре бронзовые фигурки?

— Да, «Времена года».

— Мисс Крей, не могли бы вы сказать, они были там в среду?

Вопрос унес ее в недавнее прошлое. Она отчетливо увидела кабинет, Джеймса, его внимательный, дразнящий взгляд… со стены на них смотрит его мать, красивая молодая матрона в белом шелковом платье, со страусовым пером на шляпе… Изящные золотые фигурки на черном мраморе.

— Да, они там были.

— Вы уверены, что они находились на месте, когда вы покидали комнату в четверть десятого?

— Абсолютно уверена.

Последовала пауза. Он должен выбраться из потока сумбурных мыслей. Как она смертельно бледна. Она смотрит на него, как будто никогда раньше не видела. А как еще ей смотреть? Он ей не друг, не любовник. Он даже и не мужчина — он офицер полиции. В этот ужасный момент впервые, думая о Рете, он употребил что-то вроде слова «любовь»…

— Расскажите нам об этих фигурках, пожалуйста.

Казалось, она была далеко отсюда. В ее глазах что-то промелькнуло, какая-то тень. Он подумал о том, что она вспоминает, и ощутил необъяснимую боль.

— Это флорентийские фигурки, по-моему, шестнадцатый век.

— Значит, они очень ценные?

— Очень. — Немного помолчав, она сказала: — А почему вы спрашиваете?

— Потому что они исчезли.

Рета выдохнула: «О!» — и покраснела.

Ее поведение изменилось — она стала лучше контролировать себя. После небольшого колебания она произнесла:

— Полагаю, вы знаете, что они из золота?

— Из золота?! — Дрейк вскинул на нее глаза.

Марч переспросил:

— Вы уверены?

— О да, совершенно уверена, мне говорила миссис Лесситер. Ей их оставил ее дядя, коллекционер. Это музейные вещи, действительно очень ценные.

— И она вот так держала их на каминной полке?

— Да. Она говорила, что никто не догадается.

Суперинтендант отрывисто сказал:

— Они даже не упомянуты в страховке.

Рета одарила его взглядом Афины Паллады.

— Миссис Лесситер не доверяла страхованию. Она говорила — платишь кучу денег и ничего не имеешь взамен, а если у тебя есть что-то ценное, этим только привлечешь к нему внимание. Она сохранила мужнюю страховку на дом и мебель, но не побеспокоилась о своих собственных вещах. У нее были ценные миниатюры и другие предметы.

Она говорила, что если ставить их на видное место, то все к ним привыкают, а чем больше суетишься, запираешь, тем вероятнее, что их украдут.

Марч нахмурился.

— Мейхью знали, что фигурки золотые?

— Думаю, да. Они давно там служат.

— Их сын вырос здесь?

— Да, он ходил в лентонскую школу. Это был неглупый мальчик.

— Ему было известно про эти фигурки?

— Откуда мне знать? — у нее был расстроенный вид. Рета переводила взгляд с одного мужчины на другого. — Почему вы спрашиваете?

Рэндал Марч сказал:

— Сирил Мейхью приезжал сюда в среду вечером, и фигурки исчезли.

Глава 29

Было почти полтретьего, когда миссис Крук прямо-таки втолкнула шефа полиции в гостиную миссис Войзи. Мисс Силвер поднялась ему навстречу, испытывая большое удовольствие. Взглянув на высокого представительного мужчину, она вспомнила хлипкого, но решительного мальчугана, который отвергал все призывы к дисциплине, и лишь под ее руководством, специфической смесью такта и твердости, встал на путь здорового образа жизни и потянулся к знаниям. Она никогда не позволяла себе заводить любимчиков. Обращаясь к его сестрам, она говорила «дорогая Изабель» или «дорогая Маргарет», но никогда не ставила это словечко перед его именем. Даже себе самой она не признавалась, что конфликт между ней и юным Рэндалом, благополучно завершившийся, был результатом ее усилий.

— Мой дорогой Рэнди, как любезно с твоей стороны!

Он улыбаясь взглянул на нее, но улыбка была мимолетной. Ритуал встречи продолжался.

— Как здоровье твоей матушки? Я на прошлой неделе получила от нее письмо. Она очень ответственная корреспондентка. Думаю, в этом кресле тебе будет удобно.

На мгновение улыбка возникла снова.

— Раз вы получаете письма от моей матери, значит, знаете все наши новости. Маргарет в порядке, Изабель тоже в порядке, последний длинноногий отпрыск Маргарет растет, как на дрожжах. А теперь отложим дела семейные. Я хотел с вами поговорить. Возможно, я не должен спрашивать, но спрошу: вы связались с Ретой Крей?

— Почему тебе это интересно?

— Потому что очень хочу знать. Она мне звонила и спрашивала о вас. Я надеюсь, вы с ней поговорили?

Спицы опять забегали.

— Да, поговорила.

— Вы с ней встречались?

— Да, Рэнди.

— И какой сделали вывод?

Она подняла глаза и посмотрела на него в упор.

— А какой ты сам сделал вывод?

Он поднялся с кресла, встал вполоборота к ней, глядя на огонь.

— Она не способна… — И голос, и фраза повисли в воздухе.

— Совершенно с тобой согласна. Но против нее веские аргументы. Она это понимает.

Он сказал: «Проклятый…» — и опять замолчал.

Мисс Силвер не стала поощрять его закончить фразу. Она продолжала вязать.

— Кое-что я хочу сказать тебе — в личном порядке.

Он пнул ногой полено.

— Я ничего не принимаю в личном порядке. Я полицейский.

Она покашляла.

— Ты глава полиции. Как я понимаю, ты не обязан делиться с подчиненными всем, что знаешь.

На это он сдержанно улыбнулся.

— Иезуитские штучки! — И прежде чем она призвала его к порядку тем взглядом, которым пользовалась в классе, он заговорил растерянно, потеряв контроль над собой. — Я, пожалуй, поясню. Вы всегда все узнавали независимо от того, скажешь вам или нет, так что незачем было и притворяться добродетельным. Рета не способна причинить другому зло, но она также не способна защитить себя за счет человека, которого любит.

— Ты боишься, что виновен мистер Карр Робертсон, и она будет его выгораживать с риском навлечь подозрения на себя. — Мисс Силвер сформулировала свою мысль очень прямо, ответив на соображение, которое Рэндал не рискнул высказать, тем самым на деле подтвердив его мнение о том, что она все знает.

Он снова пнул ногой поленья, выбив сноп искр, и сказал: «Да».

Мисс Силвер застучала спицами.

— Я думаю, что могу тебя успокоить. В общем-то, я и так собиралась тебе сказать. У меня не было возможности поговорить с мистером Карром, но ты можешь положиться на мои слова — мисс Крей имеет очень серьезное основание считать его невиновным.

— Какое основание?

— Убедительное. Можно сказать, единственное, которое снимает все подозрения. Он считает, что это сделала она.

Рэндал Марч резко повернулся к ней.

— Что?!

Мисс Силвер отметила про себя, что учительство — весьма ненадежная профессия. Сколько раз она поправляла его в классе при таком выкрике, предлагая заменять его вежливым: «Что вы сказали?» Без комментариев она продолжила:

— Сначала мистер Карр был полностью уверен в том, что это сделала мисс Крей. Он вошел к ней со словами: «Зачем ты это сделала?» Даже услышав все, что она могла ему сказать, он, по мнению мисс Крей, продолжает колебаться. Ей очень больно, но это освобождает от мысли, что он связан с этим преступлением.

Вцепившись обеими рукам в каминную полку и глядя в огонь, Рэндал Марч сказал:

— Значит, это Карр принес плащ из Меллинг-хауса.

— Ты не ждешь от меня подтверждения. — Мисс Силвер была сосредоточенна.

— Этого не требуется, ответ очевиден. Он пробыл с Элизабет Мур до без десяти десять. По пути домой зашел в Меллинг-хаус и забрал свой плащ. Значит, либо он убил Джеймса Лесситера, либо нашел его убитым.

— Не думаю, что убил он. Мисс Крей в этом уверена. Ей было нелегко разрушить его убеждение, что это сделала она.

Марч продолжал смотреть в огонь.

— Как вы сами чувствуете? Мог он это сделать?

— Мисс Крей на этот счет не сомневается.

Он произнес: «Ну, что ж…» — потом выпрямился, подошел к дипломату, достал из него пачку бумаг и подал ей.

— Почитайте показания, посмотрите, что из этого можно извлечь.

— Благодарю, Рэнди.

Он вернулся в свое кресло и смотрел, как она читает. Мелкие черты лица ничего не выражали. Мисс Силвер не делала никаких замечаний, читала, не отрывая глаз от текста. Когда она закончила, Марч сказал:

— Есть более позднее открытие, послушайте. Стало известно, что сын Мейхью был здесь в вечер убийства. Он трудный парнишка, который уже имел дело с полицией. Он приехал поездом в шесть тридцать и в Лентоне взял велосипед, что объясняет, почему миссис Мейхью рано вернулась домой. У нас нет прямых доказательств, что он был в Меллинге, но нет и сомнений. Миссис Мейхью все отрицает, говорит, что не видела его полгода. Это безусловно ложь. И еще: из кабинета пропали четыре статуэтки шестнадцатого века, изображающие времена года — они стояли на камине. Рета говорит, что когда она уходила, статуэтки были на месте. Она также говорит, что они из чистого золота.

— Мой дорогой Рэнди!

Он кивнул.

— Думаете, она ошибается? Или это правда?

— Это чрезвычайно интересно. Что ты решил?

Рэндал нахмурился.

— Не знаю. Дрейк, который до сих пор выстраивал дело против Реты и Карра, выдвинул идею, что Сирил отправился воровать ценный антиквариат, был пойман и ответил кочергой. Не могу сказать, что это согласуется с фактами. Фигурки стояли на камине, Лесситер сидел за столом, когда его ударили. Он сидел спиной к камину, удар был нанесен со спины. Это не согласуется с тем, что Сирил был пойман на краже. Но есть и другая возможность. Вот план комнаты, посмотрите. Дверь, под которой подслушивала миссис Мейхью, находится на одной линии с камином. Когда Лесситер сидит за столом, камин у него за спиной. Сирил мог тихо открыть дверь. Возможно, ему даже не пришлось ее открывать, мать оставила ее открытой. Он мог крадучись пройти до кочерги, невидимый и неслышимый, и ударить Лесситера по голове.

— Потрясающе!

Рэндал еще сильнее нахмурился.

— Так могло быть. Беда в том, что я не могу утверждать, что так было.

Мисс Силвер покашляла.

— Действительно, трудно понять, зачем молодой человек отклонился от первоначальных намерений и совершил убийство. Ему было достаточно дождаться, когда Лесситер уйдет, и он забрал бы статуэтки без кровопролития.

— Вы попали в самую точку — впрочем, как всегда. Я могу придумать десятки причин для кражи и ни одной — для убийства. Как бы ни желал я продраться сквозь дебри, я не могу убедить себя в том, что Сирил это сделал. Может, он пришел, чтобы украсть, а может, и не приходил. Может, он нашел Лесситера мертвым, а может, не находил. Может, после этого его осенила блестящая идея положить золото в карман, а может, этого не было.

Спицы ритмично двигались.

— Чего я не могу понять, Рэнди, так это как такую ценную вещь держат на полке камина в практически пустующем доме. Миссис Лесситер умерла два года назад, мистера Лесситера не было двадцать лет.

— Да, это непросто, но такой уж человек была миссис Лесситер. — Он передал ей то, что Рета говорила о страховке. — Я спрашивал миссис Мейхью, и она сказала, что после смерти миссис Лесситер она убрала фигурки в шкаф в кладовке и достала их перед приездом мистера Лесситера, потому что они — часть кабинета, и ему бы их не хватало.

— Понятно… — Мисс Силвер продолжала вязать. — Рэнди, что делал Лесситер, когда его убили? Он писал?

Марч с любопытством поглядел на нее.

— У нас нет уверенности. Понятно, что он разбирал стол, камин был набит горелой бумагой. На письменном столе лежал только один документ — то завещание, по которому он все оставляет Рете. Лист измятый, с одного края порван. Все ручки и карандаши торчали в карандашнице. Ящики стола заперты.

— Что же он делал за столом?

— Не знаю.

Она очень серьезно смотрела на него.

— Я думаю, важно это выяснить.

— Вы думаете…

— Я думаю, можно предположить, что какая-то бумага пропала. Если так, значит, она жизненно важна. Ее унес убийца. Она не исчезла сама по себе. Как известно, человек не сидит за письменным столом без дела. Он или пишет, или читает, или перебирает бумаги. Перед ним единственный документ — короткое завещание. Но и миссис Мейхью, и мисс Крей ссылаются также на другой документ. Мисс Крей говорила мне о нем.

— Что за документ?

— В отчете миссис Мейхью упоминает опись вещей, о которой она услышала из разговора Лесситера с мисс Крей. Как она утверждает, он сказал, что наткнулся на ее письма, когда просматривал бумаги в поисках завещания, оставленного матерью.

— Из этого не следует, что оно должно быть на столе.

— Не следует из слов миссис Мейхью. Но в разговоре со мной мисс Крей на него ссылалась. Я спросила, знает ли она, что в нем было, и она сказала, что, по ее мнению, там содержится информация об определенных распоряжениях, сделанных миссис Лесситер.

— Она сказала, что эти бумаги лежали на столе?

Мисс Силвер сосредоточенно подумала, прежде чем ответить.

— Возможно. У меня сложилось такое впечатление.

— Это может быть важный документ… очень важный. Не могли бы вы позвонить ей и спросить, лежал ли он на виду?

— Да, я могу спросить. Телефон в столовой, пойдем со мной.

Рета ответила своим низким голосом. По голосу нельзя было догадаться, как она напряглась, поднимая трубку. Она с облегчением услышала, что звонит мисс Силвер.

— Надеюсь, я вам не помешала. Описывая ваш разговор прошлой ночью, вы упомянули некий документ. Вы действительно видели эту бумагу?

Перед Ретой возникла сцена: Джеймс злобно улыбается и говорит о ее письмах: «Любовь-мечта моей юности… бумага, которую мне оставила мать… кое-кто, думаю, был бы рад, если бы этого документа не было… если бы он обратился в пепел, как и твои письма…» Голос Катерины по телефону: «Он нашел эту чертову бумагу».

Ее уверенность сразу исчезла. В ней боролись два чувства — лояльность к Катерине и желание защитить Карра. Для Реты было типично, что она не подумала о себе. Она пыталась успокоиться и решала, что можно сказать.

Мисс Силвер повторила вопрос.

— Вы видели эту бумагу?

— Да.

— Вы можете ее описать?

На это можно было отвечать без опаски.

— Несколько листов. Они были сложены так, чтобы поместиться в конверт. Конверт лежал рядом, листы были согнуты пополам. Я узнала почерк.

Мисс Силвер поблагодарила и повесила трубку. Повернувшись к Рэндалу, она спросила:

— Ты слышал?

— Да.

Глава 30

Миссис Крук принесла чай и позже рассказывала своей подруге миссис Гроувер, что шеф полиции — такой симпатичный, такой вежливый джентльмен, но «у него никакого аппетита, он даже не попробовал мои чудные булочки». В сложившихся обстоятельствах чаепитие не затягивали. Когда Марч отказался от третьей чашки чая, мисс Силвер умоляющим тоном сказала:

— Рэнди, я хочу попросить тебя об одолжении.

Он улыбнулся.

— Чего желаете — половину королевства?

— Надеюсь, мне никогда не придется просить у тебя то, чего ты не можешь дать.

— Вы меня пугаете! Я приготовился к худшему!

Она улыбнулась самой обворожительной улыбкой.

— О, это не такая уж сложная вещь. Я очень хотела бы посмотреть кабинет в Меллинг-хаусе.

— Вы же понимаете… это вызовет лишние разговоры.

— Мой дорогой Рэнди, неужели ты думаешь, что сейчас люди не разговаривают?

— В настоящий момент нет. Но меня беспокоит, что станут говорить о треугольнике, состоящем из меня, вас и Реты Крей.

— Сплетни удержать невозможно, особенно в деревне.

— Что вы надеетесь там найти? Дрейк усердный малый, прошелся чуть ли не с микроскопом.

— Не сомневаюсь в этом.

Под ее неотрывным взглядом он отступил.

— Ну ладно. Вы понимаете, я делаю для вас исключение. Я слишком беспокоюсь за это дело и должен быть уверен, что поступаю правильно.

— Мой дорогой Рэнди…

Он отодвинул стул и встал.

— Всю грязную работу мы уже проделали, — сказал он.

Через некоторое время Мейхью выглянул на их звонок. День был пасмурный, и в холле горел свет. Он хотел рассмотреть, кто сидит в машине, но не смог. Глядя на шефа полиции, он моргнул и спросил себя, что опять привело его сюда. Противно каждый раз, как звонят в дверь, подбадривать себя.

Он привычно отчеканил: «Да, сэр?» — и снова постарался приободриться.

Оказалось, что на него не обрушится стена. Марч был учтив.

— Извините за беспокойство. Я хочу еще раз пройти в кабинет. Полагаю, там ничего еще не делали?

— Нет, сэр. Суперинтендант Дрейк сказал, что они закончили, и можно убираться, но мы отложили это на завтра.

— Хорошо, я ненадолго. Со мной дама. Наверное, ей холодно ждать в машине. Я спрошу ее, не желает ли она зайти вместе со мной.

Марч сбежал по ступенькам вниз. До Мейхью донеслось:

— Вам здесь холодно. Не желаете ли войти? Я постараюсь побыстрее.

Мисс Силвер вылезла из машины. Мейхью ее сразу узнал — это та дамочка, что живет у миссис Войзи, похожа на гувернантку. Миссис Крук болтала, что она что-то вроде детектива. Может, ей взбрело в голову осмотреть место убийства. А может, и нет. Не его дело. У него хватает своих забот, чтобы думать еще и о чужих. К тому же ее сопровождает шеф полиции.

Он провел их в кабинет, включил свет и задернул шторы. Потом удалился и через обитую дверь вошел в комнату домработницы, где его жена, утирая слезы, не сводила глаз с немытых чашек.

Рэндал Марч дождался, когда дворецкий выйдет, и сказал:

— Ну вот, вы здесь. И что с того? Пятно на столе указывает, где он лежал. Из этого ничего не извлечь. Камин был забит жженой бумагой, Дрейк все забрал, там ничего не осталось. Если ваш документ отправился этим путем, то с ним все кончено.

Мисс Силвер покачала головой.

— Не думаю, что убийца стал рисковать и дожидаться, когда он сгорит. Это был пепел от писем мисс Крей.

Его лицо сохраняло невозмутимое выражение.

— Видимо, вы правы. На полке много ее отпечатков пальцев, в других местах их нет. Если Карр здесь был, он не оставил следов. Отпечатки миссис Мейхью — на внешней ручке двери, ведущей в холл. Там она стояла и подслушивала. Рукоятка кочерги протерта, как и наружная ручка и край двери, ведущей в сад. Внутренняя ручка имеет отпечатки мистера Лесситера.

— Да, он открывал дверь Рете Крей.

— Я забыл сказать: поверх кучи пепла лежал полуобгоревший платок, испачканный кровью. Он принадлежит Лесситеру — видимо, это платок, который он дал мисс Крей, когда заметил царапину на руке. Это почти все, что я могу вам рассказать.

Мисс Силвер подошла к окну и раздвинула шторы.

— Когда мисс Крей пришла, эта дверь была закрыта. Она постучала, и мистер Лесситер ее впустил. Она уходила в спешке и могла оставить дверь открытой. Я буду рада, если ты поможешь мне в небольшом эксперименте. Я выйду, закрою дверь, а ты что-нибудь говори своим обычным голосом, стоя по ту сторону стола, хорошо?

— Ладно… осторожно, тут ступеньки.

Закрыв за ней дверь, Рэндал прошел через комнату и остановился возле пустого камина.

— Вы этого хотели? Вы меня слышите? Чувствуешь себя круглым дураком, когда говоришь только для того, чтобы говорить.

Дверь открылась, колыхнулись шторы. Появилась шляпка с желтофиолей.

— Как и на всех общественных мероприятиях, мой дорогой Рэнди! Я тебя отлично слышала.

— Тогда пойдемте остынем, моя дорогая мисс Силвер. — Последние слова он произнес с обезоруживающей улыбкой.

— Пока еще рано.

Мисс Силвер снова скрылась. От двери потянуло сквозняком. Он вышел за ней и увидел, что она стоит на мощеной дорожке и поводит вынутым из объемистой сумки фонариком.

— Что вы ищете?

— Вот это.

После освещенной комнаты сумрак мешал что-либо рассмотреть. Она направила луч фонарика на кусочек земли, лежащий на самом краю нижней ступеньки.

— Ну и что?

— Он отвалился с чьего-то ботинка.

— Наши люди ходили туда и сюда.

Мисс Силвер покашляла.

— Этот мягкий кусочек земли смешан с белыми частицами. Я думаю, это известь. Садовник, который работает у Сесилии Войзи, на этой неделе рассыпал известь под кусты сирени. Сирени требуется много извести. Я не садовник, но мне рассказывала Сесилия.

— Да. Ну и что? — не понял Рэндал.

— Дорожка, ведущая к ступеням, выложена камнем, но здесь, где кусты подходят к окну, растет сирень. Давай посмотрим, подсыпана ли известь под ее корни.

Он подошел и раздвинул кусты. Фонарик высветил каждую веточку, затем забегал по недавно вскопаной земле. На перевернутых комьях белели мелкие частицы. И среди них фонарик высветил глубокие следы.

Марч вскрикнул, обернулся и отобрал фонарик. Было совершенно ясно, что в кустах кто-то стоял. Самые глубокие следы оказались подальше. Там этот кто-то остановился. Всего было четыре следа — один туда, один обратно и два глубоких — под самой стеной. Следы женских туфель.

Рэндал Марч попятился и выключил фонарь. Он помрачнел и ничего не говорил.

Мисс Силвер его успокоила:

— Ты напрасно терзаешься. У мисс Крей нога на два размера больше, чем у женщины, оставившей эти следы. Это была высокая женщина.

Туман в его голове рассеялся.

— Я дурак. Вы, видимо, догадались, что мне это небезразлично.

Она приветливо сказала:

— Да… Это важная улика, Рэнди. Она означает, что некая женщина, не мисс Крей, стояла в кустах и поднималась по ступенькам. Улика может указывать на то, что женщине вдруг пришлось спрятаться. Скажем, она шла к мистеру Лесситеру, услышала, что кто-то тоже направляется в дом, и отступила в кусты. Ее могла спугнуть мисс Крей. Далее можно предположить, что она поднялась на эти две ступеньки и стала подслушивать. В таком случае большая часть беседы мисс Крей с мистером Лесситером стала ей известна. У нас нет оснований считать, что у нее был мотив для убийства, но если — я подчеркиваю если — он был, то эта беседа могла навести ее на мысль. Она узнала, что мистер Карр Робертсон опознал в мистере Лесситере соблазнителя своей жены, что он ринулся из дома в таком состоянии, что мисс Крей встревожилась и пришла предостеречь мистера Лесситера. Она также услышала о существовании завещания в пользу мисс Крей. Если ты настроился совершить убийство, ты не мог бы рассчитывать на более благоприятную ситуацию, когда это можно сделать безнаказанно, не так ли?

Рэндал нерешительно помедлил.

— Видимо, так. Теперь, как я полагаю, вы дадите мне описание гипотетической убийцы?

— Пока еще нет, — задумчиво произнесла мисс Силвер. — Сейчас мне лучше тебя покинуть. Ты ведь свяжешься с суперинтендантом, чтобы снять отпечатки, этих следов? К счастью, со среды не было дождя, но на постоянство погоды не приходится рассчитывать. Я думаю, при тщательном рассмотрении можно будет обнаружить частицы извести на верхней ступеньке и на ковре в кабинете, если этот человек входил в комнату. У тебя есть фонарик или дать мой?

— Есть в машине.

— Тогда я пойду. Воздух приятный, я с удовольствием прогуляюсь.

Рэндал Марч вернулся в кабинет и позвонил в полицейский участок.

Глава 31

Джонатан Мур поставил чашку и рассеянно сказал: «Нет, спасибо, дорогая», — продолжая затуманенным взором смотреть на племянницу и хмурого молодого человека, с которым она возобновила помолвку — по его мнению, несколько опрометчиво. Праздничного ощущения от помолвки не было. Возможно, он потерял связь с окружающим миром? Ему было приятно так думать, потому что многое его не устраивало в послевоенном мире, — но он стойко выдержал то, что Элизабет решилась на опрометчивый шаг. Взгляд, которым он удостоил Карра, напоминал тот взгляд, которым он рассматривает предмет сомнительной подлинности. Правда, он давно знает Карра, но вы только посмотрите, какую родословную он получил! Да взять хотя бы этот письменный стол Бухля! Пятьдесят лет в одной семье, счет от старого маркиза с гарантией на предшествовавшие сто лет. И все-таки эти сто пятьдесят лет — фальшивка! В жизни человека случаются времена, когда он становится обманщиком. Тяжелые обстоятельства надавят, совесть ослабеет — и вот честный человек оборачивается жуликом! Можно представить это в виде такой картины: самообладание внезапно дает трещину, и человек быстренько выстраивает защитную стенку, чтобы скрыть изъян.

Элизабет словно читала его мысли, так что для нее было большим облегчением, когда дядя встал, покачал головой и вышел из комнаты. Слушая удаляющиеся шаги, Карр сказал:

— Можно не сомневаться в том, что думает Джонатан.

У нее всегда были блестящие глаза. Но на этот раз невыплаканные слезы придавали им дополнительный блеск.

— О да, его одолевают сомнения. Если…

— Прикажет, чтобы я здесь не появлялся?

Она кивнула.

— В этом роде. Официальный отказ от дома, и меня выталкивают встречаться с тобой по кустам.

— А ты будешь?

В ее голосе прозвучала вся нежность этого мира, когда она сказала:

— Да, милый.

Он опустился на колени возле ее кресла, без слов или поцелуев уткнулся головой в плечо и обнял ее. Оба замерли.

Через какое-то время Карр поднял голову и сказал:

— Хоулдернесс передумал. Он говорит, что мне придется давать показания на дознании, так что лучше не дожидаться, когда из меня все вытянут. Он считает, что я произведу лучшее впечатление, если сам пойду в полицию.

— Пойдешь?

— Не знаю. Я хотел поговорить с тобой. Мне кажется, как только я все расскажу, они арестуют меня… или Рету. — Его лицо стало твердым и бледным, когда он повторил: — Или Рету.

— Карр!

— Этот человек был мертв в половине одиннадцатого, через два часа после того, как я узнал его на фотографии и в ярости убежал. За эти два часа в Меллинг-хаусе побывали я и Рета. Где-то в этом интервале он был убит. Я унес плащ Реты, пропитанный кровью. То, что плащ не Ретин, а мой, только делит вину: Рета получает полмиллиона, а я — отмщение. Масштаб одинаков. Фифти-фифти — убийство из-за денег или убийство из мести.

Он все еще стоял на коленях, но отодвинулся от нее. Она не сделала попытки приблизиться, лишь внимательно посмотрела на него и сказала:

— Ты думаешь, это сделала Рета…

Он отшатнулся, встал и стиснул руки.

— Я ничего не думаю. Я не могу думать. Я только вижу факты, и ничего не могу с ними поделать. Если выложить эти факты тысяче людей, девятьсот девяносто девять из них скажут, что Рета не могла этого сделать, а значит, сделал я. Нам не придется собирать тысячу мнений, у нас их будет двенадцать. Они выскажутся единогласно.

Ее мягкий безмолвный протест только раззадорил его.

— Что толку? Выбор между нами двумя. Если не я, то Рета. Я не делал — значит, что?

— Карр, но ты же не думаешь…

— Я сказал тебе, что не могу думать! Как только начинаю, получается одно и то же: Рета или я, я или Рета.

— А когда не думаешь, Карр?

— Появляются обрывки разумных мыслей, что она не могла этого сделать.

— Я рада, что ты называешь их разумными.

Карр снова помрачнел.

— Но кто из нас может считаться разумным, дорогая, — мы живем в страшном сне. A la guerre, comme a la guerre[3]. Как назвать эту чертовщину, этот кошмар, где нет места разуму?

Элизабет встала и подошла к нему.

— Дорогой, я думаю, все будет в порядке.

— Будет?

— Да, будет.

Он с такой силой сжал ее руку, что позже она обнаружила на этом месте синяк.

— Если бы я был уверен насчет Реты, я бы обо всем рассказал и покончил с этим.

— Я в ней уверена, — спокойно сказала Элизабет.

— Почему?

— Ну, потому что… — послышался не то смех, не то рыдание. — О, Карр, пожалуйста, проснись! Только в страшном сне ты мог подумать, что Рета может подкрасться к человеку со спины и ударить его по голове кочергой! Если бы ты не спал, ты ни на секунду бы в ней не усомнился! Проснись! Это так глупо, что я не нахожу слов!

Глава 32

Мисс Силвер шла вдоль дороги. Воздух действительно был очень приятный. Конечно, холодный, но она была тепло одета — ее горжетка такая уютная, а пальто из такого хорошего, прочного материала. Она испытывала признательность и к своей одежде, и вообще к счастливо сложившейся судьбе. Было время, она думала, что всю жизнь прослужит в чужих домах без какой-либо перспективы на безбедную старость. Провидение помогло ей сменить профессию, и она стала независима. У нее хорошая квартира, заботливая и преданная служанка и страховой полис, который позволит сохранять этот комфорт и дальше.

Дорогу окружали деревья. Под ними было темно, но не настолько, чтобы включать ее прекрасный фонарик, подарок восторженного почитателя из Скотленд-Ярда, сержанта Фрэнка Эбботта, недавно произведенного в инспекторы. Этот кустарник слишком разросся. Она подумала о печальном запущенном состоянии сельских мест, вызванном низкими заработками и непомерными налогами. За прожитые ею годы изменился уклад жизни, общественные блага стали распределяться равномернее, но грустно было видеть, что многие прекрасные вещи ускользают в прошлое.

У двух высоких столбов, отмечавших вход в Меллинг, она свернула направо, по узкой мощеной дорожке прошла к Гейт-хаусу и позвонила. Катерина Уэлби открыла дверь и удивилась — она ожидала увидеть кого угодно, только не эту безвкусно одетую женщину, школьную подружку миссис Войзи. Она терялась в догадках, с чего бы это мисс Силвер нанесла ей визит — пожилые экс-гувернантки не входили в круг ее знакомств. Она приготовилась скучать и не пришла от этого в восторг.

Впоследствии оказалось, что скука — не то чувство, которое вызвал в ней разговор с мисс Силвер. Пройдя впереди нее в гостиную, мисс Силвер с интересом огляделась. Окружение человека передает его характер. Она отметила парчовые шторы, акварели на стенах, качественную мебель — кое-что очень ценное. Круглое голландское зеркало над камином в раме из граненого стекла отражало комнату. Оно отразило и Катерину в голубом платье, подчеркивавшем цвет ее глаз.

Мисс Силвер села и степенно сказала:

— Вы удивляетесь, что привело меня к вам, миссис Уэлби.

— О нет! — Катерина бросила эти слова так небрежно, что это было похоже на грубость.

Ослабив узел горжетки на шее, мисс Силвер сказала:

— Я думаю, это так.

Катерина ничего не ответила. Она тоже села. Ее прекрасные голубые глаза сохраняли вопросительное выражение, брови были слегка приподняты. Весь ее вид говорил: «Какого черта вам от меня надо?»

Мисс Силвер не заставила ее ждать.

— Я пришла потому, что мисс Крей попросила у меня профессионального совета.

— Вот как? — Брови поднялись чуть выше.

— Да, миссис Уэлби. Вы ведь старые друзья с мисс Крей?

— О да. — Катерина взяла сигарету из черепаховой коробочки и чиркнула спичкой.

Мисс Силвер покашляла в той манере, которой учителя призывают класс к порядку.

— От вас не укрылось, что смерть мистера Лесситера поставила мисс Крей в очень сложное положение.

Катерина выпустила клуб дыма. Засветился кончик сигареты.

— Это ни от кого не укрылось.

— Вы совершенно правы. Как старый друг мисс Крей вы, конечно, захотите сделать все, что в ваших силах, чтобы освободить ее от подозрений.

— Боюсь, я ничего не смогу сделать.

— Думаю, сможете. Без сомнения, вы знаете, что в среду в двадцать минут девятого кто-то позвонил мисс Крей. Она проговорила десять минут и почти сразу после этого разговора отправилась в Меллинг-хаус, где имела беседу с мистером Лесситером. Это вы ей звонили, не так ли?

Катерина затянулась. Когда она заговорила, ее тон был откровенно грубым.

— С чего это вам пришло в голову?

— Мне кажется, с вашей стороны было бы неразумно это отрицать. Без сомнения, телефонистка вспомнит тот звонок. Возможно, ей знаком ваш голос и голос мисс Крей.

Облако дыма между ними сгустилось. Размеренным голосом Катерина сказала:

— Раз она говорит, что я звонила, значит, звонила. Я ей часто звоню. Я живу одна и так коротаю время. Все равно вы уже спрашивали Рету. Она наверняка все сказала.

Мисс Силвер сидела на кушетке. В комнате было тепло, горел камин. Она сняла пожелтевшую горжетку и по дожила ее рядом с собой. Катерина чисто по-женски возмутилась этим жестом. В уме она уже обозвала горжетку драной кошкой и с отвращением восприняла ее контакт с родным диваном. Женщина, которая носит подобную гадость, вторгается в ее дом и устраивает допрос по поводу ее личных разговоров — это запредельно!

Ответ мисс Силвер не усмирил ее гнев.

— Мисс Крей под подозрением. Следовательно, важно подтвердить каждое показание, которое она дает.

— Очень хорошо — дайте мне ее показания, и я их подтвержу.

От такого заявления было мало толку, поскольку мисс Крей решительно отказалась изложить содержание их беседы. Мисс Силвер применила испытанный прием — изменила тему разговора.

— В показаниях есть ссылки на документ, который оставила сыну миссис Лесситер для ознакомления. Как я понимаю, в нем были распоряжения насчет ее имущества.

— Я ничего об этом не знаю.

Между ними висела дымка, но мисс Силвер видела: что-то произошло. Трудно сказать, что это было — напряжение мускулов, короткая задержка дыхания, слабое шевеление пальцев. Мисс Силвер всегда придавала особое значение рукам, когда человек, которого она расспрашивала, был склонен к скрытности.

Рука, державшая сигарету, оставалась неподвижной. Лишь на какой-то миг пальцы чуть сильнее сдавили сигарету и дрогнул мизинец. Мисс Силвер это заметила.

— Как я понимаю, все дело в этом. Я была бы рада, если бы вы, миссис Уэлби, были со мной откровенны.

— Откровенна? — Катерина засмеялась. — Я вас не понимаю!

— Тогда я вам объясню. Мистер Лесситер отсутствовал более двадцати лет. В вашем доме он встретился с мисс Крей и пошел ее провожать. Темой их разговора были распоряжения матери относительно ее имущества. В вечер убийства вы беседовали с мисс Крей. Касался ли этот разговор распоряжений миссис Лесситер об имуществе?

Катерина засмеялась.

— Почему бы вам не спросить Рету?

— Я спрашиваю вас. Мне известно, что между вами и мистером Лесситером состоялся некий спор. В деревне такие вещи носятся в воздухе. Все судачат о том, что миссис Лесситер одолжила вам мебель для этого дома.

Катерина выпустила облако дыма.

— Она подарила мне эту мебель. Не знаю, какое вам до этого дело.

— Мисс Крей наняла меня защищать ее интересы. Как видим, возможны две точки зрения на этот предмет. Я слышала, что мебель была дана вам взаймы, вы говорите, что ее вам отдали насовсем. Мистер Лесситер говорил с мисс Крей о распоряжениях матери. В вечер убийства вы позвонили мисс Крей и, как выразилась мисс Крей, говорили о каком-то бизнесе. Позже в этот же вечер они резко разошлись во мнениях с мистером Лесситером по поводу бизнеса, связанного с неким другом. Вас не удивит, что я могу сложить два плюс два и прийти к заключению, что мистер Лесситер придерживался первой точки зрения. Он был уверен, что мебель вам одолжена. Он настаивал, чтобы мисс Крей подтвердила это. За несколько часов, предшествовавших его смерти, он обнаружил документ, написанный матерью. Думаю, текст этого документа подкреплял его точку зрения. Я уверена, что он позвонил вам и сказал об этом, а вы затем позвонили мисс Крей. Позже, разговаривая с мистером Лесситером, мисс Крей коснулась этого вопроса и пыталась заставить его изменить свои намерения. Я думаю, что его намерения были такого рода, что вызвали у нее сильное раздражение. Она сказала мне, что они поссорились по поводу бизнеса, касающегося друга. Вас не удивит, что я пришла к заключению, что этим другом были вы? Этим объясняется вся последовательность событий.

Катерина Уэлби не обладала взрывным темпераментом Реты Крей. Она умела как принимать удары, так и наносить их. Но в течение всего разговора в ней нарастало раздражение, сдерживаемое осторожностью, временами перемежающееся со страхом. Теперь она похолодела, испытав ощущение, будто ее препарируют, что все ее мысли, мотивы, каждое соображение видны как на ладони. Казалось, эти маленькие, сверлящие глазки старой горничной видят все, что у нее в голове. В какой-то момент Катерина даже подумала, что, может быть, для нее будет облегчением по доброй воле открыть ей свои мысли, пусть она их увидит, взвесит, оценит. Но это длилось недолго. Такие моменты всегда приходят и уходят. Наше дело принять их или прогнать.

Катерина упустила свой момент. Она не догадывалась, что, упустив его, подвергла себя неотвратимой опасности. Разозлившись, Катерина не стала спешить. Выждав время, она сказала:

— Вы все разложили по полочкам, да? Не буду нарушать эту складную картину. — Она встала и раздавила сигарету в нефритовой пепельнице. — А теперь вы, видимо, уйдете.

Мисс Силвер неплохо справлялась с чужой наглостью. Для нее Катерина была просто плохо воспитанным ребенком. Она не спеша встала, надела свою престарелую горжетку, застегнула пальто и, подойдя к двери, рассудительно произнесла:

— Если передумаете, вы знаете, где меня найти.

Глава 33

Мисс Силвер прошла между столбами, отмечавшими вход в Меллинг, и ей в лицо ударила вспышка света. Она на секунду замерла, испугавшись, но тут же молодой мужской голос забормотал извинения, и она решила, что владелец велосипеда с фонарем старается разглядеть знакомого. Проще сказать, «парень встречает девушку». Она перешла дорогу и двинулась краем Грина к той тропинке, что вела к дому миссис Войзи.

Поначалу она не обращала внимания на шаги за спиной. Нервные люди не становятся детективами. Мисс Силвер и не нервничала. Было еще светло, дорога была хорошо видна. Следовательно, не стоило без нужды включать фонарик. Шаги за спиной приблизились, и она услышала:

— Простите…

Это был тот же голос, который приносил извинения за вспышку фонаря, — молодой и смущенный.

Мисс Силвер остановилась и подождала.

— В чем дело?

Велосипедный фонарь был выключен, и она видела только высокую темную фигуру. Голос сказал:

— Прошу прощения, ведь вы живете у миссис Войзи, да? Ваше имя мисс Силвер…

— Что я могу для вас сделать?

— Ради бога простите, надеюсь, я вас не испугал. Я Алан Гроувер. Моим родителям принадлежит «Бакалея Гроувера» — вы, наверное, с ними встречались. Я работаю у мистера Хоулдернесса в Лентоне.

Мисс Силвер заинтересовалась. Это тот молодой человек, о котором упоминала Сесилия, — умный мальчик, завоевывавший в школе призы. Она вспомнила что-то насчет его увлечения Катериной Уэлби, которая, по словам Сесилии, годилась ему в матери. Хотя разница в возрасте никогда не мешала двадцатилетним юношам влюбляться в красивых опытных женщин, мисс Сесилия находила это неприемлемым. Мисс Силвер удивилась: почему он поджидал ее у дома Катерины? Известный случай мотылька и свечи? Но тогда зачем он пошел за ней?

— Да, миссис Войзи говорила о вас. Что я могу для вас сделать, мистер Гроувер?

Он остановился рядом с ней. Голос все еще выдавал смущение.

— Я хотел с вами поговорить…

Мисс Силвер удивленно сказала:

— Поговорить со мной? Вы же не могли знать, что я буду в Гейт-хаусе.

— Нет-нет… я не знал… Я шел к миссис Уэлби… но я хотел с вами поговорить… А когда вы вышли, мне представилась возможность…

Даже его сбивчивая речь удивляла ее — в ней не было деревенского акцента. Не каждый умный мальчик способен на такую адаптацию. Она степенно спросила:

— О чем вы хотите со мной поговорить?

Он ответил с подкупающей прямотой:

— Вы живете у миссис Войзи. Ее домработница миссис Крук дружна с моей матерью. Я слышал, что вы детектив, и вы консультируете мисс Крей.

— Да. Может быть, мы пойдем? Стоять прохладно, мы можем говорить на ходу.

Они пошли — мисс Силвер вынуждена была идти медленнее, чем она привыкла. Алан Гроувер стал изливать ей то, что хотел сказать.

— Я не знал, что делать. Хотел прийти к вам домой, но тогда там была бы миссис Войзи, и миссис Крук бы узнала. Мне нужно было застать вас одну, но я не знал, как это сделать. И когда вы вышли из Гейт-хауса, я увидел в этом возможность, которую нельзя упускать, и пошел за вами. Я насчет Сирила… Сирила Мейхью.

— Да, мистер Гроувер?

— Мисс Силвер, только это между нами, ладно? Потому что мне не положено говорить о делах нашей конторы, но сегодня утром мы с мистером Хоулдернессом ходили в Меллинг-хаус — вместе с полицией проверяли по инвентарному списку, не пропало ли чего… Ну так вот, мы обнаружили, что с каминной полки в кабинете пропали четыре позолоченные фигурки.

— Да, они изображают четыре времени года, не так ли?

— Вы уже знаете?

— Да, мистер Гроувер.

— Тогда вам известно, что они считают, будто их унес Сирил.

— А у вас есть основания полагать, что он этого не делал?

— Я уверен в этом. Это и хотел вам сообщить.

Мисс Силвер покашляла.

— Скажите, имеют ли они особую ценность?

Алан поколебался и наконец выдал:

— В списке они значатся как «Четыре позолоченные фигурки».

— Это все, что вам о них известно?

— Нет. В детстве я ходил в этот дом играть с Сирилом. Миссис Лесситер очень любила мою мать. Я часто бывал в кабинете и видел эти фигурки. Сирил говорил, что они золотые. Мы сочиняли про них всякие истории, говорили, что это пиратские сокровища.

Мисс Силвер поняла, что Алан не улучшил положение Сирила. Она с искренним любопытством спросила:

— Они в самом деле золотые?

Алан Гроувер рассмеялся.

— Нет, что вы! Мы просто фантазировали. Будь они из золота, они бы не стояли так просто на камине.

— Но они из золота, мистер Гроувер.

— Кто это говорит?

— Во-первых, мисс Крей. Я думаю, Мейхью известен этот факт, а значит, возможно, и вашему другу Сирилу.

Он вцепился в ее руку.

— Мисс Силвер, Сирил с этим не связан, клянусь вам. Может, он и был здесь той ночью, как говорят, но что касается того, чтобы украсть фигурки или хоть пальцем тронуть мистера Лесситера… Клянусь вам, это не он! Для того и искал вас. Ручаюсь, что Сирил не имеет никакого отношения к этому.

— Почему вы так уверены?

Он все еще держал ее за руку. Пальцы сжались еще крепче.

— Просто я знаю Сирила, вот и все. Если бы вы знали его, как я, вы тоже были бы уверены. Я все обдумал, вы только послушайте.

— Я с удовольствием вас выслушаю, мистер Гроувер.

— Ну так вот. Мистер Лесситер был в кабинете весь тот вечер в среду. Говорят, Сирил приехал в шесть тридцать и взял у Эрни Уайта велосипед, чтобы добраться сюда. Миссис Мейхью утверждает, что он не приезжал, но ей приходится так говорить. Ну вот, положим, он взял эти фигурки — когда он их взял? Если было еще рано, то там был мистер Лесситер, так? Если бы он ненадолго выходил из кабинета, то потом заметил бы их отсутствие — золото на черном мраморе ярко блестит.

— Когда мисс Крей уходила в четверть десятого, они были на месте.

— Вот видите! Говорят, мистер Лесситер был убит после девяти. Сирил никогда бы не осмелился взять эти фигурки, пока тот был в комнате. И я скажу вам и клянусь в этом, что он никогда бы не взял их, если бы рядом лежал мертвый мистер Лесситер.

— Почему вы так уверены, мистер Гроувер?

— Потому что я знаю Сирила. Я не говорю, что он не может взять чужое, он… у него есть эта слабость… но он этого не сделает, если почувствует хоть какой-то риск. А уж убить кого-то или войти в комнату, где находится человек с пробитой головой… я знаю, о чем говорю, он никак не мог этого сделать. Я видел, как он выбегал из кухни, заткнув уши, когда его мать собиралась прибить мышь. А уж когда убивали кролика или крысу, он был хуже девчонки: капля крови — и его тошнит. Говорю вам, он не мог войти в комнату, если там убитый мистер Лесситер, и уж тем более он не мог взять кочергу и ударить его, я убежден в этом. Видите ли, мисс Силвер, там совсем не было борьбы. Даже кролик сопротивляется, когда его загоняют в угол, каждое создание борется за жизнь. Сирил мог бы стукнуть фигуркой, если бы его на этом поймали, но такого не случилось. Кто бы ни убил мистера Лесситера, с этим человеком он чувствовал себя по-свойски просто. Он сидит за письменным столом, и кто-то стоит позади него у камина. Так можно сидеть только со старым знакомым. Это и был убийца. Ведь никакой борьбы! Не похоже даже, что они ссорились. Не станешь же ссориться, сидя спиной к человеку, правда? А он был у него за спиной, он задумал убийство, взял кочергу… Так вот, говорю вам, Сирил не мог этого сделать. Что-то люди могут сделать, а чего-то не могут. Я знаю его всю жизнь, он не мог пришлепнуть осу, тем более ударить человека кочергой по голове. Если вы скажете мне, что он прихватил какую-то мелочь, или марки ценой в шиллинг, я вам поверю, но убийство… или войти в комнату с трупом — нет, это полная чепуха, этого он сделать не мог.

Они дошли до конца Грина. Мисс Силвер оставалось только перейти дорогу, чтобы увидеть приветливый свет в окнах дома миссис Войзи. Она остановилась. Алан Гроувер отпустил ее руку.

— Вы меня чрезвычайно заинтересовали, мистер Гроувер. В том, что вы говорите, есть смысл, я это обдумаю самым тщательным образом. Спокойной ночи.

Глава 34

Прошло еще немало времени, прежде чем Рэндал Марч смог отправиться домой. Он был рад покончить с делами дня и расстаться с суперинтендантом Дрейком. Реакция Дрейка на следы, найденные мисс Силвер, была прямо-таки неистовой. Он был подавлен, оскорблен, унижен. Он высказал предположение, что следы могли быть оставлены и в любой другой день, а когда Марч напомнил ему, что в среду днем шел сильный дождь, снова разобиделся. Конечно, для офицера полиции нет ничего мучительнее, чем видеть, как ведется подкоп под его стройную версию, или как она рассыпается, так что никакими силами не удержать. Имея двух подозреваемых, Карра и Рету, Дрейк находился в состоянии блаженства и самодовольства. Это было его первое дело об убийстве. Впереди маячило повышение по службе. Общественное положение обвиняемых льстило его классовому сознанию. Ему не понравилось, когда Хоулдернесс выдвинул альтернативную фигуру Сирила Мейхью — никто и не стремился доставлять ему удовольствие, — но он повел себя достойно, как офицер, желающий только узнать правду.

И вот — следы ног неизвестной женщины, которая никак не вписывается в картину! Тут любой выйдет из себя, тем более что он должен был сам их обнаружить, за что шеф уже выговорил ему. Все обстояло бы еще не так плохо, если б это были следы мисс Крей, но они не ее, и у него нет никаких догадок. Он не желал, чтобы шеф указывал ему еще раз. С некоторой горечью Дрейк отметил, что если бы ему пришлось выбирать между делом, в котором нет подозреваемых, и делом, где они роятся, как мухи, он бы выбрал первое, да еще спасибо сказал — в этом шеф был с ним полностью согласен, что не часто случалось за время их сотрудничества.

Что ж, работа закончена — следы сфотографированы, залиты цементом, над ними натянут брезент, защита от перемены погоды. И Рэндал Марч отправился домой.

Он покинул Меллинг и медленно поехал по узкому темному проулку. С обеих сторон тянулась живая изгородь — неухоженные, разросшиеся кусты, местами прерываемые черными дырами. На дороге не было ни души — ни света фар других машин, ни низко висящего фонарика велосипеда, ни пешеходов, жавшихся к кустам. Одиночество и темнота были приятны. Физически он устал так, как не уставал долгие годы; смертельно болела и голова. В последние два дня его мысли шарахались из стороны в сторону, боролись, бунтовали. Даже когда он призывал их к порядку, удерживал равновесие между обвинением и защитой, выполнял работу без опасений и поблажек, он не был уверен, что чаша весов не перевешивает в ту или другую сторону.

Он ехал по дороге, освещенной фарами, и от души желал, чтобы так же светел был его путь.

В полумиле от Меллинга дорога делала крутой поворот влево, а вперед, в Рауберри Коммон, уходила грунтовая пешеходная дорога. Фары выхватили из темноты женскую фигуру. В момент поворота она стояла, ослепленная вспышкой света, с непокрытой головой, бледным лицом и широко открытыми глазами. Это было страшно — как лицо утопленницы.

Он проехал поворот, остановился и вернулся пешком. Услышал как поскрипывает гравий. Неописуемое облегчение окатило его с головы до ног. Он стал уверять себя, что причин для страха нет, хруст гравия звучал для него как самый желанный звук. Он окликнул женщину:

— Рета! Что ты тут делаешь? — и увидел, что она движется к нему, как тень.

— Я ходила в Рауберри Коммон. Не могла сидеть взаперти.

— Нельзя разгуливать в темноте. Это плохо кончится.

— Мне никто не сможет причинить зла, я слишком несчастна.

— А в темноте чувствуешь себя защищенной?

— Да. Люди тебя не тронут, ты один во всем мире…

— Рета, не надо так говорить!

— Я иду домой.

Она сделала шаг, и тут он сорвался. Марч был человек решительный, он не мог дать ей вот так уйти от него. Не раздумывая, он схватил ее — под руками оказалось грубое пальто — и обнял.

— Рета!

— Пожалуйста, отпусти меня!

— Не могу. Я люблю тебя. Ты это знаешь. Ведь знаешь?

— О нет!

— Что пользы лгать? Наконец-то мы скажем друг другу правду! Ты знаешь, что я тебя люблю.

— Нет…

— Перестань лгать, Рета! Если мы не можем ничего сделать друг для друга, то можем по крайней мере быть искренними. Если бы ты не знала, разве сидела бы у меня сегодня с обвиняющим видом? Как только я задаю тебе вопрос, ты на меня злишься, как только я устраняюсь и даю расспрашивать тебя этому чертовому Дрейку, ты меня обвиняешь. Если бы ты не знала, что я тебя люблю, ты бы так себя не вела. Ты знала.

— Да… знала. Но разве это важно? Это как узнать о чем-то таком, что давно умерло… прошло.

Он крепче сжал ее. Она почувствовала, какие у него сильные руки.

— Что ты говоришь? Думаешь, я дам тебе уйти?

Странным, рыдающим голосом она произнесла:

— Я… уже… ушла.

К нему вернулось беспокойство, которое он испытал, когда увидел ее в свете фар, похожую на утопленницу. Его мелодичный голос стал жестким и скрипучим.

— Не говори так, я этого не принимаю! Прошу тебя стать моей женой.

— Ты что, Рэндал?! И мы пошлем объявление в газеты? Вот уж они порадуются! Заголовок: «Главный констебль женится на главной подозреваемой в деле об убийстве Лесситера!» Хотя нет, это они смогут только после ареста — неуважение к суду или как там это называется? А как только меня арестуют, я буду осуждена. О, Рэндал, почему это с нами случилось! Мы могли бы быть счастливы!

Горе разбило ее. Она не предполагала, что так получится. От мысли, что все могло быть прекрасно, становилось еще больнее. У нее не осталось ни гордости, ни самообладания. Она даже не порадовалась, что вокруг темно — она заливалась бы слезами и в яркий день.

Сначала Рэндал ничего не понял. Она неподвижно стояла, а он с трудом справлялся с собственными эмоциями.

Потом жгучая слеза упала ему на руку. Он поднес ладонь к ее лицу, и на нее закапали слезы. Он стал осыпать ее поцелуями, и она целовала его в ответ со всей страстью отчаяния. Если это все, что им дано, так пусть оно будет отпущено полной мерой.

Они были одни во всей вселенной, дыхание и биение сердец слились воедино. Они не знали, сколько так продолжалось. Наконец она задыхаясь сказала:

— Мы сошли с ума.

— Нет, — возразил Рэндал, — мы выздоровели. Так и будем держаться дальше, как здравомыслящие люди.

— Стоит ли?

К нему вернулось самообладание. Мысли окрепли.

— Стоит.

— Не знаю… У меня такое чувство, что я ушла… я где-то далеко.

— Я принесу тебя обратно.

— Вряд ли ты сможешь…

Она отодвинулась.

— Рэндал, ты можешь ответить мне честно на один вопрос?

— Постараюсь.

— Если постараешься, выйдет нечестно. Я должна знать. Ты уверен во мне? Не сейчас, не в этот момент, а уверен ли ты всегда? Утром, или если тебя разбудить среди ночи, когда ты еще не успел разобраться и переубедить себя?

— Да, я всегда был в тебе уверен. Мне не надо себя переубеждать, у меня это в крови.

Она прильнула к нему и сказала:

— А Карр не уверен.

— Рета!

— Он не виноват. Он хочет верить, ужасно хочет.

— Молодой дурень.

— Он старается, я вижу. Иногда его немного отпускает, а потом опять: «А может, она это сделала?» Он ничего не говорит, но я знаю. Если бы то же было с тобой, я бы не вынесла.

— Со мной так не будет, обещаю тебе.

Она снова повторила:

— Карр не виноват. Я сама могла бы про него так думать, если бы не было очевидно, что он считает, что Джеймса убила я. Он спросил меня, зачем я это сделала. И заставил меня отстирывать плащ. Боюсь, я сделала это плохо.

— Тебе вообще, не надо было этого делать.

Она откинула со лба волосы жестом, от которого у него замирало сердце.

— Я знаю. Все было так ужасно, так вдруг… Я испугалась за Карра, он — за меня. Нужно было только отмыть получше. Тогда это казалось самым правильным, а теперь, конечно, мне никакой суд не поверит.

— Не говори про суд, до этого не дойдет, — со всей решительностью Рэндал старался убедить, успокоить свою возлюбленную. — Кто-то совершил убийство, и мы его найдем. Если тревожишься, переговори с мисс Силвер. Увидишь, что она не унывает.

Рета прошептала:

— Мне она нравится. Не понимаю почему, но она производит впечатление. Как будто ты опять ходишь в школу и воображаешь сказку, где ты встречаешь старуху, которая дает тебе волшебный орех, а в нем шапка-невидимка.

Рэндал засмеялся.

— Интересно, что на это скажет мисс Силвер! Может, снисходительно улыбнется, а может, назовет большим преувеличением. Я слышал, как этот дерзкий тип Фрэнк Эбботт назвал ее Моди-Талисман. Конечно, за глаза. Он всегда говорит, что, когда она вступает в дело, полиция из него выходит со славой.

— Это правда?

— Правда. У нее небывалый нюх. Нет, больше того — она понимает людей. Понимает все, что они скрывают — по внешнему виду, манерам, по тому, как мы стараемся не дать другим что-то о нас узнать, — она видит насквозь. Помню ужасное чувство, которое мы испытывали в детстве, когда проделывали что-то такое, чего она не одобряла. Уж на что Изабель была ловкая врунишка, но и она разражалась слезами.

— Не могу себе представить, чтобы Изабель расплакалась.

— Да, она была крепкий орешек, помнишь? И все-таки я это видел. Что до меня, то я чувствовал, что бесполезно пытаться что-то скрыть от мисс Силвер — я и не пытался. Должен признаться, она и сейчас производит на меня то же впечатление.

Рета неуверенно засмеялась.

— Да, похоже. Когда я с ней разговаривала, то поняла, что если я попробую что-то скрыть, она заметит. В результате рассказала ей то, что не собиралась. — Она отступила на шаг. — Рэндал, мне пора идти. Они подумают, что со мной что-то случилось.

Глава 35

Пятница пролетела незаметно. Под самый конец дня у Рэндала Марча раздался телефонный звонок. Он лелеял мысль, что звонит Рета, но надежды на это не было. Из трубки до него донесся голос мисс Силвер. Она говорила по-французски:

— Извини за беспокойство, но я буду рада, если ты сочтешь удобным приехать сюда завтра как можно раньше. У меня было две беседы, которые хотела бы тебе пересказать.

Вот и все — ни здрасьте, ни до свиданья.

Рэндал присвистнул. Он знал свою мисс Силвер. Если она пренебрегла ритуалом, значит, дело серьезное. В уме он сделал пометку — явиться к ней в полдесятого. Если всему Меллингу суждено увидеть, как машина шефа полиции сворачивает к дому миссис Войзи, значит, мисс Силвер это учитывает и знает, что игра стоит свеч. Он сделал последние заметки, лег спать и заснул без снов — счастливый удел!

Были в деревне люди и не столь счастливые.

Рета Крей, лежа без сна, видела перед собой картину умирания надежды. Ее свечение медленно, но неотвратимо угасало. Тусклый голос здравого смысла возник из озноба и стал методично внушать, что она сильно повредит карьере Рэндала, если выйдет за него замуж. Есть вещи возможные, а есть невозможные. Если невозможное покажется тебе возможным, и ты ухватишься за него, то останешься ни с чем. В течение часа она верила, что счастье возможно. Теперь она следила, как оно от нее неумолимо удаляется.

Карр Робертсон видел страшный сон. Он стоял в каком-то темном месте, рядом с мертвецом. Холодная рука коснулась его плеча. Он проснулся весь в поту.

В Меллинг-хаусе миссис Мейхью вскрикнула во сне. Она столько плакала, что больше уже не могла, заснула, и ей приснился плачущий ребенок. Это был Сирил. Он озяб, он хотел есть, ему было больно, а она не могла к нему подойти. Во сне она закричала так жалобно, что мистер Мейхью сел и зажег свечу. Она снова вскрикнула, повернулась на бок и снова погрузилась в сон. Он сидел, держа задутую свечу и думал, что стало холодно, и что же ему со всем этим делать.

Катерина Уэлби не спала. Как и Мейхью, она сидела на кровати, но в отличие от него, приняла меры чтоб не за мерзнуть: включила электрокамин, закрыла окно, надела стеганый жакет того же голубого цвета, что и пуховое одеяло. Лицо без макияжа было бледно, белокурые волосы спрятаны под кружевной чепчик. Она подложила под себя три подушки и сидела с книгой, поглощая строчку за строчкой, страницу за страницей, главу за главой. Ее вела сила воли, но если бы ее спросили, что она читает, едва ли она смогла бы ответить.

Подходила к концу длиннейшая из ночей, как проходит самая последняя ночь, даже если мы не знаем, что она последняя. Для одного из этих людей ночь была последней.

Неохотно занялся хмурый день, все они встали и приступили к делам.

Катерина Уэлби собиралась успеть к девяти сорока на автобус в Лентон. Она оделась, сварила кофе, приготовила пару тостов. Она уже не была бледна — надо избегать всего, что не привычно для окружающих, — и выглядела как всегда, разве что добавила к костюму шляпку, тоже серую, с пером сойки за лентой.

Она вышла, заперла дверь и увидела, что от дома к ней спешит миссис Фаллоу, по-видимому, со свежими новостями. Катерина поздоровалась, и на нее потоком полились слова.

— Сегодня я должна быть у мисс Крей, и вы, наверное, удивляетесь, что я тут делаю, но я сказала мисс Рете, что у меня не идет из головы, как там бедняжка миссис Мейхью. Просто ужас, как она это переживает. Мистер Мейхью не может заставить ее поесть. Она только сидит, пьет чай и плачет. И я так сказала мисс Рете: «Вот у меня тут курица, я прихватила еще два яичка. Как насчет того, чтобы я сбегала и посмотрела, чтобы она подкрепилась?» — И мисс Рета сказала: «Ладно» — и я ушла.

Катерина взглянула на часы. Автобусная остановка у самых ворот, у нее есть еще пять минут.

— Я полагаю, вы уже навестили ее.

Голос Катерины был ровный и спокойный. Все же она считала, что миссис Фаллоу не для того так спешила к ней, чтобы сообщить, съела ли миссис Мейхью яичко.

Худое, темное лицо миссис Фаллоу перекосилось от нетерпения. Она хотела продолжать свой рассказ, а не сбиваться на болтовню.

— Сходила, — сказала она. — Что там делается! Я аж забыла, зачем пришла. Такие дела! Похоже, вчера шеф полиции вернулся, а с ним дама, которая гостит у миссис Войзи, и они пошли в кабинет. И после этого опять приехал инспектор Дрейк, и фотограф, и еще двое, и они фотографировали и заливали форму. Но эта мисс Силвер — она сразу ушла. Наверное, путалась под ногами, и шеф полиции ее прогнал.

Катерина натягивала перчатки, тщательно разглаживая пальчики.

— И что же они фотографировали, с чего снимали форму?

Миссис Фаллоу подошла поближе и сказала жарким шепотом:

— Следы.

— Следы? — Катерина на шаг отступила. .

Миссис Фаллоу придвинулась к ней.

— Следы, — сказала она. — Прямо под окнами кабинета в кустах сирени. Там кто-то стоял в то время, когда убили мистера Лесситера. Они все сфотографировали, измерили и теперь могут сказать, кто это сделал. Слава богу, они не навесят это на мисс Рету, потому что, говорят, следы маленькой ножки, а про нее так не скажешь. У нее нога узкая, но не маленькая, тут уж никуда не денешься. И Сирил отпадает. Мы все знаем, что он за птица, но в дамских туфлях четвертого размера он бы и шагу не сделал. И мне не пришлось беспокоиться о яичках — миссис Мейхью преобразилась, такая радостная, прямо не узнать, и на завтрак съела копченую селедку и три тоста с мармеладом. Вот я и подумала — пойду скажу новость вам, если вы еще никуда не ушли. Но я не могу задерживаться, мисс Рета на меня рассчитывает.

Они быстро вышли из ворот, и Катерина села в автобус.

Глава 36

— Конечно, дорогая, можете посидеть в гостиной. Бесси заранее разожжет камин.

— Очень мило с твоей стороны, Сесилия.

Это и вправду было очень мило, потому что Сесилия умирала от любопытства, и ей было невероятно трудно убедить себя, что нельзя, просто запрещено задавать кому-либо вопросы о его личных делах. Моральные принципы — отвратительная вещь, как с ними можно жить?! От этих усилий у нее раскраснелось лицо. Но когда машина шефа полиции подкатила к воротам, она в третий раз повторила, что и не подумает, к ним врываться, и закрылась в столовой, вспомнив, что еще в школе Мод раздражала ее своей сдержанностью.

В гостиной мисс Силвер пересказала Марчу беседу с Катериной Уэлби и поведала откровения Алана Гроувера. По поводу последнего Марч сразу отмахнулся, позволив себе заметить, что сказанное клерком нотариуса — это не доказательство. С чем мисс Силвер согласилась, добавив покашливая, что на нее произвела впечатление откровенность юноши, и она просто не хочет, чтобы в полиции считали, что она утаивает информацию.

Шеф полиции был в заметно лучшем настроении, чем вчера. Он засмеялся и сказал:

— Этого вы никогда бы не сделали!

Он говорил улыбаясь, она — вполне серьезно.

— Только по очень веским причинам, Рэнди. А теперь я хотела бы тебе кое-что предложить. Возможно, это уже сделано, но если нет…

— Что?

— Это касается телефонных разговоров в среду вечером.

— Телефонных разговоров?

— Да. Мы знаем, что Катерина Уэлби имела десятиминутный разговор с мисс Крей, от восьми двадцати до восьми тридцати…

— Позвонила Катерина?

— Да. Мисс Крей отказывается сообщить, о чем они говорили. Когда я высказала предположение, что о бизнесе, она согласилась: «Можно и так это назвать», а когда я спросила, не связано ли это с мистером Лесситером, она испуганно воскликнула: «О!» Миссис Уэлби рассердилась и по-моему была потрясена, когда я упомянула об этом звонке. А при упоминании пропавшего документа, я уверена, ее на миг охватил страх. Сложив все мелочи, которые я увидела или узнала из местных толков, я пришла к заключению, что после возвращения мистера Лесситера миссис Уэлби оказалась в ужасном положении. Миссис Лесситер меблировала Гейт-хаус. Время от времени туда добавлялись некоторые предметы, иногда очень ценные. Миссис Уэлби давала всем понять, что все это ей подарено. И вот возвращается мистер Лесситер. Естественно, он потребовал доказательств, что его мать сделала миссис Уэлби так много ценных подарков. Уже достоверно известно, что он обыскал весь дом в поисках некой бумаги, и я уверена, что речь шла о перечне или описи, который он упомянул в разговоре с мисс Крей. Миссис Фаллоу, которая работает в Меллинг-хаусе, рассказала домработнице миссис Войзи, что он «перерыл весь дом» из-за бумаги, которую ему оставила миссис Лесситер. Мы знаем, что эта бумага была найдена, потому что мисс Крей видела ее на его столе. Но там ее так и не нашли. Я думаю, из этого неизбежно следует вывод, что документ касался некого человека, который и предпринял шаги, чтобы его унести. Я не захожу так далеко, чтобы предполагать, что он и есть убийца, но это не исключено. По-моему, документ касался миссис Уэлби. Мне кажется, в нем было доказательство, что содержимое Гейт-хауса ей всего лишь дано взаймы. Если она что-то продала, а я в этом уверена, то…

— Моя дорогая мисс Силвер!

Она вскинула голову.

— Я в этом уверена. Ее доходы чрезвычайно малы, а одежда слишком дорогая. Она очень встревожена. Она не предвидела возвращения мистера Лесситера.

— При всем моем уважении к вашей убежденности…

Она одарила его чарующей улыбкой.

— Если хочешь, можешь считать, что я разбираю гипотетический случай. Но вот что произошло. Мистер Лесситер находит бумагу в среду — где-то, скажем, между половиной седьмого и восемью. Он звонит миссис Уэлби, дает ей знать, что она нарушила закон. Когда разговор заканчивается, она звонит мисс Рете Крей. Я могу сделать заключение о связи этих двух звонков. Про один из них мы точно знаем, что он был. Нужно свидетельство, что был и второй, и свидетельство о том, что было сказано в обоих случаях. Вы опрашивали телефонистку на коммутаторе?

— Думаю, нет, иначе Дрейк доложил бы. До сих пор ничто не давало повода думать, что разговор Реты Крей имел какое-то отношение к убийству.

— Тогда, Рэнди, проследи, чтобы эту девушку допросили, причем сейчас же. Мы должны знать, какие звонки исходили из Меллинг-хауса в тот вечер, и если она слушала, то о чем они говорили. И не подслушала ли она часть разговора мисс Крей с миссис Уэлби.

— Считается, что они не подслушивают.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Все мы делаем многое из того, что не принято делать. Мистер Лесситер вызывал большой интерес в деревне. Мне кажется, мы узнаем, что Глэдис Лукер была настолько любопытна, что подслушала.

— Вы даже выяснили, кто тогда дежурил?

— О да, племянница миссис Гроувер. Очень милая девочка. Она никому ничего не пересказывала, но домработница миссис Войзи дружна с ее теткой, и она полагает, что Глэдис что-то известно.

Рэндал засмеялся.

— Мне придется ее допросить, но я не удивлюсь, если мы получим сведения только про какую-нибудь перебранку из-за пропущенного свидания с бойфрендом. Кстати, Дрейк скрежещет зубами из-за следов ног, найденных вами. Мой долг благодарности к вам все растет.

— Мой дорогой Рэнди!

— Моя дорогая мисс Силвер, вы понятия не имеете, как я не люблю этого достойного человека, и я не могу об этом сказать никому, кроме вас. Рвение, рвение и еще раз рвение! Возможно, вам будет интересно узнать, что, по его заключению, дама, оставившая эти следы, носит четвертый номер.

— У меня четвертый, Рэнди. — Мисс Силвер покашляла. — И у миссис Уэлби тоже.

Глава 37

Катерина Уэлби выбралась из автобуса на рыночной площади и прошла переулком в Фриар-роу. Фриар жил так давно, что от него осталось только имя, но среди витрин сегодняшних магазинов Мейн-стрит мелькали старинные дома. В одном из них находился офис мистера Хоулдернесса. Книжный магазин на первом этаже не раз переходил из рук в руки, но фирма «Стануэй, Стануэй, Фулперс и Хоулдернесс» занимала верхние этажи в течение уже полутора столетий. Стануэй остался только один — инвалид, который все реже и реже показывался в офисе. В свое время его племянник получит доступ в фирму, а сейчас он заканчивал службу в армии. Темные портреты родословной Стануэев изображали их как господ выдающейся респектабельности, каждый имел твердый рот и пронзительный взгляд. Этот тип с годами не изменился. Фулперс был только один, он умер почти сто лет назад, и тогда же появился первый Хоулдернесс — его мать была Амелия Фулперс, отец по женской линии из рода Стануэев. Такие старинные семейные концерны еще встречаются кое-где в провинциальных городах.

Катерина вошла в открытую дверь рядом со входом в магазин. Выстланный каменными плитами пол вел к сумрачной лестнице, поднимающейся на второй этаж, к двери, за которой сидели сотрудники Хоулдернесса. На соседней двери висела табличка с именем последнего Стануэя, но прочесть ее можно было только в яркий солнечный день.

После минутного колебания Катерина вошла в пустую комнату, предоставленную под картотеку, и открыла дверь в следующую. Стук пишущей машинки прекратился, девушка подняла на нее глаза и тут же опустила. Ей навстречу поднялся Алан Гроувер.

Позже он будет много раз вспоминать этот день. Единственное окно комнаты выходило на Фриар-роу. Здесь почти всегда был включен свет, кроме особенно светлых дней. Горел он и сейчас, отчего ее волосы блестели золотом и сверкала бриллиантовая брошь на груди. Свет подчеркивал синеву ее глаз. Она принесла с собой дыхание красоты и романтическое чувство — в двадцать один год его так нетрудно пробудить. Юность сама хочет быть очарованной. Он услышал ее «Доброе утро» и заикаясь поздоровался.

Мисс Джанет Лодден бросила на Алана презрительный взгляд и ткнула не в ту клавишу. Она была на год старше его и в последнюю неделю презирала всех мужчин, потому что поссорилась с бойфрендом, который из упрямства отказывался простить ее, чем доставил ей много огорчений. Ее чувство собственного достоинства восстановилось, когда она увидала, как мистер Гроувер краснеет и заикается. К миссис Уэлби она не испытывала теплых чувств — она ведь такая старая, должна бы это понимать! Она слышала, как Алан вышел, потом вернулся, потом они оба покинули комнату. Он повел ее в кабинет мистера Хоулдернесса и долго не возвращался.

Для Алана появление Катерины было вспышкой света, за ней последовала темнота, когда он ходил к Хоулдернессу, и снова до ужаса короткая вспышка, когда он шел с ней по коридору к последней двери, открыл ее, объявил: «Миссис Уэлби, сэр», — и отступил в сторону. Он вернулся к своему столу и презрительной мисс Лодден. Она слышала шуршание бумаг, скрип пера. Вдруг он резко отодвинул стул, встал и пошел к двери.

— Если меня спросят, я в комнате мистера Стануэя. Мистер Хоулдернесс хочет посмотреть бумаги по Джардину.

На это мисс Лодден заметила, что мир уж как-нибудь обойдется без него некоторое время, и он вышел, хлопнув дверью сильнее, чем одобрил бы мистер Хоулдернесс.

Катерина Уэлби села туда, где сидел Джеймс Лесситер в свой последний визит к нотариусу. Окна выходили на Мейн-стрит. Они были закрыты, с улицы доносился приглушенный шум. Свет, бьющий слева, падал на портрет одного из Стануэев — Уильяма. Ничего нельзя было разглядеть кроме того, что это — портрет. Прошлое поглотило его. От портрета исходило ощущение респектабельности и мрачности.

Мистер Хоулдернесс представлял собой живой контраст Уильяму — яркие щеки, красивые густые волосы, темные дуги бровей над карими глазами. Зная Катерину с детства, он обращался к ней по имени. Эхо его раскатистого голоса донеслось до Алана, идущего по коридору.

Разговор продолжался минут двадцать. Катерина, обычно не склонная к откровенности, на этот раз не сдерживала себя. Под смущенным взглядом Хоулдернесса она изложила ему детали своих затруднений, вверяясь его влиятельному вмешательству.

— Видите ли, некоторые вещи я продала.

— Моя дорогая Катерина!

— Человеку же нужны деньги. И вообще, почему бы и нет! Тетя Милдред мне их отдала.

Мистер Хоулдернесс был шокирован.

— Что именно вы продали?

— Ну, всякие мелочи — миниатюру Козуэя…

Он в ужасе всплеснул руками.

— Ее так легко отследить!

— Говорю же вам, тетя Милдред мне ее отдала. Почему я не могла ее продать?! Конечно, мне хотелось бы оставить этот этюдик у себя, он был просто прелесть. Романский период — кудри, газовый шарф, — как портреты леди Гамильтон. Ее звали Джейн Лилли, она какой-то их предок. Но мне нужны были деньги, вещи сейчас так дорого стоят. — Это она повторила несколько раз: — Я должна иметь приличествующую сумму денег, вы меня понимаете?

Цвет лица мистера Хоулдернесса приобрел темный оттенок. Он сказал, отступив от своей обычной учтивости:

— По одежке протягивай ножки.

На это Катерина покаянно улыбнулась.

— Моя беда в том, что я люблю дорогие вещи.

Он резко сказал, что она поставила себя в двусмысленное положение.

— Как же вы могли продать не принадлежащие вам вещи! И Джеймс Лесситер это подозревал. Он сидел на том самом стуле, где вы сейчас сидите, и сказал, что уверен в том, что вы выманивали имущество у его матери.

Катерина продолжала улыбаться.

— У него всегда была в характере эта карательная черта. Хорошо, что Рета за него не вышла. Я всегда ей об этом говорила.

Мистер Хоулдернесс зашипел:

— Чш-ш! Он сказал мне, что готов возбудить судебное преследование.

— Мне он тоже это сказал. — Она помолчала и добавила. — Так что мне пришлось к нему пойти.

— Вы ходили к нему? Когда?

— В ту самую среду. Но у него была Рета, и я ушла.

— Моя дорогая Катерина!

— Но я вернулась — позже.

— Что вы говорите?!

— То же, что вы — что я в очень двусмысленном положении. Или окажусь в нем, если все это выплывет.

— Я не вижу причин, почему это должно выплыть. Вы можете держать язык за зубами, не так ли?

— О да… придется держать… держу. Буду и дальше помалкивать, если удастся.

— Не улавливаю.

— Видите ли, там есть одна назойливая старая дева из гувернанток, она сунулась в это дело. Она гостит у миссис Войзи.

— Дорогая Катерина, как она могла вмешаться?

— Ее притащила Рета. Кажется, она воображает себя детективом.

Мистер Хоулдернесс с облегчением откинулся в кресле.

— Я думаю, полиция ее укоротит. Они не любят, когда лезут в их дела.

— Она была гувернанткой Рэндала Марча, — сказала Катерина. — Рета говорит, он ее превозносит до небес. Вчера она ко мне приходила, и должна сказать, она отлично сложила из кусков целое.

— Что вы имеете в виду, Катерина?

— Не думаю, что Рета проболталась, это на нее не похоже. Но эта мисс Силвер знала или догадалась про вещи из Меллинга и про намерения Джеймса. Она догадалась, что я поэтому и звонила Рете в ту среду, и если эта девчонка Лукер подслушивала на коммутаторе, я влипла. Конечно, глупо было говорить об этом по телефону, но мне только перед этим звонил Джеймс, так что если кто подслушивал, они и так все знали, а я была в отчаянии. И сказала об этом Рете.

— Остается надеяться, что эта молодая телефонистка не подслушивала.

Катерина не принимала ее в расчет.

— О, не думаю, не могут же они все время слушать. Меня беспокоит мисс Силвер. Она знает про эту чертову бумагу, даже не пойму откуда. Если она будет продолжать в том же духе, мне не миновать суда. Я вот подумываю, не лучше ли пойти в полицию, дать показания, да и дело с концом.

Мистер Хоулдернесс всполошился.

— Исключительно неуместно и даже… — он сделал паузу, — опасно. Будьте благоразумны, моя дорогая Катерина…

Десять минут спустя Катерина собралась уходить. В дверях она обернулась и ангельским голоском произнесла:

— Хорошо, я не буду делать опрометчивые поступки, обещаю.

Алан Гроувер, выйдя из комнаты Стануэя, увидел, что она улыбается. Он слышал ее слова, но не слышал, что ответил Хоулдернесс. Он шагнул к ней, и они вдвоем пошли к лестнице. От нее исходил запах фиалок. Его сердце билось. Алан не мог придумать, что сказать, но если он ничего не скажет, она просто уйдет! Что сказать, когда в сердце столь запретное чувство? Он покраснел от этой мысли и торопливо буркнул банальное:

— Вы поедете на автобусе?

— Ну да.

— А вы не остались бы в Лентоне на ленч? Не хотите ли со мной пообедать?

Он не знал, как ему удалось это выговорить. Лицо его пылало. Но она не рассердилась, а наоборот, улыбнулась.

— Это ужасно мило, Алан, но мне надо домой.

— Я… — я все готов для вас сделать, миссис Уэлби.

— Да что ты? Вряд ли. Хотя нет, я верю, что можешь. Ты такой милый мальчик. Приходи ко мне, как всегда.

— О, миссис Уэлби, можно?

Она с улыбкой кивнула, встретилась с ним глазами, и улыбка перешла в смех.

— Знаешь, не надо делать глупости.

— Разве это глупо — любить вас?

— Очень глупо. — Она все еще смеялась. — Но приятно. Пока!

Она потянулась, чмокнула его в щеку и сбежала по ступенькам, на ходу помахав рукой.

Глава 38

Промелькнула суббота. Катерина Уэлби купила крем, коробочку пудры, новую губную помаду и ближайшим рейсом вернулась в Меллинг. У Алана Гроувера в субботу был сокращенный рабочий день, он наскоро проглотил ленч, сходил домой, помылся, почистился и снова ушел, сказав, что идет смотреть игру в дартс. Он вернулся в половине одиннадцатого, лег спать, но сон упорно не шел.

В соседней комнате миссис Гроувер в сотый раз решила, что нужно что-то делать с его скрипучей кроватью. Как только он поворачивался, она скрипела, как ржавые дверные петли, а почему здоровый мальчик вертится в кровати, ее не касалось. Все мальчики и девочки одинаковы: приходится беспокоиться об их зубах, учебе, любовных делишках. Алан ведет себя так, будто у него есть что-то на уме, но стоит ли над этим ломать голову? Жаль, что у них не сладилось с Глэдис Лукер, она милая девочка и его обожает. Но так уж повелось — мужчина не будет мужчиной, если хоть раз в жизни не подурачится, так пусть уж лучше раньше, чем позже. Он молодой, все перемелется. Женится, остепенится, да и Дорис тоже. А потом пойдут хлопоты с внуками — никуда не денешься. Она натянула одеяло на уши и заснула.

Воскресное утро было чистым и прозрачным. Миссис Фаллоу не нужно было идти на работу, но, забросив домашние дела, она помчалась в Меллинг-хаус, чтобы ничего не упустить. Если, к примеру, Сирила арестовали, для нее было бы оскорблением услышать эту новость от кого попало, а не из уст самой миссис Мейхью. Проходя мимо Гейт-хауса в пол-десятого, она подумала, что сегодня миссис Уэлби поздненько залежалась — молоко так и стоит у двери, и дым не идет из трубы. Она сказала миссис Мейхью, что хорошо бы и ей иметь столько времени валяться в постели по утрам.

Они попили чаю, пролетело еще минут двадцать. Миссис Фаллоу застегнула пальто и сказала, что она засиделась, а ее дома ждут, и надо готовить воскресный обед.

Она вышла на подъездную дорожку и затрусила к воротам. Возле Гейт-хауса она замедлила шаги, с удивлением увидев, что бутылка молока так и стоит, а над трубой не вьется дым. Одно дело немного поваляться в воскресенье, но не встать в одиннадцатом часу — это уж чересчур! Она вышла за колонны, но что-то подтолкнуло ее вернуться. За все годы, что она знала миссис Уэлби, та никогда не вставала так поздно. Если бы она могла хотя бы предположить, в чем дело, она бы и не подумала возвращаться! Но миссис Уэлби всегда была ранняя пташка…

По каменной дорожке миссис Фаллоу подошла к крыльцу и уставилась на бутылку молока. Ее уж два часа как следовало забрать. Ей это не понравилось. С другой стороны, миссис Уэлби не любит, когда суют нос в ее дела. Не будь миссис Фаллоу одним из самых пытливых людей на свете, она бы повернулась и пошла своей дорогой.

Но она была не приучена так поступать. Она зашла за угол и увидела, что окна закрыты и шторы задернуты. Это прямо-таки ненормально! Миссис Уэлби всегда спит с открытыми окнами, одно сбоку дома, другое спереди, а когда встает, проветривает комнату. Позже, рассказывая об этом, она говорила, что у нее мурашки забегали по спине и появилась мысль, что все выглядит так, будто в доме покойник.

Она обошла вокруг дома — ни одного открытого окна или отодвинутой занавески. Вернулась на крыльцо и нажала звонок. Никто не подошел, не отозвался.

Миссис Фаллоу достала носовой платок и вытерла руки. Утро было холодное, но у нее вспотели ладони. Тишина царила в доме, как… как она не знала что. Ей стало страшно. Она звонила и звонила, потом принялась колотить в дверь так, что мертвый бы проснулся. Но никто не проснулся, никто не вышел. Она подхватила юбки и побежала в Белый коттедж.

Когда Рета Крей открыла, миссис Фаллоу казалась перепуганной до смерти, она плакала, говорила, что, наверное, с миссис Уэлби несчастье и что они должны что-то сделать. Рета предложила позвонить по телефону, и когда ей никто не ответил, все они — Рета, Карр, Фэнси и миссис Фаллоу — помчались в Гейт-хаус.

Фэнси дернула дверь и обнаружила, что она не заперта. Ключ торчал с внутренней стороны. Они прошли в гостиную. Там горела настольная лампа, шторы были плотно закрыты. Золотые волосы Катерины разметались по шелковым подушкам. Она лежала на диване в домашнем длинном голубом платье и, казалось, спала. Но она была мертва.

Глава 39

Машина шефа полиции подкатила к парадной двери дома миссис Войзи. Он позвонил, спросил мисс Силвер и был препровожден в комнату, где обе дамы сидели у камина. Сесилия Войзи проявила похвальную тактичность. Она пожала ему руку, лучась приветствием, а потом со своим романом перешла в столовую. Когда дверь за ней закрылась, Рэндал Марч повернулся к мисс Силвер и сказал:

— Вы, конечно, слышали новости?

У нее на коленях лежало вязанье. Обе полы и спинка жакетика для маленькой Джозефины были закончены и сшиты, она приступила к левому рукаву, для чего требовались четыре спицы. Звякнув спицами, мисс Силвер ответила:

— О да. Известие потрясающее.

Рэндал плюхнулся в кресло, которое освободила миссис Войзи.

— Вы оказались правы. Не знаю, как вы это делаете. Должен признаться, я был настроен скептически, но — мы получили показания от девушки, от Лукер. Она подслушала разговоры в среду и вот что сказала. — Он вынул машинописные листы, развернул и начал читать:

«Я дежурила в среду с семи часов вечера. Все было тихо, звонков мало. Без четверти восемь из Меллинг-хаус позвонил мистер Лесситер, ему был нужен домашний адрес и телефон мистера Хоулдернесса. Я все это нашла и соединила. Я бы не стала их слушать, я слушаю только когда о чем-то беспокоюсь, чтобы перестать беспокоиться. К тому же у меня был еще один звонок, так что все, что я услышала, это как мистер Лесситер сказал: „Добрый вечер, мистер Хоулдернесс, я нашел документ, составленный моей матерью“. Они говорили совсем недолго, больше я их не слушала. Вскоре после восьми мистер Лесситер опять позвонил. Он дал номер миссис Уэлби, я соединила. О мистере Лесситере в деревне так много говорят, что я решила послушать, хоть не имею такой привычки, просто чтобы узнать, как он разговаривает с такими, как миссис Уэлби…»

Он оторвался от бумаг и сказал:

— Вы понимаете, что все это говорилось не так гладко. Она нервничала. За этим подслушиванием что-то скрывается — какая-то неприязнь к миссис Уэлби. Вы не понимаете, что за этим стоит?

Мисс Силвер сосредоточенно вязала.

— О да. Глэдис Лукер была очень дружна с сыном миссис Гроувер из бакалеи, это тот молодой человек, о котором я тебе говорила, он работает у мистера Хоулдернесса. Алан имел несчастье глупейшим образом влюбиться в миссис Уэлби.

Марч усмехнулся.

— Каким образом вы находите подобные вещи?

— Домработница моей подруги — тетка Глэдис Лукер. Продолжай, ради бога.

— Да, мы переходим к сути… на чем я остановился? А, вот. — Марч возобновил чтение.

«…я решила послушать, хоть не имею такой привычки, просто чтобы узнать, как он разговаривает с такими, как миссис Уэлби. Он начал с того же, с чего с Хоулдернессом: „Ну вот, Катерина, я нашел тот документ. Думаю, ты будешь рада это узнать. Ну как, рада ?“ Я не знала, как это понимать, потому что у него был такой голос, как будто он сказал гадость. Миссис Уэлби была очень расстроена. Она спросила: „Что ты имеешь в виду?“ А он ответил: „Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Написано черным по белому: моя мать не отдавала тебе ничего из этих вещей. Она их одолжила, и они принадлежат мне. Если ты ими как-то распорядилась, я подам в суд“. Миссис Уэлби сказала: „Ты этого не сделаешь!“ а он возразил: „Советую на это не рассчитывать, моя дорогая Катерина. У меня есть старые счеты, а я всегда свожу счеты. Я уже позвонил старику Хоулдернессу…“ Больше я ничего не слышала, потому что был другой вызов. А потом в восемь двадцать миссис Уэлби позвонила мисс Крей. Я не помню все, что она говорила, но она сказала мисс Крей, что мистер Лесситер нашел документ и теперь утверждает, что вся мебель и вещи ей не принадлежат, а только даны в долг. Она хотела, чтобы мисс Крей ему сказала, что у его матери была плохая память, но мисс Крей отказалась. Миссис Уэлби давила на нее, но та ни в какую. Миссис Уэлби вся извелась, а под конец сказала: „Если что-нибудь случится, ты будешь виновата. Я в отчаянии“. И повесила трубку».

Рэндал опустил бумаги.

— Все так, как вы говорили, да? Если позволите, я думаю, что никогда еще вы не делали лучшей работы — без сучка без задоринки. Мне теперь ясно, как это случилось. Блеф Катерины Уэлби был раскрыт. Ее ждало судебное преследование. Лесситер, этот мстительный дьявол, настроился против нее. Когда ей не удалось уговорить Рету, она пошла в Меллинг-хаус, чтобы обратиться к нему лично. Но когда она пришла, Лесситер был не один. Рета бежала коротким путем и опередила ее. Может, она прошла перед Катериной, или Катерина шла впереди и спряталась посмотреть, кто это за ней идет. Насчет следов в кустах сирени — мы нашли туфли, которые оставили эти следы. Под каблуком застряли такие же частицы земли с вкраплениями.

Мисс Силвер деловито вязала.

— Продолжай.

— Ну так вот. Она ждала, когда Рета уйдет. Потом она вошла, попыталась его умаслить, но безуспешно. Лесситер сидел за столом, перед ним лежал документ. Ей не составило труда надеть пальто — он или не заметил, или не придал значения. Он ее не боялся. Он был доволен собой, он прижал ее к ногтю. Катерина говорила Рете, что она в отчаянии. Она могла подойти к камину и взяться за кочергу. Ну и вот.

Мисс Силвер долго ничего не говорила, только позвякивала спицами. Наконец она спросила:

— Ты полагаешь, она совершила самоубийство?

— В этом нет никакого сомнения. Конечно, будет вскрытие, но нет причин сомневаться, что ее смерть вызвана передозировкой снотворного. Возле нее на столе стояла пустая бутылочка из-под новейшего препарата, на который все так и накидываются, как только он где-то появляется.

— Как она его приняла?

— С кофе. На столе стоял поднос — кофейник, молочник и чашка с осадком кофе.

— Растворить столько таблеток, чтобы их хватило убить здоровую женщину средних лет, можно только в большом количестве кофе. Что у нее была за чашка?

— Старая, большого объема. А что?

— Меня интересует, таблетки были растворены в чашке, или в кофейнике, или их сначала растворили в воде, а потом влили в чашку или кофейник? В последнем случае не будет осадка.

Рэндал смотрел на нее с удивлением.

— Осадка от снотворных таблеток найдено не было. Но боюсь, я не совсем понимаю…

Она светло улыбнулась.

— Это не важно, Рэнди. У тебя есть что еще рассказать?

— Не про Катерину. У нас есть данные по Сирилу Мейхью, и здесь вы опять попали в десятку, должен признаться.

Она протестующе покашляла.

— Мой дорогой Рэнди, я всего лишь повторила мнение его друга Алана Гроувера с комментарием, что мне оно кажется резонным и искренним.

— Так вот, похоже, Сирил вернулся в свое жилище в очень плохом состоянии. Он сказал, что пропустил последний поезд и голосовал на дороге. С тех пор он лежит с температурой. Золотых фигурок в его комнате нет, и похоже, у него не было возможности их пристроить. Он мог это сделать только в промежуток времени между отъездом из Меллинга и прибытием к себе домой, что отпадает, потому что мы нашли человека, который его подвозил — это врач, вызванный из города на консультацию. Он говорит, парень был болен еще когда он подобрал его в Лентоне, так что он даже свернул со своего пути на милю и отвез его прямо домой.

Мисс Силвер быстро работала спицами. Рукав курточки все удлинялся.

— Что говорит сам Сирил?

— Он признает, что приезжал к матери, потому что ему нужны были деньги, и говорит, мать ему дала. На него поднажали, он раскололся и сказал, что это отцовские деньги, и отец об этом не знает. Это дела семейные, Мейхью не станет выдвигать обвинение. Но это объясняет, почему миссис Мейхью была так встревожена. Подозреваю, ей строжайше запрещено снабжать парня деньгами, и она это делает без ведома Мейхью.

Мисс Силвер стучала спицами.

— В Гейт-хаусе вы не нашли золотые фигурки?

— Нет.

Она задумчиво произнесла:

— Где-то они должны быть…

Он засмеялся.

— Это точно! Но мы их пока не нашли.

Она продолжала размышлять:

— Женщине в положении миссис Уэлби было бы очень трудно пристроить ворованное имущество.

Рэндал отмахнулся.

— Она же пристраивала остальные вещи.

— Про них не было известно, что они украдены. Я ни на миг не предполагаю, что она воспринимала их крадеными. Она убедила себя, что миссис Лесситер ей их отдала, а значит, не считала, что ее действия когда-либо будут поставлены ей в вину. Совсем другое дело — пристроить эти четыре золотые фигурки, взятые во время убийства и в присутствии убитого.

— Может, она их где-то спрятала.

Мисс Силвер покашляла.

— Зачем ей вообще их было брать? Чтобы женщина ее типа совершила убийство в порыве страсти, ее нужно было до этого довести, что в высшей степени нелегко. Мистер Лесситер угрожал ей судебным преследованием. Если страх довел ее до небывалой степени ярости, пойдет ли она в такой момент на кражу, которая подвергает ее лишнему риску, а в случае обнаружения станет доказательством убийства? Это один момент, в который я с трудом верю. Но есть и другой. Мисс Крей ушла от мистера Лесситера в четверть десятого. Мы знаем, что мисс Уэлби стояла в кустах, и пришли к заключению, что она ждала, когда уйдет мисс Крей. Мы знаем, что она поднималась по ступеням, а значит, слушала под дверью. Мисс Крей прервала разговор в гневе, она признает, что разозлилась из-за друга. Думаю, у тебя нет сомнений, что друг — это миссис Уэлби, и что гнев мисс Крей был вызван его упорным желанием обратиться в суд?

— Да, это я признаю.

— Тогда, Рэнди, как ты объяснишь, почему миссис Уэлби понадобилось более получаса, чтобы войти в кабинет?

— Где вы взяли ваши полчаса?

— Из показаний миссис Мейхью. Вспомни, она открыла дверь кабинета без четверти десять и увидела плащ мисс Крей, висящий на стуле. Она сказала, что манжет был испачкан кровью. Когда позже на нее поднажали, оказалось, что он был испачкан не больше, чем от царапины на руке мисс Крей. Но когда Карр Робертсон через час принес плащ домой, рукав был пропитан кровью. Если он намок, когда плащ был надет на миссис Уэлби, то это случилось после того, как миссис Мейхью открывала дверь без четверти десять. Из того, что сказала мне мисс Крей, я делаю вывод, что это случилось значительно позже, мисс Крей говорит, оно было еще совсем мокрое. Кровь высыхает быстро, а в кабинете было жарко. Если миссис Уэлби испачкала пальто в процессе убийства мистера Лесситера, то она должна была отложить разговор с ним с без четверти десять на четверть следующего часа. Зачем бы она это сделала?

— Не знаю.

— Я тоже, Рэнди.

— Моя дорогая мисс Силвер, что вы пытаетесь доказать? — Рэндал был раздражен. — Дело раскрыто, убийца покончил самоубийством — два плюс два будет четыре. Что вам еще надо?

Она покашляла с осуждением.

— Ты говоришь, два плюс два — четыре. С сожалением должна сказать: мне представляется, что мы получили пять.

Глава 40

Мисс Силвер постучала и вошла в кухню. Миссис Крук сидела возле плиты и слушала программу Би-би-си.

— Надеюсь, я вам не помешала. Я отвлеку вас не больше, чем на минутку.

Миссис Крук убавила громкость.

— Спасибо, миссис Крук. Очень любезно, что вы убавили звук, было бы трудновато говорить. Я только пришла спросить, не собираетесь ли вы сегодня вечером выходить.

— Да, я думала заглянуть к миссис Гроувер.

Мисс Силвер покашляла.

— Не согласитесь ли вы передать от меня записку ее сыну?

— Он в ужасном состоянии, — сказала миссис Крук.

— Понимаю.

— Он обожал миссис Уэлби. Конечно, о мертвых плохо не говорят, но ей не следовало его поощрять — такого мальчика! Где была ее гордость?

— Думаю, она и смотрела на него как на мальчика, миссис Крук.

Миссис Крук еле сдержалась.

— Но у него же чувства! Она могла бы об этом подумать. И у моей племянницы тоже. Миссис Уэлби о ней подумала? Влезла между двумя любящими сердцами, вот что она сделала! Глэдис и Алан — они с детства были вместе. Живая она или мертвая, никуда не денешься — леди так не поступают!

Для миссис Крук это была длинная речь. Она раскраснелась и с видом обвинителя уставилась на мисс Силвер.

— Оставьте молодых людей в покое, вот что я говорю. А она не могла! Еще вчера утром моталась в Лентон в контору мистера Хоулдернесса. У Глэдис был выходной, они ехали в одном автобусе, и она подумала: «Посмотрю-ка я, куда она едет». Далеко ходить не пришлось — прямехонько через Фриар-роу в офис Хоулдернесса! Глэдис уверена, что она ходила к Алану. Глэдис была так подавлена, когда я ее встретила в магазине.

Записка мисс Силвер была короткой:

Дорогой мистер Гроувер, Очень хочу Вас видеть, если Вы сочтете это удобным.

Искренне Ваша,

Мод Силвер.

Отдав ее в руки миссис Крук, она решила, что не пойдет вместе с Сесилией на вечернюю службу. Мисс Силвер была в доме одна, когда в дверь нерешительно постучали. Она открыла и увидела ту же высокую темную фигуру, которая сопровождала ее по Грину.

Мисс Силвер отвела его в теплую, уютную гостиную и впервые получила впечатления иные, нежели от его роста и звука голоса. Парень был симпатичный, даже несмотря на красные, опухшие от слез глаза. В нем было очарование юности, искренности, пылкости. Он сел на предложенный стул, посмотрел на нее убитым взглядом и сказал:

— Я собирался к вам прийти.

— Слушаю вас, мистер Гроувер.

— Да… И тут пришла от вас записка. Я пытался передумать… я понимаю, что могу себя погубить, но больше меня это не беспокоит, только родителей жалко.

— Да?

Он сидел, свесив руки между колен. Иногда поднимал на мисс Силвер глаза, но чаще смотрел в пол.

— Не всегда нужно держать язык за зубами из опасения попасть в беду…

Мисс Силвер быстро вязала.

— Не всегда.

— Я прокручивал в голове свое решение так и эдак с тех пор, как услышал… о ней. Рассказывать отцу с матерью было бы несправедливо, потому что, видите ли, это может меня погубить, и получится, что я как бы попросил их приложить к этому руку. И позже они так и будут думать, а это несправедливо. И тогда я подумал о вас. Вы дали мне высказаться насчет Сирила. Я подумал, что вы поймете, в вас что-то есть.

Он вдруг испугался.

— Вы не считаете, что я сказал грубость? Я не хотел.

Она выдала ему улыбку, которая многих вызывала на откровенность.

— Я в этом уверена. Можете рассказывать все, что хотите. Я убеждена, что лучше всего говорить правду. Сокрытие правды никому не приносит пользы. Оно приводит только к новым несчастьям.

— К новым?.. Их уже достаточно, правда?

— Да, Алан.

Наступила пауза, и она затягивалась. Наконец Алан ее нарушил со вздохом, похожим на рыдание.

— Наверное, я не должен был ее любить, но я любил! Я не могу позволить, чтоб о ней говорили плохо, правда? — Не дождавшись ответа, он сказал: — Она приходила в наш офис в субботу, то есть вчера. Мне кажется, это было очень давно. Я был в своей комнате. Она открыла дверь и вошла. Я проводил ее к мистеру Хоулдернессу. Потом вернулся к себе, но не мог ничем заниматься. Видите ли, о возвращении мистера Лесситера много судачили: свяжется ли он опять с мисс Крей, позволит ли миссис Уэлби жить в Гейт-хаусе, оставит ли ей те веши, которые давала миссис Лесситер. Я за нее беспокоился — вдруг он ее выгонит, или велит все вернуть. Я не знал, как обстоят дела, и не мог спать, все думал о ней. Я не осмелился пойти к ней, потому что это вызвало бы толки, в деревне всегда болтают, и она велела мне хранить наши отношения в тайне. Меня это мучило. — Он вскинул на мисс Силвер глаза, снова опустил, опять раздался вздох, похожий на рыдание. — Когда она пришла в офис, я сразу понял зачем — поговорить с мистером Хоулдернессом и получить совет. Я отчаянно хотел узнать, как у нее дела, и… в общем, я подслушал. — Он поднял голову и посмотрел в спокойные, бесстрастные глаза мисс Силвер. В голосе его была смесь раскаяния и вызова: — Я не имел права… это не мое дело… я знаю. Но я не мог удержаться.

Мисс Силвер мягко сказала:

— Конечно, это порицается, но я понимаю ваши чувства. Вы сказали, что подслушали. Могу я спросить, как вам это удалось?

Она говорила ласково и деловито. Он успокоился и продолжил:

— У нас не хватает сотрудников. Старший клерк мистер Джексон слег, мистер Стануэй, второй партнер, — он инвалид и приходит в офис раз в году, но его кабинет рядом с кабинетом мистера Хоулдернесса. Когда я поступил на фирму, здесь был еще один клерк, его звали Худ. Как-то он мне сказал по секрету, что мистер Стануэй держит бутылку бренди за одной из панелей в своей комнате. Не знаю, как он это обнаружил, но однажды, когда мы думали, что никого нет, он привел меня в его кабинет и показал. Это потайной шкафчик, он открывается пружинкой. Сдвигаешь часть панели — и дверь открывается. Ну вот, он показал мне, там действительно стояла бутылка бренди. И пока мы на нее смотрели, услышали как мистер Хоулдернесс сказал что-то ровным голосом, как будто он находился в этой же комнате. Мы ужасно испугались. Я не помню, что он сказал — что-то такое, что говоришь сам себе, вроде: «Куда же я подевал эти бумаги?» Худ посмотрел на меня, осторожно закрыл панель, и мы со всех ног кинулись из комнаты. Нам нечего было там делать, просто мы думали, что мистер Хоулдернесс ушел.

Мисс Силвер расстелила на коленке рукав жакетика маленькой Джозефины и измерила его. До нужного размера не хватало еще два дюйма.

— Вчера вы открыли шкаф мистера Стануэя и услышали, что миссис Уэлби сказала мистеру Хоулдернессу?

— Да. Я предупредил девушку, которая работает со мной в одной комнате, что мистеру Хоулдернессу нужны кое-какие бумаги, и я вызвался их разыскать. Мне не приходилось открывать тот шкаф после того, как Худ мне его показал, но я помнил, как это делается. Я его легко открыл, без всякого шума — наверное, мистер Стануэй смазывает эту пружину. Все было, как и раньше, только бутылки не было. И я понял, почему слышно все, что происходит в соседней комнате. По всей длине панели шла трещина, была даже дырка. Я в нее посмотрел и увидел миссис Уэлби. После этого я уже не хотел слушать, я хотел только смотреть на нее. Но не смог не слушать, потому что мистер Хоулдернесс сказал очень жестоко: «Вы поставили себя в двусмысленное положение».

Мисс Силвер охнула, и он заторопился.

— Я решил вам все рассказать, но не смогу, если вы будете плохо думать о миссис Уэлби. Миссис Лесситер отдала ей эти вещи, и конечно, миссис Уэлби считала, что может с ними делать все, что хочет, а тут явился этот мистер Лесситер и стал ей угрожать. Мисс Силвер, он грозил возбудить судебное преследование.

— Да, я знаю.

Дрожащими губами Алан произнес:

— Как можно быть таким жестоким!

— Прошу вас, продолжайте, Алан.

— Они говорили об этом, она сказала, что миссис Лесситер ей все отдала. Нет, кажется, это было позже… или нет… не помню… — Он уронил голову на руки, сжал виски. — Она сказала, что он ей грозил обратиться в суд, и она пошла к нему.

— В ночь убийства?

— Да. Но там была мисс Крей, и она ушла.

— Позже она вернулась, — сообщила мисс Силвер.

— Вы об этом знаете?

— Да.

— Как вы можете знать?

— Я знаю.

— Ну вот, она вернулась. Сказала мистеру Хоулдернессу, что ее положение серьезно, а он сказал — нет, если она будет держать язык за зубами… Знаете, только позже, обдумывая это, я начал понимать. До тех пор я просто боялся за нее, но когда он так сказал, я видел, что она вовсе не испугалась. Она была довольна собой. Я знаю, как она выглядит, когда довольна, а она была довольна. Она не то чтобы смеялась, но это чувствовалось в ее голосе. Он сказал: «Вы можете держать язык за зубами, не так ли?» — а она сказала: «О да… придется держать… держу. Буду и дальше помалкивать, если удастся». — Алан опять поднял голову. — Вот что я понял: это он был в серьезном положении, а не она. Я подвинулся так, чтобы видеть его — он выглядел ужасно. Я про себя подумал: он испугался — не понимаю почему. Потом они заговорили о вас.

Мисс Силвер звякнула спицами.

— Боже мой!

— Миссис Уэлби испугало то, что вы узнали про вещи. Сказала насчет какого-то документа, назвала его «эта чертова бумага». Она сказала, что вы про него знаете. А потом сказала: «Я вот подумываю, не лучше ли пойти в полицию, дать показания, да и дело с концом», — а мистер Хоулдернесс сказал, что это чрезвычайно опасно. — Неожиданно его голос окреп. — Это заставило меня думать. Его голос звучал… в то время это показалось смешно, но я не мог отделаться от мысли, что он звучал угрожающе.

Мисс Силвер покашляла.

— Вы меня необычайно заинтересовали.

Алан Гроувер продолжал говорить, как будто не слыша ее.

— Это после того, как он произнес «опасно». Я посмотрел на него в дыру. Он смотрел на нее. Я испугался, а она нет. Я подвинулся так, чтобы видеть ее, а она смеялась. И она сказала: «Опасно? Для кого?» Я почувствовал, что совершенно не понимаю, о чем они говорят. Казалось, все, что я слышу, означает что-то другое. Потом она сказала: «Если я дам показания, мне придется рассказать, что я видела, когда пришла во второй раз». Мистер Хоулдернесс повторил ее слова: «Когда вы пришли во второй раз…» — а она сказала: «Я вам говорила, что в первый раз у него была Рета, но потом я вернулась. Я ждала, когда они наговорятся. Это было очень познавательно. Джеймс сказал, что нашел старое завещание, которое он составил в ее пользу, еще когда они были помолвлены, и представляете себе, она попыталась его сжечь! Я всегда знала, что Рета дура, но нельзя же быть до такой степени дурой. Он ей сказал, что пусть лучше эти деньги будут у нее, чем у кого-то другого. Пояснил, что нашел его, когда искал „документ“. Из того, что он сказал, получалось, что он лежал на столе. Она спросила: „Это он?“ А он сделал резкое движение…» Когда она так сказала, я не придал этому значения. Не знаю, понимаете ли вы. У меня хорошая память, я могу повторить, что они говорили, не пропустив ни слова.

Мисс Силвер кивнула. У нее самой была такая память.

Алан продолжал.

— Я все могу повторить, но пока я слушал, для меня это ничего не означало. Миссис Уэлби сказала, что мисс Крей поссорилась с мистером Лесситером, но не из-за завещания, а из-за нее. Мисс Крей хотела, чтобы он прекратил дело о тех вещах, которые его мать отдала ей, а он возражал. Он сказал, что обратится в суд. — В голосе Алана послышался ужас. — И тогда мисс Крей разозлилась и выбежала из кабинета. Миссис Уэлби едва успела спрятаться.

Мисс Силвер позвякивала спицами.

— Да, я была уверена, что все так и было. Что после этого делала миссис Уэлби? Меня смущает интервал. Она заходила к мистеру Лесситеру?

Алан покачал головой.

— Нет, она решила, что после такой ссоры это бесполезно. Она вернулась домой, выпила кофе. Она рассказывала Хоулдернессу, что сидела, курила одну сигарету за другой, думала, что же ей делать, и пришла к тому, с чего начала, — что нужно переговорить с мистером Лесситером.

К тому времени, как она решилась, было десять часов. На этом месте мистер Хоулдернесс сказал: «Очень жаль, Катерина». Пока она рассказывала, он молчал, а теперь сказал: «Очень жаль». Тогда я не знал, что он имел в виду, но теперь знаю. — По его телу пробежала дрожь. Он вздрогнул и жалобно посмотрел на мисс Силвер. — Я думаю, в этот момент он решил ее убить.

Мисс Силвер опустила руки на маленький жакетик и сказала:

— Полагаю, да.

Алан Гроувер глубоко выдохнул.

— Она этого не понимала. Ей ни на миг не пришло в голову, как опасно ему угрожать.

— А она угрожала?

— Не думаю, что она этого хотела, но он это так воспринял. Видите ли, когда она опять пришла в Меллинг-хаус, он был там, разговаривал с Лесситером. В этом документе кое-что касается и его — миссис Лесситер дала ему деньги, чтобы он их инвестировал, а он их присвоил, и мистер Лесситер собирался предъявить судебный иск. Вот почему он его убил.

— Миссис Уэлби была свидетельницей убийства?

— Нет, нет, нет, и не думайте! Она увидела, что они ругаются, и ушла. В таком состоянии, после ссоры, разговаривать с мистером Лесситером не было смысла. Она вернулась в Гейт-хаус и услышала, как подъехал мистер Хоулдернесс. Она стояла в кустах и смотрела.

— Поразительно.

— Он припарковал свою машину в ста ярдах от входа. Я ее видел.

— Вы видели машину?

Он кивнул.

— Я такой дурак. Раньше я заходил к ней по вечерам. Потом она сказала, что не стоит этого делать, в деревне начали болтать. Я стал приходить к ее дому, дожидался, когда погаснет свет, и уходил. В среду я тоже пришел, поэтому видел машину.

— И вы не сообщили в полицию?

Неожиданно его голос стал естественным и ребячливым.

— Мисс Силвер, даю вам слово, мне и в голову не пришло, что приезд мистера Хоулдернесса имел отношение к убийству. Я думал, его цель — миссис Уэлби. Я чуть не упал — такой старик! Я не спал всю ночь. Я готов был его убить, но мне и в голову не пришло, что он как-то связан с убийством Лесситера, пока я не оказался в комнате мистера Стануэя и не подслушал рассказ миссис Уэлби.

Мисс Силвер закончила вязанье. Она кивнула Алану:

— Понятно. Может быть, вы продолжите?

Силы оставили его. Он сказал:

— Да вроде бы все… К тому времени, как она закончила говорить, все стало ясно как день. То есть это сейчас ясно как день, но пока они разговаривали, я не понимал, это казалось невероятным. Она ни разу прямо не сказала: «Я знаю, что вы убили его и забрали документ, и если я сообщу в полицию, вас повесят». Она говорила о своем сложном положении, о том, что будет держать язык за зубами, если сможет. Но конечно, если бы ее обвинили в убийстве, она бы рассказала все, что знает. Потом было что-то насчет того, как это ужасно — иметь мало денег, как она была бы благодарна, если бы он ей помог. Конечно, она не понимала, как это звучит для него. Он ей в отцы годился, и она подумала, что в ее стесненных обстоятельствах он мог бы ей помочь. Но когда я все это прокручивал в мозгу — а я не мог об этом забыть весь день, — я понял, что он решил, что это было… — У него перехватило горло. Он понуро уставился на ковер миссис Войзи.

Мисс Силвер осторожно покашляла.

— Что она его шантажирует. Он так себе это представил.

Не глядя на нее, Алан отчеканил:

— Она не стала бы… миссис Уэлби не стала бы…

Мисс Силвер перевернула жакет маленькой Джозефины. У нее не было сомнения в том, что Катерина Уэлби намеренно сделала попытку шантажа, и эта попытка стоила ей жизни. Шантаж — дело опасное, а в случае убийства — просто фатальное. Она, конечно, не сказала это вслух, а продолжала вязать, пока молчание не было прервано рыданием.

— Мне не дает покоя мысль, что я мог ее спасти. Я говорил вам, что в то время ничего не понимал. Когда она вышла от Хоулдернесса, она была очень мила со мной, и у меня все вылетело из головы. Офис закрылся в час, и я с ребятами отправились на футбол. Я пришел домой только к шести, попил чаю и опять ушел. Я сказал маме, что пойду смотреть игру в дартс, но когда там оказался, понял, что не могу. Я пошел в Гейт-хаус, ходил вокруг и смотрел на ее окна. Примерно в полдесятого увидел, что подъехала машина и остановилась у обочины. Там через стену свешиваются ветки дерева, я встал под ними и рассмотрел, как он прошел между колоннами, свернул к ее двери и вошел. Я чуть умом не тронулся, думая, что они там вместе. — Его лицо перекосилось. — Знаете, я даже подошел к двери, поднес палец к звонку, но так и не нажал. Я ушел, но если бы я тогда попал в дом, это бы ее спасло.

Мисс Силвер смотрела добрыми глазами.

— Никто этого не может утверждать. Оставьте мысли о том, что могло бы быть. Я не вижу, как бы вы сумели прервать разговор между миссис Уэлби и нотариусом. Не скажете, сколько он там пробыл?

— Мне казалось, что много часов, но это было не более двадцати минут. Он вышел, сел в машину и уехал.

— Вы говорите «он», «его машина», но вы можете поклясться, что он — это мистер Хоулдернесс, и машина — его?

Он коротко кивнул.

— Ручаюсь. Я видел его в свете лампы, когда он входил, и видел номер его машины. Когда он уехал, я еще некоторое время ходил туда-сюда, но появились какие-то люди, и я ушел. — Он уронил голову на руки и застонал. — Если бы я не ушел, если бы остался, я бы понял, что что-то неладно, раз у нее не гаснет свет.

Глава 41

В понедельник утром в половине десятого мистер Хоулдернесс сложил письма в стопку и встал из-за стола. Он был бездетным вдовцом, и после смерти жены хозяйство вела его незамужняя сестра, увядшая, болезненная особа с выражением вечного недовольства на лице. Увидев, что он сунул под мышку «Тайме», она нахмурилась.

— Ты уходишь?

— Уже полдесятого.

— Не выпьешь вторую чашку чая?

Он засмеялся.

— Ее выпила ты.

Мисс Хоулдернесс хлопнула себя по лбу.

— Неужели? Сама не понимаю, что делаю. Я сегодня не сомкнула глаз. Не знаю, как это кончились мои таблетки, я думала, что у меня еще полбутылочки.

— Наверное, ты прикончила их прошлой ночью.

Мисс Хоулдернесс была поражена.

— О нет, это очень опасно.

— Ну, моя дорогая, опасность придает вкус жизни.

Он был уже возле двери, когда она спросила, придет ли он на ленч. Он сказал «нет» и ушел из дома — и из ее жизни.

Мистер Хоулдернесс не часто подъезжал к офису на машине. Он жил в доме, где родились и он сам, и его отец, и дед. Дом стоял на краю города, возле него сохранился сад, но вокруг все было застроено. До офиса было полмили, и обычно он преодолевал их пешком.

Этот день ничем не отличался от бесчисленных предыдущих дней, когда он закрывал дверь, вдыхал свежий воздух и, спустившись на две ступеньки, выходил на тротуар, сворачивал направо и шел в направлении Мейн-стрит, в шляпе набекрень и с портфелем в руке. Без четверти десять он подходил к Мейн-стрит, и когда били часы на башне Сент-Мэри, он уже сидел за своим столом и просматривал почту.

Этот понедельник не отличался от прочих. Позже десятки людей будут вспоминать, как встречали его и здоровались. Каждый добавлял: «Он выглядел как обычно», или «В нем не было заметно ничего такого…», или «Нельзя было и подумать, что что-то неладно…»

Сам мистер Хоулдернесс тоже этого не предполагал. Стояло прекрасное сентябрьское утро, он был бодр и оживлен и чувствовал себя на вершине мира. Его предки происходили из Норвегии. Если бы они были из горных районов Шотландии, его бы за состояние ума называли «фей» — «обреченный». Он был в великой опасности, и он пошел на огромный риск. Риск придает вкус жизни. Провал он превратил в удачу, опасность — в безопасность, и все благодаря уму, гибкости мысли и твердости правой руки. Неплохо для шестидесяти пяти лет! Более молодые сдались бы. Он спас себя и фирму. Жизнь хороша!

Он вызвал Алана Гроувера и потребовал бумаги по Джардину. Когда он их принес и закрыл за собой дверь, мистер Хоулдернесс хмуро посмотрел ему вслед. Парень странно выглядит: глаза опухли, руки трясутся. Не дай бог, Гроувер сопьется. Стоит только начать. Алан казался устойчивым малым, но никогда не знаешь заранее.

Мистер Хоулдернесс был занят делом Джардина, когда на лестнице раздались шаги — тяжелые шаги нескольких человек, они протопали по коридору до самой его двери. Он поднял глаза — таким его и увидели шеф полиции и инспектор Дрейк. Констебль Уитком закрыл за ними дверь и остался в коридоре.

Они стояли и смотрели на него, и видели прямую фигуру, хороший костюм, густые седые волосы, черные брови, дугой поднимающиеся над карими глазами, прекрасный цвет лица. Если бы не современный костюм, он был бы копией своего прадеда. У Рэндала Марча мелькнула мысль: восемнадцатый век, вот кто он такой. «Заберут того, у кого есть власть, сохранят того, кому можно остаться» — вылезла цитата неизвестно откуда, но подходящая к случаю.

Сумрачный Стануэй безмолвно взирал на них с портрета над камином. На мгновенье наступила тишина. Великие дела случаются в одно мгновенье — рушатся величественные башни, воздвигнутые гордостью, своеволием и высокомерием — падают и рушатся безвозвратно.

Рэндал Марч вышел вперед и веско сказал:

— Мы к вам с неприятным поручением, мистер Хоулдернесс…

Лицо его не выдало никаких чувств, только покраснело. «Вот как?» — сказал он без всякой дрожи в голосе.

Инспектор Дрейк подошел к его столу. Он достал блокнот и заглянул в него.

— Номер вашей машины — ХХХ312?

— Да, правильно.

— У нас есть информация, что она была припаркована к краю дороги у Меллинг-хауса с десяти до пол-одиннадцатого в среду вечером, а также в течение двадцати минут в интервале от девяти тридцати до десяти в вечер субботы.

Мистер Хоулдернесс сидел все так же прямо, держа одну руку на краю стола, другую — на бумаге, которую перед этим изучал.

— Могу я спросить, кто дал вам эту информацию?

— Человек, знающий вашу машину. Показания получены под присягой.

Бумага зашелестела под рукой мистера Хоулдернесса — его пальцы невольно сжались. Видимо, звук привлек его внимание, он опустил глаза на руку и ослабил хватку. Старательно разгладил бумагу, потом сказал:

— Видимо, это мой клерк, Алан Гроувер, он живет в Меллинге… Что ж, джентльмены, в обоих случаях я приезжал к миссис Уэлби. Приезжать по вызову красивой женщины — не криминал. Такие вещи не афишируются, особенно в деревне, но я охотно признаю, что нанес эти два визита. — Мистер Хоулдернесс улыбался. — Миссис Уэлби меня вызывала.

— В такой час?

Улыбка не увядала.

— Что вас удивляет, дорогой инспектор?

— Вы говорите, что были у миссис Уэлби?

— Я уверен, она это подтвердит.

Возникло короткое, напряженное молчание. Дрейк посмотрел на шефа полиции.

Марч сказал:

— Разве вы не знаете, что миссис Уэлби умерла?

Рука его дернулась, и бумага упала на колени. Краски схлынули с лица.

— Нет… нет… какое потрясение!

— Вы не знали?

— Нет, нет, откуда?

— Вы приезжали к ней в субботу вечером. Наутро она была найдена мертвой.

— Отчего она умерла?

— Передозировка снотворного.

Мистер Хоулдернесс откинулся в кресле. Еле слышно он прошептал:

— Это такой шок… Я знал ее еще ребенком… Дайте мне минуту.

Минута прошла, и он взял себя в руки и рассудительно сказал:

— Как вижу, мне придется рассказать вам то, что я надеялся сохранить в тайне. Миссис Уэлби была не просто клиент, она была мой старый друг и иногда просила у меня совета. В субботу утром она приходила сюда и сказала, что попала в сложное положение. Должен сказать, она жила в Гейт-хаусе практически даром много лет. Миссис Лесситер обставила для нее Гейт-хаус, и права она или нет, но миссис Уэлби считала всю эту меблировку подаренной. Она зашла так далеко, что кое-что продала. Когда мистер Лесситер вернулся, он сразу взялся за это дело — он заходил ко мне его обсудить. Он подозревал, что часть вещей продана, среди них миниатюра Козуэя значительной ценности, и был настроен мстительно. Я постарался его смягчить, но он настаивал на решении передать дело в суд, если найдет доказательство. В среду вечером он мне позвонил и сказал, что нашел документ, который ему оставила мать, и что из него следует, что содержимое Гейт-хауса дано Катерине Уэлби взаймы, а не подарено. Он подтвердил свое намерение обратиться в суд. Полагая, что миссис Уэлби получила такое же сообщение, и зная, как она будет расстроена, я поехал к ней.

Он замолчал. Ни Дрейк, ни шеф полиции не сделали никаких замечаний. Мистер Хоулдернесс поднял руку, уронил ее на колено и продолжил свою речь.

— Я нашел ее в состоянии крайнего расстройства. Она сказала, что ходила в Меллинг-хаус, чтобы поговорить с Джеймсом Лесситером, но у него была мисс Крей, и она ушла. Она хотела, чтобы я сходил и поговорил с ним, но я сказал, что это неблагоразумно, гораздо лучше дать ему время обдумать это дело. Я сказал, что он, конечно, придет ко мне, и я покажу ему, какой вред он нанесет своей репутации, если дело дойдет до крайности. Я заверил ее, что едва ли он решится так поступить. Она что-то говорила о новой попытке увидеться с ним, но я умолял ее даже не думать об этом. Уходя, я был уверен, что она отказалась от этой идеи. — Он замолчал, взглянул на шефа полиции и спросил: — Разве вы не хотите это записать? Я вижу, инспектор не пишет.

Марч твердо сказал:

— Показание вы сможете дать позже, если захотите. Вы, конечно, понимаете, что оно может быть использовано как свидетельство.

— Естественно. Итак, я продолжаю. Утром в среду я узнал, что Джеймс Лесситер мертв. Я был потрясен. Полиция попросила моей помощи в установлении, не пропало ли что-нибудь из дома, и я вместе с клерком проверил по списку. Карр Робертсон консультировался со мной насчет своего положения, и я посчитал правильным передать в полицию его информацию о том, что Сирил Мейхью был замечен в Лентоне в день убийства. Я посоветовал молодому Робертсону дать полные показания в полиции. Утром в субботу ко мне приходила миссис Уэлби. Я чувствовал себя не вправе раскрывать все, с чем она меня ознакомила, но в сложившихся обстоятельствах обязан сообщить, что она поведала: после того как я от нее уехал в среду вечером, она возвращалась в Меллинг-хаус. Ее состояние встревожило меня. Я умолял ее пойти домой и отдохнуть и обещал приехать к ней вечером. Мое положение было нелегким — ведь я знал ее с детства. Мне нужно было время, чтобы все обдумать. Она ушла.

Инспектор Дрейк откашлялся и спросил:

— Вы приехали в Меллинг в полдесятого?

— Где-то в это время. Я не смотрел на часы.

— Какой вы нашли миссис Уэлби?

— Много спокойнее. Возле нее стоял поднос с кофе. Она предложила и мне, но я отказался. Сказал, что не смогу заснуть. Она улыбнулась и заметила, что на нее кофе так не действует.

— Сколько чашек было на подносе?

— Одна. Она хотела принести вторую, но я ее удержал.

— Мистер Хоулдернесс, если она вас ждала, то почему была только одна чашка?

— Я не говорил ей, в какое время приеду.

— Когда вы вошли, кофе был уже сварен?

— Да… ее чашка была наполовину пуста.

— Вам не показалось странным, что она не стала вас ждать, хотя знала, что вы приедете?

Мистер Хоулдернесс сложил руки и посмотрел на сцепленные пальцы.

Он заговорил просто, тем тоном, каким обычно разговаривал с клиентами.

— Нет, не показалось. Она знала, что на ночь я не буду пить кофе. Она мне его всегда предлагала, но только из вежливости — прекрасно знала, что я откажусь. Я пробыл у нее недолго. Ее поведение не внушало беспокойства, она сказала, что примет снотворное и хорошенько выспится.

— У нее была привычка принимать снотворное?

На прямо поставленный вопрос мистер Хоулдернесс ответил с меланхолической слабой улыбкой:

— Понятия не имею. Если бы я подумал, что она имеет в виду нечто большее, чем пару таблеток аспирина, я бы не ушел.

— Вы не видели коробочку или бутылочку со снотворным?

— Нет.

Наступила пауза. Потом Рэндал Марч сказал:

— Мистер Хоулдернесс, ваш разговор с миссис Уэлби в субботу утром подслушали.

Сказав те слова, ради которых сюда пришел, он испытал такое чувство, как будто нырнул в омут. Он не был уверен в надежности доказательств, которая требуется в такого рода делах. Его раздражало, что впервые в жизни он дал увлечь себя сомнительной версией. То, что вчера казалось не только возможным, но окончательным выводом, сегодня таким уже не казалось. В этом офисе, где сто пятьдесят лет верно служат закону, под властным взглядом последнего из уважаемого рода нотариусов, ему было невероятно трудно избавиться от возникшего подозрения, что Алан Гроувер из ревности сочинил сказку. То, что мальчик был отвергнут Катериной Уэлби, бешено ревновал ее к своему хозяину, был вне себя от горя — это было очевидно. И послужило базой его истории. В мгновенной тишине, наступившей после заявления Марча, эти факты не прибавили ему решительности.

Лицо мистера Хоулдернесса угрожающе покраснело.

— Мой разговор с миссис Уэлби кто-то подслушал?

— Да.

— Могу я спросить, кто?

Не получив ответа, он подался вперед и голосом, дрожавшим от злости, прорычал:

— Нет сомнения, тот же, кто снабдил вас номером моей машины! Клерк-слухач, прильнувший ухом к замочной скважине! Молодой человек, который так надоел миссис Уэлби, что она попросила его прекратить свои визиты! Она мне об этом говорила, по доброте своей умоляла меня не придавать этому значения. Она была добра с мальчиком, давала ему книги, помогала поверить в себя, а как только она умерла, вот что он делает — обливает грязью ее имя!

— Передавая вашу беседу, он утверждал, что слышал, как миссис Уэлби вернулась к Меллинг-хаус в десять часов вечера. Она не вошла, потому что там были вы. Согласно показаниям Алана Гроувера, она сказала, что между вами и мистером Лесситером была бурная ссора, он обвинял вас в присвоении денег, оставленных вам его матерью, и намеревался возбудить против вас судебный иск. Гроувер утверждает, что миссис Уэлби, услышав это, отказалась от мысли встречаться с Лесситером и вернулась к себе в Гейт-хаус.

Мистер Хоулдернесс величественным жестом отмахнулся.

— Мнение клерка о беседе хозяина и клиентки — ревнивые фантазии до смерти влюбленного щенка! Мой дорогой мистер Марч, вы прекрасно понимаете, что такого рода материал — не свидетельство. Ни один суд его не признает.

Марч спокойно сказал:

— Я передаю вам то, что он сказал. Его свидетельство насчет машины будет принято.

— Я сам это признал и объяснил вполне разумно.

— Алан Гроувер покажет под присягой, что вы в среду выезжали вовсе не из Гейт-хауса.

— Не сомневаюсь, что он готов и дальше фантазировать, но думаю, что я с этим легко справлюсь. — Он помолчал, одарил ясной улыбкой сначала Марча, потом Дрейка и поинтересовался: — Ну как, вы собираетесь меня арестовывать?

Его вызывающий тон говорил: «Все это блеф». У шефа полиции усилилось чувство, что в этой дуэли у него нет никакой защиты от сокрушительного провала, но это же чувство стимулировало его решимость выиграть. Он не колеблясь ответил:

— Сначала мы должны произвести обыск.

Мистер Хоулдернесс криво усмехнулся.

— Вам потребуется немало времени, чтобы перебрать всю картотеку. Может, вы подскажете мне, что вы надеетесь найти…

— Я думаю, мистер Хоулдернесс, что мы начнем с вашего сейфа.

Все еще сохраняя злой и надменный вид, он сказал:

— А если я откажусь?

— У инспектора Дрейка есть ордер на обыск.

От ярости лицо Хоулдернесса покраснело до самых корней волос, темные глаза вспыхнули злобой, левая рука, лежавшая на колене, вцепилась в него мертвой хваткой, правая сжала ручку кресла с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Двое мужчин, наблюдавших за ним, подумали, что эта ярость разразится вспышкой брани, но мгновенья текли, а он не издавал ни звука. Краснота медленно спадала. Веки прикрыли блеск глаз. Когда он их поднял вновь, приступ ярости иссяк. Он стал таким же, как всегда, — разве что чуть-чуть бледнее, напряженнее, чуть-чуть величественнее.

— Хорошо. Я, конечно, не могу представить никаких возражений. Я не знаю, что вы собираетесь искать. Мне казалось, что годы практики в этом городе и репутация фирмы могли бы защитить меня от того, что можно назвать не иначе как оскорблением. Мне нечего скрывать, могу только надеяться, что вам не придется потом глубоко сожалеть о содеянном.

Он оттолкнул кресло, встал и подошел к левой стороне камина. Сосредоточенно постояв, достал из кармана связку ключей на стальной цепочке и выбрал один.

Панели по сторонам камина были украшены двойным рядом резных розеток, идущих от пола до уровня каминной полки, дальше они убегали под раму портрета Стануэя. Мистер Хоулдернесс взялся за две розетки и повернул их. Раздался щелчок, секция панели стала раздвигаться, словно створки, и взгляду открылась стальная дверь современного сейфа. Самым обыденным образом он отпер ее, распахнул и выдернул ключ.

— Прошу вас, джентльмены, — сказал он и вернулся к своему креслу, где остался стоять, наблюдая за ними, держа одну руку в кармане, а в другой все еще сжимая связку ключей.

Сейф был забит до отказа — гора пакетов с судебными делами. Дрейк вынул их, под ними оказались такие же пакеты. Они тоже были вынуты. Далее последовали три старомодных кожаных коробочки — в них лежали аметистовое ожерелье, гарнитур в викторианском стиле из тяжелого золота и два браслета. Пока Дрейк открывал коробочки, Хоулдернесс язвительно комментировал:

— Не знаю, чем это поможет вам или Алану Гроуверу. Это мамино. Моя сестра не собирается их носить, так что я храню их в сейфе и иногда любуюсь ими. Их ценность невелика.

У задней стенки сейфа одна на другой лежали две коробки из-под обуви. Как только Дрейк взялся за них, Хоулдернесс вынул руку из кармана. Он обошел вокруг кресла и сел. Дрейк вынул первую коробку и снял крышку. Марч увидел массу скомканной бумаги. Рука Дрейка с рыжеватыми волосками сгребла ее, и из-под бумаги блеснула золотая подставка, длинные линии сияющих обнаженных ног — это была золотая фигурка Лета, увенчанная розами, десяти дюймов высотой.

— А вот и другая, сэр, — сказал Дрейк, и прежде чем из-под бумаги появилась фигурка Весны, Хоулдернесс застонал и свалился с кресла.

Глава 42

Мисс Силвер осталась в доме одна. Был понедельник, Сесилия отправилась с корзиной в магазин, откуда она вернется с сумкой продуктов и полной охапкой слухов. На этот раз мисс Силвер, извинившись, отказалась ее сопровождать.

— Мне нужно написать одно-два письма, и я предпочла бы остаться дома, если ты не сочтешь это невежливым.

Миссис Войзи не сочла это невежливым. Как ни вдохновляла ее компания дорогой Мод, при ней ей было бы трудно перекинуться парой слов с миссис Гроувер, а она была намерена поговорить по душам. Вчера Мод Силвер вызвала к себе Алана. И когда Войзи вместе с Бесси вернулась после часа, проведенного в приемной миссис Гроувер, то застала дома не только Алана, но и инспектора полиции, который вместе с инспектором Дрейком уже без малого час просидел в гостиной. А когда сама миссис Войзи вернулась с вечерней службы, все, что Мод сочла нужным сказать, так это: «Моя дорогая Сесилия, я бы посвятила тебя во все, если б было можно, но пока это очень конфиденциально».

Сесилия Войзи всю жизнь слышала, что сдержанность — это добродетель. Она не отрицала и ни на секунду не подвергала это сомнению. Но добродетели хороши, пока они абстрактны, а в реальности могут стать источником чрезвычайного раздражения. Мод, конечно, права, но Сесилия чувствовала потребность наговориться с миссис Гроувер всласть.

Мисс Силвер сидела в гостиной и вязала. Второй рукав жакетика маленькой Джозефины значительно продвинулся, и она надеялась до ленча его закончить. После этого нужно будет пустить по краям отделку, добавить петельки для стирки, а потом можно будет приступить к штанишкам. День был пасмурный, кучка поленьев тлела в очаге, обложенном розовым кафелем. Он был не таким ярким, как шторы из дамаста[4], которые в свою очередь уступали в яркости потрясающему сочетанию пионов, роз и прочих цветов, пышно цветущих на креслах и на диване. Мисс Силвер, любившая изобилие красок, считала, что в целом создается праздничный эффект. В свое время в школе она нагляделась на серый и коричневый.

Она вязала, а мысли ее блуждали где-то далеко. Она не то чтобы ждала, но полагала возможным услышать телефонный звонок.

Когда Рэндал Марч вошел в комнату, она встала и подала ему руку. Он с силой ее пожал, задержав дольше, чем обычно, и с важностью произнес:

— Ну вот, вы оказались правы.

Он выпустил ее руку и прошел к камину. Мисс Силвер поинтересовалась:

— Вы его арестовали?

— Нет. У него был цианид. Он мертв.

— Потрясающе!

— Скандала будет поменьше, но лучше бы он этого не делал.

Она села. Он упал в кресло, стоявшее по другую сторону камина, и продолжил:

— Знаете, он все так хорошо подстроил, что я начал подумывать о том, что нас ждет провал. Даже если бы свидетельство Алана Гроувера было принято, на суде он разделал бы его в пух и прах. Слухачей никто не любит, а уж когда клерк подслушивает хозяина! — Рэндал сделал выразительный жест. — Если бы не вы, я ни за что не зашел бы так далеко, как в то утро, хотя в разгаре событий у меня появлялось такое ощущение, что я тону. Этот тип был такой респектабельный, такой импозантный, такой величественный — мне показалось невозможным, что это он.

— Как это произошло, Рэнди?

— У нас был ордер на обыск. Он открыл сейф и стоял в сторонке, пока мы все выгребали. В какой-то момент он отошел к своему креслу и сел к нам спиной. У него был при себе яд, и он принял его, видимо, когда Дрейк вытащил две коробки из-под обуви из самой глубины сейфа. Помните золотые флорентийские фигурки «Времена года»? Они лежали по две в каждой коробке. Мы вытащили Лето, и тут он застонал.

Мисс Силвер повторила свой предыдущий комментарий:

— Потрясающе!

Марч жестко сказал:

— Меня следует наказать, что я дал этому случиться.

— Вряд ли можно говорить, что в этом есть твоя вина…

— Я должен был быть настороже. Но меня терзала мысль, что мы откусили больше, чем сможем прожевать.

— Мой дорогой Рэнди!

— Сожалею — упустил. Но чувствовал себя именно так. А потом Дрейк открыл одну из обувных коробок, и я увидел золотую подставку. Хоулдернесс, должно быть, тоже увидел, и прежде чем мы заметили, все было кончено. Я должен был сразу схватить его, но я почувствовал облегчение и смотрел, как фигуру вынимают из коробки… В этот момент он все и проделал! А теперь, во имя Господа, — зачем он их взял?!

Мисс Силвер осторожно покашляла.

— Я представляю себе две возможные причины. Пропажа фигур означала бы грабеж. Подозрения падут скорее всего не на жителей Меллинга. К тому же, без сомнения, мистер Хоулдернесс был уверен, что они чрезвычайно ценные. Он мог надеяться, что сумеет вывезти их заграницу — есть разные способы это сделать. А где же их хранить, как не в сейфе? Я полагаю, ему даже в голову не приходило, что на него может пасть подозрение. Он запер фигурки и был спокоен. Так и случилось бы, если бы не Алан Гроувер и не ваш ордер на обыск.

Рэндал улыбнулся.

— Вы слишком скромны. Правильнее было бы закончить: «Если бы не Мод Силвер». А что касается ордера на обыск, могу вам сказать, что в какой-то момент я готов был от него отказаться. У меня появилась ужасная мысль, что я поддался вашему давлению. Могу я теперь спросить, что вы ожидали там найти?

— Именно то, что вы нашли, Рэнди.

— Фигурки?

— Если бы мистер Хоулдернесс был убийцей, они должны были быть там. А после того, что я услышала от Алана Гроувера, у меня не осталось сомнений, что убийца — он.

— Значит, опять приходим к «если бы не Мод Силвер».

Она покачала головой, продолжая сосредоточенно вязать и позвякивать спицами.

— О нет, я не могу принять эту честь. Просто я обратила внимание на один-два пунктика, а познакомившись с Аланом Гроувером, решила, что было бы полезно его послушать.

Рэндал Марч продолжал улыбаться, с любовью глядя на нее.

— А… значит, два пунктика. Не скажете ли какие? Мне очень любопытно знать.

— Конечно, раз ты хочешь. Как ты помнишь, я приступила к делу с чистого листа. Я никого не знала, у меня не было предубеждений, и следовательно, я была готова к любым впечатлениям. Начнем с мисс Крей. Я нашла для себя совершенно невозможным поверить, что она виновна. Слишком это открытый, искренний, честный человек, она крайне щепетильно отнеслась к тому, чтобы не замешать других. Для меня не было вопроса — она не могла взять эти флорентийские статуэтки или напасть на мистера Лесситера.

Рэндал Марч покраснел. Он кивнул:

— Да-да, я вас внимательно слушаю.

Мисс Силвер измерила рукав. Оставалось довязать около сантиметра. Она отмотала шерсть с клубка и продолжила:

— Впечатления о ее племяннике Карре я получала только от других людей. Он был совершенно не расположен отвечать на мои вопросы, и я на него не рассчитывала. Но когда мисс Крей с присущей ей искренностью призналась, что поначалу он был уверен, что мистера Лесситера убила она, и до сих пор колеблется, я решила, что убийцу следует искать в другом месте. Третьего подозреваемого, Сирила Мейхью, я отклонила после того, что о нем услышала от Алана Гроувера. Помимо всего прочего, если уж он желал обворовать, то было много вещей, которые он мог бы унести, но они остались на месте. С особой силой на меня давило то обстоятельство, что крайне неразумно уносить столь заметные украшения из комнаты, где постоянно находится Лесситер: эта кража немедленно будет обнаружена. Чем больше я об этом думала, тем яснее мне становилось, что фигурки украл человек, который не только знал их стоимость, но намеревался ценность вещи выставить как мотив убийства, замаскировав подлинную причину.

Марч сказал:

— Это могло относиться к Карру Робертсону.

Мисс Силвер покачала головой.

— По внешнему виду да, по сути — нет. Рассмотрим факты. Он вдруг обнаруживает, что Джеймс Лесситер — это тот, кто соблазнил и увел его жену, и в ярости выбегает из дома. Но идет он не в Меллинг-хаус, а в Лентон и долгое время проводит с мисс Мур. Одно время они были помолвлены, потом расстались и теперь воссоединились. Есть, конечно, возможность, что при таких обстоятельствах человек пойдет на убийство, но я считаю это крайне мало вероятным и не думаю, что если бы он так сделал, то принес бы домой измазанный кровью плащ и обратился к мисс Крей с обвинением: «Зачем ты это сделала?»

— Он так сказал?

— Да, Рэнди. Это убедило мисс Крей в его невиновности, меня тоже. Хоть я его мало видела, у меня сложилось мнение о его характере. Его можно довести до точки кипения, но он не способен на двурушничество и воровство. И если бы он убил Лесситера, он не стал бы стараться повесить это на мисс Крей.

— Да, это правда. И куда это вас привело?

Мисс Силвер покашляла.

— Я рассматривала миссис Уэлби, но не могла прийти к определенному заключению. Из собственных наблюдений и из того, что я о ней слышала, я рассудила, что у нее холодный нрав, она сосредоточена на себе. Она не говорит правду, и я подозревала, что она нечестный человек.

Марч вскинул брови:

— Широкий набор! И при всем при том не убийца?

Она осуждающе покачала головой.

— Я не верила, что она могла дойти до того, чтобы ударить человека кочергой по голове. Если бы она решилась на убийство, она бы его отравила. Это утонченная женщина, такая должна сгорать от страсти, чтобы убить мужчину столь жестоким способом. А миссис Уэлби была не способна к страсти, я в этом убеждена. Но я была уверена, что она что-то скрывает, и это могло быть связано только с данным делом.

Откинувшись в кресле, Марч смотрел на нее с шутливым восхищением.

— Значит, мы подходим к Хоулдернессу. Знаете, мне очень хотелось бы знать, как вы до него добрались.

— Простейшим в мире способом. — Она замолчала, измеряя длину вязания, нашла ее достаточной и стала закрывать петли. — Все дело в этих фигурках. Их забрали не случайно, а с определенной целью. Я была убеждена, что цель здесь двойная — ценность фигурок и желание представить все дело как результат грабежа. Я прикинула, кто мог знать их истинную цену. Получалось, что мисс Крей, мистер Карр Робертсон и миссис Уэлби. Если исходить из вопросов морали, Катерина могла их взять, но я уже вывела ее из-под подозрения в виду ее предыдущих незаконных присвоений. Я была уверена, что у нее ясная голова, и она понимает, что воровство только увеличит опасность.

— Вы никогда не подозревали Мейхью? Они не могли не знать об этих фигурках.

— Я думаю, это не требует доказательств. Я была скорей удивлена крайним расстройством миссис Мейхью, но это объяснилось: она беспокоилась о сыне. Как только опасность миновала, она преобразилась. Что касается мистера Мейхью, я видела, что он наслаждается тем, что в Меллинге каждый его уважает. Думаю, в деревне ему было бы трудно скрыть какую-то черту своего характера. К тому же если сравнить время его приезда на автобусе и время визита мистера Карра, то становится ясно: у него не было возможности. Мистер Робертсон подошел к Меллинг-хаусу примерно в пол-одиннадцатого. Мистер Лесситер был мертв, плащ измазан кровью. Мистер Мейхью, как я понимаю, приехал из Лентона последним автобусом — это около одиннадцати часов. Мне пришлось рассуждать, кто еще мог знать о фигурках. Так самой собой появилось имя мистера Хоулдернесса.

— Но моя дорогая мисс Силвер…

Она кинула на него неодобрительный взгляд.

— Я не сказала, что я его заподозрила. Появилось его имя как человека, который мог знать ценность фигурок.

— Они были внесены в список вещей как позолоченная бронза, — напомнил Рэндал.

Мисс Силвер кашлянула.

— Вот это и показалось мне подозрительным. Всем известно, что миссис Лесситер была в доверительных отношениях с нотариусом. По словам мисс Крей, она гордилась фигурками — наследством семьи со стороны тети Милдред, и любила говорить о них доверенным лицам. Мистер Хоулдернесс не мог не знать их историю.

Марч сухо подтвердил:

— Полагаю, знал досконально.

— Я была уверена в этом. Следующее, что привлекло мое внимание, — это его совет мистеру Карру пойти в полицию и дать полные показания.

— Очень правильный совет, — заметил как истинный полицейский Рэндал.

Провязав еще несколько петель, мисс Силвер сосредоточенно обдумывала его слова.

— Мой дорогой Рэнди, в обязанности нотариуса не входит давать клиенту совет, который ведет к его немедленному аресту. Причина того, что мистер Карр не был сразу же арестован, как я думаю, в том, что к этому времени появился новый подозреваемый — Сирил Мейхью. Но мое внимание занимал мистер Хоулдернесс. Я все думала, зачем он дал своему клиенту такой опасный совет?

— Вы очень проницательны.

— Теперь мы подходим к телефонному разговору, о котором доложила Глэдис Лукер. Меня крайне обеспокоила ее информация. Мисс Крей выгораживала миссис Уэлби и не помогала мне, но я была более чем уверена, что это сделает Глэдис. Она племянница домработницы миссис Войзи, от миссис Крук я знала, что у Глэдис что-то на уме. Когда вы дали мне прочесть ее показания, меня поразило появление имени мистера Хоулдернесса. Рассмотрим эти два звонка и их последствия. Мистер Лесситер искал документ матери. Он перерыл весь дом. Когда он его находит, что он делает в первую очередь? Он просит Глэдис соединить его с домом Хоулдернесса. Она уловила только первые слова, но они примечательны. Он говорит: «Добрый вечер, мистер Хоулдернесс, я нашел документ, со ставленый моей матерью». Несколько позже он звонит миссис Уэлби и говорит: «Ну вот, Катерина, я нашел тот документ». После чего сообщает ей о пропавшем имуществе, а после объявления намерения обратиться в суд говорит: «У меня есть старые счеты, а я всегда свожу счеты». Рэндал, эти слова заставили меня серьезно задуматься. Они могли указывать, что он консультировался с нотариусом относительно вины миссис Уэлби, но я сомневаюсь, что из-за этого он стал бы звонить Хоулдернессу в такой поздний час, да еще по домашнему номеру, если бы не имел на то особых причин. В свете двух этих звонков, так одинаково начатых, и с учетом замечания, что он расплачивается по счетам, я задумалась, а не мог ли документ содержать нечто такое, что смущало бы мистера Хоулдернесса не меньше, чем миссис Уэлби. Ему не составляло труда манипулировать деньгами миссис Лесситер. Она не была деловым человеком и доверяла ему как нотариусу и как другу. Ее сын отсутствовал столько лет, что никто не ожидал ни его возвращения, ни интереса к имуществу матери.

Она закончила вязание, закрепила последнюю петлю и смотала клубок голубой шерсти вместе со спицами.

— Ну вот, Рэнди, ты знаешь все, что я обдумывала. После смерти миссис Уэлби я не поверила в самоубийство. Я чувствовала, что она не убивала Лесситера, но была уверена, что она многое знала об этом преступлении. Под сиренью были ее следы. После того как мы их обнаружили, я нанесла ей визит, и она очень встревожилась. После ее смерти мои подозрения в отношении Хоулдернесса усилились. И я узнала, что миссис Уэлби в субботу утром первым автобусом ездила в Лентон и ходила к нему в офис.

— Господи, как вы это узнали?

— У Глэдис Лукер был выходной, она ехала с ней в одном автобусе. Она очень страдала, что Алан Гроувер увлекся миссис Уэлби, и пошла за ней проверить, не направляется ли она в офис, где он работает.

Марч всплеснул руками в шутливом отчаянии.

— Что делать бедному полицейскому?! Вы будто снимаете с деревни крышку и смотрите, как вертятся колесики. Для вас Глэдис и Алан — люди, вы знаете об их отношениях, тогда как я даже не знаю об их существовании!

Она улыбалась с осуждением.

— Ты впадаешь в неумеренное восхищение, как Фрэнк Эбботт. Я лишь стараюсь убедить тебя, как ничтожны были мои основания для подозрений, когда я решила пригласить к себе Алана Гроувера. Я не предполагала, что он должен раскрыть дело, просто в деревне говорили, что он рыскал по соседству с Гейт-хаусом, и я подумала, что он мог что-то видеть или слышать в среду либо в субботу.

Она аккуратно сложила жакетик маленькой Джозефины и сунула его в сумку.

— Ну вот, Рэнди, кажется, мне больше нечего сказать. Выслушав рассказ Алана, я позвонила тебе. Полагаю, нет сомнений в том, что в субботу мистер Хоулдернесс поехал в Гейт-хаус с намерением заставить замолчать женщину, которая могла обвинить его в убийстве Джеймса Лесситера. Она ясно дала ему понять, что намерена извлечь выгоду из этого знания. Я не устаю удивляться преступной глупости любителей шантажа. Им не приходит в голову, что они становятся на путь не только беспринципный, но крайне опасный, а в деле об убийстве такая попытка просто фатальна. Миссис Уэлби не думала об опасности, когда впускала Хоулдернесса. Очевидно, он часто ее навещал. Когда он приехал, она приняла его, как обычно. Сварила кофе…

Марч прервал ее.

— Учтите, на столе стояла только одна чашка. Он объяснил, что не пьет кофе на ночь, хотя она всегда предлагала. Он сказал, что кофе не дает ему заснуть, и добавил, что на нее он не производит такого действия. В данных обстоятельствах я нашел это несколько зловещим.

Мисс Силвер вскинула голову.

— Я полагаю, он принес с собой снотворное, возможно, уже растворенное. Нетрудно было чем-то отвлечь ее внимание и подмешать в кофе. От Алана мы знаем, что он пробыл у нее не больше двадцати минут. Она выпила кофе и, видимо, почувствовала сонливость. Он, конечно, был обаятелен, обещал ей все, что она попросила. Ждать ему было незачем. Он ушел и поехал домой.

— Да… похоже, так все и было. — Марч встал. — Нужно увязать еще много концов. Дрейк будет в своей стихии.

Он взял обе ее руки в свои.

— Я иду к Рете. Никому пока не говорите, но скоро я буду счастливейшим человеком на земле.

Глава 43

После этого Рэндал Марч еще не скоро позвонил в дверь Белого коттеджа. Выйдя из дома миссис Войзи, он посмотрел на часы, увидел, что время уже перевалило за полпервого, и подумал, не съездить ли в Лентон на ленч, а уж потом пытаться встретиться с Ретой, которая сейчас, конечно же, хлопочет на кухне. Он решил так и сделать, потому что до двух часов у него все равно не будет шансов поговорить с Ретой наедине.

Без четверти два его палец уперся в кнопку звонка. Замок щелкнул, и Рета застыла, глядя на Рэндала. Они смотрели друг на друга. Потом он обнял ее за талию, провел в гостиную и закрыл дверь. Им было о чем поговорить. Прошло немало времени, пока они все обсудили. Они говорили тихо, серьезно, трезво, но за словами — они это чувствовали — нарастало и крепло ощущение, что они обрели свой дом.

Помолчав, Рета сказала:

— Думаю, мы не должны объявлять о помолвке.

Рэндал засмеялся.

— Я предпочел бы сразу жениться.

— Я не это имела в виду.

— А что же?

— Я думаю, что не надо объявлять о помолвке, пока не уляжется это ужасное дело.

Он взял ее за руку.

— Дорогая, предстоит дознание и трое похорон, а дальше я не вижу препятствий. Я согласен, что надо подождать, когда все это кончится, если ты это имела в виду. Если же ты предлагаешь отложить женитьбу до того времени, когда в Меллинге перестанут судачить, я не согласен.

— Люди будут болтать.

— Они всегда болтали, болтают и будут болтать. Их это развлекает, а нам не приносит никакого вреда. Сегодня я напишу своей матери, а ты можешь сообщить Карру. Деревня еще недельку потерпит. Кстати, я уже сказал мисс Силвер. Она — само благоразумие. Конечно, она и так знала — я выдавал себя много раз.

Рета сказала: «Я тоже», — и они замерли в молчании, сцепив руки и задумавшись. Его мысли вернулись к их встрече на краю деревни, он увидел ее лицо, в свете фар белое, как трагическая маска. Сейчас, при свете дня, оно было совсем другим. Глаза сияли спокойной красотой, в лице были краски, цветение, нежность. Под его взглядом она покраснела.

— Насчет Мейхью…

Он расхохотался.

— Ради бога, как ты переключилась на Мейхью?

Рета удивилась.

— Я о них думала. Утром я ходила к миссис Мейхью.

— Зачем?

— Миссис Фаллоу передала, что она хочет меня видеть.

— И зачем она хотела тебя видеть?

— Видишь ли, Рэндал, в деревне случаются удивительные вещи. Она хотела меня видеть потому, что думала, что ты, возможно, сможешь что-то сделать для Сирила.

— Ты не против все это повторить, дорогая?

Ее губы тронула улыбка.

— Я знаю, что это смешно, но она так сказала.

— Она хотела видеть тебя, потому что думает, что я могу что-то сделать для Сирила? Кажется, нам можно не беспокоиться об объявлении помолвки!

Оба посмеялись. Рэндал спросил:

— Ну так что, как предполагается, я сделаю для Сирила?

Рета посерьезнела.

— Вот как обстоит дело. Он приезжал в среду, потому что ему отчаянно нужны были деньги. Она кое-что взяла из сбережений мужа и дала ему, она не сказала сколько. Но дело вот в чем. Избалованный парень год назад попал в беду и получил испытательный срок. Он попал в плохую компанию, и сейчас один из них шантажирует его чем-то таким, что не всплыло в свое время.

— Это легко прекратить.

— Что ты можешь сделать?

— Обращусь к офицеру по условным наказаниям, он встретится с парнем. Скажи миссис Мейхью, пусть ему напишет, чтобы он все рассказал этому офицеру. В таком случае с ним будет все в порядке.

Немного спустя Рета произнесла:

— Рэндал, насчет денег Джеймса… я хотела бы рассказать тебе, что он о них говорил.

— И что же?

— Он показал мне завещание. Я сказала, что это чепуха и бросила его в камин, но он выхватил его обратно. Он сказал, что если бы делал другое завещание, то написал бы то же самое, что пусть лучше деньги достанутся мне, чем кому-то другому. Потом он спросил, что бы я стала с ними делать. Сначала я сказала, что не буду это обсуждать, но он сказал: «Представь себе гипотетический случай», — и я рассказала.

— Что же ты ему рассказала?

— Одну старую мою мечту. Нет, даже не мечту, а план, только у меня не было денег его осуществить и, конечно, не было места.

Он смотрел на нее с восхищением.

— Дорогая, думаешь, я знаю, о чем ты говоришь?

— Да о Меллинг-хаусе. Мне так жалко, что он стоит пустой, когда по всей стране многим людям некуда податься, особенно старикам. После того как они имели свой дом, были во главе семьи, им приходится жить с невестками, и это ужасно. Невесткам тоже приходится нелегко. Фактически, это общая беда. Я сказала Джеймсу, что устроила бы в этом доме отдельные комнаты с двумя большими помещениями — для отдыха и для обеда. Он заинтересовался. Джеймс мне не слишком нравился, даже когда мне было двадцать лет. А тут я подумала, что он, наверное, смягчился, и стала просить не преследовать Катерину, а он так отвратительно о ней сказал, что я вышла из себя. Высказала все, что о нем думаю, и убежала… Вот почему я забыла плащ.

Повисла пауза. Потом он спросил:

— Ты хочешь принять его деньги?

Она удивилась.

— О да! Он хотел, чтобы они были у меня. Близких родственников у него нет. Не знаю, есть ли вообще хоть какие-нибудь родственники. Я и Катерина — мы были с ним в отдаленном родстве, но Катерины нет. Я хотела бы, чтобы Меллинг-хаус кому-то сделал добро. Думаю, Мейхью там нравится.

В ее голосе прозвучала практическая нотка, и он развеселился.

— Их это устроит, конечно!

— Ну да, им очень не хотелось бы переезжать. Их этот дом устраивает. Хорошо, когда все тебя устраивает. — Затем она несколько нерешительно спросила: — Ты не возражаешь? Я имею в виду, что я приму деньги.

Рэндал подумал: как это типично для Реты! Она беспокоится: вдруг ему не понравится, что она богата. Он честно ответил:

— Пожалуй, немного…

— Не надо. Он не любил меня, я не любила его. Наверное, он просто подумал, что я распоряжусь ими… — она подыскивала слово, — разумно.

В этот момент дверь распахнулась, и вбежала Фэнси Белл, с грациозной внезапностью остановилась в метре от порога и воскликнула:

— О, прошу прощения!

Рета сказала:

— Не уходи. Ты знаешь мистера Марча…

— Но я не знала, что он здесь, хотя удивилась, что это вы не берете трубку, как обычно, и… ой, простите, здравствуйте, мистер Марч.

Рэндал пожал ей руку. На ней был алый костюм, она выглядела безумно хорошенькой. Глаза сияли, лицо пылало. Она повернулась к Рете и, несколько задыхаясь, выпалила:

— Ну и я решила сама снять трубку, а это был Карр. Но раз здесь мистер Марч, я думаю, вы уже все знаете про Хоулдернесса, что он всех убил и под конец покончил с собой. Я хотела вам первая рассказать, но раз мистер Марч здесь…

— Да, он мне рассказал.

Приунывшая было Фэнси вмиг оживилась.

— А Карр пригласил Элизабет Мур к чаю, и они объявят о своей помолвке. Он говорит, я должна называть ее Элизабет. Он такой довольный. Это очень мило, правда? Особенно после всех этих убийств. Я хочу сказать, убийства хороши в газетах, а когда сталкиваешься с ними в жизни, да еще полон дом полицейских… — Она очаровательно покраснела до корней волос. — Ох, простите, мистер Марч, я не вас имела в виду…

Марч засмеялся.

— Не беспокойтесь, я не на дежурстве.

— Я только хотела сказать… мисс Крей, я только хотела сказать… — нет, ну, помолвка — это такая приятная перемена, правда?

— Да, очень.